Текст книги "Династия"

Автор книги: Синтия Харрод-Иглз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

«Он словно статуя», – подумала она и тут же решила, что необходимо изваять изображения Томаса и Гарри, возможно, в мемориальной картине их гибели на поле брани. Она не знала места, где оборвалась жизнь Томаса и где погребено его тело, потому что погибшие в той битве были похоронены в общей могиле. Гарри должен получить положенные ему последние почести. Она позаботится о том, чтобы ее мальчику были устроены пышные похороны. И эти похороны будут посвящены и памяти ее Томаса тоже.

– Он был так молод, – произнесла она вслух.

– О да, мадам, и при этом отличный солдат, – раздался голос рядом. Она обернулась и увидела Дика, который умылся, отдохнул и наелся, но даже и теперь выглядел измученным.

– Он сражался, как лев, мадам, до самого последнего вздоха. Он умер мгновенно, – сказал он, словно извиняясь, потому что боялся расстроить госпожу и не знал, какие слова могут прозвучать утешительно.

Но Элеонора кивнула, принимая его сочувствие.

– Они оба были чудесными молодыми людьми. Благодарение Богу, что их смерти не были напрасными.

Она погладила щеку сына, которая была цвета слоновой кости, и ее пальцы ощутили холод, который не дает живая плоть. «Он ушел от меня, я потеряла его навсегда», – отчетливо осознала она.

– Я помню, – проговорил Дик тихим голосом, – как перед самым сражением Гарри сказал, что мы вернемся домой на Пасху.

Домой навеки.

В субботу накануне Пасхи король, как теперь надо было величать Эдуарда Марча, вернулся после безрезультатной погони за Генрихом и Маргаритой. Он вошел в Йорк под оглушительные фанфары и разливающийся по городу перезвон колоколов. Даже не подкрепившись после долгой дороги, он приказал первым делом немедленно снять с ворот иссохшие головы своих отца, брата и дяди и поместить их в гроб. Гроб был установлен в ближайшей церкви Святой Троицы, и Эдуард хотел, чтобы в будущем обезглавленные трупы перевезли для похоронных обрядов в Понтефракт, ближайший из Йоркских замков.

На Пасху король отправился отмечать праздник. Все были обставлено с большой помпой. Вся семья Морландов, за исключением Маргаритки, которая еще приходила в себя после родов, присутствовала на празднике в кафедральном соборе. Даже маленький Ричард, которому едва исполнилось два с половиной года, и Нэд, которому не было еще и двух, были вместе со всеми. Их одели в красивые детские наряды, и они хранили молчали на протяжении всей службы, потрясенные торжественностью происходящего, тишиной и присутствием нового короля.

А король Эдуард выглядел просто великолепно. Больше шести футов ростом, широкоплечий, с мускулистой и изящной фигурой, он потрясал воображение. Его золотистые волосы были тщательно причесаны под короной, усыпанной драгоценностями, а яркие голубые глаза живо блестели, но их взгляд напоминал скорее не его проницательного отца, а утонченную и добрую герцогиню мать. Элеонора не могла скрыть радости и удивления, что сын Ричарда, ее Ричарда, стал королем. Однако ощущение утраты тут же острым уколом напомнило о себе, потому что Эдуард так сильно походил на мать и так мало на своего незабвенного отца. Королем должен был стать Ричард. Эдуард просто заменил его на троне. Нет, Эдуард был не Ричард.

Позже по улицам города пошла триумфальная процессия, которую возглавлял Эдуард. Он ехал медленно, махая рукой и смеясь, и девушки бросали цветы под копыта его лошади. Цветы бросали и старики, но девушки делали это чаще других. С ним связывали надежду на восстановление мира, объединение страны под единой правящей властью, установление законности и порядка, изгнание продажных чиновников… Но, главное, людям нравилось, что страной будет править молодой и красивый король. Он выглядел по-королевски, и для простого народа это было гораздо важнее того, насколько по-королевски он будет поступать.

