Текст книги "Темные объятия"

Автор книги: Шеррилин Кеньон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

У Тейлона отвисла челюсть:

– Так это ты сбил меня тогда на улице?

– Нуда.

– Да уж, дальше ехать некуда, – вступил в дискуссию Камул. – Долгий путь ты прошел, Дионис: от могущественного греческого бога – до неумелого водителя карнавальной платформы! О чем я только думал, когда вступил с тобой в союз? Артемида права: ты полный идиот. Да и кто еще стал бы сбивать парня угнанной карнавальной платформой для того, чтобы покойная женушка, испугавшись за его здоровье, забрала его к себе домой? Еще повезло, что ты его не убил и весь наш план не полетел к чертовой матери!

– А ты когда-нибудь пробовал управлять платформой? К твоему сведению, это не так-то легко! И потом, он Темный Охотник. Погибнуть под колесами он не мог. Мне нужно было только, чтобы он вырубился на глазах у девчонки. И, между прочим, это сработало!

– Не могу поверить, что у меня с этим уродом один отец! – простонала Артемида.

Смерив брата злобным взглядом, она попыталась подняться, но чудовищная сила придавила ее к полу и не давала дотянуться до Эша.

– Ашерон! – позвала она. – Ты меня слышишь?

Комната наполнилась гулким смехом, распространяющимся как будто со всех сторон сразу. Этот смех был ей единственным ответом.

Ашерон поднял голову. Новые молнии ударили из его глаз. Дракон, обвивший его тело, поднял уродливую голову и с шипением выдохнул в сторону богини клуб дыма и пламени.

Артемида снова попыталась подобраться к Ашерону – и снова ее отбросило назад.

– Мы хотели убить Ашерона, освободить Аполлими и вместе править миром! – прокричал Камул. – Но совершенно не хотели, черт возьми, чтобы он превратился в чудовище и уничтожил мир! Однако, похоже, именно это сейчас и случится. Если не остановить этого парня, он уничтожит жизнь во вселенной!

– Что же нам делать? – спросила Саншайн у Тейлона.

Тейлон знал ответ.

Он должен остановить Ашерона. Любой ценой.

Поцеловав ее в губы, Тейлон отодвинулся от любимой и сосредоточился на том, что ему предстояло сделать. Не для того он дважды прошел через смерть, чтобы снова потерять Саншайн – теперь уже навсегда.

Перестав быть Темным Охотником, он утратил бессмертие, однако сверхъестественными способностями он по-прежнему владел. И сейчас Тейлон призвал свою Силу. Энергия омыла его чистым потоком и окружила со всех сторон плотным щитом.

Будем надеяться, что этого хватит.

Он с трудом поднялся на ноги.

И тут же в него полетела молния.

Тейлон отклонил молнию. Медленно, пробиваясь сквозь ураганный ветер и электрические разряды, он двигался вперед. Он знал: пока он остается спокойным, энергетический кокон защищает его от гнева Ашерона.

– Ящер, хватит! Остановись!

Ашерон ответил что-то на непонятном Тейлону языке.

– Он говорит: назад, или умрешь! – перевел Стиккс. – Он вызывает Разрушительницу.

– Не делай этого! – вскричал Тейлон.

В ответ послышался тот же страшный призрачный смех.

Не зная, как еще отвлечь Ашерона от его страшного дела, Тейлон бросился на него.

Схватив Эша за пояс, он швырнул его на пол. Дракон с визгом оскалил пасть.

Не обращая на него внимания, Тейлон схватил Эша за грудки и хорошенько встряхнул.

Они сцепились, словно два хищника в смертельной схватке. От их ударов дрожал пол и сотрясалось все здание.

Затаив дыхание, Саншайн следила за этой яростной битвой, от исхода которой зависела судьба вселенной. Зачарованная красотой и силой обоих воинов, она не могла ни шевельнуться, ни вскрикнуть – лишь шептала молитвы.

В дверях появился окровавленный Зарек, но его тут же отбросило к стене.

Артемида снова попыталась дотянуться до Ашерона, и снова он швырнул ее на пол, не отвлекаясь от схватки с Тейлоном.

– Ставлю на кельта, – проговорил Камул. – Этот парень всегда был настоящим бойцом.

Услышав эти слова, Тейлон вдруг остановился.

