Текст книги "Мираж"
Автор книги: Сохейр Хашогги
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)
– Ладно, пусть будет так. Но ты понимаешь, что все это означает? Ребенок должен либо поправиться, либо умереть.
– Так в этом-то все и дело. Через несколько месяцев, через год или два, можно будет распустить слух, что лечение оказалось неудачным. Родители погорюют, и все. Дело будет сделано. Все обо всем забудут.
Фарид брезгливо скривился.
– В этом случае мы вынуждены будем прибегнуть к явной лжи, а мне очень не хочется лгать. А ты сам, неужели ты хочешь, чтобы второе рождение твоей дочери было снова осенено крылом смерти? – Фарид открыл дверцу машины и сплюнул на землю – от дурного глаза. Малик, сам того не сознавая, последовал примеру кузена.
– Нет, я тоже не хочу лгать, – сказал он.
– Я так и думал, – согласился Фарид. – Есть и еще одна сложность. Все легенды о неизвестных благодетелях и бедных больных детях – любимая тема западной прессы, над которой христиане проливают слезы умиления. Что будет, если твоя история попадет на страницы французских газет? Об этом ты подумал?
– Ты видишь во всем сплошные опасности, Фарид, – резко возразил Малик, но тут же смягчил тон. – Это верно, опасность существует, и ее нельзя сбрасывать со счетов. Но дело в том, что надо действовать, и действовать без промедления. Сейчас моей дочери чуть больше года, и она пока не отличает меня от Магира. Но пройдет совсем немного времени, и она начнет воспринимать его как родного отца, тогда я никогда не стану полноценным родителем.
– Тут ты, без сомнения, прав, – примирительно произнес Фарид, тоже стараясь сгладить возникший было конфликт. – Именно поэтому я и попросил тебя хорошенько подумать. Мне все-таки кажется, что можно найти решение, связанное с наименьшим риском.
– Прости мне невольную грубость, кузен, но через два дня мне надо вернуться в Марсель. Что ты можешь мне посоветовать?
Фарид задумчиво покрутил ус. Год назад Малик не обратил бы ни малейшего внимания на этот жест, но теперь, пожив во Франции, где мало кто из мужчин носит усы, он понял, сколько мужской гордости испытывают его земляки от наличия растительности на своей верхней губе. В аль-Ремале, если не считать иностранцев, работавших на нефтяных вышках, безусых мужчин можно было пересчитать на пальцах одной руки. И если у кого-то усики росли скудными и редкими, то такой человек чувствовал себя ущербным, несмотря на все остальные свои достоинства.
– Мне кажется, – заговорил наконец Фарид, – что наши планы страдают однобокостью. Мы сосредоточились на одной только девочке. Но, может быть, проще увезти отсюда их всех?
– Всех? Кого это – всех?
– Магира Наджара, его жену и твоего ребенка. Вполне естественно, что человек, занимающий такое положение, как ты, нуждается в слугах или будет нуждаться, а кто может лучше справиться с этой обязанностью, как не порядочная мусульманская пара из твоей собственной страны?
Господи, но почему такая простая и гениальная мысль не пришла ему в голову с самого начала, подумал Малик. Да, Фарид прав, он все принимает слишком близко к сердцу, а это мешает ясно мыслить.
– Я навел справки: Магир Наджар умеет водить машину, хотя ее у него, естественно, нет, – продолжал Фарид. – Может ли бизнесмен вроде тебя нанять себе шофера?
У Малика был подержанный «пежо», который он водил сам. Но если дела пойдут в гору, ему придется обзавестись более престижной машиной, а тогда и шофер не повредит. Да, это неплохая идея, очень неплохая.
– Кроме того, и это немаловажно, – говорил Фарид, – его жена прекрасно готовит. Я знаю, что французы очень гордятся своей кухней, но признайся честно, когда ты в последний раз ел настоящую кабзу?
Малик поднял руки вверх.
