Текст книги "Последний завет"

Автор книги: Сэм Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

ГЛАВА 28

Иерусалим, четверг, 00:46

Они высадили Эйяла Кишона у центрального полицейского участка Тель-Авива. Тот решил заявить об исчезновении отца. Эйял был абсолютно убежден в том, что с его отцом случилась беда. Спасибо Ури, который рассказал ему о судьбе своих родителей и о звонке Шимона Гутмана Баруху, ставшем последним.

На обратном пути в Иерусалим Ури не переставая звонил в различные справочные, пытаясь отыскать следы загадочного Афифа Авейды. Все результаты Мэгги аккуратно заносила на бумагу. Наконец у нее образовался список из двадцати человек. Больше половины имен она сразу зачеркнула – эти люди жили слишком далеко от Иерусалима. Дантист, адвокат, шестеро крестьян, зеленщик и торговец антиквариатом, державший лавочку на арабском базаре в Старом городе. Так получилось, что род занятий этого человека телефонный оператор назвала в самую последнюю очередь. Но Ури и Мэгги не пожалели о том, что им пришлось так долго ждать.

– По-моему, все ясно.

– Вы уверены?

– У моего отца были личный дантист и личный адвокат, а с арабскими крестьянами он сроду дела не имел. Антиквариат, древности – это была едва ли не единственная тема, из-за которой мой отец мог заставить себя заговорить с арабом.

Они вернулись в Иерусалим далеко за полночь. Ури предложил сразу же отправиться на базар в Старый город, чтобы попытаться отыскать там Авейду, но Мэгги его урезонила. Какой базар может быть глухой ночью? Все лавки закрыты, им даже не у кого будет спросить, которая из них принадлежит Афифу Авейде. А его домашнего адреса они не знали.

Ури согласился с этими аргументами и отвез Мэгги к ее гостинице.

– Приехали, мисс Костелло.

Она вышла из машины и уже собралась было идти, как вдруг обернулась и, улыбнувшись, предложила:

– Может, кофейку?

* * *

Ури не относился к числу людей, которые любят выпить. Мэгги легко определила это, так как он вот уже почти полчаса баюкал в руках стакан с несколькими глотками виски и содовой. Ей невольно приходилось и себя одергивать, хотя она и жалела немного о том, что не может сейчас поступить с выпивкой из мини-бара так, как привыкла: глоток – и бутылочки нет, еще глоток – и второй нет.

– Расскажите, как это вы вдруг заделались кинорежиссером, – попросила она.

Они сидели в ее номере за угловым столиком. Мэгги незаметно для Ури сняла туфли и теперь блаженствовала, чувствуя, как отходят затекшие ступни.

– А что, собственно, рассказывать?

– Как вышло, что у вас получилось построить на этом карьеру? Все-таки киношники на дороге не валяются.

Ури улыбнулся, вспомнив, как сам расспрашивал ее о карьере переговорщика.

– А с чего вы вдруг взяли, что мне удалось построить на этом карьеру?

– Вы производите впечатление успешного человека.

– Да? Это вам только кажется. Хотя… Вы смотрели «Мальчики и истина»?

– Это где четверо разных ребят рассказывали о себе? Да, смотрела в прошлом году. Понравилось. А что? Уж не хотите ли вы сказать… что это вы сняли?

– Я.

– Господи! Поразительно! А я помню, тогда еще удивлялась, как это режиссеру удалось разговорить тех пацанов и заставить высказываться так откровенно… Честно скажу, я думала, их снимали скрытой камерой. По крайней мере в некоторых эпизодах.

– Не было там никаких скрытых камер. Просто у меня есть один секрет, который помог. Только я вам его не расскажу. Коммерческая тайна.

– Я буду молчать.

– Ну хорошо. Дело в том, что, когда ты встречаешься с человеком, которого собираешься снимать… Нет, не скажу. Откуда я знаю, что вам можно доверить такой секрет?

– Доверяйте смело, я унесу его с собой в могилу.

– Уговорили. Мой секрет – умение слушать.

– И все?..

Он улыбнулся, довольный произведенным эффектом.

– И все.

– И где же вы этому научились?

– От отца.

– От отца?! Вы извините меня, Ури, но ваш человек не производил впечатление внимательного слушателя.

– Он им никогда и не был. Отец всегда говорил. А мы с мамой слушали. У нас не было другого выхода. И в какой-то момент я понял, что буквально достиг в этом совершенства.

