Текст книги "Лунное сердце - собачий хвост"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

И начались пилотируемые ракетные пуски. Петр Долгов на “Победе-2” стартовал 2 сентября 1952 года. Полет прошел успешно. С третьего пуска решили посылать в космос экипажи в составе двух человек. В апреле 1953, к майскому празднику, порадовали Родину полетом Ахмет-хана Султана и Алексея Ледовского. В октябре пятьдесят третьего, – снова к празднику, – на “Победе-4” полетели Анатолий Павлин и Федор Бурцин. В марте 1954 года в космос второй раз стартовал Сергей Анокин и его молодой коллега Андрей Митков. И в этом полете…

 – Когда до Земли оставалось всего пятнадцать – двадцать метров, внезапно лопнула скоба крепления парашюта, – я замечаю, как на левом виске Тихомирова начинает нервно пульсировать жилка. – Капсула оторвалась и упала на землю. Сергей Анокин отделался сильными ушибами, а вот Андрюше Миткову не повезло. Он получил очень серьезные переломы обеих ног. Долго потом лечился, но, к сожалению, и по сей день ходит с палочкой, прихрамывает… Тогда, в марте 1954 года, своим распоряжением Берия закрыл программу полетов “Победа”. Я был снят с должности Главного конструктора и отправлен в “ссылку”, в конструкторское бюро Сергея Павловича Королевина. Королевин тогда уже полным ходом готовил к полету более совершенную, чем “Победа” баллистическую двухместную капсулу “Луч” и ракету Р-5. Но я отказался участвовать в этой работе. Слишком близко эта тема стояла к моей “Победе”, понимаете, Мартын Андреевич? У меня ведь и нервы, и сердце все-таки не железные…

Тихомиров делает несколько глотков остывшего чая. Молчит, успокаивая нервы. Я тоже выдерживаю паузу в десяток секунд, прежде чем решиться задать новый вопрос:

– Какой же работой вы занялись в Королевинском КБ, Михаил Клавдиевич?

– Занялся проектированием, – голос конструктора снова звучит спокойно. – Сначала проектировал ракету Р-7, нашу знаменитую “семерку”, которая вывела в космическое пространство и первый спутник, и орбитальный космический корабль с Юрой Гагаровым. Да и теперь все еще тянет на себе львиную долю наших космических пусков. Потом занялся проектированием космических аппаратов. Разрабатывал общую схему нынешней лунной экспедиции.

Как известно, американская лунная программа родилась после выступления президента США Джона Кеннеди 25 мая 1961 года. Наша, советская программа высадки человека на Луну стартовала почти на год раньше – 23 июня 1960 года. В тот день совместным постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР были утверждены космические планы СССР на следующие семь лет. Были поставлены задачи облета Луны и высадки на лунную поверхность советского космонавта…

– Погодите, Михаил Клавдиевич, – я принимаюсь мысленно подсчитывать. – 23 июня 1960 года… Но ведь это еще до полета Гагарова! Больше, чем за полгода до первого орбитального космического полета!

– Это так, – соглашается Тихомиров. – А что вас удивляет, Мартын Андреевич? Предварительные разработки межпланетных полетов мы начали во второй половине пятидесятых годов. Где-то около пятьдесят восьмого года, если память мне не изменяет. Прорабатывалась идея пилотируемых космических полетов на Венеру и Марс… И, конечно, номером один в этих планах значилась Луна. Первая ступенька на пути к звездам, так сказать…

Он молчит несколько секунд, собираясь с мыслями, и продолжает:

– Следующие два года после принятия общей концепции лунной программы ушли на то, чтобы определить стратегию нашего движения к поставленной цели. Через год после полета Гагарова, 16 апреля 1962 года, постановлением Совмина были утверждены уже конкретные наши проекты исследования Луны с помощью пилотируемых космических кораблей. Предполагалось осуществить облет Луны с помощью двухместного космического корабля “Север”, который в космос должна была выводить ракета-носитель УР-500 “Протон”. За создание космического аппарата и ракеты-носителя отвечало конструкторское бюро, которым руководил Владимир Николаевич Челомбитов. Ну, а высадку человека на Луну поручили нам, конструкторскому бюро, которым руководил Сергей Павлович Королевин. Для этого предполагалось создать ракету-носитель Н-1 “Ленин”, лунный орбитальный корабль “Знамя” и лунный посадочный корабль “Лунник”. Корабль “Знамя” должен был пилотировать экипаж из двух космонавтов. На Луну высаживался один космонавт.

