Текст книги "Темные объятия"
Автор книги: Шеррилин Кеньон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)
Городские огни давно пропали вдали; путь их лежал по узкой, извилистой, утопающей в грязи проселочной дороге. На краю болота, где дорога обрывалась, стоял гараж.
Саншайн недоуменно нахмурилась, когда свет фонаря на ее шлеме упал на почтовый ящик перед гаражом. Неужели он действительно для почты? Посреди луизианской глуши, на покосившемся столбе, – блестящий ящик из черного металла, с перерезавшими его крест– накрест двумя щелями, как будто процарапанными когтем какого-то неведомого зверя.
Само здание гаража заставило ее обеспокоиться еще сильнее. Ветхий, полуразвалившийся – казалось, он вот-вот рухнет. Если бы не новенький и идеально чистый «почтовый ящик» – она бы решила, что в этом месте уже сто лет никто не бывал.
Будем надеяться, что живет Тейлон все-таки не здесь.
Тейлон остановился. Не слезая с мотоцикла, удерживая его стоймя своими мускулистыми бедрами, он достал из кармана небольшой пульт дистанционного управления и нажал на кнопку. Ржавая железная дверь гаража бесшумно отъехала в сторону.
Зажегся свет – и Саншайн ахнула, увидев то, что скрывается за его неказистыми стенами.
Внутри все сияло чистотой и сверкало в свете неоновых ламп. У стен рядами стояли мотоциклы, каждый из которых стоил целое состояние. В глубине помещения блестел гладкими черными боками гоночный «вайпер» [20] .
Боже мой! Нет, он точно – наркодилер!
Сердце Саншайн сжалось от ужаса. Во что она ввязалась? Зачем вообще с ним поехала?!
Он припарковал мотоцикл рядом с автомобилем, спрыгнул с него и протянул ей руку.
– Э-э... Тейлон! – начала она, робко оглядывая коллекцию винтажных «харлеев». – Скажи, пожалуйста, где ты работаешь? Ты ведь, кажется, говорил, что ты нелегальный эмигрант?
Он неторопливо снял шлем, повесил его на вешалку рядом с дюжиной таких же, – из которых каждый стоил, должно быть, не меньше тысячи баксов. Затем улыбнулся знакомой улыбкой, – не разжимая губ.
– Совершенно верно. А работать мне не обязательно, у меня есть состояние.
– Откуда?
– Досталось по наследству.
Саншайн немного успокоилась. Однако оставался главный вопрос, мучивший ее сильнее всего:
– Ты точно не занимаешься ничем... м-м... незаконным? Не торгуешь наркотиками, например?
На лице его снова отразилось оскорбленное негодование.
– Господи боже! Конечно нет! С чего ты взяла?
Расширенными глазами Саншайн обвела тайную сокровищницу, полную дорогих мужских игрушек.
– Ну, знаешь... просто вдруг подумалось, даже не знаю почему.
Он нажал на кнопку, и дверь бесшумно закрылась, отрезав от их мира.
Тейлон повел Саншайн в заднюю часть гаража. Здесь он превращался в док: на воде покачивались два катамарана – небольшие, но явно очень дорогие. Совершенной конструкции и безупречных линий – как и все в этом странном здании.
– Если у тебя столько денег, почему же ты нелегал?
Тейлон фыркнул. Можно, конечно, сказать ей, что он приехал сюда задолго до того, как в США появились законы об иммиграции. И даже задолго до возникновения самих США. Но Тем самым Охотникам запрещено раскрывать тайну своего существования. Поэтому он выбрал легкий – и почти правдивый – ответ:
– Чтобы зарегистрироваться, нужно явиться в контору в рабочее время. А я не могу выходить на улицу днем. Так что...
Саншайн окинула его скептическим взглядом:
– Ты точно не вампир?
– Не был вампиром, пока не встретился с тобой.
– А сейчас?
Он подошел к ней вплотную – так, что ей пришлось задрать голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Челюсти его были сжаты, мускулы напряжены. Все тело его боролось с безумным, всепоглощающим желанием.
– А сейчас – так бы тебя и съел!
Она прикусила губу и стрельнула в него лукавым взглядом:
– Как мне нравится, когда ты так говоришь!
И шагнула в его объятия.
Тейлон склонил голову и приник губами к ее губам.
