Текст книги "Династия"

Автор книги: Синтия Харрод-Иглз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

Июль закончился, пришел август. Король с близкими помощниками охотились в Шервудском лесу, останавливаясь иногда на ночлег в Бествуде. Именно там и нашел их уставший от быстрой езды курьер, прискакавший на загнанной лошади. Это случилось одиннадцатого августа, в четверг. Он привез весть о том, что Тидр высадился на английскую землю с французским войском, а произошло это в прошлое воскресенье, седьмого августа.

Двадцать первого августа армии сошлись у деревни под названием Саттон Чейни, в десяти милях от Лейсестера и в двух милях от Босворта. Лагерь разбили погожим, но душным вечером. Английская армия стояла на высоте с восточной стороны, а армия Тидра заняла позицию на равнине, с запада. К северу от них был лорд Стэнли, который располагал значительными силами. Он отказался выполнить приказ Ричарда присоединиться к войску, поэтому ожидалось, что он окажет помощь французским солдатам Тидра, но и к ним он пока не примкнул. Перебежчик по натуре, он знал, что никто не верит в победу валлийца, поэтому, несмотря на данные жене обещания, лорд Стэнли воздерживался от каких-либо действий и ждал, чем обернется сражение. Ричард был настолько незлопамятным, что готов был принять помощь «блудного лорда» в случае его раскаяния даже в последний момент.

Когда наступила темнота, король созвал своих военачальников для последнего обсуждения предстоящего боя. Было решено, что Джон Говард и герцог Норфолк выступят на равнину, а силы короля будут брошены на северо-западное направление, чтобы удержать людей Стэнли от нападения на фланг Норфолка. Третью часть армии, под началом Нортумберленда, король не брал в расчет, хотя и не показывал этого открыто. Нортумберленд не поспешил быстро откликнуться на призыв короля о помощи, так что, вполне вероятно, его могло не быть во время предстоящего утреннего сражения. Он дрался на стороне отца Ричарда, герцога Йорка, он выступал за дом Белой Розы, когда за корону сражался брат Ричарда. Возможно, он просто устал от военных баталий. Ричард решил поставить своих людей севернее и западнее от равнины, продемонстрировав такой тактикой, что не рассчитывает на поддержку Нортумберленда.

Совет завершился, военачальники разошлись по своим местам, а король решил обойти лагерь. Том наблюдал за ним, пытаясь понять его истинное настроение. Король прошел мимо группы воинов, собравшихся у костров. Он вглядывался в их лица, иногда просил проверить оружие в ножнах или тетиву в луке. Он вел себя, как и подобает настоящему генералу. Все солдаты приветствовали его бодро и отзывались о нем почтительно, с большим уважением. За его спиной они называли его «старина Дик» или «мастер Дикон» – так слуги говорят о строгом, но справедливом господине. Они были рады сражаться под его знаменами. Оказаться под предводительством лучшего из лучших было почетно. У Тидра не было ни малейшего шанса.

Проходя дальше, он на мгновение остановился у гребня холма, чтобы посмотреть через равнину на французский лагерь. Огни их костров мерцали в темноте, подобно светлячкам. Царила такая тишина, что, казалось, можно было услышать, как разговаривают в лагере противника. По равнине как будто проносился шепот, доносимый легким ветром. Может, это был звук конского ржания вдалеке? Или это повар ставил котел на огонь? А возможно, кто-то готовил меч к битве?

Королевский взор затем перенесся к дальним огням, туда, где был разбит лагерь Стэнли. Том увидел лицо своего господина в профиль: его брови сдвинулись, лицо стало жестким. Что же предпримет Стэнли? Короля могла сразить только измена, только предательство утяжелило бы его ношу. Легкий ветер взъерошил волосы Ричарда, и он вздрогнул и поежился, словно от холода. Том подошел ближе.

– Ваша светлость желали бы вина, перед тем как отойти ко сну?

Ричард резко обернулся на звук его голоса. Видимо, он не смог сразу справиться со своими эмоциями, потому что Том успел заметить на его лице выражение нечеловеческой печали. Увиденное горько поразило Тома. Через мгновение Ричард уже пришел в себя, и снова предстал перед ним храбрым воином. Король был мрачен, но уверен в себе.

