Текст книги "Лунное сердце - собачий хвост"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

25 мая президент Джон Фитцджеральд Кеннеди выступил со своей известной речью, в которой поставил задачу для всей нации – высадить американца на Луну до конца 60-х годов.

Великая цель! Великая мечта! Мы немедленно приступили к ее реализации. Уже 18 июня 1961 года два пилота американских военно-воздушных сил были помещены в специальный стальной контейнер, в котором была создана обстановка, имитирующая полет на Луну и обратно. Семнадцать дней пилоты капитан Уэстфолл и капитан Гэнг “путешествовали” к Луне, не двигаясь с места. За это время Уэстфолл изучил основы испанского языка по самоучителю, а Гэнг – прочел книгу о биржевых сделках. Пожалуй, это и были главные научные достижения этого “полета”.

Наши реальные дела в области космических исследований тоже шли далеко не лучшим образом: в июле после второго баллистического прыжка едва не утонул во время приводнения капсулы “Меркурий” Вирджил Гриссом. В сентябре из-за аварии на второй ступени ракеты-носителя “Атлас” чудом спасся с использованием аварийной системы катапультирования Дональд Слейтон, совершив не трехвитковый полет вокруг Земли, как предполагалось программой космического старта, а всего лишь третий “подскок” к по-прежнему недостижимым для Америки звездам.

Да, 20 февраля 1962 года – через десять месяцев после полета Гагарова и через полгода после суточного полета Титовского – Джон Гленн, наконец, стал первым американцем, который облетел Землю. Но... В течение 1962 – 1964 годов Советы совершили три групповых полета на своих “Востоках”. Наши же “Меркурии” летали по околоземной орбите в “гордом” одиночестве. Советские коммунисты Быков, Поповец, Николин, Лилов и Бондаренков “навертели” в полетах вокруг планеты десятки и сотни часов. А наши славные парни – Карпентер, Ширра и Купер – смогли продержаться в космосе только несколько витков. Даже суточный рейс к звездам Гордона Купера по продолжительности в три раза уступал полету первой женщины-космонавта Валентины Терехиной.

Нет, мы, конечно же, пытались судорожно хотя бы повторить достижения русских, а кое в чем и перегнать Советы в космосе. В сентябре 1963 года Джерри Кобб стала первой американкой, взлетевшей в космос на борту очередного “Меркурия”. Трое суток продержался в феврале 1964 года на околоземной орбите Дональд Слейтон. Однако счастье вновь изменило нам. Запланированный на семь суток полет вокруг Земли Алана Шепарда на последнем корабле из серии “Меркурий” был прерван на вторые сутки из-за неполадок в системе терморегулирования космической капсулы. А в это время советский космонавт Георгий Лилов на “Востоке-8” с помощью специального гарпуна и тросовой системы уверенно и четко выполнил первую стыковку космического аппарата с последней ступенью ракеты-носителя.

В 1964 году русские перешли к полетам многоместных кораблей. Мы вновь пытались хотя бы не отстать: сначала Стаффорд и Слейтон, а затем Бассет и Си совершили баллистические полеты на “Джемини-1” и “Джемини-2”. В марте 1965 года Гриссом и Янг вывели, наконец, наш двухместный корабль “Джемини” на околоземную орбиту. Уайт вышел в космос из “Джемини-4”, который пилотировал Макдивитт. Но к тому времени нынешний лунный триумфатор Алексей Леонтьев уже успел поплавать в космосе вне своего корабля “Восход-2”.

По количеству пилотируемых полетов в 1965 году мы все-таки обошли русских. Они запустили в космос четыре пилотируемых “Восхода”, а Америка – семь кораблей серии “Джемини”. Конрад и Купер целую неделю занимались космической фотосъемкой на “Джемини-5”. Две симпатичные американки – Рэй Харл Эллисон и Айрин Левертон – в течение трех суток покоряли сердца оставшихся на Земле мужчин с борта “Джемини-6”. Две недели пробыли в космосе Борман и Ловелл на седьмом корабле из той же серии. На последних часах их космического полета “Джемини-8” со Стаффордом и Сернаном составил компанию “долгожителям космоса”.