– Довольно, кузен. Звезды не нуждаются в украшательстве. Твоя идея просто великолепна. Ты снял с моих плеч такую тяжесть. – От радости у Малика закружилась голова.
К его изумлению, лицо Фарида печально вытянулось.
– Это вполне приличная идея, но отнюдь не великолепная: у нее есть существенный недостаток: Магир Наджар может и не согласиться с нашим планом.
– Что? Но почему? Ты говорил с ним?
– Да, но только походя.
– Так в чем трудность? Ведь он, конечно, понимает, что я обойдусь с ним очень хорошо и даже более чем хорошо.
– Дело в том, что он из Омана, а оманцы, как ты знаешь, сладкоречивы, как голуби, и упрямы, как верблюды, – этакие ястребы в личине голубей.
– Чего же он хочет?
– Во-первых, он хочет говорить с тобой, а не со мной. Оманцы еще и непомерно горды. Но главная проблема заключается даже не в нем, а в его жене, Салиме. – Фарид посмотрел на солнце и взглянул на часы, чтобы убедиться, что они идут правильно. – Поехали, а то придется останавливаться на молитву прямо посреди дороги.
Малику понравилось, что Фарид в разговоре отступил от формальностей. Первое, что поразило Малика во Франции, были откровенные и грубые разговоры мужчин о женщинах. В аль-Ремале было не принято обсуждать не только своих жен, но и супруг отсутствующих мужчин. В данном случае Фариду пришлось говорить о жене Наджара, а это само по себе было нарушением приличий.
– Время от времени, – заговорил Фарид, – приходится встречать мужчин, которые пляшут под дудку своих жен, находясь у них под каблуком. Я не хочу сказать это о Магире, но он внимательно прислушивается к мнению своей жены и старается во всем ей угодить. Кстати, очень любопытно, что он не развелся с ней, хотя Салима оказалась бесплодной. Еще любопытнее, что он не просил у тебя денег, чтобы взять вторую жену. Может быть, правда, он именно это хочет обсудить с тобой, но я в этом сильно сомневаюсь. Думаю, что именно Салима настраивает его против отъезда.
Малик нетерпеливо остановил друга.
– Все это действительно очень интересно, но какое это имеет отношение к возможности нашего отъезда во Францию?
– Думаю, причина в том, что Салима просто не хочет никуда уезжать. Она счастлива здесь, среди своих родственников и подруг.
– Но они уедут отсюда не навсегда, самое большее, на год-два.
– Магир это прекрасно знает, но Салима, видимо, уперлась, и он встал на ее сторону.
– Наверняка это вопрос денег. Я заплачу больше, и все уладится.
– Кто знает, возможно, деньги и сыграют свою роль. Но, честно говоря, думаю, их можно убедить только одним способом.
– И каким же, если не секрет?
– Их можно привлечь возможностью иметь детей, а лучше сына, ты же понимаешь, что это для них самое важное.
Малик воздел руки вверх.
– К несчастью, кузен, в этом я вряд ли смогу им помочь.
– Кто знает, скорее всего именно ты сможешь это сделать. Магир и его жена еще молоды. Может быть, причина их бездетности чисто медицинская. Я слышал, во Франции есть врачи, специалисты по этому вопросу.
– Ты прав. Я, конечно, не очень сведущ, но тоже слышал, что во Франции чуть ли не каждый день делаются открытия в медицине.
– Все это и есть рычаг, которым ты сможешь сдвинуть с места неподатливую Салиму.
– Но я не могу им ничего обещать, Фарид.
– Можешь. Ты можешь вселить в них надежду.
По левой стороне дороги, словно из-под земли, выросли дома городской окраины. В первый момент Малик с трудом узнал свой город. Новые железобетонные здания обступили шоссе, точно стадо гигантских слонов. Но между новыми монстрами проглядывали низенькие постройки старых кварталов. Верхние этажи ветхих строений были забраны решетчатыми ставнями, чтобы женщины могли смотреть из окон, сами оставаясь невидимыми.
