Текст книги "Другой (СИ)"

Автор книги: Станислав Жейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

– Последний кусочек – точно не будешь? Смотри… в Улан-Удэ такого нет. У тебя на когда билет?

У нее получилось. Зацепила.

– Ты не засиделась? – продолжил я. – Наверно уже ищут? Надо же отрабатывать…

– Хочешь, расскажу как ты умрешь?

– Сначала заведующий алко-диспансером, теперь ты туда же, ну-ну, расскажи – интересно…

На плечо упала чья-то тяжелая рука, блеснули знакомые перстни.

Дима:

– Спасибо за подарок, я приятно удивлен.

– Все, что мы отдали – наше. Сергей Довлатов.

– Это не его слова, но… Я присяду рядом…

– Давай-давай…

Взял стул, сел между мной и девушкой, но так, что мы видели с ней друг-друга.

– Я ждал от тебя поздравлений. Ты говоришь, такие красивые тосты…

– Выпихнули из очереди, слишком много желающих.

– Вина, немного плесни…

– Белого?

– Нет… вон того… да-да. И себе… Говори.

– Желаю… желаю… всего, что уже пожелали… но в стихах!

– Это все? А конкретней…

– Запросто… Сейчас…

– Лидочка, весь вечер про тебя спрашивала: "Где наш Глеб? А не скучает он там один?.." Чует мое сердце, что-то будет… Ну давай, за тебя Глеб!

– С днем рождения! – говорю.

Выпили.

Дима задумчиво:

– Эх… девушки, девушки, как ранимы их сердца… А с моей младшей сестрой, смотрю, уже познакомился?

– Сестра?

– Да. В том году ее не было, болела. Чем ты болела, Маша?

– Гриппом.

– Она болела гриппом. Рассказывает. Любовь там наверное у нее, ну ничего… Мы найдем нормального, солидного… На фиг этих гопников Московских, да?!

Дима провел рукой по ее волосам, ей не понравилось, отдернула голову, отодвинула стул.

– Моя строптивая сестра. Знаешь, как люблю ее!

– Значит, это Маша?

– Да. Вы так увлеченно о чем-то… Думал, познакомились… Маша – это Глеб. Славный парень – авангард моей армии. Если когда-нибудь, мне понадобится рука или почка, первым, кого возьму в доноры, будет – он.

Маша – мне:

– Ты отдашь ему свою почку?

– Ну… может, не всю… Часть какую-то… на время…

– Отдаст, отдаст Машенька, не сомневайся. Скоро Глеб станет членом нашей семьи.

– Вот как? Лидин жених? Очередной…

– Да. Как он тебе? Скажи хорош!..

– Мне не нравится.

Я расстроено покачал головой. Дима оценивающе оглядел с головы до ног, будто впервые видит:

– Почему?

– Смазливый, непутевый какой-то, желудок, наверное, больной – ест всякую дрянь.

– Это все?

– Хамоватый он… Весь из себя… Не люблю таких.

– Ну и хорошо, тебе за него замуж не выходить! Ой Лидочка! Иди к нам!

Лида уже давно ходила кругами, все ждала, когда Дима позовет.

– Привет Глеб.

– Привет.

– Чего сидите, почему не танцуете?

Дима встал, потащил еще один стул:

– Сейчас, все пойдем танцевать… Садись пока, вот сюда. Смотритесь обалденно! Куда собралась?! Сядь! Посиди с нами, поворкуйте – голубки.

В нашем углу стало тихо. "От меня, наверное, чего-то ждут"?

– Как жизнь, Лида? – спросил я.

– Хорошая. А у тебя?

– Ты знаешь?.. Тоже…

– Как… тебе, сегодня у нас?

– Необычно. Стол такой богатый. Трюфеля, особенно удались.

– Трюфелей не было, Глеб, – сказал Дима. – Но спасибо. Я, меню, всегда сам…

– Значит, не было. Я так и думал…

– А это моя сестра. Как она тебе? – Продолжила светскую беседу, Лида.

– Она мне очень нравится.

– Больше чем я?

– Я ее люблю.

– Любишь?

– Глеб! Глеб! Глеб!.. – Дима постучал ладонью по столу. – Ты чо-то все не-то говоришь… А как же..? Нехорошо…

Так она еще не улыбалась.

– А я тебе нравлюсь? – спросил я у Маши.

– Нет. Ты ей не нравишься! – возмутился Дима. Крикнул ей: – Иди отсюда – пигалица, не видишь, серьезный разговор!

– Не обзывай ее, она хорошая, – попросил я Диму.

– Я сам решу, как ее называть.