Решением партии и правительства в сентябре 1962 года при Совете Министров СССР был создан Специальный комитет по космической технике. Комитет возглавил Лаврентий Павлович Берия. Лично. В том же 1962 году завершился и старый спор между Королевиным и Глуховцевым о выборе типа двигателей для ракеты Н-1. Глуховцев был сторонником создания двигателей на высококипящих компонентах топлива. А Королевин не хотел их ставить на Н-1 из-за высокой токсичности высококипящих топлив. Он настойчиво предлагал Глуховцеву заняться созданием больших двигателей на основе использования кислородных и керосинных топлив. Но Валентин Петрович отказался наотрез…

– И как разрешился этот конфликт?

– В лучших наших советских традициях разрешился! – профессор фыркает. – Кто-то рассказал о нем Лаврентию Павловичу Берия. Берия вызвал “на ковер” секретаря ЦК КПСС Дмитрия Федоровича Устиннина: “Что, Дмитрий Федорович, не хочет товарищ Глуховцев делать большие двигатели для нашей ракеты?” “Не хочет”, – отвечает Устинин. “Вызовите его к себе и передайте от меня большой привет, – с улыбочкой на губах говорит Берия. – И напомните, что тридцать восьмой год от шестьдесят второго отделяет всего двадцать четыре года”. А в тридцать восьмом, Мартын Андреевич, Глуховцев был арестован НКВД и несколько лет провел в тюрьме.

– Я знаю, Михаил Клавдиевич.

– Вот Берия и решил на этом сыграть. Глуховцев после разговора с Устининын вышел из кабинета секретаря ЦК бледный, как стена. Переживал, конечно… Но двигатель для лунной ракеты его КБ сделало за рекордные сроки – за три года. В феврале 1967 года мы испытали его в реальном полете при первом пуске ракеты Н-1. Мы тогда очень спешили – все боялись, что американцы будут на Луне первыми…

– Неужели у нас все делалось с оглядкой на Штаты?

– Ну, не то, чтобы с оглядкой, – мне кажется, что Тихомиров немного смутился, – но то, что они дышат нам в затылок в космической гонке, – вот это мы постоянно ощущали. В октябре 1961 года, например, у нас был страшный переполох. Соединенные Штаты тогда осуществили первый пуск ракеты-носителя “Сатурн-1”. Ну, и кто-то из “доброжелателей” нашей космической программы напел в уши Хрущеву и Берия, что уже в следующем году американцы могут высадиться на Луну. Бред, конечно. Ведь на самом-то деле, у них в лунной программе еще и конь не валялся. Но у нас наверху в угрозу утраты лидерства в космической гонке поверили! Все руководство нашей отрасли было собрано на совещание в Кремле, где лично Лаврентий Павлович простым и доходчивым языком объяснил товарищам главным и генеральным конструкторам, что те из них, кто допускает, что мы можем “отдать Луну Америке”, могут заранее сдать свои партийные билеты. А заодно и вспомнить, что хотя культ личности Сталина партия и осудила, но термин “враг народа” никто из политического оборота не выводил и его недолго и снова применить. По результатам этой “накачки” 3 августа 1962 года вышло очередное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР. В нем были установлены точные сроки для наших лунных экспедиций: облет Луны кораблем “Север” – четвертый квартал 1967 года, высадка на Луне с использованием кораблей “Знамя” и “Лунник” – конец 1968 года. Как видите, Мартын Андреевич, мы не опоздали.

Мы постепенно переходим от исторической тематики к вопросам непосредственной подготовки экспедиции на Луну. Михаил Клавдиевич подробно рассказывает, как изготовляется и испытывается ракета-носитель “Ленин”, космические корабли “Знамя” и “Лунник”. Потом Тихомиров обстоятельно рассказывает обо всех состоявшихся ранее пилотируемых полетах по программе высадки человека на Луну – до нынешнего полета было осуществлено четыре тестовых старта. Многое из рассказанного мне уже известно, но я не прерываю Михаила Клавдиевича – просто получаю удовольствие от беседы с этим хорошим и умным человеком.

 И только когда за окном начинаю сгущаться сумерки, я соображаю, что пора бы и честь знать. Задаю последний вопрос:

 – Михаил Клавдиевич, полет космонавтов Алексея Леонтьева и Олега Макарина к Луне с высадкой на ее поверхность – это вопрос уже практически решенный. До старта осталось несколько дней. Будут ли еще пилотируемые экспедиции на Луну?

