Текст книги "Другой (СИ)"

Автор книги: Станислав Жейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Я тоже слышал, – подтвердил Антон. – Кто-то ходил. Я даже запах почувствовал, такой…

– Только не надо меня пугать, – говорю. – Имейте совесть. Хватит с меня сегодня и медведя…

– Медведя?! – переспросили одновременно три голоса, с одинаковой недоверчивой интонацией. Только Игорь продолжал звенеть ложкой. Не переставая жевать, поднял голову, оторвал взгляд от миски, кивнул несколько раз и опять погрузился в недосоленную кашу.

– Глеб, ты правда видел? – настояла на ответе Саша.

– Тут, недалеко. Могу, прямо сейчас следы показать… Если повезет, самого застанем… Пошли? Только обещайте, что не будете дразнить и делать ему больно…

– Блин… А я поверила уже… Вот, несерьезный человек…

– Игорь, – говорю, – мне тут не верят. Ты же тоже видел, чего молчишь?

– Да ну их! Странная подобралась кампания; они своим неверием отбивают всякую охоту врать… Но медведя, я все таки видел, – добавил после небольшой паузы.

Я посмотрел на Сашу: – Чего так перепугалась?

– Там что-то есть…

– Где?

– В темноте… Я не придумываю…

– Вот и ты увидела Сашенька, – сказал Игорь, – а я еще в первую ночь… Только, это не зверь… Это другое…

Спрашиваю: – Солнце, хочешь я сяду рядом?.. или… Сергей, обними невесту… Видишь, девушка перепугалась вся.

Сергей проигнорировал.

– Как хочешь, – говорю. Сел возле нее: – Не холодно?

– Ты что… Такой кострище…

– Тебя знобит.

– Кто-то смотрит… оттуда… Аж в ушах гудит.

– Мало ли… Мы ж не на необитаемом острове. Турист какой-нибудь заблудился… Или, Палычу не спится…

– Это не человек… Дышит тяжело… Во всяком случае, не живой, человек…

– Чего вы меня все пугаете?! Я с вами по-хорошему… Про зверюшек рассказываю… А вы мне какую-то нечисть подсовываете…

– Глеб, а я гляжу, ты такой… скептик по жизни, – говорит Игорь. – Я тоже раньше был… Пока на Тисле не порыбачил…

– Тисла?

– Речка такая, в Забайкалье…

Игорь выдержал паузу, заглянул каждому в глаза, отвлекся на костер; еле заметная ухмылочка и тревожный взгляд, обращенный в себя.

Начал:

– Давно это было. Еще в школу ходил. Отец у меня военный, он тогда с проверками по полкАм ездил, оценки какие-то выставлял.

Военные люди добрые, щедрые – кто красной рыбой (киту, тогда в пайкАх выдавали), кто полушубками, "танкачами"(танковые куртки – теплые такие), короче, кто как мог, так оценку и зарабатывал.

А эти, ему предложили пару деньков в охотничьем домике отдохнуть: порыбачить, поохотиться. Сам то он по баням, да наверное, по бабам, а меня значит, в этот домик определил.

"Хочешь? – спрашивает у меня. – Конечно хочу, – говорю". Такой случай прогулять школу. "Но учти, – говорит. – Один будешь. – Не вопрос, – отвечаю".

Оставил меня в этом домике. Ружье оставил… с патронами – удочки, там были. Еды на несколько дней… Не хватило еды; он на пять дней опоздал… В больнице был… В бане пьяный упал на раскаленные камни – ожог второй степени. Оформили, что принимал участие в тушении складов – получил премию от государства… Это, конечно к истории уже не относится… это так…

Три дня я балдел. Охота – так себе… За все время одного зайца убил. А вот рыбалка… Ребята!.. Такого больше, ну нигде не было… Столько рыбы!

На третий день, под вечер бросаю спиннинг. Нереальное что-то… Три раза подряд, с середины хватает и сходит… хватает и сходит… у берега… Вода темная – самой рыбы не видно. Не знаю, как это можно объяснить? – но вот, реально, чувствовал сопротивление… Причем, конкретное такое… Подтаскиваю… ходит леска, что-то там борется… и метров за пять, как вкопанная… Сом, думаю, или щука большая… вокруг коряги видно обмоталась… Эх, оборвет, думаю, – надо лезть. И блесну жалко, и рыбу жалко, и… Страшновато конечно было. Что-то страх тогда напал, в воду лезть… бррр…

Делать нечего, разделся, полез, и спиннинг, значит, в руках держу… Подхожу и подматываю… Иду и катушку кручу… Сергей, помнишь, катушки тогда были – "Нева"… Бррр… Подождите, что-то трясет всего… Сейчас, водички выпью.