Даже дома здесь носят чадру, подумалось Малику.
– Главная твоя проблема – это преодолеть старое мышление. Ты же понимаешь – махтуб.Писание. Воля Аллаха, – сказал вдруг Фарид, словно прочитав мысли кузена.
Он тряхнул головой, давая понять, что больше не желает говорить на эту тему.
– Ну вот, за болтовней мы и приехали.
– Кузен, ты сказал, что я могу вселить надежду в Магира, но ты, именно ты, вселил надежду в меня. Я не в силах отблагодарить тебя. Я хочу, чтобы в один прекрасный день – пусть Аллах приблизит его – ты приехал ко мне в Марсель. Мы с тобой составили бы великолепную команду.
Фарид улыбнулся.
– Скорее всего я так и поступлю, кузен. Аллаху известно, что у меня слишком слабая голова для занятий нашим семейным ремеслом.
Машина подъехала к дому Омара Бадира.
Знакомый с детства родной дом, в котором Малик вырос, показался ему неожиданно маленьким, несмотря на свои внушительные размеры. Отец тоже словно стал меньше ростом и выглядел болезненным. Старый Омар, однако, сумел сохранить величавую осанку и зоркий взгляд. После взаимных ритуальных приветствий он немигающими глазами уставился на костюм Малика.
– Малик только что сказал мне, дядя, – ехидно произнес Фарид, – что он одет лучше всех в Марселе.
Старый Омар на удивление снисходительно относился к племяннику: ему позволялось веселиться тогда, когда Малик не смел поднять на отца глаз.
– Разве мы в Марселе? – Отец улыбался, но взгляд его был холоден и колюч.
– Прошу прощения, отец, – начал оправдываться Малик. – Я страшно устал и заснул в самолете – это была правда, – а когда проснулся, времени на переодевание уже не было. Но я сейчас же сменю одежду.
– Нет, нет, не стоит, – смягчился Омар. – Оставайся пока как есть, время терпит, переоденешься к молитве. Кстати, я хотел бы тебя кое с кем познакомить.
Отец позвонил, и на пороге появилась Бахия с темноглазым ребенком на руках. К пеленкам младенца были приколоты булавками многочисленные амулеты – маленькие таблички с изречениями из Корана, заклинаниями от джинов – сверхъестественных существ, способных принимать любые обличья для совершения своих гнусных злодеяний.
– Это твой брат Юсеф, – с гордостью произнес Омар.
Когда Малик во Франции узнал о рождении своего сводного брата, он не испытал ровным счетом никаких эмоций, словно прочитал эту историю в разделе светской хроники, где рассказывалось о жизни людей, чужих и незнакомых. Но теперь, глядя на малыша, Малик почувствовал, как все его существо охватывает необъяснимое теплое чувство.
Поднявшись, Малик протянул руки к маленькому брату. Почти у всех его друзей уже были дети, иногда уже по трое и по четверо. Но этот малыш вполне мог быть и сыном самого Малика. В душе его родилось сумасшедшее желание сказать Омару, что он не только «молодой» отец, но уже и дед. Но отец решил не затягивать сентиментальную сцену и, к великому облегчению Малика, дал знак Бахии унести ребенка. Приближалось время молитвы.
Поговорили об Онассисе. Суждения отца были на редкость глубокими и верными, хотя и не вполне свободными от горькой зависти. Впрочем, Омар дал понять, что разговор можно будет продолжить во время обеда.
– Расслабься, приведи себя в приличный вид. – Это означало совет переодеться в тоби.– Пойди поздоровайся с матерью, потом зайди на минуту к Ум-Юсеф. Да, и не забудь о своей младшей сестре. Она давно с нетерпением высовывается из женской половины и при каждом дуновении ветра спрашивает, не ты ли это приехал.
