Текст книги "Мираж"
Автор книги: Сохейр Хашогги
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
Карим
– Американцам не понять арабов. Их политика на Среднем Востоке – это политика банкротов. А их самоуверенность в вопросе, что лучше для нас, арабов, одновременно и лицемерна, и разрушительна. Все их так называемые мирные инициативы в лучшем случае будут иметь лишь временный эффект.
«Боже мой!» – подумала Дженна. Она никогда в жизни не слышала таких высокопарных речей, особенно в своем доме и от девочки-подростка.
Девочка была дочерью известного бостонского профессора и не менее известного египетского романиста Насера Хамида, и звали ее Жаклин. Жаклин Хамид была одноклассницей и близкой подругой Карима. Сын сидел рядом и жадно ловил каждое ее слово.
Вот и сейчас он согласно кивает головой, глаза его сияют от восторга и восхищения.
– Все так и есть. Даже ты не можешь этого отрицать, мама.
Это был уже откровенный вызов.
Как ответить? Дженна была не только решительно не согласна с Жаклин, но и находила подругу сына напыщенной, не терпящей возражений, невыносимой девицей. Но открыто высказать свое мнение – значит оттолкнуть сына, который, без сомнения, очарован и пленен маленькой темноволосой красавицей, ее кораллово-красными губами и пронзительными черными глазами.
– Я слушала лекции вашего отца о египетском феминизме, – сказала Дженна, оставив пока без внимания вопрос Карима. – В них много интересных сведений и фактов. Но я не понимаю, почему он не бьет тревогу по поводу возрождения в Каире обычая носить чадру, даже среди студенток университета.
– Возможно, вы не вполне представляете себе современное социально-религиозное движение в Египте, – чопорно ответила Жаклин. – Вы долго живете в этой стране, а Карим рассказывал, что воспитывались вы в Европе. Так что вы человек прозападной ориентации. Вы утратили свое египетское самосознание.
Дженна была шокирована. Хотя она знала, что Карим почти все свое свободное время проводит у Хамидов и постоянно цитирует то отца, то дочь, Дженна не была готова к дискуссии с Жаклин: аргументов под рукой у нее не оказалось.
Приняв молчание Дженны за согласие с ее замечанием, Жаклин пустилась в рассуждения о целесообразности арабских обычаев вообще и ношения чадры в частности.
– В консервативных странах, как, например, в аль-Ремале, у женщин такой высокий уровень защиты и уважения, который и не снится западным женщинам. Все, чего добился феминизм в Европе, это превращение женщин во второсортных мужчин. Я не уверена, что мне это нравится.
Дженна почувствовала, что кровь стынет у нее в жилах. Как же глупы бывают молодые люди и как опасны, особенно когда воображают, будто знают ответы на все вопросы. Неужели эта суперпривилегированная девушка не понимает, как она счастлива? Не понимает, какое это блаженство – иметь право открыть рот и сказать то, что тебе заблагорассудится? Она просто не представляет, что за подобное вольнодумство она могла бы быть наказана, а то и убита в тех самых консервативных странах, которые вызывают у нее такое восхищение.
– Думаю, что жизнь в странах, подобных аль-Ремалю, далеко не так романтична, как вы себе представляете, – спокойно произнесла Дженна. – Женщинам запрещено водить машину, и вообще они не имеют права путешествовать без сопровождения брата или мужа. У женщин нет никаких гражданских прав, и требуется разрешение мужчины на любое мало-мальски важное действие!
На Жаклин это замечание не произвело ровным счетом никакого впечатления.
– Я думаю, что так называемые гражданские права не слишком важны в таких странах, как аль-Ремаль, – безапелляционно заявила она.
– А как насчет права на жизнь? – Дженна непроизвольно повысила голос. – Как вы отнесетесь к тому, что брат пятнадцать раз в ярости выстрелил в свою молодую сестру только потому, что она не отвечала его представлениям о женской скромности? Или что вы скажете о женщине, насмерть забитой своим мужем только за то, что она осмелилась попросить у него развода? Как вы думаете, такие права важны?
