Текст книги "Забытая история любви"

Автор книги: Сюзанна Кирсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Глава 12

«Ну вот, – удовлетворенно подумала я, распечатывая только что написанные страницы. – Теперь у Софии сердечные дела такие же запутанные, как и у меня». Мне пришлось разбираться с возвращением Стюарта, пусть теперь она разбирается с возвращением капитана Гордона. Правда, Джон Мори ответил на вызов совсем не так, как Грэм. «Преимущество писателя заключается в том, – подумала я, – что он может заставить своих персонажей поступать так, как настоящие люди никогда не поступают».

Принтер затих, я закрыла ноутбук, откинулась на спинку стула, подняла руки и с наслаждением потянулась.

Который час, я не знала. За окном уже рассвело, но небо оставалось таким серым, что определить, как высоко солнце поднялось над тучами, возможности не было.

Я знала только то, что уже утро, что я проработала всю ночь и все, что мне сейчас нужно, – это тост, стакан сока и несколько часов сна. Поэтому, когда за окном мелькнула темная фигура человека, первым моим желанием было не ответить на стук и сделать вид, будто меня нет дома. Но возобладало любопытство.

– Я вам обед принес, – сказал Стюарт, стоявший у порога с неотразимой улыбкой и чем-то завернутым в газету и издающим такой аппетитный запах, что у меня слюнки потекли. Это не было предложением мира, поскольку Стюарт, а я не сомневалась в этом, не считал, что в чем-то передо мной виноват, но за горячую жареную картошку с рыбой я готова была простить все.

– Входите. – Я открыла дверь шире. – Вы, кстати, очень вовремя, только для меня это не обед, а завтрак.

Стюарт удивленно поднял черную бровь.

– Сейчас полвторого.

– Как? Уже?

– Вы что, никогда не спите?

Я забрала у него рыбу с картошкой и пошла на кухню, пока он снимал куртку у двери. Раскладывая еду на тарелки, я сказала:

– На меня вчера нашло. Не хотела прерываться.

Глаза его заблестели, как будто я отпустила сальную шуточку.

– Со мной такое тоже иногда бывает. Не с письмом, но случается, – признался он с улыбкой Казановы.

Решив позволить ему насладиться своим остроумием, я не стала комментировать его двусмысленную шутку и протянула тарелку.

– Извините, придется вам есть стоя или сидя у камина, – сказала я. – На столе места нет.

– Я вижу. – Он выбрал кресло, сел и кивнул на ворох бумаг, наваленных на столе. – Много еще осталось?

– Не знаю, готова пока, наверное, только треть. Я никогда не знаю, какой большой получится книга, пока не поставлю последнюю точку.

– А вы разве работаете не по плану?

– Нет. Я пробовала, но у меня так не получается. – Мои персонажи отказывались подчиняться какому-либо расписанию. Лучше всего они себя чувствовали, когда сами решали, когда появляться на странице.

Стюарт усмехнулся.

– Я тоже не силен в планировании. Грэм у нас в семье самый организованный.

– Грэм? – Я открыла дверцу «Аги» и помешала уголь несколько более усердно, чем было нужно. – Мне он показался приятным человеком.

– Да, он такой и есть. – Мои слова явно пришлись по душе Стюарту. – На моих глазах он вышел из себя один-единственный раз. Когда играл в регби. Да и то наверняка потом извинялся перед каждым, кому на ногу наступил.

Значит, я не ошиблась, предположив, что Грэм раньше занимался спортом.

– Он играл в регби?

– Да, чуть не ушел в профессиональный спорт.

Захлопнув дверцу печки, я с тарелкой в руке подошла к Стюарту.

– В самом деле?

– Да, его брали в команду, даже бумаги почти подписали, но потом умерла мама, и отец… Ну, у отца тоже не все гладко было. А чтобы заниматься регби, Грэму пришлось бы уехать, поэтому он отказался от предложения и остался в университете. Потом стал преподавать. Не сказал бы, что именно об этой работе он мечтал, но жалоб от него я не слышал. Он слишком ответственный. И работой занимается, и об отце заботится. Он приезжает к нему раз в неделю. – Тут он посмотрел в сторону и усмехнулся. – На меня ему уже плевать.

