Текст книги "Война. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Сергей Кротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Понимаю, – Лавочкин на минуту умолкает, что-то обдумывая, – товарищ Чаганов, нам крайне необходим лётчик-испытатель. Стефановский ушёл с Чижевским, а Галлай, конечно, хороший пилот и инженер тоже отличный, но опыта ему не хватает… Полёт по плану уже через неделю, а… нам бы товарища Чкалова, ну хотя бы на первый вылет. Хотя, я слышал, Поликарпов тоже собрался скоро свой И-180 в небо поднимать, не даст он нам его.

«Можно подумать станет Чкалов у него разрешение спрашивать»…

– Свою задачу понял, Семён Алексеевич, – шутливо щёлкаю каблуками, – что ж давайте собирайте народ, на борьбу буду вдохновлять…

Москва, Центральный аэродром.

3 октября 1938 года, 10:00.

Сквозь серые облака впервые в это пасмурное утро показалось нежаркое осеннее солнце. К небольшой группе мужчин в военной форме и гражданских, стоящих у выхода на лётное поле, торопливым шагом приближается лётчик, на ходу расстёгивая шлем. За минуту до этого он выскочил из кабины И-15-го, подрулившего к зданию аэропорта, и остановившегося рядом с другим самолётом И-180, которому предстояло сегодня впервые подняться в воздух. Вокруг последнего, с работающим двигателем копошились несколько техников.

– Ну что там, Стёпа? – нетерпеливо выкрикнул большеголовый комбриг, лицо которого было известно всей стране.

– Облачность – тысяча сто метров, видимость – два километра, Валерий Павлович, – на ходу рапортует майор Супрун, лётчик, которому переходит самолёт на испытания после первого вылета на нём его знаменитого напарника.

– Сойдёт, – делает шаг ему навстречу Чкалов и хлопает его по плечу, – помоги мне…

– Вылет разрешаю, – растерянно бормочет высокий мужчина в сером пальто, переводя взгляд со спин лётчиков, энергично вышагивающих по протоптанной дорожке к самолёту, на хмурое осунувшееся лицо Поликарпова.

«Неужели никто не остановит? Что у них тут вообще происходит? М-88-й – ещё сырой, его доводить и доводить… а они устроили гонку… Угробят Чкалова… Они? А мы с Лавочкиным или Яковлев чем лучше? Это из-за нас Поликарпов решил не дожидаться Швецовского двухрядника, сделал ставку на „запорожец“. Хотя почему именно угробят? Тогда авария произошла из-за переохлаждения двигателя в двадцати пятиградусный мороз, сейчас тепло ещё: плюс пять-десять, без проблем сделает пару кругов и преспокойно приземлится. Выходит зря напросился сюда к Томашевичу на первый вылет? Николай Николаевич точно был недоволен, распорядился чтобы мы с Лавочкиным стояли за заграждением… Нет, предупредить всё-таки надо»!

Легко перепрыгиваю через «волнорез» (физические кондиции начинают приходить в норму), отделяющий пассажирскую зону от лётного поля, и, не обращая внимания на недовольные возгласы сзади, со всех ног бросаюсь вдогонку за лётчиками.

– Валерий Павлович! – кричу поверх голов техников, обступивших его, уже сидящего в кабине, – Не уходи за пределы аэродрома! Если остановится двигатель…

– Заткни фонтан, – тяжёлая, пахнущая машинным маслом рука легла мне на плечо, – репортёр, б***, марш с поля, а то б***…

«Вот так, как без формы, так уже „репортёр, б***“…»

– Алексей… Сергеевич, тут… вам нельзя… – голос Томашевича прерывается после бега. Чкалов за шумом мотора не обращает внимания на нас, его лицо сосредоточено, продолжает опробовать рули, двигает закрылками, ручкой газа…

– Дмитрий Людвигович, да я хотел предупредить его чтоб с аэродрома не уходил, опасно, двигатель не надёжный…

– Знает товарищ Чкалов всё, в полётном задание указано…

Лётчик даёт знак техникам и начинает рулёжку к старту, головы всех собравшихся обращаются к нему, замечаю, как Поликарпов не таясь крестит, начавшую без остановки стремительный разбег по направлению от нас, железную птицу.

