Текст книги "Другой (СИ)"

Автор книги: Станислав Жейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

– И три корочки хлеба! – говорю ему, смеясь.

– Богатенький Буратино, – продолжал Игорь. – Какой аппетит! Какой помощник для папы Карло!

Как же там было? – вспоминал я.

– Кто хорошо ест, тот хорошо работает!.. – говорю.

Посмеялись.

– За эту роль Быкову надо было дать Оскара, – сказал Игорь.

– Басов и Этушь, тоже в общем-то…

– Ну да…

Недалеко нашли скамейку, расположились. Пока я пил пиво, Игорь расправлялся с консервами.

– Хочешь, съешь мою, я не голодный, – предложил ему.

Игорь прожевал, показал знаком "ок", и окунул пальцы в банку, за очередным куском. Я закурил.

– Ты веришь в знаки? – спрашиваю.

Белорус перестал жевать, оглянулся по сторонам, качнулся в мою сторону: – Я давно заметил, – прошептал он, – "Уступи дорогу", "Пешеходный переход", и "Шлагбаум" – не настоящие знаки. Я им… не верю. Очень настораживает: "Конец ограничений", и "Парковка". – Засмеялся.

– С парковкой, все как раз понятно, – говорю. – Есть еще знаки внимания, препинания, согласия… я не о них. Гляди: открываешь пачку, – там три сигареты, в три часа – попадаешь в аварию, три голубя – пьют воду из лужи, афиша – фильм "ТРИстан и Изольда". Звонишь в вен кабинет, узнать: чего там с анализами, но вовремя бросаешь трубку. Понимаешь: сегодня звонить нельзя, – сегодня скажут – ТРИппер.

Игорь посмеялся, открыл пачку фисташек.

– Тебе смешно, да? Я видел знаки сегодня… Было видение… Ты утонул, друг…

– Я не верю в знаки, – сказал Игорь. – Просто трудный день, – субъект – ты впечатлительный. Капитан чуть не утоп, мальчики эти нехорошие, головкой стукнулся, плюс алкоголь, плюс… все в общем-то понятно.

– Знаешь, что? – говорю. – Отдай-ка ты мне эту цепочку, на всякий случай.

Игорь улыбнулся, снял ее, протянул мне: – Суеверный, да?

Я забрал, бросил в карман: – Нет, просто не хочу дать себе повода, стать суеверным.

Белорус открыл бутылку с чаем, сделал глоток: – А про знаки… Встречался я с девочкой… в школе еще. Надей – звали. Переехала в другой город с родителями, сказала позвонит. Год прошел, и еще год, и еще и вот выпускной. Да, а я ж все это время звонка ждал… каждый день. Просыпаюсь утром от того, что во дворе кто-то Надю зовет. По телевизору про Надежду Крупскую, включаю радио, а там: "Надежда, мой компас земной…" Тогда я, подхожу к телефону, слушаю, есть ли гудки, проверяю контакты, – все шнурки, проводки, сажусь рядом, жду. На глаза дневник попался, а там мое отчество – "ГенНАДИевич". Смотрю на шкаф, думаю, надеть пиджак или… и сам себе улыбнулся – НАДЕть. На выпускной не пошел, так весь день перед телефоном и просидел.

– Позвонила?

– Не помню. Слушай другую историю. Одолжил я сто рублей одному знакомому…

– Что значит: "не помню"? – рассердился я.

– Давно это было…

– Позвонила или нет? Подлец.

– А, про сто рублей, значит не интересно?! – Обиделся Игорь.

– Знаешь, что… Я тебе удочки не отдам… Ты мне их подарил… И рыбок всех своих, и всякие отцепы, и крючки, и…

– Подожди-подожди… Когда я тебе подарил? – Удивился он.

– В больнице, когда прощался…. – говорю.

– Эта бейсболка слишком тугая. Вены передавила, кровь в мозговой пузырь не поступает. Ничего. Завтра утром куплю тебе цилиндр. Огромный оранжевый цилиндр.

– Ах так… Значит про то, что снасти подарил, тоже не помнишь?..

– Чего только не померещится с перепугу… Знаки говоришь… Я тебе снасти обещал, до того как утонул, или после?

…возле машины. Игорь еще раз провернул ключ в замке зажигания, под капотом запищало, но двигатель не завелся.

– Говорю же аккумулятор сел. Бесполезно. Давай ложиться.

Игорь сделал еще две попытки, сдался.

– Сглазил ты ее, – упрекнул он. – Ладно, не хочешь, чтобы я ее завел, не буду. – Отодвинул кресло, опустил спинку, вытянулся. – Прохладно здесь у вас. И машины не заводятся… Плохие у вас машины, я тебе скажу…

– Да, особенно японские.

