Текст книги "Забытая история любви"

Автор книги: Сюзанна Кирсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

– Я вернусь к тебе.

Говорить она не могла, поэтому только кивнула, и его голос стал тверже.

– Поверь мне. Пусть даже сам дьявол встанет у меня на пути, я вернусь к тебе, – сказал он. – И когда король Яков наденет корону, я перестану быть преступником и уйду из армии. У нас будет свой дом, – пообещал он, – и дети, и ты будешь носить на пальце кольцо, чтобы весь мир знал, что ты моя. – Чуть отклонившись, он жестом хозяина убрал с ее щеки локон. – Ты стала моей, – сказал он, – с той самой минуты, когда я увидел тебя впервые.

Это была правда, но она побоялась, что ей изменит голос, и промолчала. Все, что она могла, – это позволить ему читать по своим глазам.

Руки его на мгновение оторвались от нее, потом вернулись, чтобы вложить маленький круглый предмет, гладкий и теплый, в ее мягкую податливую ладонь.

– Возьми, чтобы ты сама в этом не сомневалась.

Ей и смотреть не нужно было, чтобы понять, что он дал ей, и все же она подняла руку и подставила предмет под меркнущий свет: тяжелый серебряный квадрат с красным камнем посередине на широком серебряном кольце.

– Я не могу взять перстень твоего отца.

– Можешь. – Он решительно закрыл ее ладонь с перстнем. – Я, когда вернусь, заберу его, а взамен дам тебе золотое. Но до тех пор я хочу, чтобы ты хранила его у себя. Все, кто знал моего отца, знают и этот перстень. Пока меня не будет, если тебе когда-нибудь понадобится помощь, покажи перстень моим родным, и о тебе позаботятся. – Увидев, что она продолжает сомневаться, он прибавил с улыбкой: – По крайней мере так он не пропадет. Я столько вещей на поле боя потерял – не перечесть.

Она сжала пальцы на перстне, не желая думать о том, какие опасности его ждут.

– Когда тебе нужно вернуться в полк?

– Как только прикажут. – Встретив ее взгляд и увидев в нем страх, он сказал: – Не волнуйся, любимая. Я долго оставался в живых до того, как увидел твое милое лицо, а теперь еще больше поберегусь. Обещаю не лезть на рожон.

Ничего этого он не будет делать, она прекрасно это понимала. У него не такая натура. Когда нужно сражаться, он сражается всем, что у него есть, не осторожничая, так уж он создан. «Некоторые мужчины, – однажды сказала ей графиня, – сами выбирают наиболее опасный путь».

София понимала, что он так говорит только для того, чтобы снять тяжесть с ее сердца, поэтому притворилась, что верит. Какими бы широкими ни были его плечи, ей совсем не хотелось, чтобы вдобавок к своим заботам он взвалил на себя и ее тревоги.

– Ты напишешь мне? – спросила она.

– Я думаю, это слишком рискованно. К тому же, – добавил он, чтобы подбодрить ее, – я, наверное, вернусь раньше, чем к тебе доберется мое письмо. Поэтому я решил оставить тебе вот это. – Он вынул из кармана сложенный лист бумаги и протянул ей. – Мне сестра говорила, что девушки любят хранить записки от мужчин, которые напоминают им о том, что мужчины чувствуют.

У нее снова комок подкатился к горлу. Письмо, легшее ей в руку, показалось ей бесценным сокровищем.

Он сказал:

– Если замок будут обыскивать, сожги это. Не хочу, чтобы люди королевы Анны узнали, что я такой нюня. – Но под его внешней строгостью она почувствовала улыбку и, конечно же, поняла, что блеск в ее глазах ему понравился.

София не стала читать письмо – было уже слишком темно, да она и понимала, что потом, когда он уйдет, ей это будет нужнее, – поэтому сжала его в руке вместе с перстнем, который все еще хранил тепло его пальца. Подняв на него глаза, она произнесла:

– Но я ничего не могу тебе дать взамен.

– Тогда дай мне это.

Его глаза вобрали в себя всю темноту наступающей ночи, когда он, у садовой стены под балдахином ароматных сиреневых веток, снова наклонил голову и нашел губами ее уста. Его движение сбило несколько пахучих лепестков, и они легонько опустились на лицо Софии, на ее волосы и руки, но она этого не заметила.

