Текст книги "Война. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Сергей Кротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Будет у нас бальса, – уверенно говорю я, – всё что потребуется, всё найду. Геликоптерная тема снова стала модной и в Германии, и в Америке, где ею занялся Сикорский. Как видите, ею вновь заинтересовались и у нас. Думаю, что вы уже можете, не дожидаясь техзадания, начинать прикидки: проектируем двух-трёхместный аппарат, продольная схема с автоматом перекоса. Один несущий винт и один вертикальный путевой на задней балке.

Глава 12

Москва, завод «Темп», улица Большая Татарская, 35.

2 декабря 1938 года, 18:00.

В лаборатории противно «захрюкал» местный телефон.

«Чёрт, как я не люблю прерываться… особенно во время решительного эксперимента. Но придётся, „Грымза“ без толку не звонит».

– Алексей Сергеевич, – в голосе секретаря послышалась непривычная теплота, – Анечка звонила, попросила ваш ЗИС на час-другой ей нужно на «Мосфильм» по срочному делу…

«Не понял, сотрудники аппарата ЦК по служебной надобности могут легко вызвать дежурный автомобиль из спецгаража… А, ну да, там же „эмку“ пришлют… значит солидности добирает».

– … вы ведь всё равно до одиннадцати работаете в лаборатории.

«Надеюсь, это не войдёт у неё в привычку».

– Да, конечно, – делаю значительную паузу, – предупреждаю вас, товарищ Бланк, меня в ближайшие два часа ни для кого нет.

«Так, надо в последний раз пробежаться по основным элементам установки, от печки»… Мой замечательный источник для питания ксеноновой лампы-вспышки сгорел час назад: высоким напряжением пробило ограничительный резистор, в итоге – короткое замыкание. Поэтому аккуратную коробочку источника и сгоревшее сопротивление сейчас заменяет огромный стеклянный ртутный выпрямитель (у печки), ему любые замыкания нипочём.

Дальше на монтажном столе – лампа накачки и рубиновый цилиндр. Они расположены параллельно друг другу и заключены в стальную коробочку, в которой находится зеркальный отражатель из листовой меди. Его цилиндрическая форма образует в сечении эллипс. Лампа и рубин находятся в фокусах эллипса: здесь работает его свойство, что все лучи, исходящие из одного фокуса почти в любом направлении, после отражения пройдут через другой.

Последнее устройство – мишень, на которую направлено выходное отверстие коробочки (из него будет бить «луч Лазаря»), состоящая из фотодиодного датчика. Визуальное наблюдение меня не устраивает, хочу увидеть на экране осциллографа тонкую организацию луча, который будет излучать оптический квантовый генератор.

«„Луч Лазаря“… кхм, „как вы яхту назовёте“… к тому же люди могут подумать, что в честь товарища Кагановича… хватит с него того, что уже носит его имя… пора увековечить имя парня, чью жизнь я разрушил, одной „бутсы“ недостаточно… „лучи Чаганова“ или сокращённо – „Че-лучи“… звучит неплохо».

Решительно щёлкаю тумблером питания, появился высокий шипящий шумок от высоковольтного источника. На тыльной стороне стальной коробки, в длинных узких отверстиях для вентиляции устройства затрепетал зелёный огонёк ксеноновый лампы-накачки, на дульной – никакого луча нет, но на экране – блюдце осциллографа появились небольшие импульсы с заваленными фронтами.

«Как и ожидалось, длительность импульса – одна миллисекунда, частота – сто герц, – потихоньку начинаю крутить ручку автотрансформатора, – что ж добавим напряжения на лампу»… Засмотревшись на экран, пропускаю исторический момент, когда лёгкие клубы дыма от сгоревшего блока питания ещё витающие в воздехе разрезает кровавым шилом долгожданный, мощный «Че-луч». Он в мгновение ока выводит из строя бескорпусной германиевый диод, служащий мне фотодатчиком, импульс пропадает, я рывком поворачиваюсь к установке и, заметив лазерный луч, медленно опускаюсь на стоящий сзади стул.

