Текст книги "Забытая история любви"
Автор книги: Сюзанна Кирсли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
Ангус поднял голову и дружелюбно шевельнул хвостом, когда я подошла и села рядом с ним, а потом перекатился на спину и задрал вверх лапы, подставляя мне грудь. Я почесала его, но рассеянно, и Ангус, похоже, имел представление о том, что такое сосредоточенность, потому что зевнул и снова свернулся калачиком возле меня, засунув нос и одну переднюю лапу в складки хозяйской футболки. Когда я начала писать, он уже спал.
XVII
София осторожно пошевелилась в кровати, чтобы не потревожить сон ребенка. Ощущение прикосновения этого маленького тельца к ее телу казалось ей столь непривычным и столь прекрасным, что у нее до сих пор в такие минуты порой перехватывало дыхание и сердце сжималось от удивления. Уже прошло три недели с того дня, когда ребенок появился на свет, но каждый раз, когда она всматривалась в крошечное личико дочери, ее волшебная красота заставляла Софию забывать обо всем вокруг. А она и вправду была красива, эта девочка, названная в честь сестер Мори и Софии Анной. Когда придет время, ее окрестят, как полагается, Анной Мэри Мори, но пока что она вполне могла побыть просто Анной. У этого существа были идеальные кукольные ручки и мягкие каштановые волосы, а глаза ее уже начали окрашиваться в зеленовато-серый цвет зимнего моря.
Каждый раз, встречаясь взглядом с этими глазами, София вспоминала полковника Грэйми, как он стоял рядом с ней у большого окна в гостиной Слэйнса и говорил, что когда-нибудь она увидит надежду, которую таит в себе зимнее море, и думала, что он, наверное, был прав, потому что в детских глазах дочери она видела новую жизнь, родившуюся из глубин этого сурового времени года, которое так долго держало мир в ледяном заточении, жизнь, возвестившую о приближении весны.
А здесь, подумала София, весна придет раньше, потому что жили они теперь намного южнее Слэйнса. Графиня позаботилась о том, чтобы послать их туда, где ребенок сможет родиться в безопасности, вдали от посторонних глаз. Она переехала к Малколмам. Эта добрая пара служила графам Эрролл и была предана семье. Жили они недалеко от Эдинбурга, на берегу Ферта – широкой приливной реки, идущей от самого моря, и София слышала, как каждый день на дороге, проходящей мимо их дома, скрипят колесами кареты и проезжают всадники, направляющиеся в королевский город или возвращающиеся из него.
Ее путешествие на юг было медленным и тяжелым. Они с Кирсти выехали почти сразу после Рождества, и по дороге экипаж несколько раз так прочно застревал в глубоких, наполненных вязкой грязью колеях, что у кучера и лакея уходило несколько часов на то, чтобы освободить их, а однажды они попытались объехать грязь и чуть не перевернулись. София, больше всего волновавшаяся о безопасности ребенка, с радостью прислушивалась к бойким толчкам у себя в животе, как будто малыш показывал свое недовольство столь грубым обращением.
Еще больше она обрадовалась, когда они добрались до дома Малколмов и увидели, что и миссис Малколм и ее муж – добрые и приветливые люди.
Они не задавали вопросов. Соседям объяснили, что София – их дальняя родственница с севера и что ее муж, которому неожиданно пришлось уехать по делам, отправил ее сюда, чтобы она была в кругу семьи, когда придет время рожать ребенка.
София не знала, сами ли они придумали это или так им описала ситуацию графиня. Да это и не имело значения. Здесь они с маленькой Анной были в безопасности и могли спокойно ждать Мори.
Ребенок зевнул, пошевелился и, не просыпаясь, прижался к ней посильнее; одна ручка поднялась, махонькие пальчики легли на серебряное кольцо, надетое на цепочку на шее Софии, и сжались на нем, как будто присваивая. Она любила так спать, одной рукой держась за кольцо, а второй за волосы Софии, словно сводя родителей вместе.