– С каждым годом все только хуже и хуже… – как бы размышлял вслух белорус. – Ничего… ничего же не греет. Даже машина отказывается…

Игорь вздрогнул, поежился. Интересно, – не помню, чтобы он брюзжал. Может быть, просто… Да, наверное, вся эта история нас сблизила. Я еще ниже опустил спинку сидения, повернулся к нему.

– Не говори, – поддержал тему. – Страшное что-то: хрусталь уже не хрустит, парнокопытные – парами не скопычиваются, заморыши – за морем не орышут…

– Чего не делают заморыши?

Я хохотнул: – Слышь Игорь, – у меня в сумке куртка, – хочешь, накинь.

– А ты, чего не одел?

– Не удобно. Ты раздетый, а я… Где, твой пиджак?

– Изорвался весь… выбросил я его, – ответил Игорь, зевнул. – Тащи свою куртку. Извращенное у тебя какое-то представление о… Давно надо было товарищу предложить. А так ведь, никто благородства твоего не оценит…

Я достал сумку, вытянул куртку, отдал Игорю.

– Держи, – говорю, – помни мою доброту.

– Да брось ты – доброту, – сказал, кутаясь в куртку, – все вы претворюхи– мухи… корчите из себя, – а я ничего… а я подыграю… И тебе приятно – типа хороший, и мне тепло… Не каждый человек удостаивается чести сделать мне добро! Теперь, ты мой должник.

– Хорошо, я тоже окажу тебе подобную честь.

Игорь, вздрогнул под курткой:

– Все равно скоро замерзнешь, – сказал он. – Сознавайся, чего тогда в коридоре меня не оставил? Чего хотел: бассейн ПЖ, желтые штаны?..

– Подожди, что-то очень, очень знакомое… Блин, из какого это фильма?

– Вот тебе подсказка….

– Не надо, все, вспомнил.

– Хороший фильм.

– Отличный, – говорю, зевая.

– Давай спать? – предложил белорус.

– Игорь, – решил, все-таки спросить его, – а чего не расскажешь, как оно там, все было?

– Да особо и нечего… Нет – если интересно?..

– Интересно конечно.

– Если не боишься… Смотри, как было…Сначала лесом ехали, потом по полем, потом на пароме, поднялись на гору, спустились в грот, идем по лабиринту, вдруг дверь, – вся свита моя, в рассыпную… Один я, в темной комнате оказался. Комната, решеткой разделена. Свет включили, а через решетку – главный их. Одноглазый. На бочке сидит, а в ней, как водится – кровь младенцев, невинно убиенных. Смотрит на меня: "Вот ты какой – потомок славного рода. Будем биться с тобой князь! День, месяц, год… А может, полюбовно разрулим? – говорит. – Продай отчизну, – говорит". И все, думаю, и в чем подвох? Ладно, думаю, поторгуюсь, – для начала скажу: нет. Але… Глеб, не спишь? Что, не интересно?

– Слушаю-слушаю, – говорю, открыл глаза. – На пиджаке в общем сторговались? Как-то так, я себе все это и видел. Не хочешь, значит, рассказывать, ладно…

– Да не-то, чтобы… Просто нечего.

– Как хочешь, – говорю, отвернулся к своему окну.

– Приехали мы в лес, – сказал Игорь, зевнул. Я опять, на левый бок.

Белорус продолжил: – Эрнесту – бедняге – совсем поплохело, может, даже, уже и… Какая разница. Лопатку мне дали, попросили ямку вырыть. Я сказал – внеурочно не работаю. Конфликт у нас случился, на почве не верной трактовки трудового законодательства. Мужчина один, совсем плохие слова стал говорить, и я его ударил, и еще одного, и… и мне перепало конечно, ну так, ничего, я не упал. Потом, мы ждали дядьку на черной машине. Он приехал, весь такой злой и… даже руки не подал. Может, не узнал, а я его помню, и ты должен помнить. Он ругался с кем-то по телефону, долго, а потом ругался с Феликсом, и вообще они все ругались. А потом, Мишка мне в ногу выстрелил – до сих пор в душе, осуждаю его, за этот его поступок. А потом опять ругались и спорили, но я их не слушал. А слушал я знаешь, что?..

– Откуда? – говорю.

– В машине радио играло, а там?.. Ну?..

– Б.Г. -?

Игорь засмеялся, запел: – Видели ночь, гуляли всю ночь, до утра…

– Ааа… И что потом?

