Текст книги "Война. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Сергей Кротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Оля решительно поднимает полог палатки и проскальзывает под ним внутрь, в нос ударяет сильный запах карболки. На хирургическом столе, ярко освещённом электрическим светом, лежит тело, укрытое с головой серой простынёй. Девушка, не обращая внимания ни на стоящего у стола человека в белом халате и маске, ни на группу военных, переступающих с ноги на ногу чуть поодаль, стремительным неслышным шагом приближается к телу и без колебаний откидывает простыню, все находящиеся в операционной, кроме неё и врача, дёргаются и отводят глаза в сторону.

– Это не Чаганов. – облегчённо выдыхает она.

– Как не Чаганов? – загремел на всю палатку голос Мехлиса. – А кто же тогда? Старшина!

Все поворачиваются к невысокому широкоплечему моряку, стоящему у выхода, человек в белом халате с тревогой вглядывается в бледное лицо девушки.

– Как же так, – растерянно разводит руками Бойченко, – а обмундирование…. а удостоверение, что было при нём? Мы же тело это у японцев отбили, тех, что несли его, значит, в ножи по-тихому взяли, остальные ничего и не заметили…

– Не он это, у Чаганова вот здесь над ухом след остался от пули, от которой он товарища Кирова заслонял…

– Выходит, старшина, провели вас японцы?… – чёрные брови Мехлиса встретились у переносицы, подбородок Бойченко падает вниз, упираясь в грудь. – Я сразу почуял неладное, мандат есть, а партбилета нет.

– Вполне может статься, что и не японцы, – приходит на помощь моряку Оля. – а сам Чаганов… да-да, хотел их с толку сбить… представить дело так, что убит он.

– Зачем это ему? Непонятно… – подаёт голос высокий капитан 3-го ранга, продолжая смотреть в сторону.

– Наши разведчики сумели подключиться к вражеской телефонной линии, – девушка быстрым движением накрывает труп простынёй. – и подслушали разговор, в котором командир полуроты Танака докладывает в штаб, что неподалёку от упавшего самолёта японцы нашли шинель «русского генерала». Сумели буквы разобрать на подкладке, но прочесть фамилию правильно не смогли: Чанг-Кан у них вышло.

– Считаете, товарищ лейтенант госбезопасности, ждали самураи нас? – старшина вопросительно смотрит на Олю. – Мне тоже так показалось.

– Может быть, – согласно кивает она, – но главное в том, что Чаганов – жив и нам надо поторопиться. Судя по всему, за группой Мошляка идёт охота, раз уж у них появились убитые.

– Да я хоть сейчас, был бы приказ… – Бойченко переводит взгляд с Горшкова на Мехлиса и обратно.

– Мне надо идти… – в голосе девушки появились металлические нотки. – никто не знает Чаганова лучше меня.

– Я – категорически против, товарищ армейский комиссар 1-го ранга, – взрывается от возмущения Горшков, – в подобной операции могут принимать участие только подготовленные краснофлотцы, владеющие рукопашным боем, отличные стрелки и пловцы! Я не сомневаюсь в личной смелости товарища лейтенанта госбезопасности, но её же придётся всё время охранять, а это – отвлечение от основной задачи.

– Действительно, – Мехлис с сомнением смерил Олю взглядом, – направлять вас во вражеский тыл, товарищ Мальцева, будет опрометчиво…

– Моя боевая подготовка, товарищ Горшков, – поджимает губы девушка, – ни в чём не уступает вашим морякам, желаете проверить?

– Можно и проверить, – зло сжимает кулаки Бойченко, рукава тёмно-синей фланелевки взбухают под напором напрягшихся бицепсов, – драться с девушками я, конечно, не буду, но своё мастерство в плавании и стрельбе вам предъявить придётся.

– Принимается, – глаза Оли сузились, – но уж раз вы, старшина, меня вызываете, то я выбираю оружие. Из нагана, с тридцати пяти шагов, стоя, грудная мишень, семь патронов, по секунде на выстрел, идёт?

– Идёт, – голос старшина теряет кураж, – тут на заставе стрельбище есть в лощине.

