Текст книги "Лунное сердце - собачий хвост"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

 

 

Случай в кратере Тихо

 

Шел по Луне американский астронавт, шел-гулял, камешки всякие собирал. Устал, замерз, проголодался…

Вышел на склон кратера Тихо. Глядь, – а внизу, между камней деревянная избушка стоит, трубой печной дымит.

“Что за чудеса, – думает американский астронавт. – Ну-кась, пойду взгляну чего это там!”

Спустился к избушке, тихонечко приоткрыл дверь, заглянул.

Батюшки святы!

Сидит в избушке за деревянным столом сам Ильич и что-то торопливо пишет. А на коленях у него ящерка зелененькая суетится, прыткая такая, смешная.

– Заходите, товарищ, – говорит Ильич, не поворачивая головы. – Не создавайте сквозняк, у меня лампа может потухнуть!

Американский астронавт переступил порог, притворил дверь.

– Присаживайтесь здесь, у печки, – продолжает Ленин, не поднимая взгляда от рукописи. – Пледом укутайтесь, замерзли чай!

Астронавт сел, расположился поудобнее, почувствовал тепло даже сквозь оболочку скафандра.

Кашлянул неловко, спрашивает:

– Как же так, Владимир Ильич? Мы же думали, что вы того… Умерли…

– А я не того, а этого! – весело захохотал в ответ Ленин.

Он закрыл тетрадку, отложил ее на край стола и повернулся к гостю.

– Слухи о моей смерти – это буржуазная провокация, батенька, – веселые искорки сверкнули в темных ленинских глазах. – Выдумка политической проститутки Троцкого! Кстати, как он там поживает?

– Нормально, – машинально ответил астронавт. – Кхе… В том смысле, что умер давно… Лет тридцать назад… Или даже больше…

– Ну, туда ему и дорога, иудушке, – Ильич махнул рукой. – А я вот, батенька, эмигрировал. Здесь, на Луне, – да еще и в кратере имени товарища Тихо, хе-хе, – действительно тихо и спокойно. Никто не беспокоит – ни это полоумное Политбюро, ни ходоки с Поволжья. Благодать! Можно день-деньской работать, работать, работать! Вот мы с Наденькой и не спешим обратно!

Он погладил по голове зеленую ящерку на коленях. Ящерка подняла покрытую бородавками голову, прикрыла веками черные глазки и замурлыкала совершенно по-кошачьи.

Американец подавился воздухом:

– Это… Это – товарищ Крупская? Надежда Константиновна?!

– Она самая, – лукаво прищурив глаза, подтвердил Ильич. – Да вы не пугайтесь: это она временно такая. Просто лунных грибочков вчера на ужин перекушала. Ну, да ничего! Денька два ящеркой побудет, потом как царевна-лягушка шкурку сбросит – и опаньки: вот она снова с нами, наш товарищ Наденька!

Астронавт шумно сглотнул нервный комок, застрявший в горле.

– Признаться, я тоже поначалу был не аккуратен, – продолжал вождь мирового пролетариата. – Тоже злоупотреблял местными грибочками под водочку… Хе-хе… Верите, батенька, таким аллигатором здесь разгуливал – самому страшно теперь вспомнить!

Он залился хохотом.

Американец хотел смахнуть со лба холодный пот, но вовремя вспомнил, что его лицо по-прежнему прикрывает стекло гермошлема. Чтобы сменить тему разговора, спросил:

– А вы над чем сейчас работаете, Владимир Ильич? Если не секрет, конечно…

– Над книгой “Вселенная и революция”, – Ленин пружинисто поднялся со стула. – Пролетариат нашего мироздания, батенька, стонет под игом буржуев-рептилоидов! Хотите, я прочту вам по памяти парочку главок из моей новой работы?

Не дожидаясь согласия гостя, он опустил на пол товарища Крупскую, оперся правым коленом на сиденье стула и начал:

– Еще в те времена, когда у нас на Земле жили динозавры…

***

– “Аполлон”, я – Хьюстон! “Аполлон”, я – Хьюстон! – сквозь треск помех голос мухой жужжал в наушниках скафандра. – Почему не отвечаете?