Аналогичная картина повторилась и в 1966 году. Русские снова отправили в космос три корабля серии “Восход”. Мы – восемь кораблей “Джемини”. Да, в том году Америка поверила, что, наконец, смогла обогнать красную заокеанскую империю. Хотя начало года было крайне неудачным для нас: Бассет и Си погибли в корабле “Джемини-9” при взлете ракеты-носителя “Титан”, когда сработало взрывное устройство, заложенное на второй ступени ракеты протестовавшим против войны во Вьетнаме террористом-одиночкой Хо Кхань Миемом. Но не прошло и двух месяцев со дня трагедии, как Армстронг и Скотт выполнили первую стыковку с ракетой “Аджена” своего “Джемини-10”. Их успех развили Стаффорд и Сернан (“Джемини-11”), Янг и Коллинз (“Джемини-12”), Конрад и Гордон (“Джемини-13”), Ловелл и Олдрин (“Джемини-14”). Блестящим нашим достижением в 1966 году стал полет пятнадцатого корабля этой серии в самый канун Рождества. Дон Эйзел и Уильям Поуг, состыковавшись с ракетным блоком “Сатурн-1” (SA-11), преодолели треть расстояния от Земли до Луны и первыми из людей за счет дополнительного разгона их корабля ракетной ступенью смогли вернуться на Землю, войдя в атмосферу нашей планеты со второй космической скоростью.

Мы знали, что 1967 год станет для нас годом начала орбитальных полетов по программе “Аполлон”. Казалось, все уже было готово к первому рейсу вокруг Земли. Еще в 1966 году в автоматическом режиме совершили свои рейсы баллистический “Аполлон-1” и орбитальный “Аполлон-2”. Ракета-носитель “Сатурн-1В” была проверена и готова к первому орбитальному полету по программе лунной экспедиции. Но случилась трагедия... 21 февраля 1967 года, через пять минут после старта “Сатурна” со стартовой площадки номер 34 на мысе Кеннеди, в командном отсеке “Аполлона-3” произошло короткое замыкание и вспыхнул пожар. Единственное, что успели сделать Вирджил Гриссом, Эдвард Уайт и Роджер Чаффи – это включить систему аварийного отделения корабля от ракеты. Но это уже не могло их спасти... Через два часа выгоревший изнутри командный отсек корабля “Аполлон” был найден в водах Атлантического океана…

Очень знаменательно, что в тот же день, 21 февраля 1967 года, Советы успешно осуществили первый тестовый запуск их сверхмощной лунной ракеты “Ленин”.

Трагедия почти на год остановила наше продвижение к Луне. Только в ноябре 1967 года мы смогли отправить на орбиту модернизированный беспилотный “Аполлон-4”. Лишь в январе 1968 года Стаффорд, Швейкарт и Ирвин совершили испытательный баллистический полет на “Аполлоне-5”. Только в марте 1968 года Америка, наконец, смогла испытать свой лунный носитель – могучую ракету “Сатурн-5”, которая вывела на околоземную орбиту беспилотные основной блок и лунный модуль корабля “Аполлон-6”.

