Текст книги "Династия"
Автор книги: Синтия Харрод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)
– Все позади, – пытался утешить ее Эдуард.
– Она умерла, – сказала Сесилия, и никто не попытался возразить ей.
В том крике, который они слышали несколько минут назад, казалось, было прощание с самой жизнью. Все были уверены, что Сесилия права.
Через некоторое время на лестнице раздались шаги, и Элеонора спустилась в холл, серая от усталости. Сидевшие там подняли на нее взгляд, а Джо бросился к ней, считая, что ей понадобятся слова утешения.
– Мальчик, – ответила она на не прозвучавший вопрос. – Оба живы. Похоже, что все обошлось.
– О, благодарение Богу! – воскликнула Маргаритка и закрыла лицо руками.
Никто не произнес ни слова. Элеонора переводила взгляд с одного лица на другое, а когда увидела Джо, то обратилась к нему:
– Она страдала, Боже, как она страдала… Если бы я знала, что это обернется таким страданием…
Она замолчала. Но всем стало ясно, что она имела в виду замужество, к которому теперь не стала бы принуждать свою дочь.
– Вы не могли этого предугадать, – быстро ответил Джо. – Не надо себя казнить.
Но Элеонора все равно осознавала, как сильно провинилась перед дочерью. Вслух она ничего не говорила, не в состоянии признать, что Джо был прав. В первый и последний раз он принял ее в свои объятия, и она положила голову ему на плечо в надежде, что он снимет с ее хрупких плеч эту невыносимую тяжесть вины.
– Вы не могли знать, что все произойдет именно так, – повторил он.
Никто не посчитал их поведение странным или необычным.
Ребенка Изабеллы назвали Эдмундом. Его немедленно окрестили, хотя уже через несколько часов стало ясно, что он вырастет сильным мужчиной – мальчик родился крепким и здоровым. Спустя четыре дня Сесилия родила прекрасную девочку. Роды прошли очень быстро и легко. Ребенка нарекли Маргарет в честь бабушки, матери Сесилии. Маргаритка уже вскоре была на ногах, а Изабелла продолжала лежать прикованной к постели. Ее состояние по-прежнему оценивалось как тяжелое, боли не отпускали ее. Несколько дней Изабелла провела между жизнью и смертью.
Эзра прибыл в дом Элеоноры, чтобы справиться о здоровье жены. Узнав обо всех деталях, он всерьез обеспокоился. По поводу ребенка он выразил естественное в таком случае удовлетворение, что Бог даровал ему сына.
– Я думаю, что ей не стоит переезжать в Йорк, пока она не окрепнет. Мне кажется опасным перевозить ее из дома в дом, – сказал он.
– Вы хотите оставить здесь и ребенка? – спросила его Элеонора ледяным тоном.
Она посчитала, что его поспешное согласие с тем, что Морланды взяли на себя ответственность за его жену, выходило за рамки приличий.
– Да, я думаю, что так будет лучше всего. Мои слуги вряд ли в состоянии обеспечить ребенку должный уход. А у вас здесь все организовано. У вас есть детская и гувернантки… Пусть ребенок останется с матерью. Пока они оба не смогут перебраться домой.
Несмотря на присутствие в доме сразу двух малышей, эта осень не была счастливой, поскольку Изабелла все еще находилась в тяжелом состоянии. Она не покидала затемненных комнат наверху. Через две недели после родов Сесилии Джон Батлер внезапно заболел и скоропостижно скончался. Обходя складские помещения, он уколол палец на ноге, и у него началась гангрена. Еще до того, как они решили позвать хирурга, чтобы ампутировать ему ногу, заражение распространилось по всему организму и Джон Батлер умер.
Бедная Хелен была в полном смятении: она искренне любила своего мужа, который ни разу не упрекнул ее за то, что они были бездетны. Элеонора тоже погрузилась в траур, узнав в нем достойного человека еще во время войны. Все отзывались о Батлере только хорошо, и у каждого нашлось для него доброе слово. Казалось, он не обладал какими-то очевидными достоинствами и не достиг особенных высот, но он был несомненно добрым человеком, который умел собирать вокруг себя друзей, где бы ни появлялся. На его похоронах не потребовались услуги плакальщиков, ибо сотни людей в похоронной процессии проливали слезы и искренне выражали свою скорбь. Желающих проститься с покойным собралось так много, что все не поместились в церкви.
