Текст книги "Война. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Сергей Кротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Почему их две? – живо интересуется Киров.

– … Как вам известно, оборудование для телевизионных центров было нами закуплено в Америке в компании «Радиокорпорейшн». Договор был заключён в 1934 году, но его исполнение несколько затянулось, оборудование несколько устарело, в том числе и сердцевина этих видеокамер – иконоскоп, разработанный знаменитым инженером Зворыкиным. Именно этот прибор преобразует изображение в электрический сигнал, который передается на ультракоротковолновый передатчик, что мы видели в соседнем здании, и излучается в эфир при помощи Шуховской башни на расстояние до 30 километров. Так вот, почему телекамер две? Вторая камера – это полностью разработка нашего завода телевизоров «Темп», включая совершенно новый иконоскоп, который мы назвали видикон… Киров одобрительно подмигивает мне.

– … В видиконе устранён главный недостаток иконоскопа – низкая световая чувствительность. Товарищи телевизионщики хорошо знают, чтобы получить хорошую картинку на иконоскопе нужно иметь в студии множество осветительных ламп, создавая освещённость в десятки тысяч люкс, с видиконом – достаточно лишь десятков люкс, то есть в тысячу раз меньше. Также в десять раз улучшилась чёткость изображения. Без преувеличения можно сказать, что такого замечательной телевизионной картинки нет нигде в мире! Пройдёмте в аппаратную, вы сами сможете сравнить советскую и американскую картинки.

«Если бы только это… уже сейчас камера способна различать лучи ближнего инфракрасного диапазона: от трёхсот градусов и выше (на трёхсернистой сурьме), а если удастся подобрать для мишени, на которой в видиконе формируется потенциальный „рельеф“, подходящий пироэлектрик, то наши громоздкие тепловизоры на диске Нипкова можно сдавать в утиль. Их заменит маленькая трубка с электронной развёрткой. А если мишень покрыть фотодиодным слоем, то… но это другая история».

* * *

– Порадовал ты меня сегодня, Алексей, – садимся с Сергеем Мироновичем на «нашу» скамейку в Кремле с видом на Москва-реку, – утёр нос американцам, подковал блоху. А вот если поставить твою антенну на Дворец Советов, то как далеко можно будет телевидение смотреть?

– Километров на девяносто, – быстро прикидываю в в уме, -…

«Вот только куда ж её поставить, там же на крыше будет статуя Ленина… Спрятать в протянутой руке»?

Киров повернулся в сторону стройки, на которой после почти годичного перерыва, связанного с обнаружением бракованных металлоконструкций, снова царит оживление – идет разгрузка железных балок стального каркаса здания.

– … я вот что думаю, Сергей Миронович, люди ведь будут смотреть на дворец снизу вверх, тогда получается, особенно если смотреть вблизи, что пропорции статуи Ленина будут нарушены: большая нижняя часть тела и маленькая верхняя. Тут, мне кажется, надо всё посчитать. По-моему, статую надо перенести вниз к подножию дворца и сильно уменьшить её размер, не девяносто метров, а скажем до двадцати, тогда она будет выглядеть пропорционально хоть с земли, хоть с неба. Кроме того, в этом случае значительно уменьшится нагрузка на стены и здание можно сделать выше. На крыше можно установить шпиль, на который легко поместить антенны любого размера: телевизионную, для радиообнаружения, связи.

Киров нахмурился и надолго замолчал.

«Хорошо если удалось заронить зерно сомнения в душу „хозяина Москвы“, тогда начнётся корректировка проекта, на которую нужно не малое время… не время сейчас перед войной тратить огромные средства на Дворец Советов».

– Сергей Миронович, – решаю сменить тему, – вчера я встречался с гроссмейстером Ботвинником и он попросил меня передать правительству свою просьбу по организации матча на звание чемпиона мира по шахматам между ним и Алехиным. Что вы думаете по этому поводу?

– С Алехиным? – морщится Киров, – скользкий он тип, семь пятниц на неделе, по пьяной лавочке может любое сболтнуть. Не хотелось бы предоставлять ему нашу трибуну…

«Значит вопрос уже обсуждался наверху».

