Текст книги "Забытая история любви"
Автор книги: Сюзанна Кирсли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)
– Он знает об этом. Теперь он отбросил последние сомнения и полагает, что настало время вернуться и поднять Шотландию с колен.
– Если мне не изменяет память, он так полагал еще два года назад, когда мы только затевали это предприятие. Однако, – терпеливо продолжил граф, – даже хорошо, что он сомневался тогда, ибо ныне гораздо больше его соотечественников готовы встать на его сторону. Эти люди убеждены, что с мечом в руке получат больше того, что им сулит этот союз с Англией.
– Правда ли, что пресвитериане на западе могут присоединиться к нам?
– Я слышал, что о таком поговаривают. Пресвитериан эта уния привела в ярость. Более того, обладая одной из самых хорошо вооруженных и сплоченных армий в этой стране, они не собирались сидеть сложа руки, а действительно намеревались идти на Эдинбург с тем, чтобы низложить парламент.
Мистер Мори, до сих пор остававшийся в тени, не смог промолчать:
– Но сделай они это, никакой унии не было бы?
– Почти наверняка – да. Тем более что четверо дворян из графств Ангус и Перт предложили сделать то же самое, – сказал граф.
– Святая кровь Христова! – воскликнул мистер Мори. – Почему же они не сделали этого?
Молодой граф и его мать быстро переглянулись.
– Их отговорил от этого человек, мнение которого они ценят.
– Кто?
– Его сиятельство герцог Гамильтон.
– Я не верю! – тут же отозвался полковник Хук.
– Мне доподлинно известно, что это так, – заверил его граф. – Также мне известно и то, что ваш друг герцог, который эти два месяца с таким нетерпением ждал вашего прибытия, едва вы ступили на шотландскую землю, сменил тон. Каждому, кто готов его выслушать, он теперь заявляет, что вы прибыли слишком поздно, что король уже забыл о своем народе и мы более не можем надеяться на его возвращение.
– Ложь!
Рука графа легла на рукоять сабли, но тут вмешалась графиня и встала между двумя мужчинами.
Примиряющим тоном она произнесла:
– Я же говорила вам, полковник, многое переменилось после вашего последнего пребывания в Слэйнсе.
– Да уж. – Он отвернулся. Бледность и тревогу, разлившиеся по его лицу, уже нельзя было целиком приписать болезни.
Граф сказал:
– Я помню, полковник, о вашей давней дружбе с герцогом, но его речи оскорбляют многих, а тайные интриги с посланником королевы Анны в Шотландии усиливают недоверие наших благородных друзей. Первым об их темных делишках узнал герцог Атол, который, как вам известно, человек честный. Он не замедлил призвать к ответу герцога Гамильтона. Тот поначалу все отрицал, но, когда герцог Атол предоставил простые и неопровержимые доказательства, ему пришлось сознаться, хотя ему и удалось убедить Атола, что преследовал он одну цель: ввести в заблуждение англичан. Как вы понимаете, эта отговорка никого не удовлетворила. Привело это к тому, что большинство его бывших друзей открыто разорвали с ним отношения, и лишь немногие из нас не отказали ему от дома. Сейчас доверие к нему строится только лишь на словах, прозвучавших из вашего двора в Сен-Жермене. Король Яков вполне понятно выразился, что никто в Шотландии не должен открыто объявлять о своих взглядах, пока этого не сделает герцог Гамильтон, и что все мы должны следовать его указаниям, поскольку ему благоволит наш король.
– Я полагаю, – сказал Хук, – эти указания были повторены в письмах с известием о моем прибытии, которые были посланы и вам, и всем остальным.
– Да, так и было. И я, как всегда, не ослушаюсь воли моего короля. Однако мне придется сообщить ему, что его тайное послание уже передано предателем нашим врагам, ибо я собственными глазами видел другое письмо, написанное секретарем посланнику королевы Анны в Шотландии, в котором также говорится о вашем путешествии и о его целях. Там же были указаны и имена тех, кто сопровождал вас в поездке.
Хук был ошеломлен.