А затем Морланды получили шокирующую новость из Лондона. Оказалось, что король Эдуард тайно женился еще в мае. Он держал это в секрете до тех пор, пока милорд Уорвик не завел с ним разговор о партии, которую он подобрал ему во Франции. Только тогда король вынужден был признаться во всем. Уорвик был вне себя от ярости. Когда новость просочилась и стала достоянием общественности, народ тоже крайне неодобрительно воспринял ее. Женщина, которая заполучила их сиятельного короля, была на пять лет его старше, вдова, имевшая двух взрослых сыновей от первого брака и несметное количество бедных родственников. Звали избранницу короля леди Грей Горби.
Ее мать, бывшая герцогиня Бедфорд, считалась ведьмой. Ходили слухи, что она «присушила» каким-то колдовским зельем их красавца короля к своей овдовевшей дочери.
– Эти слухи кажутся мне обоснованными, – заявила Элеонора, когда впервые услышала эти вести. – Он мог получить любую, а в результате получил самую незавидную. Ее отец женился на богатой вдове, а сам был обыкновенным помещиком. У этой леди Грей шесть сестер и пять братьев и ни гроша за душой.
– Наверное, она очень красива, – предположил Эдуард.
– Какое значение имеет красота в браке короля? Что она может предложить ему в качестве приданого, кроме своих родственничков? У меня такое впечатление, что, когда дело доходит до женитьбы, королей поражает какой-то приступ безумия, если судить по их выбору. Посмотри, к чему привел брак бывшего короля Генриха. Помяни мое слово, эта Елизавета будет ничем не лучше. Король не должен жениться на той, кто ниже его по положению. Королева должна знать, как вести себя, а не напоминать жену мясоторговца.
– Матушка, вы слишком строго судите, – ответил ее сын. – Должно быть, она добродетельная и порядочная женщина, иначе ему не пришлось бы предлагать ей руку и сердце.
Элеонора окинула Эдуарда испепеляющим взглядом.
– Не сомневаюсь, что ее хорошо подготовили. Мужчины ведь не могут отличить правду от лжи. Что же касается моих строгих взглядов, то ты сам можешь убедиться в том, что она уже принесла двору одни несчастья. Милорд Уорвик пришел в ярость от этой вести, а он такой человек, которого королю лучше иметь другом, а не врагом, замышляющим интриги за его спиной. Страна опять на грани развала!!! О, почему мужчины такие глупцы?!
– Все будет в порядке, матушка, не омрачайте себе жизнь, – успокоил Эдуард, но Элеонора лишь бросила на него недовольный взгляд.
Время залечило некоторые раны. Изабелла окрепла настолько, что смогла вернуться на Коуни-стрит вместе с сыном и двумя слугами, которых ей дала мать. Эзра стал настаивать на возвращении семьи, потому что боялся потерять контроль над ребенком, если тот останется под влиянием своей властной бабушки. Видя, что Изабелла все еще очень слаба, он позволил ей жить в отдельной комнате, со служанкой и сыном. Испытание, через которое довелось пройти Изабелле, сделало ее калекой. Она не могла пройти больше нескольких шагов, а о скачках нечего было и думать. Из Морланд-Плэйса она вернулась жалкой бледной тенью той Изабеллы, какой была раньше.
Ссора между милордом Уорвиком и королем не завершилась полным примирением. Того доверия, которое царило в их отношениях, уже не было. Милорд Уорвик теперь время от времени задавался вопросом: что, собственно, он получил в награду за те титанические усилия, которые он приложил, чтобы возвести Эдуарда на королевский трон?
В довершение ко всему король Бургундии запретил торговлю тканями из Англии. Таким образом, вложив все силы и деньги в производство тканей, Элеонора обнаружила, что из-за ссоры двух королей все рынки оказались для нее закрыты.
