Текст книги "Другой (СИ)"

Автор книги: Станислав Жейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Лодка уперлась в большие скользкие камни. Саша испугалась, что лодка порвется о их острые ребра. Но капитан сегодня – сама уверенность, лишь слегка приподнялась верхняя губа, обнажая рельеф искристых зубов, да глаза моряка сверкнули в оправе смелого прищура.

Антон сказал:

– Такую же лодку выставляли на стенде. Ножницы – рядом… Кто проколет – того и лодка. Бесплатно… Такая акция.

– И ты проколол? – спросила девушка.

– Это невозможно!

– Новый сверх прочный материал, – сказал Игорь, – ничего не боится, кроме воды.

Вылезли на берег. Я помог девушке подняться, довел до ровной каменной плиты. Подтащили лодку, привязали к камням.

Над нами скала, вокруг, огромные камни. Под ногами мох и целое море спелой колированной брусники. Все вдруг кинулись ее поедать, и я еле остановился. Брусника и пиво, не лучшее сочетание. Я знаю свой организм.

Ступал осторожно. И эти камни, я тоже знаю:

– Антон, как думаешь, тут есть змеи?

– Журавлев, за сорок лет видел один раз, километрах в двадцати отсюда.

– Блин, значит есть! – Запрыгнул на большой, не очень удобный камень. – Сашенька осторожней, здесь все кишмя-кишит змеями!

– Ой! – Тоже залезла на косую плиту. – Глебушка, ты видел?

– Анатолий видел двадцать штук, в километре отсюда. Сорок лет уже здесь не появляется.

– Очень ядовитые?

– Если долго варить, то не очень.

Игорь и Сергей полезли в гору. Из под ног посыпались мелкие камни. Если оступиться, или не удержать равновесие, то наверняка разобьешься. В скале расщелина, из которой растет ель. Если не разбиться на пути к расщелине, то ель добьет наверняка. Наивные думают, по дереву можно забраться на скалу. Но я, там никого не видел. Куда делись одичавшие, те, что не смогли спуститься?

– Давай за нами, – крикнул Игорь.

– Я не могу девушку одну оставить, ей и так бедной страшно.

– Сброшу Вам веревку.

– Не надо, Сашенька этого всего не любит!

Антон пробрался наверх каким-то другим путем. Там наверху, услышал, разговаривал с Сергеем.

Я слез со своего неудобного камня, взял из лодки пиво, пошел в гости к Саше.

– Ты, хочешь смотреть на разлом?

– Это интересно, но мне не нравится эта скала.

– А мне почему-то совсем неинтересно. Я наверное не люблю разломы.

– А что ты любишь?

Опять этот вызов. Как она это умеет. Сдаюсь.

Не стал долго смотреть в ее глаза, итак все ясно. Одной рукой коснулся чуть выше бедра, пальцы другой скользнули по шее, губы прижались к ее губам…

И я дрожу, и она дрожит, но больше не стесняюсь; ладонь уже на ее груди, сжимаю, не сильно, боюсь сделать больно. Такая, интересная манера целоваться. Ее язык не знает покоя; она будто лижет леденец. Вот он горячий, страстный трется об мой, хочет задушить; а вот он нежный, скромный, чуть касается кончиком, исчезает и снова появляется, но уже другой, опять горит, извивается, ласкает.

Она вдруг убрала мою руку, отвернулась:

– Все, больше не надо.

– Почему? – задал идиотский вопрос.

Повернулась ко мне. Посмотрела в глаза. Опять как-то зло, как тогда на часовне.

Отвел взгляд в сторону, трусливо так, отвел. Неприятный стал сам себе. Откуда эта неуверенность? Живет во мне какая-то паскудь, клоп какой-то по брюхо вгрызся, корни пустил, командует.

– Хочешь пиво? – Дернул за кольцо, зашипело, по рукам побежала пена. – О! Мужское, – говорю.

Даже не улыбнулась.

– Ты за что-то на меня сердишься? – виновато спросил у нее.

– На себя.

– Дурацкая ситуация. Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал, и я сделаю…

Саша погладила мою шею.

– Правда, уже готов сделать все, что попрошу?

Наклонилась, и поцеловала возле уха. Щекотно, слегка передернуло, по спине проехались зубчатые колесики.

– Ты отравишь моего отчима, ограбишь банк, и мы поможем одному хорошему человеку сбежать из тюрьмы.

Повернулся к ней. Хорошо, что опять улыбается. Два угрюмых человека, на таком маленьком камушке – это перебор.