– Но…
– Я не намерен судить поступки герцога Гамильтона и не хочу очернять его в ваших глазах накануне переговоров. Я лишь хочу сказать, что этот человек очень непрост, что вам следует принять к сведению то, что я рассказал, и быть настороже, чтобы он не узнал, о чем вы будете разговаривать с остальными лордами.
После того, как он произнес эти слова, и до того, как Хук кивнул головой, времени прошло несколько больше, чем требовалось для понимания их смысла. Хотя София не видела лица Хука, она почувствовала, что эти несколько секундой взвешивал услышанное, точно так же, как ее дядя Джон взвешивал любой поворот дела, прежде чем обернуть его в свою пользу. Даже голос у Хука, когда он заговорил, звучал так же, как у ее дяди, и потому показался ей неубедительным.
Хук сказал:
– Милорд верховный констебль, ваш совет в высшей степени полезен. Я благодарю вас за него и обязательно приму меры, которые вы предлагаете.
София не могла доказать, что он лжет, и высказывать свое мнение в такой компании ей было неуместно, но, будь она мужчиной, она бы предупредила графа Эрролла, что его сиятельство герцог Гамильтон – не единственный, кому не стоит доверять.
– Ты чем-то встревожена? – спросила графиня.
Когда София подняла на нее взгляд, чтобы ответить, игла, которой она вышивала, соскользнула с узла и больно уколола ее в краешек ногтя. Сжав зубы, она выждала, пока боль утихнет, и лишь потом сказала:
– Вовсе нет, уверяю вас. Просто никак не могу ровно стежки положить.
Графиня помолчала немного, а потом произнесла теплым голосом:
– Мой сын поступил правильно, доверившись тебе. Ты не можешь лгать так, чтобы это не отражалось на твоем лице. – Опустив взгляд на свое вышивание, она твердо произнесла: – Мы не можем требовать, чтобы ты хранила наши тайны. Так полагает полковник Хук, и я считаю, что он прав.
София осторожно обронила:
– Полковник – близкий друг вашей семьи, кажется.
– Близкий друг моего брата Джеймса, герцога Пертского. Последние несколько лет они много вместе работали. Два года назад брат впервые отправил полковника Хука из Франции к нам в Слэйнс и начал искать поддержки среди местной знати. Но тогда было другое время. Уния тогда была лишь предметом споров, и никто не верил, что это случится, что хранители этой страны продадут ее независимость за гроши. Тогда никому в голову не могло прийти, что нужно спешить и совсем скоро произойдет то, что происходит сейчас и с нами. Дело в том, что когда королева Анна умрет (а здоровье ее говорит о том, что конец уже близок), линия Стюартов на британском престоле прервется. Англичане собираются отдать корону иноземному принцу, ганноверскому курфюрсту, и это случится, если мы не вернем короля Якова из Франции, чтобы он занял принадлежащее ему по праву место. С правлением Марии и Анны мы мирились, потому что они были сестрами истинного короля, рожденными от крови Стюартов, и все же по закону трон должен принадлежать Якову, а не Анне. Когда Анны не станет, он должен будет перейти к нему, потому что вся Шотландия воспротивится ганноверскому наследнику. – Она с силой затянула узел и перекусила нитку. – Наверняка полковнику Хуку на этот раз повезет больше и он сумеет убедить наших дворян договориться с нашим другом королем Франции, который готов предоставить нам помощь, как только мы возьмемся за оружие.
София не ставила под сомнение намерения полковника Хука. Лишь чутье заставляло ее подозревать, что его цели могут отличаться от того, что представляли себе другие, но чутья, хоть оно и не подводило ее никогда, было недостаточно для того, чтобы выдвигать обвинения против незнакомого человека. К тому же…
– Он говорит, что скоро уезжает.