«Услышал ли меня Чкалов»?

Самолёт легко отрывается от земли, не убирая шасси, уже на высоте около ста метров закладывает вираж влево, выравнивается метрах на пятистах и уходит на первый круг. Через несколько минут под восторженные крики немногочисленных «болельщиков», стоящих на открытой смотровой площадке аэропорта, он, слегка покачивая крыльями, проходит над нами…

– Высоту набирает… – шепчет искусанными губами заместитель Поликарпова.

На мгновение пропадая из виду и снова выныривая из низкой облачности, И-180 уходит на второй круг, который сильно вытягивается в сторону соседнего авиазавода.

«Что творит, он вообще в полётное задание заглядывал»?…

По крутой глиссаде чёрный самолётик, вынырнув из серых облаков, начинает быстро опускаться на короткую полосу, перпендикулярную к той, с которой взлетал. Напрягаю зрение и мысленно продолжаю посадочную до земли.

«На территорию завода шлёпнется»…

– Да-а-вай, ч-чутка «п-подтяни»! – начинает заикаться Томашевич. Не доходя до полосы около километра, на высоте двухсот метров самолёт тянет влево и он резко проседает к земле. Инстинктивно на мгновение зажмуриваю глаза, а когда вновь их открываю, то вижу яркую вспышку. Как по сигналу стартового пистолета, ещё до прихода звука, стартует санитарная машина, стоявшая со включённым двигателем у здания аэропорта.

– Гони! – заскакиваю на подножку, стоящей неподалёку пожарной машины и кричу в ухо замешкавшемуся водителю.

Тот жмёт на газ и, подскакивая на кочках, «пожарка» понеслась вперёд.

«Что там? – картинка прыгает перед глазами, – Проломленный деревянный заводской забор, чуть накренившийся электрический столб, скрученные провода на развороченной самолётом земле, оторвавшееся при падении хвостовое оперение… Сумел, перетянуть заводские постройки, пожара вроде нет. Чкалов где»?

Остановившаяся рядом с местом аварии «скорая» закрывает от меня фюзеляж.

– Да что ты меня как бабу лапаешь? – слышу знакомый грубый голос, когда спрыгнув с подножки, подбегаю ближе, – ты мне, Иваныч, лучше спиртику плесни, а то сердце заходится… Огибаю кузов «санитарки»: Чкалов весь в грязи, отгоняет от себя людей в белых халатах, опираясь спиной о капот двигателя и положив руку на зарывшуюся в землю лопасть винта.

– Чо, Чаганов, накаркал?… – щурит подбитый правый глаз лётчик.

«Ах накаркал, значит, – закипело у меня в груди, – слышал меня, но сделал по своему».

– … ладно, я не в обиде, сам кругом виноват, – не вдыхая, одним глотком опустошает поднесённую мензурку и счастливо улыбается.

* * *

– Ну так что, Семён Алексеевич, – обращаюсь к задумавшемуся Лавочкину, сидящему рядом со мной в ЗИСе, – не передумали Чкалова к нам приглашать?

– Валерию Павловичу не до испытаний сейчас, – как всегда дипломатично отвечает он, – подлечиться ему надо.

– А вот скажите, – продолжил я, поняв что других комментариев не будет, – почему Поликарпов за М-88-й мотор так держится? Ведь неясно сколько времени уйдёт на его доводку. Почему не хочет дождаться Швецовских двухрядных, как мы?

– Может быть потому, что М-88-й двигатель высотный, уже сейчас в железе и испытан. То есть на нём наш истребитель вполне может со 109-м за высоту побороться. Пусть не доведён пока, так М-82-й вообще ещё не включался даже на земле. Через месяц мы получим, по сути, макет двигателя, на котором летать ещё нельзя. А какой из моторов скорее доводиться будет никому не известно. Если б сегодня всё гладко у Николая Николаевича прошло, а к этому все предпосылки были: отлетал бы над аэропортом движок не переключая во взлётном режиме и спланировал точно на полосу, то всё – Поликарпов может докладывать наверх, что мол И-180-й на крыле, прошу ускорить доводку мотора… Вполне могли бы ту же бригаду Климова опять в Запорожье отправить в командировку.