– Матч можно провести за границей, например, в Нью-Йорке. Уверен, что Ботвинник сможет кроме нашей поддержки получить поддержку многочисленной еврейской общины. Что касается финансовой стороны, то думаю, что обеспечить призовой фонд десять-двенадцать тысяч долларов будет легко: в начале следующего года стартуют продажи тубазида по всему миру, миссис Пост с «Дженерал Фуд» также захочет, чтобы её напитки в алюминиевых банках стояли на шахматном столике под плакатом, рекламирующим наше лекарство…

– Интересное предложение, – оживляется Киров, всем корпусом поворачиваясь ко мне, – но ты уверен, Алексей, что Ботвинник победит Алехина? Вопрос же не столько финансовый, но в первую голову – идеологический: за шахматной доской сойдутся старая и новая Россия и нам совсем не безразлично кто победит.

– Нет, никаких гарантий я, Сергей Миронович, дать не могу. Соперники достойны друг друга: Ботвинник один из самых молодых и талантливых претендентов, за Алехиным огромный опыт матчей на самом высшем уровне… Мне тоже не безразлично кто победит, но, с другой стороны, мы не обязаны подпевать эмигрантской прессе или комментировать её выпады. Мы можем в наших газетах ограничиваться чисто шахматной стороной дела: разыграли такой-то дебют, Ботвинник применил новинку, Алехин удачно защитился. Никакой политики и идеологии, а зарубежным обывателям, которые не читают по-русски, вообще будет казаться, что двое русских просто разыгрывают между собой шахматную корону.

– Да, с такого угла мы этот вопрос точно не рассматривали, – Киров заразительно хохочет, – попробую поговорить с Кобой. Крыленко, правда, будет возражать, для него «Алехин больше не существует».

– Кхм, у Крыленко в шахматно-шашечной секции «заговор» созрел. Уволить его хотят за прогулы, вот Ботвинник и предлагает мне занять место председателя. Вы не против?

– Быстро у тебя, Алексей, всё делается… Вчера только встретился с гроссмейстером, а сегодня уже план готов по завоеванию шахматной короны, – Киров делает небольшую паузу, – а ты знаешь, я, пожалуй, поддержу тебя… Быстро – не всегда плохо, чувствую, будет из тебя толк и тут.

«Пора, удобный случай».

– Сергей Миронович, а можно задать «нахальный» вопрос?

– Задавай, если не трус, – насмешливо щурится мой собеседник.

– Вот вы возитесь со мной, индивидуальные политзанятия проводите при вашей-то занятости, не просто же так?…

Киров согласно кивает головой.

– … Готовите смену себе?…

Нет ответа.

– … Отсюда вопрос: не кажется ли вам, что вот так передать власть человеку, которого вы выбрали у вас не получится. Допустим даже, что удастся вам перед уходом поставить меня на высокий пост, но мне почему-то кажется, что назавтра мои товарищи простым поднятием рук отправят меня послом в Монголию или директором электростанции… это в лучшем случае.

Крякнув, Сергей Миронович лезет в карман поношенного полувоенного бушлата за коробкой папирос, вытащил «беломорину», ловко одной рукой зажёг спичку и прикурил.

«Балуется всё-таки, хотя обещал бросить… Вряд ли это возможно в компании, где все курят».

– А как ты думал, Алексей, власть она – такая штука: тяжело получить, ещё труднее удержать, – Киров выдыхает дым в сторону, но ветерок всё равно бросает его мне в лицо, – нам, думаешь, было легко? Но уже то неплохо, что понимаешь какие опасности тебя подстерегают на этом пути. Что касается твоего вопроса, то я понимаю такую опасность, потому и подводить тебя к власти начал заблаговременно.

– Понимаю, Сергей Миронович, вы и товарищ Сталин продвигаете меня по лестнице исполнительной власти, но она имеет по новой Конституции подчинённое значение. С другой стороны, партийная власть, хоть она и не отражена в ней фактически остаётся главной, так?

– Пока так. – Киров поднимается с места, – Пойдём пройдемся, зябко что-то сидеть стало, – нельзя так разом скомандовать в государстве: «Направо, ать-два». Ты успел уже прочесть «Краткий курс истории ВКП(б)»?…

– Сразу же ещё в сентябре в «Правде».