– Да. Завтра отправляется к лорду Стормонту, чтобы повидаться с герцогом Атолом. Моему сыну тоже предлагали ехать, но тот посчитал неразумным отправляться в подобное путешествие, ибо только что вернулся домой после полугодового отсутствия. Если он так скоро снова приблизится к Эдинбургу, да еще станет искать общества столь известных якобитов, это даст правительству повод подозревать, что готовится какой-то заговор. Теперь, когда парламент распущен и первые люди страны разъехались по разным странам, полковник Хук и так рискует, отправляясь в путешествие через все королевство, чтобы встретиться с нашими дворянами. По-моему, он собирается поделить страну на две области: одну он объедет сам, а другую поручит мистеру Мори, но мой сын лично хочет взяться за это.
– Почему? – поинтересовалась София.
Графиня продела в иголку багряную шелковую нить.
– За мистером Мори охотятся. – Она произнесла так, будто в этом не было ничего постыдного, даже наоборот, это было поводом для гордости. – Еще три года назад англичане назначили награду за его голову. Пятьсот фунтов стерлингов обещано тому, кто его схватит.
Игла вновь соскочила и больно уколола палец Софии, когда та уронила руки на колени.
– Пятьсот фунтов! – Никогда прежде она не слыхала, чтобы за чью-то голову давали такую огромную награду. Даже десятую часть этих денег большинство людей сочтет состоянием.
Имена неугодных короне часто можно было видеть на объявлениях, и она знала, что обычно за их поимку предлагали не больше пяти фунтов, и эта куда более скромная сумма порой заставляла людей предавать друзей. «Какие должны быть друзья у мистера Мори, – подумала София, – если за его голову дают пять сотен?»
– Его хорошо знают к югу от Тэя, – продолжила графиня, – в его родных краях, но полковник считает, что в северных провинциях ему опасаться нечего, и ничто не помешает ему заключить договор с горцами.
София нахмурилась:
– Но почему… – Она замолчала, недоговорив.
– Да, дитя мое? – спросила графиня.
– О, простите. Меня это не касается. Просто я подумала… Наверняка были и другие люди, которые могли поехать с полковником Хуком. Зачем королю Якову понадобилось посылать именно мистера Мори сюда, в Шотландию, где для него опаснее всего?
– Некоторые мужчины сами выбирают наиболее опасный путь.
София знала, что это правда. Ее отец был таким.
– Но, если его схватят… – начала она и снова осеклась, потому что не хотела думать о том, что может случиться, если его узнают и арестуют.
Графиня с отстраненным видом промолвила:
– Если его схватят, наши планы могут открыться. – Она закончила вышивать цветок, над которым работала, и одним четким движением челюсти перекусила кроваво-красную нить. В ее взгляде на Софию читалось удовлетворение, сходное с тем, которое испытывает учитель, глядя на ученика, который без труда постигает уроки. – Вот почему, – сказала она, – мой сын беспокоится.
София и сама, проснувшись на следующее утро, все еще чувствовала тревогу. Ей снились лошади, взволнованно бьющие копытами в землю у стен замка, облака пара, вылетающие из их ртов, когда они всхрапывали, и нетерпеливо перекрикивающиеся человеческие голоса. Она очнулась ото сна в окружении полутьмы. В окно был виден тонкий бледно-розовый разрез, отделивший серое море от неба. София знала, что пройдет еще час, прежде чем семья и их гости начнут просыпаться и выходить к завтраку. Однако продолжать лежать она была не в силах и потому через несколько минут встала, оделась и вышла из спальни в поисках компании.
В кухне не было никого. Миссис Грант поставила на огонь котелок, но самой ее нигде не было видно, как и остальных слуг, состоящих при кухне. Кирсти она тоже не нашла. Предположив, что та могла пойти к Рори, София направилась в конюшни, но там она нашла только Хьюго, развалившегося с безразличным видом на своей подстилке из шерсти и соломы. Лошадей охранять ему было не нужно – они отсутствовали. Кроме единственной кобылы, той самой, которая привезла Софию в Слэйнс из Эдинбурга и с которой она свалилась во время прогулки с графиней. Кобыла понуро повесила голову, словно вид пустующих стойл навевал на нее тоску. Когда София погладила бархатистый нос, веки кобылы лишь слегка дрогнули, принимая ласку.
– Значит, они уехали, – тихо промолвила София.
