Текст книги "Темные объятия"

Автор книги: Шеррилин Кеньон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Страж выхватил меч, но жрица остановила его повелительным жестом руки.

– Нет! Убив это дитя, государь, ты покончишь и со своим вторым сыном. Их жизненные силы сплетены воедино. Такова воля богов: ты должен принять его в свой дом и вырастить его.

А младенец продолжал горько плакать, не понимая, что происходит: чего так испугались все вокруг, почему никто не возьмет его на руки и не поднесет к теплой материнской груди.

– Я не стану растить чудовище! – воскликнул царь.

– У тебя нет выбора. – Жрица взяла младенца и протянула его царице. – Государыня, этот ребенок – плоть от твоей плоти. Он твой сын.

Ребенок завопил еще громче и потянулся к матери. Но царица, содрогнувшись, отпрянула и еще крепче прижала к себе второго сына.

– Я не стану кормить этогрудью. Я к этомублизко не подойду! Унесите его прочь с моих глаз!

Жрица протянула младенца отцу.

– А ты, государь? Признаешь ли это дитя? Дашь ли ему имя?

– Никогда. Это не мой сын.

С глубоким вздохом жрица подняла ребенка и показала его всем собравшимся. Она держала младенца, как куклу, – холодно и бездушно, и не было в ее прикосновении ни сострадания, ни любви.

– Что ж, пусть это дитя зовется Ашероном – по имени подземной реки, реки гнева и скорби. Труден будет его путь, долог и полон скорбей. Он научится давать и отнимать жизнь. Но сам он пройдет свой путь в тягостном одиночестве – вечно ища любви и вечно встречая жестокость.

И затем, взглянув на младенца, изрекла истину, которая преследовала Ашерона всю его долгую жизнь:

– Да смилостивятся над тобой боги, малыш! Ведь никто, кроме них, никогда тебя не пожалеет.

Олимп

Эш приблизился к священному храму Артемиды и силой мысли распахнул огромные двойные двери.

С гордо поднятой головой, сжимая в руке лямки черного замшевого рюкзака, он перешагнул богато украшенный порог и вошел в тронный зал, где Артемида, небрежно раскинувшись на троне, слушала пение и игру на лютне.

Девять пар женских глаз с любопытством воззрились на него.

Затем, не ожидая приказа, восемь служанок подхватили свои вещи и поспешно вышли, как всегда при его появлении. Дверь за ними бесшумно затворилась, и они с Артемидой остались вдвоем.

На миг Эшу вспомнился его первый визит в покои Артемиды на Олимпе. Совсем еще юный, он с восхищением и трепетом взирал на резные мраморные колонны, поддерживающие своды дворца. Они возвышались на двадцать футов, от мраморного пола до золотого купола, искусно расписанного сценами из жизни лесных зверей. В зале была лишь одна стена – с трех других сторон между колоннами виднелось безбрежное голубое небо и проплывающие по нему пушистые облачка.

Сам трон Артемиды был не столько роскошен, сколько удобен: он напоминал огромный шезлонг, при необходимости легко раскладывающийся в кровать; на нем было разбросано множество мягких пухлых подушек с золотым шитьем и кистями.

Лишь двум мужчинам было позволено входить в этот храм: Аполлону, брату-близнецу Артемиды, и Ашерону.

Но от этой чести Эш бы с радостью отказался.

Артемида лежала на боку в непринужденной позе, положив голову на скрещенные руки, покоящиеся на подлокотнике. Она была в простом белом пеплосе, почти не скрывавшем очертаний ее великолепного тела. Сквозь полупрозрачную ткань бесстыдно просвечивали набухшие вишенки сосков. Короткий подол позволял заметить темно-рыжий треугольник между ног.

Она соблазнительно улыбнулась и этим вновь привлекла внимание Ашерона к своему безупречно прекрасному лицу. Длинные рыжие кудри ее пламенели огнем, – и сияли устремленные на Ашерона зеленые глаза.

Глубоко вздохнув, Эш твердыми шагами подошел к трону.