– Еще раз – ограбить тюрьму, подыскать для отчима хорошего человека, и что?..

– Ты меня отлично понял – сделаешь?

Лег на спину, в ребро воткнулось острое, слишком длинный – голова неприятно откинулась, между лопаток хрустнуло.

– Конечно, – говорю. – А можно, я по дороге, еще, кого-нибудь убью?

Девушка спрыгнула с камня, шагнула ко мне, слегка боднула кулачком в грудь:

– Ты можешь быть серьезным?

– Сашенька, ты не физиогномист. Я, сама сосредоточенность.

– Мы договорились?

– Я сейчас в отпуске… Если попозже… У меня, и инструменты все дома.

Саша полезла наверх:

– Все ясно, с тобой мы кашу не сварим!

– Подожди Сашенька. Про кашу ты ничего не говорила! Кашу запросто!

Она остановилась на не большом уступе, задумалась, как карабкаться дальше.

– Нужна помощь? – спрашиваю.

– Какая от тебя помощь?

– Антон забрался как-то иначе, там, за теми сосенками должна быть тропа. Не иди здесь – упадешь!

Переживал, но она легко справилась. Не хотела меня слушать, но смирилась, пошла путем Антона. Осторожно обошла скалу, исчезла за очередным выступом.

Смял пустую банку, выбросил в воду, достал из пака другую – "Барон, незаметно нажирайтесь". Надо написать книжку: "Десять шагов на пути к предательству", "История падения, на пятистах страницах, или – как я стал мерзавцем!"

Скоро, в воду полетела еще одна банка, и еще одна, и еще… Потяжелел на полтора литра, парадокс, но мне легче. Теперь ясно, почему было так тоскливо: организму не хватало жидкости. Теперь, все в норме, все гармонично.

Почти час ждал внизу. Надоело. Пошел за ними. Ползу, цепляюсь, карабкаюсь, прыгаю. Вместо того, чтобы подняться по вертикальной стене, пошел в обход вдоль ельника, залез в березовую рощу, потом поляна, пролез под валежиной, поднялся на холм, впереди еще один, слева осинник и сосны, сосны, сосны… Так, где мое пиво? Вот оно. Без пива в лесу нельзя. Хорошо, что еще не заблудился… Оглянулся. Но плохо, что – уже заблудился. А если назад? Осинник, холм, вот рощица знакомая… поляна, тропинка – стоп. Тропинки не было. Протоптали, пока туда шел? Пойду налево, точно, вон ту ель помню… а вот тех кустов не было. Как, однако, тут быстро все меняется. Поляна, скала, заросли какие-то, так… А где мое пиво? Выпил? Всегда кончается в самый неподходящий момент. Как бы я смотрелся с банкой, возле той березы, и булыжник тот, тоже ничего, медведь – симпатяга. Медведь? Показалось? В ту сторону не пойду. Ерунда конечно, откуда здесь медведи, – не зоопарк же?

Если увеличить скорость – скажем, в два раза, то теоретически, найду их в два раза быстрее, чем… Поляна, дерево, дерево, дерево, стоп… А где мое пиво? А… Почему человек петляет в лесу? Левая нога короче, вот и петляет, – это все знают. Что если временно не пользоваться правой ногой? Нет, тогда я поскачу прямо, и углублюсь еще дальше. А так, длинная правая выведет в изначальную точку. В лесу главное, что? Чтоб без паники и компас… А если все наоборот?

Знаю – мох это Север… или Юг? И что это дает? Спасение рядом. Что я знаю про лес? В лесу нельзя сорить, нельзя шуметь, костры, тоже нужно тушить за собой…

Устал, сел в тени кустарника. Надо собраться с мыслями, перевести дух. Отдыхал, приходил в себя. Как я мог заблудиться? Я – человек, который знает про лес все.

Надо как-то выходить на людей? Что я буду есть? На ночь, наверное, буду делать шалаши? Стелить мох, укрываться еловыми ветками…

– Это так красиво! А тебе, лень два шага сделать! А я тебя ждала…

Саша сказала это скороговоркой. Вышла из-за кустов, сказала, и скрылась за деревьями.

– Аааа! Сашенька! – Подорвался следом.

– Чего ты орешь? Что с тобой?

– Ааааа…

Догнал ее, обнял, присел рядом, на траву.

– Ты чего?.. Черники хочешь?

Протягивает мне, горсть черных ягод. Не смог слово вымолвить, просто смотрел и улыбался.