Ури сделал еще один крошечный глоток из своего стакана, а Мэгги вдруг поймала себя на мысли, что невольно любуется им. Да, пожалуй, у него было такое лицо, на которое смотришь и… не можешь оторваться.

– А теперь вы мне расскажите про себя.

– Я ведь уже рассказывала…

– Вы рассказали о том, что научились вести переговоры, наблюдая за матерью, но ни словом не обмолвились о том, почему стали переговорщиком.

Мэгги откинулась на спинку кресла и окончательно расслабилась. Впервые с момента встречи с Ури. Тот тоже сбросил с себя напряжение, и она была рада за него. Ему слишком многое пришлось вынести в истекшие несколько суток. А сейчас они оба сидели у нее в номере, неспешно потягивали виски и отдыхали. Мэгги знала, что это не может продолжаться долго и скоро закончится. Но она была благодарна Богу за то, что им выпала эта краткая минута отдохновения. А еще… ей просто приятно было находиться рядом с этим мужчиной. Она честно себе призналась в этом и даже не попыталась свести мысль к шутке, как бесчисленное число раз делала в аналогичных ситуациях… с другими мужчинами…

– Это не очень интересная история… сопливая и сентиментальная.

– А мне нравятся сопливые и сентиментальные истории.

Мэгги подняла на него глаза.

– Как-то очень давно мне предложили поехать за границу. Я там ни разу не была и согласилась. Поехала с миссией гуманитарной помощи в Судан. А там как раз бушевала самая настоящая гражданская война. Как в фильмах. Только хуже. Однажды мы наткнулись на совершенно выжженную деревню. Вы бы видели те трупы… оторванные конечности… вспоротые животы… раскроенные головы… Они валялись по всей деревне. А еще там были дети. Живые, но брошенные и обреченные. Они ходили среди своих мертвецов как зомби. Налет на деревню произошел на их глазах. На их глазах убивали отцов, насиловали матерей и старших сестер… а потом тоже убивали. Мы были там два часа. Я насмотрелась… И уже тогда решила, что, если есть возможность положить конец войне… хотя бы приблизить ее окончание… это необходимо сделать.

Ури молчал, внимательно глядя на нее поверх своего стакана.

– Тогда я сделала свой выбор. А когда спустя много лет попыталась выбросить все это из головы, то у меня толком не получилось. И вот я снова на войне.

Он удивленно нахмурил брови.

– А, так я вам еще не говорила? Это моя первая командировка за целый год. Меня достали из нафталина, заставили вернуться с заслуженного отдыха и вновь погнали в бой. – Мэгги надоело притворяться, и она одним махом осушила свой стакан. – Против моей воли, кстати.

– А почему вы ушли на заслуженный отдых?

– Да… так получилось. Тоже, кстати, с Африкой связано. Ну, словом, я помогала на мирных переговорах в Конго. Там гибли тысячи, но всем на это было наплевать. Я пахала как проклятая. У меня ушло восемнадцать месяцев на то, чтобы посадить противоборствующие стороны за стол переговоров. Друг напротив друга. А потом еще несколько недель мы с ними учились общаться спокойно и без ненависти. И вот буквально за пару дней до подписания мирного соглашения, все детали которого уже, считайте, были согласованы… – Мэгги решительно плеснула себе еще, – я совершила ошибку. Ее можно было бы назвать дурацкой, если бы она не стала роковой. Я до сих пор удивляюсь, как могла… как… Ну, как бы то ни было, а ее следствием стал срыв переговорного процесса и, соответственно, возобновление военных действий с обеих сторон. Вот такая грустная история.

– Да уж…

– Мне пришлось спешно покинуть Конго. Я ехала в аэропорт и смотрела на дорогу. И вновь видела детей. Брошенных и обреченных. Я смотрела им в глаза и знала, что подвела их, отняла у них надежду. Я совершила преступление. Ведь когда идет война и ты знаешь, что, кроме нее, ничего иного быть не может, как-то свыкаешься. А когда тебе дарят надежду на мир, а потом отнимают… это хуже. Это не по-людски… – Одинокая слезинка скатилась у Мэгги по щеке. – И знаете, Ури, я запомню эти лица на всю жизнь.

Ури поставил стакан, поймал руку Мэгги и сжал ее в своей. Потом он поднялся из-за стола и, не выпуская ее руки, заставил подняться и Мэгги и обнял.

Он старался утешить ее, гладил рукой по волосам, но слезы от этого становились только обильнее. А впрочем, может, это и было для Мэгги настоящим утешением.

