Текст книги "Забытая история любви"
Автор книги: Сюзанна Кирсли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)
– Да, милая. Как себе. – Он все еще сверлил ее взглядом. – Я хочу, чтобы вы встретились. Пойдете со мной?
– Что, сейчас? – Она машинально посмотрела на открытую дверь. – Как же я пойду, если все считают, что у меня болит голова? Это неразумно.
У глаз полковника проступили веселые морщинки.
– Вы и раньше совершали неразумные поступки, и ничего, выжили. Пойдем, ваши хозяева вернутся из церкви через два часа, а слугам можете сказать, что решили подышать свежим воздухом со своим дядей, и это самая что ни на есть чистая правда. – Ей был знаком этот взгляд, полковник Грэйми как будто бросал ей вызов, зная, что он будет принят. – Моя матушка всегда говорила, что лучшее лекарство от головной боли – прогулка на свежем воздухе. Так им и скажите.
– Хорошо. Я пойду. – Подбородок ее гордо приподнялся, как в былые времена, и она кивнула.
– Вот и молодец.
На улице она накинула просторный капюшон, который скрыл ее лицо, хотя на Хай-стрит не было ни души. В это воскресенье здесь царила тишь, поскольку все население городка, включая, скорее всего, и вдову Макклелланд, отправилось в церковь. Она спросила:
– А у Дэвида Макклелланда другой родни в Керкубри нет?
– Нет. Теперь нет. Как и в Ирландии – все, кто у него был, умерли.
– Значит, он одинок. – Она знала, каково это, и подумала, что ему, наверное, тяжело было вернуться сюда после ранения, после болезни, когда он так долго жил среди чужих людей.
Полковник как будто прочитал ее мысли.
– Вы с ним очень похожи, – сказал он. – Вам обязательно нужно встретиться. – Они дошли до поворота Хай-стрит, где на пустой рыночной площади одиноко возвышался старый каменный крест.
София засомневалась:
– А что, если он не захочет принимать гостей?
Но полковник Грэйми был более чем уверен, что Дэвид будет рад разнообразить свой досуг.
– Он не из тех людей, которые могут долго валяться в кровати. Он скуки на дух не переносит. Сам я, конечно, собеседник хоть куда, и все же, подозреваю, что за эти недели он от меня порядком устал.
Она улыбнулась, но потом опять посерьезнела.
– Он уже оправился от ран?
Полковник пожал плечами.
– Его хромота останется с ним до конца жизни – он ведь едва не лишился ноги. К тому же ему прострелили грудь под самым сердцем, из-за чего у него так ослабели легкие, что болезнь, которая на нас свалилась на корабле, чуть не доконала его. Но, в общем, можно сказать, что ему повезло. Многие, кто получил такие рамы у Мальплаке, не выжили. – После этих слов он тоже замолчал.
Идти пришлось недалеко. Они оказались у каменного дома с квадратными стенами, зажатого между такими же соседними. Окна здания были открыты нараспашку, впуская теплый весенний воздух.
– Возможно, он спит, – предупредил полковник, когда они вошли, и София остановилась за его спиной, когда он постучал в дверь передней. Последовал быстрый односложный ответ, который София не разобрала, и полковник широко открыл дверь, пропуская ее внутрь.
В комнате царил полумрак – занавески были лишь немного приоткрыты, как будто здесь были не рады дневному свету. Человек, к которому они пришли, стоял у окна, к ним спиной, так что София смогла рассмотреть лишь его уверенно расставленные ноги, плечи и каштановые волосы, собранные на затылке над воротником рубашки. Сюртука на нем не было, лишь брюки и ботинки, и в своей белоснежной рубашке он стоял неподвижно, точно призрак, единственное светлое пятно в погруженной во мрак комнате.
Не поворачивая головы, он снова заговорил хрипловатым после болезни голосом:
– Ты ее видел? Она выздоровела?
– Теперь уж точно выздоровеет, – тихо проронил полковник, вышел в коридор и осторожно закрыл за собой дверь.
София остановилась как вкопанная. Она не могла поверить своим глазам.
А потом он повернулся, и это уже был не призрак, а человек из плоти и крови, живой человек. Глаза с темными кругами под ними просияли, он в два шага пересек комнату и заключил ее в объятия. Прикосновения его были такими же нежными, как в их первую ночь, и такими же страстными, как в минуту расставания.