– У нас хорошая позиция, – обратился он к своему оруженосцу. – Наши солдаты лучше. Бог явит нам Свое решение. Если мы проиграем завтра, Англии придет конец. Она задохнется и умрет под французским игом.

– Мы победим, сэр, мы должны победить, – горячо откликнулся Том.

Ричард пристально посмотрел на него, но потом овладел собой и произнес, положив руку на плечо своего верного слуги:

– Мы пойдем и посмотрим на лошадей, ты и я. Затем мы отправимся спать, потому что завтра нам предстоит тяжелый день.

Вскоре они разошлись, и король отправился в свой шатер. Том не мог уснуть и бродил по лагерю. Он желал скорого начала битвы и делился своим настроением с теми, кто не спал. Он вдохновлял других своим стремлением задать жару противнику. Но в душе Том хранил боль своего хозяина, которая прожгла его, как клеймо. О чем он там раздумывал, когда стоял на холме? Не о битве. Может быть, он вспоминал Анну и своего сына, иначе что еще могло вызвать такое отчаяние, такое чувство безысходности?

Перед наступлением рассвета в лагере началось движение. Начальники будили солдат, а повара готовили завтрак. Конюхи кормили лошадей и вычищали их. Король был у себя, его лицо хранило следы усталости и хронического недосыпания. Пажи одели его в золоченые латы. Он появился, когда армия уже собралась и построилась. Том шел за ним, держа в руках королевский шлем. Вокруг него стояли также другие оруженосцы и личная стража – у всех на доспехах была эмблема белого вепря. На костюмах королевских глашатаев были изображены леопарды как символ Англии и лилии, символизировавшие Францию. Конюх вел под уздцы королевского скакуна, который выгибал шею и приплясывал от возбуждения. Лошадь была украшена по-королевски, чтобы быть достойной своего седока. Из шатра вышел не изнеженный король, а мужественный военачальник, не знающий страха, не полагающийся на слепую удачу. Он быстро обвел взглядом своих людей, затем посмотрел на небо, чтобы понять, велика ли вероятность дождя. Том вспомнил, что бабушка часто говорила ему о том, как похож Ричард на отца – величайшего полководца своего времени. Перед Томом в тот день предстал Ричард Йорк – он оседлал скакуна и водрузил на голову шлем, увенчанный тонкой золотой короной.

Армия тихо разошлась по своим позициям, причем в битве должны были принимать участие и восемьдесят человек из личной охраны короля. Они передвинулись к западу, заняв место у гребня холма, а люди Норфолка рассеялись по склону. Нортумберленд оставался в Чейни, чтобы отразить возможную атаку Стэнли. Войска Тидра и французов были разбиты на три части, которые заняли позиции на равнине. Армии противников по численности почти были равны. Если бы Нортумберленд не привел своих людей, а Стэнли имел возможность выступить на стороне валлийца, то армия Ричарда в два раза уступала бы мятежникам по численности солдат.

Тидр первым ринулся в атаку. Он использовал малую артиллерию, чтобы двинуться на подножие холма. Норфолк, украшенный эмблемой серебристого льва, ответил градом стрел, и потери понесли обе стороны. Люди Оксфорда были вынуждены отступить под натиском армии Ричарда. Зазвучали трубы, противники снова бросились навстречу друг другу. Под звон клинков обе линии сомкнулись в рукопашной схватке. Стоя на холме, Ричард мог наблюдать за ходом сражения. Он отправлял подкрепление, как только видел, что английские воины терпят поражение и линия их обороны ослабевает. В центре был Джек Норфолк, который дрался как лев, а рядом с отцом стоял его сын. Далее видны были сражающиеся лорд Феррерз и лорд Зуке, кузен невесты Тома. Они без устали раздавали удары направо и налево, защищая фланги. Вновь прозвучала труба в лагере Тидра. Противник перестроился. После короткого затишья битва разгорелась с новой силой.