Казалось, наша космическая программа снова “запрыгнула на коня”. Но уже первый пилотируемый полет по программе “Аполлон” вылился на наши головы холодным душем. Из-за отказа двигательной установки космического корабля мы едва смогли вернуть на Землю спускаемую капсулу с Ширрой, Эйзелом и Каннингемом на борту. Снова месяцы доработки бортовых систем корабля. В августе 1968 года Скотт, Матингли и Митчел поднимают во второй испытательный околоземный полет “Аполлон-8”. В ходе 15-суточной экспедиции удается провести стыковку с имитирующим лунный модуль кораблем “Джемини-16”, на котором находятся Купер и Карр. И, наконец, 6 октября 1968 года к Луне летит основной блок корабля “Аполлон-9” с Фрэнком Борманом, Джеймсом Ловеллом и Майклом Коллинзом на борту. Десять витков вокруг Луны, уникальная научная программа изучения лунной поверхности с орбиты, успешное возвращение на Землю. Всем этим мы могли бы гордиться, если бы не одно маленькое “но”. Русские космонавты Павел Поповец и Виталий Савостин обогнули Луну на корабле “Север-3” почти год назад, 7 ноября 1967 года. В августе 1968 года групповой полет вокруг Луны на космолете “Север-7” и ракетно-космическом комплексе “Знамя-4”-“Лунник-4” выполнили Павел Белянин, Юрий Глазьев, Евгений Хлунов и Виталий Жолобцев.

И вот теперь триумфальный полет Алексея Леонтьева и Олега Макарина. Первая высадка человека на Луну. Красный флаг, который неторопливо и величественно развернулся над лунной поверхностью. Срывающийся от плохо скрытого волнения голос Никиты Хрущева, приветствующего первого русского космонавта, ступившего на другое небесное тело...

А что же мы, Америка? Молодежь совершенно утратила вкус к науке и интерес к космическим исследованиям. В наше время, когда США все более и более погружаются в пучину войны в Юго-Восточной Азии, молодые люди находят себя в протестах и антикультуре. Они не хотят менять учебу в колледже на исполнение патриотического долга во Вьетнаме, Камбодже и Лаосе. Они уходят от общества в нирвану секса, наркотиков и рок-н-ролла. А вместе с ними уходит в эту темную бездну и будущее нашей страны.

Давайте посмотрим правде в глаза и констатируем совершенно уже очевидный для всего мира факт – лунную гонку с СССР мы проиграли.

Да, наш лунный модуль может доставить на поверхность Луны двух человек, в то время, как русская “Родина” способна высадить только одного космонавта. И я молю Бога, чтобы господам Армстронгу, Олдрину и Андерсу удалось совершить их лунную экспедицию на борту “Аполлона-12” с первой высадкой американцев на Луну, которая предварительно запланирована на январь будущего года. Но где гарантия, что к тому времени русские уже не устроят на Луне свою постоянную базу, например, на 6-10 человек? Как мы будем выглядеть перед лицом всего мира с нашим “достижением” на фоне несомненных русских успехов?

Давайте признаем, что мы не смогли достичь цели, поставленной перед нацией президентом Джоном Кеннеди 25 мая 1961 года. Мы не смогли обеспечить наш приоритет в космосе. Мы не смогли высадить американца на Луну первыми. Мы уступили русским право быть первопроходцами Вселенной.

И, наверное, нет смысла продолжать далее нашу программу подготовки экспедиций на Луну. Полагаю, что палата представителей Конгресса, Сенат США, наш президент должны высказать на этот счет свое мнение и принять мужественное, но вполне логичное в этой ситуации нашего отставания в космосе решение. Нам сегодня крайне нужны не далекая Луна, над которой уже развивается красный флаг, а оборонительные космические системы, удвоение расходов на пилотируемую военную станцию МОЛ, возрождение программы орбитального самолета “Дайна-Сор”, создание собственного форпоста на околоземной орбите на основе военного варианта базы “Скайлэб”.

Проиграв пропагандистскую войну Советам по достижению Луны и водружению над ее поверхностью государственного флага, мы должны обеспечить свою обороноспособность в виду растущей угрозы со стороны мирового коммунизма”.