– Аа-аа! – Девушка укоризненно покачала головой. – Мы тебя ждем, ждем, а ты здесь… Все, не дружу с тобой, и не ходи за мной… – Развернулась, и быстро пошла от меня, почти побежала.

– Подожди! Подожди! – крикнул ей. Побежал следом. – Сашенька, не иди одна, без меня заблудишься!

Догнал, пошел рядом.

– Сергей хотел нас сфотографировать на фоне… Там такой вид…

– Да?

– Да. Здесь правда эпицентр, земля раскололась…

– Да?

– Да.

– Сашенька, не беги так, пожалуйста.

Остановилась, говорит: – Хочу, чтобы ты это увидел?

– Что – это?

– Разлом. Ты сейчас поднимешься наверх, и посмотришь.

– Я?

– Ты.

– Наверх, – это, вот туда, куда, туда? – Махнул куда-то в сторону.

– Наверх, – это наверх! И если ты не пойдешь, я обижусь… уже навсегда…

– А можно, я пойду с тобой? Обещаю убить всех твоих родственников, а так же друзей, подруг и домашних животных. Возьми с собой. Я полезный…

– Нет.

– Сашенька, я не знаю куда идти, если честно – я заблудился.

– Не придумывай.

– Правда. Я час ходил по лесу, ободрался, устал, одичал. Не могу без людей, я забыл человеческую речь, заговариваюсь, не слежу за собой… не брею грудь и почти не пользуюсь косметикой…

Саша засмеялась: – Ты бываешь такой смешной…

Подошла, обняла, поцеловала. Не могу привыкнуть к ее импульсивности, но кажется, осваиваюсь. Прижал к себе. Поцеловал шею, подбородок, губы. Несколько минут блаженства. Но все закончилось резко, как в прошлый раз. Только теперь не злилась, наоборот стала улыбаться.

– Все, иди!

– Уже?!

– Наверх. Не заблудишся.

Сделала несколько шагов назад, подмигнула, пошла вниз.

– Сашенька! – окликнул я.

Остановилась, повернула голову, подбородок слегка подался вперед, глазки вопросительно округлились.

– Сашенька!.. Ты любишь Сергея?

– Да.

Проводил ее взглядом, несколько раз оглянулась, махнула нежной кистью, и не верилось в это последнее: "Да", и я, кажется счастлив; вены обжигал адреналин; слабая грудь болела, ей трудно удержать бешенное, залитое сладкой кровью, сердце. Но это быстро проходило, и вот уже расплата: пустота, стыд, раскаяние…

Наверху их не оказалось. Они внизу, в гигантской расщелине.

Красиво. Объем. Масштаб. Вот они – "Велемоны".

Когда-нибудь потом, придумаю себе воспоминания об увиденном. Один мой друг, несколько лет подряд не может отметить Новый год в кругу семьи, из-за командировок, но нашел выход. Перед тем, как выбросить елку(в двадцатых числах января), одевает детей в новогодние костюмы, себя осыпает конфетти, пластиковым дождиком и на фоне, той самой елки, делает несколько фотографий. Лет через пять у него уже будут идеальные воспоминания о Новом годе, которого не было. Так и я, смотрел кругом и ничего не чувствовал.

Спустился вниз по серпантину. Несколько раз тропинка обрывалась, но спуск легче, чем я думал.

Сергей фотографировал, Игорь лазал по отвесным стенам, Антон читал, лежа на плоском камне, рядом наполовину пустая (или полная, кому, как больше нравится) бутылка коньяка. К кому же присоединиться? Если бы у меня был фотоаппарат, или был бы я альпинистом, то конечно… все равно пошел бы к Антону. Есть в нем какая-то загадка…

– Наливай, – говорю.

– Здесь, это не принято. Мы, как древние Саамы пьем коньяк из горлышка.

Я сделал несколько глотков, закурил. Хороший коньяк, можно не закусывать, даже нужно. Как-то подарил отцу Сергея бутылку "Хеннесси" за двести долларов, а он стал закусывать селедкой…

– А вы тут, два часа сидите? – спрашиваю.

– Ты что? Мы тут все облазили… Такие кадры сделали. Сейчас Игорь залезет, скинет веревку, поднимет фотоаппарат и будет фотать оттуда…

– Зачем?

– Оттуда вид…

Игорь покарабкался по отвесной стене, держась на одних только руках; ногам зацепиться не за что. Засовывал пальцы в щели, подтягивался и опять искал, за что зацепиться. Добрался до маленького выступа, спустил веревку.

Антон допил коньяк, вылил последние капли на землю:

– Да, и это пройдет… Как верно, подметил Пушкин.