– Потом новости были: сначала о политике, новости спорта, погода…

– Как там, кстати, погода?

– Дожди обещали.

– Ясно.

– Потом? Потом, меня отвезли обратно. А Феликс рассказал мне анекдот про тещу.

– Что за анекдот? – спрашиваю.

– Старый. Ты точно его знаешь….

– Ну?..

– "Злые вы уеду я от вас" – помнишь ведь?

– Да, помню. Хороший… Старый, но хороший… Слышь Игорь, я приоткрою дверку, покурю, ладно?

– Кури.

Я поднял сиденье, открыл дверь, закурил: – Скажи Игорь… Тебе что, не было страшно?

– Не знаю. Я себе в таких вещах не признаюсь. Злость была. А страх?..

– А я испугался, – говорю.

– Ты молодец Глеб, – сказал Игорь, тоже поднял спинку. – Ты хорошо себя повел. – Снял куртку, протянул мне.

– Не надо.

– Согрейся, я потом заберу. Давай-давай…

Положил куртку мне на ноги.

– Светает, – говорю. – Сколько уже, четыре?

– Еще не рассвет, – возразил он. – Тут, светает поздно.

Сильно затянулся, выпустил дым на улицу: – Можно нескромный вопрос? – спрашиваю.

– Если не боишься нескромного ответа…

Спросить? Вроде передумал, а потом все-таки – почему бы и нет? Ведь это, наверное, уже касается всех… Хотя, меня, уже и не касается… Ну а все-таки?.. Все-таки спрашиваю:

– Саша? О чем вы говорили, когда ушли?.. Чего хотела?

Он, сразу не ответил, сказал только: – Ну да… – Задумался. Потом, как-то неуверенно:

– Я сам, думал… а она… просто, взяла за руку, и… мы гуляли… Просто гуляли… молча. По пляжу, потом по тропинке, вдоль озера…

– И слова не обронили? – недоверчиво спросил я. – Понятно… И что – это все, значит? Как ты, себе объяснил? – Выбросил бычок, вскользь глянул на Игоря, ничего не увидел: лицо у него в тени. Потом закрыл дверь, опустил сиденье, лег, укрылся курткой.

– Есть, конечно какие-то… Чужая душа, она… Свадьба эта… в голове не укладывается. Она не собирается замуж… это понятно, а он… Я спросил, говорит, через месяц. Не уезжай, говорит, далеко. – Тоже опустил спинку, лег, заложил руки за голову.

– А ты ему?

– Что я? – Не понял Игорь, или сделал вид, что не понял.

– Ты же видел нас, тогда в воде… Она ведь и тебя целовала… и в любви, наверное, тоже признавалась?

– Тоже? – прошептал белорус, усмехнулся. – Ладно, черт с ней, – сказал сердито.

– Черт с ней? Это, конечно понятно… Но вы там, с Сергеем, все-таки разберитесь. И вот это все… насчет: "пожертвовать собой, ради…" Я бы еще поспорил. Если, она сама так решила… сама, тебя выбрала… А Сергей? Очухается же он когда-нибудь… Вам надо втроем сесть и… Даже ему, так будет лучше.

– Хм… – Игорь улыбнулся, отогнул согнутую в локте руку, посмотрел на меня. – А ты, значит, самоустраняешься из любовного квадрата?

– Я – да. – Опять поднялся, открыл дверь, вытащил пачку. – Ну ты, не расстраивайся, Антон, за меня будет.

– И он?

– А, как без него? – Я закурил.

– А ты чего? У нас получается – не комплект.

– Я, Игорь, женюсь скоро, – говорю. – Не на Саше, не переживай.

Наклонился к рулю, нащупал замок зажигания, провернул ключ, вдруг машина дернулась, взревела; еле успел переключиться на нейтралку – чудом не заглохла.

– Ух ты! – удивился Игорь. – Как?

Включил печку, выставил вентилятор.

– Я загадал, – говорю. Протяжно выдохнул, потер лицо, глаза. – Значит, точно женюсь.

– Это хорошо или плохо?

– Она меня скоро бросит, – подумал я в слух, – я надеюсь. Она такая: ветреная, неверная…

– Тогда, женись, конечно, – неуверенно сказал Игорь. – И кто она?

– Машенька, – говорю. – А… нет, – Лида. Лидой зовут. Да и… приезжай на свадьбу. Думаю, совсем скоро… Чего так смотришь? Я не шучу?

– Да я, вроде… А чего раньше молчал?

– Сам, только узнал. – говорю.

