Текст книги "Стражи Хейвена"

Автор книги: Саймон Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 83 (всего у книги 100 страниц)

Теперь же Усыпальница показалась ему странно уютной. Да, то было место покоя, где никто больше ничего от тебя не хочет. Он снова оказался здесь, спустя десятки лет. Неплохо бы проспать здесь всю вечность в окружении собственной семьи.

– Черт, – тихо произнесла Фишер. – Ну и огромное же оно! У нас в Горах ничего подобного нет. Но, в конце концов, мы не так уж давно существуем. Спорим, здесь можно провести много часов, просто прочитывая имена. Сколько поколений твоих предков лежит здесь, Хок?

– Думаю, уже никто не знает. Некогда это входило в обязанности Сенешаля. Он или его люди вели подробные записи. Кто похоронен, что сделал примечательного… Специальный пристав отвечал за то, чтобы приносить свежие цветы и убирать старые. Но, по-моему, здесь просто похоронено слишком много народу. Слишком много могил, слишком много работы. И один из моих предков решил, что это время можно с большей пользой потратить на службу живым. Сюда никто не приходит. Только на похороны.

– Кажется, зал продолжается бесконечно, – сказала Фишер. – Как мы найдем могилу Харальда?

– Проводник Сенешаля приведет нас прямо к ней, – успокоил Хок. – Она не должна оказаться слишком далеко от двери.

Они двинулись за пляшущим огоньком по широкому проходу в центре зала, минуя бессчетные пустые мраморные плиты, подготовленные для будущих представителей Лесной династии. Стояла невыносимая тишина. Единственным звуком был негромкий стук их каблуков по каменному полу. Волшебный свет вокруг них не мигал, бледно отражаясь от низкого потолка. Фишер прильнула к Хоку. Она почти физически ощущала гнет ушедших веков. Герцогство под горой являлось относительно новым государством. Нынешнего герцога Старлайта от основателя династии отделяло всего четыре поколения. Ступать по Усыпальнице Лесных королей было все равно, что уходить в далекое прошлое, которое и представить-то себе трудно. Фишер держалась прямо, гордо вздернув подбородок. Приход сюда был в основном ее идеей. Она испытывала потребность в том, чтобы увидеть Харальдову могилу, хотя бы потому, что в глубине души никогда не поверила бы в его смерть, пока не увидела бы место его последнего успокоения.

Первая могила, возле которой они остановились, принадлежала отцу Руперта и Харальда, королю Иоанну IV. Саркофаг из цельного куска мрамора, покрытого вплетенными в сложный узор традиционными рунами, имел семь футов в длину. Крышку венчала ростовая мраморная статуя короля Иоанна в полном доспехе со скрещенными на груди руками. Руки в латных перчатках сжимали рукоять длинного меча, положенного вдоль тела. Вырезанное из холодного камня лицо было идеализировано, но все же узнаваемо.

Хок не видел отца двенадцать лет, и в сердце толкнулась горечь утраты. Прожив большую часть жизни в постоянной конфронтации, отец с сыном под конец примирились, сражаясь бок о бок в битве с ордами демонов. Мраморное лицо короля лучилось спокойствием, которое он редко знал при жизни. Черты покрывал тонкий слой непотревоженной пыли. Никто не прикасался к саркофагу c тех пор, как его поставили на место.

– Вот это резьба! – оценила Фишер. – И сходства гораздо больше, чем в наших парадных портретах.

– Прекрасное надгробие, – согласился Хок. – Конечно, внутри никого нет. Тело так и не нашли. Однако мы знаем правду, и это главное.

Они продолжили путь. Принц не оглядывался. Фишер дрожала. Температура в Усыпальнице держалась нормальная, но духовный холод большого зала пробирал до самых костей. «Боже, не дай мне закончить свои дни в подобном месте! – лихорадочно молилась принцесса. – Так далеко от света, тепла и живых существ… Пусть я усну под мягкой зеленой травкой, может, небольшим камнем с моим именем, и чтобы вид красивый. И пусть я просплю до судного Дня, и если Бог добр, то мне ничего не приснится».