– Достоевский, – говорю.

– Что?

– Что сказал Достоевский? – крикнул сверху белорус.

Я задрал голову:

– Акустика… Все услышишь, да? Он сказал: "Красота спасет мир".

– Исторический казус! – крикнул Игорь. – Отдыхая в Переславле в тысяча восемьсот семьдесят седьмом году Ф.М.Достоевский познакомился с известным лицедеем и бомбистом КрасОтой П.Д. Близкое знакомство, вскоре переросло в дружбу, и их часто встречали в казино или на процедурах. Павел Дмитриевич уверял Федора Михайловича в своей миссии. Теперь уже понятно, Федор Михайлович искренне верил – именно Павел Дмитриевич спасет мир!

Я посмеялся, но посмотрел на пустую бутылку и опять загрустил.

– Значит, все таки, наполовину пустая…

– Что ты говоришь? – Антон хотел читать свою книгу, но отвлекся.

– Не кажется ли тебе, что жизнь наша, подобна клейстеру в треснувшем сосуде? Сосуд, мы держим над головой, и липкая жидкость сочится из трещин, капает на волосы, заливает глаза…

– Однако ассоциации… – перебил Сергей. Он далеко, но слышимость здесь хорошая. – Ученые доказали: жизнь – набитый творогом носок. Мы держим его над сосудом с клейстером, и вот, только после этого уже…

– Не согласен, у тебя неверно соблюдена очередность. Так уже никто не делает.

– Я по другому не умею.

– О чем вы? – спросил бородач.

– О жизни Антон, о жизни…

Он задумался: – Вы совсем ничего не знаете о жизни… Я хирург, – сказал после долгой паузы. – Я даже спас нескольким людям жизнь… Но я не люблю людей… Зачем я стал врачом?

– Интересно, продолжай.

– У меня состоятельные родители. Даже очень. Но я таксую на "копейке", за копейки. Отец не хочет меня видеть.

– Так врач или таксист?

– Таксист. Уже четыре года. Сам по себе… ну и пусть! Я не видел их четыре года.

– Родителей?

– Пусть сам роется в кишках. Так и не привык. Мерзко. Мать звонила, говорит: "Приезжай. Поговори с ним", а я говорю: "Пусть перезвонит". А он не перезвонил.

– А ты?

– У меня тоже есть гордость.

Сергей подошел к нам, сел возле: – Чего замолчал?

– А ты говоришь, жизнь…

– Антон, за три года, ни разу не слышал от тебя слово – работа. То ты в Москве, в клубах каких-то, то в Карелии, то на Волге, то… На какие деньги?

– Есть тетка, дядя – брат отца.

– Вот видишь. Не так все плохо, оказывается, правда?

– Плохо. У меня было все. Трудно отвыкнуть. Но теперь я морской волк! Я капитан! И я могу выбирать!

– Отлично, – говорю. – Ты счастливый человек. Научился находить радость там, где…

– Да, – сказал он грустно, – я счастлив. – Вздохнул, посмотрел наверх: – А Игорь, обязательно разобьется.

До вершины ему метров десять, вниз падать, чуть больше. Специально выбрал самый трудный участок: стена гладкая, отвесная. Ноги Игоря болтаются над пропастью. Подтягивается на одной руке, замирает, вторая не спешит, гладит стену, пальцы нащупали выемку; переносит всю тяжесть тела на два пальца, подтягивается теперь на левой, и опять замирает. Наверное, профессиональные гимнасты, тоже могут, вот так, на одной руке – не знаю? Только однажды видел такое. Парень, тогда лихо крутил на турнике: выходы, солнышки, склепки, а потом сделал уголок (поднял ноги под прямым углом к туловищу), разжал кулак, повис на одной руке, и с большим трудом, но дотянулся подбородком до перекладины. Правда, он весил килограмм шестьдесят, а Игорь больше сотни.

Какая чудовищная сила в руках. И страшно и красиво и… Даже Сергей не смог скрыть восхищения: глаза загорелись, весь напрягся, вытянулся, как нить воздушного змея в сильный ветер.

– Вот так и в детстве, – говорит. – Думал, можно научиться, но… Тридцать раз я подтягивался в десятом классе, а он…

– А он?

– Больше ста.

– Не бывает такого.

– К сожалению бывает. К сожалению – потому, что, много шишек набил, пока понял: "Что позволено Марсу, то…"

– Ты никогда не рассказывал о нем. Почему?

