Текст книги "Ад"

Автор книги: Сергей Михонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)

– Тогда держи… – Живцов сунул ему гранату в руку. – Не промахнись! Иначе…

Глист опередил его со словами в действии, и… нарвался на очередные неприятности. Его пронзил дротик, ударившись точно в голову.

– Мама-А-А… – вскрикнул Глист и рухнул внутрь танка с гранатой в руке.

– Твою… не-а-ат… – поспешил Живцов наружу во избежании детонации не только и не столько взрывного устройства ручного образца, сколько из-за наличествующего арсенала в башне. А сохранилось порядка десятка снарядов.

На глаза попался назойливо-вездесущий упырь. Дротик чиркнул по поверхности танка, с которой вниз рухнул живодёр, и… оглушительный по силе и мощи взрыв, разворотивший основу многотонной махины приматов.

– Тварь… – обрушился Живцов на отродье.

Упырь получил тяжелейшую травму, его перерубило пополам, наружу торчало нутро, а нижняя часть тела напрочь отсутствовала. Об неё и споткнулся живодёр, зарывшись носом во внутренности кровопийцы. Отродье ещё пытался противопоставить ему свои клыки, поскольку пошевелить лапами не получалось – нижними в виду их отсутствия, а верхние не слушались по той же причине.

Последовал выстрел в упор с близкого расстояния.

– Ублюдок…

Живцов не пожалел обоймы добивая отродье. Оно лишило его не столько техники и экипажа, сколько презентабельной внешности. Он сам стал похож на заклятого врага. Голова – одна большая и рваная рана. Часть щеки стёрта до кости, одно ухо разодрано в лоскуты. Попутно глаз отсутствует, а из глазницы хлещет кровь. И боль… жгучая, и нестерпимо-мучительная, сводящая с ума и доводящая до исступления. Хотелось орать, но делать этого Живцов не стал, а что – укол, введя себе какой-то наркотик, отобранный им у Глиста – и сам не помнил когда. Успокоился. Боли как небывало. А минуту спустя он уже забыл обо всём и думал только об одном – смертнике, желая добраться до призрака и содрать его маску с лица, перед тем как сотворить с ним то, что нынче здесь с упырём.

* * *

Бродяги остановились, что в последнее время стало привычным делом для них, и осмотрелись. Столкновения с исчадиями в виду отсутствия визуального контакта не избежать. Ближайший к ним холм закрывал то, что творилось на подступах к столичному оазису.

Из-за вершины возвышенности то и дело поднимались клубы гари, разнося по округе на многие мили запахи палёной плоти, а эхо – вопли и рыки, перекрываемые раскатами взрывов.

Примата с отродьями ожидала картина апокалипсиса. И они не обманулись в своих ожиданиях, озвученные Ёбыром коротко:

– Хабар…

По пеклу среди огненных разрывов носились кодлы исчадий, а меж ними сновали кланы разномастных отродий. И все шли на приступ того, что уже видели бродяги, но в миниатюре, а тут от края и до края обозримого горизонта стена, и высота на уровне башен безлюдного бастиона в тылу у невольных наблюдателей, а доты здесь и впрямь сторожевые башни высотой до десяти метров. И это на первом уровне защиты, а были и иные – чуть впереди выдвинутые редуты, да ров с кипящей водой. Повсюду зенитки с орудиями и бьют прямой наводкой по орде нежити. Те отвечают им из катапульт и баллист, производя при налёте драконов бомбометание с воздуха.

Ад… Пекло… Апокалипсис… И ещё не факт, кто кого победит, да и вряд ли… Исчадия пытаются склонить чашу весов в свою пользу количеством – давят мясом, а люди на заградительном рубеже качеством используемого оружия. Вопрос в количестве боеприпасов и стрелков. Поскольку не все орудия стреляют.

Это сразу же бросилось Глебу в глаза. И пусть в одну сторону летели снаряды и пули, в иную с близкого расстояния те же огненные бомбы и дротики, а даже стрелы. И в ту, и в другую сторону смертоносный град вооружения в наличии у противников.

