Текст книги "Мираж"
Автор книги: Сохейр Хашогги
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)
– Что? Ах да, это было бы очень мило с твоей стороны. Благодарю тебя, Наджла, то есть, прости, Амира.
Дочь тщательно расчесала и заплела в косички волосы матери.
– Ну вот, так намного лучше. Хочешь, я принесу тебе зеркало?
– Нет, я знаю, что у тебя все получилось хорошо. Ну-ка, посмотри! – Джихан разжала кулак и показала дочери вещицу, лежавшую на ладони. – Мой отец подарил это моей матери. Сама не знаю, почему я не показала тебе его раньше.
– Мамочка! Какая прелесть!
На ладони Джихан лежало золотое кольцо с темно-синим, почти черным, сапфиром.
– Его цвет напоминает цвет ночного неба, правда, моя принцесса? Такой же темный и глубокий. И посмотри, вот видна звездочка – одна-единственная. Ты видишь?
– Да. Как она красива!
– Это кольцо твое. Оно все равно перейдет к тебе.
– Мамочка, о чем ты говоришь? Это твое кольцо, и оно должно быть у тебя. У меня впереди еще столько лет…
– Нет, я уже перевела свои часы вперед. Это твое кольцо.
Джихан почти развеселилась, когда после бурных протестов Амира все же согласилась принять кольцо. Джихан помылась и переоделась в чистые одежды и даже попросила Амиру сделать ей макияж.
– Сделай меня снова красавицей, – сказала мать с коротким смешком.
– Ты у меня всегда красавица, мамочка.
Этой ночью, ожидая прихода сна, Амира надеялась, что у матери миновал кризис. Но все же ей очень хотелось, чтобы в эти часы Малик был рядом. Интересно, получил ли он ее письмо? Амира представила себе, как брат, не находя себе места, меряет шагами свою комнату где-то в далекой Франции. «Может быть, она преувеличивает? – подумала Амира. – Надо завтра написать Малику еще одно письмо, успокоить брата».
Среди ночи девушка проснулась – у ее постели стояла Джихан.
– Мама? Что-то случилось?
– Нет, моя радость. Я просто пошла налить в кувшин воды – не беспокоить же Бахию по таким пустякам – и решила заглянуть к тебе и пожелать спокойной ночи. Но ты уже уснула.
– Но ведь уже очень поздно, правда?
– Поздно? Да, пожалуй, так оно и есть. Спокойной ночи, моя маленькая принцесса.
– Мамочка, хочешь я посижу с тобой?
– Нет. Нет, моя радость. Спокойной тебе ночи.
– Спокойной ночи, мамочка.
Проснулась Амира еще затемно и в первый момент решила, что у ее постели снова стоит Джихан. Но то была тетя Наджла.
– Ты проснулась, девочка? О, дитя мое, случилось страшное. Амира, твоя мама умерла.
Дом был полон женщин в черном – тетки, двоюродные сестры и золовки толпились на женской половине. Никто не сказал Амире, что именно случилось, но девушка услышала, как в мужской половине кто-то проклинал доктора и его дьявольские таблетки, а с кухни донесся голос Наджлы, говорившей, что Джихан поступила нехорошо, покинув свою дочь.
– Нет! – закричала Амира. – Она никогда не поступала нехорошо! Что она сделала плохого? Скажите же мне!
Женщины в черном, качая головами, зашушукались за ее спиной.
– Как это ужасно. Бедное дитя, – пробормотала одна из них, но Амира чувствовала, что они шокированы тем неуважением, которое она проявила по отношению к тетке.
– Прости меня, – сказала Амира и упала в объятия Наджлы.
Женщины приготовили тело Джихан к погребению, которое, согласно обычаю, должно было состояться в тот же день. Они обмыли покойницу и завернули ее в белое полотно. В последний раз взглянула Амира в лицо своей матери, прежде чем его скрыла равнодушная тень. Усталость и печаль, так старившие Джихан в последние месяцы ее жизни, исчезли. Лицо умершей было юным и прекрасным, как в тот день, когда в Клубе верховой езды сам король обратил внимание на Джихан.
В этот миг Амира не смогла сдержать слез.
– Мамочка! Проснись, не оставляй меня одну! Пожалуйста!