– Конечно, будут! – в глазах профессора зажигаются озорные огоньки. – И очень скоро! А в перспективе – и, поверьте, в очень близкой перспективе, – у Луны появятся сначала орбитальные станции, а потом уж придет и черед строительства на лунной поверхности обитаемой базы. Это уже не мечты, это наши практические планы. Хотите взглянуть на первые прикидки нашего лунного городка?

Он хитровато щурится.

– Какой журналист от этого откажется? – смеюсь я.

– Ну, писать об этом вам вряд ли позволят, – слегка охлаждает мой энтузиазм Тихомиров. – Наши военные имеют свои виды на Луну. Но общую схему я вам сейчас покажу. Пройдемте в мой кабинет.

Он встает из-за стола и, чуть прихрамывая, направляется внутрь дачного дома. Я иду следом.

Дачный кабинет профессора Тихомирова оказывается крошечной комнаткой с обычным письменным столом и небольшим книжным шкафом с наполовину пустыми полками.

Он достает с верхней полки лист ватмана и разворачивает его на столе:

– Вот смотрите. Это жилой купол, это энергетический модуль. Вот исследовательская база. Гараж для луноходов… Вот таким будет наш лунный город, – Тихомиров заканчивает свой рассказ. – Впечатляет?

– Очень интересно, – соглашаюсь я.

Тихомиров подходит к книжному шкафу и достает с полки огромных размеров альбом:

– А хотите, я покажу вам свою коллекцию бабочек? Кстати, все иллюстрации в этом альбоме я сделал сам.

 

 

Глава 2. “Они полетят завтра”

(Неопубликованная статья собственного корреспондента газеты “Известия” Михаила Дунайцева, написанная на космодроме Байконур 22 октября 1968 года).

 

На Байконур они прилетели с Алексеем Леонтьевым и Олегом Макариным в разных самолетах. Если бы – не дай Бог, конечно! – с экипажем Леонтьева что-то случилось во время перелета, сегодня в полет к Луне ушли бы эти двое.

Они точно так же, как Леонтьев и Макарин, “обживали” ракетно-космический комплекс “Знамя-5”–“Лунник-5” на стапеле в монтажно-испытательном зале космодрома за несколько дней до старта. Если бы в экипаже Леонтьева кто-то заболел, в космос послали бы их.

В ночь перед стартом они ехали с Леонтьевым и Макариным на стартовую позицию в одном автобусе. И в монтажно-испытательном комплексе на второй площадке они одели такие же бело-голубые скафандры “Сокол”, как и “леонтьевская команда”. Вплоть до самого последнего момента перед стартом они были готовы занять рабочие места космонавтов на вершине ракеты.

Дублеры… Владимир Шаталин и Владимир Бугрин.

Собственно о том, что они стали дублерами, а экипаж Леонтьева назван основным для полета на ракетно-космическом комплексе “Знамя-5”–“Лунник-5” мы узнали только позавчера днем, когда состоялось заседание Государственной комиссии. До этого во всех документах фигурировали только две совершенно равноправные пары космонавтов: Леонтьев – Макарин и Шаталин – Бугрин.

Когда ракета “Ленин” оторвалась от стартового стола и скрылась в небесной дали, они вернулись в монтажно-испытательный корпус. Владимир Шаталин и Владимир Бугрин сняли скафандры и на специально оборудованном для доставки на старт наших космонавтов “космическом” автобусе поехали обратно в Ленинск, в гостиницу “Космонавт”.

Практически все места в автобусе оказались свободными, и я напросился в “безбилетные” пассажиры у вихрастого, молодцеватого подполковника, отвечающего за переезды космических экипажей по Байконуру. Я уже был сутки на ногах, без сна, устал страшно. Хотелось поскорее добраться до своего номера в гостинице “Центральная”, принять душ, перекусить и завалиться спать.

Места в автобусе у Шаталина и Бугрина расположены рядом. Случайно или нет, но сидят они сейчас так, как должны были сидеть в спускаемом аппарате космического корабля “Знамя”: слева в кресле дремлет Володя Бугрин, справа, устремив взгляд в бегущие за окном степные просторы, о чем-то размышляет Владимир Шаталин.

Я решаюсь их потревожить.