– А за ним озерцо небольшое, – подхватывает девушка, – до того берега и обратно метров триста, даже не устанем…

Голова доктора в марлевой маске, следящего за словесной дуэлью, мотается из стороны в сторону, как у зрителя на теннисном корте.

– Разрешите, товарищ армейский комиссар 1-го ранга? – Оля смиренно опускает глаза.

– А давайте, прямо сейчас, надо торопиться.

* * *

– Огонь! – Мехлис, стоящий за спиной соперников, зачем-то машет рукой. Бойченко, повернувшись правым боком к цели, первым хватает свой револьвер с подставки, привычным движением поднимает правую руку вверх, сгибает её в локте и начинает опускать её к точке прицела. Оля стоит к цели лицом, левая руку повисла вдоль тела, правая – с наганом, по кратчайшей прямой летит к линии прицеливания и, достигнув её, без паузы жмёт на спусковой крючок.

К моменту, когда все семь пуль, выпущенных из револьвера девушки, уже ушли в сторону мишени, раздался первый выстрел старшины. Все болельщики, откуда-то прознавшие о соревновании, в основном военнослужащие армейского госпиталя из Ворошилова и командированные доктора из Москвы, вне зависимости от половой принадлежности, восхищённо загудели. Бойченко, сжав зубы, в своём темпе заканчивает упражнение.

– Оружие к осмотру! – командует Горшков и через пару секунд, – Смена, к мишеням бегом марш!

По этой команде люди в белых халатах и без них, обгоняя соперников, ломанулись к мишеням.

– Динамо – 64, ЦДКА-62! – Послышался вскоре чей-то насмешливый девичий голос. Красный, как рак, Бойченко растерянно переводит взгляд со своей мишени на мишень соперницы, на Олиных плечах повисают медсёстры, поедая её восторженными глазами.

– Отличная стрельба! Товарищ Мальцева, нет слов, никогда такого не видел, – подошедший Мехлис с удивлением разглядывает семь отверстий от пуль (шесть – через равные промежутки по кругу девяти очковой зоны и одно в самом центре мишени), – так что, старшина, будем проверять как товарищ лейтенант плавает или на слово поверим?

– Да не знаю… – неуверенно начинает моряк.

– Дрейфишь! – хором закричала женская половина болельщиков.

– Кто-я? – Бойченко одним движением за длинный ворот срывает фланелевку, под тельняшкой заиграли его мощные грудные мышцы и насмешливо смотрит на девушек. – Не дождётесь!

– Загородите меня! – по Олиной команде за секунду её окружает импровизированный редут из плотно сомкнутых тел медицинских работниц.

Из-за крепостной стены слышится клацанье замков чемоданчика, мелькают снятая зелёная гимнастёрка, поднятые вверх белые девичьи руки. Мужские шеи по-гусиному вытягиваются, вызывая недовольный ропот женской половины.

– Готово! – Сквозь распавшийся строй вперёд выступает босая Оля, облитая тонким тёмно-синим спортивным трико с буквой «Д» на груди. – Старшина, ты ботинки сними, неудобно плыть. В наступившей тишине, подсвеченная клонящимся к горизонту солнцем, девушка спускается с невысокого песчаного берега, подходит к деревянным мосткам, вступает на них и оборачивается к публике, ничуть не удивляясь изумлённым взглядам, в равной степени принадлежащим представителям обоих полов.

– Товарищ армейский комиссар 1-го ранга, командуйте старт. – хмурится она.

– Старт. – Послушно повторяет последнее слово Мехлис.

– Ну? – Оля поворачивается к Бойченко, застывшему на месте. Под её недовольным взглядом старшина срывается с места и, как танк, врезается в воду, скрываясь из виду в поднятой им туче брызг. Девушка незаметно толкается от помоста, на мгновение зависает в воздухе и почти без всплеска и шума скрывается в зеленоватой озёрной воде.

– Да где ж она? – Заволновались через полминуты медички, тревожно вглядываясь вдаль и закрываясь от солнца ладошкой.

На изумрудной глади, подкрашенной кое-где по берегам кувшинками и нависающими над ними розовыми цветами лотоса, видны лишь размашистые саженки старшины, успевшего проплыть уже четверть расстояния до противоположного берега.