– Остановите ее! Остановите эту бесстыжую девчонку! – Тетя Наджла, схватив Амиру за плечи, оттащила ее от покойницы. – Разве ты не знаешь, что твоя мать в раю? Не смей смущать ее счастье своими слезами.
Амира знала, что нельзя плакать по мертвым, но не могла остановиться.
В холле послышался шум, и в комнату вбежала Бахия.
– Маленькая госпожа, твой брат…
За спиной служанки стоял потрясенный Малик.
– Я получил твое письмо, – сказал он, – и вылетел первым же самолетом. Я…
Он замолчал. Брат и сестра понимали, что им нечего сказать друг другу.
Прощание
– Будь я здесь, – хрипло произнес Малик, не скрывая струившихся по щекам слез, – то мог бы что-то предпринять… Наверняка был какой-то выход…
Амира нежно коснулась рукой плеча брата.
– Это моя вина, Малик, а не твоя. Ведь я была рядом, а не ты. Я видела, что маме с каждым днем все хуже и хуже. Именно мне надо было получше смотреть за ней и раньше поговорить с отцом. Если бы ее успел осмотреть один из врачей, что лечат душу… Если бы мы…
– Если бы… – как эхо, повторил Малик. – Но какое это теперь имеет значение? Это мое упущение. Сыновний долг – защищать мать, а я его не исполнил.
Уставившись в бархатную темноту сада, Малик предался печали, слишком личной, чтобы делить ее с кем бы то ни было.
Амира хотела было утешить брата, но что она могла сделать, если в ее собственной душе не было покоя? Хорошо хоть, что Малик смог сказать матери последнее прости, ведь именно он возглавил похоронную процессию мужчин, которые по обычаю обязаны совершить погребение. Не кто иной, как Малик открыл матери лицо, прежде чем она навеки упокоилась в могиле. Он последний увидел лицо женщины, подарившей ему жизнь. Джихан Бадир одинаково любила обоих своих детей, но для всех она была и останется матерью по имени Ум-Малик.
Амира тяжело вздохнула.
Словно подслушав ее мысли, Малик сжал руку Амиры.
– Я отметил это место камнем, – тихо сказал он. – Я положил его возле маминой могилы, чтобы ты знала, где ее искать.
Амира была тронута, но вместе с тем и потрясена поступком брата: могила истинной мусульманки должна быть безымянной.
– Как странно. Какой камень ты положил?
– Я нашел его на пляже Сан-Тропеза. – Малик пожал плечами. – Ты же знаешь, что я дурак. Когда я увидел его в воде, то в первое мгновение подумал, что это рубин – таким красным был этот камень. Я нырнул и достал его. Высохнув, он оказался обычным голышом, но я решил сохранить его на счастье.
– На счастье… для мамы? – Такая языческая мысль привела Амиру в замешательство.
– Не знаю. Может быть. У мамы не было счастья, какого она заслуживала. Кто знает? Во всяком случае, пока камень лежит на могиле, ты будешь знать, где она погребена и сможешь простить мне то, что я мужчина, – добавил Малик с грустной улыбкой.
Пораженная его как бы невзначай сделанным замечанием, Амира запротестовала.
– Но мне нечего прощать тебе. – Она покраснела от осознания своей вины, вспомнив, как злилась на Малика за привилегии, в которых было отказано ей, Амире. – По правде сказать, злилась я не на тебя. Ты же не виноват, что так устроена жизнь.
Малик кивнул с серьезным выражением лица, давая понять, что мысли и чувства сестры так же важны для него, как его собственные.
– Так ты теперь лишился своего амулета?
Малик снова улыбнулся.
– Удачи мне сейчас не занимать. Грешно требовать большего. Дела мои идут в гору, сестренка. Я уже писал тебе, что получил повышение по службе. Так вот, с тех пор меня еще раз повысили. Кроме того, я уже заключаю собственные сделки. Это слишком сложная материя, и я не стану сейчас вдаваться в подробности. Я стараюсь не конфликтовать с добрым старым Онассисом, во всяком случае, не обострять с ним отношений, но думаю, что скоро смогу обходиться и без него. – Малик помолчал. – Помни, что я говорил: если вдруг понадобится, я всегда приду тебе на помощь.