Время для них остановилось. А пошло вновь в тот момент, когда их губы соприкоснулись. Они целовались робко, целомудренно, словно боясь спугнуть зыбкое очарование этих секунд. Ури обнял Мэгги крепче и привлек к себе. Его ладонь задела ее правую грудь, и по всему телу Мэгги прокатилась волна возбуждения. Затем Ури наткнулся на полоску голой кожи между юбкой Мэгги и блузкой и нежно провел по ней подушечками пальцев. Он никак не ожидал, что эта робкая ласка вызовет такую реакцию…

Мэгги резко оттолкнула его и теперь стояла перед ним, тяжело дыша.

– Что? Что случилось?

Мэгги вместо ответа стала отступать назад, наткнулась на край постели и тяжело опустилась на нее. Пошарив рукой слева от себя, она отыскала выключатель ночника, и комнату залил мягкий свет.

Очарование исчезло.

– Прости, прости… – повторяла Мэгги, закрыв лицо ладонями. – Я… я не могу.

– Тебя дома кто-то ждет?

Странно, но она даже не вспомнила сейчас об Эдварде.

– Нет. Не в этом дело.

– А в чем же?

– Я не сказала, какую именно ошибку совершила тогда… в Конго. Я переспала с представителем одной из сторон, участвовавших в переговорах. С одним из полевых командиров. – Она подняла на Ури заплаканные глаза. – Разумеется, все это мгновенно открылось. Противоположная сторона тут же обвинила меня в шпионаже в пользу их оппонентов. Переговорам пришел конец.

Ури вздохнул.

– И после этого тебя отправили в отставку?

– Нет, я сам ушла. Я согрешила и сама себя наказала… – Она сделала попытку улыбнуться, но у нее это получилось весьма жалко: губы по-прежнему дрожали, а глаза распухли от слез. Впрочем, Мэгги рада была, что выговорилась. – С тех пор все окружающие только и делали, что убеждали меня, будто жизнь продолжается. Особенно усердствовал Эдвард. Жизнь продолжается, хватит оглядываться назад и все такое… Но у меня не получается не оглядываться назад. И меня в ночных кошмарах по-прежнему будут преследовать лица тех детей. До тех пор по крайней мере, пока я не искуплю свою вину перед ними. А я искуплю ее, Ури, вот увидишь. У меня больше нет права на ошибку.

– Но, Мэгги… – Он улыбнулся. – Я ведь не участвую в переговорах и не представляю ни одну из враждующих сторон.

– Ты израильтянин, а этого достаточно. Ты сам знаешь, что у вас тут творится. Если пожал руку еврею, ты враг палестинского народа. Если пообедал с арабом, израильская разведка тут же сядет тебе на хвост.

– Хорошо, допустим. Но кто узнает?..

– О, уверяю тебя, что те, кому надо, узнают… – Мэгги не могла смотреть ему в глаза. Вместо этого она опустила взгляд на пол, боясь, что, если поднимет на Ури глаза, ее решимость может дать трещину.

– Что ж… – проговорил Ури после долгой паузы. В голосе его явно слышалась горечь.

А Мэгги поднялась с постели, подошла к двери номера и распахнула ее.

– Прости меня, Ури… Пожалуйста, прости.

Ури подошел к ней, тронул ее плечо, а потом молча вышел.

ГЛАВА 29

Иерусалим, четверг, 07:15

Мэгги рывком села на постели. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. У нее ушло несколько секунд на то, чтобы вспомнить, где она находится и что именно ее разбудило. Ага, телефонный звонок. Она сама попросила горничную будить ее каждое утро, но это вовсе не значило, что вставать рано ей было легко. Энергично растерев руками щеки, чтобы окончательно проснуться, она сняла трубку.

– Да?

– Мэгги? Это Роберт.

Господи… Мэгги попыталась сосредоточиться.

– Привет, слушаю.

– Через пятнадцать минут внизу.

За чашечкой кофе Роберт Санчес, заместитель госсекретаря США, поведал ей очередные дурные вести. Участники переговоров утверждали, что прилагают все силы к тому, чтобы ситуация не вышла из-под их контроля, но их слова расходятся с действительностью. Вооруженные стычки уже имели место в Йенине и Калькилии. Израиль вновь занял ряд населенных пунктов в Секторе Газа. Палестинцы сообщили о том, что в истекшие двое суток израильтяне убили десять детей. А сегодня утром в Нетанье случилось и вовсе невообразимое – школьный автобус с еврейскими детьми был взорван шахидом, который врезался в него на машине, начиненной взрывчаткой.