– Вон она! – радостно кричит, начавший уже тревожиться, Горшков, его голос тонет в торжествующем рёве болельщиков, – что творит девка!..

Голова Оли неожиданно появляется на поверхности воды метрах в пяти впереди Бойченко и начинает энергично работать руками.

– … Настоящая пловчиха… скользит на водой… смотри как поворот сделала… под водой! – бормочет себе под нос капитан 3-го ранга, – давай, давай, девочка… жми!

На последней стометровке девушка заметно сдаёт и Бойченко финиширует первым, обогнав соперницу на два корпуса. Тяжело дыша, он с трудом выходит на берег, прячась за ним из воды спиной вперёд появляется Оля – спортивный костюм облепил её тело, как на конкурсе «мисс мокрая майка»… Ей на выручку бросаются счастливые медсёстры, срывая с себя на ходу белые халаты.

– Кх-кхм, – Мехлис смущённо отводит глаза, – приводите себя в порядок… через десять минут жду соперников в штабе, пойдёмте товарищ Горшков.

* * *

Из небольшой лощины в полусотне метров от нашей стоянки рощице вновь зазвучали громкие гортанные выкрики японских офицеров, собирающих солдат.

– Не отстанут они от нас, – бледный лейтенант привалился к скату небольшой воронки, вырытой взрывом 10-килограммовой авиабомбы во влажном грунте, – непременно живьём вас, товарищ Чаганов, хотят взять. Заметили, что в последнюю атаку японцы шли с лопатками в руках? Им стрелять запретили.

«Заметил… да и у нас уже патроны на исходе».

Пулемётные ленты расстреляли ещё в полдень, пришлось оставить «Максимы» в зарослях на берегу, выбросив затворы в воду, винтовочных патронов в россыпь – по десятку на каждую из двух оставшихся мосинок. За день наш отряд сократился до четырёх человек: двое Мошляк и Рычагов – ранены, но остаются в строю м мы со старшиной, основной ударной силой. Главные потери отряд понёс утром, когда японцы, забросав гранатами второй наш секрет внезапно ворвались в основной лагерь, взяв в плен наших раненых. Пятеро бойцов во главе с лейтенантом и Рычагов, пользуясь туманом, сумели прорваться через японский заслон к берегу озера. Там в камышах мы со старшиной с ними и встретились, отчаявшись найти кого-нибудь в живых из морского десанта.

Когда рассвело, японцы принялись обстреливать прибрежные заросли из пулемётов, забрасывать минами с вершины сопки. Командир, оценив создавшуюся обстановку, решил вести отряд на север, на соединение с нашими частями в районе сопки Безымянной, откуда доносилась громкая канонада. За четыре часа, преодолевая лесные завалы, глубокие лощины и обходя топкие заливчики, удалось пройти метров пятьсот, подняться на пригорок, где мы и были окружены с трёх сторон японской пехотой. Приняли бой, понесли потери и израсходовали почти все боеприпасы.

«Ну вот и всё… – ласково поглаживаю бакелитовые накладки рукояти нагана, – очередная жизнь подходит к концу… крайняя – была особенно яркой и цельной… много ещё чего полезного мог бы сделать Алексей Чаганов, если бы не… трагическая случайность?… Да-а, скорее всего так и есть. Была, конечно, возможность переплыть эту лужу в одиночку… бросив ребят… типа, мигом смотаюсь за помощью…. но как-то это сильно на бегство с поля боя смахивает… хотя, допускаю, что никто бы и слова не сказал… Не-ет, сам не смогу потом людям в глаза смотреть».

– Старшина, – хрипит Рычагов, поглаживая бок, – дай гранату, я в плен не хочу.

– А вы, товарищ майор, умеете с ней обращаться? – проводит он рукой по мокрому лбу, размазывая грязь.

– Нет, ты мне расскажи.

Старшина подсаживается рядом с лётчиком и вытаскивает из подсумка зелёную гранату с ребристой рубашкой.

