Текст книги "Династия"

Автор книги: Синтия Харрод-Иглз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

Глава десятая

Элеонора и Роберт, сопровождаемые горничной и пажом, направлялись домой. Они ехали по городу после посещения претендента на руку их дочери Изабеллы. Ей уже исполнился двадцать один год – она давно перешагнула тот возраст, который считался приличным для замужества. Однако претензии Элеоноры по-прежнему оказывались гораздо выше амбиций Роберта. Обсуждение последнего кандидата в супруги для их дочери и было предметом их мирного спора, когда они ехали домой. Вокруг них кипела городская жизнь, наполняя узкие улицы шумом. Прилавки у входа в магазины, на которых были выставлены все мыслимые и немыслимые товары, делали улицы еще более тесными. У прилавков собирались толпы торгующихся покупателей. В мясных и рыбных рядах грудой были навалены окровавленные туши, кости и потроха. Возле них крутились голодные собаки в ожидании подачки. У овощных торговых прилавках то и дело появлялись бродячие козлы и свиньи.

Морланды машинально придерживали лошадей подальше от самых зловонных мест. На обочинах лежала грязь, в которой валялись свиньи, здесь же собиралась огромная свалка навоза, которую потом сгружали в канал на центральной улице. На углу улицы, за порогом одного из домов, уже три дня валялась дохлая собака: его обитатели никак не могли решить, кто из них отвечает за уборку. Группа мальчиков с палками промчалась по улице, преследуя гуся. Своим шумным криком они напугали лошадей, которые в волнении забили копытами. После этого Элеонора и Роберт присоединились к толпе на рынке, где все ожидали, как у позорного столба будут наказывать осужденную проститутку. Роберт и Элеонора пересекли мост и увидели огромные баржи, загруженные шерстью и тканями. Некоторые из них принадлежали Морландам. Баржи направлялись на континент, а на обратном пути возвращались с грузом пряностей, вина, гобеленов и древесной смолы. Шум, производимый людьми и животными, оглушал. Над всей этой какофонией бесконечной волной плыл звон колоколов. Если им хотелось что-то сказать друг другу, они громко кричали, потому что в городе можно было общаться только так.

– Он обычный фермер, – говорила Элеонора. – Я скорее согласилась бы отдать ее в монастырь, чем выдать за него замуж.

– Мы можем прийти к тому, что нам придется именно так и сделать, – сказал Роберт. – Во всяком случае, там она будет уважаемой дамой, ведь мы сумеем обеспечить ее до конца жизни. Если она принесет монастырю большую сумму, то вполне может там жить, как подобает леди.

Элеонора нетерпеливо покачала головой.

– Нам от этого никакой выгоды. Нет-нет, мы что-нибудь подыщем для нее. В конце концов, сейчас она выглядит очень даже ничего. Это вечно траурное выражение лица немного преобразило ее.

– Бедняжка, – вздохнул Роберт. – Может, ей как раз по душе была бы жизнь в полном уединении. Она не перестает думать о том несчастном парне.

– О, я знаю, – живо отозвалась Элеонора. – А еще я знаю, что она скорее забыла бы его, если бы ей пришлось заботиться о муже и детях. Нам надо было давно выдать ее замуж. Это была наша ошибка – дать Изабелле так много времени на печальные раздумья. У нее это уже вошло в привычку.

Роберт улыбнулся ей:

– Моя дорогая супруга! Всегда в поисках решения проблемы. Вы не можете сидеть сложа руки, ожидая, что все разрешится само собой, да?

– Уж лучше делать хоть что-то, чем пребывать в полном бездействии, – парировала она.

Элеонора положила руку на округлившийся живот и произнесла:

– Тринадцатый раз.

– Вы чувствуете себя хорошо, я надеюсь, – заволновался Роберт.

Она кивнула.

– С Божьей помощью, на этот раз все будет в порядке.