Ты по-прежнему не знаешь своего места, Спейрр. Не понимаешь, когда надо драться, а когда лучше сложить оружие.

А ведь Камул прав! Тейлону, непобедимому воину, не хватает важнейшей добродетели воина: он не различает, когда нужно вступать в бой, а когда – избегать его.

Только спокойствие позволило ему подобраться к Ашерону вплотную...

Ему вспомнились слова Ашерона в ту ночь, когда он стал Темным Охотником . «Я покажу тебе, как похоронить боль так глубоко, что больше она тебя не потревожит. Но знай: ничто не дается даром – и ничто не длится вечно. Рано или поздно нечто пробудит твое сердце – и вместе с ним пробудится боль многих веков. Все, что было скрыто, вырвется на свободу – и, быть может, уничтожит не только тебя, но и тех, кто будет рядом».

Только сейчас ему пришло в голову: быть может, Ашерон говорил тогда не столько о нем, Тейлоне, сколько о самом себе?

Подняв глаза на Ашерона, он увидел чудовищно искаженное, изуродованное злобой лицо. Да: именно об этом говорил Эш в ту страшную ночь.

Оба они так долго сдерживали свою ярость, что, наконец, вырвавшись на свободу, она ослепила их и заглушила голос рассудка. Оба они бросались в бой, когда следовало отступить и подумать.

Прикрыв глаза, Тейлон, как учил его Ашерон, призвал в свое сердце тишину и успокоение.

Эш снова бросился на него.

Но на этот раз Тейлон не стал драться – он обнял Эша, как брата.

С силой, какой никогда еще в себе не чувствовал, он обхватил лицо Эша ладонями и повернул к себе, мысленно взывая к старому другу, чтобы тот его увидел.

Лицо Ашерона не было больше прекрасным человеческим лицом – это была отвратительная морда демона.

В его кровавых глазах плясали желтые искры. В этом круговороте цветов не было ни намека на разум или милосердие – только бесчеловечная, всепоглощающая злоба.

Никогда прежде Тейлон не видел ничего подобного.

Кто бы мог подумать, что Эш способен на такое превращение? Что он обладает такой Силой?

Но его нужно остановить.

Любой ценой.

– Ашерон! – медленно и спокойно произнес он. – Остановись!

Сначала ему показалось, что Эш его не слышит. Но в следующий миг Ашерон повернул голову к распростертой на полу Саншайн.

– Тейлон! – хрипло проскрежетал он. Глаза его замерцали; он снова перевел взгляд на Тейлона.

Новая ударная волна потрясла комнату: на этот раз она двигалась в обратном направлении, как будто вырвавшаяся на свободу Сила возвращалась обратно к Ашерону.

Дракон взмыл под потолок и исчез.

Лицо Эша приобрело прежний вид – перед Тейлоном вновь стоял человек, которого он знал много столетий.

Глаза его снова стали серебристыми; он заморгал и огляделся кругом, словно пробуждаясь от кошмара.

Затем, ни говоря ни слова, скрестил руки на груди и, как ни в чем не бывало, вышел из комнаты.

Когда он проходил мимо Артемиды, та потянулась к нему, но Ашерон уклонился от ее прикосновения и исчез.

Артемида гневно повернулась к брату.

– Ну погоди, отец тебе задаст!

– Мне? Он в курсе моих дел. А не хочешь ли, чтобы я рассказал ему про Ашерона?

– Только попробуй, ябеда! – Она щелкнула пальцами, и Дионис исчез.

Артемида повернулась к Стикксу. Тот вжался в стену, словно тоже мечтал раствориться в воздухе.

– Опять ты! – с омерзением проговорила она.

Стиккс судорожно сглотнул.

– Как ты можешь его защищать? Я после смерти отправился на Елисейские поля, а он...

– Плевать мне на тебя, да и на твою драгоценную семейку! – отрезала она. – Вы все повернулись к нему спиной, обвинили в том, в чем он был не виновен!

– Как не виновен?! Да он... – взвизгнул Стиккс, – но тут Артемида снова щелкнула пальцами, и голос его затих.

– Так-то лучше, – проговорила она. – Забавно: на вид вы очень похожи, а вот по голосу вас различить проще простого. Ашерон, в отличие от тебя, не визжит и не хнычет. Впрочем, он всегда был мужчиной, а не сопливым мальчишкой.