Я могла бы сказать ему, что это не так, но не стала. Усердно глядя в тарелку, я поинтересовалась как бы между прочим:

– Наверное, он не был женат?

– Кто? Грэм? И не собирался даже. – Его первоначальная веселость постепенно сменилась чем-то наподобие подозрения. – Почему вы спрашиваете?

– Просто любопытно. – Дабы умиротворить его ущемленное эго, я спросила: – А вы? Были женаты?

Вернувшись к любимой теме, он покачал головой.

– Нет. Пока. – Не в силах противиться искушению направить разговор в интересующее его русло, он поймал мой взгляд и прибавил томным голосом: – Я ждал встречи с правильной женщиной.

Но я и на эту удочку не клюнула.

– Как там Лондон?

– Ужас. Для нас сейчас горячая пора. Завтра вечером я снова улетаю, в Амстердам, а оттуда в Италию.

По крайней мере в этом он был похож на моего капитана Гордона: появился, чтобы повлиять на сюжет, и исчез.

Он начал рассказывать, чем занимался в Лондоне, но я почти не слушала его, пытаясь подавить зевок, который отдавался в ушах громким барабанным боем. Стюарт, не замечая этого, продолжал говорить. Я хоть и старалась из вежливости следить за его рассказом, чувствовала, что меня неудержимо клонит в сон. Бессонная ночь все же взяла свое. Положив голову на спинку кресла, я кивнула на какие-то слова Стюарта.

И это последнее, что я могу вспомнить об этой встрече.

Когда я проснулась в той же позе, в которой заснула, кресло напротив меня было пустым. Дневной свет сменился сумерками. Пошевелившись, я поняла, что Стюарт оказался большим джентльменом, чем можно было предположить. Он достал из комода покрывало и укрыл меня. А на кухне в холодильнике я обнаружила свою недоеденную рыбу с картошкой на тарелке, затянутой пленкой, чтобы можно было разогреть.

Хотя я порядком и разозлилась на Стюарта вчера, после такого продолжать сердиться уже не могла. И я почувствовала лишь легкий укол раздражения, когда чуть позже раздался телефонный звонок и я услышала в трубке голос доктора Уэйра:

– Я встретил Стю Кита возле «Килли». Он сказал, что, когда уходил от вас, вы спали, поэтому я решил сперва позвонить.

Наверняка Стюарт поведал ему собственную версию происшедшего, подумала я, но все же была рада наконец услышать голос доктора.

– Я уезжал на несколько дней к брату, но почитал за это время кое-какую литературу о генетической памяти и нашел то, что вас, возможно, заинтересует. Вы не против, если я сейчас к вам зайду?

Я была больше чем не против. Я уже давно ждала возможности поговорить с ним, узнать его мнение о том, что я выяснила в Эдинбурге. Мне больше не с кем было обсудить это. Никто другой не сможет выслушать меня с терпеливостью и беспристрастностью профессионального психоаналитика и обсудить мои вопросы с медицинской точки зрения.

Я заваривала чай, когда он пришел с папкой, полной фотокопий страниц разных книг. И, прежде чем он успел рассказать мне о своих находках, я поведала ему об обнаруженном мною письме Холла, в котором тот рассказывал, как доставил Софию в Слэйнс.

Доктор Уэйр моим рассказом остался доволен.

– Чудесно! Замечательно! Я и представить не мог, что вы раскопаете нечто подобное. И там действительно сказано, что она приехала с запада и что смерть ее родителей связана с Дарьеном?

– Да.

– Просто невероятно! – Доктор покачал головой. – Вот вам доказательство того, что вы не сходите с ума. – Он улыбнулся. – Просто у вас сохранились воспоминания предков.

Глубоко внутри я знала, что он прав. Я даже не меньше его радовалась своей удивительной находке, но меня сдерживало отсутствие уверенности в том, что подобный дар пойдет мне на пользу или что я сумею справиться со всеми вытекающими последствиями. Однако разум мой все еще сопротивлялся этой идее.