Амира кивнула, она не сомневалась в искренности брата, но нужна ли ей помощь? Она жила теперь в тесном мирке, не интересуясь тем, что творится за его пределами.
– Скажи мне, Малик, не собираешься ли ты скоро выбрать себе жену? Ведь кто-то должен помогать тебе воспитывать Лайлу.
– Пока не собираюсь, – печально ответил Малик. – Когда Салима уедет домой, я не пожалею денег, чтобы найти для своей дочери лучшую няню. А пока в моей жизни нет женщины. Точнее, их слишком много, но это одно и то же.
Амира отвела взгляд. Одно дело знать, что Малик по-земному любил Лайлу, и совсем другое – сознавать, что он проводит время с десятками неведомых чужестранок.
– Не волнуйся, сестренка. Во Франции мне хорошо. Не то, что здесь. Конечно, люди везде люди, но все же… Там свободнее, и жить там намного легче. В Европе не приходится следить за каждым своим шагом и думать, не греховен ли ты. – Губы Малика сложились в саркастическую гримасу. – Думаю, я был свидетелем настоящего греха, и ты при нем тоже присутствовала.
Малик надолго замолчал.
– Во Франции хорошо быть женщиной. Там девушки учатся в университетах и выбирают любую профессию – учителя, адвоката, врача… Может быть, кто знает, и ты в один прекрасный день… Если же ты останешься здесь… Подумай, как жила наша мама.
Амира и без этого постоянно думала о судьбе матери, ее судьба преследовала девушку, как кошмар. Но навсегда покинуть аль-Ремаль… Об этом Амира ни разу серьезно не помышляла.
Этой ночью Амира часто просыпалась, ожидая восхода солнца. Когда наконец оно взошло, девушка тихо выскользнула из дома. Догадайся отец, куда она направилась, он пришел бы в неописуемую ярость. Но Амира была не в том состоянии, чтобы думать о последствиях своего рискованного шага. Все, кого она по-настоящему любила, покинули этот мир, оставался только Малик, но и он должен был скоро уехать.
Закутавшись в чадру, Амира прошла три мили до мечети, выискивая на земле заветный знак.
Где амулет, который оставил здесь ее брат? Может быть, кто-нибудь взял камень себе, а может быть, за ночь его занесло песком? Расхаживая по кладбищу, Амира лихорадочно шарила взглядом по земле. И вдруг она увидела его: кроваво-красный голыш, оставленный Маликом над телом усопшей матери, словно драгоценный камень, лежал на песчаном ложе.
Амира опустилась на колени, беззвучно шепча молитву. В беззвучной тишине Амира знала, что она здесь не одна, с ней были любовь и сердце матери, ее ласковые руки, которые она протягивала своей единственной дочери из могилы.
Амира посмотрела на небо, ожидая увидеть там огненный знак… Но с небосклона светило лишь слепящее солнце аль-Ремаля. Амира прошептала матери последнее прости и, опять завернувшись в чадру, медленно пошла домой.
Одиночество
– Вставай, лентяйка, вставай! Ты что, королева, что спишь до полудня?
Амира протерла глаза и, потянувшись, взглянула на часы.
– Но, тетушка Наджла, сейчас только половина девятого, а я вчера легла очень поздно, готовилась к экзаменам…
– Послушайте ее, только половина девятого! Аллах всемогущий! Да у хорошей жены к девяти часам должен быть готов завтрак, а муж и дети обихожены. Подумайте, какая важность – экзамены! Когда я сказала твоему отцу, что образование сделает тебя лучшей женой, то не могла и предположить, что ты, выучившись, станешь пренебрегать своими женскими обязанностями, которые важнее всяких наук. Ты что думаешь, солнцеликая и луноподобная? Получишь диплом, которого ты так домогаешься, и станешь самой лучшей невестой в аль-Ремале и самой важной женщиной в этом доме?
