Текст книги "Династия"
Автор книги: Синтия Харрод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)
– Они в Лондоне называют его лорд Джейке, – вспомнил Дженкин с улыбкой. – «Джейке» на лондонском наречии означает «хранитель денег короля». О, эти лондонцы не щадят никого. Ну, и она много сделала, чтобы восстановить репутацию двора. При предыдущем короле двор был бесчестием нашей страны. Иностранные послы уезжали с целым ворохом сплетен. Но вы бы слышали, как Генри сейчас описывает придворную жизнь… Там сейчас в цене образованность, а король очень строго относится к лишним тратам.
– Этим она пытается компенсировать свое низкое происхождение, – упрямо повторила Элеонора, но интерес к этой теме у нее уже угас, потому что ей захотелось узнать другое. – Так, как Генри бывает при дворе?
– О, часто, – с гордостью произнес Дженкин. – Он поставляет ткань для многих выдающихся личностей, включая саму королеву. Она делает большие заказы, так что дружеские отношения с ее величеством очень выгодны для процветания торговли. Он, как мой помощник…
– Он справляется? – спросила Элеонора, потому что ей надоело слушать об Элизабет Вудвилл. – Вы довольны, что отправили его в Лондон?
– Очень. У него пять помощников, а у тех в свою очередь еще пять. Он обслуживает только самых важных покупателей. Его везде принимают. Почти все вечера он выезжает, его постоянно приглашают на обеды. Генри часто преподносят подарки известные в Лондоне вельможи.
– Это, должно быть, вас очень радует, – сказала Элеонора, и как раз в этот момент, словно по сценарию, появилась Маргарет, которая хотела принести сладостей сестре.
– Какой красавицей стала ваша внучка, – тихо проговорил Дженкин.
– О да, мы ею очень гордимся. Она так же красива, как и ее матушка в свое время.
– Вы, наверное, подыскиваете для нее супруга? – самым невинным тоном спросил Дженкин.
Элеонора не ответила, прекрасно понимая, к чему он клонит.
– Помнится, мы когда-то обсуждали возможность союза вашей девочки и моего Генри.
– Неужели? – удивилась Элеонора. – Ах да, это было много лет назад. Она была тогда слишком юной.
– Но сейчас она выросла.
– Все равно мне не хочется отпускать ее. Нам спешить некуда. Женихи от нее никуда не денутся, даже если она останется дома еще на некоторое время.
На самом деле Элеонора уже имела на примете партию для Маргарет, джентльмена из Мидлхема, но она не желала посвящать в свои планы Дженкина. Она не хотела обидеть его, потому что связь их семей оказалась прочной, да и ее деловые отношения с ним складывались, как нельзя лучше. Ей хотелось избежать дальнейшего разговора в надежде на то, что подвернется удобный случай сообщить новости, когда понадобится. Генри был заманчивой партией, но не такой заманчивой, как джентльмен из окружения самого герцога Глостера.
– Объединение наших семейств привело к большому успеху, – снова заговорил Дженкин, – так что я бы с удовольствием укрепил наш союз еще одним браком.
В его голосе послышались нотки оскорбленного самолюбия.
Элеонора ответила ему обезоруживающей улыбкой, которая все еще могла выбить у мужчины почву из-под ног, вызвав в памяти образ той несравненной красавицы, какой она была в молодые годы.
– Я полностью разделяю ваши стремления, – проговорила она приятным голосом. – О, смотрите, подъезжает новая повозка. Давайте пойдем и посмотрим. Дети, потеснитесь!
Элеонора наклонилась к окну. К счастью, всем хватало места. Томас Баттс поднял на плечо свою маленькую дочку Анну, а затем увидел, как Поль старательно поднимается на цыпочки, чтобы лучше все рассмотреть. Тогда он поднял и его тоже, посадив на другое плечо. Дети посмотрели друг на друга поверх головы Томаса и робко улыбнулись. Элеоноре пришла в голову блестящая мысль.
Когда повозка тронулась с места, они с Дженкином вернулись к своим уютным креслам. Поль и Анна, которых Томас спустил на пол, отошли в уголок, где у Анны стояла игрушечная лошадка. Они начали тихо играть, сначала немного смущаясь, но потом уже болтая и чувствуя себя намного свободнее. Двухлетняя Анна была очень развитой девочкой, смелой и умной, поэтому четырехлетний Поль не посчитал ниже своего достоинства играть с такой малышкой.