– Но как такое может произойти?

– Очевидно, это должно быть связано с генетикой. Что вам известно о ДНК?

– Только то, что рассказывают в передачах про полицию.

– М-да. – Усаживаясь поудобнее, он положил ненадолго папку на широкий подлокотник кресла. – Давайте начнем с гена, основной единицы наследственности. Ген – это не более чем последовательность ДНК, и в наших телах есть тысячи генов. Половину из них мы получаем по наследству от матери, – сказал он, – половину от отца. Это сочетание уникально. Оно определяет целый ряд особенностей человека: цвет глаз, волос, станет он правшой или левшой. – Доктор замолчал на секунду. – Бесконечное множество вещей, даже вероятность заболеть той или иной болезнью, передается человеку с родительскими генами, которые получили свои гены от их родителей и так далее. Нос у вас может быть в точности такой же формы, как у вашей пра-пра-пра-пра-прабабушки. А если можно унаследовать нос, – прибавил он, – кто знает, что можно еще унаследовать?

– Но носы и воспоминания – разные вещи.

Он пожал плечами.

– Ученые открыли, что есть ген, отвечающий за пристрастие людей к экстриму. Взять хотя бы мою старшую дочь. Она всегда, с самого рождения, любила риск. Постоянно на что-то карабкалась, куда-то лезла. Нам приходилось ее привязывать к коляске, чтобы она не выпала. Она могла выползти из кроватки и забраться на шкаф, куда угодно. Теперь, став взрослой, она лазит по горам и прыгает с самолетов. Откуда у нее это? Я не знаю. По крайней мере не от ее окружения, – сказал он с уверенной улыбкой. – Нас с женой в горы на веревке не затащишь.

Я улыбнулась, представив себе гномоподобных доктора и его жену, свисающих на тросе со скалы.

– Я веду к тому, – продолжил он, – что некоторые особенности нашей натуры, нашего характера явно определяются генами. И память, в сущности, материя не более непостижимая, чем характер.

– Наверное, вы правы.

Он открыл папку и стал перелистывать страницы.

– Я нашел несколько весьма любопытных статей на эту тему. Вот, например, статья одного американского профессора, который уверен, что таланты некоторых больных аутизмом людей, умственно и социально оторванных от всех нас и тем не менее обладающих странными, необъяснимыми способностями в какой-то одной области, скажем в музыке или в математике… Так вот, этот профессор полагает, что их дар может быть продуктом генной памяти. Он в своей работе вводит этот термин. А вот еще одна работа, которая привлекла мое внимание. Я старался держаться строго в рамках науки, но эта вещь, хоть и более современная, поднимает, как мне показалось, некоторые важные вопросы. Здесь высказывается предположение, что феномен «прошлой жизни» (когда люди под гипнозом вспоминают то, что, по их мнению, происходило с ними раньше, когда они существовали в других телах) – это не что иное, как воспоминания о жизни их собственных предков. – Он протянул мне папку, откинулся на спинку кресла и стал смотреть, как я перебираю страницы. Потом сказал: – Может, мне самому написать какое-нибудь исследованьице, а?

– Со мной в качестве объекта, вы хотите сказать? – На какую-то долю секунды эта мысль меня даже захватила. – Нет. Не думаю, что от меня науке будет какая-то польза.

– Это почему же?

– Невозможно ведь точно определить, какая часть моей книги появилась из памяти, а какая была создана воображением, – сказала я, думая о том, как намеренно снова ввела в сюжет капитана Гордона, чтобы усложнить жизнь Софии. Это появилось из-за моей обиды на Стюарта и Грэма, а не из-за Софии. – Подробности истории семьи, конечно, можно проверить, но когда доходит до диалогов…

– Я думаю, что диалоги – это смешение вашей памяти и писательского искусства. А почему бы нет? Мы постоянно обращаемся к воспоминаниям, иногда приукрашиваем их. Так у рыбаков увеличивается в размерах пойманная рыба, у кого-то еще сокращается количество прошлых неудач. Но основное… Основное остается неизменным. Нельзя грустные воспоминания превратить в радостные, как ни старайся. Поэтому я могу поспорить, что то, что вы пишете о Софии, по своей сути правдиво.