– Разрешите присесть? – спрашиваю почти шепотом, остановившись рядом с их креслами и указывая рукой на свободные места напротив за деревянным столиком. Обычно на этот столик медики ставят свою аппаратуру для экспресс-анализа состояния здоровья космонавтов. Сейчас здесь нет ни медиков, ни их аппаратуры – Шаталин и Бугрин остались на Земле, строгий и неусыпный контроль за состоянием их здоровья больше не нужен.

– Садись, Миша, – говорит Шаталин, отрывая свой взгляд от степных просторов за окном автобуса. Володя Бугрин открывает глаза и молча кивает.

С Шаталиным я знаком давно, еще со времен его первого космического рейса. Бугрина знаю меньше, но во время его полета на орбиту тоже писал о нем газетную статью.

– Можно задать пару вопросов? – я устраиваюсь в кресле напротив космонавтов.

– Ага, – Бугрин зевает. – Значит, на повестке дня у нас интервью с дублерами…

– Задавай, – Шаталин пожимает плечами. Он выглядит уставшим и опустошенным.

– Переживаете? – я раскрываю свой рабочий блокнот и беру ручку.

– Радуемся за товарищей, – с наигранной бодростью и легкой издевкой произносит Бугрин. – Готовы приступить к дальнейшей работе по подготовке к предстоящим космическим полетам.

– Прекрати, Володька, – Шаталин слегка толкает его локтем в бок.

– Ладно, – Бугрин вздыхает. – Извини, Михаил. Это я в шутку.

– Конечно, переживаем, Миша, – говорит Шаталин. – Переживаем, что не мы полетели на Луну, а Лешка с Олегом.

– А я так и просто им завидую, – признается Бугрин. – Вот честное слово. Завидую. Страшно хочу сейчас оказаться в корабле на их месте. Но чудес не бывает, Миша. Увы…

– Ребята, а может по пять капель? – я лезу в свою дорожную сумку и достаю бутылку пятизвездочного “Арагви” с упаковкой пластиковых стаканчиков. Домашняя заготовка. Как говорит наш редактор, “на всякий пожарный случай”. А “пожарный случай” сейчас, кажется, имеет место быть.

Шаталин оглядывается:

– Медицины и руководства в автобусе нет? Ага, нет… Давай!

– Полетели, – машет рукой Бугрин. – О, а как же без закуски?

– Все предусмотрено, товарищи космонавты, – я снова ныряю внутрь моего “бегемота” и извлекаю на свет божий упакованные в бумажные пакеты сырную и колбасную нарезки. Сыр и колбасу я купил в гастрономе на второй площадке, чтобы позавтракать в гостинице, но сейчас именно тот случай, когда умный полководец должен бросить в бой все свои резервы.

– Ну, Мишка, – восторженно произносит Шаталин, – ну, ты экипировался!

– Работа такая, – я развожу руками. – У нас, как и у вас, приходится постоянно быть в стартовой готовности.

Я отворачиваю пробку на бутылке, открываю упаковку со стаканчиками и разливаю коньяк.

– Хорош, хорош, – останавливает меня Бугрин. – Давай по чуть-чуть. А то на всю дорогу до Ленинска не хватит!

Мы все дружно смеемся.

– За что выпьем? – я поднимаю стаканчик с коньяком.

– Ну, с этим вопросом как раз полная ясность, – Шаталин чокается своим стаканчиком со мной и с Бугриным. – За успехи наших ребят в космосе! За Лешку и Олега!

Мы выпили. Потянулись за колбасой и сыром, закусили.

– Конечно, Михаил, мы переживаем, что не полетели, – говорит Бугрин, бросая в рот кружочек нарезанной колбасы. – Страшно хотелось бы полететь. Но с другой стороны и за ребят радостно! Ведь летят же, черти! Понимаешь? Наши пацаны летят на Луну!

– И дай Бог им успешного полета, – кивает Шаталин. – Чтобы все прошло штатно, без приключений…

– А я, Михаил, признаюсь: до позавчерашней госкомиссии был почти уверен, что полетим мы с Владимиром Александровичем, – на лице Бугрина появляется горькая улыбка.

– Это почему же? – осторожно интересуюсь я.

– А вот почему, – с готовностью начинает пояснять Бугрин. – Сколько раз летал в космос Шаталин?

– Дважды, – припоминаю я. – В апреле 1966 года на “Восходе-6” с Георгием Катушевым и в феврале нынешнего года на первом “Знамени”.