– Сюда бы авиацию – самолёт, но и парочку боевых вертолётов хватит за глаза… – отметил спецназовец не столько для упырей, сколько про себя.

Воздушное пространство по-прежнему оставалось за асами-демонами. Исчадия стремились пробиться вглубь оазиса, но кому и удавалось туда, разве что на свою погибель. Где-то была расположена дополнительная линия обороны батареей. Из-за чего отдельные крылатые аспиды с исчадиями попадали под перекрёстный огонь, трассирующий дорожек, уходящих в небо и пока что беспрерывно.

Также было очевидно: бой идёт не один день и нисколько не прекращается с наступлением мглы. Вот то благодатное время, которое с пользой для себя используют наверняка исчадия. Ими готовились новые боевые кодлы, формируясь из тех, кто по тем или иным причинам вышел из битвы. Раненых добивали и тут же пожирали, готовясь вновь вступить в бой, но уже не в зной, а с мглой. И будет труднее остановить.

Даже если бы Глеб сейчас вышел на связь с Нюхом и Геймером, призвав сюда батальон новых смертников – толку от них при наличии удара с тыла. Исчадий не остановить. Оставалось наладить связь с теми, кто в столичном оазисе, и попытаться скорректировать огонь.

В открытом эфире прозвучали позывные спецназовца. И толку – всё пока что без толку. То ли не поверили ему, то ли не до него было им. Пришлось открыться.

– Приём, столица! Вам привет от смертников Адского гарнизона, что стоит под стенами в тылу у исчадий! Нас мало, но мы в тельняшках! Можем сослужить очередную службу…

– Какую… – пробился чей-то натужно-надрывный голос.

– С кем имею честь говорить?

– С префектом региона…

– Живодёром что ли или тем, кто стоит над ними?

– Короче, смертник!

– Предлагаю вам свои глаза и уши! Мне отсюда хорошо видно, что скрыто от вас за холмами. Исчадия перегруппировывают свои силы, и двинут ими с наступлением мглы в прорыв. Не думаю, что вам удастся удержать их! И тут их тысячи! Да что там – орда…

– Предлагаешь нам прекратить стрелять в них из орудий или передавить гусеницами развёрнутой колонны?

– И то, и другое, но сначала артподготовка по новым координатам! Дайте ориентир!

Глеб требовал произвести ряд выстрелов по той или иной позиции противника. Ну, или хотя бы прервать на какое-то мгновение обстрел того или иного участка сектора по вражескому расположению.

Второй вариант подходил больше, нежели первый и прочие, озвученные спецназовцем столичному префекту.

– Видел?

– Что? – не совсем уяснил Глеб, а уловил, полагаясь на зрение.

Зато Ёбыр кое-что – зарычал.

– Это кто там с тобой?

– Не поймите превратно, господин префект, но со мной пяток отродий…

– Так ты заодно с ними, смертник!?

– Я – призрак! Это вам о чём-нибудь говорит? Если нет, обратитесь за разъяснениями к тем, кто хоть что-то понимает чего твориться в этом адском пекле – и конкретно Адском легионе!

– Да пошёл ты к чёрту, мертвец! Ты – труп! Покойник!..

– Спокойно, на полтона ниже! Я бывший командир диверсионной группы спецназа! Теперь верите? Слову офицера! А честь для меня ещё не пустой звук, как для некоторых – в особенности живодёров!

– Не очень там, а то…

– Что? Когда даже с таким оружием не можете одолеть исчадий с отродьями, воюющими против вас примитивными методами! Где дозоры, а наблюдательные пункты? Когда и холмы должны были загодя срыть! А изначально на них обустроить оборонительную линию!

– Где ж ты раньше был такой умный?

– Где и все – в пекле на рубеже ада с преисподней! Да сами от нас отгородились!

– И много вас там таких?

– А самих в оазисе? И без нас вам не выстоять? Как будете восполнять потери в живой силе и технике? Авиация есть?