– Я как раз думала о том, что вы говорили по поводу более близких связей наших семейств, – начала Элеонора.
– Да? – нетерпеливо ответил Дженкин. – Вы говорите о госпоже Маргарет…
– Нет. Я говорю о союзе, который уже складывается без нашего вмешательства.
Она многозначительно посмотрела на детей, игравших в углу. Дженкин проследил за ее взглядом, и его лицо выразило понимание: Элеонора предложила союз гораздо более важный, чем брак Маргарет и Генри, младших детей, чьи судьбы не играли большой роли. Если Сесиль и Томас не будут иметь сыновей, что казалось вероятным, так как Сесиль родила только двух детей за четыре года брака, да еще и девочек, которые выживают чаще мальчиков, то Анна станет наследницей всех поместий Дженкина. Поль Морланд же, первенец-внук Эдуарда – первенца Элеоноры, был законным наследником всего огромного состояния Морландов. Если эти дети свяжут свои судьбы, то все богатство окажется в одних надежных руках.
Такое предложение не могло не польстить самолюбию Дженкина. Социальное положение Морландов было несравненно выше положения его семьи, поэтому брак Поля Морланда оказывался вопросом гораздо более важным, чем брак Анны Баттс, даже если она и не окажется наследницей. Поль Морланд был обречен на то, чтобы однажды стать важной персоной. Предложить заключить такой союз значило оказать большую честь Дженкину, чего он не ожидал. Кроме того, подобное предложение, исходившее от Элеоноры, доказывало ему, что она действительно не хотела расставаться со своей внучкой еще год, а не пренебрегла его сыном, как недостойной партией.
Однако он не знал, что Элеонора с такой легкостью говорила об этом союзе, потому что он был делом отдаленного будущего. Пообещать брак между детьми, которые еще были крошками, куда легче, чем отказать Генри в руке Маргарет, которая уже созрела для брака. Кроме того, Элеонора вполне могла бы и расторгнуть обещанный союз, если бы посчитала нужным. Обручение в глазах церкви было таким же незыблемым, как брак, не имевшим обратной силы, но если в твоем кармане звенела монета, а сам ты обладал властью и влиянием, то заставить молчать голос неспокойной совести было легко. Достаточно иметь золото, чтобы купить папское разрешение на новый союз. Короли постоянно нарушали договоренности, которые касались обручений в детском возрасте, так что и Элеоноре это не возбранялось.
Дети продолжали играть, не подозревая, какие планы строятся на их счет и героями каких жизненных хитросплетений им предстояло стать. Элеонора и Дженкин поговорили о делах еще немного. До того как день угас, они пришли к соглашению, что обручение должно состояться сразу после окончания праздника Тела Христова.
– Ну, а саму свадьбу сыграем, как только Анна станет достаточно взрослой, – вопросительно сказал Дженкин, и в его голосе прозвучала надежда.
Это означало, что Анна могла быть выдана замуж уже в двенадцать лет.
– Пока ей не исполнится четырнадцать, – твердо ответила Элеонора. – Я уверена, что заключать брак раньше, чем девице исполнится четырнадцать лет, просто глупо.
Дженкин согласился, и оба остались довольны. Свадьба должна была состояться через двенадцать лет, а за двенадцать лет многое могло случиться.
Следующий день был посвящен более серьезным мероприятиям в программе празднования: все известные люди, принимавшие участие в подготовке торжеств, должны были пройти в церемониальном шествии. Оно начиналось у церкви Святой Троицы, той, в которой Морланды женились, в которой их отпевали с тех самых пор, как Элеонора приехала в Йорк. Затем процессия двигалась через весь город. Во главе шествия несли крест, за ним следовал хор, поющий гимн, а дальше шли представители торговых гильдий со своими флагами и эмблемами. Текстильщики по традиции замыкали шествие. Фигура Эдуарда хорошо выделялась на общем фоне: он был высоким и стройным, в длинном платье, отороченном мехом и подбитом в плечах, и в большой шляпе, украшенной драгоценной брошью, на его груди красовалась широкая, в два дюйма толщиной, золотая цепь.