«Почему я начал с рубинового лазера? Казалось бы с самого бесполезного в использовании»…

Всё началось с недавнего разговора на собрании Опытного завода, посвящённого большому проценту брака на полупроводниковом производстве, где я хвастливо пообещал: «Рубиновые пробки с меня». Получить сам кристалл рубина действительно не трудно, а вот просверлить в нём отверстие… На одно отверстие диаметром в десятки микрон уходит у одного ювелира высочайшей квалификации… шестьдесят часов рабочего времени!

Если быстро не решить эту проблему, а кассет с рубиновыми пробками нужны сотни, то выход годных на производстве диодов не поднять. Без них невозможно нарастить объём Диод-Ферритной логики, без неё вычислительной техники…

«Зря я наверное выбрал ДФ ячейки, – закрадывалась мне в голову предательская мысль, – надо было делать ставку на индуктивные параметроны… Хотя и сейчас не поздно, придется, конечно, заменить в ферритах материал, но линии по намотки катушек и формовке колец останутся теми же… Заманчиво, но нет, нельзя пасовать перед трудностями, ведь диоды нужны не только для ДФЛ. Пусть индуктивные параметроны и не требуют диодов, но на надёжность работы ЭВМ будет сильно влиять точность настройки параметрона. По самым скромным оценкам допуски на параметры ферритовых колец должны укладываться в два процента. К тому же для параметрона понадобятся точные резисторы связи и сверхстабильные конденсаторы… Японцы в конце пятидесятых смогли наладить штучное производство компьютеров из них, но сейчас в России конец тридцатых».

Единственным устройством, способным кардинально решить этот вопрос является лазер, а самый простой для реализации в полукустарной мастерской – оптический. Пусть он и не такой мощный как лазер на неодимовом стекле, но нам не вольфрам плавить и не сталь гравировать, а вот просверлить небольшое отверстие в рубине или точно отрезать фанеру, ему вполне по силам. В этом он ещё последнему фору даст, длина волны у рубинового лазера меньше, поэтому точнее профиль отверстия удастся сделать.

Завороженно гляжу на мерцающий в потоке поднимающегося от приборов горячего воздуха луч, на стене передо мной быстро возникает и тут же исчезает изящный силуэт Оли.

– Лёшик, у нас что будет эпилятор? – вздрагиваю и покрываюсь «гусиной кожей» от горячего дыхания подруги.

* * *

– Представляешь кого я встретила на «Мосфильме»? – Оля легко прыгает через две ступеньки чтобы поспеть за мой, – Алексея Толстого! Интересный дядечка, быстро узнал кто я такая…

«Как не спросить, что это за штучка рассекает на ЗИСе»?

– …рассыпался в комплиментах мне, не смотря на стоящую рядом то ли жену, то ли секретаршу, много моложе его, кстати, лет тридцати…

– И жена, и секретарша, – киваю я.

– … Я подумала, каков нахал…. но оказалось, что ему нужен ты, – подруга с скашивает любопытный взгляд на меня.

– Встречался с ними три года на даче у Тухачевского, – у спускающегося по лестнице навстречу нам какого-то мужчины от моих слов вытягивается лицо.

– М-м… Толстого пригласили на «Мосфильм» для заключения договора на экранизацию «Гиперболоида инженера Гарина», представляешь? А тут я захожу в лабораторию, а у тебя он самый на столе.

– Бывает, а что ему надо? – отрываю перед подругой дверь в свою приёмную, – здравствуйте, товарищи.

«Грымза» взмахом руки усаживает обратно подскочивших с мест при виде меня посетителей.

– Он написал продолжение «Гиперболоида», – в кабинете Оля по привычке спешит к окну открывать форточку, а я включаю генератор белого шума, – хочет посоветоваться с тобой по техническим вопросам. А ещё я там встретила Шпанова…

– Знакомая фамилия, – становлюсь рядом с Олей.

– … ну, помнишь в прошлом году ходили на фильм «Глубокий рейд», про лётчиков, по его сценарию снималось.

– А-а, это как три наших эскадрильи в ответ на нападение враждебного государства одним налётом разбомбили весь их тыл и мы победили… Как это твоему Шпанову удалось после ареста Тухачевского такой сценарий протолкнуть?