К вершине холма промчался вестник, сообщивший Ричарду о том, что самозванец обнаружен: он был верхом, в окружении пятисот людей, которые, похоже, до последнего оставались в резерве. В этот самый момент пришла печальная весть – лорд Норфолк и лорд Феррерз пали в битве. Времени для раздумий не оставалось. Король бросил подкрепление на передовую, а вестника немедленно отправили к Нортумберленду с приказом примкнуть к сражающимся. Вскоре пришел и ответ: «Гордый Нортумберленд хочет остаться на месте, чтобы отразить возможную атаку Стэнли».

Гэтсби, один из королевских секретарей, подошел к Ричарду.

– Сэр, нам следует отступить, пока битва еще не проиграна, – произнес он. – Завтра мы можем собрать больше воинов и атаковать противника.

– Нет, – ответил Ричард, – дело должно быть решено здесь и сегодня.

– Люди Стэнли могут нанести нам удар в любой момент… – продолжал секретарь.

Но король лишь оборвал его нетерпеливым взмахом руки.

– Мой шлем, – подозвал он Тома. – Мы отправляемся за Генри Тидром.

Послышался радостный боевой клич. За королем были готовы отправиться его самые верные люди, служившие ему не за страх, а за совесть. Том оглянулся и увидел Френсиса Ловелла, на доспехах которого был его свой личный символ – бегущая гончая, Джона Кенделла, королевского секретаря, Рэдклиффа, Эштона, Стаффорда, сэра Роберта Брекенбери – констебля Тауэра, примчавшегося из Лондона со своими воинами. Вокруг Ричарда собрались и все его пажи, и другие оруженосцы, некоторые из них еще не вышли из мальчишеского возраста. В общей сложности их было восемьдесят против пятисот людей Тидра. Но их было достаточно, так как убей они валлийца, и армия мятежников распалась бы сама собой. Смерть предводителя означала бы разгром врага и его бегство. Стэнли немедленно перешел бы на нужную сторону. Их жизнь теперь целиком зависела от их победы.

Издав воинственный клич, Ричард пустил лошадь вскачь вниз по холму, и его люди ринулись за ним, вторя ему победно и грозно. Они принадлежали ему душой и телом. Том пришпоривал коня, а его взгляд неотступно следовал за фигурой, увенчанной золотой короной. Из-под конских копыт летели комья земли. На поле боя развевались знамена Англии с изображением креста святого Георгия и белого вепря – символа Глостера. Все войско бросилось вскачь по равнине. Вдруг они оказались под самым носом у облаченных в красные туники воинов Стэнли, которые тоже направлялись к валлийцу, стоявшему под флагом с изображением красного дракона.

Лошади заржали, мелькающие в воздухе секиры бросали солнечные блики и вспыхивали, как языки пламени. Дикий крик сотрясал воздух, кровь смешивалась с пылью. Жестокие удары следовали с обеих сторон, а когда они достигали цели, то слышался нечеловеческий стон, подхватываемый бесконечным потоком людей, ожидавших своего смертного часа и не желавших так просто расставаться с жизнью. Ловелл и сэр Роберт Перси дрались рядом с Ричардом, а Том занял место с другой стороны. За ним сражался Рэдклифф. Шаг за шагом они продвигались в гущу битвы, пронзая тела противников, пробираясь к валлийцу, местонахождение которого можно было определить по соломенному цвету волос. Он сидел верхом и трясся от страха, глядя, как на него надвигается смерть.

Люди Ричарда находились в нескольких ярдах от самозванца, и король поверг знамя противника, втоптав в пыль изображение красного дракона. Вдруг Рэдклифф с диким криком указал на приближение страшной беды: люди Стэнли решили присоединиться к сражению в полном составе. Они мчались на воинов Ричарда, которые один за другим падали замертво. Уже знаменосец короля пал на поле боя, но сам король продолжал биться так яростно, что остальные не поспевали за ним.

– Предательство! Измена! – прогремел он.

Том услышал в его крике рев раненого зверя и почувствовал, как замерло его сердце. Хватая ртом воздух, с затуманившимся от слез взором, Том яростно бросился вперед, стараясь ни на шаг не отстать от своего господина, который размахивал окровавленной секирой, окруженный со всех сторон мечами врагов.