Саншайн застонала... Почему она готова раствориться в этом мужчине?
Она едва не фыркнула от обиды, когда он вдруг прервал поцелуй и резко выпрямился.
– Надо спешить, – сказал он. – Скоро рассвет, а до моей хижины еще не близко.
– Хижины? Такой же, как этот гараж?
– Увидишь. – Он взошел на борт катамарана и завел мотор.
Саншайн заняла пассажирское сиденье и пристегнулась. Едва она была готова, Тейлон рванул с места и вывел катамаран из дока в таинственную мглу. Они мчались по ночному болоту с ревом, от которого закладывало уши.
Вокруг стояла непроглядная тьма. Саншайн, как ни вглядывалась, не могла различить даже собственных рук.
Как Тейлону удается вести катамаран в такой темени? В любую минуту они могут наткнуться на какой-нибудь пень или на поваленное дерево!
Но Тейлон выбирал дорогу легко, словно ясным днем, не колеблясь и не снижая скорости.
Через несколько минут ее глаза привыкли к темноте: она начала различать очертания деревьев и островков суши. Но все-таки по большей части не было видно ничего – только туман и какие-то тени, плывущие в воде или соскальзывающие с берега в воду.
Крупные. И, должно быть, зубастые.
Наконец, после долгого пути, катамаран остановился перед островком, где располагалась хижина Тейлона. Это и в самом деле была хижина – деревянная, низенькая, покосившаяся, от крыши до порога обросшая испанским мхом [21] .
Тейлон остановил катамаран у деревянного причала и помог Саншайн выйти. Взявшись за руки, они прошли по дощатому настилу к дому... и вдруг Саншайн замерла как вкопанная, заметив у двери двух крупных аллигаторов.
Она завизжала от ужаса.
– Тихо, тихо, – рассмеявшись, успокоил ее Тейлон. – Бояться нечего.
А затем, к ее крайнему изумлению, присел и погладил по голове того крокодила, что был побольше.
– Привет, Бет! Как дела?
Крокодилица открыла пасть и что-то прошипела в ответ.
– Знаю, девочка. Извини, забыл.
– Боже мой? Ты что, доктор Айболит?
Он снова рассмеялся:
– Нет. Просто этих двоих я подобрал в болоте еще совсем маленькими и вырастил. Мы с ними – одна семья. Живем вместе уже так долга, что иногда кажется, я читаю их мысли.
Хм. В ее фамильном древе крокодилы тоже имеются – только двуногие.
Зубастая Бет подползла поближе и уставилась на Саншайн, словно на фирменный десерт в крокодильем кафе.
– По-моему, я ей не нравлюсь, – нервно заметила Саншайн.
– Бет, Саншайн – моя гостья. Веди себя прилично.
Крокодилица взмахнула хвостом и нырнула с причала в темную болотную воду. Второй крокодил, щелкнув челюстями, последовал за своей подругой.
Тейлон открыл дверь и зажег свет. Саншайн не без робости последовала за ним, гадая, не увидит ли перед собой копию квартиры своего отца.
Или, быть может, внутри ее поджидает что -нибудь похуже аллигаторов? Например, гигантская анаконда, которой Тейлон собирается ее скормить?
Она остановилась на пороге.
Внутри «хижина» оказалась намного больше, чем выглядела снаружи, и тем не менее вся она состояла фактически из одной комнаты. Угол слева был выгорожен под кухню; дверь справа вела, по -видимому, в ванную. Первое, что бросилось ей в глаза, – три больших стола, уставленных компьютерами и другой электронной техникой. Второе – огромный черный диван -матрас на полу в дальнем конце комнаты. Слава богу, в комнате чисто и прибрано! Приятно убедиться, что не все мужчины такие свинтусы, как ее старший брат.
– Интересное у тебя жилище, Тейлон. Мне нравится.
Он фыркнул:
– И это я слышу от женщины, которая сама живет в розовом раю?
– Нет, в самом деле, здесь очень мило. Вот только, по -моему, мрачновато. Эти голые черные стены тебя не угнетают?
Он пожал плечами.
– Да нет. Я об этом как -то не думаю.
– Не хочу показаться бестактной, но, кажется, с тобой это часто случается.
– Что?