Ее четыре последние беременности закончились печально: трое детей не прожили и нескольких дней, а последний был мертворожденным. Они улыбнулись друг другу с любовью. Внешне они не изменились с годами, лишь волосы их тронула седина, на лице слегка обозначились морщины. Роберт раздобрел в последнее время, а Элеонора, наоборот, стала стройнее, чем прежде. С годами их взаимное чувство только окрепло, потому что по прошествии всех этих лет они научились узнавать друг друга и выражать свое чувство. Неприятности, досаждавшие им в первые годы брака, остались в прошлом.

– Вы были мне чудесной женой, – сказал Роберт. – Вы образец для подражания. Если маленькая Сесилия сумеет стать для нашего Эдуарда такой же хорошей супругой, какой были для меня вы, он будет самым счастливым из живущих на земле.

Элеонора одарила его лукавой улыбкой:

– Вы слишком высоко меня оцениваете, Роберт. Что же касается Сесилии, то мне понадобятся годы, чтобы правильно на нее повлиять. Нескольких месяцев перед свадьбой явно не хватит.

Сесилия и Эдуард были уже два года как обручены. Свадьбу назначили на май. По заведенному обычаю, Сесилия жила несколько недель до свадьбы у Морландов, чтобы приспособиться к их домашнему укладу. Поскольку ей уже исполнилось семнадцать, Элеонора считала девушку слишком взрослой для перевоспитания.

– Но я надеюсь, вы находите ее покладистой, потому что мне она кажется тихим и послушным ребенком.

Элеонора проницательно взглянула на Роберта:

– Я знаю, что вы полагаете, будто я предвзято и слишком сурово отношусь к ней.

– О, я совсем не это хотел сказать…

– А вам и не надо ничего говорить. Я видела, как вы иногда смотрите на меня. Однако я считаю, что она быстрее научится всему, если будет бояться совершить ошибку или допустить какую-то оплошность. Самым лучшим кнутом всегда был страх. Я еще помню свой собственный жизненный опыт и суровость вашего отца.

– Но все равно, дорогая супруга, я…

– Но все равно, мой дорогой супруг, я искренне отношусь к этой девочке и очень ее люблю. Кроме красивого лица, у нее еще масса достоинств. Мне иногда не просто вести себя с ней строго.

– Вы, наверное, становитесь мягче с возрастом.

– Наверное. А может быть, она напоминает мне меня саму в этом возрасте.

Роберт рассмеялся.

– Вы прошли долгий путь с тех пор. Вы помните, что осенью будет двадцать четыре года, как мы поженились?

– Да? Ах, конечно, должно быть, так. Как много всего произошло. Не так ли, Роберт?

Какое-то время они продолжали ехать в молчании, и ни один из них не нарушал его. Они проехали ворота, где их приветствовала стража, которая знала Морландов в лицо. Супруги были известны и большинству городских офицеров. Затем они проехали сквозь толпу попрошаек, которые рвались к городским воротам в надежде проскользнуть незамеченными. Проезжая мимо хижины отшельника, они бросили к порогу монету. Только потом они свернули на дорогу, ведущую к Морланд-Плэйсу.

– Самое приятное в предстоящей свадьбе, – весело произнесла Элеонора, когда они пустили лошадей рысью, – это то, что нам предстоит увидеть Томаса! Как я скучаю по нему! Я так хочу, чтобы он задержался дома подольше. Наш мальчик!

– Не такой уже и мальчик, – напомнил ей Роберт.

Роберт оказался прав. «Мальчик» предстал перед ними красивым мужчиной. Он унаследовал густые темные волосы Элеоноры и ее яркие голубые глаза. Его улыбка была столь обворожительна, что ему не составляло никакого труда легко добиться всего, что ему, было нужно. Он стал высоким, но, в отличие от Эдуарда, еще и широкоплечим, с красивой осанкой. Эдуард же напоминал шест – прямой и тонкий.

Томас сидел по правую руку от Элеоноры. Он ел, пил и смеялся с энергией молодости. Элеонора почти не прикасалась ни к чему – настолько она была поглощена созерцанием своего любимого сына. Ей было удивительно непривычно осознавать, что этого большого потрясающе красивого мужчину родила она. Она была растеряна, чувствуя необъяснимую застенчивость перед ним.