Такая вот статья... Ее автор, Чарльз Чейндвик, никогда не числился среди американских “ястребов”, а, напротив, всегда слыл человеком весьма умеренных взглядов, либералом. Поэтому можете себе представить, какой “ястребиный клекот” раздается сейчас, после триумфальной высадки на Луну Алексея Леонтьева, из милитаристских “гнездовищ” американского военно-промышленного комплекса. Тамошние обитатели именуют успешную высадку на Луну советского космонавта, которая была совершена 30-31 октября, не иначе, как “лунным коммунистическим хэллоуином”. Создается впечатление, что кое-кто из местной военщины и тузов военного лобби на Капитолийском холме просто обезумел от патологической ненависти к Советскому Союзу.

Коммунизм уверенно шагает по планете. Мы планомерно исследуем космическое пространство. Наша борьба за мир во всем мире признана и по достоинству оценена всеми народами.

Что же касается истерических воплей империалистов, бряцающих оружием на космической орбите, то они должны зарубить себе на носу: страна, которая, по меткому выражению Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущева, “делает ракеты быстрее, чем готовят сосиски”, сможет дать отпор любому агрессору. Если заокеанской военщине неймется, мы вполне способны качественно, глубоко и надежно закопать ее в самые короткие исторические сроки.

 

Глава 13. “Большое космическое ухо” в Индийском океане

(отрывки из неопубликованной книги журналиста Ярослава Головнева)

Штормит со вчерашнего вечера.

Мы проходим мимо мыса Доброй Надежды. Самого мыса, конечно, с борта теплохода не видно: все-таки до берега расстояние с полсотни километров. Дождь и время от времени взмывающие в свинцово-серое небо покатые водяные стены вообще ограничивают видимость пространством в сто-двести метров.

Со школьной скамьи я был почему-то убежден, что мыс Доброй Надежды является самой южной точкой Африки. А вчера, во время беседы в кают-компании со штурманом Мишей Басовым к своему удивлению узнал, что самая южная точка Африканского континента – Игольный мыс, расположенный примерно в полутора сотнях километров от мыса Доброй Надежды. Но почему же так известен именно мыс Доброй Надежды? Дело в том, что именно в этой точке береговая линия Африканского континента впервые круто поворачивает на восток и открывает проход из Атлантического океана в сторону Индийского.

– Жаль, что не удастся увидеть мыс, – огорченно вздыхаю я. – Когда еще доведется снова побывать в Африке…

– А что там смотреть, Слава? – с недоумением пожимает плечами штурман Басов. – Скала – как скала. Высокая, крутая…

Здесь, у юго-западной оконечности африканского континента, мореплавание всегда было непростым. Поэтому и самое первое название у мыса было иным – Мыс Бурь. Так его назвал сам Бартоломео Диас, первооткрыватель этих мест. Но, выслушав его доклад по возвращении экспедиции домой, тогдашний король Португалии Хуан внес свою коррективу в название и приказал впредь именовать открытый мыс Мысом Доброй Надежды. Король знал, на что нужно возлагать добрую надежду – отсюда, от южной оконечности Африки, должен был открыться прямой путь в Индию. Его величество не ошибся. Добрые надежды сбылись.

К полудню шторм делается жестоким. “Лаврентий Берия” невесомым перышком раскачивается на встречном штормовом гребне. Волны грохочут о борта корабля. Палуба периодически проваливается вниз, потом чудовищным прыжком вскидывается вверх. Мне начинает казаться, что наше судно похоже на маленькую трепещущую рыбку, схваченную невидимыми и сильными руками могучего витязя-океана. Пространство неба и воды вскипает вокруг, ломая горизонт, швыряясь порывами ветра и острыми иглами мелких соленых капель. Натешившись вдоволь, Атлантический океан как маленькую эстафетную палочку передает наш корабль в невидимые руки своего брата Индийского океана.

А где-то за свинцовой пеленой дождевых туч, над нашими головами, заходя на Землю из космоса со стороны Антарктиды, несется по крутой посадочной траектории спускаемый аппарат корабля “Знамя-5” с Алексеем Леонтьевым и Олегом Макариным. И округлые пасти наших тарельчатых антенн ищут его, чтобы подтянуть к зениту, указать путь к далекой Родине и к месту посадки.

