Текст книги "Мираж"
Автор книги: Сохейр Хашогги
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)
Брэд
Каролина пребывает в глубокой коме от множественных повреждений внутренних органов и головного мозга. Камерон взят под стражу по обвинению в покушении на убийство жены. Вот и все, что Дженна смогла узнать от Сью Келлер.
Сидевший в комнате для посетителей Джош Чендлер был потрясен, словно человек, случайно уцелевший в дорожной катастрофе.
– Я собирался позвонить вам, – глухо произнес он. – Но я сказал о вас полицейским и подумал: а стоит ли звонить?
– Все нормально, Джош. Что с мамой? Ты что-нибудь слышал?
– Нет, я ничего не знаю, мисс Соррел. Господи, я думаю, что все… плохо. – Парень подавил подступившее к горлу рыдание.
– Ты видел ее?
– С тех пор как ее увезли в операционную – нет.
– Джош, что случилось?
– Я уже рассказывал в полиции… Рано утром я услышал, как они ругаются, потом дерутся. Кажется, папа только что пришел домой… Это было хуже, чем всегда. Я должен был что-то предпринять, но… вы меня понимаете?
– Я все понимаю. Ты не виноват.
– Потом все улеглось, и я уснул. Я… хочу сказать… это случалось и раньше. Не так, правда, как в этот раз, но…
– Джош, в этом нет твоей вины. Что произошло дальше?
– Ничего. Я хочу сказать, что я проснулся и стал собираться в школу. Дверь в спальню родителей была открыта, я заглянул и увидел, что мама лежит на полу, а папа разбросал по кровати галстуки, словно собрался их примерять. Он сказал: «Ты бы позвонил куда-нибудь, Джош». И я позвонил по девять-один-один.
– У тебя есть какие-нибудь родственники, Джош?
– Бабушка – мать моей мамы. Она сейчас едет из Коннектикута. Я думаю, она пробудет здесь до тех пор, пока…
– Это хорошо. Но если ты захочешь пожить у нас с Каримом, мы всегда будем тебе очень рады. Просто собирайся и приходи.
– Спасибо, мисс Соррел. Может, я так и сделаю. Только не сегодня. Сейчас я хочу быть с мамой.
– Конечно, – сказала Дженна. – Я пойду, может быть, удастся что-то выяснить.
Пустившись на невинный обман, она назвалась доктором Соррел, но, даже несмотря на это, единственное, что ей удалось узнать, было то, что операция до сих пор продолжается.
Только через несколько часов дежурная сестра наконец произнесла долгожданные слова:
– Ее перевели в реанимацию, доктор. Если хотите, можете на минутку пойти к ней. Палата двадцать шесть – двадцать три.
На фоне белых простыней Каролина выглядела очень маленькой и хрупкой. Ее распухшее лицо видом и цветом напоминало гнилое яблоко. Отовсюду торчали пластиковые трубки. «Так же и я выглядела тогда в аль-Ремале, – подумала Дженна. – Но на помощь мне пришел Филипп. Мне повезло, я осталась жива. Да будет на то воля Бога, пусть Каролине тоже повезет».
– Доктор Соррел? – У человека в зеленой хирургической форме был усталый и болезненный вид.
– Да.
– Стен Морган. Вы со «Скорой помощи?»
– Нет. В данном случае я просто подруга больной.
– Понятно. Доктор, скажите, что вы, собственно, хотите узнать?
– Сейчас меня интересует прогноз.
Морган помрачнел.
– Боюсь, что он не слишком благоприятен, хотя окончательно судить еще рано, мы можем потерять больную. Но даже если она выживет, мы вряд ли сможем ей помочь.
Дженна была достаточно сведуща в медицине, чтобы правильно понять врача.
– Необратимая кома?
Морган заговорил на языке реаниматолога: обстоятельства травмы, кровотечение, затрудненность дыхания, кислородное голодание головного мозга. Все свелось к тому, что, даже если Каролина выживет, ее ожидает растительное существование.
«Это смертный приговор, – подумала Дженна. – И все из-за того, что Каролина любила человека по имени Камерон Чендлер».