Американский астронавт открыл глаза. Он сидел на корточках у большого лунного валуна.

– Хьюстон, я – “Аполлон”, – астронавт поднялся, огляделся:

– А где же Ленин? Избушка? Товарищ Крупская?

В эфире повисла тягостная пауза.

– Астронавт Леннон! – рявкнул голос с Земли. – Нам надоели ваши плоские шуточки!

– Хьюстон, но тут действительно был Ильич! И зеленая ящерка Надя… – растерянно пролепетал астронавт. – Которая объелась грибов…

– Это вы, наверное, объелись грибов, Леннон! – взревел басом голос далекой земной Родины. – Шагом марш в лунный модуль! Через час старт, а вас носит черт знает где!

 

 

Идущие по мирам

 

1

Ночь и темная степь смешались за окнами вагона. Изредка за стеклами пролетают огоньки железнодорожных станций и поселков. Горизонта не видно, и наземные огни соединяются с небесными светилами в едином пространстве. Кажется, что поезд мчится где-то на краю Вселенной, мимо редких звезд и созвездий.

– Сейчас космический корабль войдет в сферу покрытия, и мы увидим отца, – тоненькие пальчики Айгуль уверенно скачут по сенсорам планшета.

– Ты уверена, что удастся соединиться? – с сомнением качаю головой. – Расстояние между нашим вагоном и кораблем несколько тысяч километров…

– Ерунда, Кир, – она отмахивается, не отрывая взгляда от экрана. – Когда папа работал на орбитальной станции, мы болтали с ним каждый день. Заранее договорились, что на предпосадочных витках он будет держать свой планшет включенным.

Два часа назад “СоюзМС”, на котором на Землю возвращается отец Айгуль – казахский космонавт Ержан Рустемов, – отстыковался от Международной космической станции. Сейчас космический корабль летит где-то над Атлантикой и вот-вот должен оказаться в пределах доступности для интернет-связи.

За столиком в вагонном купе мы сидим рядом: Айгуль ближе к дверям, а я – у самого окна. В стекле отражается мое лицо: русые волосы, черные брови, прямой с небольшой горбинкой нос, тонкие губы. Ничего выдающегося, самая обычная внешность. Я бы даже сказал – невзрачная.

– Кстати, я уже бросила заявочку в книгу рекордов Гиннеса, – сообщает Айгуль, искоса мельком взглянув на меня. – Мы сегодня собираемся провести первый сеанс связи между летящим в космосе космическим кораблем и вагоном движущегося поезда.

– Событие, конечно, мирового значения! – иронически фыркаю. – Жаль, что ты не догадалась взять в поезд съемочную группу с центрального телеканала. Мы бы точно стали участниками какого-нибудь телевизионного шоу – “Поговори с космическим папой” или “Привет из созвездия Дракона, дочура!”.

Айгуль смеется, чуть приоткрыв ровные беленькие зубки. У моей соседки по купе темные длинные косы, черные блестящие глаза и соболиный разлет бровей. Небольшой чуть вздернутый носик очень удачно гармонирует с тонкими изящными губами и плавно сужающимся к подбородку овалом лица. Лебединая линия шеи переходит в приподнятые, немного угловатые плечи. Грудь и тонкая талия скрыты толстым серым свитером, а стройные ножки и округлые бедра упакованы в синие облегающие джинсы.

Анечка, еще одна соседка по купе, мягко соскальзывает с верхнего яруса, возится внизу, надевая кроссовки.

– Ты куда это собралась? – бдительно вскидывается ее мама Елена Петровна. Она отдыхает, лежа на нижней полке напротив меня и Айгуль. Елене Петровне давно за пятьдесят, она полная, дородная женщина. Я уже успел заметить, что дочь – центр ее личной вселенной, причина непрестанных забот и волнений.

– Курнуть схожу, – Анечка хлопает ладонью по карманчику джинсов, из которого торчит пачка лайт-сигарет.