– С ним все непросто… С ним всегда тяжело. Его бывает слишком много. Думаешь, даже иногда: может, лучше бы его не было совсем?.. А в другой раз… Знаешь, не могу себя представить без него… Я был бы другим. Я был бы не я.

– Расскажи. Какой он?

– Всегда одинаковый. Все люди разные, а он одинаковый. Я расскажу, как-нибудь, потом.

– А Саша? Расскажи про нее.

– Если бы мне кто-нибудь, про нее рассказал…

Сергей ухмыльнулся, погрозил белорусу кулаком. Игорь на самой вершине, поднял руки вверх, пальцы показали римскую пятерку, победа – "Виктори". Разлом наполнился раскатистым: – Э-ге-ге-гей!!

Когда вернулись, было еще светло. Все вдруг перевернулось кверху дном: Игорь пошел спать, Сергей взял гитару, чего-то там завыл, Саша, вместо того, чтобы заняться ужином, стала разводить костер, а мне что делать? Гречку варить? Я, человек, не для этого.

– Сашенька, так кушать хочется, – говорю.

– И не говори Глебушка, так хочется…

– И что же нам, теперь делать?

– Ну, ведь это же не честно, – спел Сергей. – Ты готовь, с нас будет песня. Мы же – это не умеем! Мы от голода немеем…

– Нет ребята, сегодня ваша очередь.

Сергей продолжал:

– Как сказал Наполеон, приготовь-ка нам бульон.

Саша задумалась, и в ответ: – Просит, фройлена Жюстин: "приготовьте сами – блин!"

Первое, что пришло мне в голову: – Как сказал кореец – Тхе: "Мы сегодня, не в духе!"

– Жив китаец Чу-вай-конг, приготовьте макаронг, – парировала она. – Принцу Аль Джамул Кашионку бросьте в макаронг тушенку.

– Ха-ха-ха… Серега, ты смотри, какая умница. Сашенька, давай еще! Одновременно, можешь чистить картошку.

– На сегодня рабство отменяется. Как сказал Лукум Рахат: "Шпрехен зи матриархат".

– Класс! Сашенька, да ты ж поэтесса… Да мы с тобой, такие стихи забабахаем!

– Стихи – хорошо, но как, насчет, поесть?

– Хорошо солнце, я приготовлю. Но если, будет невкусно…

– Не бойся, я буду руководить.

– Где у нас картошка?

– Под столом.

– А, вижу. Я сделаю суп из рыбных консервов – хочешь?

– Очень.

Набрал картошки, сел напротив Саши, принялся чистить.

– Мой друг – художник, давал интервью одной газете. Были такие слова:

"Я давно себя нашел.

У меня все хорошо.

Я рисую и пишу.

С помощью карандашу".

Сергей положил гитару на скамейку. Говорит:

– Идеальная рифма, для меня, или даже не рифма… Обожаю в стихах фамилии… – "…особист Суэтин, уже давно приметил", "Опять, Пача подвел потерей роту", или… Вообще Сашенька: "Жив китаец Чу-вай-конг, не сыграть ли нам в пинг-понг" – это прекрасно! Но, есть нюансик. Бриллиант надо правильно огранить. Лучше, чем шансонье в этом смысле, конечно… Не нашел он рифму, на слово – бывает, и вставляет прямо в центр этого роскошного колье, рубин. Например: "Я иду, избит и грязен, помоги мне одноклассник Колязин", или: "Менты избили пацана, по приказу опера Головина". Идеальная рифма – уже граненый алмаз, выглядит так: "Я иду, избит и грязен, помоги мне одноклассник Колязьев". Чувствуете разницу? "Менты избили пацана, по приказу опера Головиной".

– То есть, идеальная рифма, – отсутствие рифмы?

– Идеальна рифма – почти рифма. Если уж решил вставить фамилию, не стесняйся, чего уж там, пусть все видят. Истинных поэтов пока мало, но мы уже поднимаем мятежные головы…

Чистил картошку больше часа. Уничтожил половину запасов; увесистые бесформенные булыжники, в руках мастера, превратились в симпатичные теннисные шарики. Саша не выдержала:

– Дай сюда!

– Нет. Если я берусь за дело, то довожу до конца.

– Ты победил… Я сама приготовлю… Ужас… Откуда в тебе столько жестокости? Тебя в детстве били картошкой?

– Я не повар, я скульптор. Аппетитной формой, я компенсирую нехватку белка.

– Вот этими – голубиными яичками?

– Вода кипит… Давай сюда… – Бросил картошку в воду. – Так… морковка… А где открывалка?