За время отсутствия Дженны в комнате для посетителей появилась бабушка Джоша – маленькая, аккуратная, как китайская фарфоровая кукла, пожилая женщина. Дженна обняла мальчика, потом пробормотала пустые слова сочувствия его бабушке.
– Вы с Каролиной, должно быть, хорошие подруги, – сказала та.
– Я… да, мы с ней подруги. – Это было сказано Дженной больше для успокоения матери Каролины, нежели для того, чтобы облегчить свою совесть. Дженна лучше других знала, как хорошо сумел Камерон оградить свою жену от всех, кто мог бы помешать ему полностью подчинить ее себе.
– Я очень рада. – Миссис Портер глубоко вздохнула. – Ей очень понадобятся друзья, если… когда она….
– Я знаю, – мягко произнесла Дженна. – Ее друзья обязательно будут рядом с ней. Это я вам обещаю.
– Она была чудесной девочкой, – тихо сказала миссис Портер. – С ней было так легко, никаких проблем.
«Не говорите о ней так, – чуть было не крикнула Дженна. – Это звучит так, словно Каролина уже умерла». Но вслух она сказала другое:
– Думаю, что вам позволят посмотреть на нее. Приготовьтесь. У вашей дочери очень тяжелая травма. Но иногда все не так плохо, как выглядит.
Пустые, ничего не значащие слова.
Ночь. Огни города светят, как близкие, но одинокие звезды.
Часы посещения окончились. Джош и его бабушка ушли домой. Больничное начальство не поощряло ночных бдений родственников в палатах – да и чем могли они помочь своими близким? После школы приехал Карим и пошел с другом к нему домой.
Истощенная морально и физически, Дженна задержалась, чтобы выпить чаю в больничном кафетерии. Но горячий напиток не успокоил ее мятущуюся душу и не сгладил чувства вины.
Она уже собиралась было уходить, когда заметила за дальним столиком мужчину, который задумчиво грел в руках чашку остывшего кофе. Аристократическое лицо, коротко подстриженные темные волосы и ярко-синие глаза, в которых застыло скорбное выражение.
«Что привело его сюда, какая трагедия? – подумала Дженна. – Может, где-то наверху любимое им существо борется со смертью? Осталась ли надежда? Или битва проиграна?»
У незнакомца были выразительные глаза, такие же, как у Филиппа.
В последующие дни Дженна приезжала в больницу в обеденный перерыв и после работы. Приходил и муж миссис Портер, и супружеская чета в горестном молчании просиживала долгие часы в углу комнаты для посетителей.
Карим тоже ездил сюда, чтобы поддержать Джоша, который в последнее время сделался молчаливым и задумчивым. Глаза его покраснели и припухли от слез и бессонных ночей.
Состояние Каролины не изменилось, разве что прогноз стал более определенным: необратимая кома.
Часами Дженна пыталась разглядеть проблеск разума за жалкой оболочкой существа, бывшего некогда ее лучшей подругой. Мальчики ушли пообедать, чета Портеров вернулась в комнату для посетителей, только Дженна своим присутствием и самоотверженностью пыталась пробудить в Каролине воспоминания о прошлом и надежды на будущее. Она массировала Каролине руки и даже разговаривала с больной, рассказывая ей новости и произнося слова ободрения: кто знает, вдруг это хоть как-то поможет?
Закончив свою добровольную вахту, она заглянула в кафетерий и снова увидела там синеглазого незнакомца. Все с тем же скорбным лицом он пил очередную чашку кофе. Брюки цвета хаки, глухой свитер, надетый поверх белой оксфордской рубашки. «Выглядит, как студент университета в возрасте, – подумалось Дженне, – очень хорош и, по-видимому, очень раним». Повинуясь непонятному импульсу, она подсела к нему за столик и поставила чашку с чаем.
– Надеюсь, вы не будете возражать, если я посижу с вами, – сказала Дженна, – вы такой же грустный, как я. Может, нам найдется о чем поговорить.
В ответ мужчина безуспешно попытался выдавить на своем лице улыбку.
– У меня здесь жена, – сказал он тихим, слегка хрипловатым баритоном. – У нее рак.
– Простите, – пробормотала Дженна. – Но это хорошая больница. Одна из лучших, я надеюсь…
Человек отрицательно покачал головой.