– Больше, не будешь ее при мне, так называть.

– Не зарывайся, Глеб!

– Так, все я пошла, – сказала Лида. – Я хочу танцевать!

– Сидеть! Зараза! Это мне надо? – закричал Дима.

– Ну, так что? Нравлюсь я тебе? – повторил свой вопрос.

– Нет! Нет! Нет! Не нравишься! – настаивал Дима.

– Очень нравишься! – сказала она.

– Может, это любовь?

– Да – любовь.

– А так бывает?

– Нет.

– Значит, точно она! – говорю.

– Глеб, а ты не боишься?

– Чего мне боятся?

– Он тебя уволит.

– Уволю! Уволю! Правильно! Уволю!..

– Не уволит. Дим-Димыч у нас человек дела.

– На роботу можешь не выходить, – прошипел Дима.

– Хочешь танцевать? – спрашиваю.

– Хочу.

– Пошли.

– Уволю. Уволю. Уволю…

Взял ее за руку, и мы пошли танцевать. А все таки интересно "Идти завтра на работу или?.." Нет, придется поработать. Позади причитал Дим-Димыч:

– Сволочь какая. Но отчаянный… За что люблю его… Ну иди ко мне, дурочка.

Лидина голова уперлась в Димино плечо: – Непутевая ты у меня, глупенькая…

Тогда я жил с родителями, с мамой и отчимом. У отчима своя большая квартира, но я не хотел туда. Жил с ними, и кормили и обстирывали, и с отчимом я подружился… С ним и в спортзал – футбол, тренажеры, и в кафе – коньячок, кофе, и дома в карты, до утра…

Через неделю, после дня рождения переехал. Мы с Машей стали жить вместе. Самое счастливое время, когда люди только узнают друг друга. Разница у нас три года, но рядом с ней чувствовал себя стариком. Веселая, наивная, энергичная – ворвалась в мою размеренную, устоявшуюся жизнь. И мне это понравилось. Ни дня покоя, всегда: театры, клубы, путешествия… Ее надо было хорошенько выгулять, и я старался, изо всех сил. Во всем потакал, баловал, и казалось мало, хотелось еще, еще… Не когда ее не обижу, говорил себе, не расстрою, она всегда будет улыбаться… Я неплохо зарабатывал, но наш медовый месяц, превратился в медовый год. Объездили всю Европу, и из Южной Америки уже поглядывали на Азию. Я влез в долги, но останавливаться не собирался. Пришлось продать свой любимый "Ровер", пересел на старенький "Опель". Продал дачу, гараж, и все равно не хватило. На обратную дорогу из Мальты, пришлось одалживать у отчима.

На этом наши путешествия закончились. Но потребность в них, отпала сама собой. И стоило тратить столько денег?..

Сергей купил домик, под Новгородом, триста километров от нас, совсем недорогой. Лес, река, грибы, рыбалка – отлично. Все свободное время, все праздники – там. Мы оккупировали его дачу, хозяйничали, как хотели: построили баню, посадили деревья, разбили огород. Сергей не был против, даже нравилось, что дом не пустует, сам появлялся редко, а со временем совсем перестал приезжать. Работал без выходных, с шести утра до десяти вечера: на дачи, на хобби(катался на Кайте), на личную жизнь, ни на что, времени у него больше не было. Последние два года виделись раза три, и так – мельком в городе.

Жизнь вошла в колею, все стало на свои места: робота, дом, дача, робота… Три года – как один день.

Как-то Маша сказала, что хочет ребенка, и я испугался. Я любил ее, сам хотел детей, и только от нее, но куда ей… Сама еще ребенок. Я сказал: к этому разговору мы вернемся, через два-три года. Ночью, услышал, что она плачет. Обнял:

– Машенька, нам надо поговорить.

– Ты злой, ты не любишь детей…

– Не надо так, зачем ты?.. К таким вопросам, надо подходить серьезно…

– Это как?

– Это жертвы.

– Перестань. Он будет. Такой маленький, крошечный…. Вот представь…

– Ты меня не слышишь.

– Права мама…

– О! Расскажи, лучше, про маму… Любопытствую…

– Какие жертвы, Глеб?

Машенька плакала взахлеб, я включил торшер, погладил ее волосы:

– Маленькая, перестань, что ты?

– Какие жертвы?

– Мне пройдется бросить курить…

– Я согласна… Это все?

– Нам придется бросить пить.

– Я не пью.

– Отлично, опять все мне.

– Ты тоже не пьешь.

– Наивная, маленькая, девочка, даже не представляешь себе величину ответственности…

– Назови причину, хоть одну…

– Причину?!

– Да!