Глава семнадцатая
Летом 1468 года принцесса Маргарет, младшая сестра короля Эдуарда, вышла замуж за герцога Бургундского. Хелен и Сесилия сидели в итальянском саду, наслаждаясь солнцем и вышивая. Они обсуждали королевскую свадьбу, как, впрочем, и вся Англия в то лето. Вместо тяжелых головных уборов на них были тонкие накидки – это позволяли непринужденность домашней обстановки и уединенность сада.
– Две сотни золотых крон, – восхищалась Сесилия.
Она, как всегда, была спокойной и добродушной. После рождения последнего ребенка Сесилия располнела и стала немного задыхаться при большой нагрузке.
– Это же уйма денег. Теперь мне понятно, почему милорд Уорвик был против этого.
– Нет, он был настроен против брака не из-за трат, а потому, что хочет установить союз с Францией. Он желает этого еще с тех пор, как подыскивал для короля французскую принцессу. Помнишь, какое возмущение у него вызвала весть о женитьбе короля на леди Грей?
– По-моему, этот брак оказался не таким уж плохим, – заметила Сесилия. – Двое детей. И скоро ждут третьего.
– Две дочери, не забывай, она родила ему девочек.
– Твоя матушка родила трех дочерей, прежде чем осчастливить вашего батюшку рождением наследника, – строго отозвалась Сесилия. – Я уверена, что король с одинаковой нежностью относится ко всем своим детям, будь то девочки или мальчики.
– О Маргаритка, ведь речь не идет о любви, – Хелен говорила несколько раздраженным тоном. – Монархи не заводят детей просто ради удовольствия иметь их, как обычные смертные. Король должен дать стране наследника, чтобы после смерти монарха не разразилась гражданская война.
– Ну да, кто же спорит, – примирительным тоном проговорила Сесилия, возвращаясь к предыдущей теме. – Этот брак с бургундцем должен быть выгодным для торговли.
– Пока никаких перемен. Герцог не сделал ничего, чтобы отменить запрет на торговлю английскими тканями.
Какое-то время они молчали, погруженные в свои мысли. Затем Сесилия снова решила сменить тему.
– Говоря о браке… – начала она. Хелен покачала головой.
– Я знаю все наперед. Ты будешь уговаривать меня, но лучше не надо.
– Но, дорогая Хелен, почему бы тебе не выйти замуж второй раз? Бедняга Джон уже четыре года как умер. Ты все так же привлекательна…
– Ты забываешь, – произнесла Хелен тихо, – что я бесплодна. Никому не нужна жена, не способная иметь детей.
– Но почему ты так уверена, что проблема в тебе, – резонно заметила Сесилия. – Ты никогда не думала о том, что проблема могла быть в Джоне? Наверняка ведь не скажешь. Возможно, все было в том, что он не мог иметь детей.
Хелен выглядела удивленной – видимо, это никогда не приходило ей в голову. Она, как и все, считала, что бесплодие бывает только по вине женщины. Мысль Сесилии показалась ей очень смелой, и Хелен уже знала для себя ответ.
– Это не имело бы значения, Маргаритка, ведь никто не поверил бы в это, даже если бы мы обе знали все точно. Давай не говорить об этом сейчас.
Она сделала глубокий вдох и оглянулась вокруг.
– О, как хорошо быть дома, даже короткое время!
– Почему бы тебе не переехать домой насовсем? – спросила Сесилия с надеждой в голосе. Она начала горячо уговаривать подругу: – О Хелен, пожалуйста! Ты составила бы мне компанию, да и для матушки это стало бы приятным сюрпризом и приободрило ее, я уверена, особенно если учесть, что Джон уехал из дому. Ты ведь знаешь, как она не любит отпускать нас из гнезда.
Джона, достигшего восемнадцатилетия, определили учеником к некоему Леонарду Бирну, известному в Лондоне ювелиру. Все знали, каким уважением и властью пользуются люди этой профессии, поэтому Джону повезло, да и Элеонора не скрывала того, что довольна перспективами, которые открывались перед ее сыном. Однако его отъезд стал для нее неприятным напоминанием о том, как Томас покинул дом ради учебы в колледже. Эти события не в лучшую сторону повлияли на характер Элеоноры, которая после разлуки с сыном довольно часто проявляла крутой нрав и стала раздражительной.