– Ааа… – Белорус посмотрел подозрительно, помахал у меня перед глазами. – Ты не думал, избавиться от этой бейсболки?

– Зачем?

– Нуу… Ты – это имя – Лида, слышал, до того, как напялил эту штуку?

– Слышал, – говорю. Улыбнулся, – но, узнал, что женюсь, уже после того, как одел – это правда.

– Так это, многое объясняет. Давай ее сюда. – Потянулся за бейсболкой. Я наклонил голову, помог ему снять:

– Аккуратней, аккуратней, – вот так.

– Зачем бубон на голове? – спросил он.

– Шел в комплекте. – Я посмотрелся в зеркало, аккуратно отлепил комок ваты от волос, тронул рану, вроде сухая, палец нащупал подозрительное углубление, и мгновенно от головы до пяток пронесся электрический разряд, от резкой боли щелкнули челюсти, всего передернуло.

– Эй-эй… Ты чего? – испугался Игорь. – А ну покажи. – Включил в салоне свет, посмотрел.

– Ну что там Игорь? Дыра есть?..

– Дыра-то есть… А – это ухо… Нет, все-таки есть… Ого!.. Даже желудок видно. А где мозг?

– Очень смешно, – говорю. – Зашивать надо?

– Ох блин!..

– Что там?..

– Череп.

– Да ну?

– Целый.

– Хоть так.

Игорь с трудом натянул себе на голову бейсболку:

– Есть!

– Что есть?

– Лида! Хочу жениться на Лиде… – сказал Игорь возбужденно, сложил на голове руки домиком, и уже спокойней: – Можешь, задавать вопросы, между нами есть астральная связь.

– Нормально?! – возмутился я. – У него, уже связь с моей будущей женой.

– Спрашивай, пока она здесь… Ну…

– Что спрашивать-то?

Игорь недовольно скривился, пожал плечами.

– Хорошо, – говорю. – Спроси, кто стрелял в Кеннеди?

– Итак все знают – Освальд, – недовольно пробурчал. – Спрашивай что-нибудь нужное… полезное, что-нибудь спроси…

– Ты погоди, – говорю. – Про Освальда она сказала, или ты? Ну – она.

– Вот, ты и попался. Она бы сначала спросила, кто такой Кеннеди.

Белорус опустил руки, цыкнул: – Мда… Но бейсболку тебе, все равно не отдам…

Потом, не с того не с сего рассмеялся, посмотрел на меня:

– Женя… Ефимов, ну ты помнишь, – гитарист…

– Ну?

– Знаешь же, – весь такой флегматичный, "улитизированный" – такой типчик… Подходит к Сереге за дружеским советом. Я, говорит: "женится надумал… хотя не знаю, может?.." Здоровый спрашивает: "На ком?" Тот ему: "Да на Светке, ну… ты знаешь ее" – говорит. Серый, так обрадовался, трясет его за плечи: "Здорово! – кричит, – Молодец! Женись конечно – натрахаемся!.."

Посмеялись.

Я убавил тепло, поставил вентилятор на минимум:

– Может, совсем выключить, – спрашиваю.

– Пусть работает. Она на холостых палит, не больше двух литров в час.

– Да?

– Не знал? А на легковых вообще до литра.

– Не знал, – говорю. – Так что, может, тогда поспим? Раз, такая жара пошла…

– Я не засну, – сказал Игорь. – А ты давай. – Потом приподнялся, включил магнитолу. Зашумело, он, сразу убавил звук, наткнулся на шансон, стал искать дальше; я услышал голос Шевчука.

– Плохая песня, – сказал он, опять нажал поиск.

– У Шевчука нет плохих песен, – возразил я.

– У всех есть плохие песни… Но если хочешь, я к ней вернусь.

– Да ладно…

А потом, нам пела Агузарова, песню "Старый отель". Игорь сделал чуть громче, откинулся в кресле, выключил свет, как и прежде, заложил руки за голову.

Телефон опять завибрировал, вынул из кармана, посмотрел на номер, положил в бардачок, с силой хлопнул крышкой. И где он надыбал этот рингтон? Эта песня и раньше не нравилась, а теперь… Да заткнись уже! "Знаю, скоро тебя потеряю…" Антон – смени пластинку, – когда это было? Он давно уже все потерял! – а теперь, и я…

После первого звонка, Игорь ничего не спросил, после третьего не выдержал:

– Кто это, такой настырный?

– Руссо, – говорю.

– Он же умер?

– Дождешься от него.

Мобилка не унималась; я открыл бардачок, достал ее, положил на ногу.