– Хорошо! Ты..! Дети – это… Когда я, еще… даже раньше… Головная боль человечества… понимаешь?

– Причину назови.

– Причину?

– Да.

– Хорошо!

– Чего молчишь?

– Думаю, с какой причины начать.

– Ты меня не любишь! От любимых женщин хотят детей.

– Я хочу, от тебя детей, много детей… И я люблю тебя.

– И что?

– Маша, я задам вопрос, ответь только честно… Это будет плохой вопрос, но я задаю его себе… Часто задаю… В этот мир придет человек, в мир бездарностей и холуев. Он придет, прилетит к нам звездой, и его начнут сжимать, пилить, шлифовать. Грани сотрутся и звезда станет, монеткой, маленькой, серенькой, плоской монеткой. Хитрить, подстраиваться, унижаться, и закрывать глаза, всегда закрывать глаза, потому что смотреть – больно. Научится ходить мимо чужой боли, а иначе станет самым несчастным на земле.

– Что ты такое говоришь?

– Это было в Чите, в аэропорту. Мы встречали папу. Мне десять лет, темно; я сижу в машине. А перед входом в аэропорт лежат трое. Одного запомнил, он ко мне лицом, на нем зеленый пуховик… такой, с кубиками… И люди, человек пять – шесть, две женщины среди них, точно помню… Бьют ногами… тех которые лежат. Долго бьют: минуту, две, отдыхают и опять бьют. А те даже лиц не закрывают, может, умерли уже… Выходит компания, из дверей, тоже – пять-шесть человек, может, думаю – заступятся? Нет. Тоже принялись бить. Тяжелыми ботинками: всмятку, в мясо, понимаешь?.. У одного в руках, бутылка пивная… так, просто вспомнил. Это люди – Маша. Люди. Десять, может их пятнадцать человек было, и что не одного нормального? Каждый… И каждый, в лицо ж гад метит! Кто они? Как они так, подобрались, в одну компанию?.. Все же подонки, как такое может быть? Это – люди, Маша. И я должен отдать им своего ребенка?.. А если он, станет, таким же как они?

– Ты не рассказывал… Зачем же ты врал? – "Через три года". Ты же совсем не хочешь…

– Мне нужно подумать.

– У тебя комплексы, а ты врешь про ответственность.

– Не будет театров – будут сОски, не будет ресторанов – будут подгузники и бессонница. Желтуха, ветрянка… "Маша, нас опять вызывают в школу!", "Ваш сын курит на переменах", "Мама, я беременна!", "Глеб! Она не отсталая – просто она флегматик".

– Я хочу спать.

– Машенька, согласись, что пока мы к этому не готовы…

– Выключи свет. Я буду спать… Нет, убери руки, я не хочу… В этом больше нет смысла.

– Как нет? Совсем нет? И что же мне теперь делать?..

Маша стала отдаляться от меня. Из отношений ушло тепло. Чувствую, как теряю ее, и ничего не могу поделать. В постели стала холодной, равнодушной. Я целую, она не отвечает, обнимаю, а она смотрит куда-то в сторону.

– Маша, если хочешь, ребенка, то давай заведем. Давай.

– Я уже не хочу. Ты прав, ты всегда прав…

– Ты любишь меня?

– Любви нет, – это выдумка, химические процессы головного мозга…

– Ты любишь меня?!

– Я не знаю, отстань…

Вот так, на голом месте. Взяло и рассыпалось. «Все вернется, все наладится, – успокаивал себя, – у каждой семьи бывают кризисы. Вот появится работа… интересная, увлекательная робота, и…»

Маша вышла на роботу, все стало еще хуже. В день мы могли быть вместе час-два, и ее это устраивало, меня – нет. Пол года жил с ощущением, что живу один; даже привык к одиночеству, смирился с ним. Одни выходные она в гостях у матери, другие на роботе, потом в Москву навестить больную подругу… Если не считать время на сон, за шесть месяцев провели вместе часов пятьдесят-сто.

Все очень просто. Не думал, что такое произойдет со мной, таким: умным, красивым, веселым, добрым, внимательным… – Так ему и надо гаду, в другой раз будет знать!

Хотел забрать ее после роботы, когда парковался, увидел, как Маша садится в джип; он ждал ее у обочины. Меня не увидела: не говорил, что приеду. Номера у машины Московские, парень, что за рулем, не местный, стало ясно по тому, как неуверенно ехал по улице, становился не в те ряды.

Не рассчитал со светофором и потерял их. Час ездил по городу, объехал все наши места, все кафе, все рестораны, нигде их не было. Остановился в парке, у моста, просто отдышаться, прийти в себя. Сзади припарковался джип, как не удивительно – тот самый. Маша не узнала нашу машину и в этот раз, просто не обратила внимания.