– … А обратил внимание чем он заканчивается?…

– Да, необычно так, как в конце фильма: «Конец».

– …Вот! Но значит это не конец книги, а конец истории партии. Она уже выполнила свою историческую роль и должна занять своё место в истории. Точнее, в перспективе партия должна превратиться из инструмента завоевания и удержания власти в клуб мыслителей: экономистов, философов… Должна со временем, Конституция принимается на десятки лет вперёд, а пока ещё послужит для контроля за исполнительной властью и для пропаганды, и для подбора кадров…

«А тут война и послевоенное восстановление, а потом смерть Сталина… так и осталась партия у власти».

Мелкая ледяная крупа с лёгким шуршанием посыпалась с неба.

– Так что, Алексей, создавай себе авторитет в исполнительной власти, подбирай соратников… а мы уж подстрахуем тебя по партийной линии.

В гардеробе Сенатского дворца сталкиваемся с заведующим отдела руководящих партийных органов ЦК Маленковым, успевшим погасить огонь своего ревнивого взгляда сильным прищуром.

– Здравствуйте, товарищи, – его голова без шеи чуть качнулась вперёд в приветствии, – никак снег на дворе?

«Только не это…. на завтра запланирован первый полёт ЛаГа, как я его про себя называю, а в миру – И-289».

* * *

Повезло с погодой, с утра выглянуло солнце. В десять часов позвонил Лавочкину на Центральный аэродром и сказал, что буду задерживаться и пусть меня не ждут. А сам уже без четверти двенадцать был у входа в здание аэропорта, тихонько прошёл на смотровую площадку и встал позади группы «болельщиков» из числа работников аэродрома.

«Не хочу вносить своим присутствием дополнительную нервозность и в без того напряжённую предполётную обстановку».

Напрягаю зрение: нашего блестящего на солнце «красавца» облепили механики, в последний раз проверяя каждую мелочь, долговязый ведущий механик с трудом втискивается в кабину и запускает мотор, рыкающие звуки двигателя разносятся по аэродрому.

«Долго он… неужели нашёл что-то в моторе? Выключает его и подходит к невысокому лётчику в кожаной куртке и Лавочкину, стоящему рядом в длинном зимнем пальто с каракулевым воротником… Нет, всё в порядке, лётчик лезет в кабину, снова слышен шум мотора, машет рукой чтобы вынули из под колёс колодки. Самолёт плавно трогается с места и, плавно покачиваясь, катится ко взлётной полосе».

Начинаются обычные при испытании пробежки по земле, чтобы проверить послушность тормозов, колёс и рулей, всё больше смещаясь к дальнему концу аэродрома. Срываюсь с места и со всех ног несусь вниз по лестнице, чтобы до взлёта самолёта встать рядом с моими подчинёнными: подумают ещё, что начальник струхнул. Бегу по асфальтовой дорожке и вижу, как лопасти вращающегося пропеллера сливаются в сплошной серый диск, за машиной поднимается облачко пыли: лётчик даёт полный газ. Между крылатой машиной и землёй появляется узкий просвет, увеличивающийся с каждой секундой, самолёт всё ближе и ближе, наконец он с оглушительным рёвом проносится над нами, круто набирая высоту. Люди как по команде вдруг заговорили все разом, толкаясь и крутя головами в поисках красной винтокрылой машины.

«Во даёт! Это кто ж такой лихач?» – в голове проносятся обрывки мыслей. Самолёт, не доходя до Ленинградского шоссе делает боевой разворот и вновь проносится над нами уже в другую сторону. Лица Люшина и Лавочкина спокойны, ничего не выражают, остальных – восторженно возбуждены, меня тоже немного потряхивает.

«Чёрт его знает, может быть так и надо? В любом случае, на мой дилетантский взгляд, машина – зверь! Уверен, не поздоровится мессеру если сойдутся они на узкой дорожке»! «Красавец» тем временем как-то незаметно уже завершает второй круг над аэродромом, лётчик, будто устыдившись своей удали, аккуратно «блинчиком» доворачивает самолёт на полосу и начинает плавное снижение.

«Самый ответственный момент, у Чкалова тоже всё было хорошо до посадки».

С силой сжимаю кулаки в карманах и прищуриваю глаза… самолёт легко касается земли и после короткой пробежки останавливается в центре аэродрома.