Мори наконец поднял голову, посмотрел на нее и чуть заметно улыбнулся в темноте.

– Вот теперь ты настоящая невеста.

Сначала она не поняла, а потом, заметив, что вся усыпана сиреневыми лепестками, попыталась стряхнуть их, но он остановил ее.

– Нет, – сказал он. – Я хочу запомнить тебя такой.

Они стояли там, в тихом уголке сада, и София почувствовала, как весь мир начал отступать от них, как волна отступает от берега, пока не осталось ничего, кроме нее и Мори, связанных взглядами. Его сильные руки лежали на ней, и между ними висели невысказанные слова, потому что произносить их вслух не было нужды.

Наступила ночь.

София услышала звук открывающейся калитки, потом раздались шаги на гравийной дорожке, а затем последовал громкий нежеланный голос полковника Хука, звавшего Мори.

Мори не откликнулся и не пошевелился. Тогда она снова заставила себя улыбнуться и, придав голосу мужества, сказала ему:

– Тебе нужно идти.

– Да. – Но в то, что она такая храбрая, он все равно не поверил, хотя, похоже, был тронут ее попыткой. – Это ненадолго.

София приказала губам не дрожать.

– Да, я знаю. Со мной все будет хорошо. Я привыкла быть одна.

– Ты не останешься одна. – Он говорил так тихо, что ей показалось, будто слова его унес ветер, который ласково скользнул по ее лицу. – Ты мне как-то сказала, – прошептал он, – что твое сердце принадлежит мне.

– Да.

– А мое принадлежит тебе. – Он взял ее руку и прижал к груди, чтобы она почувствовала пульсирующую силу. – Оно не поплывет со мной за море. Оно будет с тобой. Ты не останешься одна. – Его пальцы сомкнулись крепче на ее тонких пальцах. – И я не стану целым человеком, пока не вернусь.

– Тогда возвращайся поскорее. – Она не ожидала, что голос ее дрогнет на этих словах и что из глаз потекут слезы.

Снова раздался отдаленный голос Хука, и она попыталась отойти в сторону, чтобы пропустить Мори, но тот еще не закончил прощание. На этот раз поцелуй его был более резким, прочувствованным. Она ощутила всю его горечь и всю силу любви, и, когда их уста разъединились, она прижалась на миг к его груди, не желая покидать его объятия.

Она твердила себе, что не должна больше спрашивать, что не должна его отягощать своей болью, но слова сами по себе слетели с ее уст:

– Как бы мне хотелось поплыть с тобой!

Он не ответил, лишь крепче сжал ее руками.

В глазах у Софии потемнело, и, зная, что он не изменит решения, она все же не смогла не произнести:

– Ты однажды сказал мне, что когда-нибудь я смогу подняться на палубу.

– Да, – пробормотал он губами, прижатыми к ее лбу. – Ты поднимешься. Но не на этот корабль. – Нежный поцелуй в волосы должен был успокоить ее, но от него у Софии едва не разорвалось сердце.

Шаги Хука приближались.

Времени не осталось. Движимая каким-то внутренним порывом, она высвободила руки, потянулась к шее и сняла шнурок, на котором висел маленький черный камешек с дырочкой, найденный ею на берегу.

Ей было неведомо, действительно ли в нем, как когда-то говорила Мори его мать, сокрыты магические силы, способные защитить от любой беды того, кто его носит, но она знала, что Мори он сейчас нужнее. Не произнеся ни слова, она крепко вжала камень в его руку, быстро отошла, прежде чем предательские слезы выдали ее, и бросилась бежать между тенями к двери кухни.

Позади она услышала, как Хук снова выкрикнул имя Мори, на этот раз еще громче. В следующий миг раздались тяжелые шаги Мори по гравийной дорожке, и он произнес неожиданно твердым голосом:

– Я здесь. Все готово?

Что было после этого, София не слышала, потому что уже ворвалась в дверь, не замедляя шага, промчалась мимо миссис Грант с Кирсти и не остановилась, пока не оказалась в своей комнате.