За торговцами шли представители религиозных братств: святой Екатерины, святого Слова и других. Здесь же можно было увидеть людей, которых поддерживали в том или ином религиозном братстве, стариков, сирот или калек.
В центре процессии несли крест и знамя, вокруг которых собрались самые известные горожане, знаменитости и вельможи. Герцог и герцогиня Глостер с торжественным выражением на лице следовали в этой части процессии, и их примеру подражали все остальные. Элеонора занимала свое место, держалась прямо и была восхитительно одета. Никто не дал бы ей и половины тех лет, которые она прожила. Дженкин находился неподалеку, занимая не столь почетное место, как Элеонора, хотя и находясь в «престижных рядах».
Эта часть процессии была сопровождением того, что являлось сердцем шествия. Четыре священника несли паланкин под золотым балдахином. Там стояла серебряная рака, украшенная драгоценностями, с берилловой чашей, в которой покоились Святые Мощи. За ними следовал второй хор, состоящий из прелатов. Замыкали шествие главные чиновники города и другие выдающиеся граждане. Процессия пестрела красивыми флагами, крестами, факелами и огнями тонких свечей. Все были в роскошных платьях и изысканных украшениях. Процессия медленно двигалась по переполненным улицам – повсюду звучали хвалебные гимны. Зрители знали тексты гимнов наизусть и присоединялись к пению, музыка наполняла сердца людей счастьем и благодарностью Отцу Святому, сотворившему их и позволившему в благости Своей дожить до этого славного июньского дня.
Весь путь шествия был устлан свежим тростником, а каждый дом по пути процессии украшен гобеленами, вывешенными из окон и закрепленными на фронтальных перекладинах. Все входные двери были увиты зелеными ветками. На углах улиц развевались городские флаги, а над головами людей лился колокольный звон. Звонари на церковных колокольнях работали в этот день не покладая рук, заполняя воздух насыщенным бронзовым звоном.
Наконец они достигли конечной цели своего пути и подошли к кафедральному собору, где отслужили торжественную мессу, а позже священник прочитал прекрасную проповедь. Участники процессии зашли внутрь, а вся остальная публика толпилась у входа или во дворе, даже не видя мерцания свечей на алтаре и не слыша слов проповеди, а лишь догадываясь, когда следует преклонить колени, а когда присоединиться к общему пению.
Вечером устраивали праздничные пиршества, самым роскошным был банкету лорда-мэра. Ричард Глостер и Анна Невилл были почетными гостями на этом ужине. Элеонора тоже оказалась в числе приглашенных, в то время как Эдуард, Сесилия и Дженкин Баттс отправились на пиршество, устраиваемое гильдией текстильщиков, которая считалась второй по богатству после гильдии ювелиров. Две гильдии традиционно соперничали друг с другом в том, кто устроит лучший ужин, поэтому вино, еда и развлечения везде были отменного качества, а получить приглашение от одной из этих гильдий уже означало обеспечить себе прекрасный вечер.
Общая атмосфера на ужине у мэра была сдержанная и исполненная достоинства, но еда и напитки отличались не только изысканностью, но и разнообразием. Ричард и Анна пользовались большим уважением, поэтому стало традицией, что во время ужина они обходили гостей и беседовали с людьми, а не просто сидели, ловя благоговейные взгляды. Элеонора наблюдала, как они приближаются к ней, и с умилением заметила, что они знают многих гостей по именам. От ее внимания не ускользнуло и то, что люди обращаются к ним и за советом, и чтобы поделиться радостью, чувствуя, что государственные интересы для этих высоких гостей так же важны, как и незначительные события их повседневной жизни. Для Глостера не существовало мелочей, если дело касалось его подданных. Именно поэтому он был так любим всеми. Его брат Эдуард обладал таким же ценным качеством: о нем говорили, что он знает по именам всех важных людей в каждом городе, да и многих рангом пониже.
Лорд Ричард подошел и на правах личного друга улыбнулся Элеоноре.
– Ну, госпожа Элеонора, что вы хотите мне поведать, какие вопросы мне надо решить? – произнес он.
– У меня нет ни проблем, ни вопросов, ваша светлость, – ответила ему улыбкой Элеонора. – Единственное, что мне хотелось бы узнать: как ваши дела и как чувствуют себя миледи и ваш Эдуард, или граф Солсбери, что будет точнее?