– Что ты о чем -то не думаешь. Ты из тех, кто живет одним днем, верно? Никаких мыслей о прошлом или о том, что будет завтра. Никаких планов дальше чем на ближайший час.
Тейлон бросил ключи на ближайший стол. Да, она попала в точку! Одна из неприятных сторон бессмертия – исчезновение жизненных целей. Зачем живет Темный Охотник? Чтобы встать вечером, поохотиться на даймонов, а к утру возвратиться домой. Вот и все.
Темный Охотник никогда не раздумывает о будущем. Будущее само настигает его.
Что же до прошлого...
Нет, об этом и думать не стоит. Впускать в свои мысли прошлое – значит, пробуждать воспоминания, которые он предпочел бы похоронить навеки.
Он перевел взгляд на Саншайн. Темно -карие глаза, страстно устремленные на него, горят энергией и жаждой действия. Вся она светится любовью к жизни – этим девушка его и пленила. Каково жить так, как живет она? Ждать будущего, строить планы, мечтать?
– А ты, кажется, о будущем думаешь очень много, – тихо произнес он.
– Конечно.
– И что ты там, в будущем, видишь?
Она сбросила рюкзак и положила его у стола.
– Много чего. Иногда мечтаю о том, что мои картины будут выставляться у Гуггенхайма или в Метрополитене.
– А о том, чтобы иметь семью?
– Об этом все мечтают.
– Нет, не все.
Она нахмурилась.
– Неужели тебе этого совсем не хочется?
Тейлон молчал. Ему вспоминалось лицо жены; вспоминались долгие ночи, когда она безмятежно спала с ним рядом, – а он лежал без сна, положив руку на ее выпуклый живот, где шевелился во сне их нерожденный сын.
Он вспоминал, о чем мечтал тогда.
Глядя в глаза Ниньи, он смотрел в свое будущее. И видел там – их двоих, овеянных мудростью лет, согретых теплом семейного очага, в окружении детей и внуков.
И что же? Одной глупостью, одним опрометчивым шагом он проклял и ее и себя – и разрушил все мечты, которые их связывали.
Все надежды.
Тейлон вздрогнул от острой, почти физической боли, когтями вцепившейся в грудь.
– Нет, – прошептал он сквозь внезапный ком в горле. – Это не для меня.
Саншайн нахмурилась, озадаченная внезапным унынием в его голосе. Тейлон поспешно откашлялся.
Почему ее вопрос, самый простой и обычный, так его расстроил?
Пока Саншайн распаковывала сумку и раскладывала по комнате свои пожитки, зазвонил телефон. Тейлон снял трубку.
– Привет, Ник... да, о Зареке слышал. – Он осторожно покосился на нее. – Нет, я... Послушай, я сейчас не один.
Он отошел подальше, но Саншайн все равно слышала каждое слово. И, заметив его необычную нервозность, невольно начала прислушиваться.
– Я видел Зарека чуть раньше. Как раз перед этим он насосался кетчупа. Не знаю, что на него нашло, но настрой у него был препоганый... – Несколько минут он молча слушал. – Ладно. Теперь вот что я тебе скажу. Со мной женщина, ее зовут Саншайн. Если она тебе позвонит, – сделай все, что она просит, и держи рот на замке. Ладно, увидимся. – И повесил трубку.
– Кто такой Ник?
– Мой личный помощник. Я плачу ему зарплату. Так что если тебе что-то потребуется, набери четверку и знак фунта – это его номер.
Вот это да!
– Серьезно? У тебя есть личный помощник?
– А что здесь особенного?
– Должна сказать, ты единственный известный мне байкер, у которого есть личный помощник и унаследованное от предков состояние!
Он рассмеялся в ответ.
– А что значит «насосался кетчупа»? – не унималась она. – Это какое-то спиртное?
– Что-то в этом роде, – пробормотал Тейлон, отводя глаза.
Опять секреты! Это начинало ей надоедать.
Определенно, этому парню стоит чуть-чуть расслабиться и научиться доверять людям.
И Саншайн была полна решимости помочь ему в этом.
– Не знаю, как ты, – проговорил Тейлон, направляясь в маленькую кухню, – но я устал и хочу подкрепиться. Спать я ложусь обычно уже после рассвета. Есть хочешь?
Она наблюдала, как он шарит по шкафам и извлекает на свет божий пару сковородок.