В окно она увидела лунную дорожку на море, пересеченную высокими мачтами «Отважного» с поднятыми парусами, набирающими ветер.

Она почувствовала в руке тяжелый теплый перстень и сжала кулак так сильно, что маленькое колечко больно впилось в ладонь, но она была рада этой боли, потому что могла объяснить ею слезы, которые застилали ей глаза.

Слезами ничего не добьешься, это она хорошо знала. Она проплакала весь день, когда ее отец, обняв их на прощание, отправился к неизведанным берегам, а потом плакала еще сильнее, когда мать отправилась следом за ним, но слезы не помогли им в пути и не вернули их. Плакала она и в ту черную ночь, когда ее сестру с нерожденным ребенком внутри, кричащую и страдающую, унесли, и слезы не скрасили горечь одиночества.

Поэтому сейчас она решила, что не станет плакать.

София знала, что Мори должен плыть, и понимала, почему он не мог отказаться. Но у нее остались его перстень и непрочитанное письмо, напоминающее о его любви, и, самое главное, его обещание вернуться.

«Этого хватит», – подумала она. И все же горячие невыплаканные слезы жгли глаза, и когда все паруса фрегата наполнились ветром и корабль заскользил по воде, направляясь во Францию, София моргнула, и одна предательская слезинка все же просочилась сквозь густые ресницы и медленно скатилась по щеке.

А потом по проложенной ею дорожке пробежала еще одна слезинка. А за ней еще одна.

Она оказалась права. Это не помогло. Она долго стояла у окна, всматриваясь, пока звезды наконец не поглотили раздутые паруса, и хотя все это время слезы скатывались по ее лицу и бесшумно падали, точно горькие дождинки, на сиреневые лепестки, все еще рассыпанные по ее платью, они ничего в ее душе не изменили.

Ведь он уехал, а она осталась одна.

Глава 15

Садоводством я никогда толком не занималась. Мама занималась, когда я была маленькой, но кто в детстве обращает на такое внимание? Я всю жизнь считала, что зимой в саду или в огороде делать нечего, но, зайдя днем к доктору Уэйру, я застала его копающимся в кустах.

– Я вас не видел несколько дней, – сказал он. – Уезжали куда-нибудь?

– В некотором смысле. Я была в Слэйнсе, – ответила я. – Триста лет назад. Поэтому я здесь. Кое-кто из моих персонажей упомянул о шпионах.

– О шпионах?

– Да. В частности о Даниэле Дефо.

– Так-так. – Он выпрямился. – Тут я, пожалуй, смогу вам помочь. Только подождите минутку, мне нужно еще проверить, что там с Элсиной сиренью после ночного ветра.

Я, заинтересовавшись, последовала за ним к кусту с голыми ветками, который был намного выше остальных и рос в дальнем конце сада, у самого окна дома.

– Это сирень?

– Да. Но мне с ней не везет. Она должна была разрастись в дерево, но эта упрямая штука никак не хочет вытягиваться.

Прикоснувшись к коре, я почувствовала ее гладкость. Безлистное растение было вдвое меньше того, которое я представляла растущим в саду Слэйнса у той стены, где прощались София и Мори, но даже в таком виде оно затронуло струны грусти в моем сердце.

– Никогда не любила запах сирени, – призналась я. – До сих пор я не понимала почему, но сейчас, кажется, нашла ответ.

– Да? – Доктор повернулся, в глазах за линзами очков появился интерес. – И почему же?

И я рассказала ему о написанной вчера сцене прощания.

– Любопытно, – сказал он. – Это о многом говорит. Запах – сильнейшая зацепка для памяти.

– Я знаю.

Даже едва уловимый запах трубочного табака уносил меня прямиком в детство, в маленький кабинет моего деда, где мы с ним поглощали печенье и обсуждали то, что мне тогда казалось серьезными взрослыми вопросами. Именно там он впервые рассказал мне о камешке с дырочкой и о том, что этот талисман будет меня охранять, если мне посчастливится его найти.

Доктор Уэйр спросил:

– А что стало с ним, с солдатом из вашей книги?

– Пока не знаю. Наверное, он не вернулся, потому что через три года после его отъезда из Слэйнса настоящая София уже была в Керкубри, – сказала я. – Выходила там замуж за моего предка.