– Анюта, ты стала много курить, – делает замечание Елена Петровна и сердито хмурит брови.

– Мамуль, вторая сигаретка за вечер – это много? – Анечка беспечно отмахивается и выпархивает в коридор. Дверь в купе остается открытой.

Если Айгуль представляет собой тип утонченной восточной красавицы – стройной, черноглазой, с осанкой и пластикой балерины, то Анечка – типичный представитель славянской женской красоты: чуть полновата, но без излишней толстоты, с мягкой походкой и плавными движениями. Румяные щеки на круглом лице и нежно-припухшие губы только подчеркивают озерную глубину синих глаз. Прямой нос, высокий гладкий лоб, русые волосы, подстриженные до плеч, создают законченную гармонию облика девушки – нежного, мягкого, уютно-домашнего.

На экранчике планшета заставка сменяется окошком скайп-вызова. Изображение мгновенно разворачивается, и перед нами предстают лица космонавтов, сидящих в полетных креслах космического корабля. Отец Айгуль держит планшет в левой руке – так, чтобы изображение захватывало весь экипаж “Союза”. На переднем плане оказывается сам бортинженер Ержан Рустемов, потом командир корабля Лев Зайчонок, и с самого края – пилот Чеслав Волянецкий. Все трое в скафандрах, но с поднятыми стеклами гермошлемов.

– Привет, дочка! – Рустемов широко улыбается. – Я на связи, как и обещал.

– Здравствуй, отец! – Айгуль чуть подается вперед.

Рустемов переводит взгляд на меня, – наверное, на его планшете я просматриваюсь так же хорошо, как Зайчонок и Волянецкий на планшетике Айгуль.

– Это Кир, мой попутчик, – Айгуль перехватывает взгляд отца. – Он тоже едет на Байконур.

– Кир Макарьев, инженер, – легонько киваю, представляясь. Чувствую себя не совсем в своей тарелке: все-таки Ержан Рустемов, наверное, хотел поговорить только с дочерью. Но на моем участии в разговоре настояла Айгуль. Мы подружились за двое суток путешествия из Москвы в купейном вагоне, и она захотела познакомить меня с отцом.

– Очень приятно, – улыбнувшись мягкой улыбкой, отвечает космонавт и снова обращается к дочери. – Когда твой поезд пребывает на станцию?

– На станции Тюра-Там мы должны быть в половине пятого утра, через семь часов, – Айгуль смотрит на маленькие часики на руке. – Ну, и еще где-то час мне понадобиться, чтобы добраться до гостиницы “Космонавт”… Вас же после полета там поселят?

– Угу, – подтверждает Ержан. – Ты особенно не спеши. Посадка у нас через два витка. Это примерно еще часа три полета, не меньше. И то, если поисковая команда вовремя прибудет к месту приземления…

Он задумывается, что-то мысленно подсчитывая, затем поворачивается к Зайчонку:

– Лев, сколько времени обычно занимает эвакуация и перелет на Байконур?

Командир корабля трет пальцем переносицу, прикидывает и изрекает:

– Э… Ну, где-то часа три-четыре в сумме. Если у нас все пойдет нормально, конечно…

– Вот, и считай, дочка, – Ержан снова расплывается в добродушной улыбке. – Мы будем в “Космонавте” часам к восьми утра, как раз к завтраку.

– Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, – вклинивается в разговор пилот Волянецкий. – Ребята, у нас на корабле есть что-нибудь деревянное? Дайте, я постучу…

Свет в вагоне мигает, вдруг ярко вспыхивает и гаснет.

Хотя наши лица освещаются светом, который исходит от экрана планшета, Рустемов сразу же замечает перемену и усмехается:

– Кажется, космическая техника оказалась надежнее земной?

– Схожу узнать, что там стряслось, – поднимаюсь с полки. Все-таки неловко присутствовать при семейном разговоре. Айгуль торопливо сторонится, чтобы дать мне выйти.

И в это мгновение откуда-то из коридора раздается испуганный крик. Кричит Анечка Бехтерева, наша соседка по купе.