Выходит, это был не сон. Не совсем сон. Пребывая в состоянии полусна-полубодрствования, она действительно слышала топот лошадей и человеческие голоса, когда полковник Хук и мистер Мори засветло отправлялись в путь: Хук на юг, мистер Мори на север.
Вдруг она ощутила некую внутреннюю пустоту, чувство, сходное с горечью утраты, хотя причин для этого как будто бы не было. Если не считать того, что она не смогла попрощаться.
Не смогла пожелать ему удачи и посоветовать всегда быть настороже в этом краю диких людей, для которых пятьсот фунтов – сказочные сокровища.
Она прижалась лицом к гладкой лошадиной морде, погладила ее и произнесла:
– Да охранит его Господь.
Вдруг, словно ниоткуда, раздался мужской голос:
– Скажите, кто этот мужчина, который заслужил того, чтобы вы о нем молились?
София резко развернулась. Нет, это был не призрак. В двери конюшни, прислонившись плечом к массивному столбу и скрестив руки на груди, стоял облаченный в желтый кожаный камзол мистер Мори. Хьюго не пошевелился и не залаял, хотя обычно облаивал каждого чужака, имевшего неосторожность приблизиться к конюшне. Большая лошадиная голова тоже оставалась спокойной в ее напрягшихся руках.
– Вы же уехали! – изумленно выпалила София, а потом, сообразив, насколько глупо это прозвучало и что некоторым ушам ее слова могли открыть больше, чем ей хотелось, она заставила себя успокоиться и ответила на его вопрос своим вопросом: – Выходит, полковник Хук взял обоих меринов?
– Он взял вороного. На втором по какому-то поручению графа поехал молодой конюх. Меня же, как видите, оставили.
Последнее предложение он произнес словно в насмешку над собой, однако София почувствовала, что он сам этому не рад. Никогда она не видела, чтобы лицо его было столь суровым и мрачным. Однако черты его смягчились, когда он посмотрел на нее, и хотя мистер Мори не отошел от двери ни на шаг, ей показалось, что он стал к ней чуточку ближе, когда кивнул и спросил:
– В Вестерн-шире принято ни свет ни заря молиться Господу и разговаривать с лошадьми в конюшнях?
Она отвернулась.
– Мне не спалось. Я услыхала топот лошадей.
– Да, когда они уезжали, тут было довольно шумно. Признаюсь, я и сам пару раз повысил голос. Наверное, это я вас разбудил. – Немного помолчав, он сказал: – Вы, кажется, понравились этой кобыле.
София улыбнулась.
– Мы с ней понимаем друг друга. Однажды она меня сбросила, но я сама была виновата.
– Неужели? Она выглядит слишком смирной, чтобы так себя вести под седлом, и я не могу представить, чтобы вы обращались с ней слишком грубо.
– Нет, я упала только потому, что не удержалась, когда она понесла. За этой милой наружностью скрывается неукротимый нрав.
– Да. Со многими женщинами тоже так.
С этими словами Мори наконец отошел от двери. Она услышала шуршание его сапог по влажной соломе на полу, и, когда осмелилась украдкой покоситься в его сторону, желтый камзол уже находился рядом с ней. Он протянул руку и погладил лошадь по выгнутой упругой шее.
– Ей повезло, что я остался. Какой бы неукротимой она себя не считала, ей бы не понравились твердые горные тропы. Еще больше ей бы не понравилось нести такой груз, как я.
«Так вот почему он не уехал, – подумала София. – Для него не нашлось подходящей лошади».
– Значит, вам придется ждать, пока Рори вернется и отдаст вам мерина?
– Нет. Я не еду. – Он опустил руку, повернулся и оперся обоими локтями о перекладину стойла, отчего одна складка его черного плаща упала на рукав Софии. – Остальные посчитали, что мне будет лучше остаться в Слэйнсе.
София обрадовалась тому, что здравый смысл все же возобладал, но виду не подала. Граф, должно быть, убедил Мори, что оставаться в Слэйнсе безопаснее – здесь, по крайней мере, его не схватят. Хоть он и показывал всем своим видом недовольство этим решением, судя по тому, что она успела узнать о нем за эти несколько дней, София понимала: честь заставит его поступить так, как в большей мере выгодно пребывающему в изгнании королю.