Он пожал плечами.

– Тогда были опасные времена. Скорее всего, он был убит на континенте.

– Вы не думаете, что он мог погибнуть в 1708 году? Во время попытки вторжения.

– Я думаю, что тогда никто не погиб. – Он на миг нахмурился, припоминая. – Нужно проверить по книгам, но, насколько мне известно, тогда жертв не было.

Я сообразила, что тут наклевывается новая романтическая линия для романа, но ничего не сказала.

Доктор оторвался от куста и энергично повернулся ко мне.

– А теперь пойдем в дом. Расскажете, что вы хотите знать о Даниэле Дефо.

Элси Уэйр обладала вполне определенным мнением об авторе таких классических произведений, как «Робинзон Крузо» и «Молль Фландерс». «Мелкий пройдоха» – так она охарактеризовала его.

Доктор взял печенье с тарелки, которую она ему протянула, и произнес укоризненно:

– Элси!

– Но он таким и был, Дуглас. Ты же сам говорил.

– Ну да.

Доктор откинулся на спинку кресла и аккуратно положил печенье на блюдечко рядом с чашкой чая. Сегодня занавески в дальнем конце гостиной были широко раздвинуты, пропуская в комнату свет, который лег приятным теплом на мои плечи, когда я тоже потянулась за печеньем, сидя в своем кресле у длинных рядов застекленных книжных полок.

– Даниэль Дефо, – сказал доктор Уэйр, – искренне верил, что делает нужное, правильное дело. Так оправдывают себя все шпионы.

Элси села рядом со мной и возразила:

– Он верил в то, что он спасает свою шкуру и набивает карманы.

Глаза доктора блеснули, как будто упрямая неприязнь его жены к Дефо удивила его.

– Она даже не хочет читать его книги, – пожаловался он мне.

– И не собираюсь! – с глубоким убеждением вставила Элси.

– Это несмотря на то, что его уже давным-давно нет в живых, – заметил ее муж, – и авторских отчислений он не получит. – Доктор улыбнулся. – Дефо был решительным сторонником короля Вильгельма и якобитов не жаловал. Однако, когда на трон взошла королева Анна, он просчитался – опубликовал сатирический памфлет, неугодный королеве, был арестован, прикован на три дня к позорному столбу и брошен в тюрьму. Кроме всего прочего, в то время он оказался банкротом, и поэтому, когда министр правительства Роберт Харли предложил вызволить его из тюрьмы, согласился на его помощь. Харли же, как известно, был главой королевской разведки.

Это имя мне было знакомо, я читала об этом человеке, когда готовилась к книге.

– Харли, – продолжил доктор Уэйр, – не мог не понимать, какую выгоду он получит, если на него станет работать такой человек, как Дефо. И Дефо, будучи писателем, многое мог сделать для правительства. Незадолго до образования унии Харли отправил его в Эдинбург вести тайную деятельность в пользу этого союза и дискредитировать тех, кто ему противостоял. Дефо в качестве прикрытия пустил слух, что пишет книгу об унии и ему нужно собрать материал для работы. То есть он занимался примерно тем же, чем занимаетесь вы здесь, в Краден Бэе.

Как и я, Дефо обнаружил, что люди охотно делятся с писателем информацией и рассказывают все, что знают.

– Они не думали, что он шпион, – продолжил доктор Уэйр, – но все, что они ему сообщали, передавалось в Лондон Харли. Дефо был наблюдателен, сообразителен и ловок. Нет никакого сомнения, что он приложил руку к принятию унии.

– Пройдоха! – снова сказала Элси и с силой поставила чашку на блюдце.

Я поинтересовалась:

– А он мог бывать в Слэйнсе?

– Дефо? – Доктор задумался. – Не думаю. Вряд ли. Он не мог не знать, что здесь замышляли, и наверняка встречался с графом Эрроллом, который часто бывал в Эдинбурге, но о том, чтобы Дефо приезжал в Слэйнс, я не слышал. Но были и другие шпионы. И не только в Шотландии, – значительно произнес он. – Англичан очень интересовало, что происходило в Сен-Жермене. В Париже и Версале у них имелась целая шпионская сеть, у которой уши были везде. Они даже посылали своих людей в сам Сен-Жермен, когда выпадала такая возможность. Обычно молодых женщин, которые спали с придворными и доставляли хозяевам все сведения, которые им удавалось заполучить.