– А-а-а! – нас охватывает дикий восторг, все мы, невзирая на чины и возраст, бросаемся навстречу начавшей двигаться в нашу сторону машины. Лётчик, быстро сориентировавшись, выключает двигатель.

– Качать Никашина! – руки конструкторов тянутся к лётчику, мне достаются его ноги в хромовых сапогах, – ура-а!

* * *

На крыльях лечу наверх по лестнице к себе в кабинет и наталкиваюсь на грустно спускающуюся вниз Олю.

– «Красавец», чёрт возьми, летает! – воровато оглянувшись, поднимаю в воздух упругое девичье тело.

– Поставь на место, – кривится она, – нас на четырнадцать ноль-ноль хозяин вызывает…

– Так может он поздравить хочет с первым полётом. – неуверенно предлагаю я версию.

– …на Ближнюю дачу.

«Мимо… значит хочет поговорить без свидетелей, а в Кремле у него всегда кто-нибудь в кабинете или Молотов, или Киров… обычно они там вместе».

– … думаю настучали ему насчёт выборов в ВАСХНИЛ… скорее всего Берия.

– Пошли подышим воздухом, – тяжело вздыхаю я, разворачиваясь я на сто восемьдесят градусов.

«А что, этого и следовало ожидать, не в безвоздушном пространстве живём, следят за нами».

* * *

– Понимаешь, Хозяину импонирует, что Лысенко из молодого поколения, – от лёгкого холодного ветерка щёчки Оли раскраснелись, – надоели ему старые академики, которые десятилетиями без толку топчутся на одном месте, денег угрохали уйму, а толку – чуть…

– Слушай, а кто из аппарата ЦК был на сессии? – бесцеремонно перебиваю я её.

– Суханов, завсектором какого-то отдела…

– Дмитрий Николаевич?

– Да.

– Это же помощник Маленкова! – хватаю подругу за локоть, – он не возмущался?

– Нет… – растерянно протягивает Оля, – тихо сидел, на меня часто смотрел и бегал в Вавиловский кабинет звонить.

– Теперь хотя бы понятно откуда ветер дует…

Долго бредём по асфальтовой дорожке опустив головы.

– Что говорить-то будем? – решается нарушить молчание подруга.

– Придётся кому-то из нас двоих, догадайся кому? – шутливо прихватываю подругу за талию, – обещать вождю в лысенковском стиле создать новый сорт пшеницы не за два, а за один год. Ты же моложе, тебе доверия больше.

– Легко, – веселится она, – беру перспективного реципиента из однодольных растений, его каллусную ткань, а ещё лучше незрелый зародыш… в однодольные, кстати, все пшеницы входят… из донора, Вавилов подскажет какого, хлоридом кальция осаждаю его ДНК, сразу на мелкие золотые частицы. Закладываю эту «дробь» в ДНК-пушку и стреляю в реципиента…

– Что правда? – пытаюсь по лицу подруги понять шутит она или нет.

– … частицы золота разгоняются до шестисот метров в секунду, пробивают мембраны растительной клетки и ДНК донора встраиваются в хромосому реципиента, не все, конечно, а те которые останутся в живых после удара…

– Да ладно…

– Не совсем так, – смеётся Оля, глядя на меня, – в качестве донора выступают не хромосомы, они слишком большие и хрупкие, а плазмиды, небольшие кольцевые или линейные ДНК, а так всё близко к правде жизни. Ну и мелочь ещё: надо научиться выделять и подсаживать нужный ген в эту плазмиду, но потом будет десять тысяч лет счастья. Однозначно!

«Шутим, значит, ну-ну»…

– Дорога в тысячу ли начинается с первого шага… – менторским тоном начинаю я, закатывая глаза к небу, – ничего, создадим для начала под тебя лабораторию в Курчатовском институте, чтоб никто не догадался…

– Эй-эй, ты чего? Какую ещё лабораторию? – трясёт меня за руку подруга, – там ещё полимеразы, лигазы, нуклеазы, рестриктазы нужны…

– Генной инженерии лабораторию, – мстительно улыбаюсь я, – а ферменты с полимерами подтянем, ПЦР-машину наладим: а что, элементы Пельтье есть, операционные усилители тоже, контроллер на феррит-диодной логике сообразим, будет не хуже, чем… Вот тебе и счастье.