– Весь этот чертов регион готовится к войне, Мэгги. Если бы речь шла только о ракетных обстрелах севера Израиля боевиками «Хезболлы» с территории Ливана – это бы еще ладно, но мне стало известно о том, что Сирия объявила частичную мобилизацию и стягивает войска к Голанским высотам. А Египет и Иордания отозвали своих послов из Тель-Авива… Вот посмотри.

Он протянул ей свежую подборку прессы. Мэгги наискосок пробежала глазами заметки на первых полосах «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». Журналисты сравнивали сложившуюся сейчас на Ближнем Востоке ситуацию с той, что наблюдалась в этом же регионе в 1967 и 1973 годах, когда по этим землям прокатились страшные, опустошительные войны.

– Только на сей раз все будет гораздо хуже… – вздохнул Санчес. – Половина стран региона тайно или явно обладает ядерными зарядами. И если они начнут играть со спичками, окна повылетают даже в Арканзасе.

Прогноз, что и говорить, не внушал оптимизма. Но Мэгги все равно была рада встречать это утро за чашкой крепкого кофе в компании Роберта Санчеса. Он был одним из немногих в нынешнем руководстве американской администрации, кого она знала лично и с давних пор. Честно сказать, она удивилась, когда он сумел сохранить свой пост после последних президентских выборов. Ведь не секрет, что новая метла по-новому метет. Но ему повезло. А журналисты даже поговаривали, будто президент нарочно оставил Санчеса в Госдепе, чтобы тот присматривал за госсекретарем, который и сам, похоже, метил на высший пост. Впрочем, Мэгги все эти подковерные интриги не интересовали ни в малой степени. Она дважды работала в связке с Санчесом на сложных переговорах и прониклась к этому человеку уважением и – что бывает гораздо реже – доверием. Мэгги была совсем зеленой, когда Санчес взял ее с собой в командировку на Балканы. Она видела, как он работает, и училась у него. Да, пожалуй, она могла назвать его своим учителем. Позже, в Судане, Мэгги уже работала самостоятельно, но Санчес также был там и она не раз обращалась к нему за советом.

Роберт был белой вороной в вашингтонской администрации. Во-первых, он являлся кадровым дипломатом, а не «другом» и «меценатом», который получил свой пост не за профессиональные заслуги, а по иным соображениям. Во-вторых, он не был политическим выдвиженцем и при этом сумел подняться на второй по рангу пост в Госдепе. Это стало для него «потолком», понятное дело, но даже занятие поста заместителя было сродни подвигу. Ко всему прочему он еще и принадлежал к диаспоре «испано-язычных американцев».

Вместе они смотрелись несколько гротескно – огромный, как гризли, кряжистый уроженец Нью-Мексико и тонкая, изящная выпускница дублинской монастырской школы для девочек. Неудивительно, что оба были чужими в среде вашингтонских «белых воротничков». И осознание этого факта объединяло их.

– Хорошо еще, что мы не в Кэмп-Дэвиде или где-то еще, – говорил Санчес. – В этом случае наши друзья уже давно разъехались бы по домам и нам пришлось бы прикрыть лавочку. А теперь им просто некуда ехать, они у себя дома. И это сохраняет видимость продолжения переговоров.

Мэгги внимательно слушала и жадно пила горячий кофе, чтобы окончательно проснуться и настроиться на рабочий лад.

– Стороны, наверно, говорят вам, что взяли небольшой тайм-аут для проведения консультаций в своем кругу?

– Точно.

– И все это началось после недавних убийств?

– Да. Сначала грохнули Гутмана, потом Нури. Стол переговоров после этого пошел трещинами. А после налета боевиков на кибуц Хефциба переговоры и вовсе накрылись медным тазом.

– Это были боевики из Йенина?

– Похоже на то. Полицейские раскопали на месте преступления какие-то улики, указывающие на это. Палестинцы каким-то образом миновали демаркационную полосу между их территорией и территорией кибуца, вошли в музей и предали его огню.

– Израильтяне уверены в том, что все именно так и было?

– Почти. На месте преступления нашли то ли записку, то ли надпись, которая гласила что-то вроде: «Не бывать миру в Хефцибе до тех пор, пока он не воцарится в Йенине!» Или как-то так…

– И что израильская сторона? Они заявили о выходе из переговорного процесса после этого происшествия?

– До официальных заявлений пока не дошло.