Я задумалась об этом позже, когда он ушел, а я села за стол и уставилась на мерцающий в ожидании курсор на мониторе.

Этим вечером наития не случилось. Мой разум взял верх, и я чувствовала, как упираются мои персонажи, сопротивляясь его напору. Они отказывались идти той дорогой, на которую я хотела их направить. Я собиралась написать сцену обеда, на котором капитан Гордон должен был сидеть за одним столом с Джоном Мори и Софией, чтобы мужчины могли продолжить противостояние.

Но ни один из мужчин не захотел говорить, и в конце концов мне пришлось идти за книгой «Старый шотландский флот» доктора Уэйра в надежде найти какую-нибудь интересную морскую историю, которую капитан Гордон мог бы всем поведать для поддержания разговора.

У меня не хватало духу снова открыть книгу после той ночи, когда я в первый раз заглянула в нее и узнала, что все написанное мной о капитане Гордоне, каждая мелочь на самом деле были реальностью, а вовсе не моей выдумкой. Тогда мой мозг просто не смог справиться с подобным открытием, и я с тех пор не прикасалась к книге, лежавшей у кровати.

Однако теперь отчаяние заставило меня просмотреть указатель в поисках упоминаний капитана Гордона, которые могли бы дать мне то, что я искала. В приложениях я нашла один документ, датируемый, похоже, интересующим меня временем.

Когда Хук отбыл в Эдинбург, капитан Гордон, командующий двумя шотландскими фрегатами, патрулирующими побережье (один о 40 пушках, другой о 28 пушках), сошел на берег к графу Эрроллу…

Я почувствовала, как по спине у меня пополз ставший уже знакомым холодок.

Все было записано на бумаге, черным по белому.

И обещание капитана графу держаться в стороне пятнадцать дней, и обмен сигнальными флажками на случай встречи с французским кораблем, и тот факт, что слишком долгое пребывание французского корабля в шотландских водах может вызвать подозрение у капитана Гамильтона. И даже заявление капитана Гордона о том, что вскоре ему придется оставить морскую службу из-за нежелания отрекаться от короля Якова.

Я читала все это с тем же ощущением нереальности происходящего, какое охватило меня в Эдинбурге, когда я сидела в читальном зале со старым письмом мистера Холла. Я совершенно точно знала, что не видела раньше этого документа. В первый раз, обратившись к этой книге, я не могла дочитать до этого места. Мне тогда стало не по себе, и я закрыла книгу, то же самое я сделала и сейчас. Потом отодвинула ее на дальний край стола.

– Черт!

Я искренне верила, что эта сцена была моим собственным изобретением, что это я заставила капитана вернуться, чтобы усложнить сюжет. И я так гордилась тем, как здорово у меня все вышло! А теперь я узнаю, что ничего особенного не сделала.

Похоже, мне придется признать, что доктор Уэйр попал в точку и в словах его было больше правды, чем мне хотелось бы. В конце концов может оказаться, что я вовсе не имею отношения к созданию этой истории.

Быть может, все, что я могу, – это просто писать правдивые отчеты о том, что происходило на самом деле?

Удалив несколько написанных мною ходульных фраз, чтобы курсор снова оказался в начале главы, я закрыла глаза и вдруг почувствовала тишину, которая стала надвигаться на меня со всех сторон, как живое существо.

– Ну хорошо, – сказала я непонятно кому. – Какую же сцену я должна писать?

VIII

Графиня обернулась, улыбаясь, когда София вошла в дверь ее покоев.

– Дорогуша, ты не видела месье де Лигондэ?

Она говорила о капитане французского корабля «Отважный», который этим утром вернулся без сопровождения из Норвегии, так гладко скользя вдоль берега, что никто в Слэйнсе не замечал его до тех пор, пока лодка с капитаном не оказалась уже на полпути к берегу. Граф, еще не вставший с ложа, вынужден был просить месье де Лигондэ подождать, пока он оденется, освежится и приведет себя в порядок.