София нежно погладила кудряшки дочери и какое-то время смотрела, как она спит. Ее не переставало удивлять, что хотя сердце ее все так же наполняла любовь к Мори, оно каким-то образом выросло и изменило форму, чтобы вместить еще и эту новую любовь, любовь доселе ей неведомую, к человечку, который принадлежал ей так, как не принадлежал еще никто и никогда.
Не знала она, как долго пролежала вот так, в тишине, не слыша ничего, кроме частого и удовлетворенного сопения Анны. Но вдруг, в одно мгновение, она поняла, что у дома остановилась лошадь. София услышала беспокойный танец копыт, а потом стук в дверь и голоса: возбужденный гомон мистера Малколма и еще один голос, который тоже был ей знаком.
Она бережно перенесла Анну в колыбель и пошла в другой конец комнаты будить Кирсти.
– Рори приехал.
В глазах Кирсти от сна не осталось и следа. София даже улыбнулась, увидев, каким сиянием они озарились.
Едва выйдя из дома, София поняла, что Рори привез радостные вести. Мистер Малколм, держа в одной руке шляпу, другой уже застегивал плащ. Он поспешно собирался в путь, несомненно, для того, чтобы передать дальше только что полученные приказания графини и графа. Миссис Малколм, сияя, всплеснула руками и повернулась к Софии.
– Ах, я и не думала, что доживу до этого дня!
София посмотрела на Рори.
– Началось?
– Да. Мистер Флеминг только что сошел с корабля у Слэйнса, как и говорил полковник Грэйми, с известием о том, что король выплывает из Дюнкерка и скоро будет в Шотландии.
– Может, он уже в море! – нетерпеливо воскликнул мистер Малколм, нахлобучивая шляпу на парик. – Мне нужно найти лоцманов, которые могут встретить его корабли и провести их по Ферту.
Ферт. Сердце Софии радостно забилось от мысли о том, что корабли пройдут так близко к ним.
Разумеется, для молодого короля Якова было выгоднее всего как можно скорее попасть в Эдинбург и заявить свои права на трон, потому что там мало кто станет чинить ему отпор. Судя по разговорам, которые София слышала в последние месяцы, те немногочисленные отряды, которые остались в городе, были плохо вооружены и скорее всего сами встанут на сторону короля. А в большом городском замке их ждала дополнительная награда – «дотация», или «цена свободы», как многие ее называли: деньги, переданные прошлым летом Англией Шотландии согласно договору об унии. То-то посмеются шотландцы, если Яков выдворит англичан из Шотландии, используя для оснащения своей армии английские деньги!
К тому же помощь можно было ожидать и из Ангуса, где, как было известно Софии, выбросило на берег флот голландских судов, с пушками, порохом, оружием и немалыми суммами денег. Английская армия, большая часть которой была все еще вовлечена в войну на континенте, окажется слишком слабой и не готовой оказать сопротивление. К тому времени, когда она вновь окрепнет и направится на север, Яков VIII будет прочно сидеть на троне в Эдинбурге и Шотландия снова станет свободной.
Мистер Малколм наскоро попрощался с ними и сказал Рори:
– Если у вас есть письма к кому-нибудь еще, моя жена знает всех вокруг и может вас направить.
Рори поблагодарил его.
– У меня было только два письма, для вас и для миссис Милтон.
Он кивнул на Софию, назвав имя, которое было придумано, чтобы сохранить ее честь и не открыть ее истинное положение, пока она остается с Малколмами.
Мистер Малколм, в эту минуту не испытывавший интереса к делам своей гостьи, ушел, и София, затаив дыхание, обратилась к Рори:
– Можно мне взглянуть на письмо?
– Да. Это от графини.
Она знала, что письмо не от Мори, ведь он предупредил, что не будет писать: это слишком опасно, и все же почувствовала некоторое разочарование, когда взяла письмо. Но она смягчила неприятное чувство мыслью о том, что уже скоро Мори, как обещал, вернется к ней и больше им не придется разлучаться.