– Должен признать, что с вашей стороны очень любезно было приготовить такой великолепный прием ради меня, – сказал он, взмахивая ножом в воздухе и обводя им роскошно накрытый стол и собравшуюся компанию. – А как мило было найти мне новую сестричку, да еще такую красавицу…

Он улыбнулся в сторону Сесилии, которая занимала место по другую сторону стола. Она вспыхнула и уставилась в тарелку.

Эдуард, который был до смешного серьезен и, конечно, проигрывал рядом с братом, сказал:

– Последнее было сделано вовсе не ради тебя, Томас.

– Прекрати, Эдуард, не скромничай! Не пытайся спрятать свое доброе сердце, – ведь я знаю, что ты думал только обо мне, когда согласился жениться на этой маленькой маргаритке. Да, она напоминает мне маргаритку с золотыми лепестками, а ее щеки тронуты легким румянцем. Она восполняет мне отсутствие моих собственных сестер. Как они поживают, матушка? Как Анна и Хелен?

– Обе в добром здравии, – сказала Элеонора, обрадованная тем, что его дразнящий взгляд оставил в покое Сесилию и Эдуарда. Она не хотела, чтобы между братьями вспыхнула ревность.

– У Анны родился еще один сын. Они назвали его Робертом в честь вашего отца.

– Какой комплимент! – воскликнул Томас. – Я должен подумать, не получится ли у меня на днях отправиться в Дорсет, чтобы навестить племянников и племянниц. А как Хелен?

– Все по-прежнему, – ответила Элеонора.

Бедняжка Хелен так и не забеременела, и, похоже, ситуация не обещала измениться к лучшему в будущем. Муж мог отказаться от бесплодной жены, но Джон Батлер был искренне привязан к Хелен и ни разу даже не намекнул на такой исход событий.

– Она пытается возместить отсутствие детей тем, что возится с разными домашними питомцами. Сейчас у нее живет обезьяна. Не могу сказать, что мне это по душе. У этого животного проявляются отвратительные привычки.

– Обезьянки сейчас в большой моде, – заметил Томас. – Надо подумать, что ей привезти в следующий раз. Милая Хелен! Ты помнишь того попугая, Эдуард, который был у девочек? Бедняга, как тяжело ему было переносить холод! Считается, что попугаи могут прожить не одну сотню лет. Конечно, наше неделикатное обращение могло укоротить век этой птички. Я думаю, что ты задавал ей веселой жизни. Да, Эдуард? А потом на сцене появился я и навел порядок.

Даже Эдуард рассмеялся при мысли о том, что Томас может наводить порядок. Гарри, сидящий на другом конце стола, с усилием пытался ухватить все, что говорил его блестящий старший брат.

– Лорд Эдмунд подарил его твоим сестрам, – напомнила ему Элеонора.

– Господи, упокой его душу, – перекрестившись, сказал Томас. – Дело Бофора продолжается, и я бы сказал, что не без помощи королевы, – он многозначительно покачал головой. – Вы слышали о племяннице лорда Эдмунда?

– Эта новость, похоже, еще не дошла до нас. Что с ней?

– Она вышла замуж за Эдмунда Тидра, незаконнорожденного сводного брата нашего великого короля.

Элеонора услышала эту новость, и волна ярости захлестнула ее, как всегда, когда ей доводилось узнавать что-то связанное с именем королевы. Однако она промолчала, боясь сказать что-нибудь неподобающее в присутствии детей. Эдмунд Тидр был одним из сыновей, прижитых женой короля Генриха Пятого, Екатериной, от своего придворного слуги, Оуэна Тидра. Все, что касалось этого скандального романа, заставляло закипать благородную кровь Элеоноры.

– Странно, весьма странно, – продолжал Томас, – что все это дело продолжалось каких-нибудь несколько недель. Тидр не отпраздновал еще и своего тридцатилетия, а девице не исполнилось и тринадцати, и он умер. В прошлом году она родила сына.

Яркие живые глаза Томаса встретились с взглядом Элеоноры, а затем остановились на Роберте.