– РГД-33, – заученным тоном, как на занятиях, начинает он, – осколочная наступательно – оборонительная граната…

«… Знания из будущего – вещь безусловно полезная, но не абсолютная. Чтобы превратить их в новое оружие, боевую технику, боеприпасы и снаряжение, необходим труд сотен тысяч учёных, инженеров и рабочих. Один в поле не воин. К тому же ещё не факт, что моё вмешательство в ход истории пойдёт на пользу стране: а ну как в решающий момент не разоблачённые в 37-ом предатели ударят в спину? Или средств у страны (которые по моему требованию направлены на радиопромышленность) не хватит на производство пушек, патронов или взрывчатки, на обучение войск. Легко представить себе картину, когда полуграмотный командир запрещает включать рацию, чтобы не навести на штаб бомбардировщики врага. Да даже и представлять не надо: именно так поступали они здесь в Приморье, пока, вступивший в командование, Апанасенко ни издал приказ о борьбе с „радиобоязнью“. А может случиться ещё более худшее: знания попадут к врагам, которые быстрее смогут пустить их в дело против нас… А что если смерть в грядущем бою – единственная для меня возможность сделать что-то действительно нужное и достойное»?

– Вот так поворачиваете чеку на рукоятке, товарищ майор, видите красненький значок появился на рукоятке? Всё, граната готова к бою: теперь, когда вы замахнётесь для броска, ударник, значит, накалывает капсюль запала и остаётся четыре секунды до взрыва…

«Две гранаты, две винтовки, два нагана… не рано ли я начал умирать? Ну хорошо, обложили они с фронта и тыла, отрезали от берега, но вверх-то по склону путь сто процентов свободен! Даром что, в конце его окопавшиеся на вершине самураи… Ничего, нам бы хоть ещё пару часов продержаться, а дальше уже начнёт смеркаться».

– Ты давай покороче, времени мало…

– Эй, хлопцы, – вдруг в тишине раздался низкий зычный голос, – к вам обращается атаман Семёнов, слыхали о таком?

Рука лейтенанта тянется к кобуре.

– Тихо, все, – грозно шепчу зашевелившимся было соратникам и уже во всю глотку, – ну слыхали и чо?

«Атаман Семёнов, – в голове возникает ориентировка, которую дала мне прочесть Оля перед отъездом в Ворошилов, – что там было в конце?… С 1932 года в Маньчжоу-Го, с 1934 – в Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии (БРЭМ), по сути японском центре подготовки разведывательно-диверсионных групп из числа белоэмигрантов для заброски на территорию СССР. Встречался с главой японской мисси в Харбине генералом Андо».

– А то, – срывается атаман на грозный тон, но тут же берёт себя в руки, продолжая вкрадчивым голосом, – что я от лица маньчжурского командования предлагаю вам сдаться. Хватит лить православную кровь. Гарантирую жизнь и свободу всем, кроме комиссаров…

– Значит так, – быстро перемещаюсь к Рычагову и призывно машу рукой Мошляку, – как старший по званию, временно принимаю командование на себя. Лейтенант и майор ползком вот по этой ложбинке скрытно поднимаются наверх с собой у вас только по пистолету, мы со старшиной остаёмся на месте. Я начинаю переговоры с Семёновым, чтобы дать вам время на подъём. Затем по моей команде мы бросаем по гранате и догоняем вас. Всё, выполнять.

Старшина вновь ставит гранату на предохранитель и протягивает её мне.

– А не врёшь? – перекладываю наган в карман и беру в руку гранату, – много чего про тебя рассказывали.

– Больше верь комиссарским байкам, атаман Семёнов простых подневольных солдат не трогает. Так есть среди вас комиссары, аль нет?

– А если правду баешь, атаман, то приведи кого-нить из наших, что в лагере захватил, пусть они подтвердят.

С минуту из лощины не было слышно ни звука.

– Послал за вашими… Слышь, солдат, ты зря время тянешь… не вырваться вам отсюда. Выдавай своих краснопузых и лети на свободу белым лебедем. Напрягаю зрение, чтобы разглядеть склон сопки в направлении, куда уползли Мошляк с Рычаговым, ни одна веточка не колышется.

– Старшина, давай потихоньку за нашими… – шепчу напарнику.

– А нету у нас здеся партийных… – я ложусь на землю делаю руки рупором, направляя голос в сторону озера, – вышли все, последний, лейтенант, в болоте утоп, я тут за старшего – красноармеец Аниськин.