Вдруг она вспомнила о Кирсти. Она стояла рядом и с тоской в глазах смотрела на Рори, который, выполнив поручение, собирался уезжать. София заметила, как он посмотрел на Кирсти, и в этом единственном взгляде выразилось все его разочарование и огорчение. Сейчас долг призывал его вернуться в Слэйнс, а она должна была оставаться здесь. София подумала, что они были далеки друг от друга так же, как она с Мори.
Окликнув Рори, когда он уже повернулся, чтобы уходить, София сказала:
– Я напишу графине ответ. Подожди немного. Я хочу, чтобы ты отвез ей мое послание.
Он медленно повернулся, обдумывая этот неожиданный подарок.
София попыталась говорить властно.
– Раз ты и правда выполнил все поручения, думаю, большой беды не случится, если твое возвращение отложится на какой-то час.
Она буквально почувствовала, как в Кирсти, стоявшей рядом с ней, с новой силой загорелась надежда, и заметила, как каменное лицо Рори на миг озарилось благодарностью.
– Нет, – сказал он. – Беды не случится.
– Ты, наверное, проголодался с дороги. Кирсти, проведи гостя на кухню.
Кирсти просияла.
– Да, миссис Милтон.
Когда они ушли, а миссис Малколм отправилась заниматься своими приготовлениями, София наконец засела за письмо.
Послание было написано четким и ровным почерком графини с оглядкой на то, что оно может попасть в руки недоброжелателя. «Дорогая миссис Милтон! – начиналось оно. – Если бы вы знали, с какой радостью мы восприняли известие о том, что вы благополучно разрешились девочкой! Не сомневаюсь, что она стала вашей отрадой, и в скором времени вы уже будете дивиться тому, как вам удавалось не скучать прежде, до ее появления. Когда наберетесь сил, вы обязательно должны привезти ее к нам на север, в Слэйнс, поскольку нам очень хочется увидеть вас обеих, хотя мы не советуем вам пускаться в это путешествие, доколе погода здесь у нас не станет более благоприятной. На этой неделе я получила письмо от мистера Перкинса, – продолжала она, а мистером Перкинсом, как знала София, графиня для сохранения тайны условно называла своего брата, герцога Пертского, который являлся канцлером при сен-жерменском дворе. Герцог постоянно писал сестре, тайно отправляя свои письма через море с разными посыльными, дабы они не попали в руки шпионов королевы Анны. Обычно он сообщал последние новости из дворцовой жизни, но на этот раз, похоже, послание его носило более личный характер, поскольку далее в письме графини говорилось: – Он пишет, что ему выпала возможность встретиться с нашим другом полковником и сыграть с ним в шахматы. Он нашел его в добром здравии и прекрасном расположении духа. В том же доме он повстречал и вашего супруга, мистера Милтона, который также здоров и высказывался в том смысле, что собирается в ближайшие дни отправиться домой вместе с мистером Джонстоуном».
Тут София остановилась и прочитала последнее предложение еще раз, дабы убедиться, что не ошиблась, ибо ей было известно, что за именем «мистер Джонстоун» скрывался сам король.
Так, значит, все верно. Мори действительно возвращается, и ждать осталось совсем недолго. София села писать ответ, но поначалу ничего не получилось, потому что у нее задрожали руки, не от чего-то, а от счастья, до того чистого и всеохватного, что ей захотелось не удерживать его в себе, а выплеснуть, поделиться, и потому, когда дрожь в руках унялась, она все равно писала медленно, зная, что для Кирсти и Рори несколько дополнительных минут будут совсем не лишними. Прошло намного больше часа, прежде чем она вручила ответное письмо Рори, и тот ускакал на север, к Слэйнсу.
В последующие дни София стала внимательнее присматриваться к водам Ферта и каждый день просыпалась с отчетливым ощущением надежды. Первым делом она начинала прислушиваться к грохоту колес и звукам шагов за окном на дороге, ведущей в Эдинбург.