– Старый, проверенный метод, – сообщила мне Элси. Ее настроение улучшилось после того, как мы перестали говорить о Даниэле Дефо.

Доктор Уэйр задумался.

– Что касается Слэйнса… Мне нужно будет кое-что почитать. Глядишь, найдется парочка шпионов, заехавших так далеко на север.

Разобравшись с этим, мы переключились на другие темы.

Я задержалась у них намного дольше, чем планировала, и, когда вышла из дому, было уже темно. Грачи снова начали собираться над Каслвудским лесом, тучи черных птиц с хриплым карканьем носились кругами по ночному небу. Я ускорила шаг. Впереди показался приветливый свет, падавший из окон «Килмарнок армс» на тротуар, и я быстрым шагом перешла улицу и свернула на Мэйн-стрит. Мои глаза устремились на силуэты дюн, темневшие на другой стороне беспокойного ручья.

Этой ночью было ветрено. Вдалеке я слышала гулкий рокот волн, в бесконечном ритме разбивающихся о берег и откатывающихся назад, чтобы вновь набраться сил и обрушить на сушу свою ярость.

Это завораживало. Когда я стала подниматься по тропинке на Уорд-хилл, мои ноги двигались автоматически, в то время как разум наполнился разнообразными мыслями. Не все они были приятными. На этой дорожке было что-то невидимое. Оно не преследовало, а поджидало меня, и я, занятая борьбой с охватившим меня ощущением панического ужаса, вдруг провалилась в пустоту.

Это было все равно, что ступить с тротуара, не ожидая этого. Земля под ногами была, но ниже, чем я рассчитывала. Моя нога резко опустилась в глубокую яму, скрытую под густым пучком травы, и подвернулась, я потеряла равновесие и начала стремительно скользить вниз.

Времени на раздумья не было. Я инстинктивно ухватилась за то, что могло остановить движением, и к тому времени, когда до моего мозга дошло, что я сошла с тропинки и сползаю по опасно крутому склону к морю, мои руки уже держались за покосившийся хлипкий заборчик, впрочем, достаточно крепкий, чтобы выдержать меня, пока я пыталась перевести дух.

Острейшая боль в лодыжке огнем распространилась по всему телу. Придя в себя, я посмотрела вверх, на место, с которого свалилась. «Вот дура!» – выругала я себя. Хотя вокруг и темно, тропинку-то все равно было прекрасно видно. И никаких оправданий тут нет. Разве что…

Поразмыслив, я поняла, что мое внимание не в первый раз подвело меня. Разница только в том, что, когда я в прошлый раз подошла к опасному обрыву, рядом со мной шагал человек, который успел меня одернуть. Сегодня такого человека не оказалось. Я была одна, задумалась и шла, доверившись подсознанию.

Отвлекшись на миг от боли в лодыжке, я осмелилась посмотреть вниз, на почти отвесный спуск к морю, и подумала о том, какую форму мог иметь этот берег в 1708 году. Возможно ли, что мои ноги помнили другую тропинку, проходившую по краю обрыва, давно уже обвалившегося под воздействием эрозии, ветра и моря?

Словно в ответ на эту мысль, ветер вдруг сделался холоднее и напомнил мне, что упала я именно в том месте, которое всегда меня беспокоило. Когда я увидела, что наверху по тропинке идет какая-то скрытая тенью фигура, меня первым делом охватило не облегчение, а недобрая тревога.

К счастью, фигура постепенно приняла форму более знакомую, хоть и немного неожиданную. Я окликнула ее изо всех сил.

– Черт! – изумленно вскричал Стюарт Кит. Он в считаные секунды с легкостью горного козла сбежал по склону и приник к земле рядом со мной. – Что случилось?

– Я упала, – пожаловалась я. – Ничего особенного, только нога очень болит. Самой мне не выбраться.

Он нахмурился и ощупал мою лодыжку.

– Думаете, сломана?

Я покачала головой.

– Нет, вывих. Может быть, с растяжением.

– Пусть лучше это врач определит.