У нас подобралась отличная компания: теплоход “Лаврентий Берия” и два брата-океана.

– Существовало, – да и поныне существует, поверье, – говорит штурман Басов, – что в месте встречи течений двух океанов, теплого Индийского и холодного Атлантического, волны бывают особенно высоки и даже могут разломить длинное нагруженное судно на две части.

Я поневоле начинаю чутко прислушиваться к скрипам и стонам идущего сквозь штормовые волны корабля, но Басов, уловив мой настрой, ободряюще хлопает меня по плечу:

– Не ершись, Славик! “Лаврентий” – надежный корабль. Мы бывали и в не таких передрягах!

Иногда мне начинает казаться что волнение и зыбь затухают, но тут “Лаврентий Берия” с мастерством бывшего чекиста неожиданно находит какую-нибудь тайную зыбину особо выдающихся размеров. Он с силой вонзается в нее острым носом, вглядывается очками-пенсне спасательных кругов и по-наркомовски прямолинейно, с матерком и экспрессией, грохотом и скрипами обшивки бросает в пространство воды, неба и дождя свои недовольные реплики.

Начиная с восьми часов вечера “по Москве” мы все начинаем периодически вскидывать взгляд в штормовой небесно-водяной коктейль на юге – оттуда сейчас должен идти на посадку корабль “Знамя”. Конечно, из-за несущихся над океаном плотных сизых туч шансы увидеть летящий в атмосфере спускаемый аппарат у нас безнадежно нулевые. И мы даже чуть-чуть завидуем тарелкам антенн, которые тревожно вздрагивают, устремляют свои округлые зевы в сторону Антарктиды и постепенно начинают запрокидываться к зениту – автоматика “Лаврентия Берия” обнаружила лунный корабль и надежно ведет его в сторону дома.

Пока основная рабочая смена связистов трудится на своих штатных постах наблюдения, я в кают-компании “терроризирую” своими вопросами начальника запасной смены Леонида Кирилловича Филатова. Филатову около пятидесяти, у него плотная, крепкая фигура, совершенно седые волосы, спокойная и неспешная речь.

– Леонид Кириллович, расскажите, как создавались подразделения Морского флота СССР, предназначенные для обеспечения космических исследований?

Филатов неторопливо раскуривает трубку, пускает в окружающее пространство дымное колечко и неторопливо начинает:

– В конце 1966 года нашим правительством было принято решение о разработке проектов плавучих измерительных пунктов для советской лунной программы. Тогда Советом Министров СССР была поставлена задача создать четыре телеметрических и один командно-измерительный пункт. Эти измерительные пункты были необходимы для управления полетом ракетно-космического комплекса “Знамя” – “Лунник” на участке его возвращения к Земле. Вы ведь знаете, что часть траектории космического аппарата не видна с территории СССР?

– Знаю, – кивком подтверждаю я. – Какие именно работы в космосе выполняются по командам с наземных плавучих пунктов?

– Мы руководим предпосадочными и посадочными операциями космического корабля “Знамя”, – поясняет Филатов, попыхивая трубкой. – Например, по нашим командам производится коррекция траектории полета, которая обеспечивает вход спускаемого аппарата в заданный посадочный “коридор” под требуемым углом. Кроме того, наш КИП принимает телеметрическую информацию с борта корабля “Знамя” и производит измерения параметров траектории его полета.

– Леонид Кириллович, каким образом в океане размещаются плавучие измерительные пункты? – спрашиваю я. – Есть ли у них специальные районы базирования?