Даже ветер в эти дни чувствовался не так, как прежде, точно он нес на своих воздушных течениях странный огонь, невидимый, но слышимый по запаху.
Ребенок недовольно хлюпал в люльке, а София ходила по комнате из угла в угол, из угла в угол, покуда не прохудились ее домашние туфли, но новостей все не было.
А потом однажды ночью она проснулась от грохота орудийной стрельбы.
Ухнули пять выстрелов, и наступила тишина.
До утра она не спала и поднялась чуть свет.
– Что ты так рано? – спросила, просыпаясь, Кирсти.
Но София не могла ответить. Она только знала, что этим утром что-то изменилось.
– Ты слышала пушки?
– Нет.
– В полночь грохнуло.
– Тебе это приснилось, – успокоила ее Кирсти.
– Нет. – София, беспокойно расхаживавшая у окна, остановилась и посмотрела на тающий с восходом серый туман, тронутый лентами золота и багрянца, мерцавшими, как кровь королей. – Думаю, это был не сон.
И она не ошиблась. Через несколько дней вечером домой вернулся мистер Малколм. Его всего колотило от возбуждения.
– Приготовь мне хлеба и смену одежды! – с порога крикнул он. – Мне нужно ехать.
Его жена в удивлении спросила:
– Как, сразу? Но почему? Что случи…
– Святые небеса! – взорвался мистер Малколм. – Женщина, хватит болтать и поторапливайся, если не хочешь, чтобы меня вздернули с остальными.
После этого он обессиленно упал в ближайшее кресло и обхватил голову руками. Войдя в дом, он даже не снял свой грубый плащ, с которого соленая влага морских ветров стекала ручейками на деревянный пол.
В тревожном безмолвии миссис Малколм принесла ему вино, и мужчина начал сбивчиво, с остановками, рассказывать, что произошло. София стояла в стороне и молча слушала его, хотя каждое слово для нее было словно камень, брошенный в ее надежды.
Началось все как нельзя лучше, поведал он. Два дня назад первый французский корабль «Протей» вошел на парусах в огромное устье Ферта. Он встретил его в двух лигах от моря и поднялся на борт вместе с несколькими лоцманами. Капитан рассказал ему, что в море они угодили в шторм, и «Протей» отделился от остальных кораблей; они надеялись встретиться с королевской эскадрой здесь, в Ферте. Появление «Протея» вызвало восторг и на берегу, и у тех, кто выплыл на рыбацких лодках, чтобы приветствовать их. Однако, хотя они и ждали весь день и всю ночь, остальные корабли так и не появились. На рассвете «Протей» развернулся и вместе с отливом пошел обратно к морю, чтобы попытаться найти прочие французские корабли и пересадить лоцманов на них.
То, что нашел в море «Протей», до сих пор будоражило мистера Малколма настолько, что ему пришлось замолчать на несколько мгновений и собраться с духом, прежде чем он смог продолжить рассказ.
Прошлым вечером, сказал он, французы собрались у входа в устье Ферта и встали на якорь, чем лишили себя возможности войти в реку с приливом. К рассвету начался отлив, и им не оставалось ничего другого, кроме как выжидать.
– А потом появились англичане, – надломленным голосом произнес мистер Малколм. – Почти тридцать кораблей, и половина – пятидесятипушечные. – Он покачал головой.
«Протей» не был приспособлен для боя. Его превратили в транспортный корабль, и почти все пушки были убраны, дабы освободить как можно больше места для провизии и солдат. Вмешиваться в баталию было равносильно смерти, поэтому им оставалось лишь наблюдать со стороны.
Мистер Малколм с восхищением, но и с жалостью, восторгался тактикой французского капитана, который, хотя и оказался в ловушке, развернул корабли против англичан, будто бы намереваясь перейти в наступление. С его положения на «Протее» мистеру Малколму было видно, как французский флагман выбрасывал за борт все, что можно, чтобы облегчить вес судна, и, пока англичане становились в боевую позицию, стремительно развернулся и взял курс на север.