– Эдуард в порядке, – ответил он. – Мы же старые друзья, не так ли? Анна и дети здоровы и веселы, хотя Анна худее, чем; мне хотелось бы ее видеть. Но она всегда была изящного телосложения.
Они оглянулись на герцогиню, которая стояла в нескольких шагах от них и была занята беседой. Она действительно была худощавой, но на ее щеках играл здоровый румянец, а ясные глаза блестели.
– Она выглядит замечательно, – отметила Элеонора.
– Благодарение Богу. Нам предстоит отправиться в Лондон сразу после окончания торжеств. Моя сестра Маргарет прибывает с визитом. Я буду очень рад встретиться с ней снова.
– О, какая радостная весть, – сказала Элеонора. – Когда вы виделись последний раз, ваша светлость? Могу предположить, что это было еще во Франции?
Ричард криво усмехнулся при воспоминании о той военной кампании.
– О да. Это было в 1475 году.
– На этот раз вы ждете ее с частным визитом?
– Подозреваю, что нет. Будет решаться вопрос о женитьбе, сын Максимилиана намерен вступить в брак с одной из моих племянниц, хотя время покажет.
Мэри Бургундская вышла замуж за князя Максимилиана из Германии, и именно о нем упомянул Ричард.
– Довольно об этом, вернемся к вам. Как ваши дела? Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?
Элеонора с сомнением посмотрела на него. Она знала по опыту, что вопрос Ричарда не был простой формальностью, и ей действительно хотелось кое о чем попросить. С другой стороны, она чувствовала, что высказывать какие-то просьбы в такой день было бы неудобно. Она колебалась.
– О, вижу, что попал в самую точку, – проницательно отметил он. – Говорите же.
– Я испытываю неловкость по поводу неуместности подобного разговора в такой праздничный день, как сегодня…
– Говорите, кроме вас об этом никто не подумал, – сказал лорд Ричард. Затем, увидев, что она неправильно истолковала его слова, мягко добавил: – Лучше поговорим сегодня, потому что я сразу же уеду в Лондон и пробуду там до осени, а потом, я уверен, мы поведем армию против шотландцев, поэтому вы можете не увидеться со мной до следующего года.
– Что ж, в таком случае, сэр… Я хотела просить вас о моем внуке Томе. Он лучший из всех моих мальчиков, если считать и моих сыновей, и моих внуков. Я надеялась, что вы могли бы взять его к себе в услужение.
– О, конечно, Элеонора! Я с радостью сделаю это. На Севере, как нигде, не хватает умных молодых людей. Я рад, что мне доведется приложить руку к его воспитанию. Знаю, что у нас не возникнет разногласий по поводу суммы его содержания, поэтому будем считать дело решенным, хорошо? Направьте его ко мне, как только я вернусь из Лондона.
Элеонора согласно кивнула головой, не имея возможности выразить свою благодарность, потому что герцога ожидали другие люди, которые тоже требовали к себе внимания. Ричард перешел к следующему гостю. Элеонора, однако, знала, что он человек слова, поэтому можно было считать, что Том, которому исполнилось пятнадцать только в начале этого месяца, в ближайшие несколько лет будет находиться в надежных руках. Судьба посылала ему лучший подарок.
Письмо, которое она получила, было длинным.
«Я обещал, бабушка, что буду прилежно сообщать вам обо всем, но, возможно, мое рвение превзойдет ваш интерес и утомит вас…»
«Этого точно не случится», – подумала Элеонора. Самая незначительная подробность о жизни Тома в замке Мидлхем представляла для нее огромный интерес.
«Что касается замка, то он стоит на склоне горы, возвышаясь над деревней. Окнами он выходит на небольшую реку, а сзади открывается вид на торфяники. Замок большой, серый и древний. Говорят, что он самый большой в Англии, построен триста лет назад, а в его стенах находится целая деревня, причем, побольше той, которая расположена на зеленом склоне за пределами замка.
Земля намного беднее, чем та, которую мы привыкли видеть в Йорке. Наши торфяники гораздо живописнее. Люди, которых мне довелось встретить в окрестностях, резче и грубее наших, хотя они набожны, серьезны и преданны. Я не сталкиваюсь с ними слишком часто, потому что нашей жизнью здесь управляют капеллан, гувернер, а помогает нам слуги.