Налил в чашку сок, выпил ни на кого не глядя. Весь в себе. Хорошо рассказывает, думаю. Какой актер, а! Так вошел в роль!

– А холодно, – продолжил белорус. – Апрель месяц. Почти, по-грудь залез. Леску подматываю… Чуть перебрал… Спиннинг изогнулся… Я, как раз под ним, получается… Леска натянулась, и… И пошла рыба… Прям на меня… Только, это не рыба была…

Я потом понял… ну и мне рассказали… Весной река разливается… поля всякие, низины затапливает…

Вверх по течению – старое кладбище. Большое. И его тоже, в какие-то годы заливает. Течение сильное… грунт вымывает… И, раз там, в несколько лет, по речке значит… плавают покойнички… прям в гробах.

Мой, без гроба был… Леска натянута, и прямо в лицо мне… Стукнулся… Я гниль изо рта у него услышал, представляете? Ох и орал я тогда…

Глаза у него такие – красные с прожилками… Живые такие глаза…

Я из воды пытаюсь выскочить, и не получается. Бегу медленно, движения ватные такие… как во сне. Удочку, оказывается не выбросил… Тянул покойника за собой… На берегу только разобрался в чем дело…

Ну ничего, пришел в себя. Успокоился. Подтянул к себе мужчинку этого… А глаза-то у гада – закрыты. А ведь были, только что… Блесну свою из под кожи вытащил… Прям возле ключицы, я, его… Рубашка на нем была – желтая выцветшая, и пиджак темный, – я разорвал… и на крючке, такой… старый такой замш, от пиджака… гнилой такой… Запомнилось… Цепочка на шее у него была… не золотая – простая… и кулон. Череп.

Отпихнул я его обратно, в воду… покойника… и он так – буль-буль… и пропал. А цацки эти, я в карман положил… вот сюда, в правый… Ну все значит – ночь. В одежде лег… даже сапог не снимал.

Заснуть долго не мог, все ворочался… но… Заснул. И снится мне, как плыву я, в черной воде… Волочит меня по дну… Лицом по песку… Ил забился в ноздри…

– Ааа!!! – страшно закричал Антон. – Ааа!..

Меня передернуло, Саша упала со стула, Игорь подскочил.

Сергей смеясь, выставил вперед ладони:

– Что ты орешь, дурак?!

– Сволочь, ты схватил меня!.. Он схватил меня за ногу, сзади! За голень! Сволочь!

– Ну и что? Орать-то зачем?

Я помог Саше подняться.

– Мне страшно, – сказала она.

– Антон! Не кричи, перепугал всех!

– Он меня схватил!.. За голень… – оправдывался бородач. – Нельзя за голень!.. Ночь же…

– Все? Разобрались? – спросил Игорь. – Могу продолжать?

Уселись. Я взял Сашину руку, нежно провел пальцем по ладони:

– Все, уже не страшно?

Не глядя на меня, отцепила мою руку, отодвинулась со стулом. Чего она опять злится? – не понятно. Странная она…

– Плыву, значит я, – Игорь, окинул всех беглым взглядом, убедился, что его слушают, продолжил:

– Снится мне значит… черная вода, но видно все хорошо… отчетливо так. Пытаюсь двигаться, но больно… каждое движение – невозможная боль. Шевелюсь еле-еле. В спину цепляется что-то острое, впилось в кости, и тянет куда-то, тянет… Крикнуть хочу: от боли, от страха, от злости… и не могу – во рту вода и грязь, и… Вцепился в камень, но, не удержусь, думаю. Вдруг вижу – ноги! Человеческие ноги… далековато так, но… чувствую запах сырого мяса… Ощущение непередаваемое… Такое чувство голода… Однажды только, наверное, так хотел есть: на картошку, помню, поехали… Не важно…

Подошел он ко мне близко-близко… и выдернул меня из воды. Я за камень держался. Так палец разрезало, как-то… вот тут вот. – Белорус вытянул руку, взялся за мизинец, согнул. – Где-то здесь… Он там и остался… палец. Мизинец, так, по ощущениям.

Вытянул он меня из воды, – а это я. Лицо мое – понимаете? Страшно…

И опять в реке оказался… Боль… такая боль! Душу из меня будто вытянули… Трогаю себя… а нет ее больше… Души моей нет. Все сошлось во мне тогда: и голод, и злость, и сила – такая сила в руках! А нОги – нет. Может, позвоночник перебит, думаю.