– Тебя просить, лучше самой все сделать… Отойди от плиты!

– Это, когда я уже все приготовил… Нет уж…

– Уходи! Третий лишний, оставь меня наедине с кастрюлей.

– Вот как?!

– Если хочешь, почисть – вот – луковицу.

– Какую ты хочешь, чтобы я придал ей форму?

– Так, дай сюда!

– Нет, я сделаю!

– О! Наточи нож… и этот. Их два, оба тупые…

– А точилка?

– Нету. Один об другой, смотри… раз-два, раз-два…

– У тебя, так хорошо получается.

– Наточишь?

– Сашенька, я по образованию…

– Тогда иди мой сковородку!

– Ммм… так, дай ножи…

Сергей все это время усиленно расстраивал гитару. Добился своего, отнес инструмент в палатку. Вернулся:

– Давайте сковородку… Что еще?..

– Чашки, ложки – сгребай со стола, не видишь что ли?

– А моющее?

– На берегу… полно моющего.

– Как? Сковородка жирная: песком не отмоется.

– Я же как-то мыла…

– Кстати, я по образованию тоже…

– Сережа – назвался груздем…

– Я не назывался. Глеб, я назывался?

– Он мухомор, Сашенька.

– Он боровичок. – Она сделала шаг к Сергею, поцеловала в щеку:

– Все, иди.

Обрадовался, что останемся наедине, но не успел уйти Сергей, как появился Антон. Уставший, угрюмый сел в углу стола.

– Что с тобой? – спрашиваю.

– Без трех минут девять, а мы еще не ели.

– Как так, только две минуты назад было без пяти… и уже без трех?

– У меня часы идут точно! – Разозлился бородач.

Саша успокоила:

– Антоша, не злись так, сейчас поедим.

– Просто уже без трех… Ну ладно…

Я засмеялся, Сергей потащил посуду на пляж, по дороге хихикнул.

Говорю:

– Как сейчас помню… В прошлую пятницу… Проснулся в семь четырнадцать. Уже в восемь девятнадцать (по Московскому) смаковал в "Аппетитном" бифштекс, конечно с луком. Секундная стрелка отсчитала еще сорок пять делений, когда принесли счет, на тонкой желтой бумажке с двумя поперечными линиями. Чай, в восемь двадцать пять: на серебряном матовом подносе в форме сердечка. Без пяти десять, – по тротуару велосипедист, в красных шортах, и синем шлеме. Через минуту тридцать семь, скрылся на углу "Ленина" и "Гоголя". Десять семнадцать – Площадь Маяковского, фонтан, голуби, запах пирожков. Мимо – "Фиат", номер – четыре единицы и семерка – окна тонированные. Двенадцать тридцать пять – орбит с ментолом. Без двух час – выплюнул. Тринадцать десять – стою на красном, девушка в очках, заколка бабочка – раздает визитки: "Похудей навсегда. Телефон: четырнадцать семнадцать восемьдесят пять". Нет, кажется: четырнадцать восемнадцать семьдесят пять. Семнадцать тринадцать – звонит мобильник, высвечивается номер…

Продолжал бы еще, но в палатке застонал Игорь. Протяжно, жалобно. – Разбуди его, – попросила Саша. – В прошлый раз, тоже так…

…дернул за пятку: – Игорь, пора в школу.

Проснулся, опять всего колотит, посмотрел на меня, кажется, не узнал: – Что? Куда?

– Подъезжаем уже! Сдавай белье и выходи…

– А… Ты сказал: "пора в школу"?

– Приснилось тебе школа, видишь, как трясет. К доске, что ли вызывали?

Игорь приподнялся на локтях: – Я сейчас выйду…

– Спи, если, что я разбужу. Вид у тебя, так себе…

Через минуту вышел: – Доброе утро.

– С Новым годом, – говорю.

Белорус улыбнулся, пошел к озеру. Хотел уже идти за ним, но услышал голос Сергея. Вспомнил, он же сегодня посудомойка.

– Сколько уже не спит? – ни к кому не обращаясь, сочувственно спросила Саша.

– В Питере спал. У Сергея, как приехал… и все.

Захотелось курить.

– Без меня, ничего не ешьте, – говорю. – Пойду, помогу Сергею.

Распечатал новый блок, пошел на пляж.

Сергей встретил радостно:

– О! Помощник идет!

– Не-не, я сегодня ужин готовлю, во – Игоря проси.

– Да Игорь… – Сергей расстроено посмотрел на белоруса. – Проснуться никак не может.