Артемида вопросительно подняла безупречно выгнутые брови:

– Что такое, Ашерон? Ты выглядишь гордым и свирепым: ни в позе твоей, ни в лице я не вижу обещанной покорности. Может быть, мне забрать душу Тейлона назад?

Ашерон не знал, способна ли она на это, но предпочел не проверять. Однажды он назвал Артемиду лгуньей – и сожалел об этом всю оставшуюся жизнь.

Он сбросил с плеча рюкзак и поставил его на пол. Затем снял кожаную куртку, аккуратно сложив ее, положил на рюкзак; опустился на колени, положив руки на обтянутые кожей бедра, опустил голову и, стиснув зубы, застыл в позе унижения и покорности.

Артемида соскользнула с трона и приблизилась к нему.

– Благодарю тебя, Ашерон! – проговорила она, неслышными шагами обходя его и приближаясь к нему сзади. Провела рукой по его волосам, вернув им природный золотой цвет и расплетя косу, так что освобожденные кудри рассыпались по плечам.

Артемида откинула волосы с его левого плеча и устремила взор на обнаженную шею. Провела по ней длинным острым ногтем. От этого прикосновения Ашерон вздрогнул.

А затем она сделала то, что Ашерон больше всего ненавидел.

Согрела его затылок своим дыханием.

Ашерон подавил в себе желание отстраниться. Кому, как не ей, знать, как и почему он так ненавидит ощущать чужое дыхание у себя на затылке! Этой жестокостью она напоминала ему о том, каково его место в ее мире.

– Ты, Ашерон, быть может, думаешь, что я наслаждаюсь, подчиняя тебя своей воле. Но это не так. Куда приятнее мне было бы, если бы ты приходил ко мне по собственному желанию – так, как бывало когда-то.

Эш прикрыл глаза, припоминая те давние дни. В то время он ее любил. Он нетерпеливо спешил к ней, а едва расставшись, сразу же ждал новой встречи.

Он верил в нее – и отдал ей то, чего не дарил никогда и никому: свое доверие.

Она была для него целым миром. Его убежищем. Она впустила его – одинокого, бесприютного – в свою жизнь и показала ему, что значит быть желанным.

Вместе они смеялись и любили друг друга. С ней он делился тем, чем не делился ни с кем и никогда – ни прежде, ни потом.

Но однажды – тогда, когда она была ему всего нужнее, – Артемида повернулась к нему спиной и ушла, оставив его умирать в муках. И в одиночестве.

В тот день она растоптала его любовь. Ашерон понял, что Артемида ничем не отличается от его родителей и, в конечном счете, презирает его так же, как и они.

Он ничего для нее не значит.

И никогда не значил.

Поначалу горькая правда была невыносима, но прошло много столетий – и Ашерон с ней свыкся. Привык к тому, что для нее он – просто любопытная диковинка. Непокорный зверек, которого она то ласкает, то пинает ради собственного развлечения.

Еще один ненавистный жест – Артемида опустилась на колени у него за спиной, касаясь коленями его бедер. Положила руку ему на плечо, провела пальцами по сложной татуировке в виде птицы.

– М-м-м! – промурлыкала она, зарывшись лицом в его волосы. – Что в тебе такого, что я так тебя хочу?

– Не знаю. Если поймешь, – пожалуйста, скажи мне, и я постараюсь от этого избавиться.

Острые ногти богини впились в его тело.

– Мой Ашерон! Суровый, непокорный...

Одним движением она разорвала на нем

футболку и отбросила ее прочь.

У Эша перехватила дыхание, когда Артемида прижалась грудью к его спине и положила руки на его обнаженную грудь. Как обычно, тело предало его, откликнувшись на ее зов. По коже его побежали мурашки, внутри что-то туго сжалось, а чресла затвердели.

Обжигая ему шею горячим дыханием, Артемида пробежала языком по его ключице. Ашерон склонил голову набок, чтобы ей было удобнее. Руки ее меж тем торопливо расстегивали на нем кожаные штаны.