– Не особенно, но, если хочешь, могу что-нибудь приготовить.
Он поднял на нее глаза, кажется, удивленный этим предложением.
– Буду очень благодарен.
Она взяла у него сковородку и поставила на плиту.
– Чего бы тебе хотелось?
Он выразительно облизнул губы и скользнул по ней взглядом, от которого Саншайн мгновенно бросило в жар.
– Как насчет голой Саншайн, покрытой взбитыми сливками и шоколадом? – Он откинул с ее шеи прядь волос. – И, пожалуй, с вишенкой наверху.
– Аппетитный рецепт! – рассмеялась она.
Тейлон наклонился к ней и, обхватив ладонями ее груди, поцеловал в шею.
Саншайн запрокинула голову и застонала. Соски ее мгновенно напряглись, в трусиках стало влажно, по телу прошла горячая волна желания.
– Ты всегда такой ненасытный? – спросила она.
– Только когда вижу то, что хочу, – ответил он, скользнув рукой вниз, к застежке ее джинсов. – А больше всего я хочу тебя.
С колотящимся сердцем она наблюдала, как он расстегивает на ней джинсы. Длинные тонкие пальцы потянули молнию вниз, обнажив кружевные белые трусики. Дразня мочку ее уха языком, обжигая ей шею своим горячим дыханием, он скользнул рукой под эластичный пояс и нащупал ее влагалище.
Саншайн ахнула – и от наслаждения, и от красоты сильных загорелых пальцев на белоснежной коже.
Издав низкий грудной стон, она потерлась о его руку, как бы приглашая его войти.
Зарычав, как дикий зверь, он одним рывком стянул с нее джинсы и трусики и опустился перед ней на колени.
Саншайн торопливо помогла ему снять с себя джинсы и туфли.
Стоя перед ней на коленях, совершенно одетый, он не отрывал взгляда от темного треугольника между ее ног.
Его обсидиановый взор встретился с ее взглядом: в нем полыхало черное пламя.
– Откройся мне, Саншайн. Пригласи меня войти.
От этой просьбы Саншайн залилась краской. Никогда еще она не делала ничего подобного, – но, чтобы доставить ему удовольствие, была готова на все.
Стряхнув смущение, она присела и широко раздвинула ноги, выдвинув их вперед.
– Милый, я вся твоя!
И, словно голодный зверь, он зарылся лицом в райское местечко между ее ног.
Саншайн громко вскрикнула от наслаждения и схватилась за стойку, чтобы не упасть. Он лизал ее, сосал, покусывал; язык его вертелся веретеном. Она зарылась пальцами в его густые кудри; все тело ее горело, словно в лихорадке, соски набухли и почти болели от сладостного напряжения.
– Да, да, Тейлон, да! – шептала она, прижимая его голову к себе.
Из груди Тейлона вырвалось негромкое рычание. От ее вкуса, от неповторимого женского запаха у него кружилась голова.
Он обежал языком затвердевший клитор, пробуя, исследуя, вкушая сидящую перед ним женщину. Много сотен лет ничто не доставляло ему подобного наслаждения! Ничто и никто!
Это счастье подарила ему она.
Страстная, изобретательная, отважная. Его тянуло к ней, словно магнитом, – и это чувство было неодолимо, как закон притяжения.
Он лизал ее, дразнил, мучил, срывая с ее губ стоны и возгласы удовольствия, и когда, наконец, громко выкрикнув его имя, она достигла вершины наслаждения, Тейлон мог поклясться, что вознесся на небеса.
Тяжело, прерывисто дыша, Саншайн смотрела, как Тейлон поднимается с пола. Вот он снова навис над ней, как башня: глаза его по-прежнему горели голодом и желанием.
– Что в тебе за чары, что я не могу им противиться? – глухо спросил он. – Всякий раз, когда ты рядом, я думаю только о том, чтобы наслаждаться тобой.
Он взял ее руку и положил себе на чресла, на мощное мужское орудие.
– Не знаю, – хриплым голосом прошептана Саншайн. Скользнув рукой за пояс брюк, она погрузила пальцы в мягкую кудрявую шерстку, нащупала набухшее мужское естество.
Он резко втянул в себя воздух.
– Но я чувствую то же самое, – договорила она, опуская руку ниже, к двум источникам его мужской силы.