Амира закусила губу, чтобы удержаться от дерзости. Нет, она не считала себя лучшей женщиной в доме Омара Бадира. Но она была в нем белой вороной. Амира чувствовала это всегда, но особенно резко после смерти Джихан. Книги, которые она с жадностью проглатывала, занятия с домашними учителями, тайные желания – все это еще более отчуждало Амиру от окружающих. Но какой смысл объяснять все это тетушке Наджле? Она расценит это как неуважение и тотчас доложит обо всем отцу. И все будет сделано под лицемерным предлогом заботы о племяннице. Разумеется, для нее самое главное – воспитать из девушки добрую и преданную жену!
– Ну ладно, – сказала Наджла, успокоенная молчанием Амиры. – Быстренько вставай и одевайся. Отец упомянул, что хочет за завтраком отведать салика– он особо подчеркнул это свое желание, – и если мы не поспешим, то на рынке к нашему приходу останутся одни кости. Вполуха слушая тетку, Амира выскользнула из постели и набросила поверх ночной рубашки хлопчатобумажный халат: она не любила показываться раздетой ни тете Наджле, ни тете Шамс. Обе были безобразно толсты, и, несмотря на повышенный интерес к интимной жизни других, сами были начисто лишены какой бы то ни было привлекательности.
Амире казалось, что в своих темных, безрадостных одеждах ее тетки напоминают ведьм из «Макбета» – этой книгой она зачитывалась несколько последних ночей. Временами девушка испытывала по отношению к ним жалость: жизнь в доме ее отца было пределом мечтаний и возможностей двух старых дев. Но какое удовольствие находили они в том, чтобы шпионить за Амирой, постоянно ее притеснять и рассказывать о ней отцу всякие небылицы? Неужели они таким образом надеялись заслужить его одобрение?
Склонившись над мраморной раковиной, Амира чистила зубы и терла лицо французским мылом, которое прислал ей Малик. Тонкий аромат мыла напоминал ей о земле, так непохожей на аль-Ремаль. Это был мир Малика, он лежал где-то далеко, в другом измерении и пространстве, – огромный и чудесный мир!
– Ялла, ялла – торопись, торопись, Амира, – крикнула из комнаты тетя Наджла. – Пока ты копаешься, на рынке раскупят лучшие куски мяса и нам достанутся только хрящики.
Амира заторопилась. Если сейчас исполнить все капризы тетушки, то, может, к вечеру ее оставят наконец в покое и у нее появится возможность позаниматься с мисс Вандербек, которая стала ее персональным наставником – тутором. Занятия с мисс Вандербек представлялись Амире волшебным ковром-самолетом, который переносил ее в незапамятные времена и дальние страны: то в Россию восемнадцатого века, где твердой рукой, по-мужски правила тогда императрица Екатерина, то во Францию девятнадцатого века, где жила женщина, писавшая скандальные романы и взявшая себе мужское имя Жорж Санд. Эта женщина открыто жила с композитором Шопеном, который не был ее законным мужем. То в Англию, где такая же затворница, как Амира, Джейн Остин, сумела всколыхнуть затхлую атмосферу общества.
– У меня никогда не было такой прилежной ученицы, – одобрительно говорила Амире мисс Вандербек.
И вот теперь, когда получение заветного диплома было уже совсем близко, девушку охватила растущая грусть. Какую ценность будет иметь для нее этот клочок бумаги? Она мечтала о путешествии в Париж, а на самом деле ее путешествия ограничатся поездками на базар и посещениями таких же узниц шариата, как она сама.
Таковы тесные рамки ее жизни. Думая о Малике, Амира пыталась представить себе жизнь своего брата, и его дни представлялись ей тем более насыщенными, чем более пустыми казались ей ее собственные.
Амира примерила кремовое льняное платье, вдела в уши золотые сережки, подарок Ум-Юсеф на шестнадцатилетие, и задумалась. Кто обратит внимание на ее красоту, на ее наряды и золотые украшения? Все, кто любил ее, умерли или далеко. Без них в доме нет для Амиры ни радости, ни тепла. Остались только суетливая тетя Наджла и ехидная тетя Шамс.
Несколько минут спустя одетые в черное и закутанные в чадры Амира и ее тетка уселись в черный «бентли» из коллекции дорогих иностранных автомобилей, предмета гордости и тщеславия Омара Бадира.