– Значит не один Тухачевский у нас «доктрину Дуэ» продвигал.

– Вспомнил, Шпанов – заместитель редактора журнала «Техника воздушного флота», прослышал, видно, об испытаниях нашего истребителя. Не иначе, будет проситься к Лавочкину в КБ на экскурсию.

– А вот и не угадал, – Оля кивает на две пухлые картонные папки, лежащих на моём столе, – писатели-фантасты рецензию хотят получить на свои произведения от наркома, отвечающего за «чародейство и волшебство». Я серьёзно. Не знаю уж как на Гиммлера повлияли предсказания, которыми Барченко поделился со Свеном Гединым, а тот в свою очередь с Вейстхором, но на наш «бомонд», особенно на писателей, его откровения производят неизгладимое впечатление.

– А как же социалистический реализм?

– Пользуются этим методом, чтобы кормить свои семьи…

«Грымза» с опаской приоткрывает дверь, но увидев нас стоящих у окна в приличных позах, быстро заходит внутрь.

– Вот, Алексей Сергеевич, объективки на посетителей.

* * *

– Да ладно, ни за что не поверю, что ты всё прочёл, – Оля привстаёт с плюшевого дивана с прибитым к его ножке железным инвентарным номером.

– Не хочешь, не верь, – равнодушно пожимаю я плечами, – просто сегодня у меня было полтора часа свободного времени.

– Обе книги за полтора часа? Это невозможно.

– Очень даже возможно. Хочешь я тебя научу?

– Хочу. У меня эти книги заняли два вечера, – глаза подруги загораются.

– Тогда пошли в кабинет. Нет, лёжа читать нельзя, – задёргиваю штору, усаживаю Олю на стул и, вдобавок к верхнему свету, включаю настольную лампу, – так, ты ни в коем случае не должна проговаривать про себя прочитываемые слова, это сильно замедляет чтение. Кроме того, надо расфокусировать взгляд, так чтобы ты в каждый момент видела не одно слово, а сразу всю строчку. Это трудно, можешь начать не со строчки, а с трёх слов, это в три раза увеличит скорость чтения. И ни в коем случае не возвращайся, чтобы вновь прочитать предыдущее слово. Чтобы этого не происходило, веди по строке пальцем…

– Как малограмотная?

– Именно так.

– Ладно, я потом поучусь, когда время будет. Ну что скажешь о «Первом ударе»?

– Ясно всё с тобой, – снимаю пиджак и подхожу к платяному шкафу, – ну продолжай как первоклассница шевелить губами при чтении, а времени у тебя никогда не будет…

– Нет-нет, не раздевайся, у нас скоро будет гость, – тоже подлетает к шкафу подруга, – так всё же, как тебе роман Шпанова?

– Роман? Без романтической линии. Это как? И, кстати, автор называет своё произведение повестью о будущей войне. Слушай, в ней с нашей стороны нет ни одного отрицательного персонажа. Да даже и с немецкой, там фашистские лётчики идут на таран наших стратегических бомберов. Мы штурмуем мирно бодрствующие германские аэродромы, где самолёты находятся в ангарах и это всё через несколько часов после начала боевых действий. Сюр, какой-то…

Оля начинает рыться в своих платьях, моя единственный парадно-гуляльная тройка оказвается прижатой к стенке.

– … Польша у него союзница Германии, а Франция принимает военную помощь от СССР. Галицийские крестьяне спасают сбитых советских пилотов, а немецкие рабочие поют на заводе «Интернационал», радуются, что наши разбомбили их завод и расположенное рядом хранилище отравляющих веществ, а в итоге поднимают восстание против Гитлера, мне продолжать?…

– … Угу, – Оля вытаскивает из плотного ряда висящих платьев очередное, обтягивающее чёрное и прикидывает на себя, критически глядя в гардеробное зеркало.