– Милорд!!! – выкрикнул Том. На мгновение его взгляд выхватил побелевшее лицо Ричарда. Он был уверен, что король услышал его крик, но затем мощный удар поразил его самого, и он упал. Королевские доспехи пронзила дюжина мечей, и король с ужасным криком тоже упал на землю, на его устах так и застыло невысказанное слово, и он покинул этот мир.

Разгромленные остатки английской армии последнего английского короля спасались бегством, уходя на Север и на Юг страны. Жители Йорка, включая людей Морландов, все еще находились в пути. Обязанность распустить воинов лежала на Нортумберленде, но он ее не выполнил, поэтому они ничего не знали о ходе событий до вечера пятницы, девятнадцатого. Они пришли перед самым рассветом двадцатого числа, но к десяти часам двадцать второго, когда битва была уже закончена, даже не добрались до Лейсестера. Услышав печальные вести, они повернули домой. Их сердца переполняли горечь и стыд.

Двадцать третьего числа, в то самое время, когда Джон Спонериз, член городского совета, рассказывал все новости мэру и муниципальным чиновникам Йорка, до Морланд-Плэйса добрался грязный и окровавленный воин в надежде получить убежище.

Семья собралась в большом холле. Элеонора опустилась рядом с ним на колени и собственноручно перевязала ему ужасную рану на плече. Сесилия и Ребекка умыли его и поднесли к губам раненого чашу с вином. Как только к нему вернулись силы, он начал безудержно плакать – его худенькое тело сотрясалось от рыданий. Он был одним из оруженосцев, и белый вепрь на его одежде был залит кровью. Спасшийся юноша служил вместе с Томом, хотя и был моложе. Сбиваясь, он рассказал всю историю с самого начала, не пытаясь сдерживать душивших его рыданий. Наконец он дошел до кульминации своего повествования.

– Том? Что с ним? – воскликнула Сесилия, перебивая его рассказ о предательстве Стэнли.

– Он погиб. Он и король – они пали в одно мгновение.

Сесилия не могла сдержать крика. Она закрыла лицо, а Элеонора уставилась в пустоту, словно пытаясь прожечь ее огнем своих синих глаз. Ее лицо побелело от напряжения.

– Мечи, мечи со всех сторон, – рыдал юноша. – Никого не было видно из-за этих мечей. Когда король упал, все бросились на него, как злая свора. Казалось, что эти предатели, эти изменники не успокоятся, пока не убедятся в его смерти, так велик был их страх перед ним. О мой милорд! Мой король!

Он прервал свой рассказ, не в силах продолжать.

Руки Элеоноры, которые все еще перевязывали рану, замерли, словно ее сердце остановилось. Ей показалось, что оно уже никогда не будет биться с прежней силой.

– Мастер Рэдклифф был мертв, но сэр Френсис отозвал нас назад, тех, кто уцелел в бою. Мы добрались до холма и остановились. Мы увидели, как предатель Стэнли снял с головы мертвого короля шлем, увенчанный короной, и надел его на валлийца. В этот момент мне нечем было дышать, но худшее было впереди.

Юноша замолчал. Элеонора прошептала:

– Продолжай же.

– Мы поспешили на дорогу, ведущую в Лейсестер, но через некоторое время я почувствовал, как слабею от полученной раны. Я не мог поспевать за остальными, поэтому вышел на обочину. Услышав, что приближаются солдаты, я спрятался в придорожном рве. Показался валлиец, на голове у него красовалась корона нашего милорда. Пусть Господь поразит нашего врага в самое сердце, потому что это сердце предателя. С ним были его солдаты – валлийцы и французы. Они сыпали проклятия и богохульствовали, насмехаясь над нашим королем, скаля зубы, пусть их поразит кара небесная…

– Тише. Дитя мое, перестань проклинать их. Помни… – Она не могла заставить себя закончить фразу. – Помни, кто пал в этом бою.

Юноша жадно вдохнул. Его трясло.