Решительным взмахом руки она отшвырнула Стиккса к стене.

– Поверить не могу! Я дала тебе все, чего только можно пожелать. Вечную жизнь на собственном острове, все возможные наслаждения... И что же? Все эти тысячелетия ты ненавидел Ашерона и строил против него козни! Ты не заслуживаешь прощения.

– Ты не можешь меня убить! – пискнул Стиккс. – Ведь тогда умрет и Ашерон!

– К сожалению, да. Будь проклят день, когда Судьбы связали ваши жизненные силы! – Она смотрела на него, прищурившись, так, словно хотела бы размазать его по стенке. – Ты прав. Убить тебя я не могу. Но могу устроить такую жизнь, что ты будешь молить о смерти!

– Что ты со мной сделаешь? – спросил Стиккс.

Она недобро усмехнулась:

– Увидишь, жалкий человечек. Увидишь.

Стиккс исчез.

Артемида повернулась к остальным. Глубокий вздох – и она, кажется, несколько успокоилась.

– Береги душу, Спейрр, – обратилась она к Тейлону. – Помни, за нее заплачено дорогой ценой. – И медленно растворилась в воздухе.

Рядом с Тейлоном и Саншайн остался только Камул.

– Ну что ж, – заметил Тейлон. – Кажется, все твои друзья тебя покинули.

Камул вздохнул:

– А жаль. Вино, Война и Разрушение – как бы мы повеселились вместе! Ну что ж, придется мне удовлетвориться убийством Саншайн. Ведь ее душа принадлежит мне, я имею право ее забрать, а человек так неудобно устроен, что забрать душу можно лишь из мертвого тела.

И Камул протянул к ней руку.

Тейлон выхватил свои шрады и приготовился к бою.

Но в этот миг между ними сверкнула молния, и из ниоткуда возникло облачко, постепенно сгустившееся в человеческую фигуру... Фигуру – как ни удивительно, – знакомую и дорогую не только Тейлону, но и Саншайн.

– Бабуля! – не веря своим глазам, воскликнула Саншайн.

Бабушка шагнула к Камулу, смерив его суровым взглядом:

– Не бойся, детка. Этот хулиган тебя не тронет.

– Морриган?! – вскричал Камул. – Что ты здесь делаешь? Тебя это не касается!

– Ты ошибаешься! – и бабушка Саншайн чудесно преобразилась: миг – и на месте хрупкой старушки с морщинистым лицом и лучистыми глазами выросла кельтская богиня войны, прекрасная и грозная: такая, какой знал ее Тейлон в дни своей смертной юности.

Тейлон похолодел.

– А... а... а это еще что такое? – едва выговорила Саншайн.

Бабушка бросила на нее извиняющийся взгляд:

– Прости, малышка. Хотела бы я все тебе объяснить в более спокойной обстановке. Но мы с Ашероном должны были их остановить, не дать им освободить Аполлими. А для этого – и для того, чтобы Тейлон получил свободу, – вступить в поединок с Камулом должны были вы оба.

Тейлон застыл в оцепенении.

Так, значит, Ашерон все это предвидел? Почему же ничего ему не сказал?

Морриган повернулась к Камулу.

– Извини, Кэм, но на этот раз ты кое-чего не учел. Ты поставил богу Брану условие, чтобы Нинья возродилась вновь от смертных родителей,но ничего не сказал о ее бабушке!

Я не могла ни избавить Спейрра от проклятия, ни расторгнуть его договор с Артемидой, – тогда мне пришлось бы вступить в войну с тобой и с ней. И тогда я решила сделать для него хотя бы то, что могу, – вернуть ему жену, да так, чтобы ты ничего не смог с ней сделать. Нинья возродилась в теле Саншайн – плоть от моей плоти, кровь от моей крови. А Спейрр, испив ее крови, смешал ее со своей – и, значит, теперь он тоже находится под моим покровительством.

Камул разразился проклятиями.

– Обидно, правда? – поддразнила его бабушка. – Теперь, если попробуешь убить кого-то из них, – будешь иметь дело со мной.

Тейлон и Саншайн обменялись изумленными взглядами.

– Ну погоди, Морриган! Я тебе еще отплачу! Я... – И Камул исчез в дыму и пламени.

Морриган глубоко вздохнула, а затем повернулась к ним.

– Что ж, детки, поздравляю.