Несколько французских кораблей остались. На один англичане насели так, что он после продолжавшегося целый день боя ночью вынужден был сдаться. Но, по крайней мере, кораблю короля Якова удалось спастись.
Как и «Протею», который, высадив мистера Малколма на ближайшую рыбацкую лодку, не прячась, на всех парусах пошел в открытое море в надежде отвлечь на себя нескольких англичан, дабы помочь королю спастись.
София заметила:
– Значит, король еще жив. – Это, по крайней мере, показалось ей обнадеживающим, потому что, как говорил полковник Грэйми, ни одно сражение нельзя назвать победой, если погиб король, и, следовательно, если король жив, это не поражение.
– Жив, – сказал мистер Малколм. – И дай-то Бог, чтобы он сошел на берег, потому что, пока он этого не сделает, моя жизнь не стоит и гроша. Английские солдаты уже разыскивают тех из нас, кто был на «Протее». На дороге в Лейт они держат капитана и команду захваченного корабля. Страшнее всего, что захватил их капитан, который раньше сам был последователем короля. Известие об этом разобьет сердце миледи Эрролл, потому что она очень ценила его.
София нахмурилась.
– О ком вы говорите, сэр?
– Да об английском капитане… Потому что я более не могу называть его шотландцем. Этот негодяй сегодня предал друзей, обратив свои пушки против окруженного французского корабля и вынудив его сдаться. Я говорю, – с отвращением произнес он, – о капитане Томасе Гордоне.
Она отшатнулась, как будто от внезапного удара в лицо.
– Я не верю.
– Я б и сам не поверил, кабы не видел своими собственными глазами. – Взгляд его наполнился горечью. – В этот день я видел много такого, чего предпочел бы не видеть никогда. Но, как я уже сказал, король жив.
София обхватила себя руками за плечи и подумала, что, верь она в Бога, сейчас начала бы молиться, чтобы Мори был еще жив. Но даже если Мори был жив, она знала, что он, невзирая на ее молитвы, направился в воды куда более опасные.
– Почему так получилось? – поинтересовалась я.
Грэм, развалившийся на софе с пачкой каких-то бумаг в руках, поднял на меня глаза.
– О чем ты?
– О вторжении. Почему оно провалилось, как думаешь?
– А! – Он опустил голову, задумавшись.
До сих пор мне никогда не удавалось писать, если в комнате находился кто-то еще. Это меня отвлекало. Даже мои родители научились в такие часы не приближаться ко мне. Но этим утром Грэм спустился, когда я увлеченно писала, и уселся у меня за спиной так, что я его даже не заметила. Лишь написав три страницы, я обнаружила, что пью горячий кофе, которого не варила, обернулась и увидела его на софе, склонившегося над бумагами. Рядом стояла забытая чашка кофе.
А потом, отметив про себя его присутствие, я просто снова начала писать, снова вернулась в поток мысли, к счастью, не прервавшийся. Я и не думала, что такое возможно. Но вот я закончила сцену, а Грэм все так же сидит в одной со мной комнате, удобно устроившись на софе, и размышляет о том, почему провалилась первая попытка молодого короля Якова поднять мятеж весной 1708 года.
– Если говорить просто, – начал он, – вторжение не удалось, потому что Стюартам всегда не везло. Начиная от Марии, королевы Шотландии, и дальше у них несчастливая судьба. Не то чтобы с ними было что-то не так, просто не сложилось.
– Большинство историков говорят, что они сами виноваты в этом.
В его глазах блеснули веселые огоньки.