Не зная, можно ли говорить с ним о награде, обещанной за его голову, она сказала только:
– Несомненно, здесь вам будет безопаснее.
– Да, – отозвался он, и в голосе его послышались веселые нотки. – И это напомнило мне, что вы до сих пор не сказали, о ком думали, когда молили Господа о защите.
Она решила, что он просто дразнит ее. Какая разница, о ком она молилась в пустой конюшне? Однако свой голос София не смогла заставить звучать так же беззаботно, и подбородок ее против воли стал подниматься вверх, пока взгляд ее широко раскрытых глаз не встретился с его спокойным взглядом. И она увидела, что он вовсе не смеялся. Ему действительно было интересно.
Солгать ему она не могла. Но и говорить была не в силах. Сердце ее словно подскочило в груди, к самому горлу, и заколотилось там так, что она не могла вымолвить ни слова.
Это и хорошо, потому что ни за что на свете она бы не сказала: «О вас». По крайней мере не здесь, в холодной конюшне, ощущая тепло его плаща на руке, не сейчас, когда его плечи почти прикасаются к ней, а лица их разделяют лишь несколько дюймов. Время как будто остановилось, и ей показалось, что этот миг может растянуться на целую вечность. Но тут между ними просунулся нос кобылы, и к Софии вновь вернулся голос.
– Меня будет искать графиня, – проронила она и, сделав быстрый шаг от стойла, шаг столь стремительный, что сонный Хьюго тут же настороженно поднял голову с подстилки, развернулась и бросилась вон из конюшни, прочь от бдительного мастифа, от кобылы и главное – от мужчины, чей обжигающий, как огонь, взгляд она все еще чувствовала у себя на затылке.
Глава 10
Я знала, что он смотрит на меня.
Дождь к этому времени усилился и теперь гремел по ветровому стеклу с силой пятидесяти барабанщиков. Дворники уже не успевали убирать потоки воды, не дававшие разглядеть дорогу. Грэм свернул на обочину и остановил машину, а теперь повернулся ко мне и стал рассматривать мое лицо, пока я выглядывала в окно.
– Извините, – сказал он. – Такая погода не для экскурсий. Когда идет дождь, все кажется одинаковым.
– Не стоит извиняться. Погода же от вас не зависит.
– Можно попробовать переждать. – Однако по его неуверенному тону я поняла, что он, как и я, убежден, что дождь зарядил надолго. А он был не из тех людей, которые могут долго ждать.
Этого утра я ждала, как счастья, хотя и не признавалась себе в этом. Я смотрела на часы, когда полчаса назад он зашел за мной и провел меня к тому месту над гаванью, где оставил свой старенький белый «воксхолл» с Ангусом на заднем сиденье, который, завидев нас, радостно завилял хвостом. Но мы успели проехать совсем немного, когда тучи, скрывавшие утреннее солнце, обрушили на нас небесные воды. Стало понятно, что экскурсия наша закончится, даже толком не начавшись. Я старалась не показать досаду и разочарование.
Но Грэм, наверное, все равно их увидел, потому что снова завел машину, включил дворники на самую большую скорость и медленно сдал назад на узкую дорогу.
– Вот что я вам скажу. Здесь недалеко ферма моих друзей. Что, если нам навестить их? Побудем там какое-то время, пока дождь не утихнет.
Ангус, растянувшийся на заднем сиденье, поднял голову с подстилки, заметив изменение маршрута, и к тому времени, когда мы выехали на длинную подъездную дорожку к ферме, уже стоял на всех четырех лапах и изо всех сил вилял хвостом, демонстрируя свою радость.
Дорожка, превратившаяся в глубокое вязкое болото, вывела нас на аккуратный двор, ограниченный цепочкой приземистых сараев впереди, хлевами по правую руку от нас и невысоким домиком с выбеленными стенами и яркой синей дверью по левую.
– Подождите здесь, – сказал Грэм, натягивая на голову капюшон куртки. – Проверю, дома ли они.