Он закрыл глаза и стиснул зубы. Казалось, он претерпевает сильную боль, – но Саншайн знала, что дарит ему блаженство.
Стоя перед ним, совершенно одетым, обнаженная снизу, но по-прежнему в свитере и лифчике, она ощущала себя странно уязвимой.
Это ощущение возбуждало, но и смущало.
Словно угадав ее чувства, Тейлон во мгновение ока сорвал с нее оставшуюся одежду. Теперь она стояла перед ним нагой.
А он – нет.
Нежно и умело он пробежал руками по ее телу.
– Расскажи мне о своих фантазиях, Саншайн. Расскажи, о чем ты мечтаешь поздно ночью, лежа в постели.
Никогда в жизни Саншайн не делилась с мужчиной своими интимными фантазиями – но, прежде чем сообразить, что делает, услышала свой собственный голос:
– Я представляю, что ко мне приближается прекрасный незнакомец.
Он обошел ее и встал у нее за спиной. – А дальше?
– В комнате темно. Он подходит ко мне сзади, привлекает к себе. Он берет меня сзади, но я не вижу его лица. Ничего не вижу – только чувствую...
Тейлон подошел к стене и выключил свет.
Оказавшись в полной темноте, Саншайн вздрогнула.
– Тейлон!
– Тише! – его глубокий голос со странным акцентом обволакивал ее, словно морской прибой.
А в следующий миг она ощутила на себе его руки. Лишенная зрения, Саншайн вся превратилась в осязание и слух. По его движениям, по шороху кожи и ткани она поняла, что он сбрасывает куртку и рубашку. Затем он привлек ее к себе сзади, положил руки ей на грудь, легонько укусил за спину у основания шеи.
Саншайн мечтала об этом много лет, но впервые ее фантазия стала явью. Прежде, в мечтах, она не видела лица своего полночного любовника. Теперь воображала лицо Тейлона, представляла, как выглядит его рука, нежно гладящая ее между ног.
Послышался шорох молнии на брюках. Жар его тела согрел Саншайн; склонившись к ней, он шептал что-то на неведомом языке, – и шепот этот звучал для нее слаще и соблазнительнее самой прекрасной музыки.
А в следующий миг он уже был в ней, твер дыйи жаркий. Саншайн со стоном выгнула спину и прижалась к нему – а он входил в нее снова и снова.
Погрузив руки в ее волосы, он жадно целовал ее шею и плечи.
Прикосновение его обжигало, как огонь.
Он подтолкнул ее, заставив наклониться.
Саншайн ахнула, ощутив, как он входит в нее еще глубже прежнего. Он вонзался в нее с неистовой силой, и от его движений по ее телу расходились волны наслаждения. Саншайн с удивлением услышала собственные стоны и вскрикивания в такт его ритму.
Тейлон стиснул зубы. Он чувствовал, как тела их сливаются воедино, почти становясь одним существом. Как немыслимо прекрасна Саншайн внутри – горячая, влажная, шелковистая! Быть может, это безумие, но сейчас, с каждым толчком, ему казалось, что к нему возвращается утраченная душа.
– Кончи для меня, Саншайн! – прошептал он на своем родном языке. А затем, вспомнив, что она не знает гэльского, перевел свою просьбу на английский.
– О, Тейлон! – В голосе ее звучало наслаждение и боль – и горячее, испепеляющее желание.
Чувствуя, что она на пороге кульминации, и желая ей помочь, Тейлон опустил руку и принялся в такт своим рывкам поглаживать ее клитор.
Почти мгновенно она вскрикнула, забилась в его руках, – и в следующую секунду сам он вместе с ней взлетел к вершинам божественного наслаждения.
Оба они тяжело дышали, обливаясь потом. Он тихо смеялся ей на ухо, благодарный за то, что в кои-то веки ему не надо прятать клыки.
Во тьме она их не увидит.
Но он видел ее, как днем, – всю, даже ее полночно-черные косы. Чувствовал ее запах – сладкий запах женщины, только что пережившей минуты блаженства. Ощущал ее горячее, влажное, податливое тело.
Он поднял ее на руки и, сев в кресло, усадил к себе на колени. Сейчас им обоим нужно было отдохнуть.
Она прильнула к нему, обвила рукой его шею. Тейлон покрывал поцелуями ее лицо, шею, плечи.