– А мы почему тогда М-88 не выбрали?

– Потому, что два истребителя под один мотор армии не нужны. А у Поликарпова авторитет, И-180 – это развитие И-16-го: лётчиков особо переучивать не надо и промышленность его легко освоит…

«Такие дела, сколько разных причин влияет на выбор конструктора и технические, под час, – не являются основными».

Глава 6

Москва, завод «Темп», улица Большая Татарская, 35.

3 октября 1938 года, 16:00.

– Здравствуйте, товарищи! – моё приветствие прозвучало ровно в четыре часа, для чего специально выждал пару минут в коридоре перед дверью в «красный уголок», в котором собрался почти весь небольшой коллектив Опытного завода.

«Полупроводниковое производство требует особой точности… Сорок пар глаз с опаской глядят на меня. Правильно, есть чего опасаться: завод, хотя правильнее бы было его назвать маленький участок, четвёртый месяц подряд не выполняет план. И это после триумфального первого полугодия, когда задание было выполнено на сто сорок процентов, получив переходное Красное знамя Замоскворецкого райкома партии».

Секрет такого замечательного успеха вскрылся, впрочем, достаточно быстро: новый директор завода, с которым нам пришлось вскоре расстаться, просто выгреб из закромов технического консультанта Олега Лосева трёхлетние запасы опытных высокочастотных точечных и туннельных диодов и записал их в счёт выполнения текущих планов.

Следом за мной в комнату залетает Пересыпкин и облегчённо вздыхает, увидев меня – он пока не до конца вник в тематику полупроводникового производства. Мы с моим заместителем занимаем места за столом, покрытым красным ситцем.

– Что ж, послушаем предложения инженерно-технических работников по исправлению ситуации, в которую попал наш Опытный завод, – сразу беру быка за рога, – Аркадий Зиновьевич, прошу вас.

Бывший практикант Лосева, в этом году закончивший Бауманку, невысокий худой парень, порывисто поднимается со стула – на заводе он единственный ИТР, Лосев относится к научно-техническим работникам.

– Товарищи, – смотрит он мне прямо в глаза, потряхивая пышными кудрями, – я не хочу чтобы у вас сложилось ложное представление, что стоит только улучшить дисциплину на заводе и дело пойдёт. Ничего подобного! Более половины брака на участках вплавления и диффузии связаны с неудачным техпроцессом…

Настроение собравшихся повышается, люди расправляют плечи и смелее смотрят в мою сторону.

– … Графитовые кассеты, что мы используем на этих участках, обладают рядом существенных недостатков. Графит хрупок, поэтому изготовление из него деталей с малыми допусками является очень сложной задачей. Чтобы получить плоский фронт вплавления, отдельные детали кассеты должны иметь точность не хуже 30 микрон. Кроме того, отверстия в кассете и пробках быстро разнашиваются в процессе эксплуатации, что ведёт к частой смене кассет. Отсюда – их хронический недостаток… чтобы расшить это узкое место, нам надо создавать свое производство графитового инструмента.

Собравшиеся глядят на меня совсем уверенно.

«Если надо, то создадим».

– А что, если делать кассеты из стали? – рыжий вихрастый «фабзаяц» испугался своего голоса в возникшей тишине.

– Из стали? Ха! Ты, Васёк, как выдашь так, хоть стой, хоть падай… – зафыркали на него пожилые работники и работницы лет под двадцать пять, но более конструктивной критики предложения из их среды не появилось.

– У вас индий будет смачивать сталь, – от двери раздаётся голос Лосева, – и поэтому при остужении приплавляться к ней.

– Эх, ты, рационализатор рыжий!