Карим и Жаклин изумленно уставились на Дженну. Карим был, без сомнения, потрясен ее выстраданной ночами запальчивостью.
– Кажется, вы слышали несколько сенсационных историй об аль-Ремале, – констатировала Жаклин. – А вы сами там когда-нибудь были?
– Я… Я много читала об арабском мире, живя здесь, – потухшим голосом ответила Дженна, стараясь избежать следующего прямого вопроса.
– Читать и жить – это совсем разные вещи, – хмыкнула Жаклин, снова обретая былую уверенность. – Большинство статей и книг о Среднем Востоке написаны западниками. Они понятия не имеют о наших ценностях, о нашей восточной душе.
– Я согласна, что некоторая слепота по отношению к другим культурам присутствует, причем с обеих сторон. Не хотите еще чаю, Жаклин? Или кофе? – Кажется, настало время проявить мудрость и прекратить дебаты. Дженна испугалась, что может наговорить лишнего, тем более что Жаклин не собиралась прислушиваться к доводам западницы с атрофированной восточной душой. Что касается Карима, то он настолько увлечен девушкой, что, не задумываясь, примет участие в любом джихаде, затеянном черноокой красавицей.
– Она хороша, правда, мам? – спросил Карим, проводив Жаклин до дома.
– Она… она очень интересная юная девушка.
– А ее отец… он просто блистателен. Он так много знает о Египте! И он очень тобой интересуется. Я пообещал ему, что как-нибудь мы соберемся все вместе. Держу пари, он знает многих из тех, с кем ты росла. Это же просто здорово – узнать, как они живут сейчас.
Дженна непроизвольно сделала кислую мину. Чего ей хотелось меньше всего на свете, так это болтать о том о сем с Хамидом. Сколько еще она может лгать? Сможет ли она выдумать несуществующих родственников и знакомых? К тому же сочинять придется так, чтобы убедить людей, прекрасно знающих страну, которую ей придется выдавать за свою родину. Что будет, если ее уличат во лжи? Что?
Мысленно Дженна прокляла тот день и час, когда Карим познакомился с Жаклин. Хотя если быть честной, то нельзя не признать, что взаимное притяжение молодых людей было не просто игрой гормонов в крови. Карим и Жаклин были внутренне очень близки, во-первых, в силу своего арабского происхождения, а во-вторых, их объединяло чувство потери. Карим искренне считал, что его отец мертв, а Жаклин уже много лет не видела матери. Ее мать, американка, студентка выпускного курса, влюбилась в своего профессора и вышла за него замуж. Но со временем Хамид приелся молодой женщине, и в один прекрасных день она ушла от мужа. Поговаривали, что она живет с каким-то телепродюсером в Австралии.
Несомненно, это обстоятельство сыграло свою роль в той горечи, с какой Жаклин отзывалась о западниках и феминистках. В психотерапии такие факторы являются определяющими. Но Жаклин не была пациенткой Дженны, а бессменной подругой и спутницей Карима. Это была постоянная головная боль Дженны.
Увлечение Карима дочерью профессора было не единственным признаком начавшегося возмужания и превращения мальчика в мужчину. У него начал ломаться голос и испортился характер. По мере роста костей и мышц Карим начал задавать неудобные вопросы, впадал в меланхолию, бунтовал и спорил по любому поводу. Это было типичное для подростка поведение, но Дженне оно тоже доставляло хлопот.
Однажды ночью раздался телефонный звонок. Звонили из приюта для потерпевших женщин, где Дженна работала на общественных началах.
– Неприятность с Табеттой Коулмен, – сообщила телефонистка приюта. – Ее арестовали или, во всяком случае, задержали. Какая-то темная история.
Дженна сразу вспомнила свою бывшую клиентку, молодую женщину, которая не показывалась в приюте уже несколько месяцев.
– Что с ней случилось?
– Она стреляла в своего мужа.
– Он убит?
– Нет, пуля попала в ногу. Я навела справки – его жизнь вне опасности.
– Но почему она стреляла? Я имею в виду обстоятельства происшествия. Последнее, что я о ней слышала, – это то, что она оставила мужа.