Выполз ночью на берег. А пальцы в грязь проваливаются. Видно, дождь был вечером, ползти трудно. Пальцы скользят… Знаете, когда глина с грязью?..

Ползу… на запах сырого мяса. Голод меня зовет… Душа моя к телу чьему-то прижалась, сосет его, но мне лишь крохи с этого пира… капельки. Такие вот мысли в голове – да. Глаза – красные от чужой крови. Налились, пульсируют. Увидел дом. Большой с черными окнами. Во мне все дрожит, желудок заработал: сокращается, дергается от нетерпения. Даже отрыжка, такая – тинная… отрыжка. Я к двери – закрыта. Дергаю ручку – не поддается. Вокруг дома прополз… Только через окна, а они высоко…

Ничего, ухватился за карниз, подтянулся – рама приоткрыта – я руку в окно, и за подоконник. Кровать – возле меня: лежит в ней… он лежит. Он – который – я. Сопит вертится. Я в окно головой. Туго идет. Прижался щекой к стеклу, петлицы ржавые – заскрипели, и…

– Мамочка, – говорит Саша.

– Проснулся. От шума, от скрипа, от страха. А глаза открыть, боюсь. Потихоньку… чуть-чуть… чуть-чуть… веки разжимаю. Вижу: лицо чье-то, к стеклу прижалось, смотрит…

Я зажмурился, сильно, до боли в глазах, и закричал… потом вскочил, и графин… бросил графин со стола, в окно… но там никого не было, и окно не разбилось… рамы открыты, потому что… – Игорь говорил сбивчиво, обрывисто, совсем остановился. С трудом проглотил слюну, запил соком.

Продолжил:

– Окно нараспашку, а никого нет. Ружье взял, зарядил… свет не включал, чтобы видно было, кто там за окном ходит. Укутался в одеяло, и сижу с ружьем наготове… всю ночь сижу, боюсь от окна взгляд отвести.

Но под утро успокаиваться начал, даже покимарил немного. Вот, думаю про себя – малолетка. Сильно впечатлительный, думаю: вот и снится всякая дрянь. Солнышко вышло, припекает. Я осмелел. Окончательно уже решил: все это подростковая фантазия, мнительность. Жмурика увидел, вот и… На улицу вышел, специально без ружья. Перед собой, чтоб потом, стыдно не было.

Вышел… вышел значит… Нет-нет Сашенька, не переживай, ничего страшного не было, просто… Вокруг дома – полоса, как мешок тяжелый тащили. Во только не тащили… сам он себя тащил… В грязи, вдоль полосы – следы. Руки, руки… – не руки, а кисти… блин… ладони… Вот, как он полз… все видно. Под карнизом… под окном – тем, все в грязи… и окно грязное. И как увидел я это окно… Тот самый страх – ночной. И рвать меня начало… грязью. Ну, может не грязью… вечером чернослив ел, хотя… не похоже чтоб… Не важно.

Прошел я весь его маршрут. Где он выполз из реки и где заполз… видно все было, после дождя… очень хорошо. Лоскуток замшевый – возле воды, на коряге…

Выбросил конечно цепочку с черепком… в воду. Сразу выбросил…

Вот, как бы и вся история… Почти вся…

– Почти? – спрашиваю.

– Даже не знаю… стоит ли?.. Я и забыл уже, про случай этот, а тут… Ладно, ерунда…

– Какая еще ерунда?! – спросила Саша. – Рассказывай до конца… байку свою…

– Байку?!. Значит – байку! – Игорь, будто обиделся, разочарованно ухмыльнулся.

Я бросил в костер дров, отошел к столу, сел, закурил.

– Честно говоря… – Белорус задумался. – Ну, ладно… Залез я сегодня в воду, гляжу – блестит что-то у ног. Поднимаю…

– И что? – Испугалась Саша.

– Вот! – Игорь положил руку на стул, не спеша убрал, а там…

…конечно же цепочка, и кулон в виде черепа. Я даже не докурил, так интересно стало.

Такие цепочки с черепами, продают (по доллару (можно торговаться)) на диких пляжах, не сильно переборчивым туристам.

Скорее всего, и вправду нашел, а потом и история сама собой придумалась. Хотя, мог и заранее подготовиться. Страшилка-то интересная.

– Подари, – говорю.

– Ты что? Не страшно? Может, выбросим?

– Жалко. Такая вещь, такой путь проделала…

– Игорь, а может, – это все-таки не та цепочка? – спросила Саша.

– Думаю, не та… Просто, очень похожа… Один в один. Просто, совпадение, наверное…

– Нет Игорек, – подумав, возразила девушка, – не совпадение. Не похоже… Антон, как думаешь?