«Лет через, эдак, двадцать, а что Сталину сейчас говорить? Купить лучшие сорта в Америке? Только это ведь не завод по производству электронных ламп, лампе всё равно где работать в России или Америке, а пшеница на новом месте может вообще не родить, их районировать надо. Да и не факт, что продадут их нам… хотя если глава „Дженерал Фудс“ каблучком притопнет, то продадут, но нужно что-то дать взамен… упаковочный полиэтилен… Вот о чём надо говорить с Хозяином! А Лысенко? Лысенко и Презент с их классовым подходом к селекции, особенно если бы они пришли к власти в ВАСХНИЛ, могли помешать потенциальной сделке… Звучит логично: ничего личного, только бизнес… Остаётся самоуправство»…

* * *

– Ну вот, а ты боялся, – беззаботно хохочет Оля, – Сталин о Лысенко даже и не вспомнил!

Ноги сами понесли нас на круговую дорожку вдоль забора, после того как «броневик» вождя по пути из Ближней дачи в Кремль высадил нас у проходной СКБ.

– Или ему никто об этом не докладывал… пока, – вдыхаем полной грудью свежий морозный воздух после многочасового сидения в прокуренной комнате.

– А ты не допускаешь мысли, что и Маленков, и Берия уже побаиваются с тобой связываться. Видят же как к тебе Хозяин благоволит.

– И ты туда же, как прилепилось это: «хозяин», «хозяин»… А мы что холопы?

– Для холопа антипод – барин, а для хозяина – гость, временщик… – поджимает губы Оля.

– Кхм, а ведь и правда, солженицынское НЛП до сих пор вылазит… Ладно, а насчёт «побаиваются», не допускаю, борьба за власть у них в крови, иначе пошли бы в инженеры или архитекторы… Травоядные в Кремле не выживают.

– Тут ты, пожалуй, прав… значит будут ждать другой возможности.

Глава 9

Штутгарт, Германия.

Пивная неподалёку от Замковой площади.

15 октября 1938 года, 18:30.

– Разрешите присесть за ваш столик? – молодой, плотно сбитый и модно одетый мужчина в чёрном костюме останавливается рядом.

Сидящий в одиночестве у окна рабочий лет тридцати пяти, сжимающий в мозолистой рукой большую пивную кружку, в потёртом, но тщательно отглаженном костюме, поднимает голову.

– Да, пожалуйста садитесь, – его неподвижное лицо, мгновенно оживает при виде улыбающегося голубоглазого блондина.

Ажурный венский стул легонько скрипнул под тяжестью молодого мускулистого тела.

– То же самое, – щёлкает он длинными пальцами, кивая на немудрёный ужин соседа (сосиски с кислой капустой), дородная полногрудая официантка, несущая в двух руках шесть кружек пива, весело кивает в ответ.

– Давайте знакомиться, – протягивает руку парень, – Николас Шмидт, художник. Я из Голландии, в вашем городе проездом, хочу побродить по окрестностям поискать подходящую натуру.

– Иоганн Эльзер, столяр, – в тон собеседнику отвечает рабочий, – работаю здесь в пригороде в мастерской.

– Столяр! – Шмидт принимает тарелку из рук официантки и бросает взгляд на пустую кружку соседа, – ещё пиво моему другу Иоганну за мой счёт. Так мне вас сам бог послал, я в гостинице обнаружил, что одна ножка моего мольберта сломалась. Не почините? Я хорошо заплачу.

– Кто ж отказывается от денег? – пивная кружка Эльзера стучит по столешнице, – прозит!

* * *

– Э-э, да тут всё просто, – разочарованно протягивает столяр, закручивая гайку на мольберте, – винт раскрутился…

– Иоганн, – голубые глаза Шмидта становятся ледяными, – мне тебя рекомендовал один человек, который раньше сражался вместе с тобой в организации «Рот Фронт»… рекомендовал как надёжного бойца, идейного антифашиста. Сам я служу в Секретной Службе Британии. После подписания позорного Мюнхенского сговора, стало понятно, что моё правительство ничего не собирается делать для того, чтобы остановить Гитлера….