Малик страшно соскучился по матери и сестренке, но опасался, что во время визита вежливости ко второй жене отца будет стесняться и неловко себя чувствовать. Эта женщина была всего на несколько месяцев старше Малика и недолюбливала своего пасынка. Но его опасения были напрасны: после рождения сына мачеха была, на седьмом небе от счастья и весьма сердечно встретила Малика. Ребенок давал ей почетное право именоваться «Ум» – «мать», Ум-Юсеф – мать Юсефа.
«Родив сына, – с горечью думал Малик, – эта женщина упрочила свое положение и оттеснила на второй план мою родную мать».
– Ты, конечно, хочешь поздороваться и с Амирой, – пробормотала мачеха. – Думаю, она у себя в комнате. Господи, как я глупа, ты же прекрасно знаешь, где она может быть.
Малик взбежал по знакомой лестнице и на западный манер постучал в дверь. Сначала он не узнал стоявшую на пороге женщину.
Без сомнения, Амира оказалась истинным цветком пустыни, ждущим первого дождя, чтобы распуститься с дивной красотой. Когда Малик год назад уезжал, сестра только обещала сбросить с себя мальчишескую угловатость девочки-подростка, но сейчас перед ним стояла настоящая красавица.
– Это ты, сестренка? – задал он глупейший вопрос.
– Ну кто же еще, дурачок? – ответила Амира и кинулась на шею Малику. Как его дела, как выглядит Марсель, как показался брату аль-Ремаль – казалось, ее вопросам не будет конца.
– Фарид говорил с тобой? – Малик сумел-таки вставить слово. – О своих планах насчет малышки Лайлы? Бестактность эта была вполне простительной: до молитвы оставалось слишком мало времени, по радио уже передали предупреждение, что час ее близок.
– Да. Давай встретимся в саду после ужина и поговорим.
– Ладно. Да! Я только что познакомился с нашим новым братом.
– О, он такой хорошенький, настоящая прелесть! А ты заметил амулетики?
– Да.
Обычай украшать пеленки ребенка многочисленными амулетами-оберегами был широко распространен, но для образованных людей он стал ничего не значащим ритуалом.
Всерьез воспринимать эти знаки могли теперь только темные, охваченные предрассудками крестьяне. Упоминание об амулетах было камешком в огород второй жены отца.
– Ты видишь, с кем мне приходится здесь жить, – пожаловалась Амира, – но в последнее время она переменилась и стала более приветливой. Ну все, иди, мы поговорим позже.
Малик поспешил к себе, снял костюм и ботинки и переоделся в тоби и ременные сандалии. По радио уже звучал голос муэдзина, призывавшего правоверных на молитву. Растягивая слова, он повторял дважды каждую строку завета, кроме последней: Аллах всевелик.
Свидетельствую: нет бога, кроме Аллаха.
Свидетельствую: Мохаммед – пророк Аллаха.
Спешите на молитву. Спешите к спасению.
Молиться лучше, чем спать.
Нет бога, кроме Аллаха.
Темнело. Малик бродил среди олеандров и бугенвилий сада, с наслаждением вдыхая сладкий аромат и с улыбкой прислушиваясь к журчанию фонтана – символа богатства и благосостояния его отца. При этом Малик вспомнил давнюю известную историю о том, что, когда на землю их страны пришли американцы и англичане и начали искать нефть, правитель аль-Ремаля молился о том, чтобы из скважин вместо черного золота забила простая вода.
Наступали самые благодатные часы, которые Малик любил больше всего – сумерки, предшествующие ночи. Жара спала, горячий воздух поднимался к небу. Ярко сияя на фоне его бездонной черноты, мерцали божественным светом звезды. Во Франции много чудес, но ни одно из них не могло сравниться со звездами аль-Ремаля.
– Это ты, братец?
– Ну кто же еще, дурочка?
Смеясь, Амира вышла из темноты и взяла Малика за руку.
– Я очень скучала по тебе, – просто и сердечно сказала она.
– А я по тебе, – признался Малик.