Со мной тут еще несколько мальчиков, которые, как и я, будут проходить курс обучения. Они все из знатных семей, почти все младше меня, но между нами никто не делает разницы, а если совершим проступок, то наверняка получим одинаковые наказания.
Милорд и миледи очень благочестивы и набожны, поэтому мы стараемся им в этом следовать. Их сын, которого мы называем милорд граф, веселый мальчик. Ему семь лет и он очень способный. Его кузен, милорд Уорвик, не так быстро все схватывает, но оба учатся с нами по одной и той же программе.
Нас поднимают в пять утра и ведут на мессу. Летом, как мне сказали, подъем переносится на четыре или даже раньше, в зависимости от того, когда начинает светать. Затем мы трапезничаем в большом холле: нам подают хлеб, мясо и эль. Вместе с нами завтракают и конюхи, слуги, клерки, работники, находящиеся в услужении у герцога. После этого мы отправляемся на занятия с господином гувернером. Благодаря урокам господина Дженни я значительно обгоняю других мальчиков по французскому, латыни, праву, математике и астрономии. Благодаря вам, бабушка, я показал прекрасное владение искусством играть, петь и танцевать. Много времени занимает изучение придворного этикета, искусства декламации, письма, рыцарского и военного кодексов. Эти вещи мы должны знать назубок, если хотим служить при дворе или остаться в окружении милорда.
Мы обедаем в десять, а летом иногда в половине десятого, в большом холле. Милорд и миледи присутствуют за столом.
Нам не позволяется болтать. Затем днем нас вывозят на поля, заставляют облачиться в доспехи и обучают военному искусству. Моя лошадь самая лучшая, и я с гордостью рассказываю всем, что вы лично объезжали ее и кормили из собственных рук. То, что у моего скакуна такая хорошая поступь, очень помогает мне в овладении искусством «чистой езды».
Нас учат сражаться верхом, метать копье, а еще драться на земле, владеть мечом, кинжалом и секирой. Мы часто разыгрываем рыцарские турниры. Хотя они и ненастоящие, у наших мальчиков после таких турниров часто остаются шрамы. Без сомнения, у меня они тоже скоро появятся. Больше всего я люблю охоту с гончими и с соколом, потому что здесь я уверен в себе, как никто. Охота доставляет мне огромное удовольствие, правда, иногда я с трудом следую некоторым правилам этикета.
В четыре мы садимся ужинать. Конечно, к этому времени все чувствуют себя страшно уставшими. Затем мы играем, танцуем до девяти часов, после чего отправляемся спать. Часто на протяжении дня я представляю себе, как милорд мальчиком делал то же самое, что и мы сейчас. Может, он совершал такие же ошибки, переживал те же победы и получал такие же царапины, как и я. Вы знаете, бабушка, как изящно сложен милорд, но если бы вы увидели его в рубашке! Когда приходит моя очередь будить его светлость, я не могу не замечать, какие мускулистые у него руки. Он сам добился такого результата, каждый день делая специальные упражнения. У меня от таких упражнений по вечерам ноет все тело.
Самая большая честь, которой только можно удостоиться, это сопровождать милорда в пограничных рейдах против шотландцев. Слово «шотландец» считается здесь самым оскорбительным, шотландцев тут просто ненавидят. Если кто-то назовет другого этим словом, то его не только накажут, но еще и приговорят к выплате большого штрафа. Милорда ласково зовут «господин магистрат», потому что это не только главный наместник, но и местное название для отчаянных разбойников, которые промышляют на границе. В следующем году, как нам обещали, готовится настоящая война против шотландцев. Так что у нас у всех будет возможность показать, как хорошо мы научились владеть оружием. К этому времени я надеюсь стать умелым воином.
У меня заканчивается бумага, поэтому, бабушка, передайте мой нижайший поклон родителям и скажите им, что я стараюсь, как могу, чтобы набожность побеждала зов плоти. Успокойте их, скажите, что никаких тайных желаний заключить брак за их спиной у меня и в мыслях нет. Все мои помыслы с вами, бабушка, я думаю о вас каждый день. Люблю вас, ваш внук, Томас Морланд».
