Текст книги "В городе древнем"
Автор книги: Сергей Антонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)
Вошла женщина, закутанная в платок, и спросила:
– Готово, Иваныч?
Очевидно уже зная, кто и зачем пришел, дядя Митя посмотрел на часы и сказал:
– Я же тебе велел в двенадцать…
– Есть хотят… – ответила, оправдываясь, женщина. – Им не объяснишь…
– Посиди. – Дядя Митя кивнул на топчан, на котором сидел и Степанов.
Женщина хотела сесть рядом, но, рассмотрев, кто это, устроилась на краешке.
Минут через десять зерно было смолото, и дядя Митя отдал муку женщине. Та поблагодарила и быстро ушла.
– Ну что, Михаил Николаевич?.. – обратился к Степанову дядя Митя. – Дел невпроворот, а? Зачем тебе понадобился старый инвалид? Ответствуй. – Он подсел к нему поближе.
Не мешкая, Степанов выложил ему все свои заботы и закончил, как бы подводя итог:
– Людей, думаю, найдем, а вот шоферов!
– Хм, хорошо… Один шофер, считай, у тебя уже есть. – Дядя Митя ткнул пальцем себя в грудь. – Прав, конечно, не имею, но приходилось всякую технику водить. Справлялся. А вот другого!.. За другим нужно в Девять Дубов идти, раз такое дело. Командир у меня там, младший лейтенант… Тоже раненный, но с машиной справится. Вот только не свалился бы, не дай бог.
– Сходите, Дмитрий Иванович! Другого, наверное, ничего не придумаем…
– Сходить-то схожу, а вот кто будет зерно молоть? Ко мне в день человека три-четыре обязательно приходят. Может, совладаешь с этой техникой? – Дядя Митя указал на мельницу.
– Придется совладать.
Дядя Митя возвратился под вечер. Вошел, не раздеваясь, сел, уставший, и тяжело вздохнул. Степанов, все еще крутивший мельницу, подумал, что дело плохо, но спрашивать ничего не стал.
– Грудь у него болит, – заговорил наконец Дмитрий Иванович. – Здорово его фрицы покалечили… Но сказал, что придет и за руль сядет…
9
Турин возвращался из поездки по району через Бережок. Подбросила его до Дебрянска случайная подвода: километрах в шести, на перепутье, попалась ему телега, на которой молодуха везла в больницу мальчишку лет пяти. На просьбу Турина подкинуть до города ответила радушным согласием, но предупредила, что у мальчонки тиф.
– Если бояться тифов, нужно жить на небесах… – ответил Турин.
Подвода уже проехала школу, как Турин вдруг решил заглянуть к Степанову и, поблагодарив молодуху, спрыгнул с телеги. Он знал, что Миша не спит: когда подъезжали к школе, в щелке между рамой и светомаскировочной шторой он увидел желтый свет.
Действительно, Степанов не спал, сидел за столом и листал однотомник Пушкина.
– Почему вернулся раньше времени? – спросил Турина, намереваясь хотя бы поставить его в известность о просьбе Захарова.
– А я и не вернулся, – ответил Турин, садясь за стол.
– То есть как?..
– Встану в семь – и в противоположный конец района: даешь хлеб!
Ваня осведомился, как Степанов живет, осмотрел немудреное его хозяйство и, опечалившись за товарища, сказал, что послезавтра же узнает насчет общежития.
– Если я школе не мешаю, мне переезжать незачем, – мрачновато заявил Степанов.
Турин отметил про себя необычный тон разговора и спросил:
– Почему это?
– Мне здесь неплохо, а под новую крышу можно вселить стариков, женщин, детей.
– Посмотрим, – неопределенно проговорил Турин и стал рассказывать о поездке: – Трудно что-либо понять… В одном месте – пусто, в другом – густо: где-то немцы не успели вывезти, где-то полицаи и старосты запрятали хлеб…
Конечно, не мог не поведать и о своих злоключениях. Ночуя в доме председателя колхоза в одной деревне – а он за эти дни побывал в семи деревнях и селах, – так угорел, что еле остался жив; переезжая из Опочек в Верхние Выселки, чуть не провалился с телегой под мост: построили наспех, а потом про него забыли до случая… В общем, намотался. И все спешил, спешил…
Турин положил руки на стол, на руки – голову. Видно было, как он устал, как измотался в этом путешествии на случайных подводах и пешком: райисполкомовский Орлик был занят.
«Но если так устал, зачем зашел?» – подумал Степанов.