– Сомневаюсь, что у тебя было время скучать. Должно быть, твои дни были очень заняты, я уж не говорю о ночах.
– Дни – да, но мои ночи, боюсь, были слишком одинокими.
– Прости, брат, я не подумала. Наверное, я просто ревную.
– Ревнуешь?
– Нет, скорее это зависть. – Амира подняла глаза к небу, но света звезд было слишком мало, чтобы разглядеть выражение ее лица. – Иногда я думаю, что отдала бы все на свете, лишь бы оказаться на твоем месте.
– Чтобы, как рабыне, тянуть лямку на Онассиса?
– Не знаю. Но я хотела бы оказаться во Франции и делать то, что мне хочется.
– И чего же тебе хочется?
– Этого я тоже не знаю. Я бы хотела учиться, В настоящей школе.
Она всегда хотела учиться, но теперь в устах повзрослевшей Амиры это желание прозвучало настолько серьезно, что Малик пришел в замешательство. Его сестра всегда была необыкновенной девушкой. Вспомнив тот страшный день на площади у тюремной стены, Малик был вынужден признать, что тогда Амира сумела сохранить мужество и вселить его в своего павшего духом брата.
– Помнишь, я как-то сказал тебе, что в один прекрасный день ты, возможно, покинешь аль-Ремаль? – спросил Малик.
Амира сделала нетерпеливый жест.
– Это мечта. – Она махнула рукой. Взошедшая луна высвечивала силуэты финиковых пальм. – Нянюшка Карин до сих пор со мной. Мы вместе учимся. Она заказывает книги из Лондона, и половину их оплачиваю я. Фарид дает нам уроки математики.
– А что по этому поводу говорит отец?
– Ну, ты же его знаешь. Он, конечно, настоящий динозавр, но время от времени не чурается просветительских идей, особенно если это сулит какую-то выгоду. Я сумела убедить его, что времена меняются и что образованная жена – более ценная жена.
Некоторое время Малик размышлял над словами сестры.
– Мне кажется, что сейчас отец вряд ли думает о твоем замужестве.
– Наоборот, думает, и почему бы ему не думать?
– Он говорил с тобой об этом?
– Он не говорит о моем замужестве, но оно его заботит.
– У него есть кто-нибудь на примете? – Сам предмет разговора вызывал у Малика все растущее удивление.
– Мне кажется, у него на уме несколько женихов. Частенько он делает довольно прозрачные намеки – похвалит одного, поругает другого – и смотрит, как я воспринимаю его слова. Но прямо он ничего пока не говорит.
Малик испытывал странное чувство, что от него ускользает само время. Это же просто немыслимо, невозможно – обсуждать с Амирой ее замужество. Ведь это же та самая девочка-подросток, норовящая ударить по мячу, который Малик гонял по саду со своими двоюродными братьями, используя вместо ворот вот эти две финиковые пальмы.
– Об этом еще рано говорить, – пробормотал он, стараясь припомнить, как полагается вести себя в таких ситуациях старшему брату. – Ты еще очень молода.
В душе Малик понимал, что это говорит не он, а другой Малик, проведший год во Франции. В действительности отец мог сосватать Амиру хоть завтра.
– Я не хочу выходить замуж, – проговорила Амира, – но я должна это сделать. Я не хочу покидать этот дом, но мне придется оставить его. Я хочу учиться в Европе, но не смогу. – Смысл фразы был грустный, но голос… Это был голос своенравной девчонки, которая, переодевшись мальчишкой, управляла автомобилем… Но при свете луны было видно, что по щекам Амиры текут горькие слезы безысходности. – Я не хочу выходить замуж против своего желания, – продолжала девушка. – Я не хочу быть такой, как мама. Как Лайла. И со мной это никогда не случится!
– Конечно, сестренка, – постарался успокоить Амиру Малик, хотя упоминание о Лайле больно резануло его по сердцу. – На все воля Аллаха. Когда-нибудь появится человек, с которым ты будешь счастлива разделить свою жизнь.