Несмотря на жару, тетушка Наджла удовлетворенно вздохнула, опустившись на мягкое сиденье машины. Поездка за покупками была звездным часом для этой женщины, ведь она хорошо помнила те времена, когда на рынок допускались только мужчины и рабыни. Но, как говаривал Омар, времена изменились, и теперь он мог под свою ответственность отпустить женщин из дома на базар, при условии, конечно, что отвезет их туда мужчина, – так повелевал шариат.
Машина быстро неслась по узкой дороге, но вдруг ее движение затормозилось из-за старика, медленно трусившего впереди на тощем осле. Водитель нажал на клаксон. Но библейского вида старец проигнорировал требование уступить дорогу. Тогда, забыв о своем нетерпении, шофер глубоко вздохнул, закурил сигарету и отдался на волю Всемогущего.
Через некоторое время машина и ее пассажиры доехали наконец до захудалого уличного рынка, состоящего из дюжины деревянных прилавков, покрытых толстым слоем пыли.
Аромат свежих фруктов перебивался резким запахом только что освежеванных баранов.
– Купите дыни, сладкие, как сахар! – зазывно кричал торговец фруктами.
– Мои фисташки едят даже короли! – не отставал от него продавец орехов.
– Ни одним пиастром больше, даже если это будет стоить мне жизни! – кричал какой-то покупатель, устав торговаться.
Тетя Наджла уверенно прокладывала себе путь к мяснику. Жилистого крепкого парня по имени Абу Талиф было видно издалека: поверх белого тоби на нем был забрызганный кровью фартук. Стоя рядом с висящими у его прилавка бараньими тушами, Абу Талиф кланялся покупателям, обнажая в улыбке два золотых зуба – свидетельство своего процветания.
– Госпожа, я вас умоляю, – укоризненно произнес продавец, видя, как тетя Наджла, не говоря ни слова, начала ощупывать одну баранью ногу за другой, – вы зря это делаете. Все мое мясо превосходного качества, без порока и единого пятнышка. Можете выбрать любой кусок с закрытыми глазами и, клянусь честью, останетесь довольны.
Мольбы и укоры оставили тетушку совершенно равнодушной, она продолжала методично ощупывать мясо. Наконец она сделал свой выбор.
– Три кило от этого куска. Мне нужно мясо для салика, поэтому оставь немного костей.
– Как вам угодно, госпожа. – Абу Талиф согнулся в поклоне, извлек из-под прилавка секач и два остро отточенных ножа, церемонно обтер свои орудия об фартук и приступил к священнодействию. Отрубив кусок задней ножки, он взвесил его. Потом нарубил мясо на порции и, срезав жир, завернул каждую порцию в промасленную коричневую бумагу. Вручив покупку Наджле, Абу Талиф записал стоимость покупки в книгу: Омар Бадир расплачивался с мясником в конце каждого месяца.
Следующим пунктом их маршрута был прилавок зеленщика, там тетка купила сочных помидоров, большой пучок петрушки, картофель, лук и три кочана зеленого салата.
Женщины быстрым шагом прошли мимо кофейни, где, потягивая густой ароматный напиток, блаженствовали старики, слушая божественные мелодии неподражаемой Ум-Кальтум.
Повсюду мелькали фигуры, закутанные в чадры. Женщины притворялись целиком занятыми покупками, чтобы их не сочли нескромными.
В галерее неподалеку продавали специи.
Пока Амира вдыхала пьянящий букет запахов тмина, корицы, гвоздики, кориандра и мускатного ореха, ее тетушка решительным голосом делала заказ.
– Двести граммов гвоздики. Немного хаб-хилуи сушеной мяты. Только не вздумай, как в прошлый раз, подложить мне всякой дряни с жучками.
– Униженно прошу вашего прощения, госпожа, – заговорил владелец лавки Абу Тарик, вкладывая в свои слова всю возможную любезность. – Уверяю вас, такое больше не повторится.
Обернувшись, он улыбнулся Амире, которую знал еще маленькой девочкой, допуская тем самым вольность, которой скоро уже не будет места в их отношениях.