В понедельник, первый день пасхальной недели, был организован огромный пир в городском холле, и вся знать Йорка и окрестных земель приглашалась в качестве гостей короля. Эдуард и Элеонора были в списке приглашенных.

– Это такая честь, – щебетала Сесилия, лежа в кровати с маленькой дочуркой на руках. Все опытные няньки уже предсказывали, что малышка станет непревзойденной красавицей. Сесилия продолжала: – Я просто счастлива, что вы пойдете туда. Пожалуйста, приготовьтесь рассказать мне все-все, когда вернетесь. Постарайтесь запомнить, как будут одеты гости. Конечно, бесполезно требовать это от Эдуарда, ведь он не может отличить одно платье от другого.

Элеонора кивала головой в знак согласия, но, странное дело, ее вчерашнее настроение все сильнее давало о себе знать, и она не предвкушала удовольствия от этого праздника.

– Так ты думаешь, что это следует воспринимать как большую честь? Но, по-моему, король просто очень нуждается в деньгах, а мы ведь богаты.

– О матушка! Как можно? Все совсем не так, как вы представили. Он же только закончил все военные операции и вряд ли будет уже сейчас занимать себя мыслями о деньгах.

– Если Эдуард хочет стать великим королем, он только и должен делать, что занимать себя такими мыслями, потому что нельзя управлять страной без звонкой монеты в кармане. Кроме того, Генрих Ланкастер оставил большие долги. Вернее, оставила казну в таком состоянии эта француженка, его жена.

– Все равно, – произнесла Маргаритка. – Я не хочу, чтобы вы своими мрачными размышлениями умаляли величие сегодняшнего дня. Это честь быть приглашенным королем, и точка. Даже если вы не принимаете это сами, то должны вспомнить о бедных Томасе и Гарри.

Маргаритка увидела, как в глазах ее свекрови блеснула слеза, и поняла, что ее слова достигли цели.

– О да, ты права, – сказала Элеонора. Маргаритка не остановилась на этом.

– Кроме того, вы не можете не помнить, что писал о нем в своем письме из Лондона Гарри… – продолжила она. – Он писал, что Эдуард всегда находил время проведать своих маленьких братьев. Разве такой человек не заслуживает уважения? Этот поступок показывает его с очень благородной стороны.

– О да, в этом ты абсолютно права. Я отношусь к нему с большим уважением. Уверена, что он будет великим королем.

– Тогда предлагаю сосредоточиться на другом важном вопросе – какой наряд вам выбрать?

Маргаритка радовалась, как дитя, что ей удалось уладить это дело. Женщины принялись за обсуждение бархата и парчи, шерсти и драгоценностей, и Элеонора решила не прислушиваться больше к своему внутреннему голосу, который тихонько, но упрямо нашептывал: «Он совсем не такой, как его отец».

* * *

Это был самый великолепный и роскошный пир, который только можно было устроить за такое короткое время. Тридцать поваров трудились ночь напролет над приготовлением изысканнейших блюд. Еще больше людей были заняты работой в холле: окуривали помещение благовониями, натирали лавки, выбивали ковры и устанавливали повсюду свечи и факелы. Эдуард и Элеонора въехали в город сразу же после открытия ворот. Они отстояли утреннюю службу в соборе, а затем направились в главный городской холл в сопровождении слуг, двух горничных и двух пажей, которые шествовали впереди господ.

Лепидус был потрясающим красавцем. На лошадь Элеоноры не просто обращали внимания – от этого скакуна никто не мог оторвать глаз: его гриву украшали серебряные бубенцы, которые весело позвякивали при каждом шаге лошади, а попона была сшита из ярко-красного бархата. Элеонора и Эдуард были одеты подобающим образом. Как сказала Элеонора, если уж у тебя будут просить взаймы, то надо хотя бы получить от этого удовольствие. На ней была черная шелковая нижняя юбка, обшитая золотой парчой, а ее платье было из черного бархата. Длинные свисающие рукава наряда украшала отделка из горностая. Головной убор Элеоноры отличался особой изысканностью: он был выполнен из черного бархата, по которому двойной нитью тянулся жемчуг. Довершал ансамбль длинный, около шести футов, шлейф из тончайшего газа. Ее наряд производил впечатление чрезвычайной роскоши, но не выставляемой напоказ.