– Совпадение конечно…

– Вот и хорошо. Антоша сходи, пожалуйста, к озеру, набери ведерко воды, я посуду обмою…

Бородач посмотрел в темноту, потом на Сашу, опять в темноту, снова…

– Сашенька, – говорит, – это нечестно! Почему – ты всегда моешь посуду? Завтра утром, я сам все помою…

Девушка кивнула, улыбнулась, думаю, другого ответа и не ждала.

Я историю вспомнила, – сказала она. – Сестра двоюродная рассказывала. Прямо как у Игоря… И тоже все правда. Все равно не усну сегодня… хотите расскажу?.. Слушайте…

В деревне, где живет моя сестра, угорела семья. Бабка и двое детей – мальчик и девочка. Родители на неделю уезжали, приехали – дома все мертвые. Дымоход забился, и угорели – такое бывает.

– Слышал эту историю, – говорит Антон. – Это, которых без вскрытии похоронили… Вранье… У нас всех потрошат…

– Если знаешь, так и помолчи… и вообще – это другая история…

– Та самая… Похоронили их втроем, так?.. Бабка стала по ночам в дом ломиться… к родителям детей, и говорит: "Мне надо рассказать… Мне надо рассказать!.." А те, не пускают ее в дом – тоже, дураки такие – можно подумать… Десять дней она ходила, а те, с ума сходят, не знают куда деваться. И в церковь… и святить… и попы и заклинания – ничего не помогло. Раскопали бульдозером могилу бабки, задели гроб мальчика, а он как выскочит, пробежался и помер… Раскопали девочку, а она мертвая, за косички держится, – так? Ха-ха!.. Я говорил – знаю!

– Не та история!

– Та. Ну расскажи свою!

– Не буду… Настроение испортил…

– Давай-давай!

– Антон, не преставай, – попросил белорус. Посмотрел на Сашу, подмигнул мне, Сереге:

– А хотите я расскажу?

– Продолжение? – спрашиваю.

– Нет. В моей жизни было две странные истории. Одну рассказал… Давайте, тогда и другую…

Возражений не последовало. Игорь начал:

– В трех километрах от китайской границы, есть поселок "Биллитуй". В Советские годы там был военный городок, сейчас, наверно, уже нет… Расформировали пади все…

Городок – четыре четырех этажных дома и школа. Кругом – голые сопки. Это такие, высокие холмы. И не горы, и не холмы – что-то среднее. Ни леса, ни реки, ничего… только сопки и железная дорога. Вдоль дороги – посадка. Поезд ходил два раза в неделю.

Что-то я затянул…

В общем – стали пропадать люди. Солдат, потом, кто-то из местных, учительница моя по литературе, тоже пропала… Искали везде: с вертолетов, на машинах, солдаты пиками, каждый сантиметр… Не нашли. Как испарились. Мне гулять месяц запрещали… да и с кем гулять?.. Улицы, как вымерли. Но, время идет, надо как-то жить дальше…

В десяти километрах от нас обломался товарный поезд. Где-то там, на запасных путях, его и оставили. Вагоны были китайские; на них висели маленькие, красивенькие такие блестящие замочки… Жутко-красивые цацки. Я их потом использовал как кастеты.

Пошли мы туда. Я, и трое моих товарищей. Посрывали этих замков, назад идем. По железной дороге, вдоль лесонасаждений.

Темнеет уже – торопимся.

Васька – друг, говорит: "Живот крутит – не могу. Полторы минуты подождите, пацаны".

Мы ему: "Давай-давай. Только быстро чтоб, как десантник…"

А он: "Я при вас не могу. Я в посадку… Я быстро, одна нога здесь…"

Ждем его минуту, две, десять… Кричим – не отзывается.

В посадке кусты начали трещать, будто бегает кто-то. Мы кричим Ваське, чтоб дурака не валял, и так не видно ничего, а пока домой доберемся…

Не он это, – говорят друзья. Я и сам понял, что не он. Треск такой, что…

Появился Вася, совсем с другой стороны. Вроде он, а вроде и нет… Кричу: "Вася – ты?!" Молча идет, не отзывается. Опять кричу. Молчит. Друзья не сговариваясь рванули по железке к дому. Я им: "Стойте! Куда Вы?!.

"Беги дурак… не видишь что ли?!" – в ответ.

И самому страшно, и друга оставить не могу. Стою. Будь, что будет, думаю.

Подошел ко мне, близко. Сел на рельсу. Молчит. Не могу узнать его… Вроде он, но только какой-то старый…

"Я нашел их, – говорит.