– Я хотела бы вернуться, но не могу оставить Изабеллу одну в городе.
– Бедняжка, как она?
– Ей не хуже, если говорить о ее телесном здоровье. Но ее рассудок с каждым днем становится все слабее. Иногда она не узнает меня. А временами даже вскрикивает, когда я захожу к ней, представляя меня дьяволом или еще чем-то таким.
Женщины набожно перекрестились при упоминании властителя тьмы. Хелен продолжила, несколько понизив голос:
– Маргаритка, ты знаешь, я иногда думаю, все ли в порядке с этим Эзрой Брэйзеном. Я видела страшные синяки и другие ужасные отметины на теле Изабеллы. Мне кажется… – Она остановилась, потому что боялась произнести вслух свои обвинения. – Ребенок тоже внушает мне опасения, он такой странный.
– Эдмунд?
– Да, ему уже скоро четыре года, а он едва говорит. Он почти не двигается, просто сидит в углу и смотрит на все взглядом… как тебе сказать? Не знаю, нормален ли он.
Лицо Сесилии хранило печальное выражение.
– О Хелен, но это ужасно! Как я могла забыть о несчастном Эдмунде?! Ведь он такого же возраста, что и моя Маргарет, а она такая чудесная малышка. Послушай, а не могли бы мы устроить так, чтобы Изабелла переехала сюда? Я уверена, что Эзра не хочет заботиться о ней, тем более что у нее, как ты говоришь, помрачение рассудка.
– Думаю, что мы могли бы попытаться это устроить, – с сомнением в голосе проговорила Хелен. – Я даже знаю, с кем мне нужно побеседовать на эту тему в первую очередь, – с матушкой. Она может уладить любой вопрос. Если она поговорит с Эзрой, то без труда убедит его. А где она? Я ее сегодня еще не видела. Она на мельнице?
Сесилия улыбнулась.
– Нет, сегодня она учит Тома ездить верхом.
– Уже? – Хелен рассмеялась. – Ему же только три года. Отчего она так волнуется?
– Нет, она не волнуется. Просто она очень привязана к этому ребенку. Хелен, с того самого дня, как он родился, она сразу же начала выделять его среди других детей. Она заботится о нем больше, чем о Ричарде в свое время. Она сама его одевает, присматривает за ним, играет, занимает его интересными разговорами. Вот теперь решила научить его держаться в седле. Как только матушка закончит с этим, клянусь, она примется учить его объезжать собственного жеребенка!
– Как странно, – задумчиво протянула Хелен. – Может, это связано с его именем. Я помню, что она очень холила Томаса, когда он был крошкой.
Сесилия покачала головой.
– Нет, дело в самом ребенке. Именно она настояла на этом имени, а мы зовем его только Томом. Может, он ей чем-то напомнил Томаса, поэтому она и решила, чтобы он носил это имя в честь своего героического дяди.
– Что ж, я предлагаю пойти и посмотреть, закончила ли она, – сказала Хелен, которая предпочитала не говорить, а действовать. – А вот и Джо. Сейчас мы узнаем, где она. Джо!
Джо остановился на полпути с корзиной роз в руках. Одной из его необременительных обязанностей было срезать цветы для букета в спальню Элеоноры. Он вопросительно посмотрел на двух леди.
– Ты не знаешь, где госпожа?
– Наверное, она только что вошла в дом, мадам. Она во дворе показывала Тому, как расседлывать лошадь.
– Совершенно в матушкином духе, – засмеялась Хелен. – Мы сами найдем ее.
– Расстегни подпругу, вот так, а теперь потяни ее на себя, – наставляла внука Элеонора. – Нет, нет, пусть он сам это попробует сделать, – раздраженным тоном обратилась она к слуге, который хотел помочь малышу.