Он остановился у двери, где прямо ему на плечи из водосточной трубы хлестала вода, и постучал. Никто не отозвался, поэтому, пожав плечами и ободряюще улыбнувшись мне, он перебежал через двор и распахнул дверь ближайшего хлева.
Грэм не преувеличивал, когда сказал, что Ангус ненавидит оставаться один. Пока его хозяин стучал в дверь, пес только поскуливал, глядя на него, когда же Грэм исчез в хлеве, спаниель встал на задние лапы, принялся царапать окно и завыл протяжным душераздирающим воем, который, наверное, только мертвого оставил бы безучастным. Я смогла вынести это ровно минуту, после чего повернулась и со словами «Ну ладно, ладно, потерпи. Сейчас мы тоже пойдем» потянулась за поводком.
Капюшона у меня не было, зато на мне были сапоги, чему я несказанно обрадовалась, потому что первые несколько шагов мне пришлось сделать по щиколотку в воде. Ангус, туго натянув поводок, потащил меня к хлеву. Мы почти с олимпийской скоростью пересекли двор и ворвались в хлев, прежде чем дождь успел промочить меня до нитки.
Внутри было теплее, чем на улице. В воздухе витала пыль от сена, поднятая животными, стоял кислый запах соломы и навоза. Однако после написанного вчера я даже не удивилась тому, что оказалась перед рядом стойл, в трех из которых стояли лошади, а одно пустовало, и что при моем появлении ко мне повернулись три лошадиные морды, странным образом похожие на морду кобылы, которую я придумала для Софии: с такими же большими влажными глазами, угольно-черными гривами и изящными обводами.
Грэма видно не было. Наверное, решила я, он прошел через весь хлев и завернул за угол к сараям, которые, как мне теперь стало видно, присоединялись к хлеву в дальнем конце. Ангус ринулся было вдогонку за хозяином, но я придержала его, потому что мне хотелось еще минутку побыть с лошадьми.
Я люблю лошадей. Каждая девочка любит лошадей, как мне говорили, и я так и не переросла этот этап. Мои наиболее пытливые читатели удивлялись тому, как я умудряюсь в любой сюжет ввести парочку лошадей. В свое оправдание могу сказать лишь то, что довольно затруднительно написать исторический роман, ни разу не упомянув лошадей. Но в действительности все дело в том, что лошади – моя слабость.
Ни в одном из стойл не оказалось большого вороного мерина, которого я дала Натаниэлю Хуку, не было здесь и гнедого мерина. Только высокий рыжий гунтер, который равнодушно косился на меня, любопытный сивка в дальнем стойле и между ними кобыла, точнее, я приняла ее за кобылу, потому что она выглядела точь-в-точь как та, которую выдумала я. Она потянулась носом навстречу моей руке, и сердце мое сжалось от восторга, когда я погладила бархатистую шерсть возле ее ноздрей и почувствовала ее теплое дыхание на ладони.
– Это Тэмми, – раздался голос Грэма. Мои выводы оказались верны: он действительно ходил в сараи и теперь возвращался оттуда неторопливым шагом. – Хотите посмотреть на него? Он настоящий дамский угодник.
Я удивленно повернулась.
– Он?
– Да. – Грэм подошел ко мне и взял у меня поводок, чтобы освободить мне руки.
Я почесала шею Тэмми и заявила:
– Он слишком красивый для мальчика.
– Ну да. Только учтите, этим вы нанесли удар по его самолюбию. – Он посмотрел на меня с интересом. – Вы ездите верхом?
– Вообще-то не очень.
Усмехнувшись, он поинтересовался:
– Это что значит?
– Это значит, что я могу сесть на лошадь, если она мне это позволит, и даже удержаться в седле, когда она идет шагом, но все, что быстрее рыси, не для меня. Я падаю.
– Да, это осложняет дело, – согласился он.
– Насколько я понимаю, хозяев нет дома?