– Обычно наши телеметрические плавучие пункты размещаются вдоль трассы спуска космического корабля, – Филатов ведет рукой по висящей на стене карте, на которой красной линией обозначена предполагаемая посадочная траектория “Знамени”. – От самой точки входа спускаемого аппарата в атмосферу над Южным полюсом и до конца зоны видимости летящего в атмосфере корабля из акватории Индийского океана. Посадка космического корабля “Знамя” запланирована на территории СССР. Для этого выбран один из районов в Северном Казахстане.

– Ну, а что будет, если во время посадки случится что-то непредвиденное и космический корабль отклонится от траектории управляемого спуска?

– Мы готовы и к такому варианту, – говорит Леонид Кириллович. – Если возникнут нештатные или даже аварийные ситуации, то вполне возможен спуск космического корабля по баллистической траектории. Тогда его посадка произойдет в акватории Индийского океана. В этом случае все наши телеметрические суда будут участвовать совместно с судами Поисково-спасательной службы Военно-Морского Флота СССР в поиске приводнившегося космического корабля и эвакуации его экипажа.

– Леонид Кириллович, скажите, сколько морских кораблей сегодня обеспечивает выполнение нашей космической программы?

– У нас сейчас числится девять судов, – Филатов начинает загибать пальцы. – Четыре судна арендованы нами у Министерства морского флота СССР. Это танкер “Аксай” и три сухогруза – “Долинск”, “Ильичевск” и “Краснодар”. Они переоборудованы в научно-исследовательские судна.

Филатов тщательно выбивает трубку в большую стеклянную пепельницу на рабочем столе и только после этого продолжает:

– Кроме того, в начале прошлого года в командно-измерительный пункт был переоборудован сухогруз “Геническ” – корабль, на котором мы с вами сейчас находимся. После переоборудования этому КИП было присвоено имя “Лаврентий Берия”. Чуть позже в телеметрические измерительные пункты типа “Селена” были модернизированы корабли – лесовозы “Боровичи”, “Кегостров”, “Моржовец” и “Невель”. За этими кораблями сохранены их прежние названия…

Динамик под потолком кают-компании рявкает сигналом тревоги и после секундной паузы сообщает:

– Внимание! Запасной смене немедленно прибыть к рабочим местам! Повторяю…

– Извините, но у нас, кажется, неприятности, – Филатов сует трубку в карман пиджака, поднимается со стула и едва ли не бегом выходит из комнаты.

…Филатов не ошибся: неприятности действительно начались. Измерительная аппаратура корабля “Лаврентий Берия” зафиксировала в земной атмосфере сразу два объекта, идущих от Антарктиды в направлении Индийского океана. Один точно шел в посадочном коридоре корабля “Знамя”, а вот другой… Другой входил в атмосферу Земли под углом, который однозначно обеспечивал чудовищные перегрузки на его борту, перегрев конструкции и в конечном итоге гибель где-то в небе над Индостаном. Объекты были совершенно одинаковы по всем свои характеристикам. Ни электронно-вычислительные машины, ни операторы-люди не могли с уверенностью сказать, какой из двух объектов в действительности является спускаемым аппаратом корабля “Знамя”.

Сначала это “удвоение” посчитали сбоем аппаратуры на корабле “Лаврентий Берия”, но минуту спустя все остальные восемь морских КИПов тоже зафиксировали два летящих в атмосфере объекта…

 

 

Глава 14. Возвращение на Землю

(Из дневников генерал-лейтенанта Николая Петровича Маканина)

 

3 ноября 1968 года.

Разделение отсеков корабля “Знамя” прошло без замечаний. Баллистики доложили, что корабль вписался в посадочный коридор практически идеально и идет на управляемый спуск. Это радовало – значит, садиться Леонтьев и Макарин будут на нашей, советской территории, где-то в Северном Казахстане.

Но потом началась настоящая чертовщина…

Сначала наши пункты слежения в Индийском и Тихом океанах доложили, что наблюдают – в том числе, и визуально, – сразу два спускающихся объекта. Матросы с наших кораблей утверждают, что видели в небе сразу два огненных шарика, которые метеоритами неслись со стороны Антарктиды куда-то в северном направлении.