Графиня тоже только что закончила одеваться.

Но София встала уже давно и точно знала, где сейчас находился капитан французского корабля.

– Он гуляет с мистером Мори в саду, – сказала она.

– Тогда будь любезна, сходи и пригласи его к нам. Скажи, что мой сын и я уже готовы его принять.

София заколебалась. Последние три дня, после того как к ней прикоснулся Билли Уик, она не выходила в сад, и у нее не было желания туда идти – вдруг он снова позволит себе нечто подобное. Но графине отказать она не могла. Храбро подняв голову, она сказала:

– Да, конечно, – и отправилась выполнять просьбу.

Снова было ясное весеннее утро. Птички приветствовали ее щебетом, не в пример радостнее криков чаек, которые кружили белыми точками над утесами за стенами сада. Плечо ее скользило по каким-то вьющимся растениям, источающим волнующе-незнакомый аромат из мягких, только-только раскрывшихся листочков, а край ее платья легонько волновал приникшие к самой земле пролески.

На этот раз она не позволила себе размечтаться, напротив, смотрела по сторонам во все глаза и держала ухо востро. Невдалеке были слышны тихие голоса месье де Лигондэ и мистера Мори. Правда, слов разобрать она не могла и потому решила, что они говорят на французском языке. София свернула на звук и почувствовала себя так близко к выполнению своего задания, что ослабила бдительность и не сразу услышала тяжелые шаги за спиной.

Она решила, что на этот раз не покажет ему свой страх. Не оборачиваясь, она расправила плечи и пошла немного быстрее. Она настолько сосредоточилась на своей цели, что вылетели на ведущих беседу мужчин, как испуганная охотничьими собаками куропатка, выпорхнувшая из кустов.

Французский капитан удивленно замолчал. Мори повернулся и посмотрел сначала на Софию, потом на садовника, который неспешно свернул в сторону солодовни.

Быстро, чтобы отвлечь его прищуренный взгляд, София произнесла:

– Графиня прислала меня найти вас.

Взгляд серых глаз Мори снова обратился на лицо Софии.

– В самом деле?

– Она хочет сообщить месье де Лигондэ, что она и граф Эрролл готовы принять его.

Когда Мори перевел ее послание французу, тот с низким поклоном покинул их.

Мори же остался на месте. Бросив взгляд вверх, на небо, он сказал:

– Сегодня на удивление ясный день.

Она могла лишь согласиться.

– Да, чудесный день.

– Вы уже позавтракали?

– Да, сэр.

– Тогда идем.

Это было не приглашение, решила она, а вызов. Он не предложил, как того требовали правила учтивости, руку, а двинулся вперед, крепко взявшись за рукоятку сабли, отчего локоть его немного оттопырился.

София на миг задумалась. Она хорошо знала, что в жизни есть такие дороги, ступив на которые однажды можешь прийти совсем не туда, куда мог бы попасть, если бы вовремя свернул в другую сторону. И сейчас она оказалась на перепутье. Если бы она сказала «нет» и осталась на месте, ее спокойная и безопасная жизнь продолжила бы свое размеренное течение. Но если она скажет «да», кто знает, куда эта дорога ее выведет? И все же безрассудная кровь отца закипела в ней, и она поддалась внутреннему порыву отправиться в доселе не изведанные воды.

Протянув руку, она взялась за локоть Мори. Тот бросил на нее короткий взгляд, в котором София почувствовала тепло.

Она спросила:

– Куда вы хотите пойти?

– Подальше отсюда.

И правда, аккуратный, ухоженный сад казался слишком тесным для него. В нем он был похож на медведя, которого посадили в клетку для травли, и он теперь безостановочно мечется вдоль железных решеток. София такого однажды видела.

Но садовые стены преодолеть оказалось проще, чем прутья решетки, и уже через миг они вышли за пределы сада на широкий зеленеющий утес, уходящий вниз, к деревне и полосе розового песка на берегу за нею.