– Никого. – Он бросил взгляд на распахнутую двухстворчатую дверь, за которой стоял стеной дождь, потом снова посмотрел на меня и, увидев, как самозабвенно я глажу Тэмми, сказал: – Но мы можем подождать. Мы ведь не спешим. – Он придвинул ногой грубый стул и сел. Ангус опустился на покрытый соломой пол рядом с ним.
«Все почти так, как в моей книге», – думала я. Конюшня, кобыла (вернее, Тэмми, очень похожий на кобылу), я и Грэм с его чистыми серыми глазами, которые не случайно имели сходство с глазами мистера Мори. С нами даже была собака, которая свернулась калачиком на соломе. «Жизнь повторяет искусство», – подумала я и улыбнулась.
– А вы? – спросила я. – Вы ездите верхом?
– Ага. Я в юности даже призы брал. Странно, что отец вам до сих пор их не показал.
В его сухом голосе слышалась такая любовь к отцу, что я даже удивилась.
– Может быть, – предположила я, – он завтра мне их покажет. Он пригласил меня на обед.
– Да, он упоминал об этом.
– Вы тоже придете?
– Приду.
– Здорово. Знаете, ваш отец изо всех сил старается помочь мне с работой и очень хотел познакомить меня с вами, чтобы мы могли поговорить об истории. – Сделав вид, что меня ужасно интересует лошадиная морда, я, не поворачивая головы, как бы между делом обронила: – А почему вы не сказали ему, что мы уже встречались?
Всю последовавшую за моим вопросом минуту тишины меня так и подмывало обернуться, чтобы увидеть его лицо, понять, о чем он думает. Но, когда он заговорил, для меня ничего не прояснилось, потому что он просто переадресовал вопрос мне:
– А почему вы сами не рассказали?
Я прекрасно знала, почему хранила молчание, и причина была не только в том, что мне не хотелось, чтобы моя версия случайно вступила в противоречие с его рассказом или молчанием. Дело в том, что… Скажем так, Грэм, как и лошади, был моей слабостью. Когда он оказывался рядом, у меня закипала кровь, я немного смущалась и возбуждалась, как школьница, влюбившаяся в нового мальчика. И мне хотелось на какое-то время продлить это ощущение, насладиться им в полной мере, без чьего-либо вмешательства. Но ему я не могла этого открыть, поэтому просто сказала:
– Не знаю. Просто как-то не задумывалась об этом. – А потом я последовала его примеру и отфутболила вопрос обратно. – По-моему, вы не рассказали ему специально.
Но, если у него и были на то какие-то причины, он не назвал их, и мы заговорили о другом.
– Как продвигается книга? – поинтересовался Грэм.
«Да, эта тема гораздо безопаснее», – подумала я.
– Очень даже хорошо.
– Вы всегда пишете по ночам?
– Не всегда. Ближе к концу я пишу круглые сутки. Но лучше всего у меня получается, когда я работаю поздно. Не знаю почему. Может быть, потому, что в это время я впадаю в какое-то полусонное состояние.
– Такое вполне возможно, – согласился он. – Наверное, по ночам ваше подсознание включается и выходит на передний план. У меня есть друг, художник, так вот он мне то же самое рассказывал. Проще всего ему работается по ночам, когда сознание начинает отключаться и он почти засыпает. Говорит, в таком состоянии он отчетливее видит суть вещей. Только скажу вам честно, я не замечаю разницы между его дневными и ночными картинами. Для меня все они = набор больших разноцветных пятен, не более.
За последнюю неделю, особенно после того, что я узнала о Софии Патерсон, у меня сформировалось определенное мнение о значении подсознания и о том, как оно влияет на мою работу, но ничего этого я не стала говорить.
– В моем случае это больше дело привычки. Писать (серьезно писать, а не ради забавы) я начала, когда еще училась в университете, и свободное время у меня было только по ночам.
– И что вы изучали? Английский язык?