Она все еще не могла ни слова вымолвить, ни пошевелиться, даже когда он взял ее лицо в ладони, вытер слезы с ее щек, сам судорожно вздохнул и голосом, который она уже не чаяла услышать, произнес:
– Я же обещал, что вернусь к тебе.
А потом его губы припали к ее рту, и еще долго им было не до слов.
XXIII
Расположенная на границе Фландрии и Франции деревня Мальплаке с севера и юга окружена густыми лесами. Ранним утром 11 сентября, в день битвы, французы укрепились в лесах в ожидании рассвета и атаки армии союзников: англичане, немцы и голландцы объединили силы под началом великого герцога Мальборо.
Вместе с рассветом с полей пришел густой туман, превратив в серых призраков притаившихся солдат, измученных скудным питанием и бессонной ночью. Союзники воспользовались туманом, чтобы скрыть передвижение своих сил. Когда он рассеялся, начался пушечный обстрел, после которого был подан сигнал к атаке и армии устремились к лесу.
Мори тогда показалось, что на каждого их человека приходится четыре противника. Воздух наполнился дымом, криками, канонадой. Край леса загорелся. Воины с обеих сторон погибали сотнями под яростным огнем орудий и сверканием сабель.
Сам Мори был ранен в полдень. Сначала ему разрубили ногу, он упал на колени и уже не почувствовал пистолетного выстрела, пробившего его грудь у самого сердца, свалившего его наземь, к мертвым и умирающим. Двигаться он не мог. Боль в груди была такой всепоглощающей, что ему приходилось заставлять себя дышать, и хотя он пытался найти в руках силу, чтобы приподняться, отползти, просто пошевелиться, они не слушались его.
Лежа в листьях и грязи, он слышал шум сражения, сначала вокруг себя, а потом в отдалении: столкновения людей и лязг стали, крики, топот ног и хруст веток. Потом земля содрогнулась от приближения огромной конницы, и на поле боя влетели размахивающие саблями всадники, которым не было числа.
Через какое-то время наступила тишина, которая Мори показалась страшнее любых звуков войны, потому что тишина эта была не полной. В темноте исковерканного леса, где дым все еще клубился на истоптанной земле, смешиваясь с запахом гари и крови, он слышал стоны и исполненные муки молитвы тех, кто уже не мог подняться. Кто-то молил о жизни, кто-то о смерти. Разнообразие языков не уступало многоцветию мундиров: голландцы, немцы, шотландцы, французы, англичане – все смешались, потому что люди похожи, когда умирают.
Слева от Мори лежал мальчик, который погиб еще до того, как упал, для него страх и боль остались позади. Но справа корчился солдат в мундире Королевского ирландского полка. Он все пытался повернуться на бок, но не мог, пепельно-серое лицо его покрылось потом.
Мори сказал ему:
– Не двигайся.
После этих слов у него в груди словно вспыхнул огонь, но он каким-то чудом сумел найти в себе силы, чтобы повернуть голову и увидеть широко раскрытые безумные глаза раненого.
– Не двигайся, – снова сказал он. – Истечешь кровью до смерти. Нужно подождать, пока за нами придут.
Он заметил, что взгляд несчастного снова сделался осмысленным. Это был мужчина одного с ним возраста, такой же, как он, солдат, хотя в этой битве они и были врагами. Какая нелепая случайность, подумал Мори, глядя на их мундиры, что они оказались по разные стороны – его бригада тоже состояла из ирландцев, хоть и служила французскому королю и Якову, а не королеве Анне.
Незнакомец со вздохом уронил голову на землю.
– Все равно бесполезно. Я не чувствую ног. Они еще на месте?
Мори бесстрастно скосил взгляд в сторону лужи крови у сапог ирландца и ответил: – Да.
Глаза человека на миг закрылись, то ли от боли, то ли от облегчения, и тут же снова открылись, как будто он не желал потерять сознание.
– Ты ведь шотландец, как и я. Почему бьешься за Францию?
Мори ответил не сразу. Ему не хотелось разговаривать, но он и сам чувствовал смертельные чары сонливости и знал, что разговор поможет остаться в сознании. Поможет остаться в живых. Он сказал:
– Я бьюсь за Якова.
– За Якова.
– Да.
– Никогда не видел якобитов. Я думал, у вас у всех рога. – Улыбка его была слабой, как будто она причиняла ему боль, и он закашлялся. – Так откуда ты родом, шотландец?