– Пробки к стальным кассетам можно сделать из материала, который не смачивается электродным сплавом, – резко пресекаю травлю парня, – например, из рубина. Рубин вообще никакими сплавами практически не смачивается. Из стали можно сделать кассету с нужным количеством ячеек по размеру пластины, а не как из хрупкого графита – две-четыре. Молодец, Василий! Сразу же решил две проблемы: увеличение производительности труда и повышения качества продукции, так как открошившийся графит, попадая в зону вплавления может загрязнять расплав, что приведёт к ухудшению параметров прибора.

«Фабзаяц» расправляет плечи и задирает нос, «тролли» прячут глаза и поджимают хвосты.

– Вы меня, граждане, извиняйте если я чего может не так скажу, – подаёт голос, тихо сидевший до сих пор механик Михеич, самой пожилой в коллективе, сорока лет, – видел я как наши девчонки мучаются на аптекарских весах крошки вешают и чего подумал: а не легче ли будет, если раскатать этот ваш индий в тонкий блин, блин этот близёхонько протянуть над блином германским… «Ну правильно, вырубать пуансонами из фольги одинаковые кружки индия. Толщина фольги одинаковая, диаметр тоже – вес получается равный и взвешивать навеску каждый раз не надо. Надо изменить вес – раскатываем фольгу потолще или потоньше. Кружки индия падают на германиевую пластину, пластину в печь… Бескассетный метод, однако, получается. Как советовал Дейл Карнеги? Надо срочно поощрить отличившегося. Но чем? По-рогозински? Не получится. Мои швейцарские часы остались на сопке Приозёрной… Нет, надо бросать эти барские замашки. Моральные стимулы при социализме важнее материальных».

– Отличная идея! – крепко жму руку Михеичу, – Аркадий Зиновьевич, надо, не откладывая в долгий ящик, опробовать её…. (рыжая голова «фабзайца» поникла)… её и предложение товарища Василия. Рубиновые пробки с меня.

С искусственными рубинами как раз проблем нет, осматривал во время прошлого посещения лаборатории кристаллографии профессора Шубникова кустарную установочку по выращиванию кристаллов рубина методом Вернейля. Ничего сложного: в воронку засыпается порошок оксида алюминия с примесью оксида хрома, её горлышко охватывает кислородно-водородная горелка, которая плавит порошок. Расплавленные частицы падают на затравку, зажатую в кристаллодержателе и, по мере роста рубина, он опускается вниз. Скорость роста – десять карат в час.

«Буду забирать у Шубникова рубиновые цилиндры для оптического лазера, закажу пробки».

После недавнего счастливого исцеления я решил не откладывать больше реализацию планов, которые до этого казались преждевременными. Лазер оказался первым в списке первоочередных целей. Как ни странно, рубиновый цилиндр с серебряным напылением на торцах оказался не самой сложной деталью в конструкции лазера, найти подходящую лампу-вспышку для его накачки оказалось труднее. В конце концов, помыкавшись туда-сюда, решил сделать её сам.

Прежде всего подобрал подходящую по размеру кварцевую и две медных трубочки, без зазора входящих в первую, для подвода напряжения. В них вставил две вольфрамовых прутка – электроды готовы, дальше герметизация лампы после закачки в неё ксенона, ну а высоковольтный блок питания я собрал на одном дыхании за пару часов.

– Сделаем, Алексей Сергеевич, – машет головой Аркадий, а я отпускаю, наконец, руку Михеича, удивлённо глядящего на меня, – я лично подготовлю все чертежи и прослежу за изготовлением и сборкой.

«А что годный у нас кружок у на заводе вытанцовывается… „Кружок качества“… Японскую задумку – на советскую почву? А почему нет? Без всякого сомнения укоренится она у нас. Мы не индивидуалисты, не американцы. Главное – добровольность участия, во главе обязательно инженер, но такой чтобы не давил авторитетом и не подпускать к этому делу партком. Он будет только мешать»…

– Надеюсь на вас, – обращаю свой взор на заскучавших молодых девушек, составляющих большинство коллектива Опытного завода, – но всё-таки половина брака на заводе связана с низкой производственной и технологической дисциплиной. Наша продукция требует от нас соблюдения невиданных до сих пор в мире стандартов чистоты: не закрытая форточка, грязный халат, сильный запах духов, (смешок в зале), не поверенный вовремя прибор и тысячи других, мелких на первый взгляд, причин, могут привести к тому, что труд целой смены пойдёт в брак…

«Отклика в глазах девушек не замечаю».