– Вася, это ты? – спрашиваю.

– Нашел их. Теперь меня наградят… – говорит.

– Пошли домой, а..? – За рукав тяну его.

– Как же я их теперь оставлю? Висят… почти не шевелятся, – говорит и улыбается. И как-то странно говорит, как чревовещатель, не раскрывая рта. Трудно разобрать слова…

– Кто висит? – У меня сердце в пятки…

– Пятеро… Пойдем покажу, – говорит.

– Мертвые? – спрашиваю.

– По запаху да, а так… – Смотрит на меня и улыбается.

– Федоровна, тоже там? – спрашиваю (это учительница наша, что пропала).

– Ага, – говорит. – Тебя спрашивала".

И опять по посадке треск. Вот-вот кто-то вывалится оттуда.

"Бежим! Бежим скорее!" – кричу. А друг скривился, мне вдруг показалось, что у него губа оторвалась, и вдруг засмеялся, смеется, остановиться не может. Не хорошо смеется, как больные люди, скорее не смех, а…

Оставил его, не выдержал. Бегу, а слева от меня посадка трещит, так будто бегемот по ней ломится. Долго еще слышал, как друг сзади смеется, но треск сучьев, заглушил.

Вдруг, шум этот обогнал меня, метров на двадцать вперед ушел.

Я остановился. Куда бежать? Если в посадку – это конец. Я так быстро, как он не смогу. Пытаюсь отдышаться, сердце колотится. Вижу – тень, на дорогу выползает. Как бы тело, но прозрачное. И на меня… прям на меня кинулось… Я к деревьям… Повезло – там кусты густо посажены, увяз бы и конец, – а тут тропинка, и я по ней… Он по кустам, за мной… Я бегу, как робот, как машина… Земля подо мной мелькает, и я заранее, как-то угадываю куда повернет тропинка. Перепрыгиваю поваленные деревья, срезаю через не высокие кусты, где-то поднырнул, где-то перескочил, чувствую – отрываюсь. Не успевает он за мной. Тропа на железку выскочила, и я опять по шпалам…

Да, эмоционально рассказывает Игорь, – в очередной раз, заметил я про себя, – нет, все-таки актер он хороший! И опять, так машет руками, что… А может, это гипноз? Вот так, смотришь на него, слушаешь, и всему веришь, ни можешь, не верить. Посмотрел на остальных и они притихли, рты пораскрывали. Хотя, страшилка-то средненькая… Харизмой берет, паразит. Делает с нами, что хочет… Ну-ну, что дальше? Догонит тебя начальник депо, или?..

Игорь:

– Оторвался я метров на сто-сто пятьдесят. Посадка заканчивается, впереди уже фонари светят. Тусклые такие фонарики. Там вообще с иллюминацией слабо было… Два фонаря на перроне, и те на ночь гасили: на случай ночного вторжения "вражеских оккупантов". Хоть не много, но грели меня, и вдруг, ни с того ни с сего – гаснут. И вой… такой пронизывающий вой сзади услышал… Громкий, протяжный… Луна вышла – прям фильм ужасов. Споткнулся, упал и ногу вывихнул. Встать не могу, хриплю, как загнанная лошадь.

И вдруг тихо стало. Сперва, только себя слышал, а потом… вроде плачет кто-то. Звонко так, но и приглушенно, будто шакала подушкой душат. А потом, думаю, нет – человек. Новорожденные так сопят… На коленях, на четвереньках но потихоньку, потихоньку… страх сильнее боли. Ногу подволакиваю, но вперед, вперед…

На дороге сверток. Подхожу, смотрю – вроде кукла, а вроде и нет, ребенок… маленький совсем – грудной. Приглядываюсь, а лицо у него – восковое и старое-старое. И рот… леской зашит.

– Все! Капец! – сказала Саша.

– Что? – спросил Игорь.

– Я больше не засну… Никогда… Что ты такое рассказываешь, Игорь?

– Да уже рассказал, в общем-то…

– Это что, конец истории?

– Да.

– А ребенок?

– Он меня не догнал, он же в пеленках был.

– Ты оставил ребенка?

– Это, не мой ребенок!

– А с другом, что? А людей нашли?

– Не знаю. Я на утро уехал в охотничий домик… Ну, я вам рассказывал… а оттуда меня отец забрал уже в другой городок – "Дасатуй". Потом в "Гусиноозерск" – через три месяца, а потом… Мы тогда много переезжали, бывало, даже вещи из КамАЗа не доставали. Месяц, два и в путь. Мы на уазике, а сзади КамАЗ. По диким степям Забайкалья. Папа смотрел в окно и говорил: "Ну и дичь!.."