– Она назвала своего сына Генри, и двор поддерживает это имя. Если кто-нибудь полагает, что в этом нет очевидного смысла, то он весьма заблуждается. Королева хорошо знает, что делает.

– Это только запутает всех еще больше, – заметил Роберт, качая головой. – Кроме того, она не имеет никакого значения, ведь у лорда Эдмунда были сыновья.

– Королева стремится объединить вокруг короны собственную группу, – объяснила Элеонора. – Король всегда слишком легкомысленно относился к своим родственничкам. Ничего хорошего не получится, если попустительствовать порокам.

– Так говорит истинная добродетель, – согласился Томас, – но боюсь, матушка, что жизненный опыт подсказывает совершенно другое.

– Как обстоят дела сейчас? – спросил Роберт, уводя разговор в сторону и стараясь избежать спора. – Ты ведь находишься близко от места главных событий, особенно по сравнению с нами.

– Все не очень-то хорошо, – ответил Томас. – Это напоминает качели, которые раскачиваются из стороны в сторону с огромной скоростью. Мы все полагали, что влиянию королевы пришел конец, когда она организовала тот французский рейд на Сэндвич, но ей удалось выйти сухой из воды. Она сделала Экстера козлом отпущения и приложила все возможные усилия, чтобы подружиться с лордом Уорвиком и герцогом Йорком. Король заставил их публично примириться. Они даже вместе ходили на мессу во время январского заседания Совета.

– Об этом мы слышали, – сказал Роберт.

– Еще мы слышали, что они со своими людьми прошли процессией по улицам, идя парами, а королева и герцог были во главе, – добавил Эдуард.

– Да, так и было. Только никто не поверил, что это окончательное примирение, за исключением, наверное, короля. Народ его очень любит. В любых неудачах люди всегда будут винить королеву.

– Эту волчицу! – взорвалась Элеонора, не в силах больше сдерживаться.

Томас улыбнулся и ласково похлопал мать по руке:

– В вас самой, матушка, есть что-то от дикого животного. Я бы многое отдал, чтобы посмотреть, как вы встретились бы с королевой на нейтральной территории без вооруженной охраны. Могу поспорить, что вы вцепились бы ей в космы.

– Тихо, сын мой, что ты такое говоришь? Какие мысли ты разбудишь в детях такими словами? – засмеялась Элеонора.

– Никто в этом доме не питает особой любви к королеве, – тихо произнес Роберт.

– Только ее приспешники хранят ей преданность, – сказал Томас. – Она надеялась подкупить общественное мнение тем, что назначила лорда Уорвика командовать военными действиями на Ла-Манше. Он радует нас своими великими победами довольно часто, то есть назначение оказалось мудрым, но народ воздает почести именно ему, а не королеве. Люди ее ненавидят. Она вся в долгах. Прислуге во дворце королева задолжала жалованье за два года. Да и по счетам у нее на тысячи долгов. Если бы не любовь людей к королю, боюсь, ей не отпустили бы даже еды в торговых лавках.

Роберт понимающе кивнул:

– Я давно слышал что-то подобное. Гарнизону в Кале, который охраняет нашу крепость, не заплатили совсем. Это вызвало большое беспокойство и беспорядки, когда я был там во время последней встречи поставщиков шерсти. Нам сказали, что, если гарнизон не получит жалованья, нам придется доставать деньги из собственного кармана, в противном случае мы столкнемся с настоящим бунтом.

– Но почему лорд Ричард не предпримет чего-нибудь? – яростно потребовал объяснений Гарри. – Народ любит его. Почему он не поднимет армию и…

– И что? – спросил Томас. – Возьмет короля в пленные? Он не может сместить королеву, без того чтобы сместить и короля!

– Это то, что я сделала бы на его месте, – сказала Элеонора. – Надо установить протекторат.

Томас покачал головой:

– Я думаю, что в этой ситуации не стоит ждать полумер. Победит либо одна, либо другая сторона. Проблема в том, что лорд Ричард слишком благороден. Он присягнул королю на верность, и он не нарушит своей клятвы. Если это произойдет, то к этому будет причастна королева, которая делает все, чтобы вынудить его к активным действиям. Должен признать, что если лорд Ричард не начнет защищать свои интересы, то королева уничтожит его.