– … Хорошо, слушай, мне предыдущее больше нравится, – пытаюсь помочь в трудном выборе, подруга презрительно кривится, – Наша воздушно-десантная бригада успешно высаживается в тылу германских войск и вырезает весь штаб армейской группы, который защищает почему-то только кавалерийский полк. Наш истребитель таранит аэростат, который несёт бактериологическое оружие. И всё вышеперечисленное происходит в первые двенадцать часов войны. Я даже не говорю о технике: у Шпанова немецкие автожиры в количестве ста штук сбрасывают мелкие бомбы с высоты 8000 метров, на строй наших стратегов, идущих на тысячу метров ниже со скоростью 500 километров в час. Пусть даже его фантастическая паровая турбина по недоразумению и разогнала бомбер до таких скоростей, формально это законов физики не нарушает, но винт автожира на восьми тысячах не работает…

– Это, – счастливо улыбается подруга, – ну, нет так нет, значит будем исправлять. Мне не всё равно, что будет написано в книге из серии «Библиотека командира».

– … И ведь технически грамотный человек, учился в Петроградском политехе, – не могу остановиться я, – и всё пальцем в небо. Вот взять Алексея Николаевича Толстого, чистый гуманитарий, а какая проработка технических деталей. Какой дар предвидения. Манцев перед смертью оказывается работал над рентгеновским гиперболоидом с ядерной накачкой! Потрясающе, мне вообще нечего добавить или исправить… Удалась у него третья книга.

– А как тебе линия с Хлыновым? – перебивает Оля, – студент-химик, кто бы мог подумать, что он из органов… а как он мастерски обрабатывает Зою Монроз… Впрочем, это было не трудно, она безумно в него влюблена…

«Разве»?

– Пропустил? – смеётся подруга, видя моё недоумение, – эх ты, скорочей.

– Ты же сказала, чтобы я проконсультировал Толстого по техническим вопросам…

– Тебе образ студента, оказавшегося сотрудником госбезопасности и крупным учёным, ничего не напоминает? – ядовито улыбается Оля, – нет, а как они с Зоей ликвидируют Гарина, как уничтожают гиперболоид, похищают его чертежи, взрывают шахту на «золотом острове», оставляют с носом иностранных агентов?

– Немного странным показалось, что они с Зоей на родину через Париж полетели, где шёл матч за первенство мира по шахматам между Алехиным и Левенфишем…

– Он же нас с тобой в романе вывел!

«А ведь точно, в Париже, очень кстати революция нарисовалась…. и в Германии, и в Чехословакии… Роллинга взорвали, значит и в Америке она не за горами… Хорошо хоть не Гитлера, но всё равно жирный троллинг… и вишенка на тортике – Хлынову с Зоей в Кремле ордена Ленина вручает Киров… На фоне Мировой революции, картин мирной, роскошной жизни, царства труда, науки и грандиозного искусства».

– А вот в конце граф напортачил, – довольно хлопаю в ладоши, – Мировая революция не в тренде…

– Напортачил, исправим… – подруга картинно водружает на нос очки консервы с дымчатыми стёклами.

– Это у тебя откуда? Дай глянуть…

– В Женеве купила – неофановые стёкла, – гордо протягивает мне очки, – спортивные, противобликовые, с улучшенной цветопередачей…

– Любопытно, – поворачиваю голову к хрустально люстре, жёлтый свет от лампы накаливания становится белым, а остальные цвета в комнате более насыщенными и контрастными, – они что, вообще не пропускают жёлтую часть спектра? Для лётчиков самое то, солнце меньше слепить будет. Конфискую данной мне властью, футляр дай, пусть спектрометристы поколдуют над ними, надо определить состав покрытия. Стучат?

– Точно, – Оля срывается с места, во входную дверь снова негромко постучали.

– Проходите, – в гостиную входят невысокий мужчина лет сорока с бутылкой шампанского и подруга с букетом красных роз.

– Николай Николаевич Шпанов.

«Зима на дворе, где достал? Не иначе, как в Ботаническом саду по знакомству».

* * *

– Я, Николай Николаевич, совершенно с вами не согласен. Польша никогда не будет союзником Германии. И причиной тому будет не столько её «гонор», сколько то, что Франция и Англия этого не допустят, они и дальше будут разжигать германо-польский территориальный спор. Франции нужен сильный союзник в её противостоянии с Германией, способный вынудить последнюю к войне на два фронта.