– Она рассказывает, что он пришел домой пьяный и потребовал впустить его. Она позвонила по девять-один-один, но он сумел сломать дверь до приезда полиции. Женщина схватила пистолет – она не сказала, откуда у нее оружие – и выстрелила через дверь. Утверждает, что просто хотела его напугать.
– Это похоже на самозащиту.
– Не знаю. Как я уже сказала, Коулмен что-то темнит. У меня такое впечатление, что у нее не было разрешения на хранение оружия.
– У нее есть адвокат?
– Табетта просит, чтобы приехали именно вы.
– Конечно, конечно, я приеду. В каком она полицейском участке?
Дженна повесила трубку, подняла голову и увидела стоявшего рядом Карима. Он, несомненно, слышал конец разговора.
– Что случилось?
Она вкратце рассказала сыну о происшествии.
– Мама, ты веришь в добро и зло?
– Да, конечно, а что?
– Но как же получается, что ты помогаешь людям, преступившим закон?
В начале своей практики Дженна сама не раз задавала себе этот вопрос. Отвечая на него, она вспоминала слова Филиппа: настоящий врач должен быть гуманен, терпим и никогда не судить, а стараться помочь.
– Мама!
– Прости, я как раз обдумываю ответ. Не мое дело делить людей на добрых и злых, правых и виноватых. Я обязана облегчать человеческие страдания.
Карим скорчил такую гримасу, словно мать была школьницей, не знающей урока.
– А как же тогда быть с матерью Джоша? Она же вроде твоя подруга. Ты говорила, что хочешь ей помочь, но с тех пор ты ее даже ни разу не видела.
Слова сына задели Дженну, она сама не раз корила себя за это.
– Не все так просто, Карим, – произнесла она наконец, желая, чтобы сын понял ее. – У отца Джоша очень серьезные проблемы. Если ему не оказать помощь, он сам не справится со своей болезнью, она станет еще тяжелее. Ты знаешь, что он избил Каролину, и это может повториться. Я хотела помочь им, но Каролина… ну, она не хочет признаться самой себе, что нуждается в помощи.
– Так ты считаешь, что она должна просто взять и оставить своего мужа? – В тоне Карима слышались и любопытство, и презрение.
– Я же сказала тебе, что не все так просто. – Почему ей приходится постоянно оправдываться и почему сын в последнее время встречает в штыки все ее поступки? – Я думаю, что ей надо защититься самой. Вернуть себе самоуважение. Ведь не будет ничего хорошего ни для нее, ни для ее сына, если ее убьют, правда?
Кажется, она становится занудой. Неприязненный взгляд Карима напоминал ей выражение лица Али.
– Я ненадолго, – пообещала Дженна, надевая плащ и беря сумочку. – Вот деньги на пиццу.
Карим молча взглянул на банкноты и, повернувшись, пошел в свою комнату.
Спеша по улице в поисках такси, Дженна не могла избавиться от знакомого чувства крушения всех надежд. Она опять совершила ошибку, но когда и какую? Было такое ощущение, что ее маленького мальчика пожирает какой-то злобный, враждебный ей чужак, а она, мать, ничего не может с этим поделать. «Будь довольна тем, что у тебя есть», – подумала Дженна. Карим отлично учится и прекрасно, играет в футбол. По сравнению со многими другими родителями она может считать себя счастливой. Но все равно Дженну снедала тоска по тем временам, когда сын считал ее безгрешной.
– Так вот вы какая, Дженна Соррел! Очень рад наконец с вами познакомиться!
– Я тоже очень рада вас видеть, профессор Хамид.
– Пожалуйста, называйте меня просто Насер.
Жаклин, как выяснилось, была точной копией своего отца.
Профессор был довольно привлекателен – чего стоили его огромные темные глаза, которые многим женщинам кажутся очень «душевными». В то же время в его внешности и выражении лица было что-то подобострастное и заискивающее, более приставшее уличному торговцу, нежели ученому.
– Боюсь, что мне нечего рассказать о себе.
– Я вам не верю. Мой друг Нагиб Махфуз однажды сказал, что за каждым красивым женским лицом скрывается интересная история. А ваша история должна быть просто захватывающей.