Роберт обвел взглядом своих сыновей и подумал, сколь странно распорядилась судьба: все его дети безоговорочно поддержали герцога Йорка. Лорд Эдмунд, как ему показалось, был не просто мертв, но еще и предан забвению. Вот перед ним сидит Томас, волнующийся за судьбу государства, Гарри, готовый взять в руки меч и обрушить его на головы своих врагов. Даже Эдуард в знак согласия кивает головой, очевидно, и он готов взяться за оружие, если потребуется. Один лишь малыш Джон, сидевший далеко от них, рядом с Изабеллой, оставался равнодушным. Он всегда был погружен в собственный мир, мир фантазий, в котором пребывал едва ли не чаще, чем в реальной жизни. Роберт размышлял о том, не станет ли его младший отпрыск священником или монахом.

Изабелла, которая не выразила почти никаких эмоций по поводу встречи с братом после четырехлетней разлуки, тоже не принимала участия в разговоре – она, как и Джон, витала в собственных мечтах. В мире ее фантазий присутствовали только два человека. Роберт с неизменным сочувствием относился к дочери. Он всерьез опасался, что ее рассудок уже не придет в норму. В конце концов, оставался монастырь как лучшее прибежище, где она будет спокойно предаваться размышлениям и мечтам. Изабелла по-прежнему почти не разговаривала с матерью. Ее все еще не покидала уверенность в том, что именно мать повинна в смерти Люка Каннинга в то злосчастное утро, хотя она уже и не высказывалась об этом открыто. Роберт считал, что им не следует пытаться выдать Изабеллу замуж.

За столом повисла пауза, и он посчитал необходимым нарушить тишину.

– Давайте не думать о неприятностях. У нас в семье время веселья. Не забывайте, что мы собрались, чтобы отпраздновать свадьбу нашего дорогого сына Эдуарда и нашей дорогой дочери Сесилии. Пусть каждый веселится от души, – произнес Роберт с улыбкой, глядя на своего старшего сына через стол.

Он заметил, что на губах красавицы Сесилии мелькнула робкая улыбка благодарности.

Томас немедленно подхватил слова отца:

– Конечно, надо пожелать им счастливой и долгой жизни. Я во что бы то ни стало намерен запомнить этот день как самый веселый и торжественный. Тем более, что нас в колледже держат в такой строгости, что и чихнуть нельзя без разрешения.

– А вот это хорошо, – сказала Элеонора с притворной строгостью. – Я уверена, что даже при таких порядках тебе все равно удается совершать много чего недозволенного.

– О, не беспокойтесь, матушка. Мой наставник по суровости вполне может сравниться с господином Дженни. Он ведь заставляет вас говорить исключительно на латыни во время занятий, как заставлял когда-то нас, правда, Джон?

– А в колледже тоже надо говорить на латыни? – спросил Гарри.

– Да, мы там, как священники, – сказал Томас и подмигнул. – Именно к тому, чтобы мы во всем напоминали священников, наши наставники, похоже, и стремятся.

– О, не позволяй им убедить вас выбрать этот путь, – забеспокоилась Элеонора, буквально поняв слова Томаса, на что тот и рассчитывал. – У нас на тебя совсем другие, гораздо более интересные виды. О, простите, господин Джеймс, – поспешно добавила Элеонора, вспомнив, что за столом присутствует капеллан, сидевший рядом с Изабеллой. Все рассмеялись, и разговор перешел на другие темы.

– Как ты полагаешь, мой любезный Эдуард, мы сможем выбраться на соколиную охоту, пока я буду дома? – поинтересовался Томас.