– Но вооружение Польши ведётся на английские деньги, – возражает Шпанов, хлопая себя по карманам в поисках папирос, – и Англия очень заинтересована в войне между Германией и СССР!

– Согласен, заинтересована. Но также ни в коем случае не допустит союза Польши и Германии. Это её давняя стратегия: не допустить усиления одной страны в Европе, будь то Франция, Германия или СССР, способной бросить ей вызов на континенте, а тем более создания союза таких государств…

– Тогда будет война Германии и Польши, но Франции это зачем? – кривится писатель, не найдя табака.

– Англия убедит союзницу, в самом деле, какая разница, кто откроет против Германии второй фронт на Востоке, Польша или СССР?

– Помяните моё слово, – вступает в разговор, молчавшая до сих пор Оля, – будут полякам давать гарантии военной помощи в случае нападения Германии, а немцев убеждать, что вмешаются только если на Польшу нападёт СССР, англичане мастера на такие фокусы…

– В итоге, – поддакиваю я, – через две недели после начала войны немецкие войска выйдут к нашим границам.

– Две недели, сомневаюсь. Польская армия, всё-таки миллион человек. Ну допустим, за два месяца. А дальше что, на нас нападут?

– Нет, на Францию, – как о чём-то само собой разумеющемся замечает подруга.

– «Линию Мажино» штурмовать будут? – недоверчиво щурится Шпанов.

– Нет, обойдут её через Бельгию, Голландию и Люксембург…

– «План Шлиффена»? Разгром Франции за сорок два дня? Что за чудо-оружие поможет германцам в его реализации, – глаза писателя указывают на томик Алексея Толстого, лежащий на журнальном столике у дивана, – гиперболоид инженера Гарина?

– К гиперболоиду вернёмся позже, – начинаю злиться я, – а меч-кладенец у них скоро будет, он сейчас выковывается на заводах Круппа и оттачивается в генеральном штабе сухопутных войск вермахта. Это – немецкие танковые дивизии нового типа.

– А как же бомбардировочная авиация? – Шпанов растерянно переводит с меня на Олю и обратно.

– Ну и авиация, конечно, – сбавляю я напор, – но не такая как у вас в книге описана, – это будет авиация фронтовая, истребительная, бомбардировочная и штурмовая. В общем, авиация поля боя.

– Всё равно не понимаю, – потупился писатель, – откуда у вас такая уверенность, как и что произойдёт? Этого никто знать не может.

– Информации у товарища Чаганова побольше вашего, товарищ Шпанов, – раздался разочарованный голос подруги, – в самых разных областях…

– Сильная стратегическая авиация ни нам, ни немцам в ближайшие десять лет не по силам. Быть может лишь американцы, вложив астрономические средства, могли бы добиться успеха на этом пути. Короче, всё что вы описали в вашей повести если и произойдёт, то не в будущей войне…

– Вы же не хотите краснеть перед военными людьми через несколько лет, когда все ваши прогнозы окажутся неверными? – подхватывает Оля, – ведь ваша книга разойдётся по стране миллионным тиражом.

– По договору я должен сдать рукопись в ВоенГИз на следующей неделе, – Шпанов опускает голову.

– То есть время ещё есть, – мой голос сочится оптимизмом, – в крайнем случае попросите отсрочку до конца года.

– Но, товарищи, это же будет совершенно другая книга! – обхватывает голову руками писатель.