Каким же дураком он выглядит, но что он может сказать? Несколько мгновений Амира молчала. Потом заговорила так, словно ничего не произошло:
– Ой, совсем забыла тебе сказать, что в последнее время я часто вижусь с Ум-Салих. Она принимала роды у мачехи. Конечно, тут без меня не обошлось, но теперь Ум-Юсеф просто боготворит ее. Повитуха будет справлять рамадан на наши деньги.
– Другими словами, – поддержал разговор Малик, очень довольный, что они оставили грустную тему, – теперь этой женщине плачу я и платит мой отец. Не успеем мы оглянуться, как она купит весь аль-Ремаль.
– Вполне возможно, – сквозь слезы улыбнулась Амира. – Я никогда не встречала таких женщин. Она не человек, а какая-то стихия.
«Просто непостижимо, как быстро меняется настроение у женщин», – подумал Малик.
– Слушай, – продолжала Амира, – Фарид разработал чудесный план. Ты с ним согласен? – Я повидаюсь с Магиром Наджаром, но Фарид говорит, будто он не хочет никуда ехать.
– Я думаю, что он согласится. Ум-Салих утверждает, что больше всего на свете Наджар и его жена хотят иметь детей. Повитуха считает, что с этим горем можно будет справиться. «Треснутый горшок – еще не разбитый горшок», как любит она повторять. У нее удивительная интуиция, хотя в медицине она не очень сведуща, но в этом случае Ум-Салих зрит в корень.
– Я попытаюсь убедить Магира. Если он согласится, то на оформление всех нужных документов уйдет всего несколько дней. У нас работают сотни иностранных рабочих, и Онассис не жалеет денег на взятки чиновникам.
– Значит, Лайлочка будет воспитываться в Европе? Иншалла, – тихо произнесла Амира.
– Иншалла.
– Брат, я давно хотела спросить тебя. Ты собираешься воспитывать Лайлу в вере отцов?
Малик уже давно мучительно размышлял об этом, но не смел даже в мыслях сформулировать это в словах.
– Ну, сначала ею будет заниматься Салима Наджар, так что проблем не будет. А потом… Мне трудно это объяснить. Я искренне верую в Аллаха. Как я могу все это объяснить? – воскликнул Малик, вскинув руку к небу, усыпанному бриллиантами звезд. – Я верю, что Мухаммед его пророк. Но… я не могу принять то, что зачастую люди творят именем Аллаха и Мухаммеда.
Амира согласно кивнула.
– Ты высказал и мои чувства.
Они говорили вполголоса, хотя в саду ни одна живая душа не могла их слышать. Но брат и сестра знали, что их слова – тяжкий грех.
– А когда она подрастет, я заставлю ее надеть чадру, позабочусь о том, чтобы она никогда не читала книг, и, кроме того, я…
– Ты это серьезно?
– Конечно, нет. Просто мне хотелось посмотреть, как ты отнесешься к моим словам.
– Дурак! – обиделась Амира.
– На самом же деле я думаю, что, когда Лайла станет такой, как ты, ее невозможно будет отличить от маленькой француженки.
– Мне очень нравится картинка, которую ты нарисовал. Не знаю, правда, как ты сумеешь уладить дела с отцом. – Амира подошла к брату и крепко его обняла. – Мне так недоставало тебя, Малик.
– А мне тебя, сестренка.
Они проговорили до поздней ночи. Кто знает, когда еще выпадет им такая возможность – провести наедине несколько часов?
Через Фарида Малик договорился о встрече с Магиром Наджаром. Упрямец не желал говорить о деле в своем доме, ссылаясь на то, что он слишком мал и в нем постоянно толпятся многочисленные родственники.
Подозревая, что Наджар просто не хочет, чтобы разговор слышала жена, Малик назначил встречу на нейтральной территории – в захудалой кофейне в бедняцком квартале, где у них обоих не было знакомых.