– Из Пертшира.
– А я из Ольстера, но родился в Шотландии, недалеко от Керкубри в Вестерн-ширс.
Лицо Мори обдало ветерком, пробудившим воспоминания о прикосновениях. Он сказал:
– Моя жена родом из Вестерн-ширс. – До сих пор он еще никому не рассказывал о своей женитьбе, но одного взгляда на раны этого человека было достаточно, чтобы понять: он ничем не рискует.
Солдат удивился.
– Она пресвитерианка?
Мори не знал, как ответила бы на этот вопрос сама София, которая уверяла его, что не верует в Бога, но молилась, когда никого не было рядом, поэтому просто ответил:
– Она моя жена.
– А у меня нет жены. – Глаза раненого снова стали закрываться. Он встрепенулся и продолжил: – А у брата была. Он был медником в Керкубри. Умер он весной. Там у него остались вдова и сын. Кроме него, у меня никого нет. Теперь, если я умру, меня некому будет оплакать.
– У тебя есть племянник.
– Я никогда не видел ни его, ни его мать. – Он так грустно улыбнулся, что Мори вдруг почувствовал жалость к этому человеку и стал расспрашивать его, надеясь хоть как-то облегчить мучения умирающего.
Так и лежали эти двое весь день, а потом и вечер, отгоняя смерть рассказами о детстве, о службе. Хотя Мори больше слушал, чем говорил, он в конце концов понял, что это бесполезно.
Ночь он встретил уже в одиночестве. Теперь он мог слушать только крики тех, кого добивали победители. Он лежал, как мертвый, и не шевелился, отдавая все силы борьбе с холодом, расползавшимся по его телу. Иногда ему казалось, что он действительно умер, но потом он делал вдох поглубже, и боль указывала на обратное.
Однажды он закрыл глаза и в тот же миг оказался снова в Слэйнсе, рядом с Софией, почувствовал тепло ее тела, прижимавшегося к нему в кровати. Ощущение это было до того явственным, что он почувствовал ее дыхание и попытался прижать к себе посильнее, но тут темная ночь выхватила его из постели и он, вздрогнув, проснулся.
Кто-то приближался.
Он услышал, как шуршат по траве осторожные шаги, и сразу закрыл глаза, стал дышать как можно тише. Шаги прошли мимо. Остановились. Вернулись.
Потом кто-то опустился рядом с ним и положил руку ему на горло.
Голос выкрикнул:
– Этот человек еще жив!
Он узнал этот голос, и тут у него перед глазами засиял такой свет, что Мори решил: все, теперь уже точно умер. Но, когда он осторожно разлепил веки, деревья были, как прежде, окутаны мраком, только рядом горел факел, и в его свете он явственно увидел склонившегося над ним человека, который всматривался в него с тревогой в темных глазах.
Лицо молодого короля было бледным и усталым, его рука висела на перевязи, но о своей боли он не думал. Он наклонился сильнее.
– Полковник Мори, вы меня слышите?
«Это просто сон», – решил Мори, поэтому пробормотал:
– Да, ваше величество, – и, улыбаясь, провалился в забытье.
Он понимал, что его несут, потом снова увидел свет, уже не такой яркий, почувствовал во рту горький вкус, прикосновение осторожных рук, промывавших его раны, и не таких уж осторожных рук, которые эти раны перевязывали, пока он корчился от боли.
Разбудили его голоса.
Во всяком случае, он подумал, что проснулся, правда, разобрав эти голоса, засомневался в этом, потому что один из них принадлежал полковнику Грэйми, который здесь не должен был находиться.
– Хорошо, я прослежу, ваше величество.
И король, который тоже здесь находиться никак не мог, произнес:
– Мать не простит меня, если он умрет.
– Он не умрет. Он наполовину Грэйми, а нас не так-то просто со свету сжить. – Последовало секундное молчание, а потом: – У вас на руке кровь.
– Черт бы побрал эту руку! – Послышался какой-то шум, и когда король заговорил снова, его голос уже звучал иначе, как будто он отвернулся. – Вы видели поле? Лес? Что моя рука в сравнении с этим? В сравнении с тем, через что прошел этот человек ради моей семьи?
Полковник очень тихо ответил:
– Если понадобится, он пройдет через это снова, и не раз, ваше величество.