– О моя добрая госпожа, – прошептал он, – если бы вы слышали, как он кричал, когда они убивали его. Я не смогу забыть это крик до конца дней своих, ни во сне, ни наяву. А потом эти грязные оборванцы, эти шакалы обнажили тело короля, не оставив даже клочка ткани, чтобы прикрыть его чресла. Они бросили его поперек пони, как забитого на охоте оленя. Они страшно насмехались над покойным, пока ехали, и называли его преступником и каторжником.

Слушателей охватил ужас.

– Коронованного монарха!.. – выкрикнул Эдуард надломленным голосом.

– Как они посмели… – Сесилия раскачивалась из стороны в сторону, как женщина, переживающая схватки.

Элеонора закусила губы от боли, и на них выступила кровь.

– Ересь, богохульство, – с ужасом прошептала Элеонора, широко раскрыв глаза. Она перекрестилась. – О Боже милосердный, что же теперь будет с нами, если такой пес пришел к власти? Бог мой, неужели мы все теперь погибнем, если подобное ничтожество может надругаться над самим королем? О Ричард, Ричард…

– Они прошли совсем близко от меня, – продолжил свой рассказа юноша, – но я уже не боялся, что они обнаружат меня. Смерть была мне милее, когда я увидел своего господина, на теле которого было больше ран, чем пальцев на руках. Каждый полученный им удар отзывался одним и тем же словом: «Измена!» Его вид вызывал желание мести в сердце каждого благородного мужа. – Он снова начал рыдать.

– Остановись, больше не говори ни слова! – воскликнул Эдуард, опасавшийся за рассудок женщин, слушавших такой страшный рассказ. – Тебе надо отдохнуть.

– Мне хочется выплакаться, – сказала Элеонора. – Сотни лет траура и стенаний не смогут в полной мере воздать должное злодеяниям дня сегодняшнего. Наш благородный король умер, а подлый валлиец, рожденный от гнилого корня, примерил его корону. Кто знает, какие преступления нам придется увидеть завтра.

Позже Морланды, которые не смогли принять участия в битве, будут чувствовать, что из-за предательского поведения Нортумберленда они опоздали и не выполнили своего долга перед господином, который ждал их и рассчитывал на их поддержку. Позже будет сделана памятная запись в анналах истории города Йорка: «В этот день наш доблестный король Ричард был подло предан и убит, о чем весь город глубоко скорбит».

На следующее утро оруженосец собрался в путь.

– Куда ты отправишься теперь? – спросил его Нэд.

– На свою родину. Затем… Я не знаю. Сейчас мой король – это милорд Линкольн. Я буду ждать, когда он призовет нас всех под свои знамена.

Нэд покачал головой.

– Если он не скрылся, то валлиец уже схватил его и приказал убить. Его главной целью сейчас будет двор в Шериф Хаттоне, потому что там находились все основные претенденты на королевский трон. Валлиец никого не пощадит, чтобы быть уверенным в своем завтрашнем дне. Линкольн, Уорвик, даже сыновья Эдуарда станут для него теперь живым кошмаром. Он не успокоится, пока не убьет их всех.

– Если так, то я перейду границу и дождусь своего часа, – ответил юноша. – Но одно знаю точно: я должен отомстить Нортумберленду. Как только окончилась битва, он подошел к валлийцу и преклонил перед ним колени. Да будет проклята его жизнь до скончания века. Даже если мне придется ждать вечность, то и тогда я не забуду, что должен отплатить гордецу Пэрси!

– Если этому суждено сбыться, то пусть Бог пребудет с тобой. Я на твоей стороне. Как мне хотелось бы поменяться местами с тобой или даже с моим бедным братом! – воскликнул Нэд.

– Вашей вины в том не было, – ответил парень. – До свидания!

– До свидания! Пусть Господь уберет все препятствия на твоем пути, а дорога твоя будет быстрой и гладкой.

Глава двадцать восьмая

Генри Тидр, или Тюдор, как он на том настаивал, вошел в Лондон в сентябре. Здесь он вскоре принял придворных из Шериф Хаттона, распустив армию после окончания сражения. Среди захваченных были Уорвик, Джон Глостер, милорд Бастард и его брат, Маргарет Солсбери, принцесса Елизавета и принцесса Сесиль, младшие братья Линкольна. Самому Линкольну удалось пересечь море и присоединиться к своей тете Маргарет Бургундской. Принцесс определили ко двору Генриха, а наследников трона поместили в Тауэр. Генрих намерен был решить, что с ними делать, но позже.