Один из объектов идет строго в посадочном коридоре, а второй – по очень крутой траектории баллистического спуска. Эта баллистическая траектория настолько крутая, что у спускающегося объекта нет никаких шансов дойти до поверхности Земли без повреждений – расчетчики дают просто убойные значения перегрузок и температурного нагрева.

Первое, что пришло нам в голову – это то, что объект на баллистической траектории является отделившимся от спускаемого аппарата приборно-агрегатным отсеком “Знамени”. Но руководители баллистической службы тут же опровергли нашу гипотезу. Приборно-агрегатный отсек уже вошел в земную атмосферу и его обгоревшие останки упали в океан чуть севернее побережья Антарктиды.

К нашему ужасу баллистики сообщили, что оба объекта – и тот, который идет по “правильной” траектории на управляемый спуск, и тот, что камнем падает в атмосфере, – абсолютно идентичны по своим массовым характеристикам. Никто не брался сказать, который из двух объектов является спускаемым аппаратом космического корабля “Знамя”. А это значило, что мы не можем достоверно сказать, как проходит спуск Леонтьева и Макарина – штатно или аварийно.

Вскоре посты наблюдения в Индийском океане сообщили, что тело, которое шло по крутой баллистической траектории, исчезло. Если на баллистический спуск шел спускаемый аппарат “Знамени”, то это сообщение могло означать только одно: корабль разрушился под воздействием силовых и температурных нагрузок, а Леонтьев и Макарин погибли.

Второе тело уверенно шло по траектории управляемого спуска, точно отрабатывая все необходимые эволюции. Установить связь с ним мы не могли, поскольку объект шел внутри плазменного облака, которое не пропускает радиоволны.

Мне трудно передать словами эмоциональное напряжение, которое охватило в тот момент всех, кто находился в Центре управления полетом и на наблюдательных пунктах. Все понимали, что с вероятностью пятьдесят процентов мы потеряли космический экипаж…

 

 

Глава 15. “Я их вижу!

(Из записи переговоров поисково-спасательной службы, сделанной журналистом Мартыном Луганцевым)

 

3 ноября 1968 года.

– Первый, говорит борт сто шестнадцать. Вижу объект!

– Я – Первый! Всем – режим звукового молчания! Сто шестнадцатый, повторите!

– Первый, я – сто шестнадцатый. Повторяю: вижу объект. Вышел из-за облаков, идет в северном направлении.

– Сто шестнадцатый, в каком состоянии парашют объекта? Повторяю…

– Первый, на связи сто шестнадцатый. Раскрытие парашюта штатное, наполнение хорошее. На заданных частотах связи с объектом нет. Повторяю: связи с объектом нет.

– Первый, здесь борт двести пятьдесят четыре. На высоте около трех километров вижу объект. Подтверждаю информацию сто шестнадцатого: связи нет.

– Понял, двести пятьдесят четвертый. Продолжайте попытки установить связь.

– Первый, я – борт двести десять. Наблюдаю объект. По нашим прикидкам, он идет к посадочной метке 17-46. Первый, как поняли? Объект идет к посадочному району 17-46.

– Я – Первый, принято, борт двести десять. Внимание всем службам, объект идет на посадку в район 17-46. Связи с объектом нет.

…

– Я двести пятьдесят четвертый, наблюдаю срабатывание двигателей мягкой посадки объекта. Большое облако пыли! Ничего не видно! Купол парашюта опускается на землю.

– Первый, двести десятый на связи! Есть посадка! Вижу объект! Лежит на боку, состояние устойчивое. Связи с объектом нет. Буду садиться рядом с объектом.