– Нет, – с трудом произнес он. – Боюсь, что ей уже ничто не поможет. Вопрос в том, сколько ей еще осталось мучиться и когда я смогу сказать ей последнее «прости».
Дженна не смогла заставить себя произносить пошлые банальности.
Отхлебнув чаю, она распрощалась.
На следующий вечер, словно по молчаливому соглашению, они снова оказались за одним столиком. Дженна рассказала о Каролине. Мужчина недоуменно и с возмущением покачал головой, услышав о ее зверском избиении мужем.
– Как ваша жена? – спросила Дженна. – Есть новости?
– Ничего хорошего. Но теперь ей хоть осталось недолго мучиться. – На какое-то время он забыл о присутствии собеседницы. – Однако простите, я, кажется, забыл о вежливости. Меня зовут Брэд Пирс.
– Дженна Соррел. Вы живете поблизости?
– У меня фармацевтическая компания на Сто двадцать восьмой улице. – Дальше он мог не уточнять, Дженне и так все стало ясно: «Пирс Фармасьютикалс» была очень крупной компанией. – Это ирония судьбы, – заговорил Пирс. – Нет, не ирония, а жестокость. Мы сейчас работаем над рекомбинацией ДНК, каждый день узнаем что-то новое об иммунитете. Думаю, через пять лет у нас будет что-то, что смогло бы ее спасти теперь.
Теперь была очередь Дженны сказать что-то о себе. Когда она упомянула о приюте, Пирс несколько оживился.
– Вам надо связаться с нашим фондом, – сказал Брэд, – мы довольно широко занимаемся благотворительностью.
– Спасибо за предложение. Мы зависим от пожертвований и подарков, это помогает нам держаться на плаву, но денег все время не хватает, чтобы помочь всем нуждающимся.
Он кивнул с таким видом, словно и раньше хорошо это знал.
– На самом-то деле фонд задумала Пэт. Это было ее и только ее идея, – начал объяснять Брэд. – Она в этих делах проявляла куда большую активность, чем я. На сто процентов уверен: она бы не отказала в помощи вашему приюту.
Он устало вздохнул.
– Мне надо подняться наверх. Хорошо, что мы встретились, было приятно с вами познакомиться. А насчет фонда я серьезно, обязательно обратитесь туда.
– Спасибо, мне тоже было очень приятно познакомиться с вами.
«Бостон глоб» посвятила памяти Патриции Боумен Пирс некролог в полстраницы, перечислив все заслуги покойной на ниве благотворительности и поместив соболезнования множества филантропических организаций.
На помещенных здесь же фотографиях можно было видеть привлекательную женщину с открытым лицом и искренней улыбкой. «После смерти миссис Пирс, – было написано в заключение некролога, – безутешными остались ее муж Брэдфорд, ее родители, мистер и миссис Колин Боумен, сестра Карен и брат Декстер». У них не было детей, отметила про себя Дженна.
Как тяжело должно быть сейчас Брэду.
Несмотря на загруженность работой, Дженна нашла время написать ему соболезнующее письмо.
«Мы совершенно не знаем друг друга, – писала она, – но сегодня мои помыслы и чувства с вами. Я знаю, что значит потерять близкого и дорогого человека. Если вам покажется, что я смогу чем-то облегчить вашу боль, дайте мне знать об этом. Искренне ваша…»
Все последующие дни она часто думала о Брэде, о том, как он переживает потерю жены, которую, судя по всему, он нежно любил. Получив белый конверт, на котором стояло имя «Б. Пирс», Дженна была, как это ни странно, разочарована, найдя в нем слова казенной благодарности в ответ на ее соболезнования: должно быть, Брэд разослал сотни таких ответов.
«Ну хорошо, – укоряла себя Дженна, – а чего, собственно говоря, ты ожидала? Почему он должен помнить какую-то женщину, с которой ему довелось перекинуться парой слов в больничном кафетерии? Этот малознакомый человек, только что потерявший жену, не похож на меня, он наверняка не мучается от незавершенных дел и невысказанных слов».
В будничных делах воспоминания о Брэде и связанные с ним чувства постепенно улетучились. Рядом был Карим, который вскоре должен был начать учиться в Гарварде. Как ни убеждала его Дженна хотя бы первый курс пожить дома, сын остался непреклонен: он будет жить в общежитии, самостоятельно. Что делать, скоро Дженна останется одна.