– Значит, я свободен? – переспросил Тейлон, все еще не отваживаясь в это поверить.

Морриган кивнула.

– Но Сила Темного Охотника остается при тебе.

– Так он остался Темным Охотником? – поколебавшись, спросила Саншайн.

– Нет, – ответила бабушка. – Вернув ему душу, Артемида освободила его от присяги. Но отнять однажды данную Силу невозможно, – она остается с ним навеки.

– И теперь он может не бояться дневного света? – улыбнулась Саншайн.

– Конечно. Кстати, – смущенно добавила Морриган, – должна еще кое о чем вас предупредить...

– Что такое? – испуганно спросили они в один голос.

– Согласно законам нашего пантеона, оба вы... – Она закусила губу и развела руками.

– Мы – что? – поторопил ее Тейлон, в ужасе от того, что законы сверхъестественного мира приготовили для него какую-то новую пакость.

– Вы оба бессмертны.

– Что? – заморгала Саншайн.

– Видишь ли, деточка, и ты, и твои братья рождены бессмертными. Поэтому ты так молодо выглядишь, хотя тебе почти тридцать.

– А мама – тоже бессмертная? – спросила Саншайн.

– Нет. От бессмертия можно отказаться. Твой отец – смертный, и она предпочла состариться и умереть вместе с ним. Так что ты рождена от смертных родителей. Но, поскольку бессмертие наследуется вместе с кровью, оно передалось тебе, а от тебя – Тейлону.

– Так, значит, она никогда больше не умрет у меня на глазах? – не веря своему счастью, спросил Тейлон.

– Никогда. Конечно, если вы сами этого не захотите.

– Черта с два! – смеясь, воскликнул Тейлон.

– Так я и думала. – Морриган отступила на шаг. – Ну что ж, детки, не буду вам мешать. Вам сейчас есть чем заняться – например, подумать о свадьбе. Желаю вам много-много детишек. – Она распростерла руки и крепко обняла их обоих. – Наконец-то я понянчу правнуков!

И Морриган исчезла, а они, потрясенные, долго молча смотрели друг на друга.

Саншайн облизнула пересохшие губы. Она все еще не могла поверить, что все, произошедшее сегодня ночью, – не сон.

А самым невероятным чудом казалось то, что Тейлон остался с ней – и больше ничего не стоит между ними.

– Итак, чем теперь займемся? – В его янтарных глазах блеснул знакомый огонек.

– Мне понравилась идея насчет правнуков. Может, подумаем об этом прямо сейчас?

– Отличная мысль, – рассмеялась она, – вот только очень уж далеко ехать отсюда до твоей хижины!

– Это правда. Но до твоего дома – гораздо ближе.

– И то верно, – улыбнулась Саншайн.

Он поцеловал ей руку, и они вместе вышли на улицу.

Рука об руку шагали они по тротуару, смешавшись с веселой толпой, расходящейся п одомам после праздника. На душе у Саншайн было легко и свободно.

Когда они дошли до перехода, из-за угла вдруг вынырнула огромная карнавальная платформа.

Ахнув, Саншайн едва успела отдернуть Тейлона с ее пути, а потом расхохоталась:

– Похоже, у тебя проблемы с карнавальными платформами!

– Дело не в платформах, а в тебе, моя радость. Когда ты рядом, я не замечаю ничего вокруг.

Она игриво улыбнулась:

– Придется мне, для твоей же безопасности, запереть тебя дома и выбросить ключ!

– Если перед этим ты разденешься, – я только за!

19

Стоя в тени здания, Зарек провожал взглядом счастливую пару. Его радовало, что Саншайн нашла свое счастье, – и все же он не мог понять, какого черта они с Тейлоном так цепляются друг за дружку.

Сам Зарек даже не представлял, что это значит – любить и быть любимым. Долгая жизнь не предоставила ему такого опыта...

– Ну и к черту все! – буркнул он и, хромая, пошел прочь. Он был изранен, смертельно устал и хотел поскорее добраться до дома.

– Дионис тебе этого не простит, – послышался за спиной голос Ашерона.

– Тебе-то что? – не оборачиваясь, рявкнул Зарек.

Ашерон со вздохом подошел поближе.

– Можем мы раз в жизни нормально поговорить?

Бывший раб презрительно усмехнулся:

– Зачем? Мы ведь так хорошо НЕ подходим друг другу!