А затем они подошли к могиле короля Харальда. Здесь саркофаг достигал добрых восьми футов, боковые панели покрывала обильная замысловатая резьба, изображающая подвиги Харальда в битвах с демонами. На крышке лежала статуя в точности как у короля Иоанна, только с лицом Харальда и гораздо больше размером. Эту скульптуру тоже покрывал тонкий слой пыли, а в ногах покоился единственный венок из мертвых цветов. Хоку и Фишер стало ясно, что с момента похорон никто Харальда не навещал. Почему-то никто из них не удивился. Харальд мог быть неплохим королем, но он был не из тех, кто внушает преданность и после смерти.

– Почему у Харальда и гроб, и статуя больше, чем у Иоанна? – после паузы спросила Фишер.

– Потому что он сам их проектировал, – ответил Хок. – Он всегда говорил, что так сделает. Братец заботился о подобных вещах.

– Вероятно, поэтому и сходства больше. Наверное, еще при жизни резали.

Хок смотрел на огромный саркофаг и не испытывал никаких чувств. Все, что хотел, он сказал Харальду перед отъездом из замка и Лесного королевства двенадцать долгих лет назад. Старую зависть и ссоры изгладили расстояние и время, и теперь казалось, что все это происходило с какими-то другими людьми.

Стоя у могилы брата, Харальд не испытывал ни истинной скорби, ни даже сожаления. Он находился здесь по велению долга. Потому, что Харальд являлся членом семьи. И потому, праву сказать, что Харальд сделал бы для него то же самое. Кровь взывала к крови, брат к брату – неважно, насколько далеки они были друг от друга во времени, пространстве и чувствах.

«Черт бы тебя побрал, Харальд! – устало подумал Руперт. – Я оставил страну в твоих руках, чтобы иметь возможность уехать и забыть о семейном долге. Неужели ты не мог хоть что-нибудь сделать как следует?!»

– Никто не являлся сюда с момента погребения, – заметила Фишер, поморщившись при виде пыли на Харальдовом лице. – Даже королева. Это о чем-то да говорит.

– А может, и нет, – возразил Хок. – Согласно одной древней книге, которую в свое время заставили меня прочесть мои учителя, на заре Лесной династии все обстояло совсем по-другому. Тогда у королевской семьи было в обычае регулярно спускаться сюда, чтобы вспоминать своих предков. Кто они были и что делали. Они устраивали пиршества между могил и пересказывали старые повести о доблести и мужестве. Важно было знать историю рода, отпрыском которого ты являлся, и иметь перед глазами пример того, что потребуется от тебя, когда вырастешь. Но по мере увеличения числа покойников, традиция угасала и, в конце концов, заглохла. Теперь старые подвиги сохранились только в романтизированных и, вероятно, не очень достоверных песнях. Эти героические баллады то вспоминаются, то забываются – их популярность зависит от злобы дня. И никто не спускается сюда, потому что никому не нравится, когда ему напоминают о неизбежности его собственной кончины. Усыпальницу следует посещать коротко и по необходимости, а затем забывать о ней как можно быстрее.

– У Войны демонов есть с этим местом нечто общее, – проговорила Фишер. – Мы все видели слишком много смертей под Синей Луной. Мы все потеряли близких и любимых. Разве можно винить людей за то, что, пережив подобный опыт, они предпочитают думать не о смерти, а о жизни?

– Я никого не виню, – сказал Хок. Он неторопливо огляделся. – Никогда не думал, что снова побываю здесь. Я искренне ожидал, что погибну где-нибудь в грязном переулке на задворках Хейвена, когда сделаюсь слишком старым и неповоротливым, и чей-то меч окажется на долю секунды быстрее моего топора.

– А я вообще никогда всерьез об этом не думала, – призналась Фишер. – Я ожидала, что погибну в Долгую ночь. С тех пор каждый день стал для меня подарком. Второй жизнью, на которую я не имела права рассчитывать.

– Мы ведь до некоторой степени и умерли в Хейвене, – напомнил Хок. – И отправились в некое место.

– Я едва помню это, – призналась Фишер. – Тот чародей наложил на нас заклятие. Ты же знаешь, что нельзя доверять ничему, связанному с магией.

– Дьявольщина! – выругался Хок с удивившей обоих внезапной яростью. – Харальд заслужил лучшего! Он был настоящим героем Войны демонов. При всех его недостатках, а их у него имелось немало, когда пришло время, он вышел сражаться с демонами в Долгую ночь, дабы защитить и уберечь Лесную страну. Ему и в голову не пришло уклониться. Он принял один из Даров Преисподней и не позволил чертову мечу развратить себя. Он раз за разом рисковал жизнью ради родины. Он заслужил лучшего, чем погибнуть от руки подлого убийцы из-за дурацких политических интриг!