– Вы слишком добры ко мне.
Конечно, знакомством с Нагибом Махфузом, известным каирским писателем и нобелевским лауреатом, можно было гордиться, но комплимент Хамида стоил бы большего, не упомяни он небрежно имени знаменитости.
– Вам нравится наш скромный махраджан?
– Он просто чудесен, – искренне ответила Дженна.
Дженну охватила глубокая ностальгия. Когда они с Каримом вошли в здание, где проводился праздник, от звуков живого арабского языка на душе у нее стало необычайно тепло, а дразнящие ароматы жареной баранины, острых специй и корицы пробудили, казалось, навсегда уснувшие ощущения.
Даже преувеличенное внимание профессора Хамида ее не раздражало, настолько оно было к месту.
– Вы и сами, как я вижу, прекрасная повариха, – похвалил Хамид принесенные из дома Дженной адас-бис-рус и рус-бель-шагия.
– Это вам, должно быть, мой сын наговорил. – Дженна бросила на Карима испепеляющий взгляд. Она действительно готовила для сына блюда, которые якобы в детстве ела дома в Египте. Делала это Дженна, чтобы сблизиться с Каримом, увлеченным арабскими обычаями. Из тех же соображений она купила в маленьком магазинчике на окраине две кассеты с песнями Асмахан и Абдула Вахаба.
Эти ее действия пришлись по вкусу Кариму и, когда профессор Хамид пригласил их на махраджан, одним из организаторов которого он был, Дженна не смогла найти предлога для отказа.
– Это хорошо, что мальчик хочет знать о своем происхождении, – говорил Хамид. – Расскажите мне кое-что о себе, кто знает, может быть, у нас отыщутся общие знакомые и друзья.
– М-мм, – промычала вместо ответа Дженна, демонстрируя полное наслаждение едой, она куском питы собирала с тарелки хуммус и таббулех и с видимым удовольствием отправляла аппетитные куски в рот. Именно так учили ее есть в детстве.
Дженна поймала на себе пристальный взгляд Карима.
– Что ты так смотришь? – спросила она. – Что-то не так?
– Нет, ничего, – ответил мальчик. – Просто я никогда не видел, чтобы ты за столом обходилась без ножа и вилки.
– Ты что, никогда не видел, как я ем гамбургер или пиццу?
– Я хочу сказать…
– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но, когда приезжаешь в Рим, как говорится…
– Вы просто очаровательно едите, – вмешался в разговор Хамид. – Просто восхитительно.
Дженна подняла голову от тарелки и увидела, как Карим и Жаклин обменялись заговорщическими улыбками. Ну нет, – чуть было не произнесла она вслух. Профессор Хамид действительно становился опасен, но совсем не в том, чего так боялась Дженна.
К счастью, разговор прервался, так как на импровизированной сцене начался концерт популярных арабских певцов и музыкантов.
Но когда музыканты сделали перерыв, Хамид возобновил свои попытки очаровать Дженну.
Подыгрывая профессору, она старалась быть любезной, но не приторной, любезной, но не многообещающей. По счастью, Хамид больше не возобновлял попыток вызнать у Дженны всю ее подноготную, видимо, то был просто хорошо разработанный тактический маневр.
Нет, профессор говорил сам, рассказывая о своих египетских друзьях и о тамошних достопримечательностях. Дженна изо всех сил старалась не морщиться, слушая, как Хамид расточает красноречие, рассказывая о «декадентском очаровании» Александрии и о «мистическом величии» Саккары. Дженне стало любопытно, почему, собственно, Хамид последние двенадцать лет своей жизни безвыездно прожил в Америке.
Когда профессор отлучился в буфет, подошедший к матери Карим прошептал:
– Он хорош, правда, мам? По-моему, ты ему нравишься.
– Н-ну, – засмеялась Дженна. «Внимание, – сказала она себе мысленно, – будь очень осторожна, Карим любит этих людей».
Снова заиграла музыка, теперь это были народные танцевальные мелодии. Карим взял Жаклин за руку и повел ее в середину зала. Дженна изумленно наблюдала, как молодые люди возглавили поток желающих потанцевать дабку – народный хоровод.