– Да там ничего серьезного, правда, – сказала я, но он, похоже, не верил мне. – Я раньше уже ломала лодыжку и знаю, как это чувствуется. Сейчас ничего похожего.

– Вы уверены?

– Совершенно уверена. Если бы вы только помогли мне подняться. – Я протянула руку.

– Вы точно справитесь? Если что, я мог бы понести вас.

– Отлично. И мы обапокатимся вниз. – Решительно сжав губы, я сказала: – Я могу сама вскарабкаться наверх. Вам нужно только помочь мне.

Но он не просто помог мне. Он практически протащил меня по всему длинному склону обратно к тропинке. А потом, обхватив рукой за плечи, поддерживал меня, пока я, припадая на одну ногу, ковыляла остаток пути домой.

– Ну вот, дошли, – сказал Стюарт, который уже тоже начал задыхаться. Он подождал, пока я отперла дверь, потом помог войти и подвел к ближайшему креслу.

– Спасибо! – с чувством произнесла я. – Не знаю, что бы и делала, если бы вы там не оказались.

– Да, я такой… Спаситель попавших в беду девиц. – Он улыбнулся. Улыбка его была несколько более самоуверенной, чем у Грэма. – Теперь поднимите-ка свою лодыжку, сейчас я найду, что к ней приложить.

В моем холодильнике в морозильной камере не оказалось ничего, кроме пачки овощного ассорти, но это было как раз то, что нужно. Когда боль поутихла, я откинулась на спинку кресла и посмотрела на Стюарта.

– А когда вы вернулись?

– Только что. Я собирался зайти к вам завтра с утра. Хорошо, что передумал.

Зазвонил телефон.

– Нет, – строгим тоном сказал он. – Вы сидите, я сам подойду.

Телефон был переносной, и я думала, он собирается просто поднести его ко мне, но нет. Он не был бы Стюартом Китом, если бы не ответил сам. Я про себя начала молиться, чтобы это не оказалась моя мать или, того хуже, отец, когда Стюарт любезным голосом произнес:

– Нет, она просто отдыхает. Одну минутку. – Он подошел ко мне и протянул трубку.

Я закрыла глаза, готовясь к худшему.

– Алло.

– Мне перезвонить в другой раз? – произнес сдержанный голос Джейн.

– Нет! Конечно, нет.

– Я просто спросила. Ты как будто… занята.

– Я…

– Не нужно ничего объяснять, – решительно отрубила она. – Я твой агент, а не мать.

Вообще-то сейчас мне было бы проще, если бы мне позвонила мать, потому что моя мама, хоть и имела определенные взгляды на некоторые вещи, была напрочь лишена любопытства. Но Джейн, что бы она ни говорила, не успокоится, пока не узнает все в подробностях. Впрочем, она была знакома со мной достаточно долго, чтобы понимать: сразу обрушиваться на меня с вопросами не стоит.

– Ну ладно, я все равно недолго. Я звонила, чтобы просто пригласить тебя на обед, – сказала она. – В субботу. Придешь?

Я заколебалась. Субботы и воскресенья я проводила с Грэмом, и мне не хотелось их пропускать. Но и общество Джейн с Аланом и их малышом я тоже ценила. Да и к субботе я наверняка уже смогу ходить.

– Да, конечно, – ответила я. – Я с удовольствием приду к вам в гости.

– Хорошо. Мне заехать за тобой или у тебя уже есть личный водитель?

Но я на эту удочку не попалась.

– Потом поговорим.

– Он местный, да?

– Джейн!

– Хорошо-хорошо, не буду лезть не в свое дело. Удачного вечера!

Я уловила заговорщические нотки в ее голосе, когда она попрощалась и повесила трубку.

Вздохнув, я положила трубку на аппарат. Стюарт ничего не заметил. Он стоял у двери и что-то делал с черным электрическим счетчиком. Поняв, что я закончила говорить по телефону, он повернулся и улыбнулся.

– Не смотрите так. У вас тут все почти на нулях. Я хочу подправить.

– Да, но ваш брат уже однажды делал это, и ваш отец рано или поздно поймет, что я оплачиваю меньше, чем расходую.