– Это Маша, – говорю. – Помнишь Машу? Там… в ресторане…

– Помню конечно… Почему бы мне, не помнить, Машу? – сказал Игорь. – Поговори с ней…

– Я женюсь на ее сестре.

– А ты хочешь?

– Нет.

– А эту Машу, ты?..

– Да, – говорю. – Да. Я даже, сам не знал, насколько – да.

– В таком случае, хочешь совет? – Игорь засмеялся. Я тоже.

– Кажется, знаю, что ты посоветуешь, – говорю. – Если б все было так просто… У них есть брат, – старший. Он мой босс… И он давно видит меня мужем младшей сестры, и она… как оказалось… в общем-то…

Белорус бросил ироничный взгляд: – Хочешь совет?

– Понимаю, конечно… можно, и работу поменять, если припечет, но… Я обещал ему… Я его должник…

– Нет, я все таки вижу, тебе нужен мой совет… – сказал Игорь, все так же иронично улыбаясь.

– Да, даже не в моей честности и принципиальности дело, – говорю ему. – Тут другое…

Игорь посерьезнел, рассматривая меня, задумался. И я изменился в лице, будто опомнился. А ведь, наверное, это не так уж и смешно…

– Если откажусь, он меня убьет, – говорю. – Найдут меня в ванной, забитого до смерти, и поставят диагноз: "переехан трамваем".

– Советую тебе… – сказал он, нарочно затягивая с окончанием.

– А вот это уже интересно, – говорю. – Что ж ты посоветуешь?

– Женись… на Лиде. Потому что, если слово дал, да еще и движение трамваев плохо регулируется… Хоть кто-то, должен быть честным… за нас, за всех. Как сейчас помню: "Давши слово держись, а не давши – крепись!" – догоняя меня кричали они, и бросали в спину камни.

Игорь приподнялся, опять побежал по радиостанциям, динамики зашипели.

Попросил его:

– Оставь эту. – Подпел: "…отпрыск Россия, на мать не похожий: бледный, седой, евроглазый прохожий…"

– Да он, просто, оккупировал эфир, – возмутился Игорь.

– Нормально… Не понимаю людей, которые, переключают Высоцкого или Шевчука… – И опять. – "Мюсье – Ленинград, я влюбился без памяти, в ваши стальные глаза…"

– А, если хочешь серьезно? – Игорь вдруг и сам, даже не посерьезнел – помрачнел, так изменился – встретил бы – не узнал. Глаза почернели. Лицо стало серым. Губы побледнели, ужесточились. – Прав Сергей. Бери, и прямо сейчас езжай к ней! И на все плюнь. Слышишь? Езжай.

– Плевать… Раньше, оно конечно, и плюнуть можно было… А теперь, глотать придется, – говорю. – Сколько б не плевал, рано или поздно начнешь сглатывать.

– Блин, Глеб! – Игорь разозлился. – Откуда, ты такой нумняченный? Какие-то сопли глотать собрался. Ты что, и с собой такой неискренний? Не говори путано, – это плохая привычка. Излагай мысли проще, и проблемы станут простыми, и решатся легко. Ты знаешь – чего хочешь. И у тебя есть выбор. А теперь наложи одно на другое. Как бы там ни было, все чепуха, – пока вы живы… и пока нужны друг-другу. И что бы там кому, не обещал, поверь: твой случай, не тот, когда уже нельзя переиграть.

– Игорь, ну откуда ты знаешь, как там…

– Я знаю, – перебил он.

Как-то резко замолчали, и радио смолкло. Игорь отвернулся, стал смотреть в боковое окно; я опять закурил.

Да, наверное, он знает. Он бы сделал все, чтобы вернуть тот день, когда… Но у него-то, выбора уж точно никакого… Наверное, я его злю. Как, калеку от рождения, злят самоубийцы, наркоманы, пьяницы. Как легко они отрекаются от жизни, – жизни, за которую он(калека), цепляется с таким трудом.

– Мы, не всегда можем поступать так, как нам хочется, – сказал я.

– Опять он это делает, – сказал Игорь, но теперь улыбнулся. – Мы не всегда будем поступать так, как нам не хочется. Мы можем поступать так, как нам хочется или не хочется. Нам не хочется поступать так, как мы можем. Мы не можем поступать так, как можем, потому, что нам не хочется. Блин. Блин. Ты, так ничего и не понял. Не так, это говорится. "Я не еду к Маше, потому, что… за младшей большое приданое, а я хочу быть богатым", или: "Я не еду к ней, потому, что… брат узнает и убьет(хотя конечно не узнает, а даже узнает, – не факт, что убьет), а я хочу быть живым". Вот – как-то так. Мерзко, но честно. Без всяких туманных соплей. Да и вообще… братья, сестры, – смотрю все свои… Ты бы и с ней тоже посоветовался, а-то вот так, трубку не брать….