И когда ему показалось, что Иван сейчас заснет, тот поднял голову:
– Борис-то!.. Руки не подал, при всех отвернулся!..
«Вот оно что! Обида заела!»
– Так тебе и надо! – разделяя слоги, по-прежнему мрачноватым тоном ответил Степанов.
Турин повернулся к Степанову: что это он?!
Тот все еще сидел за столом и листал Пушкина, выхватывая из стихотворений отдельные фразы и слова и не понимая их смысла.
– Черт тебя подери!.. Ничем нельзя заменить голос собственной совести… Сколько бы авторитетных организаций ни существовало!.. И если ты заглушаешь этот голос, то совершаешь нечто равносильное предательству или даже само предательство, – закончил Степанов. – Почему же Борис должен подать тебе руку?
Побагровев, Турин встал.
– Что ты говоришь!
– По сути, так и есть: предательство!
– Не слишком ли круто берешь? – спросил Турин, немного опомнившись после внезапного нападения.
– Нет, не слишком. Это относится, впрочем, и ко мне.
– А к тебе-то за что?
– За многое.
Поняв, что и себе Степанов не прощает каких-то ошибок, Турин сел и, утишая свою ожесточенность, забарабанил пальцами по столу.
– Ты, Миша, вот что должен понять… Мне оказано великое доверие. Вручена власть. Вместе с высоким званием мне придан и авторитет этого звания, хочу я того или не хочу. Автоматически! Но я и ответствен, и у меня есть обязанности, извини за высокие фразы, перед партией, перед народом! Не могу авторитет этого звания ронять. Не имею права!
– Так вот и не роняй! – заметил Степанов.
– Мне приходится другой раз наступать на горло собственной песне…
– Однажды вот так наступишь – и задохнешься! – отпарировал Степанов. – Да-а… получается-то вот что: ты готов удушить себя ради авторитета высокого звания, а авторитет-то твой, когда наступаешь на собственную совесть, неизменно падает, если не летит кувырком.
– К примеру?.. – спросил Турин.
– Для тех, допустим, кто знает историю Нефеденкова, твой авторитет упал.
– Нет, – уверенно ответил Турин. – Ошибки, говоришь… Срывы. Знаешь, Миша, я работаю честно, с полной отдачей и пока еще замечаний и тем более выговоров по партийной линии не получал… Да, кстати, ты что это за кашу заварил с платформами какими-то? Я дядю Митю встретил…
Степанов коротко рассказал о своем посещении Захарова, о том, что сам, как говорится, напросился на задание, да еще такое нелегкое.
– А, ну-ну… – сказал Турин. – Давайте, разгружайте. Стройматериалы городу нужны. И не забудь про динамо-машину, они мне всю голову продырявили, эти железнодорожники: забирай да забирай, хотя вроде бы и договорились, что подождут…
– Да, надо воспользоваться случаем: будут машины.
– Вот-вот! – наставительно проговорил Турин. – Давай, действуй, а то меня не будет…
10
Степанов почти не сомневался, что люди не подведут его, придут на воскресник: был высокого мнения не о себе, а о тех, кого узнал за эти тяжелые месяцы, и все-таки – волновался. Дойдя со Советской улицы, остановился, огляделся.
По Советской к станции тянулись люди. Незнакомые и те, кого он знал. Мать Иры… Пелагея Тихоновна Акимова… Группа бережанских переселенцев во главе с так запомнившейся ему бойкой молодкой… Девушки из бригады дяди Мити… Паня со старшими школьниками…
– Здравствуйте, Михаил Николаевич! – присоединилась к Степанову Галкина. – Смотрите, народ-то идет!
Их догнала мать Лени Калошина:
– Михаил Николаевич, я не могу… Ребенок! А Леня пошел…
– Что вы, Юлия Андреевна, идите домой!
Громко сигналя, словно пробиваясь сквозь толпу, подпрыгивая на ухабах, проехала зеленая машина с военными. В кабине Степанов разглядел Веру в знакомом пальтишке. Она приветливо помахала ему рукой в огромной варежке.
На углу Дзержинской к ним присоединился дядя Митя. Он поздоровался и доложил Степанову:
– Прибыл мой командир. Там уже. – Он кивнул в сторону станции. – Сейчас мы на машины…
На перроне они увидели Владимира Николаевича и Бориса Нефеденкова. Стояли, о чем-то оживленно беседовали. Рядом – Евдокия Павловна.
– Владимир Николаевич, а вы-то здесь зачем?..
– Ну как же, Миша, иначе?.. Может, и я сгожусь на что-нибудь…
«А Таня на дежурстве, – вспомнил Степанов. – Жаль!»