– Это будет гениальная книга! – добавляет пафоса подруга, – Война начнётся с неожиданного массированного удара по нашим аэродромам, танковые клинья взломают нашу оборону наших УРов, сомкнуться в глубоком тылу, окружив целые армии. Но наше командование умело маневрируя вверенными войсками, выведет их из окружения, на второй рубеж обороны, навяжет свою волю агрессорам, обеспечит мобилизацию и эвакуацию мирного населения. И все образы из вашей книги можно оставить, вот только неплохо бы лучше раскрыть образ Олеси Богульной, усилить романтическую линию. Я – без пяти минут врач, помогу вам добавить фактуры по медицинской части…

– Хорошая мысль, – не даю писателю вставить слова, – чтобы ускорить работу надо взять соавтора, какого-нибудь студента или выпускника Литературного института. Прочёл недавно в «Октябре»…

– Точно, – перебивает меня Оля, – Симонов! Думаю, он мне не откажет, любовная линия будет на нём…

– А я обеспечу вам, Николай Николаевич консультанта – танкиста, соглашайтесь! Ошарашенный Шпанов едва успевает крутить головой.

– Мне надо подумать, – наконец выдавливает он.

– … Хорошо, думайте, – легко соглашаюсь я, – только не долго. Ваша книга востребована уже сейчас, ведь война на пороге. Надо подготовить людей к тяжёлой, кровопролитной схватке, которая будет проходить и на нашей территории.

– Но это же идёт в разрез генеральной линией, – писатель залпом выпивает бокал шампанского, – а как быть с «… и на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом»?

– Странный вопрос, товарищ Шпанов, – чеканит слова подруга, – вы же боец идеологического фронта и должны понимать, что ваше произведение предназначено в первую голову для командиров Красной армии…

– Фильм же «Если завтра война» для широкой аудитории, в том числе и для детей, – мой голос звучит по-товарищески, – поэтому он несёт на себе печать пропаганды…

– Да, я… ик… понимаю, – смущается гость, пузырьки выпитого шампанского находят выход.

– … Думаю также, что паровую турбину придётся из книги убрать. Бывает так в истории техники, когда какое-то изобретение появляется на свет слишком поздно. На смену поршневому мотору придёт реактивный двигатель…

– Вы… ик… так считаете?

– Абсолютно уверен, но в будущей войне хватит работы для обоих… Так что думайте, а пока не хотите ли взглянуть на гиперболоид? Алексей Николаевич и не догадывается о его существовании.

Глаза Шпанова становятся круглыми, он согласно кивает.

«Как мы его перевербовали, – незаметно подмигиваю Оле, – за пять минут и без всяких фокусов»…

Москва, Кремль, приёмная Сталина.

8 декабря 1938 года, 18:00.

– Алексей, давненько я тебя не видал… в гражданском, – встрепенулся, дремавший в своём кресле Власик.

Краем глаза замечаю, что несколько посетителей в военной форме повернули в нашу сторону свои головы.

«Ну да, не видались уже больше месяца… раньше я тут бывал почаще… думал, что мой „карантин“ продлится дольше… по большому счёту покушение на Гитлера – крупный залёт… не смог обеспечить выполнение приказа Сталина… хотя, похоже, подписана полная амнистия». Сидящий на диване Ян Берзин приветливо кивает мне головой. Дверь в кабинет вождя распахивается и в прихожую выходит раскрасневшийся Рокоссовский. К нему бросаются военные с танками в чёрных петлицах.

«Ба-а, да это, Штеменко, Катуков, ещё один майор со знакомым лицом… Алымов, под перекрещенными молотком и штангенциркулем с нашей последней встречи добавилась шпала, военинженер второго ранга»!

– Ребята, вы здесь какими судьбами? – спешу к ним, раскрывая объятия.

– Быстро в кабинет, – шикает на нас Поскрёбышев, – товарищ Чаганов, вам особое приглашение?

Вождь в центре кабинета за руку приветствует военных, для которых референты вносят дополнительные стулья. Я вместе с незнакомыми штатскими занимаю место за столом для заседаний рядом с недавно назначенным начальником АБТУ Федоренко. Рядом ближе к столу Сталина расположились Будённый, Мехлис и Шапошников и Берзин, последним – запыхавшийся Голованов. С противоположной стороны столы – штатские.

– Давайте, товарищи, установим такой порядок, – Сталин возвращается к своему письменному столу, – пусть наши танкисты изложат своё впечатление относительно материальной части. Как наша материальная часть проявила себя в Испании и на Хасане. Например, товарищ Катуков успел побывать и там, и там…

«Катуков был на Хасане? Не знал».