 

2

Голубоватый луч с экранчика мобильного телефона освещает лицо человека, лежащего на полу в рабочем купе проводников. Темные волосы с заметными прядями седины растрепаны, веки наполовину прикрывают глаза, на бледном лице – застывающая маска удивления и ужаса. На форменной голубой рубашке расплывается ярко-красное пятно. Почти в центре его торчит рукоять ножа в оплетке из разноцветных пластиковых полос. На правой стороне груди к петличке на кармане приколот бейджик с надписью: “Белов Михаил Анатольевич, проводник вагона № 5”. Наш проводник…

Склоняюсь над лежащим. Сначала на запястье, потом на шее пытаюсь нащупать пульс. Тщетно, проводник мертв. Но в голос я все же говорю:

– Нужен врач…

Не стоит заранее поднимать панику среди пассажиров вагона. Да и смерть нужно зафиксировать официально.

Рука Анечки Бехтеревой, которая держит мобильный телефон у меня над головой, заметно дрожит. Голубоватый лучик прыгает по лицу и плечам Белова, скользит по впитывающей кровь ткани рубашки. Кажется, что мертвый подмигивает и дышит.

Из первого купе слышен чей-то громкий храп. Словно где-то неподалеку безуспешно пытаются завести трактор.

– Нужно разбудить второго проводника, – спохватывается Айгуль.

Она стоит у меня за спиной, сразу за Анечкой и высоким кучерявым парнем из первого купе. От Анечки и парня исходит легкий запах табака. Наверное, они вместе курили в тамбуре, когда свет в вагоне погас.

– Будите, – пожимаю плечами. – Пусть вызовет врача… И потом – кто-то же, в конце концов, должен включить освещение в вагоне!

Кучерявый парень немедленно начинает барабанить кулаком в соседнюю дверь – спальное купе проводников. За стеной спросонья испуганно вскрикивают, кряхтят, тихо ругаясь по-казахски, – разбуженный человек поднимается с полки. Ворча, ищет в темноте обувь. Добрый десяток секунд ручка на двери дергается с приглушенным металлическим лязгом, – проводник никак не может изнутри открыть дверь.

Наконец, лысая, как бильярдный шар, голова появляется в дверях рабочего купе. Недовольное и испуганное лицо в глубоких морщинах и чем-то напоминает печеное яблоко. Саткан Абылаевич, второй проводник нашего вагона. Я несколько раз заказывал у него чай за двое суток пути и успел запомнить его имя и отчество.

– Извините, что побеспокоили, – кучерявый парень делает шаг в сторону от открывшейся двери, – но вашему коллеге нужна помощь…

Саткан Абылаевич часто моргает, лицо его удивленно вытягивается. Он делает шаг вперед и заглядывает в рабочее купе.

Увидев распластавшегося на полу коллегу с ножом в груди, проводник шарахается назад, и едва слышно вскрикивает.

– Айгуль, – голос Ержана Рустемова из динамика планшета звучит встревожено. – Что там у вас происходит?

– Отец, здесь такое… – девушка отзывается почти шепотом. – Я тебе потом расскажу!

– Саткан Абылаевич, – поднимаюсь с корточек, – нужно включить свет. И пусть кто-нибудь сходит в седьмой вагон. Там ведь находится начальник поезда, так? Нам срочно нужен врач. И полицию, пусть вызовут…

– Я пойду за врачом, – немедленно вызывается кучерявый парень. Из пассажиров, которые сейчас столпились около дверей в купе, он один, кажется, не потерял самообладания.

– Ваня, я с тобой, – Анечка Бехтерева тоненько всхлипывает и повисает у парня на плече. Голубой лучик мобильника испуганно мечется по узкому пространству купе.

– Аня, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно и спокойно, – Иван найдет дорогу и без вас. Вы лучше посветите Саткану Абылаевичу, чтобы он быстрее разобрался с освещением.