Впоследствии все говорили, что это была лучшая свадьба на их памяти. По этому торжественному случаю все было украшено лентами и цветами, повсюду звучали фанфары. Гости пели, пили, веселились и пировали. Сесилия отправилась в церковь на старой доброй лошадке Элеоноры, Лепиде, чей окрас со временем из молочно-белого стал белоснежным, но она по-прежнему гордо выступала в своей пурпурной попоне. В гриву ей вплели шелковые ленты. Шестеро детей, выбранные за свою красоту, бежали, танцуя, впереди невесты и устилали ее путь цветами. Томас и Гарри сопровождали Сесилию, в их роль входило доставить будущую новобрачную в храм и уберечь по дороге от посягательств возможных соперников.

Эдуард был бледен от волнения, но выступал очень достойно, хотя и не смог разделить веселого настроения своих братьев. Его темно-красное платье было хорошо подбито в плечах и красиво облегало талию, подчеркивая благородную осанку и высокий рост Эдуарда. Жених выглядел красавцем. На нем были шелковые чулки небесно-голубого цвета, а туфли с длинными и заостренными по моде носками, сшиты из золотой парчи. Большая шляпа также была из парчи, но малинового оттенка и отделана золотой нитью. От пяток до макушки он выглядел, как и подобает истинному джентльмену, и Элеонора почувствовала огромное удовлетворение, когда увидела, что в ее старшем сыне нет ничего от простого деревенского фермера.

После службы жених и невеста поехали в Морланд-Плэйс, сопровождаемые шумной семейной процессией, к которой присоединились друзья и работники фермы. Впереди всех шли два трубача, одетые в ливреи, и группа менестрелей, а также хор из двадцати городских мальчиков, каждому из которых заплатили по шиллингу и разрешили присутствовать на свадебном банкете. На пиршество пригласили всех соседей. А из Йорка приехали весьма важные персоны и их слуги. Общее число гостей приблизилось к двум сотням.

Большой холл был украшен цветами, зелеными ветками и лентами, а над террасой висели деревянный щит с изображением символа семьи, созданного фантазией самих Морландов, – белый заяц, перепрыгивающий через побег вереска, и эмблема Сесилии – небольшой лес. Почетных гостей приветствовали и провожали к их местам участницы карнавального шествия дриад [12]12
  Дриада – героиня древнегреческих мифов, выполняющая роль лесного духа.


[Закрыть](своего рода комплимент Сесилии), а одна из них была коронована верховным божеством лесных земель Паном как королева лесов.

Приветственная чаша пошла по кругу, и пир начался. Блюда сменялись в порядке строгой очередности и могли удовлетворить вкус даже самого придирчивого гурмана. В первой подаче было десять блюд, во второй – восемь, а в третьей – шесть. На стол подавали цыплят, петушков, фазанов, голубей, лебедей, ягнят, молочных поросят и кроликов. Зайчатина никогда не рассматривалась Элеонорой как возможное блюдо для застолья. Эль и вино лились рекой. Выпечка и меланж поражали воображение изысканностью, а хлеб подавали на стол в огромном количестве. В перерывах между подачей блюд гостям были показаны зрелища: первыми выступили дриады, фавны и Пан, затем, чтобы несколько отступить от языческой темы, была дана сценка в честь святого Джона, чей день близился, а перед третьей подачей представили сценку, посвященную широко почитаемому святому Джорджу – его день праздновался незадолго до этого. Когда съедалось очередное блюдо, то его остатки переносили к центру стола, украшенному цветами. По окончании пира туда же перенесли остатки мясных блюд. Все действо предварялось и завершалось звучанием фанфар, и после этого оставшуюся еду выносили за ворота бедному люду. Там стояла целая толпа, некоторые люди прошли не одну милю со своими корзинками и узелками, чтобы специально успеть к такому важному моменту.

Когда пир завершился, началось пение хора, а затем пришли нанятые по этому случаю акробаты и жонглеры, которые должны были развлечь сытых гостей. Они подбрасывали в воздух разноцветные мячи, ходили на руках и делали сальто. Один из циркачей глотал мечи, а женщина показывала, как она умеет ходить по лезвию. Большое пиршество продолжили менестрели, которые развлекали гостей танцами. Веселье длилось далеко за полночь. Гостей было так много, что дом просто не мог вместить всех, поэтому некоторые вышли и плясали прямо во дворе и на лужайках, освещенных факелами. Вино и эль по-прежнему подавались в неограниченном количестве. Многие молодые пары исчезали в темноте, где, возможно, совершалось то, что в скором времени должно было привести к новым свадьбам. Господин Шоу не скрывал своих слез во время свадебной церемонии. Они были вызваны мыслями о том, что ему предстоит расстаться с единственной дочерью.