Антон закурил.

– Саша же просила, не курить при ней, – говорю.

– А… Да… – Затушил.

– О чем задумался, друг? – спросил Игорь у Антона.

– Да так… мысли…

– Если есть, что сказать, не держи в себе. Поведай.

– Нечего мне поведать…

– Ты уверен?!

– Да.

– Точно-точно? По глазам же вижу – хочет человек сказать, но молчит… Аааа… – Махнул рукой. – Не готовы мы еще к интеллектуальному штурму космических абстракций…

Бородач взглянул на Сергея:

– Не знаю, как это объяснить, но… – Про леску и ребенка – это мой старый сон… и, вот… – Вытащил из кармана, положил на стул бумажку.

– Что там? – настороженно спросил Игорь. – Я возьму.

– Возьми.

– Интересно.

Игорь развернул, сложенный в несколько раз рисунок.

На весь лист – шар головы, рядом маленькие овалы ушей. Глазки узенькие, как у китайца. Нос – две дырочки. Рот приоткрыт, внутри молния, которая заканчивается гигантской иголкой.

– Откуда это у тебя? – испуганно спросил белорус.

– В кармане был.

– Сам и нарисовал, не помнишь просто…

– Бред. Концовка твоей истории – ребенок. Ребенок из моего сна. Ты нарисовал! И подсунул… Но, откуда ты знаешь?

– Во-первых, я ничего не подсовывал. Теоретически, конечно, я могу знать твои сны, ведь ты проспорил мне душу. Но зачем мне – это? У меня, на нее, совсем другие планы…

– Так, все! – сказал Антон. – Мне надо туда.

– Куда? – спрашиваю.

Антон ткнул пальцем в темноту: – В самое логово. Кто со мной?

– Дураков нет, – говорю. – И тебе, отходить от лагеря, не советую.

– И что мне делать?

– Терпи.

– Час терплю… Глеб, а ведь мне надо тебе, кое-что сказать.

– Надо – говори.

– Тет-а-тет.

– Ребятам не понравится, что у нас секреты. Это не по товарищески. Ребята! – крикнул я зычным голосом пионер вожатого. – У некоторых наших товарищей появились секретики. Я не стану молчать! Подобная близорукость, в условиях тотального противостояния общественных единиц, была бы непростительной ошибкой? Консолидация, монолит, единоцентрие – под угрозой. В преддверии митинга, я как глава комитета, как избранный лидер ячейки требую: пригвоздить к позорному столбу: нерадивых, отколовшихся, единоличников и прочих заблудших овечек…

Антон потянул меня за руку:

– Пойдем… Это интересно. По дороге расскажешь…

– Возьми Серегу. Я боюсь тебя… У тебя в карманах странные рисунки…

– Пойдем…

– Почему, я?

– Ты, нужен. Именно ты. Есть разговор. Пошли…

Отошли метров двадцать, но до туалета не дошли. Антон сошел с тропинки, уперся рукой в дерево, и…

– Ааа..! Когда, долго терпишь… Секс отдыхает!

– Подозреваю, ты сказал, все, что хотел?

– Погоди-погоди…

Капитан вернулся на тропинку.

– Странные вещи у нас происходят, – говорит.

– Ты, про бродячих покойничков? Для этих широт, это нормально… Они ж после дождя, как грибы…

– А я серьезно.

Антон закурил. Я тоже.

– Игорь – мистификатор! – говорит. – Сатанист. Он готовит какую-то колоссальную каверзу… И птица эта странная, знаешь, я ее не ел…

– Бензин в баках есть?

– Да, а что?

– Ты кидаешься в ноги, я бью стулом по голове. Хорошо, что ты сам предложил. Думал, ты с ними за одно… Тела сожжем… Прах расфасуем в чайные пакетики…

– Не веришь… Я понимаю…

– Сделаем свою религию. Братство белых капитанов, а?!

– Помнишь, сумку, которою ты уронил?

– Не ронял никаких сумок.

– У нас аккумулятор подсел, а вы пошли за Сашей… Позвонил Игорь. Говорит Сергею: надо Глеба разыграть, он, говорит, сумку уронил, и перечислил все, что в ней якобы разбилось… Было такое?

– Ах вот оно что! Ах вы сволочи… А я ее все выглядываю. Переживаю. Все, думаю, про сумку эту как-то быстро забыли? А шуму-то, шуму было…

– А вот картинка – это не фокус. Это сон. Он не мог знать…

– Ладно. Спи спокойно, – говорю. – Ты в первую ночь на пристани, напился, и сон рассказал…

Антон выдохнул облегченно: Правда?