– … Вот бывал я в Америке на моторном заводе, – «есть контакт»! – возле каждого рабочего стоит контролёр, следит за каждым его движением, рядом другой – с микрометром и штангенциркулем… За малейший промах – штраф, за брак – увольнение…

«Сгущаю немного краски, но не сильно».

– … На нашем заводе, ясное дело, такое невозможно, но мириться с огромным браком мы тоже не можем. Дело ещё усложняется тем, что порой трудно определить на каком этапе длительного и сложного техпроцесса случился брак, нет ещё у нас таких приборов. Поэтому единственный выход я пока вижу в коллективной бригадной ответственности за результат.

– Это что же выходит, Алексей Сергеевич, – хмурится Лосев, – из-за одной паршивой овцы будет страдать вся бригада?

– Можно предоставить бригаде право исключать нерадивых членов, – подключается к разговору Пересыпкин.

– За брак уволить нельзя, – качает головой Лосев, – профсоюз не даст.

– Увольнять не будем, – возражает тот, – переведём на оклад, на подсобные работы,-…

«Сразу потеряет до 50 % в зарплате, прогрессивка у нас 20 % и по тарифу не менее 30».

– … Что скажет рабочий класс?

– А принимать в бригаду мы сможем? – раздались заинтересованные голоса.

– Сможете, – заключаю я, – … по согласованию с администрацией.

* * *

«Оптический лазер, – поднимаюсь по лестнице к себе после затянувшегося собрания на заводе, – выглядит эффектно, но толку чуть… из-за низкого КПД получить большую мощность не удастся в принципе. Разве что заслуживает внимания лазерный дальномер, но на современной элементной базе сделать его будет не просто: для импульсного измерения придётся создавать сверхточный микросекундомер, для фазового – нужен вычислитель для решения линейных уравнений. Сделать можно, но возить придётся на грузовой машине. Куда перспективнее лазер на двуокиси углерода, его выход лежит в инфракрасной области. Здесь уже кило-ваттные мощности, можно резать, сваривать разные материалы… Но увы все мои знания о них заключаются в рисунке, почерпнутой в юности из журнала „Квант“: труба длинной полтора метра и диаметром один сантиметр заключена в водяную рубашку. Два вентилятора, теплообменник, разрядная камера (накачка электрическая). Состав среды тоже приведён: углекислый газ, азот, гелий… имеются парциальные давления каждого… единицы миллиметров ртутного столба, значит еще и вакуумный насос в придачу».

– Кто обидел? – навстречу стучат Олины каблучки, – позволь я отрублю ему голову.

– А кто работать будет? – отвечаю в тон, откровенно любуясь девушкой. – Обедала? Пошли в столовую.

– Проблемы? – энергично вышагивает рядом подруга.

– Да не то, чтобы особенно, но людей на самом деле не хватает, все лучшие уже у нас в Спецкомитете задействованы: лазерами заниматься некому, начал сам копаться потихоньку…

– Если гора не идёт к Магомету, – в столовой и за прилавком пусто, но заметив, как мне показалось, Олю, подавальщица и кассирша со всех ног бросаются на исходные, – то забери тему в Спецкомитет, пусть апостолы помозгуют.

– Люди и так перегружены, – разгружаем подносы в дальнем углу зала у окна, – проще будет отказаться от лазеров пока, а вот мазеры, пожалуй, включить в тематику стоит.

– Это что за зверь? – одновременно опускаем ложки в ароматные щи.

– То же что и лазер, но только не для видимого света, а для микро – и миллиметровых волн.

– И почему он важнее для нас? – Оля застывает с поднесённой ложкой у рта.

– Мазер – это ключ к созданию микроволнового спектрометра, устройства, которое позволяет изучать тонкую структура вещества: энергетические уровни молекул и атомов. Наши апостолы за такой инструмент душу дьяволу отдадут. Кроме того, мазеры могут быть использованы не только как генераторы эталонных частот, но и как усилители и приёмники с высочайшей чувствительностью. А это уже пассивная РЛС.