Шею Элеоноры обвивали бусы из бесценного черного жемчуга, привезенные с другого конца света предприимчивым купцом. Они стоили так дорого, что Роберт даже не стал сообщать Элеоноре, сколько именно. Ее талия все еще оставалась тонкой, несмотря на многочисленные беременности. Она затянула ее поясом из золотых нитей с жемчужными плетениями, с которого на золотых цепочках свисали крест из слоновой кости и молитвенник, некогда подаренный ей лордом Ричардом. Фиолетово-пурпурный плащ был оторочен лисьим мехом. Этот плащ был особенно дорог Элеоноре, ибо тоже являлся подарком Ричарда – отца нового короля.

Эдуард был в платье из черного бархата с горностаем. Талию подчеркивал длинный золотой пояс, спускавшийся к коленям. Чулки его были из голубого шелка, а туфли – с длинными заостренными носками, как того требовала мода, – садиться на лошадь в таких туфлях было крайне неудобно. Господ сопровождали двое пажей в ливреях с вышитым на груди белым зайцем и изображением черно-белого семейного герба Морландов на домотканых плащах. Горничные Элеоноры были одеты скромно и просто, но элегантно – в платья из тонкой черной шерсти и белого льна. Все было лучшего качества, поэтому они производили впечатление богатых и известных людей, какими они и были на самом деле.

В городском холле им помогли спешиться и провели к месту за вторым столом. Они оказались очень близко от короля, что являлось несомненной честью, так как ближе сидели только высокородные знаменитости и очень знатные гости. Элеоноре и Эдуарду было хорошо слышно, о чем разговаривает король со своими приближенными. Пир продолжался, блюда сменялись, а развлечения, предлагавшиеся гостям, становились все разнообразнее: для них пели четырнадцать мальчиков, а также были приглашены десять менестрелей. Когда гости закончили вкушать яства, каждого из них пригласили для представления королю.

Поднявшись из глубокого реверанса, Элеонора прямо перед собой увидела юного Эдуарда и, встретив его взгляд, почувствовала, что дрожит. Она не могла унять волнения, ведь перед ней был сам король! Слухи о его необыкновенной привлекательности не были преувеличены. Его красота затмевала всех вокруг. Но более всего поражало его живое и умное лицо! Голубые глаза заглянули ей прямо в душу, как будто он хотел понять ее характер. Король был чрезвычайно прельстителен как мужчина. Больше похожий на мать, чем на отца, но тем не менее что-то от Ричарда в нем было, особенно в откровенном и добром выражении лица, которое заставляло и доверять ему, и подчиняться его воле.

Он протянул Элеоноре руку, помогая подняться, и продолжал держать ее руку в своей.

– Я немало слышал о вас, – сказал он галантным тоном. – Я знаю, что вы были большими друзьями с моим отцом. Когда он попросил вас о помощи, вы не подвели его. А еще мне известно, что вы отдали под наше начало своих сыновей-героев, жизнь которых оборвалась в сражениях за клан Йорков. Но никто мне не поведал о вашей потрясающей красоте.

Его глаза лучились смехом. Когда он улыбался, обнажались красивые белые зубы. Элеонора невольно улыбнулась ему в ответ, столь приятное впечатление он на нее произвел. Она подумала, что теперь ей известна причина его огромной популярности у окружающих, особенно у женского пола. Затем он вдруг стал серьезным.

– Нам обоим хорошо известно, как тяжело пережить утрату того, кто тебе особенно дорог, – произнес он. – Примите мои самые искренние соболезнования. Я не могу не выразить восхищение доблестью ваших сыновей. Они не погибли напрасно.

Элеонора склонила голову в знак согласия, а затем сказала:

– Ваша светлость, однажды я пообещала вашему отцу, что при любых обстоятельствах сохраню преданность вам, потому что вы его сын. Сейчас я хочу повторить свое обещание.