Он короновался тридцатого октября. На церемонию явились лишь некоторые из приглашенных. Третьего ноября Генрих созвал парламент, чтобы принять акт о своем королевском статусе по праву победителя в сражении при Босворте. Парламент принял две важные поправки. В первой король Ричард и двадцать восемь пэров объявлялись изменниками, а их поместья подлежали конфискации в пользу королевского казначейства. Это делалось на основании того, что Генрих объявлялся королем еще за день до сражения при Босворте. Таким образом, все, кто принимал участие в памятной битве не на стороне короля, автоматически становились государственными изменниками. В парламенте и на улицах Лондона поднялся страшный шум по этому поводу, а некоторые даже позволили себе публично высказываться против подобного беззакония, ибо отныне ничто не гарантировало человеку безопасности.

Следующей поправкой аннулировался акт о провозглашении детей Эдуарда незаконнорожденными и объявлении Ричарда единственным претендентом на престол. Эта поправка против всяких правил и традиций была принята без зачитывания вслух. Все копии акта о праве Ричарда на коронацию подлежали сожжению – нарушение этого приказа каралось смертной казнью. Истинное значение происходящего ускользнуло от простого люда, но помещикам и пэрам было понятно, чего следует ожидать в ближайшем будущем.

– Он хочет жениться на принцессе Елизавете, – заключил Эдуард, когда новость достигла Йорка.

– Конечно, хочет, – презрительно отозвалась Элеонора, – а тем, что он отменил коронационное право Ричарда и объявил детей Эдуарда рожденными от официального брака, Генрих надеется крепче ухватиться за трон, который он украл. Но ты забываешь об одной важной вещи.

– Какой?

– Если он утверждает, что Елизавета – законнорожденная дочь, то он должен признать и всех ее братьев и сестер, а это означает…

– Конечно! Милорд Бастард автоматически становится главным претендентом на трон. Он наш законный король. Эдуард Пятый.

– Сын мой, наверное, ты непроходимо глуп, иначе не стал бы возвещать об этом таким радостным тоном, – усмехнулась Элеонора. – Разве не понятно, что теперь милорд Бастард будет убит?

Лицо Эдуарда потемнело от осознания страшной правды.

– О да. Простите меня, матушка. Что же Генрих предпримет, как вы полагаете? Он не может публично казнить их всех. Их не в чем обвинить.

– Смею предположить, у него найдется в запасе какая-нибудь уловка. Однако суд только напомнит людям, кто на самом деле король. Нет, по моему разумению, он избавится от них тихо.

Однажды они просто исчезнут, и мы о них больше ничего не услышим.

– А другие? – выкрикнул Эдуард. – Уорвик? Братья Линкольна?

– Пока они надежно связаны с ним. Наверное, он будет избавляться от них по одному. Как только появится такая возможность, он ее не упустит, поскольку понимает, что в его жилах течет меньше королевской крови, чем у них.

В январе Генрих Тюдор женился на принцессе Елизавете, которую в Лондоне многие искренне любили, но так же искренне сожалели о ее судьбе, потому что в глазах народа брак с валлийцем нельзя было назвать завидным. Генри и Маргарет все еще находились в Лондоне. Маргарет ожидала появления на свет своего второго ребенка. И она, и ее муж смогли стать свидетелями свадебной процессии. Принцесса не выглядела счастливой. Но когда мать валлийца прибыла ко двору, ни у кого не возникло сомнений по поводу того, кто на самом деле будет королевой при Тюдоре. Она отреклась от предателя Стэнли, чтобы быть свободной от брачных обязательств перед ним. Он проводил все свое время у себя в поместье, а она неотлучно находилась в Лондоне.

Нэд по делам приехал весной в Лондон. Он остановился у сестры и ее мужа. Нэд поделился с ними теми опасениями, которые высказала Элеонора по поводу дальнейшей судьбы братьев принцессы.