– Я помню Харальда, – медленно проговорила Фишер, вглядываясь в пыльное мраморное лицо. – Но мне трудно сказать, кто именно живет в моей памяти. Некоторое время мы были с ним близки, но я не могу утверждать, что знала его. У него было столько личин для разных людей и разных ситуаций. Было ли то лицо, которое он являл мне, истинным? Откуда мне знать! Он никогда не подпускал к себе слишком близко. Но он был добр ко мне и изо всех сил старался защитить меня. Он пытался понять меня, когда никто этого не делал. Но я по-прежнему не знаю, был ли он по-настоящему влюблен или просто испытывал плотское вожделение. А теперь он ушел, и я уже никогда этого не узнаю.

– Я не любил его, но всегда полагал, что он станет хорошим королем, – подхватил Хок. – Гораздо лучшим, чем я. Он всегда знал, как заставить людей плясать под свою дудку – да так, чтобы при этом они думали, будто это их собственное желание. Он обладал даром истинного организатора. Любил бумажную работу. В семье именно он оказался политиком. Из него должен был получиться прекрасный король на переходный период. Я оставил Лесное королевство только потому, что верил в это. Многие поддержали бы мои претензии на трон. Но это означало бы гражданскую войну, а я не хотел этого. И королем становиться – тоже. Нет, Харальд подходил на роль монарха гораздо лучше. Однако… как знать? Вдруг я верил в это лишь потому, что не хотел взваливать на себя ответственность за целое королевство?

– Ты сделал то, что посчитал лучшим, – возразила Фишер. – Большего никто не может.

Она медленно провела пальцами по холодному мрамору Харальдова лица и отдернула руку, когда оттуда вырвался сноп блестящих искр. Хок и Фишер отступили назад, потрясенно глядя, как искры кружатся над саркофагом, прежде чем сложиться в точнейшее изображение покойного короля. Призрак выглядел именно таким, каким они его помнили: крупный, мускулистый мужчина классической красоты. Но напряжение и заботы избороздили его лицо морщинами, а в волосах появились густые седые пряди. Он казался побежденным, сбитым с толку, растерянным. Ни Хок, ни Фишер никогда не видели его таким подавленным, даже в худшие дни Войны демонов. Он глядел прямо перед собой, явно не сознавая присутствия брата и несостоявшейся невесты.

– Привет, Руперт. Привет, Джулия. Если вы видите меня, значит, я мертв. Нет, я не призрак. Перед вами мое последнее послание к вам, записанное при помощи заклинания, изготовленного для меня Магусом. Оно активируется после моей смерти вашим возвращением. Мне угрожают со всех сторон, и я больше не знаю, кому доверять. Есть вещи, которые вам следует знать.

Он помолчал, словно прикидывая, как много может высказать. Даже после собственной смерти.

– Я очень старался. Я пытался быть хорошим королем и сохранить Лесное королевство. Но все и вся обернулись против меня. Мне не следовало позволять Магусу открывать Трещину. Она принесла Лесу экономическое процветание, но вместе с тем в страну проникли опасные идеи с юга. При дворе всегда имелись фракции, но я их, по крайней мере, понимал. Я знал, как натравливать их друг на друга, чтобы не дать ни одной сделаться по-настоящему могущественной. А теперь новой религией народа стала так называемая демократия. Политических партий больше, чем можно охватить взглядом. Со всех сторон на меня давят все сильнее. Желают, чтобы я отрекся от абсолютной власти и сделался конституционным монархом. Кучка гнусных политиков жаждет управлять страной. Будь я проклят, если отдам королевство в их жадные загребущие лапы! Им нужна только власть. Они ничего не знают о долге и ответственности. И никто из них не видит картины в целом. А я вижу.

В бытность принцем мне приходилось заключать сделки с людьми, которых я презирал. Став королем, я избавился от необходимости идти на унизительный компромисс. У меня было столько планов, я столько намеревался сделать, чтобы Лес вновь стал сильным и великим! Проклятые политики своим саботажем наносили мне поражение за поражением. Это они распространяли идеи неповиновения – и при том заявляли, будто выступают от имени народа. Я был королем! Это была моя работа – решать, что лучше для моего народа. Потому что я единственный занимал положение, которое позволяло видеть ситуацию в стране в целом. Почему никто не в состоянии просто заниматься своими делами? Ведь это, в конце концов, в их интересах.