– Брешешь, Аниськин, – голос Семёнова снова становится жёстким, – ещё двое должно остаться: лётчик-майор и комбриг, что на аэроплане летели.

«Не понял, они что труп не нашли»?

– Собака брешет… – добавляю драматизма в голос, – комбрига того нынче ночью убило, мы с ним в секрете были, так ему пуля всю черепушку разнесла, там его и оставил. А лётчик – ранетый, отстал от нас где-то уже поутру…

Старшина длинной винтовкой с примкнутым штыком цепляет ветки кустарника, оступается и сползает в соседнюю воронку. В это же мгновение снизу по зарослям орешника, где мы прятались, короткими очередями начинают бить два пулемёта, сверху на голову сыпятся срубленные свинцом ветки.

«К земле огнём прижать хотят… поближе подобраться под его прикрытием… выходит, это не я тут время тянул, а они ждали пока отставшие ручники подоспеют».

Краем глаза, как при замедленной съёмке, вижу, как крепкая фигура старшины поднимается над землёй, рука с зажатой в ней гранатой идёт назад и тут же – резко летит вперёд. Взгляд напарника следующую секунду ещё провожает её, пущенную по дуге в сторону пулемётов, но вдруг какая-то невидимая сила бьёт бойца в грудь и, как сломанный манекен, отбрасывает его назад и вниз. Взрыв гранаты происходит в то же мгновение, как голова старшины скрывается из виду. Пулемёты сразу замолкают, я, пользуясь возникшей паузой, ныряю в воронку старшины, чтобы застать последний толчок его сердца, заливающего алой кровью продырявленную гимнастёрку, и последнее движение глаз с расширенными зрачками в мою сторону.

– Банзай! – Раздаётся совсем рядом.

Торопясь, кручу рукоятку и ставлю гранату на боевой взвод, резко отвожу руку в сторону, рука чувствует легкий щелчок ударной пружины…

Поднимаюсь на ватных ногах, вижу совсем рядом нескольких, поднявшихся на колени самураев, меня ведёт вперёд…. граната выскальзывает из мокрой ладони, шлёпается на землю и катится под откос в сторону японцев. Кто-то раскалённым прутом протыкает меня насквозь, падаю навзничь на старшину и до взрыва успеваю увидеть быстро падающее на меня черное небо.

* * *

– По сторонам гляди… – недовольно шипит Оля, глядя на тяжело дышащего ей в спину моряка.

Они только что проплыли полкилометра, в основном под водой, и пробежали метров триста в гору и, обшарив всё неподалёку, оказываются на небольшой полянке. Нагнувшись, девушка достаёт из сброшенного с плеча мешка спортивное трико и в два-три приёма быстрыми сильными скручивающими движениями досуха выжимает одежду, остро пахнущую болотом. Бойченко застывает, ослеплённый новым ракурсом прекрасного женского тела.

– Кому сказала…

Старшина, очнувшись, лезет в свой мешок, достаёт полотняные штаны не выжимая воды суёт ногу в широкую брючину, вторая нога скользит по камню, и он шлёпается на задницу. Через минуту, облачившись в форму и подняв глаза, он с сожалением видит уже одетую девушку, застёгивающую под коленом ремешок от ножен.

– Держи… – Оля поднимает с земли прорезиненный контейнер, расслабляет застёжки и достаёт оттуда два револьвера с длинными цилиндрическими насадками на стволе.

– Сухие… – удивлённо протягивает Бойченко, принимая один из них и две коробки с необычными остроносыми пулями.

– Заряжай, быстро… – из контейнера появляется небольшой чёрный фонарик с непрозрачным фильтром.

– Где наши? – девушка напрягает зрение чтобы разглядеть ещё тусклые в сумерках огоньки на противоположном берегу озера.

Где-то там сейчас расположился пост приёма инфракрасного излучения, срочно переброшенный из Краскино для испытания системы ик-связи в боевых условиях, состоящий из теплопеленгатора и фонарика с фильтром. При этом скрытной связь получается только в одном направлении: от фонарика к пеленгатору – создать портативный ик-приёмник пока не удалось.

– Вон видишь два красных? – рядом встаёт Бойченко, – они где-то посередине.