– Пока, стало быть, «консультации»…

– Да, но они взбешены случившимся. Ведь этот «железный занавес», который отделял их от Йенина, прекрасно работал и даровал чувство безопасности.

– Демаркационная линия, а не «железный занавес», Роберт.

– Будь по-твоему, но суть от этого не меняется. Как только она появилась, нападения с Западного Берега прекратились. А теперь я даже не знаю, как будет оправдываться Ярив, которому скоро бросят в лицо обвинения в том, что, пока он миловался с палестинцами, террористы начали разгуливать по израильским территориям как у себя дома.

– Как же эти люди из Йенина смогли незамеченными пересечь разграничительную линию?

– А черт их знает! Евреи сами ничего не понимают. Они проверили ее уже после того, как тот музей сгорел. Никаких признаков вражеского проникновения.

– Тогда как же?

Санчес вдруг понизил голос:

– Мне знакомые евреи из разведки говорили, что палестинцы просто стали умнее со времени последней войны и, мол, теперь их просто так шапками не закидаешь.

– Официальный Израиль как-то отреагировал на происшествие?

– Пока сделали только заявление. Если, конечно, не считать самого последнего убийства, которое случилось этой ночью.

– Какое убийство?

– А ты еще не читала сводку ЦРУ?

Сводки распространялись каждое утро в шесть часов. Все американцы, находившиеся в Иерусалиме, уже, конечно, были на ногах. Но только не Мэгги, которая сладко спала в своем гостиничном номере…

– Не успела.

– В восточном Иерусалиме зарезали одного парня. Араба, лавочника с базара в Старом городе.

Мэгги побледнела.

– Лавочника? Какого еще лавочника?

– Не знаю, не помню его имя. Слушай, Мэгги, до меня тут дошли сведения, будто тебе не дают покоя лавры комиссара Мегрэ и ты развила бурную деятельность… Общаешься с поселенцами, даже с аль-Шафи, пытаешься до чего-то докопаться, ездишь куда-то… А между тем вся работа, выполнения которой от тебя ждут, дорогая моя, сосредоточена здесь. Вот прямо здесь. Какой смысл куда-то мотаться, если… Тихо!

Санчес вдруг оборвал себя и посмотрел поверх плеча Мэгги. Та не стала оборачиваться, а дождалась, пока Брюс Миллер поравняется с их столиком. В руках у него был поднос с плотным завтраком. Черт! Мэгги жалела о том, что не удалось договорить с Санчесом и выяснить, что тому было известно. Какой уж разговор в присутствии «друга президента»! Заместитель госсекретаря чуть приподнялся со своего места, приветствуя Миллера и демонстрируя тем самым, кто тут главный.

– Привет, Брюс. Я вот тут ввожу Мэгги Костелло в курс последних событий.

Мэгги и Миллер обменялись рукопожатиями, причем тот далеко не сразу разомкнул их руки.

– Рад увидеться, Мэгги.

От нее не укрылся его взгляд, скользнувший по всему ее телу с головы до ног и не пропустивший ни одной… выпуклости.

– Итак, – удовлетворившись результатами осмотра и занимая свободный стул, произнес он, – на чем мы остановились?

Мэгги рассказала ему о своих догадках по поводу связи между убийствами Гутмана и Нури и о том, что в настоящее время она прикладывает все силы, чтобы разобраться в этом деле. Про анаграмму и Ихуда Рамана она не упоминала. Сказала лишь о твердом убеждении, что разгадка тайны этих убийств откроет им всем глаза и на проблемы, возникшие с мирными переговорами.

– Я так понял, тайну вы еще не разгадали, мисс Костелло. Но у вас уже имеются кое-какие соображения, не так ли?

– Археология.

– Что-что, простите?

– Гутман и Нури оба были археологами. Есть даже основания полагать, что они сотрудничали. За три дня до своей гибели Гутман увидел нечто, способное «изменить все». Во всяком случае, так он сказал своей жене. И его убили. А потом и ее.

– Но полиция выдвинула версию о самоубийстве. Она просто не справилась со своим горем.

– Я слышала эту версию, господин Миллер. Сын Гутмана категорически отвергает ее. И у меня есть основания ему верить.

– А вы с ним неплохо спелись, а, мисс Костелло?