Ни одному королю не приходилось иметь дело с трудностями, с которыми столкнулся я. Не моя вина, что я унаследовал разоренную страну. А потом еще все перемены, привнесенные Трещиной! Не моя вина, что именно сейчас вернулся Опрокинутый Собор. Мой народ обернулся против меня, соблазненный лживыми обещаниями демократии. Это нечестно. Никто не должен сталкиваться с таким количеством проблем одновременно… И с таким множеством пороков. Во всяком случае, не после того, как я выжил в Долгой ночи. Я до сих пор помню жуткий свет Синей Луны. Мне до сих пор снятся кошмары. И никого рядом. Так что все зависело от меня. Хаос и безумие миновали; я должен был заставить мир обрести новый смысл.

– Джулия, спасибо, что вернулась. Я не имел права требовать твоего возвращения, но все же надеялся, что ты придешь. Я действительно любил тебя – по-своему… И ты всегда была восхитительна в постели.

Фишер стрельнула глазами в Хока, но его взгляд был прикован к Харальду, а тот тем временем сбивчиво говорил о прошлом:

– Я бы полюбил тебя, Джулия, но не уверен, что вообще способен на подобное чувство. Во мне этого нет. Никто из нашей семьи не умел любить ничего и никого кроме Лесной страны. Я никогда не испытывал страсти к женщине, на которой они заставили меня жениться, хотя искренне восхищался силой ее характера. Не сомневаюсь, что она переживет меня. Насколько вы ей доверяете – это ваше дело.

– Руперт, если ты здесь, исполни свой долг. Стань сильным королем. Победи демократию. И защити моего сына, если сможешь. Он – единственное хорошее, что получилось в моей жизни. Берегись наследия нашего отца. Это все, что я хотел бы тебе сказать. Я очень устал. Отомсти за мою смерть, брат. Не допусти, чтобы я умер напрасно.

Изображение пропало, и в Усыпальнице снова воцарились покой и тишина. Хок и Фишер испустили долгий медленный вздох.

– Что ж, последняя фраза чисто харальдовская, – подвел итог Хок. – Манипулятор чертов.

Фишер нахмурилась:

– Что, по-твоему, он имел в виду под словами «берегись наследия отца»? Какое наследие?

Хок пожал плечами:

– Понятия не имею. В свое время мы, несомненно, это выясним. Бедняга Харальд. Счастливчиком он не выглядел, а? Всю жизнь интриговал и готовился стать королем, вложив в это все свои надежды и мечты. А потом мечта, став явью, предала его.

Магус отдыхал у себя в апартаментах, вольготно раскинувшись в удобном кресле. Он облачился в простую белую тунику и штаны. Его большого полночно-черного плаща нигде не было видно. Без этого жутковатого одеяния чародей выглядел на удивление обыденно. Слегка нахмурясь, он наблюдал за шахматной доской, установленной на маленьком столике. Черные и белые фигуры двигались сами собой, с умопомрачительной быстротой перескакивая с одного поля на другое. Когда игра закончилась, фигуры выстроились по краям и начали все заново.

На другом конце просторной комнаты фея Лунный Блик, принявшая человеческие размеры и совершенно обнаженная, красовалась перед ростовым зеркалом. Руки и ноги у нее были необычайно длинные, да и ребер многовато. И в том, как соединялись ее кости, тоже присутствовала некая еле уловимая неправильность. Но при том она все же оставалась самой красивой женщиной в Лесном замке. Фея, разумеется, знала это. Ее отражение поочередно примеряло различные наряды, ожидая одобрения хозяйки. Костюмы и платья сменялись с недоступной человеческому глазу быстротой, пока фея не остановила свой выбор на одном из них. Она властно щелкнула пальцами, и отражение замерло в облегающем черном платье длиной до колен и щедрыми разрезами на интересных местах. Высокие черные сапоги и вечерние перчатки довершали картину.

Лунный Блик пребывала в бесовском расположении духа. Волосы у нее были взбиты так, что походили на черный одуванчик, а черная тушь и кроваво-красная помада подчеркивали прекрасное, странное лицо.

– Немного откровенное, если не сказать просто бесстыжее, – хрипловато отметила фея. – Именно то, что мне хотелось. Можешь идти.