Никогда еще Саншайн не испытывала такого наслаждения любовью.
Разумеется, ей не раз случалось заниматься сексом, и бывший муж ее в постели бывал очень неплох, но ни разу в жизни никого она не желала так, как Тейлона.
Вот и сейчас ей мечталось лишь об одном – сидеть у него коленях вечно.
Она удовлетворенно вздохнула.
– Тейлон, неужели ты такое творишь со всеми своими женщинами?
– Нет, – прошептал он ей на ухо. – И ни одну женщину я никогда не приводил к себе домой. Ты – особый случай.
– Правда?
– Абсолютно. А ты? Ты любого встреченного парня приводишь к себе домой?
Она откинулась назад, стараясь разглядеть во тьме его лицо.
– Нет. Клянусь тебе, ты для меня – тоже особый случай.
Он нежно поцеловал ее.
Долго еще они сидели молча, прижавшись друг к другу, в предрассветной тиши.
Саншайн не совсем понимала своих чувств в отношении Тейлона. Она хотела бы сидеть вот так, прильнув к нему, вечно, но в то же время ясно понимала, какой дурой надо быть, чтобы мечтать о вечном блаженстве с едва знакомым человеком.
Да, на нем отлично сидят кожаные штаны, он потрясает ее до кончиков ногтей каждым своим прикосновением... но что дальше? Не окажется ли он таким же, как все прочие ее кавалеры?
Эгоистом? Собственником? Человеком, который ее не принимает, не понимает – и не желает понять?
Ответа на этот вопрос Саншайн не знала.
И не факт, что ей хотелось его узнать.
Девушка зевнула. Ночь выдалась долгая и утомительная – и физически, и морально.
Единственное, чего ей хотелось, – свернуться клубочком, уткнувшись в его сильное мускулистое тело, и заснуть.
Но Тейлона вдруг охватила тревога. Когда он предложил Саншайн поехать к нему, – казалось, лучшего решения и вообразить невозможно; лишь теперь он сообразил, что это означает. Спать с ней в одной постели.
Так близко к себе он подпускал лишь одного человека – жену. Конечно, не раз случалось, что после бурного секса Тейлон и его случайные подруги ненадолго задремывали на одной кровати, – но это совсем другое.
Вместе с Саншайн он проведет целый день. Под одним одеялом. Сплетясь телами...
Она снова зевнула.
– Я сейчас.
Тейлон включил для нее свет и молча наблюдал, как она натягивает извлеченную из сумки футболку и направляется в ванную.
Она скрылась за дверью. Тейлон прислушивался к шуму воды, слушал, как она умывается и чистит зубы.
Как все это... странно.
В его мозгу вновь заклубились воспоминания. Воспоминания о том, что он давно и сознательно стремился стереть из памяти. Воспоминания мертвеца. В его памяти оживились бесчисленные вечера, когда он, лежа в постели, наблюдал, как готовится ко сну его жена. Как расчесывает волосы, пока они не засияют в свете очага, и заплетает их в длинные косы.
Вспомнилось, как она напевала за шитьем, когда ей не спалось...
На тумбочке у кровати Саншайн оставила косметичку, розовую расческу и флакончик – должно быть, с теми самыми пачулями.
Эти вещички, хрупкие и легкомысленные, в его комнате, среди его вещей, казались чужими, словно с иной планеты. Они говорили о присутствии рядом с ним женщины. Другого человека.
Совершенно другого. И от этой мысли у него перехватило дыхание.
Как давно он ни с кем не делил свою жизнь!
Сколько лет рядом с ним не было никого, о ком он мог бы заботиться, кто бы заботился о нем самом!
Много, много столетий он не думал об этом. Просто не осмеливался.
Но теперь, когда задумался, – приходилось признать, что жизнь Темного Охотника все-таки невозможна без одиночества.
Саншайн вышла из ванной: косы лежали на груди, короткая футболка не скрывала стройных ног. От ее сияющей улыбки у воина сжалось сердце.
Много столетий назад он ждал битвы с нетерпеливой радостью смельчака, зная, что, если выживет, – вернется в теплые объятия любящих рук. Туда, где его ждут.
А к чему возвращается после битвы Темный Охотник? В лучшем случае – к телефону или к компьютеру, чтобы рассказать о сражении ко му-нибудь из товарищей, живущих за сотни, а то и за тысячи миль.