– Ну, ладно перестань, – говорю. – Ты прям, как Сергей… Как прижал… А, – это он у тебя, наверное, набрался… Ну понятно… Может, ты и прав. Может. Навалилось – понимаешь? Уехать с ней, бросить работу. Знаешь, сколько я наворотил. Сколько труда. Начать с ноля… все с ноля…

– Ну вот и все. Сразу, все понятно.

– Ни хрена не понятно! Еще я обещал – тоже важно. Нельзя вот так: умолять человека, а потом – до свидания!

– Да, что он такого сделал? Жизнь спас?

– Да, спас жизнь, – говорю. – И измену Машкину, я не забыл, и весь этот год… и еще, много-много чего!.. Каша, конечно в голове. И Саша, кстати, тоже там…

– Продолжай, в таком же духе. Это, уже лучше. Еще плохо, но уже лучше.

– Никуда я не поеду. У меня еще три дня. Пить водку, ловить рыбу, читать – блин! Книг набрал, и хоть бы одну… Ааа…

Помолчали с минуту, я успокоился, продолжил: – А как, это все представлялось: Солнышко, легкий бодрящий ветерок, птички поют… А кто, этот бодрячок, с интеллигентным умным лицом? Уж не Глеб ли? А что у него в руках – Чехов? Кафка?.. Прекрасно. Ай-да Глеб, ай-да молодчина. А посвежел, а похорошел, какая легкость во взгляде, какая утонченность, изыск – во всем, даже в позе, а, с какой грацией, эти чувствительные пальцы, перелистывают страницы. Милок, душка: не пьет, курить бросил, бегает по утрам, и вообще… Не человек – шедевр. Как мастерски перекроил обветшалые лоскуты утомленной души, и не худыми заплатами – свежим бархатом обшил, в расшиванку-косоворотку облачил, нарумянил: теперича и на люди вывести не срамно.

– А "теперичь", там откуда взялся?

– Да вот, прибился, – говорю. – Кровь сосет, а выгнать жалко, привык.

– На люди его пореже выводи, и так косятся… Или, хотя бы, каску немецкую с него сними.

– Трофейная каска… С убитого Гитлеровца снял, – они в одном полку служили.

27

Проспал часа три, как заснул, не помню. Спорили о чем-то… Я упомянул Пикуля, а Игорь, про какого-то японца… Потом – Вторая мировая, потом, кажется… Алексей Суворов, и еще о ком-то, или о чем-то… – не помню. Нет, если постараться, то… но зачем?

Восемь утра. Двигатель работал, динамики пищали, машину покачивало, и снаружи, такой скрежет, будто качели везли на ржавой дрезине. Игоря в салоне не было. Я поднялся, увидел его: он возился с передним колесом, с моей стороны.

Открыл окно, приветливо скалясь, сказал:.

– Товарищ, постеснялись бы, средь бела дня…

Игорь улыбнулся, но поднял голову и улыбка исчезла, нахмурился, сочувственно покачал головой.

– Вчера, этого не было, – сказал он. – И, вроде, спал, никуда не ходил. Что, тебе снилось? – Джек Потрошитель?

– Все, так плохо? – Посмотрелся в боковое зеркало, протер глаза. Ничего нового: ну, синяк под глазом, ну, губу раздуло, поцарапало там, местами, а в целом… – Ничего не вижу, – говорю. – Сейчас умоюсь, зубы почищу, и буду как новенький.

– А нос отгрызут, скажешь: "сейчас, побреюсь, и я как новенький"?

Тронул старую ссадину, подмигнул – тому, в зеркале: – Ничего, – говорю. – Шрам украшает мужчину.

– Блин, один не правильно расслышал, и пошло!.. Шарм – украшает мужчину. Шарм – правильно говорить!

Игорь, еще раз скрипнул гаечным ключом, и колесо отвалилось, но не упало, он вовремя подхватил, покатил к тротуару. Я поглядел в ту сторону, оказывается, – оно не первое, там уже ждут два близнеца, гадают: "Может, теперь отпустят? Вдруг наши уже в правительстве? – революция, иго низвергнуто, рабству кирдык, долой автопром!

Открыл дверь, еле выкорчевался из машины, заломил руки за голову, потянулся, в шейном позвонке хрустнуло, по отекшим членам побежала кровь, плечи и бицепсы увеличились, приятно заныли широкие мышцы спины. Да, в этом тельце хаотично, но все-таки мигрируют еще какие-то кусочки мяса. А когда-то ведь, весил девяносто семь. Нет, не хочу быть таким большим. Восемьдесят-пять – мой вес, можно, даже меньше.