– Разве это так уж обязательно, мадам, – настаивал слуга, который не понял, что от него требуется подчиниться. – Я могу его сделать за него. Молодой хозяин…
– Оставь все, как есть, иначе я сейчас надеру тебе уши! – сердито воскликнула Элеонора, замахиваясь, так что слуга поспешно отступил. – Еще как обязательно. Что за мужчина из него вырастет, если он не будет знать, как позаботиться о собственной лошади?! И как он проконтролирует твою работу, если не будет знать, правильно ли она сделана? Все, уходи. Я сама присмотрю за лошадьми.
Слуга словно испарился в страхе перед своей недовольной хозяйкой. Хелен и раньше замечала, что ее мать в последнее время была очень резкой, – так сильно она скучала по Джону.
– А теперь, Том, сними с него седло. Позволь мне посмотреть, как ты уводишь его. Погладь его, да, да, вот так. Скажи ему, что он хороший.
– Ты хороший, Герои, – послушно произнес Том, еле дотягиваясь до загривка лошади. – Бабушка, а зачем мне знать, как все делать? Если есть слуги…
– Том, что за вопрос?! А что, если ты окажешься без слуг? Что, если тебя призовет на службу король, как твоего дядю Томаса? Ты ему ответишь, что не можешь отправиться в поход: «О, простите, я не могу быть с вами, потому что не умею седлать собственную лошадь».
– Дядя Томас был храбрым, да, бабушка?
– Да, дитя мое. Он был не только храбрым, но еще и красивым. Настоящий джентльмен.
– Но его убили, да?
– Он погиб в бою, сражаясь на стороне милорда. Томас убил человека, который смертельно ранил его господина. И погиб сам, – произнесла Элеонора, которую переполняли эмоции.
Маленький Том на секунду задумался.
– Я бы не хотел умирать, бабушка, – решил он наконец. – Ведь тогда я не смог бы ездить верхом.
– Мы все когда-нибудь умрем, дитя мое. А когда мы умрем, то должны быть готовы рассказать Создателю, что наша жизнь не прошла напрасно, что мы были храбрыми и преданными, честными и искренними с теми, кого любили, что мы действовали по заповедям Божьим и подчинялись Его воле. Нам хочется, чтобы Бог оказался доволен нами, ведь так?
Том не мог рассуждать о таких серьезных вещах, но по интонации вопроса догадался, что от него требуется, и согласно кивнул. Он все еще думал над их разговором.
– Но, бабушка, а Бог был доволен тем, как умер дядя Томас?
– Бог радуется, когда мы защищаем правду. Когда мы не нарушаем своих обязательств. Если нам приходится умирать за справедливость, то Бог любит нас еще больше.
Но Элеоноре не удалось выглядеть убедительной в глазах внука. Жизнь казалась ему наполненной такими чудесными вещами, что он совсем не хотел думать о смерти. Про себя мальчик решил, что дядя Томас сделал бы намного лучше, если бы не погиб, но Том любил бабушку и хотел угодить ей и потому вслух произнес:
– Я бы хотел быть похожим на дядю Томаса, бабушка.
Он достиг своей цели, потому что бабушка наклонилась к нему и обняла, сказав таким немного смешным и странным голосом, который означал, что она пытается не заплакать:
– Ты будешь, как он, когда вырастешь и станешь мужчиной. Да благословит тебя Бог!
Затем она выпрямилась, унося с собой сладкий запах роз, который неизменно витал вокруг нее, и сказала:
– А теперь позволь мне посмотреть, как ты снимаешь уздечку.
Они как раз закончили и поворачивали к дому, держась за руки, когда их нашли другие члены семьи. Первыми их встретили Ричард, Нэд и Сесиль, которых только что отпустил после занятий мистер Дженни. Они бежали со всех ног в надежде увидеть молодого ястреба, который принадлежал Нэду. По крайней мере, Нэд и Сесиль точно собирались это сделать, а Ричард следовал за ними, как мотылек, которого манит свет огня. Ему исполнилось десять лет, он был довольно маленьким для своего возраста и рос тихими способным к наукам мальчиком. У Ричарда была привычка вздрагивать при любом неожиданном звуке, а еще он часто витал в каких-то своих детских мечтах, вместо того чтобы заниматься уроками или играми. Он обладал очень живым воображением и уже в этом возрасте сочинял стихотворения и песни. Девочки с удовольствием слушали его рассказы перед сном – у него в запасе всегда находилась какая-нибудь увлекательная история об эльфах и других сказочных существах. Элеонора предполагала, что ее сын унаследовал этот дар от Роберта, который тоже любил поэзию и музыку. Его схожесть с отцом она усматривала и в том, что Ричарда очень привлекали сильные характеры.