В парке – пруд с утками. Грязная вода отражала унылый вечер, унылые черные деревья, унылые тусклые фонари, унылых уток, унылого меня, унылую парочку, что сидела под унылой матерчатой крышей летнего кафе.

Хотя, парочка, кажется, не такая уж и унылая.

Я сел рядом. Фонарь над скамейкой не светил: меня не видно. Доносились некоторые слова, но не слушал, не вникал, не понимал… Он держал ее за руку, трогал ее волосы; она улыбалась, гладила его пальцы.

– Алло…

– Ну?

– Здравствуй друг.

– Ну?

– Давай напьемся…

– Чиво?

– Напьемся?!

– Ааа! Ну-у…

– Ладно, пока…

– Шура!! Ты чего приходила та?

– Я думал, у меня есть друг.

– Сейчас говорят – Фрэнд. У меня есть один знакомый, доктор – он мне все объяснил. Его Антон зовут.

– Сергей – ты мне друг?

– Надо подумать…

– Не думай долго, друг не сильно нужен… Нужен собутыльник.

– А – это конечно… Наливай.

– Скажи куда, и я заеду.

– Записывай.

– Запомню.

– Карла Маркса сто девять. Записал?

– Да.

– Город, Кривой Рог.

– Это в Украине?

– Ну конечно…

– Ты в командировке?

– Ага…

– Все! Пошел к черту. Ты мне не интересен.

– Тоже, был рад тебя услышать!

– Пока.

– Подожди…

– Жду.

– Как там погода, в Питере?

– Тепло.

– Чо тада звонишь?

– Пока Серега! Давай, удачи…

– Маша?

– Да.

– Московський товарищ?

– Что ты сказал?

– Я скорее… спросил…

– Ты что-то знаешь?

– Ничего не знаю.

– Говори.

– Угадал, да?

– Номера Московские. Ну…

– Это давно было… Года два наверное… У Маши на дне рождения была такая – Тая – помнишь? Такая ууух!.. Мы с ней тогда ааах!..

– И?

– Ну ты вспомнил?

– Да помню я ее, – говорю. – У ее брата с Димоном, какие-то дела. А вообще она… поблядушка, бабушка отечественного хламидиоза… Так что, зря ты это…

– Не наговаривай. Я ее весь вечер уламывал…

– Она тогда ублажила почти всех приглашенных, для избранных – секс в ванной.

– Ни хрена, не в ванной!..

– Не знаю? Лоджия использовалась как петтинг-холл. Везде, разные инструменты…

– Плохой ты человек – завистливый…

– После душа она выдавала серу в тюбиках, от лобкових вшей, и этот… тенидозол или треханазол…

– Блин

– Ребята с роботы ее называют "Голливуд".

– Голливуд?

– Кричит сильно, когда…

– Кричит, правда… но ты все врешь! А какие таблетки давала?

– Брат… Мне жить не хочется…

– Не переживай, я здоров!

– Расскажи про него…

– Про кого? А… Вот дура… обидела моего мальчика… Ничего… Знаю одно место, там такие цыпы, и недорого…

– Ладно… какая разница? Пока…

– Что, будешь делать?

– Для начала напьюсь.

– Это понятно, – это я одобряю, а потом?

– Скотина ты, что ж ты мне не сказал? Скотский мир… Все, пока!

– А ну смирно! Кто скотина?..

Сергей разозлился, но резко, что не свойственно его вспыльчивому характеру, осекся. Сказал мягко:

– Не обижай меня, друг… Я, правда, не знал. Тая рассказала. К Маше, несколько раз, приезжал какой-то крендель из Москвы. Старая любовь, с института еще. Но она вообще никак… Не приезжай мол, все кончено, другого люблю. И все, понимаешь? Тебе не сказал, потому, что… незачем. Ты такой счастливый тогда был, а это… ее прошлое, понимаешь? Сейчас-то, конечно… надо было сказать, теперь это касается и тебя, а тогда – это было только ее дело, понимаешь?.. Ну не молчи, Глеб!..

Отключился, сунул телефон в чехол. Сергей набрал меня. Маша услышала мелодию (рингтон у меня оригинальный, сам сделал – есть такая программка). Да, помню, смотрит она прямо на меня, долго так смотрит, но знаю – не видит. Я в темноте. Теперь, думаю, я буду долго в темноте.

Отключил телефон совсем. Посидел несколько минут и ушел. Того, что увидел вполне достаточно, зачем себя мучить. Все кончено.