Что касается Каролины, то и здесь все надежды оказались напрасными: с каждой неделей шансы на ее выздоровление становились все призрачнее, пока наконец стало ясно, что надежды больше нет. Родители Каролины, верующие католики, не смогли решиться на отключение жизнеобеспечивающей аппаратуры и перевели дочь в частную клинику в Коннектикуте.
– Дальше так продолжаться не может, – сказала Элен Шрайбер, новый психотерапевт приюта. – Мест катастрофически не хватает. Мы уже помещаем пациентов по двое в одноместные палаты.
– Я знаю, – ответила Дженна, – и делаю все, что могу. Надеюсь, скоро у нас будут хорошие новости.
На ее столе уже давно лежала копия запроса, посланного в фонд Пирса, где описывалось бедственное положение приюта и необходимость оказания помощи женщинам и детям, которым не на кого было больше надеяться. По соседству продавался под застройку отличный участок, и приюту предоставили три месяца на обдумывание и оплату. Поможет ли им фонд Пирса? Дженна ожидала, что в ответ на их отчаянную мольбу последует звонок, но вместо этого пришло официальное письмо от исполнительного секретаря Фонда, в котором Дженне предписывалось представить подробные выкладки о средствах, необходимых для возведения нового здания для нужд приюта.
Дженна отправила в адрес Фонда нужные документы, пришли деньги, и началось строительство приюта имени Патриции Боумен. На этом все отношения с Фондом закончились.
«Я могла бы сама позвонить ему, – думала Дженна, – и лично за все поблагодарить». Но было совершенно ясно, что он не желает личных контактов. Так что пусть все идет, как идет.
Однако когда спустя почти полгода Брэд все же позвонил, Дженна поняла, кто это, еще до того, как он успел произнести первое слово. Она была до того взволнована, что стала лепетать что-то о полученных деньгах.
– Мы так благодарны вам. Через несколько недель мы открываем филиал приюта имени Патриции Боумен. Естественно, вы будете почетным гостем и…
– Я принимаю ваше приглашение и с радостью прибуду на церемонию, – прекратил он ее словоизвержение. – Но я звоню для того, чтобы пригласить вас пообедать со мной в пятницу или в любой другой удобный для вас день.
– Это свидание? – выпалила она, желая, чтобы против воли вылетевшее слово немедленно вернулось назад.
Он рассмеялся. Это был хороший знак.
– Да, – сказал Брэд. – Думаю, что можно сказать и так.
Дженне казалось, что она ни разу не ходила на свидание, никогда не одевалась, чтобы хорошо выглядеть, что никто и никогда не говорил ей, как она красива. Дженна вытаскивала из шкафа, рассматривала и бросала на пол блузки, юбки и брюки – все было не то. Заново просмотрев весь своей гардероб и не найдя ничего подходящего, она отправилась в самый дорогой бутик на Ньюбери-стрит, где потратила сумасшедшую сумму на такую обновку, которая и не снилась ей в последние годы – кремовый габардиновый костюм, выгодно подчеркивавший ее фигуру.
Для работы это, конечно, не годится, но прекрасно подойдет для первого свидания с Брэдом Пирсом.
Они встретились в ресторане на Уинтер-плейс, и Брэд начал с извинений, что не смог подвезти ее. Дженна ответила, что и сама неплохо добралась.
– Но я все равно прошу прощения, – настаивал на своем Брэд. – Я человек старомодный, как это заведение, – произнес он, указывая на по традиции отделанные темными домовыми панелями стены ресторанного кабинета. – Я должен был прийти к вашим дверям с букетом цветов в руках. Но деловая встреча затянулась, я опаздывал, а мне не хотелось заставлять вас ждать, так что…
– Не волнуйтесь, все получилось как нельзя лучше, – успокоила его Дженна. – Намерение стоит дороже поступка. Во всяком случае, на первый раз, – сказала она, подивившись собственной смелости и поражаясь бесу, который в нее вселился.
Возле Брэда незаметно возник солидный, одетый в строгий, под стать заведению, костюм официант.
– Подать вина, сэр? – учтиво спросил он.