Время еще было раннее, и София не увидела в деревенских окнах наблюдающих за их спуском любопытных лиц. «Наверное, все еще спят, – подумала она, – ну и хорошо». Однако ее настороженные взгляды не остались незамеченными.

Мори спросил с улыбкой:

– Боитесь, что, если вас увидят со мной, вы потеряете свое доброе имя?

– Нет, – удивилась она. – Вовсе нет, просто…

Но она не могла заставить себя открыть ему истинную причину своего страха. Не могла сказать ему, что больше всего боится того, что за одним из этих окон притаился предатель, который ради денег замышляет сообщить о нем властям. Она слышала рассказы о том, как шпионы короны ловили якобитов и подвергали их страшным пыткам. На одного они надели пыточные колодки и, когда он отказался говорить, раздробили ему обе лодыжки. А представить себе, что Мори стал бы говорить, она не могла.

Потупив взор, она негромко произнесла:

– Я не боюсь вашего общества.

– Рад слышать. – Он прижал локтем ее руку к своему боку, проходя мимо спящих домов и снова вниз, к берегу.

Им открылось широкое чистое море, и София уже не увидела голых мачт французского корабля, укрытого за дальней стороной утеса под замком. Видела она только яркое небо и воду с бесконечными волнами, которые набегали на берег белыми рядами, пенясь на песке, и возвращались обратно к бескрайнему горизонту.

Глядя в море, она снова почувствовала пульсацию отцовской крови в венах и порывисто спросила:

– А каково это – плавать на корабле?

Он пожал плечами.

– Это зависит от того, приспособлено ли ваше тело к морским путешествиям. Полковник Хук, несомненно, назовет это самым скверным способом путешествовать, и я не скажу, что он не прав. Когда мне приходится сидеть взаперти с таким количеством людей, да еще без свежего воздуха, мой характер это тоже не улучшает. Но стоять на палубе, – сказал он, – совсем другое дело. Когда корабль несется по волнам, а паруса раздувает ветер… – Он замолчал, подыскивая слова. – Ты как будто летишь.

Она и предположить не могла, что ему может быть знакомо такое чувство, о чем тут же и сказала ему.

Он ответил:

– Невозможно угадать, куда заведет тебя жизнь. Если бы, когда я был мальчишкой, кто-нибудь мне сказал, что я покину родные поля и стану сражаться за чужого короля, я бы назвал того человека безумцем. – Он с улыбкой посмотрел на нее. – Кто знает, быть может, однажды и вы ступите на палубу. – После этого он снова посмотрел вдаль и обронил отстраненным тоном: – Думаю, если попросите, капитан Гордон это без труда устроит.

София быстро подняла на него глаза, стараясь понять по его лицу, почему он так прохладно относится к капитану. Наверняка этих мужчин связывает нечто большее, чем должно знать ей. Она сказала:

– Вы его не любите.

– Напротив, я им восторгаюсь.

– Но не любите.

Несколько шагов он прошел молча. Потом заговорил:

– Три года назад я прибыл сюда по приказу короля Якова. Со мной был Саймон Фрейзер. Вам знакомо это имя?

Оно было ей очень хорошо знакомо, как и каждому в Шотландии. Саймон Фрейзер своими порочными поступками выделялся даже среди своего народа, у которого вся повседневная жизнь омыта рекой жестокости, проистекающей из диких традиций прошлого. Желая получить титул лорда Ловата, он попытался выкрасть собственную родственницу, наследницу лорда, чтобы силой жениться на ней. Однако что-то пошло не так, и в его руках оказалась ее мать, вдова лорда. Решив, что для его целей сойдет и мать, он приказал своим волынщикам играть погромче, чтобы заглушить крики, жестоко изнасиловал ее перед толпой свидетелей, после чего назвал рыдающую женщину своей женой.

Но Фрейзер недолго носил свой титул, за свои злодеяния он был объявлен преступником, после чего бежал за границу. В конце концов он был помилован, но черное пятно смыть не так просто.

Бледность, которая разлилась по помрачневшему лицу Софии, указала Мори на то, что она знала, о ком он ведет речь.