– Набила, это ты? – окликнула Дженну женщина, сидевшая за соседним столом.
– Простите, что вы сказали? – переспросила Дженна. Ее охватила паника, хотя она представления не имела, кто такая Набила.
– Набила Аджами, – повторила женщина, которая, похоже, была ровесницей Дженны. – Из Хомса. Меня зовут Фадуа Каббаш. Мы же росли вместе, ты что, не помнишь?
– Нет, – запротестовала Дженна, – нет, вы ошибаетесь. Я родом из Египта и никогда не бывала в Сирии. Простите, мне очень жаль, но это так.
По виду женщины можно было сказать, что ответ Дженны не убедил ее. Фадуа восприняла как личную обиду тот факт, что Дженна никогда не была ее соседкой. Повернувшись к группе смеющихся и жующих людей, женщина начала что-то с жаром им рассказывать, изредка указывая рукой на Дженну.
Хотя Дженна знать не знала никакой Набилы, былой страх снова выполз из тайников ее души, точно хищный и страшный ночной зверь. Ей стало душно. В зале было многолюдно, замкнутое пространство давило на плечи, стесняло дыхание. Выбравшись из толпы, Дженна укрылась в прохладном безлюдном коридоре. Потом из ее глаз сами собой потекли слезы. Она навсегда останется беглянкой. Ей придется всегда опасаться самых невинных вопросов, ведь хотя она и не была Набилой, но и Дженной Соррел она тоже не была. Уже не в первый раз она подумала о том, что сталось бы с ней, сдайся она на милость судьбы и останься в аль-Ремале. Но Карим? Лучше ли ему от того, что лишен жизни, которую заслужил по праву рождения?
– Остановись, – укоризненно сказала себе Дженна. Она не потерпела бы от своих пациентов такого нытья и жалости к себе, так почему же позволяет такие вещи себе? «Делай, что можешь, Дженна. И надейся, что это лучшее, что ты можешь сделать».
Трейвис
Казалось, даже знаменитая журналистка Сандра Уотерс подавлена величиной судна, по палубе которого она шла в сопровождении телеоператора.
– Длина яхты «Джихан» триста футов от бушприта до кормы, – рассказывала Сандра. – Цена? Сорок миллионов долларов. Еще тридцать миллионов ушло на отделку и украшения. Сложите все это вместе, и вы получите самое роскошное частное судно в мире – плавучий дворец наслаждений с собственным кинотеатром и фильмотекой, прекрасным салоном и посадочной площадкой для вертолетов.
Пошли кадры – яхта в открытом море.
– Пятьдесят роскошных кают и экипаж численностью шестьдесят человек. Без дозаправки горючим «Джихан» может покрыть расстояние в восемьдесят пять тысяч миль, то есть один раз пересечь Тихий океан или дважды Атлантический. Опреснители вырабатывают из морской воды десять тысяч тонн питьевой воды в сутки. В шести огромных холодильниках имеется трехмесячный запас пищи.
На экране вновь появилась Сандра, входящая в каюту.
– Но самое потрясающее, что есть на этом судне, – воскликнула Сандра с восторгом торговца недвижимостью, – это ванные и туалеты. Вот, например, этот унитаз в форме раковины морского гребешка выполнен из цельного куска оникса. Арматура сделана из чистого золота. А это, – камера рывком переместилась к противоположной стене, – ванна из белого оникса. Арматура здесь из китайского жадеита, есть даже два водопада.
Уотерс открыла дверь в еще более роскошную каюту – настоящий гостиничный номер-люкс.
– Посмотрите, здесь решетчатый потолок, обшитый вязом, двери снабжены электронными замками повышенной секретности. Ванна с горячей водой. Восьмифутовая круглая кровать.
Салон воспроизводит номер в гостинице «Плаза Атене». И многое, многое, многое другое. Все здесь принадлежит владельцу этого маленького скромного суденышка – Малику Бадиру.
– Добрый вечер, Сандра, – чуть самодовольно произнес Малик, поднимаясь навстречу гостье. – Добро пожаловать на борт «Джихан».