– Давай сам семафорь, ты привычный, – Оля садится на камень и тянется к своим тяжёлым ботинкам, лежащим на земле, – передавай: «вышли на точку, происшествий нет, начинаем поиск».

– И не торопись, одна буква в секунду, – девушка выливает воду из ботинок, – там детектор медленный, дождись подтверждения приёма кодом.

Через минуту между красными огоньками замигал ещё один – зелёный.

– Попрыгали… – выпрямляется Оля, спрятав фонарик в брезентовый подсумок на ремне.

Вечернюю тишину разрывают пулемётные очереди, многократно повторённые горным эхом, затем два глухих взрыва и снова всё замолкает.

– Ходу! – срывается с места девушка.

* * *

– Слышь, Петрович, а чего это мы по темну тащим этого бугая? Он же мёртвый, до утра что ль не мог подождать? – из темноты доносится молодой звонкий голос.

– Значит не мог, – сквозь зубы отвечает тот.

– А что ты вообще вызвался? Вон пусть корейцы бы и мудохались с ним? Я что обязан? Я вообще-то ординарец атаманов, да и ты тоже… Ну что молчишь, язык что ли проглотил? Хоть бы другого выбрал, тот помельче вроде был.

– Дурак ты, Васька, – отвечает пожилой прокуренный голос. – ты видал какие у нашего сапоги? Новые хромовые, кожа тонкая, генеральские… я на них сразу глаз положил, а у второго – яловые, сношенные.

– А чего ждём-то тогда, – не обиделся на «дурака» молодой, – сымать надо, окоченеет бугай – голенище резать придётся.

– Фу-ух, и то дело, – выдыхает с присвистом «пожилой», – посвети-ка мне, Василий.

– Чем я тебе посвечу? У меня коробок пустой.

– Не жмись, Васька, слыхал я, когда ты давеча шкондылял, какой он у тебя пустой.

– Ничего от тебя не скроешь, Петрович. – лезет в карман молодой.

– А сапоги-то, Василий, как на меня пошиты! – удовлетворённо хмыкает пожилой казак, прикладывая подошву снятого сапога к себе.

На землю с металлическим звуком шлепается что-то тяжёлое.

– Глянь-ка ножик! – вскрикнул молодой.

– Не ножик, а стилет! Ручка какая интересная, с кастетом и ножны кожаные с рисунком.

– Мой ножик! – Василий тянется к стилету, спичка гаснет.

– Да забери, – пожилой споро стягивает свои сапоги и надевает трофейные, – пособи-ка…

Быстро наощупь, сорвав портянки, напарники кое-как обувают труп.

– Поспешать надо, как бы не хватились нас.

* * *

– Здесь был бой, – шепчет Оля на ухо старшине, неожиданно появившись у того за спиной, – все трупы уже забрали, но судя по свежим следам крови, их не менее десяти должно быть. – Кровь-то ты как заметила? Не видно ж ни зги.

– Тихо, – девушка легонько стучит напарника по спине, – есть тут кто-то, слышишь стон. Прекрати сопеть, ртом дыши… остаёшься на месте, я мигом.

Моряк весь превращается в слух, вытягивает шею, поворачивает голову из стороны в сторону, но как ни стараетя, не может выделить в обычных лесных звуках ни одного постороннего.

– Давай за мной, – через десять минут томительного ожидания сзади снова раздаётся командный голос лейтенанта госбезопасности, – ближе держись.

Оля включает фонарик, тусклый красный свет которого едва достигает земли. Поднявшись метров на двадцать в гору по едва различимой тропинке, они выходят на заросшую кустарником ровную площадку, где моряк чуть не натыкается на одну из двух лежащих на земле фигур.

– Осторожно, – хватает она старшину за плечо, – товарищ Мошляк, докладывайте… с момента, когда встретили Чаганова.

– Товарищи, а водички у вас не найдётся? – хрипит лейтенант, приподнявшись на левом локте.

– Бойченко, майора напои… – девушка достаёт из заплечного мешка литровую баклажку и передаёт ее раненому.

Мошляк застучал зубами по металлу, а Оля, пощупав ему лоб и посчитав пульс переходит к Рычагову.

– Вы рассказывайте, рассказывайте я слушаю…

Минут через десятьт она снова оказывается за спиной у сторожащего тропинку старшины.