Проводник бочком заходит в купе, – осторожно, чтобы не задеть труп на полу, – и поворачивается к панели оборудования вагона. Анечка поднимает выше светящийся мобильник. Луч освещает полтора-два десятка тумблеров и кнопок.

– Свет или просто выключили, или предохранитель выбило, – через некоторое время сообщает Саткан Абылаевич, щелкает чем-то на пульте и внутри вагона снова зажигаются лампы. – Вагон у нас старый, замкнуло где-то, наверное… Бывает…

Переход от тьмы к свету происходит так резко, что я жмурюсь. Открываю глаза и окидываю взглядом собравшихся около рабочего купе. Невозмутимо-деловитая Айгуль, всхлипывающая толстушка Анечка, мужчина лет семидесяти из первого купе – кажется, соседи называли его Николаичем, – плотный, коренастый, совершенно седой, со слегка обвисшими щеками и болезненно-бледным лицом.

– В седьмой вагон не пройти, – откуда-то справа доносится удивленный голос Ивана. – Да и в остальные купе нашего вагона тоже… Глядите, какая здесь чертовщина…

 

3

Иван стоит около чего-то, что отдаленно напоминает стену, равномерно выкрашенную в светло-серый цвет. Преграда перекрыла вагон сразу за дверью во второе купе, в котором едем я, Айгуль, Анечка и ее мама Елена Петровна. Появившаяся стена чуть темнее пластиковых стенок коридора.

– Похоже на очень мягкую, но плотную резину, – сообщает Иван, тыча пятерней в серую преграду. Внимательно рассматривает препятствие, чуть поворачивая голову, и говорит:

– А по форме напоминает часть сферы, которая расположена вогнутой поверхностью к нам. Пройти дальше в вагон совершенно невозможно!

– Ванюша, а нельзя ли потише? – с верхней полки в первом купе в коридор высовывается круглая щекастая физиономия. На вид мужчине уже за пятьдесят. Высокий лоб переходит в круглую лысинку, обрамленную пегими волосами. Пухлые губы тонут среди округлых щек. Глубоко посаженные “поросячьи” глазки метают молнии недовольства.

– Извините, Виталий Юрьевич, – Иван растерянно разводит руками. – Тут что-то странное…

– Что там может быть странного, Ваня? – Виталий Юрьевич недовольно морщится, садится на полке и начинает слазить на пол. Он толстоват и неуклюж, одет в белую майку и спортивные штаны в обтяжку. Натужно пыхтит, опуская ноги в проем между купейными полками. Упирается руками в край постели, матрац под его пятерней предательски съезжает в сторону, и пассажир с грохотом рушится вниз. Чертыхается, встает на ноги и выбирается в коридор.

– Гм, действительно какая-то хрень… – кругленький и пузатенький Виталий Юрьевич осторожно трогает указательным пальцем стенку, перекрывшую коридор за вторым купе. Чешет пятерней в затылке и поворачивается к нам:

– А ведь и в самом деле не пройти…

– Смотрите, что это… – сипло произносит Иван и указывает пальцем за стекло.

Ночи за окнами вагона больше нет. Все вокруг застилает мутная серо-белесая пелена.

– Похоже на продолжение стены за окном, – говорит Айгуль, всматриваясь в пространство за стеклом.

– Похоже, эта штука окружила весь вагон, – произносит Иван, выглянув в окно и повертев головой. – Она впереди и сзади, сверху и снизу… И везде вогнутая!

Я поворачиваю голову влево и заглядываю в окно рабочего купе проводников. В нем тоже видна серая туманная поверхность, слегка загибающаяся вокруг вагона.

– Куда же это мы въехали? Какой-то туннель в тумане, что ли… – на щекастой физиономии Виталия Юрьевича появляется выражение озабоченности. Он делает по коридору несколько неуверенных шагов в нашу сторону, и его взгляд натыкается на труп проводника в рабочем купе:

– Ох… Это же… Ой! Кто же это его, а?

На его лице отражается испуг. Глазки округлились, рот приоткрыт, на щеках проступает белизна.