Не пойму, откуда взялось хорошее настроение? Не выспался, лицо – как несколько раз жевали и выплевывали, желвак на голове – ноет, и Машеньку – свет мой, опять потерял, женюсь – на чужой, посторонней тете, а настроение, как не странно… Не-не – уже хуже… хуже, хуже… Так, чего еще плохого? Мир несправедлив, мы умрем, планета высохнет, небо выдохнется, тьма поглотит вселенную… Правда, потом, пото-о-ом, чуть позже. А настроение все равно хорошее. Надо найти первопричину, и все станет на свои места. Я боюсь радоваться, боюсь улыбаться, за эти крохи счастья потом приходится дорого платить. Как то это нечестно, неправильно, смеюсь будто в долг, всегда с подозрением, с опаской… Да, лучше уж совсем никак. Или как последний год: зло, цинично, ненавидя всех, и прежде всего себя. Если смотреть на мир сквозь черные очки – не разочаруешься. А лучше, через сварочный шлем.

А все-таки, хорошее. И я знаю почему. Потому, что солнце в глаза, потому, что Игорь живой, потому, что Маша меня все таки любит! Как это здорово, когда тебя любят!.. И еще… еще, потому, что скоро я вижу Сашеньку…

– Как, так можно? – услышал белоруса. – Каждое утро, начинаешь с сигареты.

А я и не заметил, как закурил. Что значит, привычка.

– В каждом мужчине заложен ген самоуничтожения, – отвечаю. – Каждый борется с ним, по своему. Я курю, чтобы притупить, сублимировать неуемные суицидальные наклонности.

– Хм. – Игорь подумал, сказал. – Думаю, ты в чем-то прав, но корень этой беды в другом. Курильщик бравирует, хвастает своим презрением к жизни. Такая, пошленькая поза, дескать – смотри как я крут: по лезвии бритвы босячком… И происходит это на подсознательном уровне, не каждый отдает себе отчет, нет… вообще никто не понимает откуда эта псевдо-крутизна берется. Парадокс в том, что, жить-то все-таки хочется. И когда попрет бочиной весь этот гной, – что накурит, когда вылезет инсультом, раком, еще какой-нибудь фигней, вот тогда… тогда начнется правда. Такое будет пить, такое мазать на башку, в таком яйца полоскать… Дерьмо будет жрать, чтобы выжить. Жалко, что не прилюдно, а-то ведь, еще, после всех унизительных процедур на балкончик выползет, за сигареткой потянется, чтоб видели – "парень-то, я рисковый, хоть сейчас сигану, и сопаткой об асфальт, чоб покрасившее, с брызгами!"

– А никотиновая зависимость? – спрашиваю.

– Ты, с ней родился? – Игорь улыбнулся. – Моя, сгенерированная завистью, к твоей утренней сигарете – теория – это основа. Никотиновую зависимость, курение за компанию, и курение от нечего делать, никто не отменял.

– Что значит: "сгенерированная завистью к моей сигарете"? – спрашиваю. – Правда, хочешь курить?

– Ты затянулся, и у тебя было такое счастливое лицо, что я позавидовал.

– Дать сигарету?

– Да нет, не стоит, зачем начинать? Да и неудобно, после такой лекции… Иди сюда Глеб. – Игорь зашел за джип, присел на правую ногу, больную левую вытянул. – Еще одно колесо надо снять. Еще кирпичей надо…

– Понятно, – говорю. – И где ты их брал?

Антон, пришел в начале десятого, но в такси он не влез, колеса заняли багажник и почти все заднее сиденье; остался охранять джип, чтобы не угнали, точнее – чтоб не утащили.

На СТО справились быстро, на том же такси, заехали в авто магазин, купили аккумулятор, потом на рынок: взяли мясо на шашлык, овощей, фруктов, хлеба, и всяких мелочей, кстати, я купил кастрюлю и чайник. Вещей и продуктов получилось немного: все вместилось в два пакета. Отдыхать-то всего ничего, – три дня без малого.

В одиннадцать выехали. Я за рулем, Игорь справа, Антон сзади, сразу заснул. Как пришел, молча поздоровались, и больше не замечали друг друга. С белорусом у него тоже, как-то не клеится, может, даже и не спит, а так – только вид делает. А вдруг, все-таки стыдно? – случается же такое с мужчинами, в Карелии.