И все-таки не удержался, позвонил уже из машины, просто услышать голос, никаких разговоров, просто голос…

– Да.

– Добрый вечер, Машенька.

– Ага. У тебя странный голос.

– Простудился.

– Я задержусь на роботе. Ужинай без меня, – говорит.

– Могу забрать.

– Не надо… Столько роботы… Не знаю, когда закончу.

– Правильно, старайся, директор обязательно похвалит.

– Директриса, – поправила Маша.

– И она тоже, – говорю. – Целую тебя нежно.

– Ага.

– Поцелуй и ты на прощанье.

– Тут люди.

– Когда, это тебя останавливало?..

– Все… Дома… Пока…

– Прощай…

– Зачем – прощай? До вечера.

А вот теперь все.

Написал письмо, длинное такое письмо: сначала плакал, потом ругался, пророчил страшное, даже угрожал. Как хорошо, что пролил на него остатки коньяка. Порвал, выбросил в ведро, вместе с пустой бутылкой. Записка была короткой:

"Уехал командировку Уходи Даю неделю".

Наспех собрался, набрал – ерунды какой-то. Все забыл: и бритву, и щетку, и шорты не взял. Очень пьяный был, с собой разговаривал, смеялся, кричал чего-то. Бросил в сумку зимние ботинки и дубленку, увидел газету, позвонил в туристическое агентство – первое, какое попалось.

– Хочу в Баден-Баден!

– Добрый вечер.

– Хочу в Баден-Баден!

– Поздно, я сейчас не смогу помочь, позвоните завтра.

– Почему? Баден-Баден на вечер закрывают?

– Тут никого нет? Я охранник.

– В Баден-Бадене никого нет?

– Всего доброго, позвоните завтра.

Телефонные гудки прервали разговор. Я рассказал им все, что думаю, про их паршивое агентство: "так грубо со мной еще не разговаривали!", требовал директора, грозил тотальным уничтожением им и всей бездушной половине человечества.

Всю ночь бродил по каким-то гадюшникам. В три утра нашел себя возле закрытого клуба. Пьяный человек дышал в стеклянные непроницаемые двери, протирал их рукавом, рассматривал свое отражение, опять дышал, и… Через час, я понял, что это бессмысленно и поехал домой. Сумка исчезла, но деньги и паспорт оказались со мной. Приехал на такси, долго смотрел в черные окна своей квартиры. "Почему я не дома?" – размышлял вслух, раскуривая очередную сигарету – "Мало того, что без фильтра дали, еще и хрен раскуришь! Вот уроды, сигарет уже сделать не могут! Что за страна?! А!.. Пачку не с той стороны распечатал. Все равно, все сволочи…"

Окна холодные, чужие – "Может я дома, там, за этими окнами – сплю, и Маша рядом, обняла меня, а это, просто, сон?.." Немного очухался, поймал такси, поехал к маме.

Проснулся утром с головной болью. Наверное, тогда и начал блевать желудочным соком, раньше такого не было.

Ни с кем не разговаривал, даже маме ничего не объяснял, только заму позвонил, предупредил, что буду через пару недель, несколько распоряжений, и все… Утром следующего дня прилетел в Турцию.

Три дня не просыхал, их не было, утонули в гуле туалетного бачка, вместе с желудочным соком, скрылись в бурлящем потоке "ручного водопада". На четвертый день начал ходить, сначала неуверенно, по-над стенкой, вдоль перил над опасными ступеньками, на плечах злого метрдотеля, но двигаться, перемещаться, жить; тело взбунтовалось, требовало еды, сна и женщин. На лице появилась мимика, через пять дней произнес первые слова, через шесть – уже читаю по слогам, еще день и можно цеплять на грудь значок ГТО.

Дима позвонил на пятый. Последствия пищевого отравления еще ощутимы.

– Ку-ку.

– Привет Дима.

– Ни слуху, ни духу, появился в сети, значит, созрел, думаю – позвоню, пока в оборону опять не ушел. Как отдыхается? Как водичка?

– Еще не выходил, говорят, ничего.

– В Турции, да?

– Вроде.