– Это точно самое, что чувствую я! – вырывается у Иоганна.

– Честные люди есть и в нашей Службе, – Шмидт подходит ближе и напряжённо глядит в глаза столяра, – их правда немного, но они разделяют мои взгляды. Мы решили уничтожить Гитлера, он толкает Европу к краю пропасти, к миллионам жертв. Можем ли мы рассчитывать на твою помощь?

– Не сомневайся во мне, Николас, – слеза покатилась по гладко выбритой щеке Эльзера, – я сделаю всё что потребуется. Эта мысль, казнь Гитлера, давно уже не даёт мне спокойно спать… только не знаю, как подступиться к этому делу… я – простой столяр…

– Я почему-то был уверен в тебе, – художник с облегчением вздыхает и чувством пожимает руку товарищу, – не беспокойся, Иоганн, всё необходимое ты получишь…

– … как это ужасно видеть, как твой сын, – всхлипывает столяр, не слушая собеседника, – вступив в «гитлерюгенд» становится чужим тебе…. не человеком, а послушным инструментом в руках нацистов…

– Сын живёт с тобой?

– … нет со своей матерью, мы в разводе…

– Так тебя ничего не держит здесь?

– Я совершенно свободен, – Эльзер смахивает слезу мозолистой рукой, – сегодня в мастерской получил оплату за две недели, если в понедельник не приду на работу, то никто не расстроится…

– Отлично, тогда завтра утром выезжаем в Мюнхен…

– … А-а-а, понимаю… пивной зал «Бюргербройкеллер», – на губах столяра заиграла пьяная улыбка, – место начала «пивного путча», где Гитлер ежегодно выступает перед старыми нацистами… 8 ноября!

Амстердам, Голландия. «Амстель – Отель».

4 ноября 1938 года, 19:00.

– Слово предоставляется президенту радиокомпании «АВРО» господину Клерку, – от группы почётных гостей, стоящих у подножия мраморной лестницы, отделяется высокий худой господин во фраке, поднимается вверх на несколько ступенек, поворачивается и с импровизированной сцены обводит взглядом просторное прямоугольное лобби гостиницы, превращённое в зал.

– Что он говорит? – шепчет Оля на ухо Гаянэ.

– Не знаю, по-голландски я не понимаю… – морщится балерина, досадливо хлопнув по каменной балюстраде «галёрки», на которой собрались постояльцы отеля, не получившие мест в «партере», – ну и что я буду передавать в редакцию?

– Не волнуйся, предоставим в лучшем виде, – беззаботно взмахивает та крашеными в чёрный цвет волосами, но её глаза при внимательно сканируют лица гостей, расположившихся внизу на стульях, – записывай: «господин Клерк пожелал гроссмейстерам участникам турнира творческих успехов и удачи».

– Неплохо, не зря ешь хлеб переводчика нашей делегации… – , – фыркает Гаянэ повернувшись к подруге, но той уже и след простыл.

* * *

– Иди за мной. – шепчет не разжимая губ Оля вздрогнувшему Кузнецову, неожиданно появившись из-за колонны.

Девушка уверенно открыла какую-то неприметную дверь, они спустились по служебной лестнице и оказались в помещении, заставленном швабрами, оцинкованными вёдрами и мешками.

– Что случилось?

– Григулевич проследил за моим англичанином… похоже, он клюнул… сегодня первым поездом выехал в Арнем, городок в ста километрах от Амстердама, рядом с германской границей… встретился там в кафе с солидным мужчиной, лет сорока… по тому, как мой перед ним шапку гнул – его начальник… оба быстро собрались и выехали обратно на автомобиле «Бьюик»… Тут – не Америка, снять автомобиль невозможно. Григулевич позвонил мне, я вас не нашёл, решил ждать их здесь у отеля… Через два часа подъехали, сразу в бар, крепко так выпили, но по ним незаметно… у портье узнал, двадцать пять центов потребовал, гад, что старший тоже поселился здесь – номер 32.

– Младший точно установлен – это капитан Бэст, сотрудник СИС. Старший… опиши его…

– Рост примерно метр семьдесят пять, тёмные с сединой редкие волосы, высокий лоб, крупный мясистый нос, усы тонкие губы, тяжёлый подбородок…

– Да, это майор Стивенс, резидент СИС в Голландии, – перебивает его Оля, – что слышно из Мюнхена?