«Я захочу увидеть мою дочь, – добавил Малик, – независимо от того, примет Наджар мое предложение или нет».
Чтобы не вызвать подозрения у окружающих, Малик взял у Фарида поношенное тоби. Он пришел в кофейню на рассвете и, потягивая кофе и сладкий чай, слушал, как некий рассказчик повествует о приключениях Антара, героя, известного во всех странах Ближнего Востока.
Сын шейха пустыни и чернокожей рабыни из Африки добыл себе свободу беспримерной храбростью и, будучи беспощадным к врагам, неизменно оказывался верным другом тех, кто страдал от притеснений правителей. В этом рассказе Антар оказался в опасности потому, что полюбил дочь короля.
Малик слышал эту историю и раньше, но рассказчик был мастером своего дела, и Малик испытывал истинное удовольствие, сидя среди соплеменников и слушая бродячего рассказчика в переполненной кофейне, где никому не пришло бы в голову поинтересоваться, что здесь делает незнакомец.
Пришел Магир и встал у стены. Рассказчик как раз подошел к трагической развязке – принцесса погибла, и месть Антара была страшной: он покарал силы зла. Рассказ окончился, толпа рассосалась, и Малик с Магиром смогли уединиться за укромным столиком.
Магир Наджар был смуглым худощавым невысоким человеком на несколько лет старше Малика. В глазах Магира, казалось, навечно застыло выражение неизбывной грусти, иногда его лицо передергивал нервный тик, и тогда маленький человечек становился похож на грустного кролика.
За последний год Малик научился искусству производить хорошее впечатление. Магиру он доверял ровно настолько же, насколько и другим людям, исключение в этом отношении составлял Фарид. Ему Малик верил безоговорочно, несмотря на его комичную внешность.
После неизбежного обмена любезностями Малик приступил прямо к делу.
– Человеку в моем положении нужен водитель, – просто сказал он. – И вы, уважаемый, вполне могли бы им стать. Я бы предпочел вас всякому другому.
Не упоминая о Салиме, Малик добавил, что, кроме того, ему нужна повариха и женщина для присмотра за ребенком, давая понять, что забирает с собой Лайлу независимо от исхода разговора. Он хорошо заплатит за службу. Малик назвал сумму.
Слушая Малика, Магир все больше и больше нервничал. Его тик усилился.
– Вы щедры и благородны, господин, как и всегда. Но у меня уже есть хорошая работа – я вожу воду на американские нефтяные вышки.
– Это просто отлично, и я могу только поздравить вас с предприимчивостью и трудолюбием. Вы слышали, конечно, как и я, что те, кто работает на американцев, очень часто могут значительно улучшить свое благосостояние. Я даже знаю, что один парень сумел стать миллионером.
Магир в раздумье кивал головой. Он все еще не понимал, куда клонит Малик.
– Естественно, я не хотел бы становиться на вашем пути к процветанию. Но все же настаиваю на том, что мне нужны водитель и повариха. – Малик назвал более крупную сумму.
Магир поблагодарил за честь.
– Но Франция – это очень далеко, – заговорил он. – А мужчине приходится нести ответственность за своих родственников так же, как за себя самого.
– Это правильно, – подтвердил Малик и назвал еще более крупную сумму, заявив, что она окончательна. – Кроме того, переезд во Францию – это не навечно, – подчеркнул он.
Магир погрустнел еще больше.
– Будь я помоложе, господин, – жалобно произнес он, – и если бы не мои родственники…
– Ну, – в голосе Малика слышались нотки отчаяния, – решайте: да или нет.
Магир сказал, что воистину надо решать.
На мгновение Малику показалось, что переговоры зашли в тупик, однако Магир, похоже, и не собирался прекращать этот торг.
– Скажи мне, Малик, сын Омара, скоро ли ты приедешь домой, чтобы выбрать себе достойную невесту? – почтительно спросил Наджар после недолгого молчания.