Дальше путь Наджлы и Амиры лежал в парфюмерную лавку Афина. Там кружилась голова от аромата специй и благовоний из Дамаска, Тегерана и Багдада, притираний, которые старик Хафиз умел смешивать в тысяча и одном сочетании. Его жена, Фадила, известная своим искусством составлять гороскопы и читать будущее по звездам (ремесло строжайше запрещено и от этого весьма популярное), часто помогала клиенткам составлять нужные ароматные смеси. По большому секрету она могла, например, посоветовать покупательнице масло жасмина, чтобы ублажить возлюбленного, или розовое масло для возбуждения угасшего пыла старого мужа.
Тетя Наджла, как обычно, заказала смесь гордении и гелиотропа. Хотя у тетки не было возлюбленного, которого следовало бы ублажать, она постоянно пользовалась духами, и их резкий запах заранее оповещал всех о появлении Наджлы.
Напоследок они зашли в лавку, все стены которой были заставлены рулонами дамасского шелка и бельгийских кружев всевозможных цветов и фасонов. В одежде тетушка Наджла тоже была верна сама себе – любимый темно-синий цвет она оживляла белыми кружевами. Не успели женщины войти, как лавочник щелкнул пальцами, и тут же откуда ни возьмись в зале появились мальчишки, рыщущие по рынку в поисках грошового заработка. На столике кофе, Амире налили сладкого ароматного чаю. Тетушка Наджла уселась в удобное кресло, и торговец без лишних слов стал разворачивать перед ней рулоны темно-синих тканей – шелка, шифона, крепдешина и тафты. Таинственный шелест шелка кружил голову.
Внезапно Амире стало душно, казалось, из тесной лавки выкачали весь воздух. Девушка попыталась судорожно вздохнуть, но удушье нарастало, и она, вскочив, опрометью бросилась вон из крошечной лавки. Закрыв глаза и привалившись к столбу, Амира постаралась представить себе прохладу ночной пустыни.
Так она простояла до тех пор, пока вышедшая из лавки Наджла не тронула девушку за плечо.
– Что с тобой, дорогая племянница? Пришли месячные? Ты не сахарная, и твоему поведению нет оправданий. Любящая семья, конечно, простит тебе такой пустяк, но муж вправе требовать, чтобы в его доме, несмотря ни на что, соблюдался порядок. Ты меня поняла?
Амира кивнула. Она прекрасно понимала, на что вправе рассчитывать муж. Перед ее глазами был пример собственного отца и его поведение после смерти матери. Несколько недель показного траура, и жизнь потекла своим чередом. Для Амиры это означало, что сердечное тепло навсегда покинуло дом Омара Бадира. Сам хозяин вряд ли заметил, что в его жилище царит ледяной холод бездушия. Каждое утро отец, как всегда, самодовольно рассматривал в зеркало свою свежеподстриженную бороду, так же до последней капли собирал куском питы соус со дна тарелки после обильного и вкусного обеда. Для него в доме ничего не изменилось, видимо, он не замечал даже отсутствия Джихан.
– Теперь мы поедем домой? – спросила Амира, надеясь спасти для себя хотя бы остаток дня.
– Конечно, нет, – резко ответила Наджла. – Я обещала зайти к Шайхе Назли, она плохо себя чувствует – ее последняя беременность протекает довольно тяжело, и я хочу отвезти ей соль, которой моя матушка лечила отеки ног.
Амира едва сдержала стон. Нет, она ничего не имела против рыжеволосой, похожей на статуэтку ливанки, ставшей женой ремальского нефтяного министра. Но визиты в ее роскошный дворец бывали очень долгими и сегодняшнее посещение вряд ли станет исключением из правила.
– Ахлан ва сахлан! – Казалось, восторгу Шайхи не будет границ. Она горячо поприветствовала гостей, которых ввела в отделанную мрамором гостиную горничная-пакистанка. – Пожалуйста, располагайтесь, как вам удобно. Мой дом – ваш дом.
Об удобствах в этом зале нечего было и думать. Развешанные по стенам репродукции французских картин прикрывали обильную позолоту, которая скорее подавляла, чем доставляла эстетическое наслаждение. Однако Амира, вежливо улыбнувшись, примостилась на краешке кресла в стиле неведомо какого по счету Людовика.