– А вот это не твоего ума дело!

– Тогда делайте, что советую! А не верите, так проверьте!

– Уже! Куда валить отродий с исчадиями?

– Из чего – орудийных расчётов батареи или…

– Или…

– РСЗО?

– Ага…

– ГРАД?

– Те не всё ли равно? Короче…

– Можно… Дайте залп…

Последовал запуск десятка ракет, прогремевших в удалении от того места, где творилось настоящее столпотворение исчадий вперемежку с отродьями.

– На один километр-полтора левее.

– Точно – не правее?

– Я знаю, что говорю! Если дело выгорит – пекло у исчадий под лапами – сами поймёте: пришло время делать вылазку колонной бронетехники!

И ещё легло десяток НУРС. Пристрелку вели посредством "ГРАД".

– Значит и мощнее имеется вооружение, – отметил Глеб про себя. – Не иначе "СМЕРЧ"…

Догадка была близка, и подтвердить её могли при точном попадании в цель.

– Почти! Уже ближе, а лучше, но не совсем то…

– Корректировщик из тебя… – последовал ответ от префекта.

– Скорее из вас стрелки! Какие вы нахрен артиллеристы-ракетчики, когда артисты погорелого театра! Из музыкантов, что ли гарнизон набирали или прапорщиков?

– Но-но, не очень там…

– Ох-ё-о…

– Чего-чего?

– В яблочко! А теперь всем, что есть из РСЗО и прочих орудий, пока эти твари не разбежались, а уже запаниковали.

Глеб и не думал хорониться, находясь в непосредственной близости от места предстоящего массированного ракетного удара. Как вдруг поверхность пекла содрогнулась под бродягами в следующий мгновение и на какой-то миг даже показалось: образовался разлом, и они угодили в него.

Видимость исчезла. По расположению исчадий пронёсся огненный ураган, сметая всё на своём пути, не взирая на ранги и различия. Смешались исчадия, отродья и порождения.

Ударная волна поднятой взвеси докатилась и до бродяг. Их оглушило и разметало. Рация накрылась, больше Глеб ничем не мог помочь защитникам оазиса. И как префект не старался докричаться до него – тщетно.

– А смертник ничего – вызвал огонь на себя, – дошло наконец-то до него. – По машинам!

Люди приготовились нанести сокрушительный удар по исчадиям, собрав в единую колонну чуть ли не всю имеющуюся в наличии бронетехнику.

– Хана… – зашёлся Ёбыр, разыскивая примата.

Эпилог

– СРОК —

Тьма беспроглядной пеленой, навалившаяся на Глеба, заставила погрузиться сознание в небытие. Где он теперь, что с ним и куда угодил? Эти и другие мысли роились жуткими страхами, не находя подтверждения. Он снова выпал из того временного пространства, которое уже считал своим. И вновь провал. Затем ещё один и не один. Следовали вспышки не то света, не то подсознания, выталкивающие эпизоды из прошлой жизни, и какой нынче – не определиться, как и что на самом деле твориться. А нечто невообразимое и вновь заставило его погрузиться в кромешную тьму. Она везде и повсюду. Возможно мгла, а возможно и сумерки, либо иное неведомое проявление какого-то нового мира.

Глеб дёрнулся и сподобился на пронзительный крик – души, поскольку тело не издало ни малейшего звука, даже конечности не были подвластны ему – его мозгу. Не слушались. А повсюду всё та же бесконечная и вездесущая тьма, как спутник любого мертвеца. Не ад, но и не преисподняя. Да и не пекло. Хотя опять же чувство жгучей боли возросло то такой степени, как тогда, когда он провалился в пекло.

Его трясло и лихорадило, но всё по-прежнему оставалось за кадром для него. Глаза не удавалось открыть, впрочем, и уста. Затих. Ненадолго. И когда прежние чувство захлестнули его взбунтовавшийся разум, противившийся кончине, снова всё повторилось, только на этот раз более чётко. А затем очередная попытка и снова иная, пока на него не отреагировал некто.