Брэд кивнул.
– Я позволил себе все заказать заранее по своему вкусу, но если вы предпочитаете…
– Нет, – ответила Дженна, – обожаю сюрпризы.
Сноровисто, но без всякой рисовки официант накрыл стол: консоме, зеленый салат, жареная курица и французское вино.
– Я десятки раз проходила мимо этого ресторана, – сказала Дженна, – и не представляла себе, какое это… замечательное место.
– Любимый ресторан моего отца. Однажды я назначил здесь мое самое важное в жизни свидание.
– С будущей женой? – спросила Дженна, польщенная тем, что именно с ней Брэд решил продолжить свою традицию свиданий в этом ресторане.
Он кивнул.
– Мы познакомились еще в школе. С тех пор у меня не было необходимости еще кого-то искать. Я это знал, и Пэт тоже знала.
– Это звучит немного старомодно.
– Я же вам говорил…
– Да, правда, – рассмеялась Дженна. – Вы несовременны.
За кофе разговор продолжился. Брэд пустился в воспоминания о своей жене, постоянно извиняясь, что докучает Дженне скучной историей, но Дженна с удовольствием слушала Брэда, искренне убеждая его, что ей ни капельки не скучно.
– У вас никогда не было детей?
– Не было.
– Вас это не смущало? – Несмотря на годы, проведенные в Америке, Дженна в душе оставалась уроженкой аль-Ремаля, ей показалось странным, что мужчина не оставил свою бездетную жену и продолжал любить ее.
– Нас обоих это смущало. Очень смущало. Но… Пэт не могла иметь детей. Я бы сказал, что это обстоятельство нас преобразило. Мы вспомнили о том, сколько на свете нежеланных, бедствующих детей. Тогда-то и появился Фонд. Пэт объездила все страны мира от Африки до Индии – захолустья, где множество детей умирает от голода и отсутствия медицинской помощи. Пэт основала приюты в местах, где было много беспризорных детей. Последние десять лет она готовила добровольцев для работы с детьми, зараженными СПИДом. С помощью Пэт было подготовлено столько медсестер, что их хватило бы на все больницы Бостона.
– Она была замечательной женщиной.
– О да. – Глаза Брэда увлажнились, он погрузился в воспоминания.
Дженна протянула руку, коснулась его плеча. Это был жест сочувствия. Странно, подумала она, что ее тянет к человеку, столь привязанному к своей покойной жене. Однако решила она, в этом нет ничего странного. Как психолог, Дженна понимала, что преданность Брэда памяти Пэт является свидетельством его способности любить.
Заметив, что старик официант поглядывает на часы, Дженна посмотрела на свои.
– Уже очень поздно, – с сожалением сказала она. – Думаю, что старый джентльмен ждет не дождется, когда мы уйдем.
– Можно я вас поцелую? – спросил Брэд, когда они остановились у дверей квартиры Дженны.
– Что?
– Наше первое свидание! – напомнил он.
– Господи, вы действительно старомодны.
Но на самом деле Дженна была очарована Брэдом.
– Думаю, – сказала она, – я тоже достаточно старомодна.
Их губы соприкоснулись, он нежно погладил ее по щеке. Ласка была бесхитростной, но обещала многое: она будила воспоминания о том далеком времени, когда ее желали и любили. Дженне хотелось, чтобы эта невинная ласка продолжалась вечно.
Постепенно Дженна поняла, что ее объединяет с Брэдом не только чувство утраты и одиночество. Оба любили Норт-Энд и музей Изабеллы Гарднер, ненавидели диеты и то, что выдавалось за современное искусство. Но что еще важнее, им было легко друг с другом. Сидели ли они на стадионе или прогуливались по набережной, темы для разговоров не иссякали. Даже молчание их не тяготило – то было очень доверительное и доброе молчание, а не пустота, которую надо было чем-то во что бы то ни стало заполнить.
Однажды в субботу, когда они жевали сандвичи в открытом кафе, Брэд удивил ее неожиданным предложением.
– Я бы хотел пригласить вас на чай в дом моей матери. Завтра.
– Вашей матери?
– Да. Надеюсь, что вы станете очень важной частью моей жизни, и мы не можем сбросить со счетов существование моей матери. К тому же это может оказаться забавным.