– Ну да, ну да, – согласно кивает девушка, – военные за это двумя руками ухватятся.

– Ну а дальномер можно и на сантиметровых волнах сделать, – накалываю на вилку сразу половину нежнейшей котлеты.

– А лазером за то можно врага слепить, – не отстаёт от меня Оля, – представь, если таким лучом провести по смотровым щелям и перископам танка, то и стрелять уже не надо: танк со слепым экипажем – не танк.

– Бр-р… – котлета застревает в горле.

– Жуй-жуй, Лёшик, глотай.

– Кхм-кхм, не надо меня за Красную Армию агитировать. Технически грамотных людей реально не хватает и это в столице: Шокин «фабзайцев» по нашим радиозаводам лично распределяет.

– Так организуй школьников, – подруга принимается за кисель, – пусть после уроков несколько часов монтажниками поработают, заодно денег заработают, семье помогут.

«„Политехнизация школы“? – с отвращением кошусь на стакан с красноватой студенистой жидкостью, – пожалуй, одна из неплохих хрущёвских инициатив, отброшенных новой властью в 66-ом. Если стряхнуть с неё нафталин, тогда будет не „несколько часов“, а чуть сокращённая рабочая смена в составе „школьной производственной бригады“. У старшеклассников в конце 50-х до трети учебного времени („два дня в неделю“?) выделялось на производственную практику, без которой (или без службы в армии) нельзя было поступить в вуз. И лозунг для реформы можно позаимствовать: „Преодолеем отрыв школы от жизни“. Надо будет обсудить с Кировым: он сам обучался в техническом училище в возрасте нынешних выпускников средней школы, думаю поддержит мою инициативу».

– Молодец! Награждаешься дополнительным киселём, – пододвигаю стакан подруге, – вот только как это нам поможет с лазером, для него нужны учёные и инженеры. Студенты? И так уже с третьего курса все они в основном на практике к приписанным заводам да институтам.

– Руби неперспективные темы…

– У меня таких нет. – Задерживаю стакан в руке.

– … тогда передавай их в Академию Наук.

– Боюсь утекут за рубеж.

– … заруби такие темы у академиков.

– Они сами решают что перспективно, а что-нет.

– … ограничь финансирование академической науки и голодные учёные прибегут к тебе…

– Финансирование науки закреплено пятилетним планом.

– … перенеси выделение средств на два последних года пятилетки на 41-й и 42-ой. – Оля забирает кисель из моей дрогнувшей руки.

«Приблизим Академию Наук к жизни? Почему бы и нет»…

* * *

– Алексей Сергеевич, – «Грымза», сменившая форму НКВД на черный деловой костюм с длинной юбкой, по-военному подскакивает с места, – я объясняла товарищам, что вас сейчас нет и сегодня вы не принимаете, но они согласны были подождать сколько потребуется…

Со стульев с виноватой улыбкой поднимаются два очень похожих друг на друга плотных пожилых человека, в тёмных костюмах-тройках, белых сорочках и галстуках.

– Здравствуйте, товарищи, – отвечаю на крепкое рукопожатие более молодого, – что ж вы не позвонили, Сергей Иванович, прошу прощения что заставил вас ждать.

– Это вы меня простите, товарищ Чаганов, – отвечает Вавилов, – что вот так без приглашения заваливаюсь к вам. Разрешите представить – мой брат Николай.

– Представлять Николая Ивановича, я думаю, было излишне, очень приятно познакомиться, прошу вас заходите.

«Ну как такое объяснить как не телепатией»?

Только сейчас, поднимаясь к себе, подумал, что если уж решил взяться и за оптический лазер, то ключевой фигурой в этом проекте обязательно станет Сергей Вавилов: и как директор ФИАНа, откуда придётся рекрутировать научные кадры в проект, и как бессменный руководитель Государственного Оптического Института, в лабораториях которого проще всего организовать работы по варке, резке и шлифовке неодимового стекла, материала, исторически вытеснившего рубин из этой ниши. На рубине же я буду делать лазер-демонстратор, чтобы показать реальность создания «гиперболоида», ну и, конечно, перестраиваемый по частоте мазер.