Возможные подозрения отца, похоже, его не обеспокоили. Другие слова привлекли его внимание.

– Грэм был здесь? Когда?

Я поняла, что проговорилась.

– Да уже давно, – ответила я. – Он помогал мне с книгой. – А потом, не дав ему времени придумать следующий вопрос, я для отвлечения внимания стянула с поврежденной ноги носок и стала разглядывать лодыжку.

Сработало. Стюарт сказал:

– Господи, вы посмотрите только!

Лодыжка распухла, но боль теперь, когда я перестала скакать на одной ноге, поутихла, сделалась равномерно пульсирующей, и с этим справиться мне было проще.

Стюарт нахмурился.

– Может, все-таки позвать кого-нибудь посмотреть?

– Завтра покажусь доктору Уэйру, – пообещала я. – Но это самое обычное растяжение, можете поверить. Отдых и аспирин меня быстро вылечат.

Кислая мина, появившаяся на его физиономии, объяснялась не только моим нежеланием обратиться к врачу, решила я. Скорее всего, причиной тому был тот факт, что он, направляясь ко мне, представлял себе какую-нибудь сцену соблазнения. Но даже Стюарт в конце концов оказался достаточно благороден, чтобы не пытаться обольщать раненую.

Он принес мне аспирин и воду, пересадил меня в кресло и поставил рядом телефон. После чего улыбнулся с видом генерала, проигравшего сегодняшнее сражение, но полностью уверенного, что война будет выиграна.

– Отдыхайте, – сказал он мне. – Завтра я к вам зайду.

Я ни о чем, кроме отдыха, все равно думать не могла. Когда Стюарт ушел, я положила голову на спинку кресла и закрыла глаза на какую-то минуту, но потом за окном поднялся ветер, загремел стеклами в рамах, гулко застонал за стенами. Постепенно стенания начали стихать и превратились в тихий шепот, похожий на нечеловеческие голоса, и один голос произнес: «Упустим время». Тут я поняла, что отдохнуть мне не удастся. Встать и проковылять к письменному столу оказалось труднее, чем я думала. Но еще труднее было усидеть на месте, когда ко мне взывали мои персонажи.

И я знала, что сейчас не я одна мучаюсь от боли.

XI

Кирсти поставила перед Софией миску супа.

– Ты должна есть.

За завтраком София так и не смогла заставить себя что-нибудь проглотить. Она была рада, что графиня с сыном уехала в Данноттар и не видела, какой у нее сегодня утром был бледный и болезненный вид.

София знала причину своего нездоровья. Поначалу она сомневалась, но теперь уже был август, почти три месяца прошло после того, как они с Мори поженились. И не могло быть другого объяснения для этого странного недуга, который приходил каждое утро и приковывал ее к кровати. Она хорошо помнила, как то же самое происходило с ее сестрой Анной, когда у нее в животе начал расти ребенок.

Кирсти это тоже понимала. Прохладная рука погладила лоб Софии.

– Тебе недолго будет так дурно. Это пройдет.

София не могла видеть ее глаза, исполненные сочувствия, и потому отвернулась.

– Что мне делать?

– Может, ее светлости рассказать?

– Я дала слово не делать этого.

Холодным голосом Кирсти произнесла:

– Еще несколько месяцев, и тебе будет трудно сдержать это обещание.

– А через несколько месяцев мне и не придется. – Наверняка к этому времени король вернется в Шотландию, а вместе с ним и Мори, и тогда им уже не нужно будет скрывать свой брак.

Кирсти поняла ее мысль и кивнула.

– Будем надеяться, что ты права. – Снова ее ладонь прошлась прохладой по лбу Софии, и вдруг она сказала: – Я спрошу у сестры, может, она знает какое-нибудь снадобье, чтобы тебе легче стало.

Рука Софии непроизвольно легла на еще плоский живот, как будто защищая его.

– Снадобье? – Она вспомнила агонию Анны и злобно ухмыляющуюся женщину с ее бутылочками и пузырьками. – Не нужны мне никакие лекарства. Я не хочу, чтобы с его ребенком что-нибудь случилось.

«С егоребенком», – подумала она, с ребенком, который появился от их любви. С его частичкой, которая осталась внутри нее. От одной этой мысли по всему ее телу разлилось тепло.