Дженна была тронута и польщена. Однако, вспомнив о своей свекрови, ужасной Фаизе, она усомнилась, что знакомство окажется «забавным».
И не ошиблась.
Абигайль Уитмен Пирс оказалась столь же впечатляющей, как и ее аристократическое имя.
Худая, прямая, как палка, старуха с жесткими седыми буклями жила на Бикон-Хилл в доме, больше похожем на музей.
Когда она на европейский манер в обе щеки расцеловала сына, ее жесткие серо-стальные глаза на мгновение смягчились, но только на мгновение. Когда Абигайль повернулась к Дженне, взгляд старухи не сулил для гостьи ничего хорошего.
– Вы знали Патрицию, дорогая? – спросила Абигайль за чаем и сандвичами с кресс-салатом.
– Нет, – ответила Дженна. – Но мне известно, что это была особенная женщина.
– В самом деле. Именно такой она и была. Прекрасная была жена для Брэдфорда. Просто незаменимая, могу добавить.
Дженна вежливо улыбнулась, прекрасно понимая, что хочет сказать Абигайль.
– Откуда вы приехали, дорогая?
– Из Египта. Я родилась в Каире, но выросла во Франции.
– Мы с покойным мужем однажды были в Египте. Постойте, когда же это было? Ах, да, лет тридцать назад. Очень колоритное место, очаровательная история. А местные жители очень… очень живописны.
Дженне стало невыносимо обидно от покровительственной манеры Абигайль разговаривать. «Все правильно, – подумала она. – Абигайль – типичная мать, такая же, как Фаиза. Ни одна женщина не может быть достаточно хороша для ее любимого сыночка». Только Патриция Боумен была достойна чести быть женой Брэдфорда Пирса.
– Катастрофа! – сказала она Брэду, когда они покинули наконец дом на Бикон-Хилл. – Вселенская катастрофа!
– Все не так уж плохо, – возразил Брэд. – Мать, конечно, любого может вогнать в краску, но в таких случаях очень помогает чувство юмора. Как ты думаешь, что помогает отделываться от ее хитрых уловок, когда она пытается познакомить меня с «подходящей женщиной»?
Дженна нисколько не удивилась. Итак, Абигайль была готова принять только «подходящую» женщину.
Дженна Соррел явно не подходила под это определение. «Ну что ж, – сказала себе Дженна, – ты не нравишься Абигайль. – Вам обеим придется с этим смириться. Например, тебе не нравится Жаклин, но зато она нравится Кариму, и ты терпишь несносную девчонку».
Поэтому она старалась не возражать, когда оказалось, что на открытие приюта имени Патриции Боумен приглашена Абигайль, которая битых полчаса рассказывала корреспонденту «Глоб» о достоинствах покойной Патриции, сознательно игнорируя вклад Дженны в дело открытия приюта.
Когда Брэд упомянул о скромной вечеринке, которую устраивает его мать в честь состоявшегося торжества, Дженна решительно отказалась идти. В этот день она уже была по горло сыта Абигайль Пирс.
– Пойдем, пойдем, будь выше этого, – уговорил ее Брэд. – Мы возьмем ее измором, если будем действовать заодно, Дженна. Вот увидишь.
– Не очень-то ты убедителен.
– Ты не думаешь, что я стою небольшого неудобства? – поддразнил ее Брэд.
Что поделаешь, Дженна подумала, что стоит.
По выражению лица Абигайль Дженна поняла, что ее не только не приглашали, но и не ждали. Если Абигайль и была удивлена, то очень быстро оправилась от изумления и повелительным жестом отправила Брэда к яркой рыжеволосой особе.
– Уинки давно ждет тебя, Брэдфорд, – сказала старуха таким тоном, словно Дженны не существовало. – Она проявила недюжинное терпение, и теперь ты должен вознаградить ее бокалом мартини, Ты же знаешь, как она его любит.
Всем стало очень неловко. Дженна не знала, как себя вести, особенно после того, как рыжеволосая с криками восторга громко чмокнула Брэда и повисла у него на шее. «Спокойствие, Дженна, только спокойствие». Изобразив на лице улыбку, Дженна вошла в гостиную, решив познакомиться с гостями. Увидев в углу одинокого старика, она подошла к нему и представилась.