– Пока ничего не известно, – пожимаю плечами. – Хотели позвать врача и полицию, но теперь, как я понимаю, это вряд ли удастся сделать…

Дотошный толстоватый пассажир из первого купе почему-то не вызывает у меня никаких симпатий. И ведет он себя как-то странно: так словно не слышал ни испуганного крика Анечки Бехтеревой, когда она первой увидела труп, ни нашей шумной суеты около купе проводников. Хотя, если поразмыслить, вполне может статься, что толстощекий пассажир и в самом деле дремал или спал. Есть же такие “тугоухие” сограждане, которых не то что криком, но и артиллерийской канонадой не разбудишь.

– Нужно немедленно об этом сообщить, – упрямо изрекает Виталий Юрьевич, испуганно и беспомощно моргая ресницами. – Это же убийство!

– Иван как раз собирался пройти в седьмой вагон к начальнику поезда, – поясняю, – но дорогу ему перегородила вот эта серая вогнутая стена.

– Можно связаться с начальником поезда по радиосети, – кашлянув, предлагает Саткан Абылаевич.

Он тут же берет с пульта продолговатый коричневый микрофон и щелкает переключателем:

– Говорит Баянгожин из пятого вагона. У нас чрезвычайное происшествие…

В ответ из динамиков на пульте не слышно ни звука. Даже нет обычного для железнодорожной связи треска помех.

– Наверное, связь повреждена, – проводник мерзляковато дергает плечами и достает из кармана мобильный телефон:

– Попробую так дозвониться…

Близоруко щурясь, он толстыми короткими пальцами набирает номер на клавиатуре, подносит телефон к уху, и несколько секунд спустя, сообщает:

– Гм, абонент недоступен…

– Ой, что это? – Айгуль вдруг стремительно наклоняется вперед.

Мы – я, Анечка и сама Айгуль – стоим рядом с брошенным на пол скомканным куском белой ткани.

Айгуль приседает на корточки и осторожно касается рукой белой материи.

– Это же простыня, – удивленно произносит она пару секунд спустя и двумя пальцами тянет ткань вверх. Простыня разворачивается. С самого края на ней ярко выделяется небольшое красное пятно. Кровь…

– Тот, кто ударил проводника ножом, боялся оставить отпечатки на рукояти, – догадываюсь я. – Он держал нож через ткань простыни!

Если детство и юность прошли в семье, где еще дедушка с бабушкой “грешили” ловлей зарубежных разведчиков и диверсантов, папа руководит частным сыскным агентством, а мама еще и пишет романы о сыщиках и шпионах, не стоит удивляться, что у выросшего дитяти прорежутся хотя бы ограниченные детективные способности. Констатирую уже с полной уверенностью:

– А потом убийца бросил простыню за ненадобностью…

Рассматриваю найденную улику и прикидываю, что это довольно неудобно – держать рукоять ножа, обернув ее краем простыни. Простыня могла за что-нибудь зацепиться в момент удара. Но, видимо, убийца очень спешил, и времени, чтобы подобрать что-то другое, меньшее по своим размерам, у него просто не было.

Из первого купе вновь доносится громкий храп.

– Разоспался, товарищ, – недовольно кривит губы пухлощекий Виталий Юрьевич. Он заглядывает в первое купе и начинает тормошить соседа с нижней полки:

– Эй, просыпайтесь… Хорош дрыхнуть…

– Что?! Что случилось? – мужчина отрывает голову от подушки и всполошено таращится в коридор. – Авария, да?

– Тут хрен знает что творится, а вы спите, – Виталий Юрьевич отступает на шаг. – Еще и храпите…

Разбуженный пассажир поднимается с полки, высовывается из купе, водит вокруг еще сонным перепуганным взглядом, силясь понять, что происходит. На вид ему слегка за тридцать. Антрацитово-блестящие волосы, черные, как смоль усы и такого же цвета глаза. Кожа очень темная, словно мужчина провел несколько месяцев то ли на черноморском побережье, то ли в вечно солнечной пустыне Сахара.