Может быть, подвело освещение, но Дженне не понравился вид брата: усталое лицо, под глазами темные круги. Но оставались знакомая с юности улыбка и живость, с которой Малик отвечал на вопросы Уотерс.
– «Джихан» спущена на воду в прошлом году. Говорят, что празднество по этому поводу продолжалось целую неделю. Это правда?
– Да, так и было. Кажется, некоторые гости до сих пор здесь.
– Говорят также, что хозяйкой того праздника была…
– Не буду отрицать. – Не было нужды упоминать имя разведенной кинозвезды, с которой в последнее время встречался Малик. Эту историю, без сомнения, знали все телезрители.
– И вы до сих пор…
– О, мы довольно часто встречаемся. Мы друзья, возможно, очень хорошие друзья.
– Но есть ли у вас еще… друзья?
Малик усмехнулся.
– К счастью, закон не запрещает наслаждаться обществом красивых женщин. В противном случае я оказался бы под арестом даже за ваш визит сюда, Сандра.
Простецки улыбнувшись, Сандра Уотерс задала следующий вопрос:
– Но в вашей жизни не появился тот единственный человек, который?..
– Среди моих знакомых много единственных и неповторимых. Но вы, Сандра, видимо, хотите спросить, не собираюсь ли я жениться? С сожалением должен ответить, что нет. Никто не сможет заменить мне погибшую любимую жену.
Очень деликатно тележурналистка напомнила зрителям об автокатастрофе, в которой погибла Женевьева.
– Потом, насколько я знаю, разыгралась еще одна трагедия, – сказала Сандра. – Вы были ранены при попытке похищения вашей дочери, потеряли руку.
Дженна похолодела. С самого начала передачи она думала, что Малик просто небрежно накинул пиджак на плечи, но, приглядевшись, поняла, что левый рукав пуст.
– … мне сказали, что рана неопасна, – говорил между тем Малик, – но была сильно задета кость. Потом начались осложнения и заражение крови. Ничего не оставалось, кроме как ампутировать руку.
«Боже мой, – подумала Дженна. – Как такое могло случиться и почему я ничего не знаю?»
– Можете ли вы сказать, что ваше благосостояние, ваше несметное богатство имеют и отрицательную сторону? – спросила Сандра, дружески коснувшись правого плеча Малика.
Дженна, не задумываясь, отдала бы свою руку, лишь бы сейчас хоть на мгновение поменяться местами с Уотерс.
Малик, не отвечая, пожал плечами.
– Теперь я хочу спросить вас еще об одной, не вполне приятной стороне вашей жизни, – продолжала Сандра. – Ходят упорные слухи о том, что вас обвиняют в нарушении французского закона о шпионаже, Имеется в виду ваше участие в сделке по продаже реактивных истребителей «Мираж» в страны третьего мира. Говорят, что при вашем посредничестве партия этих самолетов была продана в королевство аль-Ремаль.
Этого Дженна тоже не знала.
– Это недоразумение, – ответил Малик, – которое вскоре выяснится.
– Простое недоразумение?
– Конечно.
– А поподробнее?
– Я уже сказал: скоро все разъяснится само собой.
Дженна так внимательно смотрела на экран, что не заметила, как в комнату вошел Карим.
– Ты его знаешь? – наигранно равнодушным тоном спросил сын. – Малика Бадира?
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Не знаю. Просто ты так внимательно на него смотришь. Я подумал, может быть, вы когда-то встречались?
– Неужели он похож на человека, с которым я могла бы когда-то встречаться?
– Да нет, я просто спросил.
Два дня Дженна молча переживала по поводу неприятностей своего брата. Могла бы поинтересоваться его делами и раньше, тогда знала бы о Малике больше, чем он сам говорил о себе по телевизору. Наконец Дженна решилась, не откладывая, позвонить Лайле. Со времени их последней встречи Дженна разговаривала с племянницей лишь несколько раз, потом их связь прервалась. Племянница была в этом не виновата, ведь Дженна сама разорвала их приятельские отношения под глупым, надуманным предлогом. Да и кроме того, у Лайлы наверняка были более интересные дела, чем общение с малознакомой женщиной.