– Что вы сказали? – крикнул он, приложив ладонь к уху. Старик явно недослышал.
– Дженна Соррел, – повторила она, повысив голос.
– Дженна, как?
– Соррел, Соррел, Дженна Соррел.
– Я вижу, что вы уже познакомились с Элдоном, – произнес неведомо откуда взявшийся Брэд.
– Еще нет, – капризно ответила Дженна. – Мы застряли на моем имени.
– Ага, понятно. Ну, хорошо. Дженна Соррел, позвольте представить вам Элдона Бейкера. Элдон ушел с поста сенатора от штата Массачусетс пятнадцать лет назад и с тех пор не включает свой слуховой аппарат, справедливо полагая, что наслушался глупостей на всю оставшуюся жизнь. – Брэд озорно подмигнул старику.
Тот широко улыбнулся, словно услышал все до последнего слова.
«Так кто эта рыжая?» – хотелось спросить Дженне. Но она промолчала. Скорее умрет, чем спросит.
– Ты еще не получила удовольствия? – шепнул ей на ухо Брэд.
– Еще нет.
– Отлично, тогда я представлю тебя еще парочке местных достопримечательностей.
Взяв за локоть, он повел Дженну по гостиной, представляя ее людям, которых, несомненно, прекрасно знал не первый год. Она старалась улыбаться при упоминании имен и мест, о которых никогда в жизни не слыхала. Улыбка стала очень натянутой, когда к ним присоединилась рыжая. Она взяла Брэда за руку и пустилась в воспоминания, которые ему, очевидно, доставляли немалое удовольствие.
Последний удар был ей нанесен, когда всех пригласили к столу. Дженна и так чувствовала себя не в своей тарелке, а тут еще оказалось, что, согласно написанным каллиграфическим почерком карточкам, место Брэда было рядом с местом Уинки Фаррелл. Карточка же с нацарапанным впопыхах карандашом именем Соррел стояла рядом с карточкой Эдлона Бейкера, того самого глухого, как пень, старика.
Вспышка ее гнева была так сильна, что Дженна начисто забыла о своих добрых намерениях.
Схватив Брэда за рукав, она выволокла его в переднюю.
– Ну вот что, – прошипела она. – Я прекрасно поняла, что хочет сказать твоя мамаша. Я никогда не стану таким человеком, как Патриция. И я не смогу стать Уинки! Да я и не желаю быть похожей на людей, что нравятся твоей матери. Я могу быть только сама собой, и если тебя это не устраивает, то давай больше не встречаться.
Вспышка подействовала на нее благотворно, даже очищающе. В аль-Ремале ее семья принадлежала к верхушке общества, да и здесь она, как уважаемый профессионал, пользовалась всеобщим уважением. Так как же смеет мать Брэда относиться к ней столь пренебрежительно!
Но когда она захлопнула за собой дверь своей квартиры и швырнула сумочку о стенку, чувство праведного гнева стало улетучиваться. Бадиры вообще всегда были вспыльчивы, но отходчивы. Вместе со способностью рассуждать к Дженне вернулось чувство сожаления. Да, мать Брэда вела себя отвратительно. Но сам-то Брэд в чем виноват, что она, как фурия, вылетела, пылая гневом, из дома Абигайль? Она ведь даже не поела! Дженна чуть не расхохоталась, поняв, что просто умирает с голоду.
Холодильник оказался почти пуст. Обследовав его сверху донизу, Дженна обнаружила лишь немного зеленого салата, помидор и кусок сыра. Да, негусто.
Раздался звонок в дверь. Дженна нажала кнопку домофона.
– Доставка пиццы, – произнес грубый хриплый голос.
Что за добрый гений желает спасти ее от голодной смерти? Но это какая-то ошибка.
– Я ничего не заказывала.
– Но я привез пиццу именно по этому адресу, леди.
Что-то в голосе показалось ей знакомым. Она сбежала вниз по лестнице и заглянула в глазок. Перед дверью стоял Брэд с огромной пиццей в руках. Дженна открыла дверь.
– Тебе повезло, что я голодна, – сказала она, не желая показать Брэду, как рада видеть его у себя, как она счастлива, что он не дал ей уйти просто так.