– Да, – протянул он, – иметь с ним дело было все равно, что водить дружбу с дьяволом. Но дьявол умеет приворожить, когда ему это выгодно, и многие в Сен-Жермене тогда считали Саймона Фрейзера человеком, способным поднять Шотландию за дело короля. Он утверждал, что у него есть план, и он сумел заставить даже мать короля поверить в его достоинства, после чего она послала его сюда прощупать обстановку. Меня отправили вместе с ним, как я позже узнал, потому что моя честь и доброе имя моей семьи помогли бы привлечь тех, кого мы хотели свести с Фрейзером. И они не ошиблись. – Воспоминания омрачили тенью его чело. – Нас приняли многие уважаемые и благородные люди. Саймон Фрейзер предал их всех. И меня. – По устам его скользнула горькая усмешка. – Пока мы были здесь, он обо всем докладывал шпионам королевы Анны.

«Вот, наверное, как вышло, – решила София, – что Мори сделали предателем в глазах королевы. Из-за этого и была назначена награда за его голову».

– Я об этом ничего не знал, – сказал он. – Глаза мне открыл капитан Гордон. За столом при моем отце он назвал меня дураком и, хуже того, обвинил в том, что я прислуживаю человеку, который погубит людей куда более достойных, чем я. Так и вышло. На моих глазах моих добрых друзей бросали в темницы, ставили к позорному столбу и посылали на виселицу. Хотя мне удалось спастись, отец взял мой позор на себя и унес его с собой в могилу.

У Софии сжалось сердце от жалости.

– Это ужасно.

– Нет, – сказал он. – Гордон сказал правду. Я действительно был дураком. Но жизнь – неплохой учитель. С тех пор меня стало не так-то просто обмануть.

Свои следующие слова София произнесла очень осторожно, потому что не знала, разделяет ли Мори ее недоверие к полковнику Хуку.

– Хорошо, что полковник Хук не такой, как Саймон Фрейзер.

– Он не такой. – По ней скользнул очередной косой и, как ей показалось, оценивающий взгляд. – Но мечта полковника Хука – снова дать Шотландии короля, и я готов держать пари, что ему все равно, кто займет трон, когда карты будут разыграны: король Яков или его сиятельство герцог Гамильтон. Не сомневаюсь, что сейчас герцог отправился к вам в Вестерн-ширс, проверять, насколько люди там верны нашему делу, ибо именно на пресвитерианцев мы надеемся, когда дойдет до восстания, от них будет зависеть успех. Они хорошо организованы и хорошо вооружены – ведь до сих пор они ни разу не прогневили корону, и поэтому их не трогали. Если они поддержат Якова Стюарта – все будет хорошо. А если Гамильтона, то я не сомневаюсь, на чью сторону встанет Хук.

Возможность подобного развития событий встревожила Софию.

– Но ведь это означает гражданскую войну.

– Да. И не исключено, что именно этого, – презрительно произнес он, – французский король и добивался.

София нахмурилась. Они уже подошли по берегу к песчаным наносам, за которыми начинались дюны. Какое-то время она не замечала, что они остановились. Лишь когда Мори отпустил ее руку и принялся стаскивать сапоги, она это осознала.

Увидев, как она вытаращила глаза, Мори сказал:

– Я не собираюсь делать вам ничего дурного. Хочу просто попробовать воду. Пойдете со мной?

Сначала она не поняла и выпалила тревожно:

– Вы хотите искупаться?

Чем вызвала одну из тех редких улыбок, которые озаряли его лицо весельем.

– Боже правый! Если увидев меня без сапог, вы едва не лишились чувств, я не рискну снять что-нибудь еще. – И когда она залилась краской, добавил: – Я хочу лишь смочить ноги в воде, не больше. – Он протянул руку. – Пойдемте, это не опасно. Вы же сказали, что не боитесь меня.

Он проверял ее, догадалась София. Это был очередной небольшой вызов, с помощью которых он как будто решил выяснить, можно ли ее заставить выйти за рамки пристойности и если да, то как далеко.