– Кажется, да.

– Кажется?

– Я тоже, не сильно трезвый был. Так что живи… Заводи детей… Только осторожней с леской и иголками…

– Знать бы точно, рассказывал или нет…

– Ты, правда, врач?

– Да.

– Хирург?

– Ну.

– Пойдем, выпьем "сорокогРадостной" жидкости. Чтобы люди никогда-никогда не болели… А-то ведь, не дай бог, они к тебе придут…

Вернулись. Игорь опять что-то рассказывал.

Я перебил:

– Вы еще долго планируете этим заниматься? Спать никто не хочет?

– Ага… спать, – сказала Саша. – Вам-то хорошо, а мне ведь, тоже туда надо…

– Проводить?

– Ладно. Дотерплю.

Сергей встал, взял ее за руку: – Пошли… Тоже, будешь терпеть…

– А если он выскочит?

– Если выскочит… Ты главное беги за мной, старайся не отстать…

– Только быстро не беги, – попросила Саша.

– А ты не кричи и не цепляйся за одежду. И не бойся. Если что, я тебя утром найду.

– Возьми фонарик.

Сергей полез в палатку за фонарем; Антон налил мне и себе водки, Саше в стакан вылил остатки вина: – Для храбрости, Сашенька.

– Думаешь, храбрых не едят?

– Анестезия, – говорю. – Алкоголь, хотя бы, притупит боль.

– Говорите тост, – потребовала девушка.

– Актуальный или банальный? – спрашиваю.

– Добрый.

– Соседка моя, по этажу, работала в морге техничкой. Мыла всякие тележки, каталки, инструменты кипятила…

– Добрый тост?

– Очень добрый… Вот… И вот в холодильник привезли новеньких, свежатинки – как у них говорят. Увидела она, что у одного старичка – золотой зуб. Не позолоченный, а именно золотой. Взяла плоскогубцы, отвертки разные, и за дело. И так и сяк – не подступиться к зубу: челюсть сжал как Пикбуль. Через пол часа, таки разжала, быстренько вставила между челюстей отвертку, тыльной стороной – за которую держатся, и значит, плоскогубцами зуб тянет. Дерг-дерг, дерг-дерг, – никак, но вдруг пошел; от радости хватку ослабила, зуб выскользнул из зубцов, и в рот упал. Она палец в рот, а рукоятка у отвертки скользкая, не удержалась, выскочила, и, челюсть – клац. Палец, там и остался. Так и ходит теперь, без пальца.

А пожелание мое такое: Выпьем за то, чтобы мы всегда, в любой ситуации, при любих раскладах, могли за себя постоять.

Выпили.

– Все ребята, спокойной ночи, – говорю. – Вы скоро?

– Да. Сейчас, только быль одну дорасскажу, – сказал Игорь.

– Сашенька с вами ляжет, конечно, а я в ее палатку… Удобно, никто не храпит под боком…

– Цепочку возьми, ты ж хотел.

– Ааа… Ну, давай.

Цепочку с кулоном положил в нагрудный карман.

– Приятных сновидений, – сказал белорус.

– Может со мной? У меня куча места.

– Нет, не хочу вам мешать.

– Кому – нам? Я один.

– Тебе, так, только кажется. Ложись, потом расскажешь…

Заснул быстро, но меня разбудили. Сначала Игорь залез, что-то искал, не нашел, вылез. Потом он громко начал свою историю. Я попросил его тише, он чуть сбавил. Потом Саша спросила, нет ли в палатке ее свитера, я опять проснулся, свитера не было. Сергей искал подо мной сигареты. Последним был Антон, дернул меня за ногу:

– Не спишь?

– Уже нет!

– Извини… извини…

– Ты чего хотел-то?

– Показалось, ты с кем-то разговариваешь…

– Я ни с кем не разговариваю! Хватит тут шляться! Люди вы или белые карлики?! Совесть у вас есть?!

"Белые карлики", потому что, Игорь минут двадцать, пока мне не давали спать, рассказывал историю про белого карлика. Если коротко, то:

На Онеге с недавних пор лед стал очень опасным. Местные рыбаки прокляли ноябрь – месяц, когда появляется этот самый лед. Каждый из них потерял друга, товарища или знакомого. Лед такой тонкий и острый, что врезается в моторные лодки, разрезает, чуть ли не до половины. Были случаи, когда отрубал рыбакам конечности, нескольким, даже туловище отсек.