– С ребенком ничего не случится, – заверила ее Кирсти и улыбнулась. – У моей сестры это бывало почаще, чем у других, и ничего, все ее детишки появились на свет здоровенькими и знай себе голосили во все горло. Она разбирается в этом. Она поможет тебе.

«Поскорее бы», – подумала София, когда очередной неожиданно накативший приступ тошноты захватил ее врасплох, заставил закрыть глаза, повернуться и уткнуться в подушку.

Кирсти встала.

– Я пошлю ей записку, узнаю, сможет ли она прийти сюда, пока ее светлость не вернулась.

Вечер еще не наступил, когда в замок пришла сестра Кирсти. Ее понимающие глаза, добрый нрав, одно ее присутствие сразу же успокоили Софию. Она принесла какие-то засушенные травы, завернутые в тряпочку, которые нужно было заваривать наподобие чая.

– Это снимет тошноту. Поесть сможете.

Помогло.

На следующее утро она почувствовала себя так хорошо, что смогла встать с кровати, одеться и занять свое место за столом. Она по-прежнему была одна в замке, если не считать слуг, поэтому никто не мог увидеть, как она, садясь, с гордостью, но бережно приложила руку к животу. Аппетита почти не было, но она немного поела, а после завтрака выбрала в библиотеке уголок потеплее и села читать.

Сидя там, где Мори так часто уединялся, спасаясь от вынужденной бездеятельности в Слэйнсе, прикасаясь руками к гладким дорогим кожаным переплетам книг, которые он любил читать, она чувствовала себя ближе к нему.

И одна из этих книг рождала в ней особенное чувство единства, как будто голос Мори произносил слова. «Король Артур, или Британский герой» Джона Драйдена. Томик этот был поновее остальных, и страницы его были до того чисты, что у нее появилось подозрение, что, кроме нее и Мори, никто этих строк не читал, а в том, что он читал их, у нее не было сомнения, поскольку в письме – в письме таком простом и в то же время проникнутом столь сильными чувствами, что каждую ночь, перечитывая его, она забывала обо всех своих тревогах, – в своем письме он цитировал это самое сочинение Драйдена, и один отрывок, написанный его уверенным почерком, врезался в ее память так, будто он прочитал его вслух:

Куда ни занесет меня судьба,

душа моя останется с тобою.

Лишь тень свою я заберу с собою.

Она прочитала эти строки и провела по странице кончиками пальцев, как будто это могло приблизить его. «Еще несколько недель, – сказала она себе. – Еще несколько недель, может быть, месяц, и король точно вернется».

В замке только и было разговоров, что о возвращении короля. Гости по-прежнему приезжали и уезжали, и все они были как на иголках. Все лето в замке жизнь бурлила, как при королевском дворе. Порой за обеденным столом яблоку негде было упасть из-за людей с незнакомыми лицами, которые проезжали многие мили, чтобы доставить в Слэйнс секретные послания от своих благородных господ с севера и северо-западных нагорий страны.

Сами дворяне не осмеливались приезжать. Собрание якобитов в одном месте лишь привлекло бы внимание королевы Анны, и всем было известно, что английский двор обратил недреманное око на север, точно гончий пес, почуявший свежий запах.

И по мнению графини, это не было случайным совпадением. Она и не пыталась скрывать своей уверенности в том, кто был в этом виновен. Всем, кто приезжал в Слэйнс, она наказывала в словах и поступках остерегаться герцога Гамильтона. «Если он видит себя волком в овчарне, – сказала как-то она, – мы должны сделать так, чтобы он считал нас овцами».

На что граф улыбнулся и ответил: «Милая моя матушка, вы можете быть кем угодно, но ни один человек, встретивший вас хотя бы раз, не назовет вас овцой».

София про себя согласилась с ним. Графиня, которая так много раз проявляла силу разума, этим летом явила такую физическую выносливость, что куда там до нее Софии! Пожилая женщина спала очень мало, просыпалась рано и сразу же бралась за работу – готовила все к прибытию короля: принимала многочисленных гостей, занималась обширной перепиской. Казалось, каждую ночь свет в окне графини горел еще долго после того, как весь замок погружался во тьму.