– Никто ничего не знает, где, что? Пропал человек, нет человека. Через аэропорт узнали… Даешь ты, однако. Роботу бросил, невесту бросил…

– Дима, я…

– Нет, не думай, я так… Просто, как вообще?.. Понимаешь? Я предупреждал тебя по поводу Маши… Предупреждал, – ты не слушал. Итог – вы расстались. Звонит, спрашивает: "Где он?" Ну, я узнал. Успокоилась. Переехала к родителям, в Москву уезжает, завтра. Надо ее наказать Глеб, проучить надо… Да! Давно хотел сказать… по поводу роботы… Молодец! Так взялся… раскрутил… Вот это хватка… Бульдог! Другие бегают – "Дмитрий Дмитриевич, а как тут?.. Дмитрий Дмитриевич, а как там?.." Ты, все сам: сделал, порешал – вот вам результат. Инициативный, практичный, самостоятельный. А строительство какое затеял – голова. Инвесторов набрал каких-то, ну, и мы тоже… Торговые центры… Думаю, пойдет. Сколько ж ты объектов сразу тянешь?

– Дима… Давай уже… Затянул вступление…

– Да. Знаешь, я люблю тебя, как… как младшего брата…

– Дима…

– Да. Ты свободный человек… теперь. А я деловой человек. Может, это слегка преждевременно, может… может, еще как-то, но ты взвесь, ты подумай…

– Дима…

– Да. За Лидой… приданое…

– Дима!..

– Слушай, не перебивай. У тебя четверть… Я даю тебе все. Еще семьдесят пять. Ты знаешь, какие это деньги. Ты на волне, твое время… Через пару лет, в два, в три раза… Прогнозы друг, сейчас это такая тема… Родится первенец, и волью в тебя, хорошо волью. Никуда уже не денешься, и я… не пожалею. Мне этот бизнес не нужен. Знаешь, каким деньгами ворочаю, на какие средства живу.

– Она не станет со мной жить, она уйдет.

– От тебя? Нет. Сама мне сказала. Чего бы я пыжился? Да и… не уходят от таких… Это Машка – дура, еще приползет. Ты не простишь, я знаю, она знает: ты у нас гордый. Лида никогда бы так не поступила. Никогда.

– Я не люблю ее.

– А кого ты любишь? Эту пигалицу? Любишь, когда об тебя вытирают ноги? Ты не спеши. Прикинь. Посчитай.

– Лида – добрый человек, я даже по-своему ее люблю, и тебя тоже – по-своему, Машу… Но я скажу – нет. Я сделаю ее несчастной, нельзя так, нельзя…

– Раньше не спрашивали, женили, и были самые крепкие семьи. Представь – ты уже не лопушок из Купчино, ты член нашей семьи, уважаемый человек…

– Ты не слушаешь меня…

Дима разозлился:

– Что ты там устроил с этими центрами?.. Затеял строительство, без документов! У тебя на руках нет бумаг! На что надеешься? На авось?! Построишь центр, знаешь, сколько заломят за оформление!

– Дима, не первый год замужем. Знаю, что делаю.

– Ты зашился. У тебя восемь параллельных объектов. Половина, вообще без документов. Калькуляция – дерьмо. На супермаркет, в полтора раза превысили лимит. Кто, скупал дома под снос? Что за цены? Это не Рублевка мальчик!

– Не дави на меня. Я знаю свою роботу. Сейчас строю холобуды, оформляю, сношу все нахрен, и строю центр. Так делают в Европе, так делают у нас, что тебе не нравится? На смете по Супермаркету – твоя подпись.

– Подсунул, да?..

– Недвижимость дорожает, строй материалы подросли. И вообще, знаешь?..

Дима, уже спокойней:

– Да я не говорю, что прямо…

– Я соучредитель. Найдешь, за те же деньги директора, с моим опытом и мозгами – только за! Мне в Москве предлагают в три раза больше, – я здесь, только потому, что тут моя доля.

– Хочешь стать "тихим вкладчиком", не выйдет. Долю имеет только тот, кто работает на предприятии.

– Я продам тебе свою, недорого. Я нежадный.

– Как заговорил. Роботу, бегает – ищет, фрондит. Спаскудился ты Глеб. Уже и пожурить нельзя…

– Дима, я не ищу роботу. И ты прав, ты должен принимать участие, – мне нужны твои советы, но не так: Раз в пять лет позвонить и вылить на голову ведро помоев…

– Погорячился я, но…

– Я понял тебя Дима. По поводу Лиды… Думаю, нет… но… терять уже нечего… Я подумаю… но мне ее жалко. Я отравлю ей жизнь. Я знаю.

– Подумай. Вот это уже разговор… Отдохни там…

– Все, счастливо.

– Целую.

Потом ругал себя: "Вот глупый человек, ну зачем дал ему надежду, теперь не отстанет. Возьму, год на раздумье. А там, может, и вправду…"

Машу не видел почти год; она звонила несколько раз: я сбрасывал звонок. Пришло два сообщения: «Надо встретиться» – я не ответил. Так, я остался один.