Отражение показало ей язык и пропало. В ту же секунду фея оказалась облачена в избранный наряд. Она медленно потянулась, с бессознательной соблазнительностью, как кошка, повертелась немного, чтобы платье село по фигуре, и повернулась глянуть, как у Магуса дела с шахматами.

– Ну-с, и за кого мы сегодня играем?

– Как обычно, за обе стороны, – ответил тот, не поднимая глаз. – Мне нравится твой наряд. Весьма сдержанный – для тебя. А теперь приготовься. Гости идут.

Лунный Блик стремительно огляделась.

– Кто? Можно мне поплясать на их костях?

– Это наши добрые капитаны Хок и Фишер. Они побывали в Усыпальнице и побеседовали с покойным королем. А теперь направляются сюда, ожидая получить ответы на свои вопросы.

Фея улыбнулась:

– Они пока не слишком хорошо тебя знают, верно?

– Ну, у меня найдутся кое-какие ответы. Только понятия не имею, подойдут ли они к вопросам. Трудно проследить нити судьбы, сплетающиеся вокруг Хока и Фишер. Дикая магия коснулась их слишком глубоко. Они даже не представляют себе, насколько. Может быть, в конце концов, они окажутся в состоянии понять меня. Они не новички в потусторонних сферах.

– И сумеют докопаться до истины? – спросила Лунный Блик, подходя и становясь рядом с Магусом. – Они найдут убийцу?

– Какая разница, узнают они правду или нет? – спокойно возразил чародей. – Важно, что они отправятся в Опрокинутый Собор и встретят там то, что полагается. Это мог бы сделать и Харальд, будь он на самом деле таким героем, каким себя представлял. Но, увы! Потому-то мы и сидим теперь в заднице.

– Харальд боялся. Как и любой другой, узнай он правду.

– Героям тоже известен страх, – ответил Магус, печально созерцая, как черные фигуры на доске истребляют белые, неуклонно приближаясь к мату. – Просто герои отказываются ему подчиняться.

Внезапно Магус подался вперед и одним быстрым движением смахнул фигуры с доски. Они попадали на голый пол и несколько секунд корчились там, пока; наконец, не затихли. Чародей откинулся в кресле. Лицо его было спокойным и собранным.

– Хок и Фишер должны пойти в Опрокинутый Собор. Больше у нас никого не осталось.

– А как насчет квестора, Аллена Чанса?

– Хороший человек, – признал Магус. – Возможно, слишком хороший. Он чересчур много думает. В нем недостаточно от его отца. Жестокости не хватает и многовато того, ради чего стоит жить. Это может поколебать решимость мужчины. А вот Хок и Фишер всегда готовы делать необходимое, и плевать они хотели на цену и последствия.

– А если они не пойдут?

– В таком случае Синяя Луна снова наберет силу, Переходные Существа вырвутся на волю из заточения, и на земле настанет ад.

– Оставь надежду…

– Именно… Войдите!

Стук в дверь прозвучал сразу вслед за его словами. После недолгой паузы дверь отворилась, и Хок с Фишер появились в комнате. Они быстро огляделись, словно оценивая возможное поле боя, и вместе направились к Магусу. Лунный Блик придвинулась к нему чуть ближе. Чародей, не вставая, приветствовал гостей учтивым наклоном головы, супруги коротко кивнули в ответ.

– Славный трюк с дверью, – одобрил Хок. – Только это лишает Рождество всякой прелести.

– Я его не праздную, – ответил Магус. – По мне, вся эта приторная сладость несколько утомительна.

Фишер взглянула на разбросанные по полу фигурки.

– Продул, Магус?

– Я никогда не проигрываю. Это вредит имиджу. Как вам Усыпальница?

Хок и Фишер переглянулись.

– Откуда вы знаете, что мы побывали именно там? – напрягся Хок.

– Я Магус. Знать моя работа. Харальд сообщил вам что-нибудь интересное?

– А вы не в курсе? – осведомилась Фишер.

– Ну, мне же не все известно. Только представьте, как бы это было утомительно! Я не всемогущ, просто очень хорошо информирован. Я соорудил для Харальда заклинание, но какие слова он в него вложил, осталось между ним и его совестью. При условии, что таковая у него имелась.

– Он был вашим королем, – заметила Фишер. – Проявите хоть немного уважения.