Сидя на кухне, Дженна старательно уничтожала аппетитную пиццу, предоставив Брэду говорить за двоих.
– Дженна, мы же совсем не знаем друг друга. Твоя мать еще жива?
– Нет, она умерла, когда я была еще подростком.
– Прости, должно быть, тебе было очень тяжело. – Брэд ласково коснулся ее руки. – Но позволь мне все же спросить у тебя: будь она жива, разве не махнула бы ты рукой на все ее глупости просто потому, что она твоя мать и ты ее любишь?
– Конечно, махнула бы, – призналась Дженна.
– Отлично, – обрадовался Брэд. – Вот я и говорю… Кстати, дама, которую так ненавязчиво предлагает мне мать…
– Уинки? – не без ехидства спросила Дженна.
– Да, Уинки. Боже милостивый, на самом деле ее зовут Гвендолин. Так вот, мы с ней дружим с шестилетнего возраста.
– Да? – В Дженне проснулся профессиональный интерес.
– В том-то все и дело. Мы сегодня устроили весь этот балаган только потому, что очень хорошо знаем друг друга. Послушай, она не станет возражать, если я тебе это скажу: весь Бостон, кроме моей матушки, знает, что у нее роман с одним актером.
– Понимаю.
– Что-то я сомневаюсь.
Оба вдруг рассмеялись.
– Кстати, – сказал Брэд, – может быть, стоит свести Абигайль с Каримом? Они, кажется, придерживаются одинакового мнения о наших с тобой встречах.
Дженна рассмеялась еще громче. Это была истинная правда. Ее сын, гарвардский студент, всерьез заболевший египтофилией, оказал Брэду прямо-таки ледяной прием, плохо замаскированный деланной любезностью. Но сейчас неодобрительное отношение Карима совершенно не волновало Дженну, и не потому, что ее перестал занимать собственный сын, нет, просто теперь она чувствовала, что ей нечего стыдиться в своих отношениях с Брэдом.
Брэд поцеловал ее, на этот раз не спросив разрешения. Их губы надолго слились.
– Значит, теперь мы жених и невеста? – Голубые глаза Пирса смотрели на нее совершенно серьезно.
– Жених и невеста?
– Отныне никаких Уинки. Только ты и я.
– Да, – ответила она, отбросив страхи и сомнения, не обращая внимания на занудный внутренний голос, шептавший ей, что по законам Соединенных Штатов и аль-Ремаля ее права на серьезные отношения с мужчиной, во-первых, ограничены, а во-вторых, просто не существуют.
Их помолвка означала очень многое: возможность искренне говорить с другим человеком, делиться с ним радостями и горестями. С человеком, который всегда будет на ее стороне, который помассирует ей уставшую спину и приготовит омлет, когда, кажется, у нее нет сил даже поесть. С человеком, которому ты небезразлична.
«Как я только ухитрялась столько лет обходиться без него? – думала Дженна всякий раз, глядя в бездонные синие глаза Брэда.
– У меня есть коттедж в Марблхеде, – сказал он вечером в среду, разыскивая в компьютере Дженны пропавший файл. – Думаю, дом тебе понравится. Почему бы нам не поехать туда на уик-энд?
– Идет, – согласилась Дженна, понимая, что Пирс приглашает ее не только для того, чтобы поваляться на пляже.
– И это коттедж? – вырвалось у Дженны при виде викторианского особняка, украшенного золоченой резьбой по дереву, лепным орнаментом и бронзовыми ручками и шпингалетами ручной работы. – У вас, уроженцев Новой Англии, странная любовь к умалению.
– Пуританское влияние. Мы чувствуем вину за то, что у нас все есть, и поэтому прикидываемся, что у нас нет ничего.
Проведя Дженну по всем восемнадцати комнатам дома, Пирс показал Дженне портреты своих предков, среди них были и грешники, и святые, и те, кто превзошел первых, так и не дотянув до вторых.
– Среди них был даже один пират. Но мой прапрадед Бенджамин – а это он построил этот дом – сказал, отказавшись поместить здесь портрет того негодяя, что для Кинкэйда Пирса достаточно быть повешенным один раз.