– Зет, я очень устал. Устал постоянно оправдывать тебя перед Артемидой и умолять, чтобы она дала тебе еще один шанс. Помоги мне хоть немного.

Зарек едко рассмеялся:

– Только не рассказывай, что не можешь ее ослушаться. Думаешь, я поверю, – после всего, что видел на складе? Нашел дурака!

– В жизни все не так, как кажется.

Может быть, но в данный момент Зареку на это было наплевать. У него своих проблем по горло. Он обещал богам свою помощь, а потом их предал. Прекрасно зная, что они этого так не оставят.

Что ему придется за это заплатить.

Ну и черт с ними! Пусть приходят, он им устроит праздничную встречу!

– Послушай, – проговорил он. – Я тоже очень устал, проголодался и еще хочу лечь и полежать спокойно, чтобы исцелились раны. Поговорим позже, ладно?

– Ладно.

Мимо, спотыкаясь, толкая друг друга и хохоча во всю глотку, прошла компания студентов. Зарек проводил их тоскливым взглядом.

Студенты завернули за угол и скрылись.

Стояла глубокая ночь, праздник подходил к концу, но на улицах было еще полно народа.

– Когда я возвращаюсь? – спросил Зарек, страшась ответа.

– Завтра. Ник заедет за тобой около двух. Приедет в фургоне с тонированными стеклами и отвезет на аэродром.

Зарек прикрыл глаза и скривился, думая о возвращении на Аляску. Через несколько недель настанет весна.

И он снова окажется заперт в четырех стенах.

Какое-то движение слева вдруг привлекло его внимание. Сквозь толпу продирался даймон. Увидев у себя на пути Зарека, он оскалил клыки и зарычал – видимо, не понимая, с кем имеет дело.

Зарек недобро ухмыльнулся, предвкушая то, что сейчас произойдет.

– Ты кто такой? – спросил даймон, удивленный тем, что его не боятся.

Зарек раздвинул губы в улыбке:

– Позволь мне объяснить тебе диспозицию. Я Охотник – ты даймон. Я убиваю – ты умираешь.

– Но не в этот раз! – И даймон бросился на него.

Не раздумывая, Зарек схватил его за горло и вонзил ему в грудь свои когти.

Даймон растаял как дым.

В этот миг из толпы появился Валерий. Он тяжело дышал, лицо блестело потом – похоже, уже довольно долго гнался за этим даймоном. Увидев Эша, Валерий склонил голову... затем увидел Зарека – и застыл на месте.

Еще накануне, повинуясь распоряжению Эша, Зарек сбрил бороду.

И теперь с мрачным удовлетворением следил за тем, как на лице Валерия потрясение сменялось изумлением... недоверием... непониманием... узнаванием...

Зарек мрачно ухмыльнулся:

– Сюрприз! – негромко сказал он. – Что, не ожидал?

Развернулся и, не оборачиваясь, зашагал прочь.

Валерий

Новый Орлеан, рассвет

Братья. Это слово гремело в мозгу Валерия, как приговор.

Он смотрел на мраморный бюст в холле. В лицо отца.

В лицо Зарека.

Прошлое и настоящее не желали сливаться воедино, – и его терзала боль. Как он мог все это время не замечать сходства?

Ответ был прост и жесток: никогда – до сегодняшней ночи – он не смотрел на Зарека как следует.

Станет ли потомок патрициев тратить время на разглядывание какого-то ничтожного раба?

Лишь один раз в той, смертной жизни, он виделЗарека по-настоящему.

Сейчас уже не вспомнить, за что его тогда высекли. Был ли это проступок самого Валерия или кого-то из его братьев? Одни боги ведают. Зареку доставалось всегда и за все.

Но тогда – в первый и единственный раз – Валерий увидел в рабе человека.

Сжавшись в комок, обхватив себя руками, Зарек лежал на холодном каменном полу; спина его, изборожденная шрамами от прежних наказаний, была покрыта свежими кровоточащими ранами.

Больше всего Валерия поразил его взгляд. Пустые, бесстрастные глаза – без единой слезинки.

Удивительно, что за все время сурового наказания он ни разу не вскрикнул. Впрочем, теперь Валерий припомнил, что Зарек вообще не кричал во время порок.