Свет почти погас на небосклоне, когда Элеонора закончила читать письмо. Она положила его на колени и прислонилась к стене у окна своей рабочей комнаты, где сидела, чтобы как можно дольше видеть свет дня. И еще так она старалась спрятаться от любопытных взглядов остальных членов семьи, ожидавших новостей. Сесилия, конечно, была немного обижена тем, что Томас не написал родной матери в первую очередь, и Элеоноре об этом было известно. Ничего, она прочтет это письмо в свое время. Сейчас пусть подождет. Элеонора хотела сосредоточиться, пока еще не разделила новости с другими, она хотела, чтобы образ Тома и то, о чем он написал, не замутнилось чужими словами.
Чтобы отрешиться от присутствия других, Элеонора закрыла глаза. Она почувствовала словно ласковое прикосновение холодной руки на своих щеках – это легкий ветер коснулся ее лица. То, что описал Том в письме, было знакомым и родным для Элеоноры, ибо такой жизнью жил замок ее детства, где были Белль и лорд Эдмунд. Она часто являлась свидетелем того, как обучали молодых отпрысков знатных семей, отданных в надежные руки их уважаемого господина. Внезапно память перенесла ее в тот день, когда она вот так же сидела у окна с шитьем в руках и мечтала о человеке, которого страстно любила и за которого так хотела выйти замуж. Именно в тот день ее жизнь круто переменилась и она навсегда покинула зеленый Юг…
Должно быть, она полностью отрешилась от реальности, потому что, внезапно придя в себя, почувствовала в комнате какое-то волнение, хотя и не могла определить, что произошло. Затем она увидела, что дверь в ее комнату открылась и появился Джо, почти бегом, насколько позволял его уже почтенный возраст. Судя по всему, он был очень взволнован и чем-то обеспокоен.
– Мадам! – закричал он. – Госпожа Элеонора!
Элеонора обратила к нему взор, но прежде чем Джо успел вымолвить хоть слово, в комнату вошел какой-то незнакомец. Высокий и худой, с выгоревшими на солнце волосами, с бородой, которую последний раз, похоже, подрезали ножом. Он выглядел уставшим после долгой дороги, его длинное платье из грубой коричневой шерсти было в пыли. Несмотря на холодную погоду, на ногах у него были только монашеские сандалии.
В комнате воцарилась звенящая тишина, и все с недоумением гадали, что это за человек и как он посмел появиться в их доме в таком виде. Затем он раскрыл объятия, широко улыбнулся, блеснув белыми зубами, и просто сказал:
– Матушка!
Уже через мгновение Элеонора очутилась возле него и крепко прижала его к себе, не обращая внимания на его грязную одежду.
– Ричард! Ты вернулся!
– Конечно, матушка! Вы ведь знали, что рано или поздно я появлюсь в вашей жизни.
– О сынок, расскажи нам, что ты делал все это время.
Все столпились вокруг него, желая немедленно поздороваться с ним после двух с половиной лет отсутствия. Только Джо стоял чуть поодаль, стараясь привлечь внимание Элеоноры. Когда ему наконец удалось это сделать, она увидела на его лице выражение озабоченности. С плохим предчувствием в сердце она спросила:
– Что, Джо, в чем дело?
– Мадам, – растерянно ответил он, указывая в сторону двери.
Ричард засмеялся и повернулся к двери.
– Все в порядке, матушка. Джо напомнил мне, что я пришел не один. Я привез к вам… свою жену, с которой хочу вас познакомить.
– Жену?
Неописуемое удивление выразилось на лице каждого.
– О да, я женился на прошлую Пасху. Это произошло в ее стране. Она с Севера. Это так далеко, что они не говорят там по-английски. Но я немного обучил ее, пока мы были в пути. Иди к нам, Констанция!
В дверном проеме, между взволнованным Джо и сияющим Ричардом, появилась маленькая изящная девушка, одетая, как иноземка. Ее платье не доставало до пола, открывая голые ноги. Волосы у девушки были темные и кудрявые, из-под копны волос застенчиво смотрели черные глаза.
– Моя жена, матушка, прошу любить и жаловать – Констанция.
Стало понятно, почему Джо находился в таком замешательстве. Она была просто босоногой цыганкой. К тому же беременной.