Через несколько минут в комнату вошли два ливрейных лакея – это были единственные во всем Ремале слуги, – которые внесли в покои кофе, чай, холодные фруктовые напитки, сладости и жаровню с дымящимися благовонными углями сандала. Амире не хотелось ни пить, ни есть, но из приличий, которые нельзя было нарушить, она взяла со столика бокал с фруктовым соком. Ароматный дым, вьющийся над жаровней, освежал воздух и нес приятную прохладу измученному зноем телу. Таковы обычаи пустыни.
– Я привезла тебе обещанную соль, дорогая Назли, – сказала тетя Наджла, доставая из сумки объемистую стеклянную банку. – Но от души надеюсь, что ты и без нее чувствуешь себя лучше.
– И это действительно так, благодарение Аллаху. А мой муж так добр и заботлив. На прошлой неделе он был в Лондоне, ну вы понимаете, там у него важная встреча, кажется, какая-то конференция, и привез оттуда замечательные подарки. Это просто чудо, я даже прослезилась. И знаете, что он мне сказал? Сказал, что всех его богатств не хватит, чтобы одарить меня по заслугам.
– Аллах да вознаградит такую преданность, – значительно произнесла Наджла.
– Хотите посмотреть подарки? – совершенно по-детски предложила Шайха.
– Конечно, дорогая, – немедленно согласилась тетушка, всем своим видом выказывая живейший интерес. – Мы порадуемся вместе с тобой, дражайшая Назли, правда, Амира?
– Да, да, – с готовностью отозвалась Амира, зная, что тетушка не простит ей малейшего отклонения от правил этикета.
Как только Шайха выскользнула из покоев, шелестя шелком и золотым шитьем, тетушка Наджла сочувственно зацокала языком.
– Бедная женщина, ходит по краю пропасти, и все это знают.
– Но почему, тетя? Она выглядит такой счастливой!
– Счастливой? Не смеши меня, племянница. Просто, как и всякая добропорядочная женщина, она стремится сохранить лицо, но если Аллах в неизреченной мудрости своей пошлет ей дочь, а не сына, то… ее муж возьмет себе третью жену, и это тоже знают все.
Конечно, знают, подумала Амира. Шайха, конечно, потрясающая красавица по здешним меркам, но она родила нефтяному министру четырех дочерей, к неописуемому восторгу первой жены, произведшей на свет троих сыновей. Если Назли и в этот раз родит дочь, то потеряет лицо и скатится вниз в глазах общественного мнения, утратив свой социальный статус.
Тем временем в комнату вернулась Шайха. Вытянув вперед руку, она показала Наджле и Амире изумительные часы от «Патек-Филиппа», украшенные бриллиантами и изумрудами.
– Какая прелесть, правда? – с гордостью спросила Шайха.
– Аж дух захватывает, – согласилась Наджла. – И они тебе так идут.
– Прекрасные часики, – вставила слово Амира.
– Посмотрите, что еще привез из поездки мой дорогой муж, – продолжала Шайха, указав на стопку тарелок, принесенных лакеем. – Это лиможский фарфор, обеденный сервиз на пятьдесят персон. Когда мы были в свадебном путешествии во Франции, я пришла в восторг от этого сервиза. Прошло целых семь лет с той поры, но мой муж ничего не забыл, и вот теперь у меня есть такое чудо, – добавила Назли нежным голосом, в котором можно было уловить тоскливые нотки.
Продолжая рассыпать похвалы безупречному вкусу и заботливости нефтяного министра, тетушка многозначительно посмотрела на Амиру.
– Пусть Аллах пошлет тебе сына, – пробормотала Наджла, подавив вздох.
Днем Омар объявил, что пригласил на обед своего делового партнера, и женщины поняли, что должны постараться. Сами они слегка перекусили: немного хумуса с питой, сыр с оливками и салат с мятой, лимоном и оливковым маслом – остатки вчерашнего обеда.
Покончив с едой, женщины без промедления принялись готовить обед. Под бдительным присмотром тетушки Амира тщательно промыла куски баранины.
– Теперь клади их на дно котла, – руководила Наджла. – Нет, нет, сначала вот этот большой кусок. Хорошо, теперь добавь листья розмарина и пару палочек корицы.