– Я этого не допущу. Мне это не нужно, ни от него, ни от кого-либо другого. Ни одна корона не стоит того, чему я был свидетелем здесь, в Мальплаке. Что такое корона? – Голос его сделался твердым. – Кусок металла, украшенный камнями. По какому праву я могу приказать человеку отдать жизнь ради того, чтобы я мог носить ее?
– Бог дал вам это право, когда сделал королем. – Полковник произнес это уверенно, без тени сомнения. – Нет такого шотландца, истинного шотландца, который не выполнил бы любое ваше приказание, и лишь по одной-единственной причине: потому что вы – король, и мы вас любим за это. Да и не только мы. Мне рассказывали, что до начала сражения и в лагере англичан пили за ваше здоровье. И они восхищались вами на поле боя не меньше, чем мы. Вы дюжину раз вели отряд в атаку на том поле, и я могу поклясться, ваше величество, что среди ваших людей нет ни одного, кто сказал бы, что вы не заслужили право носить эту корону.
Минуту все было тихо. Потом опять послышалось движение, как будто оба мужчины подошли ближе к Мори.
Король заметил:
– Он не сможет больше воевать, если выживет.
– Он найдет другой способ служить вам.
Это было последнее, что услышал Мори, потому что опять провалился в темноту. Когда он снова выплыл из нее, боль в груди была нестерпимой. Ему пришлось сжать изо всех сил зубы, чтобы не закричать.
– Держи-ка парень, – произнес полковник Грэйми совсем близко, и к губам Мори прикоснулась чашка.
Он выпил. Бренди опалило горло огнем, но это помогло отвлечься от боли, которую причиняло дыхание. Мори опустил голову на подушку, открыл глаза и обвел глазами комнату.
Куда его принесли, он не знал. Помещение походило на обычный жилой дом: скудная обстановка, голые стены и пол, белые кружевные занавески, свет из окна, падающий на деревянный стул подполковником Грэйми, который, по-видимому, сидел на нем, задрав ноги на кровать, – на покрывалах еще виднелась вмятина. Все еще немного затуманенный взгляд Мори остановился на красном мундире, висевшем на спинке этого стула. Он осторожно вдохнул немного воздуха, чтобы произнести:
– Не мое.
– Что? – Его дядя оглянулся, увидел мундир, повернулся обратно и успокаивающе кивнул. – Да, я знаю, что он не твой, парень. Мы его сняли с солдата, который лежал рядом с тобой, и накрыли тебя, пока несли из леса. Ты был холодный как лед, а тому бедняге он уже не понадобится.
Мори узнал этот мундир. Узнал каждую пуговицу на нем.
– Он был… – Мори глотнул воздуха, чтобы выдавить из себя слова. – Шотландцем. Макклелланд.
– Но, судя по мундиру, сражался не на той стороне. Это форма Королевского ирландского полка. – Полковник Грэйми понимающе посмотрел на раненого и снова поднял чашку с бренди. – Вы с ним говорили, да? Порой такое случается, хотя я, честно сказать, удивлен, что он мог говорить. Ты видел его ноги? – В глазах племянника он прочитал ответ. – И о чем вы говорили?
– О жизни. О его жизни. Он родом из… Дьявол, как больно говорить… Из Керкубри.
– Неужто? – заинтересовался полковник Грэйми. – Когда я в последний раз наведывался в Слэйнс, я там встретил одну девушку родом из тех краев. Девушка та – настоящая красавица. Ты не встречал ее?
Мори не ответил, лишь впился взглядом в лицо дяди, когда полковник Грэйми продолжил:
– Я, пока там был, учил ее в шахматы играть. И она хорошо справлялась. – Единственная ее слабость – она пешки защищает так же, как короля, и не любит, когда их бьют. – Он улыбнулся, вспоминая, затем снова поднес Мори бренди и сказал: – Если бы меня такая красавица ждала, я б уж точно за жизнь цеплялся до последнего.
Мори собирался ответить, но тут боль накатила на него еще сильнее, чем прежде, и пусть он не хотел закрывать глаза, все же не удержался и зажмурился.
Когда он открыл глаза снова, первым делом ему подумалось, что он видит сон о вчерашнем дне, потому что у окна спиной к кровати опять стояли и беседовали его дядя и король.
– Да, ему уже значительно лучше, ваше величество, – сказал полковник Грэйми и кивнул. – Я уверен, самое страшное уже позади.