– Я принимаю его с большой благодарностью. Пусть вас благословит Бог.

Она присела в реверансе и отошла. Элеонора ощутила огромный душевный подъем, как после благословений, получаемых на службе в церкви. Да, она отдала свою веру и преданность вновь. Она сделала это без усилий. По большому счету, она не произнесла новой клятвы, а лишь подтвердила свое обещание, которое когда-то дала Ричарду. Преданность Ричарду означала преданность Эдуарду. Но теперь ее занимал другой вопрос: если бы Эдуард не был столь авторитетным и ослепительным, сделала ли бы она свои признания с такой легкостью?

Глава пятнадцатая

В 1463 году Изабелле исполнилось двадцать шесть, и она все еще ходила в девицах. Прошло десять лет после трагической гибели Люка Каннинга. За эти годы она даже не была ни с кем обручена, поэтому она начала верить в невозможное, ведь, достигнув такого возраста, она не вышла замуж, но осталась жить дома. Ее любовь к веселому, жизнерадостному парню, который сумел тронуть струны ее души, осталась неизменной. В моменты, когда грусть заполняла ее до краев, она приветствовала желание семьи отослать ее в монастырь. Но проходили годы, и в ее памяти все реже возникал образ Люка. Она обнаружила, что в жизни есть много других радостей: Изабелла получала огромное удовольствие от хорошей еды, танцев, скачек по торфяникам и соколиной охоты.

Ее враждебность по отношению к матери уменьшилась, хотя и не исчезла окончательно. Наконец, она не могла не признать, что ей вновь стало интересно в компании других людей. Особенно любила Изабелла прогулки верхом в сопровождении Джо и маленького Джона. Она вообще предпочитала мужскую компанию, но с тех пор, как у Эдуарда появилась жена, Изабелла нашла себе и новую подругу, а малыши занимали ее все сильнее. Нэд и Ричард обожали делить с ней свои детские заботы, а крошка Сесиль любила семенить за ней повсюду, уцепившись за юбку любимой тети. Детей она любила, потому что находила в них много общего с животными – такие же беспомощные, доверчивые и беззащитные. Они не скрывали своих чувств и не плели интриг и заговоров, что было столь свойственно взрослым.

Теперь мысль о монастыре совсем не вдохновляла ее. С другой стороны, равно чужда и неприятна была ей мысль о замужестве. Это было связано прежде всего с интимной стороной брачных отношений, о которых после романа с Люком Изабелла вспоминала как о наполненных радостью и счастьем. Представить себе интимную близость с каким-нибудь незнакомцем Изабелла не могла – это казалось ей кощунством, и сама мысль о такой близости наполняла ее отвращением. Хотя малыши и были для нее источником большой радости, но самой производить их на свет, нянчить, отдавать им все свое время представлялось Изабелле слишком большим испытанием. Вот Маргаритка прошла через тяжелые роды совсем недавно и лишь для того, чтобы родить мальчика, который неделю спустя умер. Все это никак не прельщало Изабеллу.

Ее мать, однако, настаивала на том, чтобы дочь была выдана замуж. Когда умер отец, Изабелла всерьез опасалась, что так и случится.

Но затем начались бесконечные политические баталии, война, потом смерть мальчиков на поле брани, и это отвлекло Элеонору от банальностей повседневной жизни и забот о замужестве дочери. Ее мать начала вести новое дело. Король занимал большие суммы у нее, как у друга его отца, а у Эдуарда – как у главного поставщика шерсти, поэтому все мысли Элеоноры были заняты только тем, как заставить ферму производить побольше продукции.

На нее работали пятьдесят человек. Они пряли и ткали, и уже новый план созрел в голове предприимчивой хозяйки – купить собственную мельницу, чтобы быть полностью независимой от текстильщиков.