Во время самых страшных мучений этот жалкий раб не стонал, не жаловался, не взывал к милосердию своих палачей. Все, что ему говорили, все, что с ним делали, он переносил без звука и без слез, с холодным, суровым стоицизмом.

Такая твердость в мальчишке-рабе, который был младше его самого, не могла не внушить Валерию уважение.

Не думая о том, что делает, он нагнулся, робко коснулся рубца на спине Зарека. Кровоточащие раны с рваными краями выглядели ужасно: невольно он задумался о том, как бы сам перенес хотя бы одну такую рану, – не говоря уж о десятках.

Зарек не шевелился.

– Тебе, может быть... – Валерий осекся и умолк. Он хотел помочь Зареку подняться, но тут же сообразил: если увидят, как он помогает рабу, накажут их обоих.

– Что ты здесь делаешь?

Мальчик отпрянул, услышав суровый голос отца.

– П-п-просто смотрю, – честно ответил он.

– Тебе это интересно? – прищурившись, спросил отец.

– Д-д-да.

Рядом с отцом он всегда начинал заикать ся – ипрезирал себя за это.

– Почему? Думаешь, ему больно?

От страха у Валерия отнялся язык. Слишком хорошо он знал этот холодный, мертвенный взгляд отца. Так сенатор смотрел всегда, когда добрый, любящий отец уступал в нем место властному военачальнику – безжалостному и хладнокровно-жестокому ко всем, не исключая и собственных сыновей.

Отца Валерий любил, военачальника – боялся.

– Отвечай, мальчик. Ты думаешь, что ему больно?

Валерий кивнул.

– И тебе его жаль?

Валерий смахнул предательские слезы. Да, ему было жаль Зарека, но он не осмеливался признаться в этом даже взглядом.

– Н-нет. Н-не жаль.

– Докажи.

Валерий заморгал; его охватил страх.

– Как... доказать?

Отец молча протянул ему снятый со стойки кнут:

– Всыпь ему еще десяток ударов. Не сможешь – сам получишь двадцать.

Дрожащий от страха и отвращения к самому себе, мальчик трясущейся рукой взял кнут и начал наносить удары.

Для него это было непривычное занятие, и он ни разу не попал по спине раба. Его удары сыпались на руки и ноги Зарека. Их кожа еще не знала бича.

В первый раз Зарек начал шипеть от боли и дергаться. Последний удар обрушился на его лицо, прямо под бровью.

Зарек громко вскрикнул, закрыл глаз рукой. Меж грязных пальцев хлынула кровь.

Валерий почувствовал, что его сейчас стошнит.

– Молодчина, сынок! – проговорил отец, хлопнув его по спине. – Ты ему выбил глаз! Так и надо – всегда целься в самое уязвимое место, и ты станешь отличным полководцем!

Зарек поднял на него взгляд. Вся правая половина его лица была залита кровью, но левый, здоровый глаз, пылал болью, мукой, ненавистью. Ненавистью к ним – и к самому себе.

Этот взгляд жег сердце Валерия до сих пор.

А Зарека высекли еще раз – за непочтительный взгляд на господ.

Неудивительно, что он ненавидел их всех. Что ему еще оставалось? Тем более, учитывая его происхождение, о котором Валерий теперь знал.

Но когда об этом узнал сам Зарек? И почему ему, Валерию, никто ничего не сказал?

Валерий приблизился к бюсту отца, вгляделся в его пустые каменные глаза.

– Почему?! – прорычал он, – зная, что уже никогда не получит ответа.

Сейчас он ненавидел отца больше, чем когда-либо прежде. Ненавидел отцовскую кровь, текущую в его жилах.

Но эта кровь – единственное, что у него есть.

Так или иначе, он остается римлянином. Он должен хранить свое наследие.

Гордо вздернув голову, Валерий направился по лестнице наверх, в спальню.

Но, прежде чем уйти, – нанес последний удар.

Развернувшись, он пнул ногой мраморный пьедестал.

Бюст отца упал на мраморный пол и разбился на множество осколков.

Новый Орлеан, после полудня

Вертолет оторвался от земли. Зарек устало откинулся на спинку кресла. Он возвращается домой. В холодные, бесприютные просторы севера.

Чтобы там умереть. В своей скорой смерти Зарек не сомневался.

Если Артемида и пощадит его, – не пощадит Дионис. Ради Саншайн он пошел против бога, не прощающего предательства, – и теперь он, конечно же, заставит Зарека пережить ужасы, рядом с которыми померкнет даже его прошлое.