– «Столяр» вчера должен был выпилить деревянный декор на столбе и поставить его на петли в виде дверцы, закладка бомбы в тайник будет проходить сегодня ночью. Запасной день завтра, дальше он садится на поезд и едет в Дюссельдорф, где я его встречаю на вокзале восьмого утром…

– Хорошо, радиоприём в пивной проверил?

– Прямо за столиком у столба, лампочка загорелась… – хмурится Кузнецов, – Альта с передатчиком была от пивной «Бюргербройкеллер» в полукилометре, Эльзер о радиовзрывателе не знает, думает, что механизм часовой… да вы не беспокойтесь, зал был полон, внимания к себе я не привлекал.

– Повтори, что будешь говорить на встрече с Бэстом… – кивает Оля.

– Я представился Франком, племянником статс-секретаря Министерства юстиции Фрейслера, – Кузнецов в такт словам чуть покачивает головой, – сообщаю, что дядя участвует в допросах арестованных генералов – заговорщиков…

– Где содержатся арестованные? – прерывает его девушка.

– В Берлине, в тюрьме Моабит… – быстро отвечает тот.

– В каком корпусе?

– В первом…

– Лучше не ври, – расстраивается Оля, – если не знаешь, так и говори… хотя какой из тебя берлинец… знаешь где клиника Шарите?… в двух шагах от тюрьмы! Эх, расколют тебя англичане, как пить дать расколют… С настоящими немцами был знаком?

– Был, со многими, – морщится как от боли Кузнецов, – с инженером из Целле…

– Вот… саксонец ты, не думаю, что англы вообще знают где это… Дальше.

– Предложу хм…. англам купить за сто фунтов список арестованных…

– Они их имена в газетах могут прочесть, – шипит Оля.

– Так я и не строю из себя ценного кадра: мелкий коммерсант, одинокий, эмигрировал в Голландию, оказался на мели – хочу подзаработать…

– Это хорошо…

– … Рассчитываю, что… англы клюнут на дядю, да клюнули уже… значит будут просить сведения о ком-то из генералов…

– Или просто заполучить ценного агента в министерстве юстиции, – веселеет девушка, – а племянник будет служить связником. Так и продолжай изображать простого парня: недалёкого, с плохой памятью. Пускай дают тебе инструкции письменно… Кстати, в их компании может появится офицер Голландского генштаба Клоп, который давно завербован СИС, так он может натравить на тебя с целью проверки местную полицию и пограничную стражу.

– Документы у меня подлинные, фото переклеено на высшем уровне, сам Франк уже ничего не скажет… кроме того, что уже успел рассказать о своей работе на СД… на несколько дней легенда выдержит.

– Значит так, – решительно выдыхает Оля, – если встреча пройдёт как задумали, сразу звонишь связнику Франка и просишь о срочной встрече, вечером ко мне – будем шлифовать план операции. Сразу за мной не выходи, выжди минут десять.

* * *

– Чемпион мира… – бледный Алехин в отутюженном смокинге хмурым взглядом обводит собравшуюся публику, – имеет не только обязанности, но и права… Я, не отказываясь играть с победителем этого турнира, вместе с тем не считаю себя связанным обязательством играть матч в первую очередь только с ним… Оставляю за собой право выбора места и времени встречи…

Оля, сидящая рядом с Ботвинником, едва заметно хмыкает, тот боится пропустить хоть слово.

– … с кандидатом, обеспечившим лучшее финансирование.

Зал недовольно загудел и осветился многочисленными фотовспышками.

– Именно так, – чемпион мира повышает голос, пытаясь перекричать публику, – достаточно внимательно прочитать контракт, заключённый участниками турнира с компанией «АВРО»!

– А теперь – жеребьёвка! – кричит президент радиокомпании, поднимает руку и пытается сгладить возникший инцидент.

В тот же миг за лестницей что зашевелилось и под одобрительные возгласы собравшихся, по двум широким проходам между рядами стульев двинулась кавалькада ряженых «коней», «слонов», «королей» и «королев». Высокие белокурые широкоплечие девушки в национальных костюмах стран, представители которых играют на турнире, замерли с букетами цветов наперевес, каждая перед своим гроссмейстером.