Глеб точно уловил чей-то голос – женский. Ему даже показалось на какой-то миг: он серьёзно переполошил девицу. Она вскрикнула, что-то уронила и завизжала не своим голосом, бросившись куда-то прочь от него.

"Да что же это такое? И твориться со мной?" – никак не удавалось ему взять в толк. А уж где находится и присутствует, в каком мире из двух – загадка.

Глаза по-прежнему были неподвластны ему – веки словно налиты свинца, и не поднять. А так хотелось взглянуть на то, что творилось вокруг него.

Жар нарастал, усиливаясь. Казалось, тело горит изнутри. Ещё немного и он воспламениться.

И снова крики боли, а возможно и души рвущейся наружу из-за вопиющей несправедливости. Застонал. И сам, похоже, уловил на слух собственные стоны. А затем боль, и всё явственней навалилась на него, накатываясь волнами.

Он задыхался. Лёгкие жгло и саднило. К горлу подступил комок, и едва не перекрыл кислород.

Как вновь странные звуки извне, словно из прошлой жизни – но какой из двух? Глеб запутался. И точно слепец пытался хоть что-то нащупать. Но руки… крюки. Лежали вдоль тела и точно не его. Про ноги и вовсе отдельный разговор. Он не чувствовал их под собой. То ли отсутствовали – ему оторвало их, то ли ещё что-то случилось с ним. Причина пока не столь очевидна.

Наконец раздались голоса – два. Один Глеб сразу признал и принадлежал взбалмошной девице.

– Люба… – зашептал он, силясь ворочать устами.

– Он что-то пытается сказать нам, Степан Иванович…

– Помолчи, Кукушкина…

– Я – Зязюлина!

– От ты честное слово она! Хуже дятла!

– Так это ж ваша фамилия!

– Не долби…

Обладатель мужского голоса занялся осмотром пациента.

– Ну что я могу сказать, – отметил он в продолжение.

Глеб прислушался – ещё бы – говорили про него, отсюда и такой интерес.

– Пациент скорее жив, чем мёртв! Или как говориться: медицина тут бессильна – выжил, но возможно, что из ума! Пролежать почти весь срок в коме…

– Какой срок? – выдала на-гора спутница врача.

– Сегодня, какой день?

– Пятница…

– Нет, ты не поняла меня! Я не про то, а…

– Число? Тринадцатое! И Мая…

– То-то и оно – пациент долго маялся! Нам доставили его сорок дней тому назад! И собирались уже отключать от аппаратуры! Если бы не настоял "полкан" обождать до понедельника, отключили бы ещё с утра. А оно вон как, и вышло – оклемался к обеду!

Точно – дошло до Глеба: он на земле в военном госпитале. А как же ад – неужели всё кошмар сродни дурного сновидения? Но Люба – он помнил её… поцелуи! Такое не забыть даже при смерти или в приступе безумства.

"Выходит, я чокнулся – псих?" – напрягал Глеб извилины мозга, силясь хоть что-то понять из того, что с ним произошло. А такое…

И снова эти голоса из небытия земного мироздания с привычными на слух и восприятие созданиями. Одно слово – люди. Человеки…

Глеб силился докричаться до них. Ему хотелось, чтобы они услышали его, но уста предательски молчали, правда, чуть заметно подёргивались. Губы едва шевелились. А возможно дрожали.

Подле него собрался поспешно целый научный консилиум. Все решали, как быть дальше и продолжить лечение, коль столь тяжёлого пациента удалось вывести из комы да ещё на сороковой день клинической смерти. Успех небывалый, но не факт – выживет. Достаточно незначительного обострения сродни воспаления и… поминай, как звали.

Кто-то настойчиво пытался достучаться до подсознания спецназовца. Голос был мелодично приятный – поначалу, а затем предательски назойливый. И что самое важное женский.