Люди все подходили, и он увидел, что идут не только те, кто может работать, но и старики, инвалиды, дети. «Если не помочь, то хоть побыть вместе со всеми… – подумал Степанов. – Конечно, ничего особенно масштабного и эффектного сегодня не произойдет. Не будет яростных атак, залпов могущественных «катюш», тщательно продуманных в штабах операций по окружению противника, массированных ударов с воздуха… Ничего этого не будет. Но и без того, что сделают сегодня дебрянцы, невозможна жизнь…»
На путях, около платформ, уже хлопотали солдаты – времени у них было в обрез. Ими руководил вернувшийся ночью Мамин. Там же суетился, прыгая на своих костылях, неугомонный Гашкин. Размахивая руками, что-то горячо доказывал солдатам Латохин.
Степанов отыскал Веру, Власова, и они втроем быстро наметили, как распределить людей по участкам работы. Сгружают с платформ пусть солдаты, таскать придется женщинам и подросткам, а вот грузить на машины будут мужчины – женщинам не осилить.
Из своего закутка в пожарном сарае выбежал начальник станции, показал пальцем в конец платформы, где громоздилось что-то укрытое мешковиной.
– И это увозите! Хватит мне ее сторожить!
Несколько женщин пошли туда, откинули мешковину. Под ней нечто холодно-металлическое и, видно, очень-очень тяжелое.
– Что это, бабы?
– Да кто его знает…
– Динамо это. Динамо-машина! – пояснил невесть откуда появившийся Гашкин. – Электрический ток будет давать… Вот отроем где-нибудь подвал кирпичного здания, и там будет электростанция. Со временем, конечно…
– Что же, – совсем робко спросила бережанская молодка, и это так не вязалось с ее характером, – у нас и свет будет? И радио? Может, и кино тогда? «Волгу-Волгу» увидим… «Чапаева»?..
– Сюда все! Идите динамо грузить! Свет будет!
– Кто там басни рассказывает?!
– Почему басни?.. Вот оно, динамо…
Женщины попробовали сдвинуть машину с места.
– Ой, бабы! Да она стопудовая!.. Животики надорвем, не сдвинем… Надо мужиков звать!
В конце концов динамо погрузили на машину солдаты.
В самый разгар работы, урвав свободную минутку, на станции появился Захаров. И не сразу понял, что происходит. Зачем здесь столько народу? Зачем здесь дети, старики? И кто без его ведома вызвал военных? Уж не напутал ли Степанов чего? Но, чем больше он вглядывался в лица людей – и тех, кто работал, и тех, кто только смотрел, – тем больше начинал понимать происходящее. Впервые после двадцати двух месяцев фашистской оккупации в городе организовали воскресник! А ведь люди и слово-то это, верно, забыли!..
Захаров не знал, как выразить им свою признательность. Сказать речь? Но к чему здесь слова? Да и не найдешь сейчас таких слов, а может, их и вовсе нет…
Он подошел к женщинам, тащившим толстое бревно.
– А ну, бабоньки, потеснитесь, дайте и мне поразмяться…
На лицах женщин неуловимо проскользнула растерянность, смущение. Сам секретарь райкома партии!
Через час Захаров ушел к своим неотложным и нескончаемым делам. Их не могли отменить и воскресенья…
А люди продолжали таскать и грузить тес, кирпичи, кровельное железо, стекло.
Как бы ничего особенного. Ничего примечательного…
Часа в три, перед самыми ранними сумерками, начал медленно и торжественно падать белый пушистый снег. Он покрывал черные пепелища и развалины, бугры от домов и одинокие печи. Дебрянск неузнаваемо преображался. Эдакий чистенький, свеженький городок из нескольких домов, десятков сарайчиков и землянок, с клубом и двумя старыми церквами! А пройдут годы, пять или десять, – какой непохожий на современный, какой неузнаваемый Дебрянск отстроят здесь! Какая непохожая на нынешнюю будет жизнь в нем! И не забудется ли под напором других событий, окончательно не отойдет ли в неинтересное прошлое жизнь Дебрянска поздней осенью тысяча девятьсот сорок третьего года? Ведь не случилось в нем взволновавших мир событий, интригующих происшествий, не прогремели в нем битвы, повернувшие ход истории… Но в нем жили и живут люди, которые были и остались русскими. Правда, за то, чтобы они имели честь ими зваться, и осталось пока в Дебрянске из двадцати пяти тысяч всего пятьсот человек.