Проснувшийся выбирается в коридор, озирается, заглядывает в рабочее купе и сиплым голосом констатирует:

– Жмурик, мать твою так…

– Преднамеренное убийство, – блещет эрудицией зрителя детективных сериалов Виталий Юрьевич. – Труп!

У него такой вид, словно он собирается, не медля ни секунды, заняться расследованием преступления. Тоже мне, Эркюль Пуаро из “Восточного экспресса”. Гм, или там была бабушка Марпл? Только частных детективов домашней выпечки нам здесь и не хватает!

– Если нельзя пройти в седьмой вагон, – поразмыслив, говорю я, – нужно идти в голову поезда, к машинисту тепловоза. Пусть свяжется с ближайшей станцией по радио, вызовет “скорую помощь” и полицию…

– Давай пойдем вместе, – тут же предлагает Айгуль и берет меня за руку. Ладошки у нее холодные.

 

4

Мы направляемся к тамбуру, но не успеваем сделать и пяти шагов, как дверь распахивается нам навстречу. Ураганный порыв ветра едва не валит нас с ног. Айгуль у меня за спиной испуганно вскрикивает. Я прикрываю лицо ладонью и щурю глаза, вглядываясь вперед.

Плотный, бешено вертящийся вихрь, словно сотканный из клочьев светло-серого тумана, появляется в дверном проеме. Нас всех невидимой силой расталкивает по сторонам коридора, и нечто упругое, серебристое стремительно перемещается мимо прямо к перекрывшей вагон грязно-белесой стене. Ошеломленный Иван пятится в сторону.

Еще несколько секунд бешеного суматошного вращения и вихрь замирает, уплотняется. Мгновение, другое – и туманно-облачная высокая фигура с человеческими очертаниями останавливается около серой стены, так внезапно появившейся в вагоне.

– Я пришел покарать убийцу, – трубно-завывающий голос, кажется, звучит отовсюду. Так, словно звук рождается прямо в голове. – Назовите его имя!

Мы молчим. Дыхание, наверное, перехватило не только у меня.

– Имя! – взревывает голос-ветер. – Назовите имя!

– Мы не знаем имени убийцы, – наконец, выдыхаю я.

Снова нарастающий вой. Грохочущие молоты бьют в виски, глаза слезятся, как на ветру, от фигуры веет страхом, но я все же отваживаюсь спросить:

– Кто вы?

Ветер и вой мгновенно стихают. Фигура наливается темнотой, становится темно-серой.

– Меня называют Думрул – шагающий по мирам, – туманный призрак говорит на незнакомом языке, но я почему-то понимаю каждое его слово. Телепатия, что ли?

– Это дух батыра Думрула, – тряским голосом шепчет Айгуль у меня за плечом. – По народным преданиям он появляется всегда, когда нужно восстановить справедливость. На убийц он насылает Алдашы – ангела смерти с красными крыльями…

– Айгуль, дочка, да что же такое у вас там происходит? – снова звучит полный тревоги голос Ержана. Странно, но связь с летящим по орбите “Союзом” по-прежнему есть.

– Ты не поверишь, отец, – девушка поднимает планшет на уровень лица, разворачивая экраном и веб-камерой в сторону туманной фигуры. – Посмотри сам!

– Что это? – за много километров от нашего вагона Рустемов всматривается в изображение на своем планшете. – Я вижу только какую-то тень в тумане…

Словно невидимая сила толкает призрачную фигуру от вогнутой стены вперед. Сотканное из туманных полос лицо приближается к светящейся рамке планшета. Я шарахаюсь в сторону, Айгуль вскрикивает, задыхаясь от ужаса.

– Я знаю, как найти убийцу, – трубный глас снова пронзает узкое пространство вагонного коридора.

Снова гул ветра и бешеное вращение серебристых лент. Закручивающаяся в высокий столб спираль плавно уходит вверх, протекая сквозь крышу вагона. Несколько мгновений – и туманного призрака уже нет. Только светло-серая стена по-прежнему перекрывает вагонный коридор.