– Вот, – Бугрин поднимает указательный палец. – Добавь в общую копилку нашего экипажа еще и мой полет на “Союзе-8” с Гришей Нелюбовым и Витей Горбатюком. Итого получается три полета на двоих. А у экипажа Леонтьева? Лешка летал на “Восходе-2” в марте 1965 года, Олег – на четвертом “Союзе” в прошлом году. То есть, имеем два полета на двоих. Чей экипаж имеет больший налет, а?

– Между первой и второй промежуток небольшой! – произносит Шаталин. – Наливай, Миша!

Я разливаю в стаканчики “вторую дозу”.

– Давайте за будущие старты! – предлагаю.

– Поехали! – кивает Шаталин.

Мы пьем и закусываем.

– Продолжу изложение статистики, – говорит Бугрин, откусив кусочек сыра. – Кто первым испытал космический корабль “Знамя” на околоземной орбите? И, кстати, первым из космонавтов стартовал на новой ракете-носителе “Ленин”? Ясно кто – Володька Шаталин. Кто первым состыковался с самым первым “Лунником”, когда “семерка” вытащила его в космос? Тоже известно кто – экипаж Нелюбина, Горбатюка и вашего покорного слуги Бугрина. А что в это время делал экипаж Леонтьева? Правильно, он выполнял поставленную еще Владимиром Ильичем Лениным задачу: учиться, учиться и еще раз учиться…

– Погоди, Володя, – останавливает бортинженера Шаталин, – не горячись. Лешка с Олегом тоже не блины с медом у тещи кушали. Кто в мае 1968 года дублировал Береговина и Феклистова в экспедиции “Знамя-3”-“Лунник-2”? Мы с тобой? Нет, Леонтьев и Макарин. А подготовка к полету и сам полет, между прочим, были очень сложными. Это не шутка в скафандре перейти в “Лунник” и четыре часа полетать на нем в автономном полете. А потом состыковаться со “Знаменем” и через открытый космос снова вернуться в корабль.

– Алексей и Олег не летали, – бурчит в ответ Бугрин. – Только тренировались и дублировали…

– Сам же знаешь, что на это сил уходит не меньше, – укоризненно качает головой Шаталин. – А вспомни следующий полет, уже к Луне. Все были уверены, что полетят Леонтьев и Макарин. А кто полетел?

– Хлунов и Жолобцев, – вздыхает Бугрин. – У Жолобцева это вообще был первый полет…

– А Леонтьев и Макарин снова ходили в дублерах. Думаешь, им было не обидно?

Бугрин хмурится.

– Сегодня просто настал их черед, – Шаталин поворачивается ко мне. – Миша, наливай по третьей.

Я снова плескаю коньяк в наши стаканчики.

– Давайте за вас, ребята, – говорю, – и за то, чтобы следующий полет был ваш!

– А я вот тебе сейчас галстук отрежу! – хохочет Бугрин. – За кого обычно пьют третий тост, а?

– За дам, – вспоминаю я. – Ну, тогда выпьем за ваших жен и подруг…

– …И за нашу общую подругу – Удачу, – продолжает с улыбкой Шаталин. – Чтобы она улыбнулась и нам!

– И чтобы мы с Владимиром Александровичем полетели на шестом “Знамени”! – смеется Володька Бугрин.

 

 

 

 

Глава 3. Люди и Луна

(Отрывки из неопубликованной книги журналиста Ярослава Головнева)

 

Сообщение ТАСС они услышали на втором витке, когда ракетно-космический комплекс пролетал где-то над центральным Китаем.

 – Лексей, – позвал Макарин из спускаемого аппарата. Голос его звучал чуть приглушенно, – плыви сюда. Сейчас про нас с тобой говорить будут.

 – Сейчас, Олег, – Леонтьев аккуратно стер тампоном несколько пылинок с поверхности левого иллюминатора и пришпилил упаковку с гигиеническим пакетом к крепежному ремню на стене. И только после этого мягко оттолкнулся пальцами левой руки от округлой щеки газового баллона и нырнул к люку в спускаемый аппарат.

 Макарин по-прежнему сидел в своем полетном кресле, разложив на коленях журналы бортдокументации.

 – Сейчас по радио про наш старт передавать будут, – сообщил он и постучал пальцем по наушнику одетого на его голову шлема с приемо-передающей аппаратурой. – Только что “Маяк” прервал свои передачи для специального выпуска новостей.