– Как твоё имя? Назови себя? Ты можешь говорить? Начни… Попробуй…

Глеб сморщился, скривив губы. Получилось. Это было подобно на начальный этап разминки для них. Тело по-прежнему было словно не его, а он в чужом вместилище. Ощущение не из приятных, но деваться некуда. Это его мир и ему пришлось вернуться сюда оттуда, а откуда и сам не знал, но попал и так, что хуже некуда.

Из-за чего не видят глаза? Что стало с его зрением? Почему его до сих пор донимает тьма? А и боль, но уже не столь острая, а скорее тупая, но когда прорывалась в подсознание – сходил с ума.

Несколько раз девица срывалась с места и вызывала дежурного врача. Знать медсестра. Прямо как Люба. Сознание ещё держалось, подкидывая новые нюансы из той жизни, которую прожил Глеб, и ему казалось, что за двоих, когда нынче и за себя в том мире, откуда был сам, а вновь явился – ни за что на свете не осилить.

Тьма и продолжала скрывать всякую видимость. Неужели я слеп – ослеп?

Пациент попытался встать, что, несомненно, насторожило и встревожило сиделку, она вызвала дежурного врача, пытаясь понять: хорошо это или плохо?

На Глеба накинули стягивающие путы, когда он начал ощущать отдельные сокращения мышц тела, улавливая, как по нервным окончаниям проскальзывает приятная дрожь.

Кто-то массажировал ему их, и не только, а старался растирать тело. Прикосновения были болезненны, но не всегда. Нечто он ощущал, и не сказать, что сам.

"Так и есть!" – дошло до него: он парализован, отсюда и прикован к больничной койке.

Его кровать для него отныне это всё – весь узкий мирок, который собой представляла палата-одиночка. Но был не одинок, с ним постоянно находилась сиделка – денно и нощно.

А один раз он не уловил её присутствия. Силился позвать, подав голос. Сам слышал его, а тот, кто сменил её – вряд ли. Иначе бы не продолжал надменно храпеть ночную смену напролёт.

И вновь привычно-ободряющий голос Кукушкиной-Зязюлиной, точно бальзам на истерзанную душу в аду.

Лицо подавало предательские сигналы боли в виду отсутствия у него там достаточного кожного покрова. Всё-таки стреляли в голову – в упор.

– Умар…

– Кто умер?!.. – встрепенулась девица, и оглянулась назад на дверь. Она была закрыта, а в палате никого кроме неё и парализованного немого. – Ты… заговорил?!..

– Ёбыр… – последовала очередная реплика в его исполнении.

Пациент в бреду нёс какую-то околесицу. Она записала её. На том настоял полковник, взяв с главврача слово чести как с офицера. В госпитале все были при звании. Даже сиделка. Передала запись дежурному врачу, а тот далее по инстанции. Отчитались.

С наступление нового дня в гости пожаловал старый знакомый.

– Ты как, сынок? Слышишь меня? Очень надеюсь, что так! Это я – твой командир – и не бросили тебя! Ты ещё выздоровеешь! Врачи уверяют – идёшь на поправку…

Глеб молча вникал в каждое слово того, кто ещё совсем недавно являлся его начальником. И было всё равно – эта жизнь, а заботила та, откуда вернулся сюда. Продолжал отрешённо лежать, не желая реагировать на всё то, что ему втирал полковник. Эта жизнь в прежнем теле больше не его – он не тот, кем его считали здесь – больше не человек. Он призрак – смертник пекла, и состоит на службе Адского легиона. А Люба…

Вновь задёргал губами, силясь выкрикнуть её имя.

– Что-что? Не расслышал! Повтори… – склонился полковник над ним, опускаясь на колени. Взялся за руку – сжал.

Сиделка уловила изменение пульса. Датчики электроники, поддерживающей жизнедеятельность пациента зашкалило. Давление резко подскочило, а с ним и сердцебиение. Пришлось звать бригаду реаниматоров и откачивать Глыбина.

– Одно слово – Глыба, а не человек! И живучий ведь… – отметил главврач госпиталя, уводя полковника из палаты.