А главное – Зарек так и не понимал, зачем это сделал. Разве только потому, что для него нет большего удовольствия, чем кого-нибудь позлить?

Его взгляд упал на дорожную сумку.

Не думая о том, что делает, Зарек достал кувшин, подаренный ему Саншайн, взвесил его на руке. Пробежал пальцами по сложным лепным узорам.

Простой ком глины, – но Саншайн работала над ним много часов. Трудилась, вкладывала в него душу...

Ему вспомнились слова из «Маленького принца» : «Они отдают всю душу тряпочной кукле, и она становится им очень-очень дорога, и если ее у них отнимут, дети плачут...» ^[40]

Саншайн вложила в этот кувшин много времени и труда, а потом – просто подарила ему. И понятия не имела, как тронул его этот подарок.

– Хватит сопли разводить! – пробормотал он, усмехаясь собственной сентиментальности. – Это ничего для нее не значило. А ты приговорил себя к смерти из-за дерьмового куска глины!

Зарек прикрыл глаза. Это правда.

Снова ему придется умереть ни за что.

Ну и что с того?

Можно подумать, он дорожит своей жизнью! Да пусть приходят! Пусть убивают! Быть может, хотя бы в смерти он найдет какое-то утешение.

Гневаясь на собственную мягкотелость, Зарек взглядом разнес кувшин в мелкую глиняную пыль. Отряхнул штаны. Затем достал МРЗ-плеер, надел наушники, включил на полную громкость любимую песню – «Hair of the dog» группы «Nazareth».

И стал ждать, когда Оруженосец Майк, подкупленный Дионисом, откроет окна и впустит в вертолет потоки смертоносного света.

Тартар

Здесь не было ничего, кроме ледяного холода, и тьмы, и пронзительных криков. До боли вглядываясь во тьму, Стиккс различал лишь призрачные огоньки чьих-то глаз – полных отчаяния от того, что они еще способны были разглядеть.

Кто здесь? Протягивая руки, он чувствовал лишь холод выщербленных каменных стен. Держась за них, Стиккс обошел свою тюрьму. Он был заточен в крошечной каморке – здесь он не смог бы даже лечь, вытянувшись во весь рост.

Вдруг перед глазами у него что-то сверкнуло. Постепенно тьма побледнела, уступив место новому образу: перед ним стояла хрупкая рыжеволосая девушка, с прекрасным бледным лицом и пронзительными зелеными глазами богини. В руках она держала старинную масляную лампу. Стиккс сразу ее узнал.

Мними, богиня памяти, – бесчисленное множество раз он видел ее изображение в храмах и на свитках.

– Где я? – спросил он.

– В Тартаре, – прошелестел ее нежный голос, похожий на тонкий перезвон сосулек на ветру.

Стиккс задохнулся от ярости. Тартар? Угрюмый мир, где Аид пытает души злодеев и грешников? Что он здесь делает?

Ведь много эпох назад, погибнув в первый раз, он отправился в античный рай – на Елисейские поля!

– Мне здесь не место!

– А где тебе место? – спокойно спросила она.

– Я должен быть вместе с моей семьей.

В ее зеленых глазах блеснула печаль.

– Все твои родные уже прошли перерождение. Из твоей семьи остался только брат.

– Он мне не брат! И никогда не был братом!

Мними склонила голову, словно прислушиваясь к какому-то далекому звуку.

– Странно. Сам Ашерон никогда так не думал. Как бы ты ни ненавидел его, – он не отвечал тебе тем же.

– Какое мне дело до его чувств?

Богиня замерла, словно прислушиваясь к его мыслям. Как будто знала его лучше, чем он сам себя знал.

– Да, верно, – с легким удивлением отметила она. – Тебе до его чувств дела нет. И все же ты его ненавидишь.

Честно говоря, я не понимаю тебя, Стиккс. Ты получил во владения Исчезающий Остров – мирный и прекрасный, не уступающий самим Елисейским полям. Там у тебя были друзья, роскошная и беспечальная жизнь, все, чего только можно пожелать. И что же? Все эти столетия ты ненавидел Ашерона, мечтал ему отомстить и строил против него заговоры. Я посылала тебе счастливые воспоминания о твоем родном доме, о семье, о мирном, полном радости детстве, но и этими воспоминаниями ты лишь разжигал и подогревал свою ненависть.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что я сам в чем-то виноват? Это он отнял у меня все! Все надежды, все, что я любил! Из-за него погибла и наша семья, и мое царство. И моя собственная жизнь оборвалась из-за него!