Но уже вечером его можно было видеть танцующим с Изабеллой, которой он со скорбью в голосе рассказывал о смерти своей любимой жены. Вскоре он заснул прямо на половицах, одной рукой обнимая чашу с вином. На его лице застыла блаженная улыбка. Элеонора от души веселилась, танцуя сначала с Робертом, а потом со своим сыном Томасом. Как хозяйка известного дома, она обязана была одаривать вниманием важных городских сановников. Томас, если не танцевал с матерью или не говорил совершенно непозволительные вещи на ухо самой очаровательной девушке в зале, то плясал с невестой, которую неизменно продолжал называть маргариткой, сказав, что именно этот цветок должен стать ее эмблемой, а не маленькая роща серебристых берез. Эдуард смотрел на брата со смирением и просто ждал того момента, когда сможет остаться наедине со своей женой. Господин Дженни удивил всех тем, что выступил поклонником Ани, так что ее щеки пылали, как маки. Джо танцевал с многочисленными горничными Элеоноры. Он был серьезным искушением для молодых женщин из поместья и ближайших деревень. После того как господин Шоу уснул в объятиях Бахуса, Джо пригласил на танец Изабеллу. Затем он ушел убедиться, что все в порядке в конюшнях и стойлах, опасаясь, как бы шум и огни не испугали животных. Веселье продолжалось еще долгое время после того, как молодоженов проводили к супружескому ложу. Церемония эта была исполнена гораздо большего достоинства, чем та, которую с некоторым чувством стыда вспоминала Элеонора. На утренней заре следующего дня последние гости отправились по домам, а факелы были наконец потушены.

– Прекрасная свадьба, – сказал Томас матери, не в силах подавить зевоту. – Я буду вспоминать это празднество с превеликим удовольствием, когда вернусь в свое заточение в колледже. Признаюсь честно, так я в своей жизни еще ни разу не веселился.

– Надеюсь, что ты не сболтнул ничего лишнего ни одной из тех барышень, с которыми танцевал, потому что я видела, какие взгляды они бросали на тебя, – ответила Элеонора добродушно, так как ничего в этот день не испортило бы ее счастливого настроения.

– По-моему, я обещал жениться не более чем пяти или шести из них, – сказал он с серьезным видом. – В любом случае, вам не стоит переживать из-за меня. Когда придет время решаться на брак, я буду хорошим сыном и сделаю, как мне велят.

– Ах ты хитрец! – засмеялась Элеонора, потрепав ласково сына по щеке. – Ты смеешь поднимать меня на смех?

– Матушка, и в мыслях не было! – Томас смотрел на Элеонору широко открытыми глазами. – Кроме того, две самые красивые женщины среди сегодняшних гостей уже замужем. Одна из них – прекрасная маргаритка, которая стала женой моего брата.

– А вторая? – потребовала Элеонора.

– О, она вышла замуж за моего отца давным-давно. А сейчас я должен пойти спать, иначе завтра у меня не будет сил дразнить Эдуарда. – Он склонил колено перед матерью: – Спокойной ночи, матушка. Благословите меня.

Элеонора положила руку на его красивые блестящие волосы.

– Спокойной ночи, мой мальчик. Да благословит тебя Бог. Когда он уходил, в ее глазах стояли слезы любви. Явившийся немного спустя Роберт, нашел Элеонору все еще в таком умиротворенном настроении.

– Мы пропустили нашу традиционную прогулку, – сказал он.

У них вошло в привычку гулять в сумерках. Этот час они обычно посвящали обсуждению важных дел. Иногда же просто бродили, тихо наслаждаясь обществом друг друга.