– Никогда не верь историкам. Особенно историкам-протестантам, пишущим о королях-католиках. О событиях мы все равно чаще всего узнаем от победившей стороны, которая, естественно, старается очернить своего противника. Нет, Стюарты не были такими уж плохими. Возьмем, к примеру, Якова, старшего Якова, отца молодого короля Якова. В большинстве книг говорится, что он был плохим королем, жестоким и так далее. Все это основывается на одном-единственном свидетельстве, записанном кем-то на основании рассказов и слухов спустя годы после описываемых событий. Если почитаешь то, что было написано теми, кто был с ним рядом, кто наблюдал за его действиями, все они отзываются о нем только положительно. Но историки взяли за основу слухи, и когда они были зафиксированы в печатном виде на бумаге, их стали воспринимать, как святую правду. В будущем уже следующее поколение историков приняло за основу эту версию. Вот так мы и плодим ложь и ошибки. – Грэм пожал плечами. – Поэтому я и советую своим студентам всегда работать с первоисточниками. Не верь книгам.
– Поучается, что Стюартам, – сказала я, возвращая его к теме разговора, – просто не повезло.
– Это одно. И еще они очень неудачно выбрали время.
Я нахмурилась.
– Почему неудачно? Как раз в восьмом году было самое подходящее время. Английская армия тогда вела войну во Фландрии, да и вся Шотландия была до того недовольна унией, что каждый готов был идти в бой, только позови, и…
– Да, да, в этом смысле ты права. За все время якобитских восстаний именно в 1708 году оно только и могло закончиться успехом. Но им в любом случае пришлось бы встретиться с английским флотом. Нельзя, знаешь ли, отправить из Дюнкерка двадцать с лишним кораблей и рассчитывать, что англичане не узнают об этом. Но ты права, им все же удалось сделать это более-менее неожиданно, и на суше они вообще не встретили бы сопротивления. Если на то пошло, они едва не стали причиной краха английского банка – такая началась паника, когда пошел слух о возвращении короля Якова. Еще бы один день, и королеве Анне, возможно, пришлось бы заключить мир и назвать своего брата преемником, чтобы сохранить собственное положение. Но я говорил не об этом. Я имел в виду не зависящие от них причины. Во-первых, – сказал он, – молодой король перед самым отъездом из Дюнкерка заболел корью. Это немного охладило их пыл. Во-вторых, они попали в шторм, сбились с курса и подошли к берегу в нескольких милях от намеченной точки, после чего им пришлось разворачиваться и возвращаться. В итоге они потеряли день. Когда наконец оказались у Ферта, они не вошли в устье, а бросили якоря, чтобы переждать ночь, тем самым позволив англичанам себя догнать. История, – философски заметил Грэм, – это набор сплошных «что, если бы…». Что, если бы французский капитан не сбился с курса? Он достиг Ферта на день раньше, намного раньше английских кораблей. Что, если бы тот корабль, который первым добрался до Ферта… Забыл название…
– «Протей».
– Да, «Протей». Хорошая у тебя память! Что, если бы этот корабль не добрался туда раньше всех? Все шотландские лоцманы поднялись на него, из-за чего, когда позже появился королевский корабль, его некому было вести. Если бы все лоцманы не собрались на «Протее», французский капитан мог бы рискнуть углубиться в Ферт вместе с приливом, а не встал бы на якорь в море, и тогда он бы высадил короля и войско у Эдинбурга еще до прихода английских кораблей. Но учти, – прибавил Грэм, – я не уверен, что ситуация с лоцманами могла изменить общий исход дела.
– Это почему?
– Я не уверен, что французский капитан не делал то, что ему было приказано.
Я поняла, к чему он клонит.
– Ты хочешь сказать, что их поражение было спланировано?
– Я бы не удивился, если бы оказалось, что да. Якобиты давно пытались уговорить герцога Бервика возглавить вторжение, но французский король решил иначе. Сам Бервик потом негодовал по этому поводу, писал гневные воспоминания, говорил, что благополучно высадил бы Якова в нужном месте, и у меня нет оснований сомневаться в этом. Не все считали, что французские корабли сбились с пути случайно. Твой полковник Хук однажды рассказывал, что в ту ночь ему не спалось, он вышел на палубу и заметил, что они проплывают мимо Краден Бэя, то есть гораздо севернее, чем полагалось. Он тут же бросился к капитану. Тот сделал вид, что несказанно удивился, и заверил его, что сейчас изменит курс. Однако позже Хук увидел, что они снова движутся на север. Тогда он спросил рулевого, но в ответ услышал, что так было приказано, и после этого Хук пошел к королю и сказал, что их предали.