– Растаяло привидение, – облегченно выдыхает Виталий Юрьевич, робко выглядывая из второго купе. Его лицо приобрело мучнисто-бледный оттенок. – Ну, и слава тебе, Господи!

Он торопливо крестится.

Я делаю пару глубоких вдохов и выдохов, стараясь успокоить колотящееся сердце, и говорю:

– Нужно все-таки попытаться дойти до головы поезда. Айгуль, ты не передумала идти со мной?

Однако мы добираемся только до дверей за тамбуром. Перехода между вагонами больше не существует. Светло-серая вогнутая стена – точная копия той, которая перегородила коридор по другую сторону вагона, закрывает путь.

– Это Думрул нас запер, – сдавленно произносит Айгуль прямо мне в ухо. – И так будет, пока он не найдет убийцу…

– Мне кажется, что мы оказались внутри какого-то большого серого шара, – я киваю в сторону перерезавшей ход стены. – Тогда понятно, почему ничего не видно в окна: за стеклами такая же вогнутая поверхность.

– Что же теперь делать? – голос девушки испуганно дрожит. На ее лице растерянность и смятение.

– Попробуем сами разыскать преступника, – поворачиваюсь к ней и ободряюще кладу руки на хрупкие плечики. – Рана на груди проводника еще кровоточила, когда мы его обнаружили. Значит, убийство произошло недавно. Скорее всего, уже после того, как погас свет… Убийца где-то рядом!

Я вообще-то человек влюбчивый. Конечно, в мои двадцать четыре у меня уже были девушки, интрижки и целые романы. С одной из подружек мы даже почти целый год прожили вместе на съемной квартире, пока не поняли что друг другу не пара.

Но Айгуль... Она какая-то совершенно другая. Неземная, что ли? Что-то есть в ее стройной фигурке, мягкой улыбке, в темных как ночь глазах, что заставляет учащенно стучать мое сердце и перехватывает дыхание. Хочется прижать девушку к себе, обнять, почувствовать теплоту и нежность ее тела. Но я не решаюсь. Просто боюсь, что от одного моего неловкого движения может рухнуть тот маленький мир, в котором я и она оказались.

 

5

– Стена отрезала нас от остальных вагонов и со стороны головы поезда, – сообщаю всем, когда мы возвращаемся в коридор.

Среди людей, оказавшихся запертыми в зажатой между кривыми стенами части вагона, царят растерянность и полное непонимание того, что происходит. В первом купе о чем-то вполголоса переговариваются седовласый Николаич и круглощекий Виталий Юрьевич. Смуглый храпун торчит у окна в коридоре с отсутствующим и отрешенным взглядом. Елена Петровна покинула свою полку и обеспокоено рассматривает возникшую поперек вагона серую стену, высунув голову из дверей купе. Саткан Абылаевич сидит на корточках около тела Белова, и что-то тихонько шепчет под нос. Наверное, читает молитву. Анечка, присев на откидной стульчик в коридоре, трет красные от слез глаза. Кудрявый Иван стоит рядом с ней и нежно поглаживает ее плечо. В левой руке он держит смартфон.

– Я попробовал дозвониться друзьям в Москву, но сеть пропала, – Иван поворачивается ко мне.

– На моей мобилке тоже нет соединения, – всхлипнув, подтверждает Анечка. Наша милая толстушка, на первый взгляд такая самоуверенная, оказалась робкой плаксой.

– Интернет почему-то вырубился, – вздыхает Айгуль, постукивая указательным пальчиком по сенсорному экрану планшета.

– Наверное, мы просто вышли из зоны покрытия, – я пожимаю плечами. – Встречаются же еще такие медвежьи углы, где нет никакой сетевой связи…

– А мне кажется, что это серая сфера вокруг вагона экранирует все сигналы, – качает головой Айгуль. – Мы внутри нее, и теперь полностью отрезаны от всего мира.

Иван внимательно смотрит на экранчик смартфона, и его брови медленно ползут на лоб:

– Очень странно… У меня остановилась индикация времени. Я мысленно сосчитал до ста, а время все то же – двадцать один час тридцать четыре минуты…