– Это не так, – мягко ответила Мними. – Ты можешь лгать себе, Стиккс, но меня не ты обманешь. Это ты предал брата – ты и твой отец. Вы боялись Ашерона, и страх ослепил вас. Своими собственными делами вы обрекли на бесконечные страдания и его, и себя.

– Но Ашерон – само зло во плоти! Он нечист, он оскверняет все, к чему прикасается!

Не сводя с него пронзительного взгляда, богиня поправила пальцами огонь в лампе – и он странно замерцал, бросая на стены его тюрьмы причудливые отсветы.

– В этом и заключается суть памяти: люди никогда не видят реальность такой, какая она есть. Они воспринимают мир сквозь призму собственных предрассудков, влечений, страхов и самооправданий. Вот так и ты – во всем винишь брата, не зная, каково приходилось ему.

Мними положила руку ему на плечо, и ее прикосновение обожгло Стиккса. Голос ее понизился, стал вкрадчивым и зловещим:

– Я принесла тебе свой самый драгоценный дар, Стикс, – дар понимания. Теперь ты наконец поймешь...

Стиккс хотел отстраниться, но не смог.

Обжигающее прикосновение Мними лишило его способности двигаться.

Он стремительно проваливался в прошлое.

Миг – и он оказался в царских покоях. На позолоченной кровати распростерлась его красавица мать: она изнемогала, лицо ее посерело, и служанка, стоя у изголовья, вытирала пот с ее лба. Но никогда Стиккс не видел у нее такого счастливого лица.

Спальня была наполнена придворными. У постели стоял царь, его отец, вместе с первыми лицами государства. Окна были распахнуты, и с моря доносился легкий прохладный ветерок.

– Еще один чудесный мальчик! – радостно объявила повитуха, заворачивая новорожденного в одеяльце.

Послышался радостный шум, смех, поздравления.

– Клянусь нежными руками Аполлими, Аара, ты сделала меня счастливейшим из людей! – воскликнул отец. – Два будущих царя для двух наших островов – разве это не прекрасно?

Тихо смеясь, мать наблюдала, как повитуха обмывает ее первенца.

В этот миг Стиккс понял страшную правду, темную тайну, скрытую от него отцом при жизни.

Он не был первенцем. Первым появился на свет Ашерон.

Переместившись в сознание младенца-Ашерона, Стиккс жмурился от яркого света и пытался вдохнуть. Наконец ему это удалось, он открыл глаза... и услышал вокруг себя тревожные восклицания.

– Помилуй, Зевс! Государь, государыня! Этот ребенок родился уродом!

Мать подняла голову, с тревогой посмотрев на него:

– Что с ним?

Повитуха отдала младенца матери, уже поднесшей второго сына к груди.

Ребенок испуганно хныкал. Он чувствовал вокруг себя тревогу и страх, но не понимал, что происходит. Беспомощный и растерянный, он потянулся к брату, с которым все эти месяцы делил материнское чрево. Пока брат рядом – все хорошо...

Но мать не позволила ему обнять брата – наоборот, отодвинула его подальше.

– Не может быть! – со слезами в голосе воскликнула она. – Он слепой!

– Нет, государыня, он не слепой. – Из толпы вышла престарелая жрица в белых одеяниях, богато расшитых золотом, с золотым венцом на редеющих седых волосах. – Он послан вам богами.

– Что это значит? – гневно воскликнул царь. – Ты была мне неверна? – обвинил он Аару.

– Клянусь, никогда!

– Тогда что произошло? Ведь все мы видели, что это дитя вышло из твоего лона!

Все, кто был в спальне, устремили взгляды на жрицу, а она неотрывно смотрела на крохотного младенца, горько плачущего, ждущего, чтобы кто-нибудь взял его на руки, обогрел и приласкал. Он жаждал утешения и любви.

– Это дитя станет Разрушителем. – Ее звучный голос прогремел под сводами спальни, как колокол. – Многие встретят смерть от его руки. Даже боги не смогут избежать его гнева.

– Тогда убьем его! – и царь кивнул стражнику.