– Это его позывной – псевдоним… – твердил сам гость, словно в бреду. – Он будет жить?

– Ну как сказать…

– Правду, какая бы горькая не была!

– Тут медицина бессильна…

– В смысле?

– Том самом! Но вот то, что инвалид – следует смириться! Он больше не боец! Не бегать ему, если вообще встанет на ноги, да и то на костыли…

– Плохо вы его знаете… – не сдавался полковник. – Он ещё не из таких переделок выкарабкивался! И выходил…

– А пора бы и в отставку. За счастье что выжил и в том аду, каком…

Не знали они сами, что говорили, а их подопечный пережил на самом деле. Оставили в покое.

– Люба… – отчётливо уловила сиделка.

На миг ей показалось, будто послышалось. Но нет, данное имя прозвучало повторно – и явственно.

– Началось… вновь… – переполошилась она, но не стала звать дежурного врача. Больной лежал и просто стонал, точнее раз за разом повторял одно и то же самое имя, которое… А впрочем…

– Я здесь! Не беспокойся! С тобой… – наговорила медсестра всё то, что пришло на ум, и при этом положила свою руку на пальцы Глеба, торчащие из-под бинта, в котором была не только его рука, а практически всё тело.

– Ты… слышишь… меня… Я…

– Молчи, ничего не говори! Не трать силы! Хорошо? Всё будет хорошо!

Ответом послужило молчание. Глеб усомнился в том, что уловил его мозг, и сейчас вникало подсознание в полученную информацию. В голове творился сумбур. И ладно, но факт вещь упрямая – она откликнулась. И кто – возможно сиделка – она же медсестра и звать её Люба.

Так прошёл день, затем ещё один и далее не один. Он стал сам принимать пищу, правда, с ложки и кормила сиделка, ухаживая за ним так, как ни за кем другим. Казалось, привязалась к нему, и Глебу: точно как к маленькому ребёнку. Выносила "утки". Даже шутила по данному поводу. Он также старался подыгрывать ей, но чувство безысходности не покидало его, и незавидное положение сродни приговора звучавшего: ты инвалид – ни на что больше неспособен в этой жизни, как на те же муки, кои испытал в аду.

Уж лучше пекло с его чудовищной жизнью и проявлениями, а тварями всех мастей и исчадий. Это не жизнь – калеки. Не для него. Вот возьмёт и выдернет капельницу, как только наберётся сил и сможет сносно двигать рукой – любой. А уж слепота выводила его из себя. Кому он такой нужен, когда даже себе противен. И ни тебе не родных, не близких – круглый сирота – прошёл путь от детского приюта до суворовского училища, а там и до капитана спецназа. На этом всё – калека – инвалид – живой труп. Хуже грудного младенца. Балласт…

Однако сиделка упорствовала, словно ничего не замечала этого за ним, подшучивала, стараясь развеселить пациента. И надо заметить ей в какой-то миг удалось завести его своей непосредственностью.

Научившись сносно говорить – выговаривать отдельные слова с продолжительными паузами – Глеб старался сложить их в предложения, а предложения во фразы.

– Что… со… мн-Ой…

– А что с тобой? – выдала сиделка.

– Я… кто…

– Ой, больной, да вы и впрямь больной…

– Я… серьёзно… говорить…

Язык общения с сиделкой напоминал Глебу тот, каким с ним разговаривал Ёбыр.

– Упырь…

– Где? Кто? Ты что такое говоришь?

– Ты… мне… на…

Сиделка осеклась.

– …вопрос…

– Фу-уф, а я подумала: злишься на меня – ругаешься! Вот я глупая! Ха-ха…

Спустить разговор на тормоза ей не удалось. Глеб продолжал выдавать слова невпопад.

– Инвалид… Где… Что… Я…

– Ты в военном госпитале – и жив, а это самое главное! Даже не это, а важно то: ещё поправишься – обязательно выздоровеешь! Вот увидишь…

Медсестра снова осеклась и сама, взболтнув лишнего.