– … Затем пусть расскажут о материальной части противника, с которым приходилось сталкиваться. Ну а затем мы им зададим вопросы. Товарищи конструкторы готовьтесь. Кто из танкистов хочет начать?

«Конструкторы».

– Разрешите мне, товарищ Сталин? – подаёт голос плотный майор с орденами Ленина и Красного Знамени на груди.

– Пожалуйста, товарищ Павлов, нет не вставайте.

«Павлов, точно. Мы с ним в Испании не встречались, он был сменщиком Катукова, который вернулся в Союз после меня».

– Замечательная у нас материальная часть, товарищи, – начал с воодушевлением Павлов, – признаюсь, я до Испании не любил Т-26 из-за его маленькой скорости, но уже по опыту боёв могу точно сказать, это не так уж и важно: все остальные технические данные Т-26 – выше всяких похвал. Пробивная сила 45 миллиметровой пушки отличная, пробивает любую броню. Наши осколочные снаряды колют её как орех…

Сидящие напротив заскучали.

«Их можно понять, пробивная способность осколочно-фугасного снаряда известна им по результатам испытаний на полигоне. Так, теперь пошли бытовые сценки из цикла рассказы путешественника… Мехлис неудачно спросил о троцкистах в республиканской армии, всё „Остапа понесло“».

– Теперь послушаем товарища Штеменко, – вскоре не выдерживает Сталин.

«Не видать Павлову генеральских звёзд, что наверно и к лучшему для него». Все взгляды устремились на крепкого майора в гимнастёрке с чёрным бархатным воротником с розовыми петлицами и белым кантом.

«Чудная форма у слушателей Академии Генерального штаба».

– Хотел бы дополнить товарища Павлова, – прокашлялся Штеменко, – к пушке действительно претензий нет, а к пулемётам есть, особенно Дегтярёва. В самый решительный момент отказывались работать и это происходило из-за дисков: их нужно очень аккуратно набивать, возможно тут виновата смазка…

– Диски надо было керосином промывать.

– Промывали, товарищ Сталин, но неуверенность осталась, иногда приходилось вместо пулемётов пушками действовать. Ещё один важный вопрос – управление в бою, радио у нас отказывалось работать. Пробовали производить управление флажками, но не смогли применить эту систему. Если высунешь жёлтый и белый флажок, то пехота начинает нас бить с тыла: думают, что танк сдаётся, а если высунешь красный флажок, то противник усиливает огонь по этому танку, значит это танк командира и его следует в первую очередь вывести из строя.

– Не получилось, значит, организовать взаимодействие с пехотой, – расстроенно крякает Будённый, – а с авиацией не пробовали?

– Пробовали, товарищ маршал, с товарищем Голованов несколько раз уговаривались, что после его налёта мы атаковали противника, только не получалось это.

– Это почему такое? – спросил Шапошников простуженным голосом.

– Обстановка на поле боя быстро меняется, а держать постоянную связь с авиацией нет никакой возможности.

Собравшиеся, как по команде, повернули головы в нашу с Головановым сторону.

– К сожалению, – вызываю огонь на себя, – до тех пор, пока в армию не начнёт поступать новая радиотехника ситуация не изменится. На старых рациях поддерживать радиосвязь в бою с несколькими абонентами практически невозможно. С новой радиостанцией командир, например, танковой роты простым щелчком тумблера сможет переключаться между радиосетями пехотного командира, авиа-наводчика и своего подразделения.

– Когда эти чудо-рации начнут к нам поступать? – оживляется Федоренко.

– С нового года начнут, – Будённый раздражённо дёрнул усом, видя неосведомлённость своего подчинённого, – ты мне, товарищ Чаганов, вот что скажи, как ты свои рации будешь в танке размещать? А то танкисты жалуются, что они места много занимают, боекомплект приходится сокращать.

Танкисты и конструкторы согласно закивали.

– Что-то сказать хотели, товарищ Катуков? – вождь угадывает желание танкиста задать вопрос.