Казалось, Лайла нисколько не удивилась звонку Дженны.
– Как вы поживаете? – спросила племянница.
– Отлично, отлично. А ты? Как тебе Колумбийский университет?
– Мне здесь очень нравится.
– Подожди… ты сейчас на первом курсе?
– Нет, на третьем.
– Понятно. А как поживает твой отец? – как можно более небрежно поинтересовалась Дженна. – Не хочу показаться любопытной, но о нем ходит множество слухов…
– Вы имеете в виду передачу Сандры Уотерс?
– Ну… да.
– Об этом не стоит беспокоиться. Нет ничего на свете, с чем не смог бы справиться мой отец. У него много врагов, вы же понимаете. Они и начали копать всю эту грязь. Но он с этим справится. Отец сам сказал мне, что все будет в порядке.
Дженне показалось, что она слышит голос самого Малика, Уверенный, даже несколько вызывающий. Куда только подевался тот застенчивый парнишка из аль-Ремаля, который покинул родину, чтобы спасти себя и свою дочь? И все же, подумала Дженна, Сандра Уотерс кое в чем права. Есть вещи, которые нельзя купить ни за какие деньги. Женевьева мертва. А Лайла? Не была бы она счастливее, веди она жизнь простого человека и имей обыкновенного отца?
Разговор закончился взаимными обещаниями обязательно встретиться, но по голосу Лайлы Дженна поняла, что мысли девушки витают где-то очень далеко: о ком она думала? О друге? Дженна попыталась представить себе, как относится Малик к тому, что его маленькая дочурка превращается во взрослую женщину. Не унаследовала ли дочь юношеский максимализм и бунтарство отца? При этой мысли Дженна улыбнулась.
Игра случая. Не более, чем везение.
Дженна была готова отказаться от участия в конференции, хотя числилась там в докладчиках.
У нее просто нет времени, убеждала она себя, лететь на уик-энд в Пуэрто-Рико – слишком много накопилось работы.
Как ни странно, но ехать на конференцию убедил ее Карим.
– У всех моих знакомых, – заявил он, – родители не гнушаются отдыхом. А ты никогда не отдыхаешь. Тебе нужно развеяться, мам, даже если для этого придется просто валяться на пляже в окружении других бездельников.
Карим настаивал совершенно бескорыстно: ему не нужна была свободная квартира на уик-энд. Сам мальчик собирался провести его на вилле профессора Хамида.
– Может, ты и прав, – признала Дженна. В последнее время, даже загруженная работой и поглощенная беспокойством за Малика – а может, это и было причиной, – она чувствовала, что ее жизнь словно остановилась. Тропический пляж в такой ситуации выглядел весьма заманчиво.
Усаживаясь в бизнес-классе самолета, она подумала было просмотреть материалы к докладу, но потом решила, что знает тему, как свои пять пальцев, поэтому лучше расслабиться и насладиться ничегонеделаньем. На конференции придется присутствовать не больше нескольких часов. Остальное время в ее полном распоряжении.
Приятную полудрему прервали звуки низкого мужского голоса и женский смех. Дженна открыла глаза. Стюардесса заботливо обхаживала мужчину, которого посадила рядом с Дженной. Это был худощавый субъект, покрытый темным грубым деревенским загаром, его светлые волосы были основательно побиты сединой.
– Вам принести журнал? – заметно волнуясь, спрашивала между тем стюардесса. – Или, может, хотите что-нибудь выпить?
– Э, голуба, когда-то я обещал своей мамочке, что никогда не буду пить раньше полудня. Но чего только я не наобещал в детстве. Так как насчет «Кровавой Мэри», когда поднимемся в воздух?
Девушка рассмеялась, словно услышала самое остроумное на свете замечание.
«Вот так, – подумала Дженна, – и ловятся на удочку женщины».
– Трейвис Хэйнс, мэм, – растягивая слова, произнес сосед и повернулся к Дженне в явном ожидании, что в ответ она назовет свои имя.
– Дженна Соррел, – ответила она, постаравшись, чтобы ее голос прозвучал как можно холоднее.