 – Откуда ты знаешь, что это про нас говорить будут? – Леонтьев подхватил притороченный к ложементу свой шлем с устройствами для связи и поднес наушник к самому уху. “Широка страна моя родная”... Музыка звучала в эфире мелодично и тожественно. – Может быть, это про что-нибудь другое скажут?

 – Да, уж прямо! – насмешливо фыркнул Макарин. – Второй корабль с Байконура запустили! Вместо нашего!

 – Мало ли что могло на Земле произойти, – пожал плечами Алексей и хитро заулыбался:

 – Никита Сергеевич, например, мог в Болгарию поехать. Или в Индию. Вот прямо со смотровой площадки на Байконуре сел в самолет и полетел с официальным визитом к дорогому товарищу Джавахалрару Неру.

 – Да ладно дурака валять, Лешка! – хохотнул Макарин. – Про нас это, про нас! Они там, в Москве, и так целый виток ждали: не свалимся ли мы с тобой обратно на Землю? Перестраховщики хреновы!

 – Внимание, товарищи! – мелодия прервалась и в эфире зазвучал торжественный мужской голос. Этот голос уже несколько десятилетий знала вся планета. Юлий Левитацкий... Почти четверть столетия назад он сообщил миру о Великой Победе, в октябре 1957-го – о запуске первого космического спутника. А в апреле 1961 года вместе с его зычным голосом в каждый дом на маленькой голубой планете пришло имя первого космонавта человечества – Юрия Гагарова.

 – Внимание, товарищи! – повторил Левитацкий, сделал секундную паузу и продолжил:

 – Говорит Москва! Работают все системы радиовещания, Центральное телевидение, все системы дальней космической связи. Передаем сообщение ТАСС!

 Несколько секунд в эфире висела напряженная тишина. Планета, которая сейчас плыла под кораблем, замерла, прислушиваясь к голосу из далекой Москвы.

 – На околоземной орбите – ракетно-космический комплекс “Знамя-5”–“Лунник-5”! – голос Левитацкого вновь торжественно зазвучал среди потрескивания помех.

 Макарин показал Алексею большой палец и лицо его расплылось в довольной улыбке.

 – Сегодня, 22 октября 1968 года в 5 часов 57 минут по московскому времени в Советском Союзе осуществлен запуск новой мощной ракеты-носителя “Ленин” с межпланетным ракетно-космическим комплексом “Знамя-5”–“Лунник-5”. Ракетно-космический комплекс “Знамя-5”–“Лунник-5”, выведенный на промежуточную околоземную орбиту, пилотирует экипаж в составе: командира корабля – Героя Советского Союза, летчика-космонавта СССР, полковника Леонтьева Алексея Архиповича и бортинженера – кандидата технических наук Макарина Олега Григорьевича.

 Левитацкий сделал паузу и продолжал:

 – Целью запуска ракетно-космического комплекса “Знамя-5”–“Лунник-5” является дальнейшее совершенствование межпланетной техники и проведение научных исследований и экспериментов на трассе полете “Земля – Луна”. Бортовые системы ракетно-космического комплекса работают нормально. Самочувствие космонавтов хорошее. Товарищи Леонтьев и Макарин приступили к выполнению программы полета.

 Голос Левитацкого сменился аккордами бравурного марша “Мы рождены, чтоб сказку сделать былью”. Леонтьев сунул свой шлем обратно за крепежный ремень на кресле и поднял взгляд на Макарина:

 – А ведь летим, Олежка!

 – Летим, Лешка! – Макарин засмеялся и хлопнул ладонью по раскрытым бортжурналам у себя на коленях. – В самом же деле – летим!

 

 

Глава 4. Автоматы летят к Луне

(Интервью журналиста Мартына Луганцева с Главным конструктором Г.Н.Бабаковым)

 

25 марта 1964 года весь мир замер от восторга – советская межпланетная станция “Луна–11” плавно опустилась на лунную поверхность. Включились фотокамеры и через некоторое время мы, земляне, смогли увидеть, как выглядит вблизи Селена, вечная космическая спутница нашей Земли. Резкие изломы гор и впадины кратеров, нагромождения камней и миллионолетняя желто-серая пыль…

Георгий Николаевич Бабаков – один из создателей “Луны–11”. А точнее – ее Главный Конструктор. Седая шевелюра, высокий лоб с глубокими продольными морщинами, внимательный взгляд из-под черных как смоль бровей… Поверх легкомысленной тениски в мелкую полоску наброшен пиджак. Доброжелателен, улыбчив, спокоен. Говорит неторопливо, как будто взвешивает каждое слово.