– Майору совсем плохо становится, берешь обоих, спускаешься вниз и вызываешь лодку… – девушка на секунду задумывается, – на ней пусть пришлют трёх бойцов из твоей команды, думаю хватит… жду тебя через час на этом месте, я покамест буду искать Чаганова… всё, держи фонарь.

* * *

– Господин Семёнов, ваши подчинённые совершенно не знают дисциплины, – ни один мускул на лице капитана Накамуры, куратора БРЭМа из разведывательного отдела Генштаба Сухопутных Войск Императорской армии Японии, не выдал его крайнего раздражения, – вот взгляните, что один из них только что пытался продать носильщику-корейцу. Японец аккуратно выложил перед собой на маленький раскладной походный столик нож в изящных кожаных ножнах.

– Похоже на М1918, – спокойно отвечает атаман, – армейский стилет, я видел такие в Америке.

– Я не об этом, – русский язык Накамуры хорош, говорит почти без акцента, – взгляните на надпись на ножнах.

Семёнов подносит нож поближе к свету керосиновой лампы и близоруко щурится. Брезентовые стены армейской палатки легонько колышутся под легким ветерком.

– «На память товарищу Че от товарища Доницетти. 1936 год»… – атаман непонимающе поднимает голову на капитана.

– Доницетти – это псевдоним начальника Разведупра Берзина, под которым он находился в Испании, а Че – так называли там Чаганова. Вы осознаёте то, что ваши люди занимаются мародёрством и при этом скрывают важнейшие улики. Всё что касается Чаганова вызывает повышенный интерес в Токио и не только, сегодня ночью сюда прибывает порученец германского атташе.

– Господин Накамура, – залебезил Семёнов, подобострастно заглядывая в глаза японца, – дозвольте мне самому во всём разобраться… я клянусь, не подведу.

* * *

«Где я? – с трудом размыкаю слипшиеся веки и судорожно вдыхаю густой влажный воздух, – темно как у… нет, светлее…. как ночью в тёмном помещении… на трепещущемся потолке изредка возникают всполохи красного света… комната какая-то странная… пол и стены земляные… и смрад-то такой, невыносимый… ну зрение и обоняние в порядке – уже хорошо… что с руками и, самое главное, с ногами»?

Осторожно пробую пошевелить пальцами правой ноги: с каждой следующей попыткой и вдохом движения обретают новую силу, застучало сердце…

«Сколько времени я был без сознания? Чёрт знает, надеюсь не неделю как тогда в декабре 1934-го в Ленинграде».

Доктор Дембо, ассистент профессора Ланга, рассказывал при выписке, что при поступлении в больницу у меня не было пульса и дыхания, однако симптом «кошачьего глаза» отсутствовал. Медсестра Вера, держащая тогда мою холодную руку, вдруг ойкнула: «Доктор, мне кажется у больного сердце сократилось». Подставив зеркало к лицу, он выяснил, что и дыхание присутствует, только поверхностное и очень редкое: два-три вдоха в минуту.

– Понимаете, Алексей Сергеевич, – с жаром говорил доктор, – ваш организм по непонятной причине, вследствие развивающегося у вас болевого шока, перешёл на экономный режим работы: температура упала до 33-х градусов, понизилось давление, нервная система почти перестала реагировать на внешние раздражители, поэтому ослабла боль. Приехавший вскоре по вызову профессор Ланг, предложил воздержаться от реанимационных мероприятий на время, а пока просто наблюдать. На следующий день, ночь прошла без ухудшения состояния, врачи стали, используя искусственное дыхание, добавлять число сердечных сокращений и вдохов-выдохов так, что к концу недели все мои параметры пришли в норму. К этому же сроку вернулось и сознание.

– У-у-уй… – из моей груди вырывается сдавленный стон, попытка шевельнуть правой рукой заканчивается взрывом нестерпимой боли.

«История повторяется, – сдерживаю дыхание, – похоже, что механизм, зачем-то заложенный иновременцами (на мой взгляд коэффициент выживаемости у мошенников и так повышенный) в свою программу, снова спасает мне жизнь. Надолго ли»?