– Нет. Я люблю читать, но я всегда ненавидела, когда книги начинали разбирать по кусочкам и анализировать. «"Винни-Пух" как политическая аллегория» и тому подобное. Меня это никогда не интересовало. В «Барретты с Уимпоул-стрит» (ну, вы знаете эту пьесу) есть место, где Элизабет Барретт пытается разобрать смысл одного из стихотворений Роберта Браунинга. А потом, когда она показывает ему, что получилось, тот, читая, говорит ей: «Когда стихотворение писалось, его понимали лишь Бог и Роберт Браунинг, а теперь его понимает только Бог». Примерно то же я чувствую, изучая английскую литературу. Откуда кто-то может знать, о чем думал автор, и почему это должно иметь какое-то значение? Я предпочитаю читать для удовольствия. Я изучала политику.
– Политику?
– Я хотела изменить мир, – призналась я. – Ну, и мне казалось, что это все равно когда-нибудь да пригодится. Все в мире завязано на политике.
С этим спорить он не стал, спросил только:
– А почему не историю?
– Опять же, я занимаюсь ею для удовольствия. Учителя всегда отбивают у учеников охоту к своему предмету. Как-то лишают его, так сказать, жизни. – Я попыталась немного смягчить свое заявление: – Не всеучителя, естественно, но…
– Нет-нет, это бесполезно, раз уж вы сказали. – Откинувшись на спинку стула, он какое-то время с любопытством рассматривал меня. – Я постараюсь не обижаться.
– Я не имела в виду…
– Вы сейчас запутаетесь еще больше, – предупредил он.
– Ну ладно. Я все равно так и не окончила университет.
– Почему?
– Потому что до этого времени я написала свой первый роман. Он начал продаваться, и после этого все завертелось так, что мне стало не до учебы. Иногда я жалею, что не получила ученую степень. Хотя, с другой стороны, жаловаться мне не на что, – добавила я. – Мне повезло, что я зарабатываю на жизнь, занимаясь любимым делом.
– У вас талант.
– Отзывы критиков смешанные. – Тут я замолчала, потому что вдруг поняла, чтоон сказал и какэто было сказано. – Почему вы решили, что у меня талант?
Я поймала его.
– Я на этой неделе прочитал одну вашу книгу.
– Да? Какую?
Он назвал.
– Знаете, я получил удовольствие. Правда. Больше всего меня впечатлили батальные сцены.
– Спасибо.
– И видно, что вы очень серьезно относитесь к подготовке материала. Хотя мне было жаль, что главному герою пришлось умереть.
– Я знаю. Я бы и сама хотела, чтобы все закончилось хорошо, но в действительности все произошло именно так, а я не люблю менять историю. – К счастью, многие из читателей одобрили мой финал и, если верить их письмам, получили настоящее удовольствие от такой трагической истории, от души наплакавшись в конце.
– Моей матери ваши книги понравились бы, – сказал он.
Не отрывая руку от лошадиной шеи, я повернулась.
– Ее давно не стало?
– Она умерла, когда мне был двадцать один год.
– Мне очень жаль.
– Спасибо. Мне тоже. Отец эти пятнадцать лет сам не свой. Я думаю, он себя винит.
– В чем?
– У нее было больное сердце, и он думает, что должен был попытаться заставить ее жить спокойнее. – Грэм улыбнулся. – С таким же успехом он мог бы пытаться остановить лавину. Моя мама не знала, что такое покой.
«Вот, значит, откуда у него эта неугомонность», – подумала я. Тут он снова перевел разговор на меня.
– Ваши родители живы?
– Да. И еще у меня две сестры.
– Они живут в Канаде?
– Одна сестра сейчас в Штатах, а другая в Китае, учит английскому. Папа говорит, это наша шотландская кровь гонит нас из дому.
– Возможно, он и прав. Так где же сейчас ваш дом?
– У меня вообще-то нет дома. Я обычно еду туда, где происходит действие в моих книгах, и живу там, пока пишу.
– Как цыганка.
– Примерно.
– Наверняка у вас случаются интересные приключения. Вы встречаетесь с интересными людьми.
– Да, иногда бывает. – Взгляд его я смогла выдержать лишь секунду. Потом отвернулась и принялась гладить челку Тэмми. Тэмми стал подталкивать мою руку лбом, заигрывая. – А вы правы, он действительно дамский угодник.