– Ее конечной целью, – однажды пытался объяснить Джо Изабелле, когда они возвращались после охоты с пойманной на обед дичью, – является полное производство, как цикл, здесь, на территории поместья. Она хочет сама управлять всем, начиная от выращивания овец и заканчивая изготовлением ткани. Сейчас ей приходится платить за покраску ткани, растягивание ее на специальных досках и еще за многое другое тем, кто занимается подготовкой ткани к продаже. Их услуги обходятся недешево, это уменьшает прибыль.

– Она теперь только и думает, что о деньгах, – заметила Изабелла.

– Король часто просит в долг, – напомнил ей Джо. – Деньги же должны откуда-то браться. Не забывай, что, не будь у вас денег, ни видать тебе ни лошадей, ни лучших соколов или гончих. Не говоря уже об одежде или о еде. Ты должна быть благодарна судьбе за то, что богата, и не говорить о матушке в таких непозволительных выражениях.

– О Джо, правильнее тебя не найти человека, – вздохнула Изабелла. – Наверное, это уже старость. О, не обижайся, – поспешно добавила она, – я просто дразню тебя. Ты ведь знаешь, как я уважаю твое мнение. Ты прав, когда говоришь о матушке. Что теперь? Мне даровано прощение?

Джо лишь покачал головой:

– Что-то больно быстро ты согласилась. И я подозреваю, что такая готовность со всем согласиться у тебя лишь на словах, но не в сердце.

– Ну, мне просто не очень понятно, зачем матушке давать в долг столько денег королю, – ответила она сердито, ибо ненавидела, когда Джо критиковал ее.

– Потому что, – начал свою речь Джо медленно и строго, – во-первых, король занят тем, что пытается установить мир в наших землях, а это важно для всех нас. Он сдерживает воинственных шотландцев на границе, иначе они давно напали бы на нас и сожгли все вокруг. Во-вторых, она обещала отцу короля, что поможет его сыну и поддержит его во всех его начинаниях, и не нарушит своего обещания.

– Ах да, лорд Ричард, – по слогам произнесла Изабелла. – Он был очень милым. Ты помнишь, как он танцевал со мной, Джо? Это правда, что он был любовником нашей матери?

– Конечно, нет, – быстро ответил Джо. – Разве твое достоинство не унижают эти сплетни, которые распускаются слугами?

– Но откуда тебе знать? – упорствовала Изабелла. – Король очень дружен с ней, я бы даже сказала, что она числится среди его особо приближенных людей. Зачем бы ему было приглашать ее на поминание лорда Ричарда в минувшем январе? А вспомни, как горячо она отстаивает маленького брата короля, Ричарда, говоря, что он единственный похож на отца.

Они въезжали во двор, и им навстречу выбежал слуга. Они немедленно прекратили разговор, не желая, чтобы их подслушали.

– Ничего, абсолютно ничего мне не известно об этом, – твердо заявил ей Джо. – Весьма сомневаюсь, чтобы в этом была хоть доля правды. Для человека, который сам любил ночные свидания, это очень поспешные и смелые выводы.

– Понятно, что ты имеешь в виду. Мол, придержи язык, если хочешь, чтобы я придержал свой. Так? – сказала Изабелла. – По-моему, Джо, это подло. – Она повернулась к слуге со словами: – Все в порядке. Я сама отведу коня на конюшню. Я хочу проследить, чтобы его как следует вытерли. Пойдем, Джо, или твоя знатность не позволяет тебе самому ухаживать за собственной лошадью?

Вместе они прошли через двор к конюшне, ведя за собой лошадей. У Изабеллы был молодой жеребец Лиард Второй, названный в честь прежнего любимца, который, к сожалению, умер два года назад. Она сама его объездила, так же как Элеонора своего Лепидуса. Пожалуй, это было единственное, что их объединяло. Джо спросил, от кого, как ей кажется, она могла унаследовать такую любовь к лошадям, если не от матери.

– Джо, – поинтересовалась вдруг Изабелла, – а почему ты не женился? Ты вообще собираешься это сделать? – Она уже не раз задавала ему этот вопрос, но не могла добиться ответа, так как Джо становился необыкновенно замкнутым, когда дело касалось его личной жизни. – Ты ведь не старый, тебе исполнилось только сорок.