– Это точно наша? – неуверенно шепчет Ботвинник на ухо Оле.

– По крайней мере кокошник узнаю, – пожимает плечами она, – а наш сарафан, похоже, достался девушке Капабланки.

– Что-то его не видно…

– Капабланка в Амстердаме, он не хочет встречаться с Алехиным… нигде кроме как за доской, – также шёпотом отвечает девушка.

– Что ещё слышно из около турнирных новостей?

– Эйве с Файном продолжают сотрудничество, которое началось с матча за первенство мира с Алёхиным. Последний месяц американец живёт в Голландии, каждый день встречаются, анализируют партии и играют блиц. Сало Флор после оккупации Судетской области окончательно отказался от мысли играть матч с Алёхиным – его кредитор окончательно разорён, денег на приз собрать не удаётся…

– Прашю вас, гаспадинн Ботвинник, – заговорила «русская» девушка, протягивая букет гроссмейстеру, – ваш черёд тянуть жребий.

Чёрные глаза Гаянэ, стоящей на галёрке, вспыхивают мстительным огнём, когда муж передаёт цветы «переводчице».

Северное море, район Амстердама. Пароход «Красный Дон».

6 ноября 1938 года, 12:00.

«Вот она моя бумажная могила… зарыли, закопали славного бойца кавалериста… ну пусть не славного и не совсем кавалериста, памятуя мой последний опыт передвижения: мешком на крупе лошади…. но ведь действительно закопали»…

Порывисто встаю, срываю с крючка матросский бушлат, старший смены поста радиоразведки парохода «Красный Дон» старшина Матус удивлённо поднимает брови, и стучу тяжёлыми ботинками по узкому трапу.

«Хрен вот так вручную наскоком возьмёшь шифр британской СИС… Что мне известно наверняка? Шифр Вижинера с „бегущим ключом“ равным по длине размеру сообщения… Если ключ статистически не случайный (книжный текст или тому подобное), то вполне себе поддаётся взлому при помощи частотного анализа… особенно если в общих чертах известна тема, о которой идёт речь в сообщении. А с последним – всё в порядке… речь там идёт о Франке Фрейслере, его деде-министре и немецких генералах, томящихся в гитлеровских застенках… А поскольку вероятность использования неслучайного ключа отлична от нуля, то прекращай истерить и продолжай работать… тем более, что делать тебе здесь, кроме как заниматься дешифровкой, на внешнем рейде Амстердамского порта абсолютно нечего… Да и погода благоприятствует. Представь, каково заниматься умственной работой в шторм»…

Напрягаю зрение, пытаясь безуспешно разглядеть в тумане очертания порта. Посол Дэвис с женой, или лучше сказать Мардж Пост с мужем уже находятся в Амстердаме, опоздав на нашу встречу на три дня, но без своей яхты, которая встала на неотложный ремонт в Лондоне. Сообщение об их приезде пришло лишь два часа назад и в Москве в данный момент решают, что делать со мной, но похоже ничего, кроме как разрешить мне сойти на берег, не просматривается: не приглашать же чету на сверхсекретное судно. Да и места для переговоров на нём нет, даже кают-компания, единственно подходящее по размеру помещение, превращена в комнату связи, на три четверти занятой стойками «Айфона».

«Что решит Сталин»?

Дело в том, что в добавок к проблеме, где проводить встречу с «мистером и миссис Пост», добавилась ешё одна: времени на неё почти не осталось. По плану «Красный Дон» вместе со мной до восьмого ноября, во избежание каких-либо случайностей, должен был быть уже в Ленинграде. Время и место проведения операции со взрывом в пивной «Бюргербройкеллер», задуманная Сталиным и Игнатьевым с целью, чтобы с одной стороны столкнуть правительства и спецслужбы Третьего Рейха и Великобритании, а с другой – дать толчок к началу процесса потепления отношений между СССР и Германией (НКВД должен был заранее предупредить Гитлера о готовящемся теракте), изменить было нельзя. Именно в этот день каждый год Гитлер выступал в мюнхенском «Бюргербройкеллере», где в 1923 году начался «Пивной путч», перед ветеранами национал-социалистической партии.