 

 

Глава 16. Разговорчики не в строю

(Из записей журналиста Мартына Луганцева во время беседы с космонавтами Алексеем Леонтьевым и Олегом Макариным после посадки и карантина)

***

– А вот еще у меня был случай… Олежка, ты же знаешь, что есть много ученых, которые занимаются своей научной работой, а нас, космонавтов, берут в качестве исследовательского материала. Кто-то проводит опыты на мышах, кто-то на собачках, а кое-кто – на космонавтах. Космонавт в роли подопытного кролика… Круто, а? И часто получается, что привлечение космонавта в качестве подопытного материала становится для таких вот ученых даже важнее, чем получаемый научный результат… Был в Институте медико-биологических проблем такой врач – Майоров Анатолий Евгеньевич. И писал он докторскую диссертацию “Признаки нетренированности сердечно-сосудистой системы при больших физических нагрузках”. И вот эти самые признаки товарищ Майоров вроде бы обнаружил у многих наших ребят из отряда – у меня, у Витальки Жолобцева, у Бори Волынина. Ну, а раз есть “признаки нетренированности”, то как же можно пускать Лешку Леонтьева в космический полет? И написал товарищ Майоров длиннющую телегу в адрес коллег-медиков из Центра подготовки космонавтов: так, мол, и так, прошу снять космонавта Леонтьева с подготовки к космическому полету, поскольку есть все признаки нетренированности его сердечно-сосудистой системы. Слава Богу, медики из нашего ЦПК на веру ничего не принимают. Вот и заслали они меня на внеочередное медицинское обследование. Которое, понятное дело, проводилось по классическим методикам, а не по экспериментальным, которые придумал товарищ Майоров для своей диссертации. И показало исследование, что я полностью здоров. Как бык, то есть. Поэтому с подготовки к космическому полету меня не сняли, и я спокойненько слетал с Пашкой Беляниным на “Восходе-втором”. А после полета встречаю товарища Майорова. Так и так, говорю, сожалею, значит, что не удалось вам, Анатолий Евгеньевич, использовать меня, как доказательство вашей научной теории. “Почему же не удалось? – ухмыляется Майоров. – Удалось, да еще с блеском! Только моя научная работа теперь называется иначе: “Признаки тренированности сердечно-сосудистой системы при больших физических нагрузках”.

 

***

– Вот какой случай был у меня перед полетом на “Союзе–4”… Мы с Васей Лазориным и наши дублеры прилетели на Байконур поздно вечером. Из аэропорта нас сразу отвезли в гостиницу “Космонавт”. Мы устали за время перелета, поужинали и сразу легли спать. Ночью просыпаемся от грохота и стука в коридоре. Выглядываю из нашего номера. А в коридоре полным ходом идут строительно–монтажные работы: рабочие обшивают стены декоративными деревянными панелями.

Ребята, – говорю, – а нельзя до утра подождать?

– Извини, друг, нельзя, – отвечает один из рабочих. – Завтра в гостиницу заселяются космонавты и к их приезду все должно быть уже готово!

 

***

– Хочешь, я расскажу, как на самом деле выходил в открытый космос? Тогда на “Восходе-2”… То, что писалось в нашей прессе – это все чепуха. И даже потом, уже после полета, на Земле, когда встречался с конструкторами и учеными, я не сказал всего… И дело не только в секретности… Те мои переживания – это все-таки слишком личное ощущение, чтобы доверять их людям, которые не были в космосе. Олег, они этого просто не поймут…

Нас очень хорошо дрессировали перед полетом. Именно дрессировали… Выход из корабля в космос мы с Женькой Хлуновым отрабатывали до полного автоматизма. В барокамерах, во время полета на самолете в условиях кратковременной невесомости… Самолет делает “горку”, на десяток – другой секунд наступает состояние невесомости и ты должен успеть за это время совершить определенные программой будущего выхода в космос действия. Войти в шлюзовую камеру, высунуть нос из люка корабля… Жаль, что нельзя поставить барокамеры на самолет, чтобы одновременно получить воздействие и невесомости, и вакуума…