– Мне сорок два года, мисс, и вам это прекрасно известно, – ответил ей Джо тоном, не терпящим возражений. – А еще, дорогуша, тебе хорошо известно, что я не могу жениться, поскольку состою на службе у твоей матушки.

– Но это не может помешать тебе создать семью. Например, если бы ты женился на Ани? Я уверена, что она охотно вышла бы за тебя замуж.

– Я не хочу жениться на Ани, а она не хочет выходить за меня замуж.

Изабелла оглянулась вокруг, чтобы убедиться, что их не подслушивают, а потом заговорила вновь, но на этот раз избегая смотреть на Джо. Щеки Изабеллы покраснели от смущения.

– Ты мог бы жениться на мне, – вымолвила наконец она. Наступила тишина, а когда Изабелла все же решилась поднять глаза, то увидела на лице Джо выражение жалости и нежности. Через мгновение он уже скрыл свои истинные чувства и принял обычный для него непроницаемый вид.

– А что, тебе не хотелось бы? – с мольбой в голосе спросила она.

– О госпожа, – беспомощно развел руками Джо. Изабелла тем временем быстро продолжала:

– Понимаешь, я всегда испытывала к тебе самые теплые чувства. Я знаю, что и ты всегда выделял меня среди других. Джо, я просто очень боюсь, что матушка отошлет меня прочь. Она выберет какого-нибудь ужасного старикашку, чужака, за которого вынудит меня выйти замуж. А если она не найдет подходящей кандидатуры, то отправит меня в монастырь. Мне же двадцать шесть, – несчастным трогательным голосом произнесла она.

– Может, монастырь не покажется тебе таким уж плохим вариантом, – попытался утешить ее Джо. – Ты будешь там на правах леди, поскольку твоя матушка не пожалела бы для тебя денег.

– Но я не хочу уезжать отсюда. Это мой дом. Я не могу представить себе, что меня будут держать взаперти и я не смогу больше поехать на охоту или пуститься вскачь, ощущая, как свежий ветер дует мне в лицо. Джо, я знаю, что нравлюсь тебе. Нам было бы очень хорошо вместе. Разве так уж трудно постараться полюбить меня хоть немножко?

В отчаянии она уронила поводья и бросилась прямо в объятия Джо, тесно прижавшись к нему. Глаза Джо наполнились слезами, и он обнял ее в ответ, словно пытаясь защитить. Она посмотрела на него снизу вверх, подставив губы для поцелуя, и он поцеловал ее нежно, а потом мягко отстранился. Его поцелуй был красноречивее всяких слов. Так целовал Изабеллу отец.

– Я все поняла, – с горечью произнесла она. – Извини, если я поставила тебя в неловкое положение.

– Дорогая Изабелла, – начал Джо, – ты знаешь, что я люблю тебя очень сильно, но…

– Но отеческой любовью, – закончила за него Изабелла. – Твоя любовь принадлежит моей матери, да? Можешь не утруждать себя ответом. Мне надо было догадаться гораздо раньше, ты любишь ее, а на нас смотришь, как на детей. – Внезапно ей в голову пришла мысль, поразившая ее настолько, что она тут же выпалила: – А может, ты относишься к нам, как должен относиться к своим детям? Бог ты мой, как я не додумалась раньше! Вот почему ты был так уверен, что она не любовница лорда Ричарда… Потому что она твоя?..

– Изабелла, как тебе не стыдно! Выбрось немедленно этот бред из головы, тогда Бог проявит снисходительность к тебе, с твоими нечестивыми мыслями. Я люблю твою матушку, но я не смогу тебе объяснить свои чувства. Я был рядом с ней чуть ли не с детства. Это правда, что мое отношение к госпоже не такое, какое подобает слуге, но твои подозрения все равно не оправданны. И потом, неужели ты думаешь, что я мог бы обманывать твоего отца в его собственном доме, ведь он был моим господином, и хорошим господином, уверяю тебя!

Изабелла выглядела пристыженной.