– Нас преследуют такие же страхи, – ответил Генри. – По правде говоря, мне не нравится оставаться здесь. Маргарет чувствует себя такой подавленной, да и я не могу не ощущать своей уязвимости при новой власти. Однако полагаю, что мы должны остаться здесь, пока не родится ребенок, ведь нам предстоит долгая и трудная поездка, особенно с малышом. Но как только мы будем в состоянии путешествовать, то немедленно отправимся в путь. Свое дело я оставлю на помощников, да и дел теперь не будет много. Этот двор не отличается изысканностью вкуса. Валлиец одевается, как пастух, и заставляет принцесс перешивать платья. Даже если бы они и нуждались в моих услугах, не знаю, захотелось ли бы мне их оказывать.

– Мне искренне жаль принцессу, – грустно проговорила Маргарет. – Как ужасно быть выданной замуж за убийцу собственного дяди, который держит взаперти всю семью, а роль мужа выполняет по отношению к своей матери.

– Это уж чересчур, Мэг, – произнес Генри предостерегающе.

– Но он не относится к принцессе, как к жене, – возразила Маргарет. – Никто не видит бедняжку, а его мать в это время принимает послов и проводит какие-то советы со своим сыном, которые длятся часами и при этом никому не позволяется их беспокоить.

– Не переживай так из-за этого. Мы все равно скоро уедем отсюда. Ребенок должен родиться в июне. Значит, уже в июле мы можем планировать поездку. Дома мы окажемся к концу месяца.

– Как раз успеете ко дню рождения бабушки, – сказал Нэд, первый раз за вечер улыбнувшись. – В августе ей исполнится семьдесят. Мы думаем организовать специальное торжество: большой пир и много музыки, как она любит.

– Какая замечательная мысль! Конечно, нам хотелось бы успеть к этому времени. А как она, между прочим? – спросил Генри.

– О, ты же знаешь бабушку. Она никогда не меняется. Хотя мне кажется, она очень сдала за последний год. Она похожа на колосок, такая же изящная и прямая. Но она уже очень долго живет.

– Дольше других. Она старше всех, кого я знаю, – весело отозвалась Маргарет. – А это серьезный повод отпраздновать такое событие.

– Когда вы приедете, – сказал Нэд, – не забудьте, что валлийца ни за что нельзя называть королем. Она этого не потерпит, а ее язык теперь, когда короля убили, вообще никого не щадит.

Жарким днем в середине июня Маргарет родила прекрасного крупного мальчика, которого назвали Ричардом. В тот же день, семнадцатого июня, по городу поползли ужасные слухи. Лондон шептался. Сэр Джеймс Тирелл получил личное помилование от нового короля, простившего ему все обиды, так сказать, неосознанно нанесенные во времена старого правителя. Ему предложили получить на одну ночь ключи от Тауэра через голову констебля. Такое было невозможно во времена короля Ричарда.

Блекенбери, погибший в бою при Босворте, ни за что не позволил бы передать свои обязанности кому-то другому, не узнав причины. Но при Генрихе Тидре царил деспотизм, и никто не осмелился перечить ему, так как все боялись возможной мести. Новый констебль Тауэра показал, что будет исправно исполнять роль верного придворного при новом короле.

Семнадцатого числа в город просочились слухи о том, что принц Эдуард и герцог Йорк исчезли. Говорили об этом тихо и неуверенно: с одной стороны, никто не знал, на что решится Тидр в будущем, а с другой – все жалели принцессу и не хотели, чтобы она услышала об этом.

Генри постарался скрыть печальную весть от Маргарет, пока она еще не оправилась после родов. Но когда она все же узнала об этом, то пришла в неописуемое волнение.

– Я хочу домой, мне надо уехать отсюда, – страстно просила она. – Я все время думаю о бедной принцессе. Я не желаю становиться свидетельницей того, как коварством и интригами уничтожат всех остальных. Я хочу в Йоркшир, где чистый воздух, где каждый знает, кому он предан. Там все понимают значение верности.