– Что-то я не припомню, чтобы такое читала.
– По-моему, это у Олифанта упоминается. В его «Якобитских лэрдах Гаска». Я проверю.
Немного мне приходилось читать о Хуке, но и свидетельств о его жизни осталось очень мало. Его записей почти не сохранилось. После провала обе стороны принялись прятать концы, да так, что куда там Уотергейту. Большая часть бумаг Хука была конфискована. Сохранились лишь два небольших дневника. Все, что он мог видеть и знать кроме этого, для истории потеряно.
Надо полагать, взгляд мой начал терять концентрацию, потому что Грэм улыбнулся, встал и потянулся за моей пустой чашкой из-под кофе.
– Сделаю еще. Ты, похоже, еще не вся в работе.
Я встрепенулась.
– Нет, извини. Я не собираюсь работать, если ты хочешь чего-то другого. – Увидев, как пополз вверх уголок его рта, я поспешила прибавить: – Я имею в виду, что…
– Я знаю, что ты имеешь в виду. – Глаза его потеплели. – Пиши свою книгу. Не волнуйся. Мне нужно проверить еще двадцать работ, и я никогда не закончу, если мы продолжим разговор о вторжении. Кроме того, это всего лишь разговор. Просто мои предположения. Я не знаю наверняка, почему оно не удалось, почему французы принимали именно такие решения. И никто не знает, – заметил он. – Довольно трудно судить о том, что движет людьми, живущими даже в наше время, что уж тут говорить о тех, кто умер триста лет назад. Они ведь все равно не вернутся и не расскажут нам, правда ведь?
Отдав чашку, я поблагодарила его, повернулась к компьютеру, потрепала болтающиеся уши спаниеля, радуясь тому, что вопрос этот был риторическим и от меня не ждали ответа.
XVIII
Лейтская гавань походила на муравейник из-за скопления больших кораблей и суденышек поменьше. Некоторые стояли на якоре, другие сновали между ними с разной скоростью и в разных направлениях, из-за чего лодочнику, сидевшему перед Софией, приходилось тщательно выбирать курс и беспрестанно лавировать. В этих водных воротах в Эдинбург всегда кипела жизнь, но сегодня движение было таким плотным, что, казалось, можно было прогуляться над глубокими зелеными водами, перешагивая с лодки на лодку, на потеху тем, кто перекрикивался с бортов проплывающих судов оживленными хмельными голосами.
София опустила капюшон еще ниже и попыталась заставить себя не смотреть за спину лодочника на стоявший на якоре неподалеку французский корабль. Его изувеченный корпус зиял следами сражения, с поломанных мачт свисали обрывки снастей. Она рассмотрела его еще с берега, и от его вида у нее сердце кровью облилось, но здесь, ближе, видеть опаленные неровные края пробоин, оставленных орудийными ядрами, понимать, какая судьба постигла тех, кто стоял там, где теперь темнели дыры, было еще ужаснее.
Но на том корабле, к которому они приближались, повреждений она не увидела. Он медленно покачивался на волнах, как большая кошка, в честь которой он был назван. «Леопард», казалось, озирал гавань, как сытый после недавней охоты дикий леопард может самодовольно посматривать из безопасного места на проходящую мимо добычу помельче. Но в тени, которая упала на Софию, чувствовалось что-то хищное, корпуса двух кораблей поскрипывали предостерегающе. Лодочник схватился за веревочную лестницу и окликнул стоявшего на палубе матроса.
– К вашему капитану леди, – крикнул он с ухмылкой, говорившей о том, что у него не было сомнений относительно того, за какой надобностью она сюда явилась.
Она и не собиралась переубеждать его, ибо настолько сосредоточилась на своей цели, что ей было совершенно безразлично, что думают другие. Она поднялась на поскрипывающую палубу и безропотно выдержала масленый взгляд, которым окинул ее матрос, лишь напомнила ему, что ее ждет капитан.