Дыша тяжело и неровно, Эш ждал. Он знал, что будет дальше.

Освободив его набухшее мужское орудие, Артемида сжала его в своих ладонях.

Не прекращая дразнить его шею языком, правой рукой скользнула к самому кончику его естества и принялась поглаживать, пока он не затвердел до боли. Ашерон застонал, когда ее левая рука скользнула вниз и начала ласкать источники его мужской силы, а правая между тем не переставала играть с членом.

– Ты такой большой, Ашерон! Такой мощный! – хрипло шептала она, увлажняя член его же собственной влагой и лаская еще быстрее. Еще сильнее. – Как я люблю держать тебя в руках! – Она глубоко вдохнула. – Как мне нравится твой запах! – Она зарылась лицом ему в плечо. – Звук твоего голоса, когда ты произносишь мое имя! – Пробежала языком от плеча до шеи. – Краска гнева и возбуждения на твоих щеках!

Она прикусила мочку его уха.

– Твое лицо, когда ты изливаешь в меня свое семя!

И, плотно прижавшись грудью к его спине, прошептала в самое ухо:

– Но больше всего ты мне нравишься на вкус!

Эш напрягся, ощутив, как в его шею впиваются острые клыки. Миг – и боль сменилась острым чувственным наслаждением.

Она ласкала его все быстрее и быстрее, а он покачивался в такт ее движениям. Кровь его сливалась с кровью Артемиды: он чувствовал ее, чувствовал, как струится сквозь него ее сила, – и это наслаждение соединяло их надежнее и крепче, чем секс.

Голова у него шла кругом: он уже ничего не видел и не чувствовал, кроме Артемиды. Ее требовательных рук, ее жаркого дыхания, ее сердца, бьющегося в такт с его собственным.

Ее наслаждение передавалось ему. На какой-то миг они слились в единое существо, связанные друг с другом нитями, недоступными воображению смертных.

Он ощущал ее желание. Ее жажду овладеть им целиком – его телом, умом, сердцем. Он тонул в этой жажде, он блуждал в диком лесу ее страсти – и боялся, что уже не сможет вернуться домой.

В мозгу слышался ее вкрадчивый шепот: «Кончи для меня, Ашерон. Отдай мне свою силу. Свою мощь. Отдай мне всего себя» .Как всегда, он отчаянно боролся за свобо ду—и,как всегда, потерпел поражение.

Выбора у него не было – и оставалось лишь дать ей то, чего она так хотела.

Эш запрокинул голову и зарычал; тело его сотряслось в мощном экстатическом оргазме. А она все наслаждалась его кровью, жадно впитывала в себя его силы и само его существо.

Он принадлежал ей. Что бы он ни думал, что бы ни чувствовал, чего бы ни хотел, – он всегда будет принадлежать ей.

Дрожа и задыхаясь, Ашерон откинулся назад – и долго смотрел, как по его груди стекает тоненькая струйка крови...

Эпилог

Три месяца спустя

В гостиную вошла Саншайн с коробкой красок под мышкой – и остановилась на пороге, заметив Тейлона. Муж, как видно, не подозревал, что она здесь. Из заднего кармана его брюк торчал молоток: держа обеими руками один из пейзажей Саншайн, он прикладывал его к стене – выбирал для него место.

После Карнавала Тейлон объявил, что новую жизнь надо вести в новом доме.

Вместе они продумали все детали. Огромный кабинет для Тейлона, где разместятся все его компьютеры. Гараж для его двухколесных и четырехколесных игрушек. Открытая, просторная студия, где будет работать Саншайн. И даже игровая комната, на полках которой разместилась вся уникальная коллекция Тейлона – диспенсеров для пастилок. На почетном месте посередине центральной полки расположился пес Снупи.

Но любимой комнатой Саншайн в этом доме была небольшая комнатка рядом со спальней. Та, что когда-нибудь – быть может, очень скоро – станет детской.

– Вот так – ровно? – спросил Тейлон, удивив Саншайн: оказывается, он все-таки заметил, что она рядом.