– Мы немедленно поедем, как только это будет возможно. Тише, моя дорогая. Потерпи, пожалуйста. Через месяц мы уедем. И потом, может, это просто слухи. Ты же знаешь, как слухи иногда возникают из ниоткуда.

Его слова немного утешили Маргарет, но шестого июля то, что казалось неточной вестью, подтвердилось. Сэр Джеймс получил второе прощение от короля и новое назначение. Через два дня Маргарет и Генри забрали детей – месячного Ричарда и годовалого Генри, своих слуг, китайскую собачку Маргарет и отправились в путь. Они хотели покинуть печальный Лондон, где бедняжку принцессу держали в заточении, которое продолжится всю ее жизнь. Они поехали по старой римской дороге, ведущей на северо-восток. Палило жаркое июльское солнце, и их поездка напоминала побег из темницы вперед, к свету.

Пиршество по случаю дня рождения Элеоноры Морланд было устроено с размахом и великолепием, которые трудно было себе представить. На стол подали больше пятидесяти блюд, включая жареного павлина, хвост которого каким-то хитроумным способом поварам удалось раскрыть, так что гости могли созерцать оперение птицы во всей красе. Поражал воображение и пирог, испеченный в форме замка, – даже маленькие флаги развевались на его крошечных смотровых башнях. Конечно, по традиции на стол не подали зайчатины, но вместо этого было приготовлено блюдо исключительно изысканное: сахарный белый заяц сидел на задних лапах и отбивался от нападавшего на него сокола. Это было произведение кулинарного искусства, созданное как комплимент Элеоноре. Она не могла не отметить, как хитро была выбрана тема. Заяц, который отбивается от сокола! Кто заказал это блюдо? Почему? Может, для того, чтобы напомнить Элеоноре, что сокол был символом ее давно умершего возлюбленного, Ричарда Йорка?

Мысли об этом занимали ее на протяжении целого дня. Ее окружала семья. Она видела, как счастливы ее домочадцы и слуги, потому что для них она была сердцем дома, старой гордой королевой, которая правила жестко, но справедливо. В основе всех поступков Элеоноры лежала любовь. Из всех ее детей с ней были только Эдуард и Ричард, потому что Анна не смогла приехать, ссылаясь на возраст (ей было уже больше пятидесяти, у нее у самой было много детей, которых Элеонора не видела, ведь ее дочь уехала после замужества на Юг Англии).

Элеонора сосредоточилась на внуках, которые доставляли ей массу радостей. Вот сидели Нэд и Ребекка, его жена. Она очень изменилась с того времени, как Эдмунд взялся за ее обучение. Ребекка ждала ребенка, хотя Нэд и казался удивленным этим фактом. А вот Сесиль и Томас, Маргарет и ее Генри. Они принадлежали к процветающему классу. Они были богаты и счастливы, и от них зависело благополучие Англии. В детской находились Элиджа и Мика, ее внуки, первому исполнилось пять лет, второму – три года. Мальчики прекрасно успевали под руководством своего нового наставника, и их несчастное младенчество, похоже, было забыто.

Далее за столом сидели ее правнуки: десятилетний Поль, гордость клана Морландов. Теперь он не будет при дворе короля, потому что Ричард погиб, но Элеонора не сомневалась, что найдет знатный дом, в котором Поль проведет несколько лет. Возможно, это будет дом герцога Норфолка, сына Джека Норфолка. Поль рос очень красивым мальчиком, легким и приятным в общении, похожим в этом на своего отца, но несколько серьезнее Нэда. Возможно, Поль чем-то напоминал Тома. Наконец, здесь же находились и дети от Баттсов: Анна, Алиса, Ричард и Генри. У них были прекрасные родители, которые могли позаботиться о старомодном, но от этого более надежном воспитании своих детей. Их кровь вновь соединится с кровью Морландов, чтобы добавить им силы. Анне суждено было выйти замуж за Поля. Теперь Элеонора не сомневалась в этом. Ребекка, возможно, родит еще сыновей и дочерей, и они породнятся с Баттсами. Эта фамилия нравилась Элеоноре, ибо принадлежала сильным и здоровым йоменам.