Игорь нас не слышал, стоя на четвереньках, опустил голову в воду, и так больше минуты. Не шелохнется. Я закурил, подкурил Сергею, воткнул ему в зубы сигарету, руки жирные, в песке, сам взять не может.

– Что с ним?

Сергей пожал плечами.

– Он ночью плавал на тот берег, – говорю. – Я еле успел…

– Тонул?

– Еще немного и…

Цвет лица у Сергея стал белым как бумага. Я не ожидал такой реакции:

– Ты чего друг? – спрашиваю. – Все уже в порядке. Мы же вернулись…

– Поэтому вы были мокрые? Все правильно.

– Не расстраивайся так.

Сергей опустил глаза, скрипнул зубами. Разозлился. Потом встал и силой швырнул сковородку в воду. С шумом скользнула по поверхности; в небо взлетела стая белых брызг; черный чугунный бок махнул на прощанье; вода сомкнулась и больше ничего; Онега поскупилась даже на круги, желчно затянула обрывистой рябью.

– А я спал!

Сергей нервно улыбался.

– А чем бы ты помог?

– Ты же помог. Что ж ты делаешь, скотина! – крикнул белорусу.

Игорь вытянул голову из воды:

– Ты это мне?

– Зачем Игорь, что опять?..

– Голову мочу… Что?

– У тебя и так водянка мозга! Сушить пора! – крикнул зло, сплюнул, пошел в лагерь.

Игорь посмотрел на меня: – Истерика какая-то, чего он?

– Я рассказал ему…

– Что рассказал?

– Как ты тонул… Не надо было, да?

– Сказал и сказал.

– Ну извини.

– Ладно. Он сковородку выбросил?

– Да. Старая уже была, – говорю. – Поломалось в ней что-то, скрипела все время, на нервы действовала.

– Монолитная вроде была…

– А запах…

Игорь вышел из воды, собирает разбросанную по берегу посуду.

– Оставь, – говорю. – Я домою.

– Переоденусь.

– Давай.

Игорь ушел, я принялся начищать жирные миски. Думал, будет проще: песок хорошо счищает накипь, а вот жир… Не люблю мыть посуду. Всегда мыла Маша. Сначала из-за этого ругались, но отстоял свое мужское достоинство. Зато я мыл полы, и готовил по выходным. Супружество требует компромисса. Как низко я пал. Я мыл полы… да-да! Я – "человек, который вращает сферами!" – и на самое дно. Я рыскал в трущобах семейного благополучия: протирал монитор телевизора, выставлял бокалы в сервант, поливал цветы и кормил хомячка. Стыдно, стыдно… Подумать только – я выносил мусор. И сейчас это делаю, но совсем иначе, с гордо поднятой головой. Вернулась былая стать, косой саженью раскинулись удалые плечи; лихо заломлен молодецкий чуб, смелый, напористый голос пленит неискушенных деревенских барышень и видавших виды посетительниц престижных Губернских салонов.

Как же так вышло? И мы с ней хорошо жили, не помню, чтобы ссорились. Говорят: любовь через три года проходит, остается привычка, люди устают друг от друга, выговариваются… Ничего этого не было: только ее хотел, только о ней думал, ни разу не изменил. Ни разу! Не верите? Хорошо. Только один раз изменил, от силы – два.

19

Дима серьезно раскрутился в девяностых. Недвижимость – небольшая часть его бизнес империи. Кода появился я – этого направления еще не было. Пришел как наемник, со временем стал вторым человеком в компании. Но мы росли, развивались, появились новые люди, неплохие были, и талантливые и трудолюбивые, но мне то, что до них? Ведь я пришел раньше. Так, слегка стали теснить, но у меня уже были свои планы. Уже знал, чем хочу, и буду заниматься. Записался на прием к Дим-Димычу. У меня был идеальный «бизнес план» (Правда тогда мы с ним серьезно пролетели – первый блин… Зато потом…) Димон, или кто-то другой, тогда было все равно. Но зная мою хватку, он думал не долго. И началось, и закрутилось. Это мое направление, сам пробил, выстрадал, построил. Никого Дима не брал в долю, но меня взял, чем-то понравился. Моя только четверть, но мне хватало.

Ему тогда исполнилось тридцать семь. Второй раз, он пригласил меня на свой день рождения. Конечно, мне это льстило. Что же я подарил? Сейчас и не вспомню.

Всегда отмечал дома. У него большой дом за городом, гостей собралось человек сто, потом бывало и больше.