– По-моему, просто отлично!

Обернувшись, он заметил, что она не сводит с него глаз. Точнее, не сводит глаз с одной части его тела, обтянутой черными кожаными штанами.

– Я вообще-то о картине.

– А я – о твоей попе. Но картина тоже неплоха.

Расхохотавшись, он взял у нее из рук коробку с красками, взъерошил ей волосы и поцеловал. Саншайн в ответ крепко обняла его сантиметров на сорок выше коленок.

– Лучше не надо, – голосом, ставшим мгновенно охрипшим, предупредил ее Тейлон. – А то мы сегодня больше ничего не распакуем.

– А кто нас торопит? – игриво улыбнулась она. – Что не успеем сегодня – распакуем завтра.

– Ну, раз так... – Он отложил коробку и, подхватив смеющуюся Саншайн на руки, понес ее к бассейну, расположенному в доме.

– Куда ты меня несешь? – сквозь смех спрашивала Саншайн.

– В ту единственную комнату, где мы еще не делали это!

– Ты ненасытный!

– Да, я ненасытен и свиреп!

В столовой они остановились. Здесь Саншайн попросила опустить ее на пол и взяла со стола какой-то маленький сверток.

Затем Тейлон перекинул ее через плечо и со смехом понес в заднюю часть дома.

Потом он осторожно опустил смеющуюся Саншайн на бортик возле бассейна.

– Что это? – спросил он, когда Саншайн протянула ему сверток.

– Подарок на новоселье.

Он открыл – и увидел диспенсер для пастилок в виде головы Эдди-Монстра ^[41] .

По лицу Тейлона расплылась широкая и радостная улыбка.

– Не могу поверить! Где ты нашла такой редкий экземпляр?

Вместо ответа Саншайн поцеловала его ладонь, на которой багровел причудливый шрам.

Этот шрам – от камня, в котором хранилась душа Тейлона, – предназначался ее руке. Но в ту же ночь Тейлон исцелил Саншайн, взяв на себя ее рану.

– Люблю тебя, Тейлон! – прошептала она. – Ты не представляешь, как я тебя люблю!

Он погладил ее по щеке. Светло-карие глаза его сияли нежностью.

– И я тебя люблю, Саншайн. Спасибо тебе за силу и смелость... и еще за то, что ты перестала есть соевый сыр!

Она рассмеялась и прильнула губами к его губам.

Оторвавшись от нее, Тейлон заметил коробку, принесенную ею сюда несколько минут назад. В ней лежали вещи со стола Тейлона и среди прочего – шкатулка с торком Ниньи.

– Думаю, мне стоит кое-что сделать. – Сняв ожерелье со своей шеи, он положил его рядом с ожерельем Ниньи.

Саншайн, нахмурившись, следила, как он со шкатулкой в руках идет к задней двери, выходящей на болото.

– Что ты делаешь?

– Хочу навсегда похоронить прошлое. Как бы я ни любил Нинью, тебя люблю сильнее – и не хочу, чтобы ты сомневалась во мне и спрашивала себя, в чьи глаза я смотрю, когда занимаюсь с тобой любовью.

И он размахнулся, чтобы бросить оба ожерелья в болото.

Но Саншайн удержала его руку. Она, как никто, знала, что для него значат эти ожерелья, – и не хотела, чтобы он расставался с ними ради нее.

Поцеловав его в губы, она взяла шкатулку у него из рук.

– Тейлон, я никогда не усомнюсь ни в тебе, ни в твоей любви!

Она достала его торк и снова надела ему на шею.

Он нежно улыбнулся – и надел на нее женское ожерелье.

Как всегда, внутри у нее сладко заныло от его ласковых прикосновений.

Глядя ему в глаза, она вспомнила их первую встречу. Тот вечер, когда его сшибла карнавальная платформа.

Строго говоря, за все, что натворил Дионис, Саншайн следовало бы его ненавидеть.

Но она была благодарна взбалмошному богу – ведь, если бы не он, эта история окончилась бы совсем по-другому.