– Я знаю, – ответила Амира и сунула в котел сладкую пряность под названием хаб-хилу, перец, немного мистики и листья лишайника – шаибы. Залив мясо холодной водой, Амира поставила котел на громадную английскую плиту.
Через два часа, после полуденного сна, Амира извлекла баранину из котла, процедила бульон и добавила воды до восьми чашек. Всыпав в воду две чашки риса, девушка снова поставила котел на плиту.
– Вари на медленном огне, – продолжала свой инструктаж тетушка, – минут сорок пять, больше не надо, а то рис слипнется.
– Хорошо, тетя, – послушно ответила Амира – она десятки раз видела, как ее мать готовила это блюдо, но решила во всем угождать тетушке Наджле. Дождавшись, когда жидкость впитается в рис, Амира добавила в котел две чашки молока и продолжала варить до тех пор, пока рис не разбух от бульона. Услышав, как приехал Омар, девушка посолила почти готовое блюдо и подержала его на огне еще несколько минут. Сняв котел с плиты, Амира выложила готовый рис на большое блюдо, добавила в него немного соли и масла и положила сверху кусок тушеного мяса.
– Очень вкусно, – произнес Омар, удовлетворенно вздохнув. – В самом деле очень вкусно.
Наджла тоже испустила вздох облегчения, словно Омар изрек вердикт, от которого зависела ее жизнь. Не важно, что это просто ритуал: мужчину, хозяина дома, следует ублажать любым способом, и если речь идет о его комфорте, то здесь для женщин пустяков не существует.
– А ты, дочка, приложила руку к приготовлению этого великолепного обеда? – спросил Омар, обращаясь к Амире.
Само обращение было уже удивительным, так как со дня смерти Джихан отношения отца и дочери были, мягко говоря, натянутыми, они почти не общались.
– Да, отец, – ответила Амира, потупив взор и не зная, как отнестись к похвале.
– Прекрасно, прекрасно! – Омар благодушно улыбался. Но стоило ему покровительственно потрепать по руке свою молодую жену, как Амира сразу же вновь ожесточилась против отца.
– Ну ладно. – Омар прокашлялся, чтобы подчеркнуть важность того, что собирался сказать.
– Пора мне поделиться с вами хорошими вестями. Сегодня я говорил не с кем-нибудь, а с нашим возлюбленным королем. Его королевское величество оказал мне эту честь.
Среди женщин пронесся ропот восхищения, хотя все знали, что на еженедельных маджлисах, где разбирались тяжбы и жалобы, каждый подданный короля, даже не столь влиятельный, как Омар, мог поговорить с правителем.
– И его королевское величество, – продолжал Омар, – оказал милость моему дому. Было решено, что его сын, принц Али аль-Рашад, станет мужем Амиры.
Женщины дружно и громко выразили свой восторг. Омар благосклонно улыбнулся.
– Я не хочу показаться хвастуном, но на его величество произвела благоприятное впечатление образованность Амиры. Король милостиво изволил заметить, что моя дочь послужит украшением его дома и всего нашего королевства.
Амира не произнесла ни слова. С самого раннего детства она знала, что этот день неизбежно наступит, и вот он пришел. И сейчас девушка сама не могла понять, какие чувства она испытывает, услышав весть о предстоящем замужестве. Разве не мечтала она покинуть дом своего отца? И разве каждая девушка втайне не мечтала стать принцессой, войти в ремальский королевский дом? Как бы обрадовалась сейчас Лайла, с щемящей грустью подумала Амира.
– Послушай, дочь моя, – произнес Омар, – это, конечно, прекрасно – быть скромной, тихой, но сейчас самый подходящий момент для выражения радости, и счастливая улыбка была бы более уместной, чем покорное молчание. Да и благодарственная молитва Аллаху не помешала бы. Кажется, он неплохо позаботился о твоем будущем?
– Да, отец. Я благодарна Аллаху. И тебе, – добавила она с неподдельной искренностью.
Власть Омара была безгранична: он мог выдать дочь замуж за кого угодно, но выбрал для нее всеми любимого принца. Принца Али знали все ремальцы. Это был летчик, герой страны. Али летал на новейших самолетах, паря в небе, как сокол. Жизнь с ним будет наверняка лучше, чем прозябание в родном доме… Но кто знает, что будет на самом деле?