– Господин атаман, Григорий Михайлович, – неподалёку раздаётся хриплый истеричный возглас, – бес попутал, только вот эти сапоги взял, а Василий тот нож. Остальное всё отдали и евоный мандат, портупею и наган… ничего не утаил, Христом-богом клянусь.

– Сказывали, что нож из сапога выпал? – раздался знакомый грозный рык.

– Так точно, господин атаман, – вступает третий голос, более молодой, – а может из галифе, когда мы с господином вахмистром сапоги с покойника стаскивали.

– Вот что, казаки, – атаман Семёнов меняет тон на отеческий, – о трофеях своих забудьте пока, если всё обойдётся, то получите их обратно… Постой, Иван Петрович, а где ж твои сапоги?

– Эта, значица, на того мертвяка надел, господин атаман.

– А он был не против? – смеётся Семёнов,-…

– Никак нет, согласный.

– … ладно, хлопцы, мертвяка вон в ту палатку на осмотр и во весь опор на то место, где сапоги с него сымали, землю носом рыть, всё там обыскать…

* * *

– Дурак ты, Василий, – громко, не таясь, выговаривает напарнику пожилой казак, – сам обмишулился и меня за собой потянул…

Молодой напарник обиженно сопит, быстро перебирая ногами по залитой лунным светом тропинке.

– …Сколько хоть просил-то за стилет?

– Пятьдесят фыней… – неразборчиво бурчит Василий.

– Тьфу! – плюёт в сердцах старший и передразнивает младшего, – «фыней»… Юань надо было просить, такой Сан-Франциско двадцать пять центов стоит.

– Так мы, чай, не в Америке… – огрызается Василий.

– Стой, пришли кажись. Что Григорий Михайлович сказал? «Землю рыть»… Вот давай начинай, держи-ка… – вахмистр с наслаждением опирается о теплый валун, лезет в карман и достаёт оттуда маленький фонарик с ручкой, – жми шибче, ярче светить станет.

Под мерное жужжание фонаря и неразборчивое ворчание молодого напарника, начавшего обследование окрестностей, голова казака начинает клониться книзу.

– Нашёл! – кричит Василий, вахмистр дёргается назад и ударяется затылком о камень.

– Чего нашёл-то? – морщится он, потирая ушибленное место.

– Портянки нашёл… этого мертвяка, – Василий радостно спешит обратно к валуну, с тряпками в вытянутых вперёд руках.

– Да не тычь ты мне их в нос… ну-ка, разворачивай… – из портянок на землю им под ноги летит книжица.

– Читай у тебя глаза молодые.

– Всесоюзная Коммунистическая Партия Бэ, – бойко начинает читать молодой казак,-…

– Чего бэ?

– …написано тут скобках буква «б», большевиков значит. Секция Коммунистического Интернационала.

– Ты фамилию читай, горе луковое…

– Чаганов Алексей Сергеевич, – разворачивает красную книжицу Василий. – фотография… слушай, Петрович, это ж тот, мертвяк, что мы с тобой тащили… а не тот ли это комбриг, которого всё начальство ищет?

– Я сразу заметил, что сапоги у него генеральские…

– Сапоги?! – взревел молодой жужжание фонаря на мгновение прекратилось, – Иван Петрович, да за него мы бы по сто японских йен получили, а не пять юаней, это ты дурак!

В образовавшейся темноте глаза казаков, ослеплённые электрическим светом, не заметили чёрную фигуру, внезапно возникшую рядом с ними и каждый пропустил по одному свистящему удару по темени, нанесённому умелой рукой.

* * *

– Это точно Чаганов, – щека Эрвина Штольце, помощника германского военного атташе в Японии, обезображенная длинным вертикальным шрамом, непроизвольно задёргалась, взгляд потемнел, – я видел его в Испании также близко как вас сейчас, господин капитан.

Карьера Штольце после провалов его агентуры в республиканском Генеральном штабе, неудачей с поимкой Чаганова и не вполне удавшегося штурма штаб-квартиры Советов в Валенсии покатилась под гору. Сам Канарис, проморгавший разгром «Легиона Кондор», едва удержался в своём кресле и ничем не мог помочь своему подчиненному, когда гиммлеровские ставленники, назначенные к нему заместителями в Абвер, начали разрушение лучшей в мире разведки.