– Так что случилось, товарищи? – перевожу взгляд на с одного брата на другого, указывая им на стулья напротив меня за столом для заседаний.

– Мне нужна ваша помощь, Алексей Сергеевич, – старший Вавилов, останавливает строгим взглядом младшего брата, уже открывшего рот для ответа, – как вы, наверное, знаете завтра открывается очередная сессия ВАСХНИЛ…

«Хм, как-то выпустил из вида…. но в курсе, что ВАСХНИЛ – это Всесоюзная Академия Сельскохозяйственных Наук имени Ленина».

– … на ней академик… – тень пробежала по лицу Вавилова, – Лысенко со своими приспешниками готовит переворот в руководстве Академии…

«Неужели он думает, что я стану ввязываться в их дрязги»?

– … Не думайте только, Алексей Сергеевич, – смутился академик, почувствовав видно что-то в моём взгляде, – что я держусь за место Президента Академии, мне больно, что его займёт жестокий, беспринципный, плохо образованный человек. Если это произойдёт, то советская сельскохозяйственная наука окажется отброшенной в средние века…

– Простите что перебиваю вас, Николай Иванович, но почему в ВАСХНИЛ оказался этот, как вы говорите, «жестокий, беспринципный и плохо образованный человек»? Разве у вас в действительные члены не выбирают тайным голосованием академиков?

– Да, вы правы, – Вавилов обхватывает седую голову руками, – в этом есть и моя вина, это я выдвигал его, я помогал готовить его доклады, поддерживал его пресловутую «яровизацию» и не был критичен к тем фальсификациям с отчётами, что он представлял наверх. Всё это так, я не снимаю с себя вины и думаю было бы справедливо снять меня с должности президента. Но предоставить Лысенко возможность занять освободившееся место я тоже не имею права. Этот человек уже открыто заявляет о ревизии основ, на которых зиждется мировое растениеводство: он отвергает генетику! Да что генетику, он отбрасывает как ненужный принцип чистых линий: закон, который положен в основу семеноводства и селекции. Утверждает, не поставив ни одного эксперимента, что чистого материала в природе не существует, поэтому нечего на это время и деньги тратить, а нужно просто не препятствовать свободному переопылению растений летающей в воздухе пыльцой…

«Как в анекдоте: пришёл вейсманист-морганист к кибернетику»…

– Николай Иванович, – с трудом нахожу паузу в речи академика, – я правильно понял, что вы хотите с моей помощью провести на пост президента своего сторонника, помешав приходу к власти Лысенко, так?

– Та-ак, – Вавилов растерянно опускает глаза с потолка на меня, – нет, не так…

– Получается, – добавляю металла в голос, – вы хотите законсервировать в ВАСХНИЛ ситуацию, которая сложилась к сегодняшнему дню. Но судя по последней статье в «Правде», правительство не довольно складывающей ситуацией в сельском хозяйстве, хочет её изменения и поэтому наивно ожидать от него сочувствия вашим предложениям. А Лысенко напротив обещает в кратчайший срок за один-два года создать новые сорта пшеницы и других культур, даже ваш ВИР (Всесоюзный институт растениеводства) на соревнование вызвал…

– Это форменное шарлатанство! – взрывается академик, – чтобы создать новый сорт пшеницы требуется минимум 10–12 лет… Те якобы «сорта», о которых рапортовал раньше Лысенко – фикция, обычные ничем не примечательные гибриды, выращенные в тепличных ящиках. Я объяснял это бывшему наркомзему Яковлеву, сейчас он заведующий сельскохозяйственного отдела ЦК, но он не желает ничего слушать. Докладную записку академика Константинова о провале яровизации, составленную на основе отчётов с 54-х государственных сортоучастков по 35-и сортам, он просто положил под сукно…

«Хм, поддержка на уровне профильного отдела ЦК дорогого стоит. Похоже, что Яковлеву, чтобы усидеть в кресле, будет идти до конца».