Она подняла голову.

– Мне придется разуться.

– Разумное решение.

Он отвернулся и смотрел на горы, пока она снимала чулки и запихивала их в свои мягкие туфли, которые поставила на песок рядом с его сапогами. Ходить босиком – это не позор, решила она. Она знала нескольких вполне добропорядочных дам, которые ходили необутыми по дому на глазах у всех, хотя, нужно признать, делали они это ради экономии, а не для того, чтобы показать, что ничем не уступают мужчинам.

Мало-помалу она поняла, что такого удовольствия не испытывала с детства. Вода была такой холодной, что у нее перехватило дыхание, когда она ступила в нее, но через несколько минут вода уже казалась ей теплой, а мокрый песок, проседая под ступнями, приносил настоящее наслаждение. Больше всего ей мешало платье и нижние юбки. Она подняла их обеими руками так, чтобы края не касались волн, и, как ребенок, даже не задумалась о том, какой распутный вид придают ей голые лодыжки. Мори, похоже, на это внимания не обращал. Он медленно брел по воде, глядя себе под ноги.

– Что вы ищете? – спросила она.

– Когда я был маленьким, моя мать сказала, что если я найду маленький камешек с дыркой и повешу его на шею, он защитит меня от беды. Конечно, это просто сказка, и она, должно быть, придумала это для того, чтобы я чем-то занимался, а не крутился у нее под ногами, – сказал он, – но, начав однажды поиски заветного камешка, я, признаться, уже не могу отказаться от этой привычки.

Она посмотрела на него, на то, как он стоял босыми ногами и воде, низко опустив голову, и всматривался в воду, и без труда представила себе маленького решительного мальчика, каким он был когда-то. Наверное, он тогда вот так же ходил по берегу с подвернутыми до колен штанами, солнышко ласкало теплом его плечи, и на душе у него была лишь одна забота: найти камешек с дырочкой.

Он бросил на нее быстрый взгляд.

– Я вас удивил?

– Нет, – ответила она и сама опустила глаза. – Нет, я только…

Тут она замолчала, потому что нечто лежащее в воде привлекло ее внимание. Она побыстрее присела и подхватила этот предмет, пока вода снова не накрыла его песком. Чтобы освободить руку, ей пришлось отпустить платье с одной стороны, но потом она бросила его и с другой, чтобы повертеть находку у себя на ладони.

Продолговатый камешек размером в половину ее большого пальца поблескивал, как черный обсидиан, в мокром песке, сыпавшемся сквозь пальцы.

Мори повернулся к ней.

– Что там?

И София с торжествующей улыбкой вытянула руку.

– Смотрите.

Он взглянул, радостно чертыхнулся и пошлепал по воде к ней, чтобы рассмотреть камень поближе. Он не взял его, а подставил сложенную ковшиком руку под ее мокрую ладонь и осторожно повернул камешек, как до этого делала она, чтобы увидеть отверстие, пробитое в нем какой-то прихотью природы почти в самом центре.

София сказала:

– Ну вот, теперь у вас будет свой счастливый камешек.

– Нет. Он принадлежит вам. – Он сложил ее ладонь своими пальцами и улыбнулся. – Берегите его. Если моя мать была права, он сохранит вас от всех несчастий.

Ладони его были теплыми, и их тепло разлилось по ее руке, да так, что она перестала чувствовать холод волн, качавших ее отяжелевший от воды подол. И все же по ее телу прошла дрожь. И он заметил это.

– Господи, да вы вся дрожите! Нужно выйти на берег. Пусть солнце высушит вас, иначе ее светлость с меня голову снимет за то, что я вас простудил.

Выйдя к дюнам, она села на песок и разложила вокруг себя платье. Мори, надев сапоги, подошел и сел рядом с ней.

– Вот, – сказал он и бросил ей на колени туфли с чулками. – Лучше бы вам их надеть. Ветер холодный. – И снова он отвернулся, дабы она не испытывала стеснения, но прибавил: – Еще пара штопок, и от ваших туфель ничего, кроме ниток, не останется.