Прежде это его устраивало.
Но сегодня почему-то все изменилось.
– У тебя все хорошо? – спросила она.
Он кивнул.
Но Саншайн это не убедило – она заметила тоску и тревогу на его лице.
– Ты передумал? Не хочешь, чтобы я осталась?
– Нет, что ты, – быстро ответил он. – Просто сегодня выдался нелегкий день.
Она кивнула:
– Еще бы!
Саншайн забралась в постель, натянула на себя черное одеяло и выключила прикроватную лампу.
Тейлон смотрел на нее в темноте. Она лежала, отвернувшись к стене; голова ее на огромной черной подушке казалась маленькой, словно детской. И вся она – такая хрупкая, такая женственная на суровой постели одинокого воина...
И очень соблазнительная.
Тейлон скользнул вслед за ней под одеяло и, не успев сообразить, что делает, обнял ее и прижал к себе.
– М-м-м, как мне нравится, когда ты так делаешь! – сонно протянула она.
Тейлон прикрыл глаза и вдохнул ее неповторимый запах. Как сладко сжимать ее в объятиях! Сердце его рвалось от боли, в голове разум вел нескончаемый спор со страстью.
« Мае! »– кричал разум. Не делай этого! Тебе нельзя к ней привязываться!
Между ними ничего нет – и быть не может. Завтра он отвезет ее домой, и они расстанутся навсегда. Она вернется к своей жизни, он – к своей.
И никак иначе.
Вздохнув, он нежно поцеловал ее в затылок и приказал себе засыпать. Жизнь такова, какая она есть, и сожалениями тут ничего не исправишь. Им с Саншайн вместе быть не суждено.
Никогда.
Но Саншайн еще не спала. Она лежала неподвижно, прислушиваясь к его ровному дыханию, и пыталась понять, что же чувствует рядом этим человеком. Что-то очень неожиданное. Как будто они... идеально подходят друг другу. Как будто созданы для того, чтобы быть вместе.
Но почему?
Она не знала, сколько времени провела в раздумьях, пока наконец ее не одолела дремота. Саншайн заснула – и увидела самый странный и своей жизни сон...
Ей снился Тейлон – совсем молодой, лет двадцати. Золотистые кудри его были еще длиннее и заплетены в косы, но, как и сейчас, две тонкие косички болтались на левом виске. Юное лицо казалось старше из-за густой золотистой бороды. Но, несмотря на все это, она сразу его узнала.
Ведь в этом человеке для нее заключался весь мир.
Во сне, как и наяву, они занимались любовью. Сильное, мускулистое тело его нависало над ней, прижимая ее к зеленой траве; он входил в нее и выходил с такой нежностью, что сердце ее таяло и, казалось, готово было выскочить из груди.
– Драгоценная моя Нин! – шептал он ей на ухо в такт движениям. – Как я могу тебя покинуть?
Она сжала его лицо в ладонях и поцеловала его в губы, затем отстранила, чтобы взглянуть ему в глаза. Во сне глаза у него были не обсидианово-черными, а светло-карими.
– Спейрр, у тебя нет выбора. Ты столько сражался, столько претерпел, чтобы стать наследником своего дяди, – неужели же теперь все разрушишь? Клан не признает тебя королем, если ты не женишься на королевской дочери.
– Знаю, – угрюмо проговорил он.
Оба они любили друг друга, сколько себя помнили. Точнее, с первой встречи, когда он спас ее от разъяренного гусака. Ей тогда было шесть лет, ему – восемь.
Так он стал для нее героем.
С тех пор они росли вместе.
Еще детьми они скрывали свою дружбу, понимая, с какой легкостью их могут разлучить или высмеять. За несколько лет юный Спейрр претерпел такое количество несправедливостей и насмешек, что хватило бы и на десять тысяч жизней.
Меньше всего на свете Нинья хотела навлечь на него новую беду.
Вот почему они никому не рассказывали о том, как, сбежав от родных и от семейных обязанностей, целыми днями бродили рука об руку по лесам и зеленым лугам.
Много лет их встречи были невинными. Они играли вместе, купались, ловили рыбу, делились своими детскими радостями и горестями.
Только в последний год Спейрр и Нинья начали прикасаться друг к другу иначе – не как друзья.