Малик незаметно усмехнулся: Фарид хорошо подготовил почву.
– Сомневаюсь, что скоро, – равнодушно ответил Малик. – Да и куда мне спешить?
– Это мудрое решение, очень мудрое. Иногда я думаю, что и сам бы мог немного повременить. Но не кажется ли тебе, что следует поспешить, пока ты молод?
– О, конечно, никто не хочет затягивать с женитьбой, но, как я уже сказал, мне некуда спешить.
– Конечно, конечно, впереди еще уйма времени. – Из глаз Магира ушла грусть, да и нервный тик исчез.
– Наверное, я слишком долго пробыл во Франции и перенял французские обычаи, – сказал Малик и начал рассказывать, что французы вообще поздно вступают в браки, причем не только мужчины, но и женщины. Француженки нередко выходят замуж лет в двадцать пять, а то и в тридцать. – И не смотри на меня такими глазами, Магир, я говорю сущую правду.
– Но кто же возьмет в жены женщину в таком возрасте? Разве только глубокий старик… или позарившийся на ее богатство.
– Нет, нет. К своему и нашему стыду, я должен сказать, что француженки очень долго сохраняют красоту, не то что наши женщины. Кроме того, даже в тридцать лет они могут иметь столько детей, сколько им заблагорассудится.
– Как же такое может быть? – Глаза Магира лихорадочно заблестели.
Малик пожал плечами.
– Все дело здесь в медицине. К несчастью, у нас нет ничего подобного. – Для пущего эффекта молодой Бадир выдержал паузу. – Бывает, что у пожилых женщин тоже возникают проблемы, но врачи могут решить и их.
Часто моргая, Магир в упор смотрел на Малика, силясь осмыслить сказанное.
– Истинные чудеса, – продолжал развивать тему Малик, – творят во Франции. По милости Аллаха тамошние врачи помогли одному моему знакомому. Его семя, увы, было слишком слабым, но французские врачи нашли способ вдохнуть в него силу. И вот недавно жена родила ему сына. – Малик улыбнулся, словно радуясь счастливому концу своей истории – упрощенному изложению основ искусственного осеменения. Впрочем, он ничего не придумал, случай был подлинный.
– Это правда, Малик ибн Омар? Это в самом деле так?
– Да, я не лгу. То, что я рассказал, произошло в действительности.
Магир просто окаменел и несколько секунд пребывал в глубоком раздумье, но вскоре глаза его снова погрустнели.
– Должно быть, все французы – миллионеры, – сказал он, – если они могут позволить себе обращаться к таким докторам.
Это был момент, которого Малик ожидал с особым нетерпением.
– В том-то вся и штука. – Он сделал знак слуге принести еще кофе. – Во Франции принято, чтобы работодатель оплачивал врачебные счета своих служащих.
«Это не совсем ложь, – сказал себе Малик. – Во всяком случае, один работодатель поступит именно так».
Через несколько минут Магир заявил, что мнение родственников ему безразлично, а он, Магир Наджар, давно хотел посмотреть мир и теперь пошлет подальше опостылевшую автоцистерну.
После этого он назвал приемлемую для него цену зарплаты.
Когда оба вволю насладились ритуалом торговли, Магир пригласил Малика в свой дом.
– Во-первых, тебе надо попробовать стряпню будущей поварихи, а во-вторых, ты должен повидать малышку.
– Ты очень великодушен, но не хотелось бы беспокоить твоих родственников.
– Ты же мой работодатель и оказал мне честь своим посещением.
Но в маленьком, душном, но безукоризненно чистом жилище Магира не оказалось родственников. Дома была только Салима, которая, не говоря ни слова, сразу прочитала на лице мужа ответ на мучивший ее вопрос.
Но Малик едва ли заметил немой разговор супругов – на руках у Салимы лежала крошка Лайла. Она так смотрела на Малика своими темными глазками, что он мог бы поклясться: она узнала его, своего отца, и только Аллах мог внушить это девочке.