Кабинет у него небольшой, но какой-то очень уютный. Горшки с цветами на подоконнике, большой аквариум в правом углу, красивые лимонно-желтые шторы на окнах. Два высоких шкафа с книгами, а между ними – огромных размеров кульман, на котором кнопками распят чертеж чего-то явно космического – круги, конусы, замысловатые переходники. А над кульманом – большой портрет Гагарова в рамке.

– Георгий Николаевич, – я открываю свой репортерский блокнот, – в начале нашей беседы расскажите немного о себе.

Он поправляет пиджак, улыбается и пожимает плечами:

– Да что рассказывать, голуба? Биография у меня самая что ни на есть обычная… Советская…

– И все – таки, – проявляю настойчивость. – Расскажите, как вы пришли в космонавтику.

– Ну, что же… Давайте пообщаемся и на эту тему… Скажу вам прямо: в молодые годы о космосе даже и не мечтал.

Он достает из пачки на столе сигарету, не спеша закуривает и начинает рассказ. Биография у Бабакова и в самом деле неяркая. После школы стал радиомонтером, был призван на военную службу, но вскоре комиссован из-за болезни сердца.

– Во время кросса мой моторчик меня подвел, голуба. Такие вот дела… – он аккуратно сбивает с сигареты пепел в стеклянную пепельницу на столе и улыбается:

– Помню, расстроился я тогда страшно. Все думаю, отбегался ты, Жорка… А потом, уже когда вернулся на гражданку, подумал, трезво оценил ситуацию и сказал себе: “Не боись! Еще не вечер! Еще подышим!” Сказал и забыл про эту свою болячку. Вот нет ее совсем – и все тут! Стал жить так, как и раньше жил. Вернулся на работу в Центральный парк культуры и отдыха, сдал экстерном экзамены за десятый класс и поступил в заочный институт связи. Ну, а в 1937 году женился на Аннушке… Когда началась война перешел на работу в институт автоматики. Был заведующим лабораторией, потом начальником конструкторского бюро. Ну, а потом получил назначение на должность главного конструктора…

Георгий Николаевич на несколько секунд замолкает, задумывается.

– А уже после победы, с 1946 года, началась моя работа по ракетной тематике. Занимался я разработкой многоцелевого комплекса обнаружения целей и поражения их зенитными ракетами. С работой наше конструкторское бюро справилось успешно. Поэтому в октябре 1951 года по приказу правительства меня перевели в ОКБ Семена Лавочкина начальником отдела. Ну, а дальше моя дорожка была уже совсем простенькой… В 60-м я был назначен заместителем главного конструктора по управлению ракетными системами. А второго марта 1963 года стал главным конструктором автоматических станций для исследования Луны и планет Солнечной системы. Так вот теперь называлась совершенно официально моя новая должность.

Он снова улыбается своей мягкой и доброй улыбкой и продолжает:

– Весной 1963 года Сергей Павлович Королевин и Василий Павлович Михеев передали в наше КБ весь своей задел по исследованию Луны и дальнего космоса. Наследство мы получили и славное, и богатое. Поэтому и ответственность была высокой. Стыдно было бы после всех предыдущих наших космических успехов ударить лицом в грязь, правда?

– Да, успехи наши к тому времени были уже на настоящей космической высоте, – соглашаюсь я. – Старт за стартом, победа за победой…

– Все-таки доля везения в нашей космической программе есть, – говорит Георгий Николаевич. – У американ за океаном – одни проблемы и аварии, а у нас как заговорено: ни одной крупной аварийной ситуации! Смотрите сами, 23 сентября 1958 года успешно стартует “Луна-1”, первая в мире межпланетная ракета “Мечта”…

– Но ведь в Луну она все-таки не попала, – замечаю я. – Пролетела мимо на расстоянии нескольких тысяч километров.