По дороге она чувствовала на себе взгляды и слышала голоса мужчин, которые окликали ее, бурно хохотали и что-то предлагали ей, но она обращала на них не больше внимания, чем на сам корабль, на высокие мачты, узлы на снастях и мокрый запах дремлющих парусов. Она так давно хотела узнать, каково это – подняться на корабль, пройти по палубе, а теперь она оказалась на самом настоящем корабле, но ни в чем но видела разницы. Точно так же она могла идти по какой-нибудь городской улице, и деревянные ступеньки каюты капитана могли быть обычным крыльцом дома. Для Софии имел значение человек внутри и то, что она собиралась ему сказать.
Сквозь ряд окон в дальнем конце в каюту струился яркий дневной свет, согревавший панели обшивки и гладкий край стола, за которым сидел капитан.
Он не поднял головы на стук матроса и только коротко произнес:
– Войдите, – и продолжил изучать разложенные перед ним бумаги.
– К вам, сэр, – сказал матрос, покряхтел и тихонько удалился.
Тут капитан, хмурясь, наконец поднял голову и, увидев Софию, замер, как будто от изумления.
– Здравствуйте, капитан Гордон, – спокойным, ровным голосом поздоровалась она.
Придя в себя, он встал, подошел к ней и с поклоном поцеловал ее руку. Он был слишком хорошо воспитан, чтобы отбросить формальности даже в таких неожиданных обстоятельствах. Однако ее появление явно стало для него полной неожиданностью, что он и не пытался скрыть.
– Помилуй Господь, как вы сюда попали?
– Это было нетрудно, – солгала София. Она не рассказала ему ни о том, что ей пришлось придумать, чтобы миссис Малколм и Кирсти отпустили ее одну в город, ни о том, как рано она выехала из дому в съемном экипаже, ни о том, как непросто оказалось найти нужное место в порту. – Я узнала, на каком вы корабле, и нашла лодочника, который согласился меня перевезти.
– Я имел в виду, как вы попали сюда, в Лейт? Вы же были в Слэйнсе.
Она освободила руку.
– Графиня подумала, что перемена обстановки пойдет мне на пользу. Я уже несколько недель живу у ее друзей недалеко отсюда.
– Вот как. Это какие друзья?
Раньше София ответила бы ему, но не сейчас.
– Не думаю, что вы их знаете.
Капитан Гордон несколько мгновений пристально всматривался в ее лицо, а потом сказал:
– Присядем. Прошу.
Каюта являла собой образчик сугубо мужского жилища, однако не была лишена элементов роскоши: обитые богатой красной тканью кресла, серебряный поднос, сверкающий под набором из фарфоровых чашек и блюдец, расставленных вокруг стоящего посередине странного вида котелка с крышкой и носиком.
– Вы удачно выбрали время для визита, – заметил капитан. – Вчера я бы не смог вам этого предложить, но сегодня мой кок сторговался с одним голландским судном, недавно прибывшим из Ост-Индии и задержавшимся здесь, в гавани. Главная его добыча – коробка китайского чая, к которому он меня пытается пристрастить. – Взяв фарфоровый котелок, он налил из него в одну из чашек чистой коричневой жидкости. – Признаюсь, я по-прежнему предпочитаю виски, однако мне сказали, что пить чай входит в моду. Прошу. – Он протянул ей чашку. – Осторожно, еще горячий.
Она взяла чашку и посмотрела на окна, сквозь которые было видно потрепанный французский корабль, и все это было похоже на картину, написанную в честь победы в битве, которая каких-то два дня назад обагрила кровью эти воды. Напиток показался ей горьким.
Она сказала:
– Я удивлена, что у вас новый корабль.
– Да, «Эдинбург» не вынес тягот прошлой экспедиции. Вы наверняка помните мои слова о его надежности, – сказал он и улыбнулся, как человек, отпустивший шутку, понятную посвященным.