– Я… не видеть… Глаза… Что…

– Ты не слепой, просто у тебя перебинтовано лицо и в ожогах. Скоро раны затянуться, и тобой займутся лучшие специалисты в области хирургии.

– Не… смеять…ся…

– Да я и сметь не думала о том, да ещё и над тобой!

Глеб не верил – и не ей, а в то, что кому-то ещё нужен. И калека. Это не жизнь! Кто захочет возиться с ним – проще списать по инвалидности в отставку. Лучше бы сдох на самом деле, а не впал в кому. Принял окончательное решение уйти из жизни – этой и постараться вернуться в ту, которая уже и впрямь начинала понемногу казаться дурным сновидением сродни чудовищного кошмара.

– Люба…

– Да-да, я слушаю тебя, родной… – вырвалось спонтанно у неё. Ей было понятно всё до последнего слова – все обрывки фраз и сбивающихся мыслей, путающихся в голове у спецназовца. И немудрено – ведь ему череп разнесло – пуля прошла навылет. Вошла в глаз и вышла через затылок, зацепив мозжечок. Так что стоять он точно не сможет, даже на костылях, если вообще сидеть или ориентироваться иным образом в пространстве. Навечно прикован к постели. – Ты лежи, не суетись, всё нормально! Я с тобой и никуда не денусь, даже готова упросит главврача, чтобы он позволил мне оставаться с тобой на постоянной основе.

Перед ней лежала его фотокарточка. И зачем полковник вручил ей тогда её, когда она впервые столкнулась с ним – загадка, но, похоже, сама того не подозревая, открыла истинный смысл – влюбилась и как дура, не заметив того. А в кого, того, кто никогда не увидит её или не встанет. Даже никогда не сядет сам без посторонней помощи.

В один из обычных рутинных дней с Глебом произошли изменения. Его рука схватила её, и сжалась. Сиделка вскрикнула. Нет, не от боли, а того, что случилось нечто и такое, отчего заняло дыхание. Она не сдержалась и кинулась из палаты к дежурному врачу с радостным известием, покинув пост.

– Получилось… – прошептали уста инвалида.

Рука послушно опустилась, и снова поднялась. Глеб проверил хватательные действия. Пальца не только сокращались, но и сжимались. Мгновение спустя он уже лихорадочно шарил в поисках проводов на теле, что закрепили ему для поддержания жизнеобеспечения организма.

– Ага… – наткнулся он на один и нервно выдернул, вырывая катетер. Затем ещё один и…

Все летели на пол, заливая кровать либо лекарством, либо кровью. Становилось тяжело дышать. Дыхание сбивалось. Сердце билось с перебоями. И казалось, вот-вот остановится.

– Скорее бы-ы-ы… – застонал Глеб, силясь сорвать с лица маску, и не призрака, а бинты. Вроде получилось. Он впервые за последнее время уловил нечто более чем тьму. Возможно сумрак, а в нём тень подобно лучику надежды. И забрезжил для него, но слишком поздно.

Он прозрел на один глаз в тот момент, когда в палату ворвалась сиделка и как две капли воды была похожа на ту, кто так волновал всё это время его, не давая ему покоя.

– Люба… Ой, люба… девка-А-А…

– Глеб! – сорвалась она на крик.

Позади неё возникла иная фигура – дежурного врача. Тот что-то заговорил, даже закричал, но пациент уже не слышал, он больше не находился в их власти – отключился от аппаратов.

Последнее, что подкинуло подсознание Глебу: что же я натворил…

И умер во второй раз здесь на грешной земле, а может быть и в третий, если учесть…

Проведя рукой по волосам в виду отсутствия головного убора, врач простился с ним таким незатейливым образом, констатируя:

– Мы потеряли его…

– Нет! – бросилась Люба к Глебу, стараясь сделать искусственное дыхание рот в рот, попутно производила массаж сердца, давя на грудь руками с силой. – Помогите! Кто-нибудь… Сделайте же что-нибудь! Люди-и-и…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…