– Джо, прости меня. Я не хотела тебя обидеть. У меня просто сорвалось это с языка. Это все из-за того, что я очень беспокоюсь.

– Я понимаю, – ответил он ей мягко. – Но, дитя мое, если твоя матушка найдет для тебя подходящую партию, разве это не доставило бы тебе хоть какого-то удовольствия? Ведь это означало бы, что ты сможешь распоряжаться своими деньгами – немалыми деньгами, – иметь собственный дом, слуг, и сама будешь решать, ехать тебе на охоту или отправиться в гости.

Изабелла подняла поводья Лиарда и грустно покачала головой, отворачиваясь от Джо.

– Ты не понимаешь, потому что ты мужчина. Быть замужем означает рожать детей.

С этими словами она удалилась, открыв наконец свой главный страх.

Апрельское заседание парламента касалось обсуждения торговли тканями. Элеонора была очень довольна тем, что соответствующие законы приняли. Судя по выражению ее лица, можно было предположить, что она имеет к этому какое-то отношение. Согласно новым законам, сокращался до минимума импорт ткани, определялись стандарты, которым должна была соответствовать производимая материя. Самым важным представлялось то, что расчет за ткань или шерсть шел теперь только в деньгах или слитках серебра и золота. Принятые правила защищали английский рынок ткани от конкуренции с иностранными производителями и недобросовестными торговцами внутри страны. Парламент принял и закон об оплате труда рабочих: они должны были получать наличные деньги, причем в пределах установленных сумм, а это означало, что обеспечивалась минимальная оплата их труда. Такое решение очень приветствовалось, потому что способствовало стабилизации рынка труда.

Элеонора начала подыскивать мельницу. Она обнаружила только одну подходящую и по размеру, и по расположению. Мельница была построена у ручья, который не пересыхал круглый год. Находилась она в четырех милях от Морланд-Плэйса. Ее окружали небольшие ровные поля, которые могли использоваться для валяния, сушки и других необходимых в этом процессе операций с тканью.

Хозяином мельницы был некий Эзра Брэйзен, торговец тканью из Йорка, который не очень интересовался самим производством, но владел этим участком и еще четырьмя мельницами. Ему было около пятидесяти – бездетный вдовец, о котором говорили как об очень жестком дельце. Поговаривали, что три мельницы ему достались, мягко говоря, не вполне честным путем. Он жил один в огромном доме на Коуни-стрит. В доме с ним проживали трое слуг, а еду приносили из харчевни по соседству, где Брэйзен держал лошадей. Одет он был всегда богато и по моде, как и подобает торговцу таким товаром.

По традиции Элеонора начала переговоры еще в церковном дворе однажды после утренней службы. Она пригласила его отобедать у нее в Морланд-Плэйсе через неделю. Никто не высказывал горячего желания записать его себе в друзья или в родственники, поскольку, несмотря на богатый наряд, выглядел он ужасно, так как был очень некрасив: с седеющими прилизанными волосами, морщинистым простоватым лицом и к тому же с плохими зубами. Он был тщедушного телосложения, но на самом деле обладал большой силой, что видно было уже по тому, с какой легкостью он усмирял непослушную лошадь. Изабелла отметила, что Брэйзен неоправданно часто прибегает к кнуту. Маргаритка была в ужасе от его манер за столом, а Эдуарду показалось, что их гость не проявил достаточного уважения к его семье, ведь Морланды имели фамильный герб и были личными друзьями короля.

Никто не высказал своих замечаний вслух, ведь после переговоров о продаже мельницы никто и не предполагал когда-нибудь увидеть этого человека. Семья выдержала марку: все вели себя очень вежливо, слушали его, когда он говорил, и не перечили, когда не соглашались с его мнением. После обеда Элеонора предложила ему прогуляться по саду. Это означало, что она готова приступить к обсуждению деловых вопросов. Все тотчас изъявили желание подышать свежим воздухом. Элеонора отстала от компании, сопровождаемая только своим гостем и двумя горничными.