Нэд в девять лет был очень крепким ребенком. Он походил на мать: такой же светловолосый, как она, такой же энергичный, необыкновенно живой и вместе с тем мягкий. Сесиль в семь лет проявляла гораздо больше капризности и своенравия, чем ее брат. Обычно автором всех вытворяемых в доме шалостей называли именно ее. Она занималась вместе с братьями, потому что Эдуард сказал, что девочка должна получать такие же знания и образование, как и мальчики. Сесилия жаловалась, что ее дочь растет неуправляемой и хитрой, как лиса, и пока не видит в ней будущую леди.
Элеонора поддержала Эдуарда, сказав:
– Впереди еще много времени, чтобы освоить манеры леди. Когда ей исполнится десять, мы начнем подыскивать для нее жениха, вот тогда и займемся этим. Выучить же латынь и греческий за несколько недель ей вряд ли удастся, поэтому пусть продолжает учебу.
Сесиль росла красавицей, похожей на мать и цветом волос, и цветом кожи, напоминавшим нежный розовый лепесток. Маргарет, которой исполнилось четыре, тоже была симпатичной, пухленькой и румяной, однако в ней пока не угадывалось поражающей глаз красоты. Том не походил ни на мать, ни на отца. Он был копией своей бабушки: высокий, темноволосый, с яркими синими глазами, волевым подбородком и чувственным ртом. Возможно, именно это очевидное сходство и заставляло Элеонору по-особому относиться к нему. С момента его рождения она связывала с ним большие надежды.
Когда дети, забрав с собой и Тома, убежали со двора, появились Хелен и Сесилия. Они решили составить компанию Элеоноре и проводить ее в дом.
– Как Том справляется с верховой ездой? – поинтересовалась Хелен.
– Отлично, – с радостью в голосе ответила Элеонора. – Он очень крепкий для своего возраста мальчик, и у него прекрасное чувство равновесия. Из него получится отличный наездник.
– Матушка, не кажется ли вам, что Герои слишком велик для него? – спросила Сесилия с тревогой. – Не лучше ли обучать мальчика на Пэчворке, ведь он не такой крупный?
Элеонора вздохнула.
– Моя дорогая, ты совершенно не представляешь, о чем говоришь. Пэчворк просто пони, к тому же тягловый. Он, наверное, такой же широкий, как кровать. Как еще ребенок может научиться держаться в седле, подобно джентльмену, если не на лошади, которая подобает джентльмену?
– Я не об этом переживаю, матушка. Я только хочу, чтобы он дожил до того времени, когда его будут величать джентльменом.
Элеонора перекрестилась.
– Не говори так. Поверь мне, Маргаритка, он в большей безопасности на хорошей скаковой лошади, чем на пони, который только и умеет, что идти, куда его поманят. Доверься мне. Я ведь воспитала восьмерых детей.
– Да, матушка, я знаю, – немедленно пошла на примирение Сесилия, видя, что Элеонора начинает хмуриться.
– Кстати, именно об одном ребенке мы и собирались с тобой поговорить, – сказала Хелен.
Элеонора перевела взгляд с дочери на невестку и неожиданно улыбнулась.
– У вас такой серьезный вид. Ну что же, дорогие мои дочери давайте присядем и займемся шитьем, потому что добрая сотня рубашек еще должна быть сшита, и никто, кроме нас, этого не сделает. Заодно и обсудим ваши проблемы.
– Матушка, – начала Хелен, когда они сели в рабочей комнате Элеоноры с шитьем в руках, – я очень обеспокоена состоянием Изабеллы. Ее малыш мне тоже не нравится. Я как раз говорила Маргаритке об этом, и тут ей пришла в голову идея привести Изабеллу пожить здесь. Я бы тогда помогала вам присматривать за ней.
Элеонора даже не подняла головы от работы.