Короля это обрадовало, и он сказал:
– Через час я уезжаю в Сен-Жермен. Хорошо, что смогу привезти матери добрые вести.
Голос Мори оказался слабее, чем ему хотелось, но его услышали.
– Ваше величество…
Молодой король повернулся, и Мори убедился, что это действительно он.
– Полковник Мори! – промолвил король и подошел к кровати. – Вам что-нибудь нужно?
Превозмогая боль в груди, он произнес:
– Ничего. Только мою саблю.
– Пока что она вам не понадобится.
Тут подошел полковник Грэйми и пояснил:
– У тебя на ноге слишком тяжелая рана, нога уже не будет такой, как раньше. Тебе больше не воевать.
Он и сам это понимал. Хотя разум его противился правде, тело его не могло этого не ощущать.
– Можно служить по-другому. – Поморщившись от боли, он немного повернулся на бок, чтобы видеть короля. – Глаз и ушей я не потерял, и они станут вашими, если вы посчитаете нужным послать меня туда, где я могу применить их для дела.
Совсем не по-юношески мудрые глаза на моложавом лице короля устремились на Мори.
– Благодарю вас за предложение, полковник, но, пока я сам не вернусь в Шотландию, я вас туда не отпущу. За вашу голову назначена слишком высокая цена.
– Я говорю не о Шотландии. – Мори снова поморщился, и ему пришлось дождаться, пока острая боль в груди не утихнет, прежде чем он смог продолжить. – Умерший рядом со мной солдат был ольстерцем. Мы долго разговаривали. Я помню все его рассказы, все подробности его жизни. Родственников у него нет. – Мори посмотрел королю в глаза. – Я мог бы на время превратиться в него, пожить средь ольстерских шотландцев, разузнать их настроения и планы.
Он увидел, что его предложение заинтересовало короля. Ирландцы были важным звеном в расчетах короля Якова, и знать, что думают ирландские протестанты, было полезно.
– Вы готовы пойти на это? – медленно произнес король.
– Да. Если это поможет вашему возвращению в Шотландию.
Тут вмешался полковник Грэйми:
– Подумай, парень. Подумай хорошенько. Такие решения не принимаются походя. Если ты ступишь на эту дорогу, никто не должен узнать, что ты жив. До возвращения его величества все твои родные, все те, кто любят тебя и ждут, будут считать, что Джон Мори погиб в этом проклятом лесу. Так скажут твоей матери, братьям и сестрам. – Не сводя с него серьезных глаз, он добавил: – И твоей любимой.
Тело Мори вновь пронзило нестерпимо-острой болью, но на этот раз она шла не только из ран, но и из более глубокого места в его груди. От каждого вздоха внутри у него все загоралось огнем.
– Я сделаю это ради нее. Чтобы когда-нибудь мы смогли быть вместе.
Король сочувственно посмотрел на него.
– Не знал, что у вас есть женщина.
Полковник Грэйми, заметив, что Мори изо всех сил противится подступающему беспамятству и уже не сможет ответить сам, тоже посмотрел на него, дождался, пока в исполненных болью глазах появилось некое подобие согласия, и повернулся к королю.
– У него есть жена.
Освещение комнаты переменилось вместе с движением солнца, и свет уже не достигал кровати, на которой они лежали. София прикоснулась к нанизанному на шнурок черному камешку, который покоился на шее Мори, на том самом месте, где под кожей билась жилка.
– Ты спасла меня. – Его глаза неотрывно смотрели на нее. – Эти месяцы лишь мысли о тебе берегли меня, в точности как говорил дядя.
Ей не хотелось думать об этих месяцах. Она покрепче прижалась к нему.
– Еще твой дядя сказал, что это по замыслу королевы меня привезли сюда, в Керкубри.
– Да. Королева Мария любит красивые истории. Как мне объяснили, она, узнав, что я женат, решила, что я должен забрать тебя с собой в Ирландию, хотя, думаю, без участия дяди здесь не обошлось. Он тоже считает, что мне не нужно было оставлять тебя одну так надолго.
София на миг закрыла глаза, решая, как лучше это сказать.
– Я была не одна.
Говорить об Анне было трудно, но она заставила себя. Он выслушал ее, не перебивая, и, когда она заплакала, обнял. А когда она затихла, какое-то время молча смотрел на перевязанный ленточкой маленький локон Анны, лежавший на его мозолистой руке.