Они наслаждались прогулкой около двух часов, но Эзра отклонил предложение остаться отужинать, сказав, что ему необходимо быть дома из-за дел. Элеонора и Эдуард вызвались его проводить. Они наблюдали, как он стегнул лошадь, позвал собаку и уехал, а затем повернули назад к поместью, где их ждал накрытый стол.

По дороге в дом между ними состоялся такой разговор:

– Предполагаю, – начал Эдуард небрежно, – что вам пришлось согласиться на его цену. Говорят, что он очень неохотно торгуется.

Элеонора была задумчивой. Она взглянула на своего сына, как будто не слыша его.

– О, он не согласился на продажу, – рассеянно ответила она наконец.

Эдуард поднял брови в знак удивления.

– Не согласился?! Вы имеете в виду, что его не устроила предложенная цена? Он хотел больше?

– Нет, не совсем. Хотя, можно сказать и так. Он не хочет продавать, он хочет, чтобы мы стали партнерами.

Эдуард остановился и схватил мать за руку.

– Матушка, о чем вы говорите? Расскажите же, на что вы согласились.

– Не дави на меня, – сердито отозвалась Элеонора.

– Ничего подобного, я не давлю на вас. Ведение дел – это моя забота, хотя незнакомому человеку простительно, если он об этом не знает. На что вы согласились?

– Я еще ни на что не согласилась, – сказала Элеонора сдержанно.

– Тогда на что вы готовы согласиться?

Она вздохнула.

– Он хочет жениться на Изабелле.

Наступила короткая пауза.

– Жениться на Изабелле? Господи, зачем?

– Думаю, что она ему понравилась. Кроме того, он станет членом семьи, а это принесет ему сплошные выгоды, с нашими-то связями. Он очень богат. У него нет детей. Если бы она родила ему детей, они стали бы его наследниками. Если нет, то она сама наследует все. Мы дадим за ней приданое, но не очень большое, учитывая, что она сама как член семьи Морландов станет для него залогом успешной торговли.

– Матушка! – оборвал ее Эдуард. – Вы говорите так, словно уже все решили.

– Ну, честно говоря, я на пути к этому, – произнесла удивленная Элеонора. – А что?

– Но ради чего? Зачем?

– Мы получим право бесплатного пользования мельницей. Кроме того, нам разрешается по своему усмотрению использовать земли вокруг мельницы. Он сам выставит нашу ткань на продажу под комиссионные. Иначе нам пришлось бы продавать ее перекупщикам. Ну, а когда он умрет, ведь он уже не молод, все его богатство перейдет к нам. Теперь ты понимаешь, что это хорошее предложение?

– Но, матушка, женить его на нашей Изабелле! Наверняка есть какой-нибудь другой способ договориться с ним.

– Никакого другого пути у нас нет. А кроме того, что плохого в том, чтобы выдать Изабеллу замуж? Ее все равно надо куда-нибудь пристраивать. Другого предложения о браке мы можем и не получить. Ей двадцать шесть лет. Может, она бесплодна. Я удивляюсь, что он вообще захотел взять ее в жены.

– Но он… Он не нашего круга. Он простолюдин. Он ест за столом, как свинья, и…

– Он богат, он хорошо одет, он держит слуг, а если его манеры за столом не отличаются изысканностью, то они все равно лучше, чем были у твоего деда. Поверь, уж если я смогла смириться с ними, то ты вполне сможешь принять Эзру Брэйзена со всеми его мелкими недостатками.

– Значит, ваше решение уже окончательное?

– Да, пожалуй, так. Обсуждать больше нечего. Пойдем в дом, нас ждет ужин.

– Когда вы собираетесь сказать Изабелле?

– В свое время. Не торопись.

– Я полагаю, что ей надо сообщить об этом в первую очередь, ведь это касается прежде всего ее.

– Ее это не касается совсем. Вспомни, что произошло, когда Изабелле позволили самой сделать выбор. Нет, брак детей должны определять родители. Она обязана проявить послушание и сделать так, как ей велят, – Элеонора говорила резко, а чтобы подчеркнуть, как ее раздражает тон Эдуарда, обогнала его и пошла впереди.