– Интересно, а на чём тогда основываются заявления Лысенко? В «Правде» написано о сорока процентах роста урожая от яровизации.

– На опросных анкетах, что он рассылает на места, – костяшки сжатых кулаков академика белеют, – на рассказах «народных академиков», телеграммах из колхозных «хат-лабораторий»…

– Он что же группы поддержки на местах создаёт?

– … слёты «опытников» организует, агитационные брошюры печатает…

– И всё сам? Как-то не вяжется с образом «плохо образованного человека», наоборот, больше походит на очень умного противника, грамотно ведущего наступление на вас по всем фронтам.

«В отличие от вас, Николай Иванович».

– И тут вы правы, Алексей Сергеевич, – плечи Вавилова опускаются вниз, – только этот умный противник не Лысенко, а его правая рука Исай Презент. Он – выпускник Ленинградского Коммунистического университета, марксист-биолог, работал у меня в ВИРе, но я его уволил за аморальное поведение, думаю, что мстит он мне за это. Вся идеологическая часть выступлений Лысенко на нём, как и работа с журналистами и группами поддержки, как вы выразились. На мой взгляд Лысенко – лишь кажущийся лидер, а верховодит у них там Исай.

«Яковлев обязательно согласовал свою позицию у Сталина, вполне возможно, что кандидатура Лысенко уже утверждена… Если мне сейчас выступить на стороне Вавилова (неизвестно ещё какая у него поддержка в среде генетиков), то может получиться как со Шпитальным. Благоразумнее всего не вмешиваться в эту свару… Ведь я же – не специалист… И так уже в каждой бочке затычка… „Мичуринцы“ Лысенко в моей истории огнём и мечом прошлись по генетикам, возможно, что и генетики не стали бы церемониться с противниками в случае своей победы. Группировка „молодых“ заявила о своих претензиях на власть, „старики“ эту власть отдавать не хотят: конфликт начинает выходить из научной плоскости в многомерное пространство тотальной войны. Может быть ещё не и поздно погасить разгорающееся пламя, нейтрализовав провокаторов»?

Братья пытливо глядят на меня: старший нервно теребит тесёмки, принесённой с собой картонной папки.

– Хорошо, Николай Иванович, – принимаю решение, – я попробую поговорить с товарищем Кировым… А это, как я понимаю, компрометирующие материалы на Лысенко?

– Да, то есть нет, – смущается он, передавая папку, – это отчёты академика Константинова.

– Когда у вас запланированы выборы президента?

– Выборы пройдут в последний день сессии, числа 11 – 12-го октября.

«Есть ещё время… Хм, что-то братья сильно радуются, надо сразу расставить точки над „и“».

– Хочу, товарищ Вавилов, чтобы между нами не было недосказанности, я – не ваш сторонник. Я лишь хочу, чтобы в вашей Академии осталась организацией научной, а не политической. Нельзя чтобы ни одна из группировок чувствовала себя побеждённой. Для этого, видимо, в ней придётся вводить внешнее управление, по крайней мере, именно это я хочу предложить товарищу Кирову. То есть предположительно, вам придётся оставить ваш пост…

– Я это понимаю, – грустно кивает академик, – но мне хотелось бы остаться во главе ВИРа и Института Генетики.

«Требования одной стороны ясны, интересно, что потребует Лысенко, надеюсь, не безоговорочной капитуляции врага».

– Генетики, говорите…. ну что ж, если теперь придётся и о ней говорить, то просветите меня пожалуйста, Николай Иванович, что говорит современная наука по поводу генов: где они находятся, как выглядят?

– На этот счёт, Алексей Сергеевич, – глаза академика по-детски вспыхивают, – у учёных нет определённого мнения, но большинство из них считают, что наследственность сохраняется в ядре клетки в так называемых хромосомах, состоящих из дезоксирибонуклеиновой кислоты, сокращённо ДНК. Хромосомы с трудом видны в микроскоп, но их более тонкую природу рассмотреть не удаётся. Есть много гипотез как выглядят гены, мне лично более близка та, что представляет их как нанизанные на тонкую нить бусинки.