Маршрут знакомый, до поселка добрались быстро, без приключений. Выгрузили лодки и вещи на прежнем месте, я погнал машину на стоянку. Поставил, где и в прошлый раз, благо хозяева были дома. Опять, пришлось, заплатить, хотя и договаривались на две недели. Не-то чтобы просили, – но во взгляде… Вобщем просили. Узнал у местного дедушки, где у них магазин, отправился туда. Хотел купить две банки холодненького, но вспомнил Антона и все таки взял шесть. Шкура – он конечно – небритая, но пить при нем и не предложить, не смогу, не в моем характере, хотя и стоило бы проучить подлеца.

Когда пришел, лодка уже была на воде, Игорь сносил пакеты, я помог перенести канистры с бензином, подцепили мотор, легко завелись, тронулись. Прогнозы на дождь, не оправдались, день сегодня солнечный, теплый. Антон сел возле самого носа, на сумку с вещами, высматривал подводные камни. Игорь, как и прежде рулил сзади, все-таки, нога у него сильно болела, вытянул вдоль лодки по дну, иногда непроизвольно поглаживал колено, при этом всегда морщился, кряхтел.

Я разделся до плавок, лег на сиденье поперек лодки, голова оказалась на левом борте, ноги перекинулись через правый, чуть касались прохладной воды.

– Игорь, тебе же в ляжку попали, – говорю. – А ты, колено трогаешь.

– Ноет зараза. Не знаю, как уже положить эту ногу. Нерв задело…

– Я могу порулить, – говорю. – Смотри, если не удобно… Чего не раздеваешься? – жара такая.

– Да, сейчас… Ты бы капитану, помог раздеться, а-то у него рука коркой, какой-то покрылась.

Антон повернулся. Не хотелось к нему никак обращаться, поднял руку: привлек внимание: – Помочь? – спрашиваю.

– Спасибо, не надо! – сказал бородач с каким-то пренебрежительным упреком. Ах ты ж пакостник, думаю, будешь тут мне козьи морды корчить!.. Сейчас вот засвечу в пятак, будешь знать…

Капитан выпил две банки, открыл третью, – осмелел, вытащил загипсованную руку из петли, положил на борт. Я закрыл глаза, бросил на лицо футболку, так хоть, солнце не режет; яркое оно сегодня, даже через закрытые веки, пробивается докучливая желтизна. Вспомнилась песня «Пикника», которую пел в ресторане Игорь, и я запел про себя:

От Кореи до Карелии, завывают ветры белые.

Завывают ветры белые, путь-дорогу не найти.

От Кореи, до Карелии, сам не ведаю, что делаю.

Ой не ведаю, что делаю. Меня темного прости!

Точно, пел, про себя, но услышал, и Игорь поет эту песню, повернулся к нему, подпел: "От Кореи до Карелии…

Спели, я приподнял футболку, посмотрел на Игоря, поймал его взгляд.

– Красиво здесь, – говорю.

Белорус смеясь: – Ну, дай посмотреть.

– В смысле? – Не понимаю.

– Ты закрыл глаза, обмотал голову тряпкой, и говоришь, что у тебя там красиво. Не хорошо, надо сначала другим предложить "красиво", а потом уже самому.

Игорь, взял ближе к берегу; я приподнялся, мельком глянул на высокий расколотый утес, что сильно навис над водой, на самой его вершине – сосна, наклонилась, вот-вот бросится вниз.

– Блин, эти скалы, – говорю, – как настоящие. Антон оглянулся, непонимающе осклабился, Игорь улыбнулся, кивнул: – Да, – говорит, – потом станут настоящими, когда будешь вспоминать. Я опять лег, спрятал голову под майкой. Заснул.

Меня разбудил дождь, не сильный, – моросило; капли налипали на лицо, шею, соединялись, разбухали, срывались к скулам, к затылку, и дальше: в пропасть. Вытерся ладонью, открыл глаза и сразу схватил каплю, небо, деревья – размылись, я поморгал, утерся майкой, прижал ладонь ко лбу козырьком, осмотрелся. Мы уже не плывем, лодка на берегу, и я в ней, кажется, один.

– Проснулся?! – это Саша, кричала издали, спускаясь по тропинке. Улыбнулся ей, помахал, вставая, раскинул руки, стал ловить дождь.

– Здорово! – крикнул. – Классный какой, теплый. Хорошо они это придумали!

– Да, сегодня стараются, – сказала она, подошла ко мне, обняла, поцеловала в щеку, но себя прижать не дала, отодвинулась. Я уже не улыбался, понимающе покивал, опустил взгляд.