– Вы хотели бы встретить со мной рассвет или, может, чувствуете себя слишком утомленной?

– Я устала, но не ощущаю сонливости, – ответила Элеонора. – Я бы с удовольствием прошлась. Воздух пронизан чудесными ароматами. О, послушайте, уже поют птицы.

Роберт принес ее плащ, и они выскользнули через боковую дверь, пересекли канал, а затем лужайку. Воздух был наполнен прохладой. Молочно-белая утренняя дымка устилала землю. Птицы исполняли свою бодрую песню, приветствуя утро. Их трели доносились и с крыш, и с деревьев. Весь мир, умытый росой, казалось, пахнет травой, цветами и свежестью. Несмотря на усталость, Элеонора замечала все признаки пробуждения природы и сама почувствовала, как кровь быстрее побежала по ее жилам. Словно отвечая ей, дитя шевельнулось внутри и ударило ее. Она приложила руку к животу и рассмеялась.

– Еще один сын, милорд, если я не ошибаюсь. Роберт взглянул на нее, довольный и заинтересованный.

– Вы можете почувствовать его? Бог мой, как это, должно быть, странно ощущать себя женщиной!

– Я часто думаю то же самое о мужчинах, – засмеялась Элеонора. – Этот ребенок живой. В этот раз мы спокойно причалим к берегу.

Роберт взял ее за руку и поцеловал. Он продолжал держать ладонь Элеоноры в своей, пока они прогуливались вдали от дома.

– Вам не холодно? – спросил он. Она отрицательно покачала головой.

– Они будут счастливы вместе, – произнесла она, выходя из состояния задумчивости, – Эдуард и его Маргаритка. Она хорошая девушка, а он хороший человек, несколько медлительный, но надежный.

– Странно, что вы говорите об их счастливом супружестве, – поддразнивая ее, произнес Роберт. – Что же приведет их к счастью, если они оба такие хорошие?

– Именно сочетание этих качеств, потому что добродетель и счастье неразделимы, – сказала Элеонора. – Когда я чувствовала себя на грани отчаяния и несчастья, это было только потому, что я все делала неправильно. Габи говорила правду, – добавила она.

– Моя дорогая, но я не помню, чтобы вы хоть когда-то поступили неправильно! – воскликнул Роберт.

– Вы обо мне слишком высокого мнения, – возразила Элеонора. – У меня много недостатков, как и у любого другого. Может, даже больше, чем у любого другого. Уж точно больше, чем у Маргаритки нашего Эдуарда. – Она сделала паузу. – Солнце, посмотрите! Сегодняшний день обещает быть чудесным. Как я люблю май, это мой любимый месяц – зеленый, мирный и полный жизненной силы. Я чувствую, как будто мне суждено жить вечно.

Роберт посмотрел на нее, увидел ее сияющий взгляд, остановившийся на золотой кромке солнца, висевшего над верхушками деревьев. Густой румянец заливал нежную и гладкую кожу ее щек, губы приоткрылись от удовольствия. Прядь ее роскошных темных волос, почти не тронутых сединой, выбилась из-под вуали.

Элеоноре исполнилось сорок, но ее красота осталась при ней. Для него она была подобна какому-то таинственному магическому существу. Колдуньи и феи, говорят, часто принимали обличье зайцев. Наверное, белый заяц был белой колдуньей, которая никогда не состарится.

Даже мирно прогуливаясь и ведя неспешную беседу, Элеонора оказывалась на шаг впереди своего мужа, подавляя его своей энергией. Ее следующее высказывание показало, что мыслями она уже далека от романтической темы:

– Им достанется в наследство огромное поместье. Оно будет еще большим, если мы сейчас начнем вкладывать капиталы в ткань, вместо шерсти. Только подумайте, Роберт…

– Нет, – твердо ответил он, – я не хочу сейчас забивать себе этим голову. Я не знаю, захочу ли я вообще обдумывать эту идею, но одно мне известно наверняка: сейчас я не хочу об этом даже думать. Давайте просто прогуляемся. Успокойтесь, моя дорогая. Именно сегодня не стоит начинать спор на эту тему.