– Я тоже по поводу рации, нежная она очень, тряски и сырости боится: двадцать минут работает, двадцать – остывает, летом и того меньше, а шум в наушниках такой, что ничего на ходу не слышно. И антенна сильно демаскирует, без флажком сразу видно какой танк командирский – у которого поручень вокруг башни.

– Новая рация для линейного танка будет легче и меньше чем 71-ТК-2, – обвожу взглядом собравшихся, – примерно в два раза, то есть весь комплект вместе с умформером весит около тридцати килограмм. Работать она будет на ультракоротких волнах, антенна – штыревого типа. Дальность связи – пять – десять километров. Что ещё, да у рации будет такой режим связи внутри экипажа танка, поэтому перекрикивать мотор и толкать соседа не надо будет. А вот на командирский танк будет устанавливаться дополнительный ящик для дальней связи. Пока планируем выпуск только приёмо-передатчиков, но имеется возможность перехода на выпуск приёмников для линейных танков. Насчёт сырости – все детали радиостанции будут иметь влагонепроницаемый корпус, а на старой – конденсаторы были открытого типа, поэтому быстро отсыревали и часто выходили из строя.

– Это хорошо, – улыбается Будённый, – только во я не услышал ничего про связь с артиллерией.

– На командирской танковой радиостанции будет переключатель на пять положений, на четыре разных частоты и одно для внутренней связи. Эти четыре волны можно распределить так: танки, самолёты, пехота и артиллерия. Понятное дело, что для линейной машины достаточно двух положений – внутренняя связь и командир подразделения.

Снова инициативу взял Мехлис, забросавший «испанцев» вопросами о бытовых условиях советских танкистов и моральном духе противника.

– Спасибо, товарищи танкисты, – Сталин провожает майоров до двери, пропускает в кабинет опоздавшего командарма первого ранга Кулика и продолжает, – продолжим, пожалуйста, товарищ Берзин.

Начальник Разведупра развязывает тесёмки картонной папки, лежащей перед ним, достаёт оттуда несколько листков бумаги, сшитых между собой.

– Товарищи, наша разведка добыла очень важные сведения, относительно новых видов, уже разрабатываемых и только запланированных, вооружений, – неспеша начинает он, – начнём с германской пятисантиметровой противотанковой пушки ПАК-38, способной пробивать лобовую броню перспективного французского танка толщиной сорок миллиметров с семисот метров…

Скучающие до того конструкторы оживились.

– … нет, товарищ Зальцман, ничего записывать не надо, вы сегодня же получите весь материал с фельдъегерем…

«Как же „наша разведка“… хотя и так можно сказать, это мы с Олей „обнаружили“ в тайнике на квартире английского резидента его аналитический отчёт, в который мы аккуратно перенесли ТТХ некоторых видов вооружений вермахта, в основном артиллерии и бронетехники, из иллюстрированных справочников двадцать первого века. ПАК-38, согласно этим сведениям, уже практически обрела свой окончательный вид, а на 75 миллиметровую ПАК-40 только выдано техническое задание, но мы включили и её, чтобы явственнее обозначить ход немецкой военной мысли. Наше с подругой мнение по поводу перспективного оружия вряд ли кого здесь заинтересует, так может быть к сведениям, добытым у врага с риском для жизни советской разведкой будет большее уважение»?

– Средний танк Т-3, – звучит монотонный голос Берзина.

«Посмотрим какие выводы сделают наши военные с учётом приготовлений врага… а что если никаких? Почему я так уверен, что в этой истории эти сведения не лежали на их столах? По виду флегматичного Шапошникова ничего не возможно сказать. А Будённый, насколько хорошо он ориентируется в танковой тематике? Не знаю, хотя, судя по тому, что по делу спросил о радиосвязи танкового командира с артиллерией, проблемы общевойскового боя он чувствует».

– Повлияют ли эти разведданные на наши планы по танку Т-100, А-20 и А-32? – Сталин в мягких кожаных сапожках неслышно ступает по паркету, – потребуют ли изменений ТТТ? Может так статься, что потребуется перенести намеченное на завтра заседание Совета Труда и Обороны? прошу высказываться по этому поводу.