– Но зато, – Георгий Николаевич поднимает указательный палец, – мы получили первую в мире искусственную планету. Первый искусственный спутник нашего Солнышка… А в Луну мы попали меньше, чем через месяц, 14 октября. И не просто попали, а выбросили на ее поверхность наш советский вымпел. Ну, а с третьей “Луны”, которую запустили 4 декабря 1958 года, и по пятую включительно мы уже ставили на наших ракетах высокоскоростные фотокамеры. Не просто попадали в Луну, а еще и успевали передать на Землю целую серию космических фотографий. Сергей Павлович Королевин уже тогда думал о лунных экспедициях и искал места для посадок наших лунных кораблей. Американ с их программой “Рейнджер” мы опередили почти на четыре года. А потом начался уже качественно новый этап лунных исследований…

Георгий Николаевич очень подробно рассказывает мне о становлении нашего “межпланетного космоса”. Рассказывает эмоционально, с огоньком, словно еще раз переживает события не таких уж и далеких лет.

– А потом, – Бабаков вздыхает, – были четыре неудачных пуска подряд. Не все ж коту масленица, правда? Удача на какое-то время показала нам свою спину. Судьба как бы взяла с нас плату за все успешные пуски в предыдущие годы.

– Нелегкое тогда было время?

– Нелегкое… – он хмурится. – После аварии “Луны–17” нас, главных конструкторов космических систем, собрал на Старой площади, в здании Центрального Комитета партии секретарь ЦК КПСС Дмитрий Федорович Устинин и устроил настоящий разнос… Главным “виновником торжества”, конечно, был я. Много чего было сказано в мой адрес. И что “Луну–15” мы пускали 9 мая 1965 года, в день двадцатилетия Победы над фашистской Германией. Пуск закончился неудачей, отказала тормозная двигательная установка и 12 мая наша станция разбилась где-то в районе лунного Моря Дождей. “А в это время, – зловещим тоном сообщил Устинин, потрясая пачкой зарубежных газет, – за океаном фашистский недобиток фон Браух успешно запустил ракету “Сатурн”. Вы можете ознакомиться с публикациями, товарищ Бабаков!” И бросил эту пачку газет прямо передо мной на стол. Ну, а дальше разборка пошла еще круче. Ведь семнадцатую “Луну” мы пускали 4 октября 1965 года. Произошла ошибка телеметрии при определении высоты, слишком поздно включились двигатели. Посадочный аппарат разбился о лунную поверхность чуть западнее кратера Кеплера. “Вы что специально подгадали свой пуск к восьмой годовщине запуска нашего первого спутника?! – витийствовал Устинин. – Вы представляете себе международный резонанс?!” Тут за меня вступился Сергей Павлович Королевин. “Даты пусков к Луне, уважаемый Дмитрий Федорович, – совершенно спокойно произнес он, – определяются не пожеланиями Георгия Николаевича, а законами баллистики”. Устинин буквально запнулся на половине слова. Лицо его побагровело. Ну, думаю, сейчас всем достанется, не только мне одному. “Эх, – думаю, – зря ты, Сергей Павлович, голуба, стал на мою защиту. В итоге будет еще хуже”… Но сказать Устинин ничего не успел. Тихонько скрипнула входная дверь и в кабинет вошел Никита Сергеевич Хрущев. Собственной персоной. Остановился на пороге, окинул присутствующих на заседании внимательным взглядом и спросил: “Что, товарищи, совещаетесь?” “Никита Сергеевич, – повернулся к нему Устинин, – третья подряд наша лунная станция не выполняет свою полетную задачу…” “Да, знаю я, Дмитрий Федорович, знаю, – Хрущев отмахнулся от него как от надоевшей мухи. – Я пока еще газеты читаю и радио слушаю”. Он подошел к длинному столу заседаний, уперся кулаками в столешницу и произнес: “Разбор полетов – это хорошо! Разбор полетов может уберечь нас от ошибок в будущем. Космическая техника очень сложная. Да и задачи, которые она решает в космосе, от пуска к пуску становятся все труднее и труднее. ЦК партии, товарищи, это хорошо понимает. ЦК партии верит, что неудачи наши временные и уже в ближайших пусках мы добьемся новых успехов и вернемся на Луну. Так ведь, товарищи?” “Совершенно верно, Никита Сергеевич, – Королевин поднялся со своего места. – Еще один – два пуска – и мы устраним все неполадки”. “Верю, – Хрущев кивнул. – Поэтому хватит совещаться, давайте за работу”. Он повернулся и шагнул к двери. На пороге остановился, снова повернулся к нам лицом и погрозил пальцем: “Но помните: незаменимых людей у нас нет!” И вышел…