Маша – младшая сестра, разница у них пятнадцать лет, есть еще средняя – Лида, она у него любимая. Лида добрая, ветреная девушка, вышла замуж за военного, родила девочку, и ушла к другому, потом еще к одному, и еще… Наверное, сама уже не помнит сколько их было. Дима жалел ее, подсовывал богатых женихов, но она долго с ними не могла. У нее патологическое влечение ко всяким неформатным личностям, преимущественно подонкам и отбросам общества, с ними кстати, она тоже долго не выдерживала… Как-то Дима говорит:

– Глеб, приглядись к моей Лидочке…

– Я ей не понравлюсь, – говорю. – У меня даже судимости нету.

– Дело поправимое…

Маша только закончила учебу, училась в Москве, этим летом вернулась в Питер. Она жила с родителями в центре города, а Лида с братом и его семьей. Так удобней, ее дочка и дети Димы примерно одного возраста. В школу не ходили, их учила гувернантка.

Машу заметил сразу. Высокая сероглазая блондинка, выделялась красотой даже среди юных модельных девочек, спутниц друзей и деловых партнеров Дим-Димыча. Мужики, почти все "прошлогодние", а девочки все новые.

Я не знал ее. "Очередная однодневка, думает, схватила удачу за задницу. Куда они потом деваются? Где тебя искать через год девочка – Архангельск, Красноярск, поселок "Северный"?"

Весь вечер смотрела на меня. Я демонстративно не замечал, но следил все время, высматривал, с кем она? "Ну, покажись, толстячок". Я бы не подошел к ней. В том году приударил за одной, потом был неприятный разговор с Димой. Аргументы, более чем… Босс прав – все эти люди, так или иначе, связаны с криминалом, зачем играть с огнем?

Она подошла сама:

– Можно сесть рядом?

Подвинул стул, и повернулся к соседу справа.

– Бах! Бах!.. – возбужденно орал пьяный сосед, здоровяку, что напротив. У обоих кисти синие от татуировок (уже позже, познакомился со здоровым – не глупый, начитанный оказался, занимался пельменями – даже получалось) – Мимо! Мимо… А эти шмалят!.. Выстрел – утка, выстрел – утка! Не понял! Да шож такое?!

Сосед вдруг замолчал, повернул ко мне голову. Стал рассматривать. Внимательно. Я улыбнулся, смущенно, опустил взгляд, повернулся к девушке. А она на меня в упор, не моргала даже. Передо мной тарелка, в ней что-то лежало; взял нож сосредоточенно разрезал, это "что-то", на мелкие кусочки.

Сосед опять, закричал, но я уже не смотрел на него: придумал куда деться: у меня в тарелке спасительное нечто.

– Будете, это есть?

– А что?

– Знаете, что это?

– Трюфель?

– Нет. Но, если с философской точки зрения…

– И что же это, по-вашему?

– Сигара. Я видела, она упала, в грибной соус… Видите, вот эта твороженная масса?.. Ее курил, вон тот симпатичный парень… Видите танцует с курносой дурнушкой в парике?

– Вы про того толстяка и милую девушку, со славным носиком и прекрасной фигурой?

– Но она в парике, с этим согласны?

– Ну и что?

– У меня волосы свои, видите, какие шелковые.

– Да? А похоже на парик.

– Чего же не идите свой трюфель? Кушайте! Это вкусно…

– С вами поделиться?

– Спасибо. У меня аллергия…

Получилось шесть кусочков. Ну что, думаю, есть или?.. Если бы не этот вызов в ее глазах, нет – отступать было нельзя.

Хотел проглотить сразу два, не вышло, поперхнулся, пришлось долго пережевывать. На девушку старался не смотреть, чтобы не вырвало. У нее лицо, будто жует она, а не я.

– Ну как?

– Повар – свинья. Недоперчил. Лимонад подайте, пожалуйста…

– В горлышке першит?

– Просто, хочется пить.

– Возьмите сами.

– Что с Вами? Уже догадались, что не в моем вкусе?

– Вот как?

– Вас как зовут?

– Вы неприятный тип.

Дотянулся до лимонада, налил себе:

– Вы будете?

– Да.

Поставил перед ней бутылку: – Угощайтесь.

– Хам. Ты знаешь, кто я?

– Только хотел перейти на ты.

– Думаешь, – одна из этих?..

– Где-то видел тебя… Из обслуги что ли?

Проглотил, не жуя еще один кусочек, запил.

Разозлилась, глаза прищурились:

– Надо же, какие мажорики пошли пижонистые! Или ты так – очередной холуек?