А виной всему белый карлик. Немногие спасшиеся, видели его на берегу в те злосчастные минуты, когда…

Карлик внебрачный сын рыбака и немой сумасшедшей, что жила на одном из местных островов.

Он ходил в белом мешке, из пластиковых нитей, с прорезями для рук. Белым, его назвали еще при жизни.

Карлик воровал домашний скот, нападал на людей в лесу, кусал их и вообще вел себя неподобающе.

История длинная: то, что я рассказал, только предыстория. В ноябре местные рыбаки его поймали и утопили. И началось…

Я заснул, еще до того как мстительный покойник уничтожил рыбацкий поселок, но опять ненадолго («уснул» ненадолго). Саша дернула меня за большой палец ноги:

– Ты спишь?

– Ааа?

– Я хотела, пожелать тебе спокойной ночи.

– Мне?

– Да. Спокойной ночи, Глеб!

– Ааа?

– Мы спать. Осторожней тут.

– Ааа…

Минут десять они укладывались: болтали, смеялись и покрикивали, наконец наступила долгожданная тишина. Только спать больше не хотелось. Костер почти погас, потемнело. Я лежал, ворочался, не мог заснуть. Закрывать глаза опасно. Покойник, может подкрасться в любую минуту, надо быть на чеку. Все-таки палатки слабо защищают от агрессии карликов. Я уязвим. Их острые когти легко вспорют тонкую ткань, а что уже говорить о людоедах с перебитыми позвоночниками…

Нащупал пальцами цепочку с кулоном. Вытащить, что ли? Никто ведь не узнает. Позор. Мне за тридцать а я лежу и думаю черти о чем. Закрыл глаза. Теперь считать баранов. Нет! На зло всем, я буду считать белых карликов. Раз – белый, два – белый, три…

Уже засыпал, как вдруг возле уха хрустнула ветка. Потом еще одна и… дыхание… Там, за палаткой, кто-то был.

– Эй! Кому там делать нехрен!

Крикнул, негромко, чтобы не разбудить тех – в соседней палатке, но достаточно мужественно, чтобы те – снаружи, поняли: со мной шутки плохи!

Минут пять, тихо, и уже далеко, со стороны леса, приглушенное гортанное: "Ууууу…"

Я сел, отбросил в сторону одеяло, прислушался.

Саша – одна, ночью – испугается, Антон – тоже, Сергей – тяжелый на подъем, Игорь? Этот может. Легко проверить: его кроссовки и тапки всегда перед палаткой, а вот если их нет… Заодно и покурю.

Высунул голову, осмотрелся, вышел. Белорус на месте: вся обувь здесь. Странно.

Подошел к костру, угли еще красные, быстро разгорится. Бросил несколько толстых поленьев. Сейчас займется. Светло станет, а я как раз засну. Подкурил от головешки, присел на стул. Тихо, никого больше не слышно.

Минут через пять, когда был уже в палатке, опять знакомое: "Уууу!.."

Медведь? А ведь запросто… И Игорь говорил… Хотя, этот, много чего говорил.

Они бывают огромные. Голова, как большой цветной телевизор. Медведи – это страшно. В Карелии они точно есть. Просто, представить, что такое чудовище, не в клетке, не в далекой Африке, а здесь, может, в нескольких километрах… а если метрах?

Опять стал ходить вокруг палатки. Что же я топор не взял? Антон говорил, про запах. Принюхался – точно есть. Сладкий такой… Что это? А – Сашины духи. Нет, что-то еще есть. Тяжелый такой, как у медведя из пасти. Откуда я знаю, как у медведя пахнет из пасти. Вот она – мнительность. Но кто-то ведь ходит.

– Кто там, бляха-муха, шляется?!

Снова тихо. И вдруг плачь – детский плачь. Только не детский, а слышно, что кривляется взрослый. Выдохнул с облегчением: "Ну сейчас я вам!.."

Выскочил на улицу. Светло – костер разгорелся. Подошел к их палатке, аккуратно расстегнул молнию. В предбаннике – фонарик. Включил. Блин… Полный комплект. Капитан у стенки, с головой в спальном мешке, только видно как дышит. Игорь, на спине, лежит раскрытый; Саша, между ним и Сергеем, под одеялом, только нос торчит.

Сергей приподнялся на локтях:

– Что?

Как сами, мучили меня пол ночи.

– Ничего! – говорю. – Пришел, пожелать вам спокойной ночи!

– Чего не спишь?

– Спокойной ночи – говорю! – И не надо меня будить, и желать спокойной ночи в ответ! Вот так! Все.