Но мистер Хэйнс, казалось, этого не заметил.
– У вас красивое имя, – сказал он.
Когда табло «Пристегните ремни» погасло, стюардесса принесла Хэйнсу выпивку.
– Вы не дадите мне автограф? – умоляюще произнесла девушка. Дженна до сих пор думала, что так хлопать глазами можно только в комедиях положений.
Трейвис Хэйнс черкнул требуемый автограф на салфетке.
– Может быть, эта леди тоже хочет выпить или закусить? – многозначительно произнес Хэйнс.
– Нет, нет, благодарю вас, – сказала Дженна стюардессе.
– Спасибо, вам мистер Хэйнс, – проникновенно сказала стюардесса и пошла к другим пассажирам.
– Я старое ископаемое, – проговорил Трейвис, обращаясь к Дженне. – Что-то вроде «харлей-дэвидсона». Ты, может, сам и не хочешь мотаться на мотоцикле, но чертовски приятно, что их еще делают.
Дженна против воли улыбнулась. То, что в устах другого мужчины прозвучало бы вызывающе и даже агрессивно, в исполнении Трейвиса было совершенно невинным и даже забавным. Кто же этот очаровательный человек, говорящий с таким дремучим южным акцентом, что поначалу Дженна понимала его с великим трудом?
– Она определенно очень высокого мнения о вас лично, – заметила Дженна, глядя вслед девушке.
– Издержки профессии, – ответил Трейвис.
– Кто же вы по профессии? – Господи, она что, и вправду хочет это знать?
– Иногда я вылезаю на сцену и начинаю выть дурным голосом, но многие считают, что это народная музыка – кантри, старые деревенские песенки. Однако я не рассчитываю на то, что меня знают на каждом углу. Многие вообще обо мне никогда не слышали, и это в порядке вещей, – заверил ее Хэйнс, хотя Дженна и не собиралась извиняться за свое невежество. – Я исчез с глаз публики как раз тогда, когда дело шло к тому, что я стану всеамериканской знаменитостью.
– Правда? И почему, вы думаете, это произошло? – В Дженне проснулся профессиональный интерес. Кроме того, самоуничижительный тон человека, как это ни странно, очень ей нравился. Этот мужчина сильно отличался от привычных бостонцев. Именно таких называют «старая американская косточка»
– Будь я проклят, если я вообще что-нибудь думаю. Но мой чертов агент имеет на это свою точку зрения. Не скажу, что она мне льстит.
– Что же говорит ваш чертов агент?
– Раньше он обычно говорил, что я просто дурак, и все. Потом он стал ходить на сеансы «психотренинга» и заявил, что я страдаю боязнью успеха.
– И вы в это поверили? – спросила Дженна, гадая, что за отношения связывают Трейвиса с его агентом.
– Не могу сказать, чтобы на все сто процентов. Иначе я не вернулся бы на сцену в девятый или десятый раз.
– То есть если бы вы боялись, то не стали бы возвращаться? – уточнила Дженна.
– Что-то вы задаете слишком много вопросов. Чем вы, собственно говоря, занимаетесь в жизни? – поинтересовался Трейвис.
– Я психолог. – Она вдруг с удивлением поняла, что произнесла это извиняющимся тоном.
Он широко улыбнулся, серые глаза заискрились забавным изумлением.
– Вот влип, будь я проклят! Всегда открываю рот невпопад. Итак, док, вы решили махнуть на меня рукой?
В ответ Дженна только молча улыбнулась.
– Ладно, не хотите отвечать на этот вопрос, я попробую задать следующий. Как вы смотрите на то, чтобы пойти сегодня на мой концерт в «Хилтоне»? Место в ложе и шампанское за мой счет – в общем, все тридцать три удовольствия.
Дженна затихла в изумлении. Давно, очень давно никто не назначал ей свиданий. Долгие годы она всем своим видом и поведением отбивала у мужчин охоту флиртовать или заигрывать с ней.
– Я буду очень занята, – ответила Дженна с вежливой улыбкой. – Не знаю, найду ли я время для концертов.