К маме не переехал, жил в квартире отчима. Понравилось одному."…но одиночество прекрасно!" – слова песни. В них большая доля истины, но только доля… Дома почти не был, ушел в роботу. За неуплату – отрезали электричество, все порывался оплатить, но как-то привык: темнота, свеча, книга – эта темень и тишина гармонировали с моим внутренним состоянием, отражали его. Счастье для меня – смеяться в солнечный день и тосковать в дождь. Как вовремя пришла зима, холод, темнота… Мрак, мне нужен был мрак, даже в белые ночи, плотно закрывал окна шторами.

…ну, ни-то чтобы, совсем один, иногда встречался с одной замужней особой, но это почти не грело. Не мог с ней долго – час-два – все: встаю, одеваюсь: – Не поверишь, дел по горло!.. Бежать… бежать… Опаздываю…

– Мужики свиньи!.. Получил свое, да? Все, побежал?!.

– Ты, можешь, называть свиньей меня, но зачем ты так про ребят?!

– Когда теперь?

– Всегда рад тебя видеть, но сейчас столько дел, столько дел… Дня через два созвонимся, можно будет встретиться…

– А через два дня, скажешь…

– Светочка, не я придумываю правила, подозреваю, земля крутится не тридцать километров в секунду, а все шестьдесят… Никуда не могу успеть!

Я был у нее не один такой. Моего зама, тоже заставляла испытывать чувства вины. Тоже, долго с ней не мог.

20

Это была тяжелая ночь: чуть не попали в аварию, потом, морочили голову в участке, потом, по ней били; все это вперемешку с большим количеством спиртного, шишками, ссадинами и тошнотой.

Антон был против этого ресторана, я тоже. Два голоса против двух, пришлось, подчинится большинству.

Семь утра. Стоянка забита машинами. На улице курили красноглазые мужчины. Громкая музыка, и топот танцующих ног. Крики, смех, посуда гремела, кто-то звал Колю, Нина плакала, сморкаясь, в черное боа пышной брюнетки в откровенном вечернем платье.

"Не плачь Нина, не плачь!" – успокаивала брюнетка, одной рукой хватаясь за перила, другой придерживая за волосы рыдающую подругу.

Зачем она плачет, думаю, – вот я, умираю и не плачу.

Сергей подтолкнул в спину: – Чего уставился, пьяных баб не видел?..

– Нинку обидели…

– Мы отомстим за Нинку… потом…

Игорь шел впереди, повернулся: – А что, сегодня за праздник, откуда столько людей?

Антон сбоку от Сергея, но обратился почему-то ко мне, оглянулся, сказал:

– Там, наверное, все занято, давайте не пойдем.

– Коней на переправу не меняют, Антон.

– Глеб прав, – сказал Сергей. – Кони на переправе не линяют.

Игорь крикну: – Коней на переправе…

Не расслышал, музыка заглушила; из вежливости, улыбнулся белорусу, он засмеялся, я показал знак – класс. Игорь кивнул, и вдруг потемнело. Я потерял друзей из виду. Вокруг толкались незнакомые. Смеялись, дышали в лицо и толкались. Источали запах: пота, косметики, алкоголя и толкались. Ходили по ногам, терлись о бедра, и…

С трудом пробился сквозь толпу, вынырнул возле бара, протиснулся возле кресел – вырвался на свободу. Танцевали, оказывается, только возле входа – там на возвышении несколько музыкантов: ударник, гитара, третьего не видел, он за колонками. Зал большой темный, много столиков, были свободные. Красная скатерть, притушенный желтый свет ламп, клубы дыма. Что-то далекое, из другой жизни; я соскучился по этой атмосфере.

Увидел Сергея, он мне помахал, крикнул, но я не услышал. Антон сидел за столом, нога на ногу, читал меню. "А вот и Игорь, с кем это он разговаривает? Где-то я его видел? – худой, рыжий…"

Я подошел, Сергей подмигнул, показал глазами в сторону незнакомца: – Не узнаешь?

– Нет.

– Привет Глеб! – крикнул мне собеседник Игоря, пожал руку, обнял. – Толстый стал! Кучерявый!..

Спрашиваю шепотом у Сергея: – Кто это?

Не услышал меня, но прочитал по губам, засмеялся: – Вспоминай, давай!

Тот, которого не узнал:

– Не узнаешь меня, ты что?

– Почему? Узнал, – говорю.

Кто же ты такой? – думаю. Откуда они тебя знают, даже Игорь?.. Вспомнил.

– Женя ты?! Женька!! Блин! Восемь лет!..

– Девять!

– Да – девять! Откуда ты здесь?! – Обнялись еще раз.