Она была дочерью торговца рыбой – беднейшего из бедных, низшего из низших. Но Спейрр обращался с ней, как с королевой. Никогда не смеялся над ее изношенным, заплатанным платьем, не дразнил, как другие, тем, что от нее пахнет рыбой.
Он дорожил ею, а она дорожила им.
С радостью отдала она ему свою невинность, хоть и знала, что им не быть вместе. Настанет день, когда он женится на другой.
Это разобьет ей сердце, но иного выхода нет. Он должен жениться на равной себе по роду и положению, чтобы стереть позорное пятно, оставленное на нем матерью. Чтобы доказать всему клану, что он благороден и кровью и душой.
– Ты станешь прекрасным мужем, Спейрр. Жена будет с тобой счастлива.
– Не надо! – проговорил он, крепче сжимая ее в объятиях. – Не хочу думать о других женщинах, пока я с тобой. Обними меня крепче, Нин. Дай хотя бы на миг забыть о том, что я сын своей матери. Дай поверить, что мы с тобой одни в целом мире, что никто и ничто не сможет нас разлучить!
Нинья крепко зажмурилась, сдерживая слезы.
Ах, если бы это было так!
Склонившись над ней, он нежно погладил ее по щеке.
– Ты – единственное, что согревает мне сердце. Единственный луч солнца, знакомый моей зиме.
О, как любила она такие слова в его устах! Как любила, когда наедине с ней он, бесстрашный принц и непобедимый воин, открывал другую сторону своей натуры. Об этом знала только она. Лишь рядом с ней он раскрывал свой поэтический дар.
Пусть для всего мира он остается отважным воином, доблестным и умелым бойцом. Пусть мир славит его сильные мускулы, крепкие руки, сжимающие меч, разум, холодный и трезвый даже в горячем бою.
А ей в нем дороже всего сердце. Сердце поэта.
– А ты – огонь, осветивший мою жизнь, – прошептала она в ответ. – Но теперь прощайся со мной и скачи скорее к дяде, иначе тебе недолго осталось гореть.
Выругавшись сквозь зубы, он поднялся с земли.
Нинья наблюдала, как он одевается, как застегивает на себе доспехи. Сама подала ему меч на перевязи. Ее возлюбленный – настоящий принц, не только по рождению, но и по стати. Земля не видала более благородного воина!
Нинья тоже оделась. Спейрр крепко обнял ее, в последний раз обжег поцелуем.
– Увидимся сегодня ночью?
Она отвела взгляд.
– Как пожелаешь, Спейрр. Сам знаешь, я сделаю все, что ты захочешь. Но, думается мне, недостойно поступать таким образом с твоей будущей женой.
Он вздрогнул, как от пощечины.
– Ты права, Нинья. Прежде всего, недостойно так поступать с тобой.
В этот миг сознание Саншайн покинуло Нинью и переместилось в Спейрра. Она осталась в той же лощине, но теперь смотрела на мир его глазами.
Думала его мыслями, ощущала его чувства, как свои.
Спейрр смотрел Нинье вслед, и сердце его разрывалось от горечи и гнева. Казалось, он не переживет эту муку.
Он протянул руку, как бы желая ее остановить, но тут же бессильно уронил.
Она для него потеряна.
Навсегда.
Как мать.
Как отец и сестры.
Боги, как все это несправедливо!
Но жизнь вообще несправедлива. Особенно к мужчине, который несет ответственность перед своим родом. К мужчине, который зубами выгрыз из своего клана уважение к себе и к сестре.
Никогда он не был волен распоряжаться своей жизнью.
С трудом оторвав взгляд от исчезающей вдали фигурки Ниньи, он вскочил на коня и помчался в королевский дом. Там готовилась его свадьба с дочерью короля галльского племени, чьи земли граничили на севере с землями его рода.
Эта свадьба заткнет рты сплетникам и докажет даже самым непримиримым его врагам, что Спейрр достоин стать наследником короля Айдиага.
Саншайн заворочалась во сне. Сцена изменилась: теперь она видела ярко освещенный зал с бревенчатыми стенами. Тейлон стоял посреди зала, рядом с ним – мужчина и женщина лет сорока: мужчина – черноволосый, темноглазый, суровый на вид, женщина – с такими же золотыми волосами и янтарными глазами, как и у Тейлона.