Мэгги вся напряглась. Черт возьми, кто ее тянул за язык? Зачем она приплела Ури? За ней это водилось. Никто не умел так хорошо держать язык за зубами, как Мэгги, когда дело касалось заключения мирных соглашений, демилитаризаций зон военных конфликтов, доступа враждующих сторон к одним и тем же морским портам. Но она превращалась в безответственную болтушку, едва только речь заходила о ней самой. Проклятие! Это явный намек! Миллер в курсе случившегося с ней год назад и теперь бросает ей в лицо отвратительные упреки. Вот скотина! Все эти мысли нахлынули на нее, но никак не отразились на лице.

– Ури Гутман стал для меня очень ценным источником полезной информации, – холодно проговорила она.

– Ну хорошо, допустим. Значит, вы говорите, археология… – Миллер заткнул край салфетки за воротник рубашки. – И нападение на старую синагогу, стало быть, вписывается в вашу версию.

– Какая синагога?

– Ну, в Хефцибе?

– Вы говорите про тот кибуц, где неизвестные подожгли музей?

– Да. Но это не просто кибуц, а место, где была сделана одна из величайших археологических находок в истории Израиля. Гляньте-ка.

Он передал ей англоязычный номер газеты «Хаарец».

– На третьей странице.

На центральном снимке был запечатлен ночной горизонт, подсвеченный оранжевым заревом пожара. Подпись под фотографией гласила: «Музей Хефцибы стал очередной жертвой атаки палестинских террористов».

Ниже был помешен другой снимок, изображавший поразительной красоты мозаику, разделенную на три панели. Мэгги первой отметила центральную, на которой было выложено нечто вроде колеса со спицами. Подпись под фотографией сообщала, что это мозаичный пол древнейшей синагоги в Израиле, которая была построена еще в Византийскую эпоху – в пятом-шестом веках. «Реликвия благополучно пережила целых пятнадцать столетий, но теперь реставраторам придется крепко поломать голову над ее восстановлением».

Пока Мэгги читала статью, Миллер и Санчес обсуждали свои следующие шаги. Санчес проинформировал коллегу о том, что господин госсекретарь рвется в бой и хочет приехать. Оба согласились, что ему здесь сейчас не место. Переговоры замерли. Время для визита крайне невыгодное. А вот когда им удастся сдвинуть дело с мертвой точки – тогда милости просим.

– Да, это все не может быть простым совпадением, – проговорила Мэгги, откладывая газету и нимало не смущаясь тем, что прерывает беседу двух высокопоставленных коллег.

– Вы о Хефцибе?

– Да. Все акты насилия, случившиеся здесь в последние дни и использованные в качестве предлога для замораживания переговорного процесса, имеют прямое отношение к истории и археологии. – Она ткнула пальцем в фотографию мозаики и веско добавила: – К далекому прошлому этой страны.

Миллер усмехнулся, словно Мэгги сказала что-то очень веселое.

– Может быть, мы имеем дело с призраками и привидениями? Духи тех, кто проливал свою кровь на этой земле, не согласны с мирным процессом и всячески ему мешают?

Мэгги проигнорировала язвительное замечание.

– Духи или нет, но… Что бы это ни было, оно поможет нам понять, почему мирный процесс находится на грани срыва.

– Мисс Костелло, дорогая! – уже совсем другим тоном заговорил Миллер. – Вы как с луны свалились! Да ведь все, буквально все в этой чертовой стране, пропади она пропадом, всегда было и всегда будет связано с историей, археологией и далеким прошлым! – Он тоже ткнул пальцем в фотографию. – Вы никому не открыли Америки! Вся эта земля представляет собой нагромождение священных скал и священных развалин. И осознание этого факта отнюдь не поможет нам понять, почему мирный процесс находится сейчас в такой заднице, прошу прошения за мой французский! А если вы что-то еще не понимаете, я охотно помогу вам это понять: у нас здесь возник классический политический кризис, который требует классического политического разрешения. Мы в тупике, и нам нужна открытая дверь. Так что будьте любезны – начните наконец оправдывать свою репутацию незаменимой «открывашки»! Вам это понятно, мисс Костелло?

Мэгги в первое мгновение хотела было резко ответить, что она вовсе не считает, будто тратит здесь свое время впустую, но у Миллера замигала лампочка на его карманном компьютере. Он взглянул на экран и нахмурился:

– Израильская полиция установила личность парня, которого грохнули ночью в Старом городе.

– Готова поклясться: это торговец антиквариатом. Я права, господин Миллер?

– Нет, мисс Костелло, вы не правы. Погибший был самым банальным продавцом зелени и фруктов. Как видите, это убийство будет сложно подшить к вашей археологической папочке. Банальный зеленщик.

– А имя?

– Афиф Авейда.