– Живу в Архангельске… Сразу, после института! А здесь я играю!

– Что?

– Играю… летом… Потом, домой!

– Ничего не слышу, кричи громче! Музыка орет!

Он – мне:

– Музыкант – говорю! Бас гитара!

– Я помню, помню! Ты и в институте играл…

– Что?!

– Помню! Как в институте играл!

– Да, мы учились с тобой вместе! Вспоминай!

– Да уже вспомнил давно! – блин. Садись с нами!

– Нет! Играть надо!

– У вас всегда так орет!

– Что?

– Орет говорю!

– Женя Ефимов! Ну что ты… – вспоминай!

– Музыка у вас всегда так орет?!

– Ааа! Нет! День рождения… Попросили! Сейчас оттанцуют, будет тихо! Тут сегодня дурдом! С семи вечера, и!.. Я пошел…

– Приходи потом!

Женя удивился, что-то крикнул Сергею.

– Он после амнезии никого не помнит! Не расстраивайся! – крикнул в ответ Сергей.

Женя ушел, и музыка сразу стихла. Танцующие разбрелись по столикам.

Спрашиваю у Игоря: – Ты его знаешь?

– Три года играли в одной группе.

– Потом ты перевелся?

– Выгнали.

– Кто это был? – спросил Антон, не отрывая глаз от меню. Видно, так увлекся чтением, что не слышал нашего разговора.

– "Одноквасник", – говорю.

– Понятно.

Закурили. Подошел официант, сделали заказ. Я, таки решился выпить водки, Антон тоже.

Принесли сразу. На всякий случай нашел глазами туалет. Сейчас будет смертельный номер… Алле…

…запил томатным соком, не скажу, что все прошло гладко, но в целом… Еще рюмку, и все… – думаю. – Там пить не буду. Хватит уже.

Кто-то подошел сзади, закрыл мне глаза ладонями. Растерялся, попробовал повернуть голову.

– Нет-нет, нельзя! Угадай кто!

Голос женский густой, с хрипотцой. Очень знакомый.

– А вы не ошиблись? Вряд ли мы знакомы.

– Знакомы, знакомы…

– Говори еще.

Поцеловала шею, чуть ниже затылка.

– Мне это, ни о чем не говорит. Может, мы с тобой, тоже, вместе учились?

– Нет, мы тогда уже все умели.

– Ап.

– Самая отчаянная, самая смелая, самая…

– Бабушка?

– Еще…

– Эта… Подожди… Подожди… Первая женщина космонавт… Как же ее?.. Нет-нет, не говори…

– Самая красивая в мире!

– Наоми Кэмбелл?.. Нет, нет, подожди… Из блестящих… Она еще поет, что-то там… типа?..

– Самая добрая девушка на земле! Ну?

– Все, я озадачен. "Добрая" – сбила с толку, а так, это была бы – Тая.

– Узнал… – Убрала ладони. – Разве я не добрая?

– Ты сказала – "на земле". Ангелы, ведь живут на небе.

– Хитрец… Привет Сережа.

– Здорова. – Подошла к нему, обменялись скользкими поцелуями в щеку.

– Ты, тогда так внезапно исчез. А мне так хотелось пообщаться.

– Слишком много впечатлений. Надо было побыть одному.

– Такой впечатлительный… – Села к Сергею на колени. – Откуда вы здесь, ребята?

Сергей занервничал: – Ой Таичка, извини, присядь пока сюда, мне надо в ту комнатку, попудрить носик…

Пересела на соседний стул; Сергей ушел. Надо же, думаю, – чистоплюй. Верность блюдит. Знаю этого бабника, надолго ли?..

– Глеб, так давно тебя не видела. Ты похудел.

– То похудел, то потолстел, вас не поймешь…

– Вы что, в аварию попали?

– Типа.

– В Карелию едите? Или из?..

– Ты, тоже проездом?

– Нет, не проездом. Я часто думаю о тебе, Глеб…

– Да?

– Ты мне очень дорог… И как друг, и как…

– Хочешь водки?

– Давай.

Налил в рюмку Антона.

– Возьми салат.

– Я запью… За мою подругу. Помнишь, какой сегодня день?

– Вчера. Двадцать восемь. Хорошо, давай за нее…

Выпили.

– Как она? Ей хорошо?

– Спроси сам.

– Она здесь?

– Мы ее день рождения отмечаем. Тут все его друзья и родственники… Такие мудаки. Не хотела отмечать, он настоял, хочет сделать объявление какое-то… Понял – да?

– Я думал, они уже…

– Еще нет, но… А чего так побледнел? В обморок не свались. Из-за нее что ли?!

– Где она сидит?