– Изабелла – замужняя дама. Только ее супруг вправе решать, что для нее будет лучше.
– Я знаю, матушка, но она не в себе. За Эдмундом нет ухода. Я уверена, что с ним не занимаются. Более того, он наверняка не получает даже достаточно еды. Эзра его отец, но мальчик из семьи Морландов, поэтому о нем следует позаботиться. Да и об Изабелле никто не печется должным образом. Мы что, будем сидеть сложа руки? Разве не наша обязанность что-то предпринять в такой ситуации?
Элеонора прекратила шить.
– Это такой сложный вопрос, дитя мое. Что касается мальчика, то, поскольку Эдмунд – будущий наследник, он должен получить все положенное. Я не думаю, что мистер Брэйзен станет возражать против такой постановки вопроса. Но этот ребенок всецело принадлежит отцу, поэтому именно ему решать, как воспитывать собственного сына. – Она остановила Хелен, которая хотела прервать ее рассуждения, и продолжила: – Позволь мне договорить. Возможно, однако, что он согласится оставить ребенка в нашем доме, как если бы он определил его в какую-нибудь богатую семью для получения образования. Обычно это происходит не раньше, чем мальчику исполнится семь или восемь лет, но в подобных обстоятельствах ему может понравиться ваша идея.
– А Изабелла? Что же будет с ней? – с волнением спросила Сесилия.
– Она другое дело. Она его жена. Он может делать с ней все, что ему заблагорассудится, даже просто игнорировать ее, бить ее, если такова его воля. Мы не имеем права вмешиваться, и ему может показаться неприличной наша уверенность в том, что мы позаботимся о ней лучше, чем он, ее муж.
– Но, матушка! – воскликнула Хелен.
– Но, матушка! – воскликнула Сесилия.
Элеонора вновь приступила к работе.
– Это неправильно, даже если все, что вы говорите, правда. Прекратите кудахтать, как куры перед лисой. Полагаю, в ваших словах есть здравый смысл, поэтому я предложу мистеру Брэйзену разделить с ним заботу о больной жене и маленьком ребенке, поскольку это непосильная нагрузка для него и его слуг, – с иронией в голосе Элеонора выделила последние слова. – Я намерена уже завтра переговорить с ним по этому вопросу. Спасибо, дети мои, за предложение.
Эзра Брэйзен был не чета Элеоноре Кортени в искусстве принимать решения и добиваться того, чего хочешь. Она стремительно вошла в дом и так же стремительно его покинула, договорившись, что Изабеллу и ребенка отправят в Морланд-Плэйс на следующий день. Она позволила ему сохранить достоинство в этой ситуации, притворившись, что эти договоренности носят временный характер. Но они оба понимали, что Изабелла не вернется в город.
Элеонора была откровенно шокирована состоянием дочери. Она никогда раньше не наносила визитов на Коуни-стрит: социальное положение ее дочери после замужества оказалось ниже, чем до него, поэтому Изабелла могла приезжать к матери, но не наоборот. Элеонора не была готова к тому, что увидела. Изабелла лежала на грязной постели, похоже, ее не купали несколько недель, так как от нее исходил неприятный запах, а в спутанных волосах ползали вши. Она была измождена до такой степени, что под ее глазами залегли глубокие тени, а щеки запали. Изабелла бормотала что-то невразумительное монотонным голосом, ее пальцы все время цеплялись за грязные простыни. Элеонора не могла поручиться, что ее дочь понимала, о чем ей говорят. Она даже не была уверена, что та узнала в Элеоноре свою мать.
– Она в гораздо худшем состоянии, чем я ожидала, – сказала Элеонора Эдуарду на следующий вечер, когда Изабеллу доставили домой, искупали и причесали. Дочь поселили в ее старой комнате, где уже была приготовлена чистая постель.
– А меня беспокоит ребенок, – поделился с матерью Эдуард. – Эдмунду уже скоро четыре, а он почти не говорит. Если вы сравните его с Маргарет…
– Дай ему время, – твердо произнесла Элеонора. – Дай ему время, и все образуется. Мистер Дженни утверждает, что мальчик не глуп. Он просто напуган. Ани рассказала, что он проявил трогательную благодарность, когда она искупала его и покормила.