София спросила:
– Ты простишь меня?
Мори закрыл ладонь, обнял Софию за плечи и сжал ее так крепко, что никакая сила не смогла бы разъединить их.
– Это я должен просить у тебя прощения. – Его голос заглушали ее волосы. – Ты не сделала ничего, за что тебя нужно прощать, милая. – Потом он очень нежно поцеловал ее, ослабил объятия и раскрыл ладонь, чтобы снова посмотреть на завиток волос такого же, как у него, темного цвета.
София, глядя на него, чувствовала, какая борьба происходит в его сердце, когда разум пытается преодолеть боль от осознания того, что его собственный ребенок, возможно, так никогда и не увидит своего отца, что его дочь должна жить так далеко от него.
– Можно послать за ней, – сказала София. – Теперь, когда ты вернулся, она сможет поехать с нами…
– Нет. – Короткое слово прозвучало совсем тихо, но она поняла, чего ему стоило его произнести. – Нет. Ты поступила правильно, оставив ее там. В Ирландии будет небезопасно. – С сожалением он снова закрыл ладонь, потом сумел улыбнуться и нежно провел суставами пальцев по щеке Софии. – Я не имею права и тебя брать с собой, но я, похоже, сделался настоящим себялюбцем и не могу тебя отпустить.
Ощущая тепло его тела, она сказала:
– Тебе и не нужно.
– Ну, пока что придется. На время, – вздохнул он. – Иначе твои благовоспитанные хозяева могут обидеться.
Она совсем забыла про них. Забыла, что Керры скоро вернутся из церкви и обнаружат, что ее нет дома.
– Но, Джон…
Он взял ее лицо в ладони и оборвал возражение поцелуем.
– Подожди еще несколько дней, а потом я окончательно поправлюсь и наведаюсь к вам. Тогда можно будет и поухаживать за тобой на людях. – В его глазах она увидела прежние веселые огоньки, немного насмешливые. – Ты выйдешь за меня второй раз или уже поняла, что поспешила с выбором?
А теперь она поцеловала его крепко-крепко, чтобы он не сомневался в ее ответе. Почувствовав его улыбку на своих губах, она вдруг, в один миг, наконец поняла, что говорил ей полковник в тот день, когда они стояли у большого окна в гостиной Слэйнса и вместе смотрели на зимнее море. Ибо теперь она знала, что он был прав: полям нужен отдых, птицы могут на время прекратить петь, все, что растет, может умереть и молчаливо покоиться под снегом, пока холодное море будет продолжать нести на своих волнах шторм, смерть и несбывшиеся надежды… И все же где-то в его бездонных глубинах ни на миг не останавливается невидимое теплое течение, которое в должное время принесет весну.
Вернется король в Шотландию или не вернется – кто знает. Но сейчас для нее это не имело никакого значения, потому что к ней вернулся Мори. Он дал слово, что вернется, и сдержал его. Он обещал ей, что однажды она ступит на палубу корабля, и она не сомневалась, что это тоже случится и он будет рядом. И куда бы этот корабль ни увез их, как бы далеко они ни оказались от Шотландии и Слэйнса, она всегда будет накрепко связана с ними воспоминаниями.
Она будет видеть в снах темно-красные стены замка, которые так гордо возвышаются над отвесными скалами, она будет слышать рев моря под окном ее комнаты в башне и звонкий голос Кирсти, будивший ее по утрам. Ее будет согревать свет, лившийся в окна угловой комнаты для шитья, где она так часто сидела с графиней, и она будет чувствовать тепло, исходящее от лошадей, дремлющих в стойлах под присмотром сидящего у двери конюшни верного Хьюго.
Но и сам Слэйнс не забудет ее и Мори, потому что они тоже оставили свой отпечаток на нем, и отпечаток этот настолько глубок, что однажды Анна, гуляя по берегу, услышит принесенное ветром с дюн эхо их беззаботного смеха, заметит их тени на песке и задумается о тех, чья любовь явилась ей этими призраками. Она не узнает о них ничего, кроме того, что они были счастливы. «А все остальное и неважно», – подумала София.
Как бы ни сложилась их судьба, ничто теперь не отнимет у них этого счастья, она в том не сомневалась. Потому что свою зиму они пережили, и наконец пришла весна.