– Такого худого ребенка в жизни еще не доводилось видеть, – сказал Эдуард. – Это преступление. Это стыд и срам, что один из Морландов терпел такое обращение.
– Теперь это не имеет значения. Ребенок у нас. Здесь он в полной безопасности. Меня бы не удивило, если бы я узнала об отъезде мистера Брэйзена из Йорка.
– Что вы хотите этим сказать, матушка?
– Не обращай внимания. Мы сильная семья, которая обладает властью. Какая польза от власти, если ты не можешь защитить собственную семью?
Глаза Элеоноры потемнели от ярости.
– А Хелен, нам ждать ее завтра? – спросил Эдуард.
– О да. Она намерена продать дом. Хелен будет делить с Изабеллой ее комнату. Она же и позаботится о сестре.
– Хелен отпустит своих слуг?
– Нет, я сказала, что мы найдем для них работу здесь. Мне не по себе, когда отпускают хорошего слугу. Ты знаешь, я думаю, что забота об Изабелле и ее ребенке принесет Хелен только пользу.
– О, вы имеете в виду, что он заменит ей детей, которых у нее нет? Да, я об этом не подумал.
За что бы ни взялась Элеонора, она всегда все делала быстро. Изабелла не пробыла дома еще и двух недель, как пришла весть о том, что Эзра Брэйзен покинул страну. О нем больше никогда не слышали. Уже спустя много лет нашлись такие, которые не сомневались, что Элеонора приказала его убить. Она была настолько богата, что могла нанять кого-нибудь за плату сделать это. Вопрос был в том, насколько мстительной была Элеонора.
Так или иначе, но она никогда больше не говорила о нем, кроме того, что «он взял на себя слишком много, когда связался с Морландами, потому что Морланды дружат с королями».
Исчезновение Брэйзена давало Элеоноре как опекунше Изабеллы полную власть над его мельницами, складами и землями, которыми она, впрочем, и так пользовалась. Мысль о складе заставила ее завести следующий разговор за обедом примерно неделю спустя.
– Подумайте, как мы делаем нашу ткань, – наставляла она членов семейства. – Что мы делаем в первую очередь? Отвозим шерсть, чтобы получить из нее пряжу, а затем везем пряжу ткачихам. Мы забираем готовую работу и отвозим ее на мельницу. Оттуда везем ее на склад. И со склада отправляем ее торговцам.
– Да, все так. Что из этого? – спросил Эдуард.
– Все эти поездки туда и обратно. Я так полагаю, шерсть путешествует миль двадцать, перед тем как попасть к нам в виде ткани.
– Возможно, но что же тут поделаешь? – удивился Эдуард.
Элеонора обвела всех торжествующим взглядом. Ее глаза встретились с глазами Джо. Она сразу увидела, что он понял ее мысль. Ее очень позабавило, что остальные так и не догадались, что она им собирается сказать.
– Ну, Джо, – с вызовом произнесла она, – что же? Вместо того чтобы возить шерсть рабочим…
– Приведите рабочих к шерсти, – закончил он за нее. Воцарилась тишина.
– Я не понимаю, в чем смысл? – спросил Эдуард.
– Понятно. Я поняла, – догадалась Маргаритка. – Эдуард, конечно, людям проще передвигаться, чем нам возить шерсть.
– Куда же им придется передвигаться? – все еще не мог сообразить Эдуард.
– В этом и заключается моя мысль, – сказала Элеонора. – Склад Брэйзена стоит на реке, в которую впадает ручей с мельницей. Выстраивается замечательный путь, но только для одной поездки. Все, что нам надо, так это возвести огромный сарай, или склад, или мастерскую у мельницы и делать все внутри. Если мы построим большое помещение, то там хватит места для всего.
Прядильщицы и ткачихи просто могут приходить туда и работать. Мы поставим там все необходимое, ведь мы только что получили из Франции ткацкие машины. Там же будут стоять и веретена. Нам придется подвозить шерсть к мастерским, а это основательно укорачивает путь. И все. Готовую ткань отвозим на мельницу. Дело сделано.