Лунный Блик поежилась от внезапной холодной ярости, прозвучавшей в голосе гостьи, но Магус только слегка наклонил голову, словно признавая ее правоту.

– Король поведал вам что-либо, что могло бы помочь установить личность убийцы?

– Харальд не ткнул пальцем ни в кого конкретно, – ответил Хок. – Меня больше заинтересовало то, чего он не сказал. В тексте, который он однозначно определил как свое последнее послание, ничто не указывало на то, что он опасался за свою жизнь. Он чувствовал угрозу, но не от конкретного лица, а от обстоятельств вообще.

– Так я и думал, – кивнул Магус. – Подозревай Харальд, что его жизни кто-то угрожает, он бы просто арестовал всех этих людей, а об уликах позаботился бы позже. По крайней мере, велел бы мне допросить их. Войдите!

Его слова снова опередили стук в дверь. Створки с грохотом распахнулись, и в апартаменты Магуса гордо прошествовал один из гвардейцев герцога Арлика. Он прошел, печатая шаг, словно на параде, и остановился перед Хоком и Фишер. Поверх формы герцогской гвардии на солдате красовалась кольчуга, а правая его ладонь покоилась на рукояти меча. Высокомерно-снисходительным тоном, вполне соответствовавшим выражению лица, он прокричал сообщение для капитанов:

– Хок, Фишер, настоящим вам надлежит явиться в покои герцога Арлика, дабы он допросил вас по определенным вопросам… определенным вопросам, связанным с… с…

Гвардеец медленно и явно не по своей воле повернул голову. Магус уставился на него. Продолжая говорить, солдат все поворачивал голову медленными болезненными рывками, пока не встретился взглядом с чародеем. Бедняга так и не закончил фразу. Он заглянул магу глубоко в глаза и всхлипнул. А затем чары пропали. Гвардеец повернулся и побежал, выскочив из комнаты так стремительно, словно за ним гнались все демоны Черного леса.

Звук его удаляющихся шагов быстро затих. Магус небрежно махнул рукой, и дверь захлопнулась сама собой. Хок подчеркнуто бесстрастно посмотрел на волшебника.

– Что это за чертовщина?

Тот беспечно пожал плечами:

– Он был несносен… Разумеется, если у вас появилось желание прервать нашу милую беседу и поступить, как велит герцог…

– Нет, – твердо отозвалась Фишер. – Герцог подождет. И не думайте, что нас можно устрашить подобными трюками. Нас не так-то легко запугать.

Магус с минуту подумал и улыбнулся.

– Нет, – изрек он, наконец. – Я так не думаю. В Черном лесу было очень темно, верно? – Он посмотрел на Хока. – Разве у тебя были не светлые волосы? Или это у твоей спутницы? У меня исключительная память, но порой она настолько хороша, что ухватывает то, чего не происходило. Это одна из проблем, сопутствующих видению будущего, – ведь будущее постоянно меняется…

– Вы в состоянии видеть будущее?

– Как сквозь стекло, смутно. Недостаточно, чтобы извлекать реальную пользу, но достаточно, чтобы смущать и беспокоить меня. Некоторые вещи более неизбежны, чем другие. И люди непрерывно все усложняют.

Магус неожиданно встал, так что Лунный Блик отпрянула, и прошел к открытому окну, словно позабыв о присутствии гостей. Фея сделала несколько шагов вслед за ним, но потом остановилась.

Фишер наклонилась к Хоку:

– Это замечание насчет светлых волос… Не кажется ли тебе, что он…

– Если б он знал о тебе, то сказал бы. Он любит похвастаться собственной осведомленностью.

Фишер неуверенно нахмурилась:

– Мне кажется, или раньше у него были серые глаза, а не голубые?

– Боже, я так рад, что ты это сказала. Я тоже так думал, но… Погоди. Только взгляни туда.

Они оба уставились на Магусовы ноги, парящие в доброй паре дюймов над полом.

– А, не обращайте внимания, – успокоила их фея. – У него сейчас настолько забита голова, что порой он забывает обо всяких мелочах. Вроде гравитации.

– Что именно вы там ищете, сэр Магус? – поинтересовался Хок, так как чародей продолжал молча смотреть в окно.

– Мой плащ, – рассеянно ответил колдун. – Он где-то охотится. Я всегда беспокоюсь за него, когда он гуляет сам по себе. В наши дни в Лесу полно опасных тварей. Некогда плащ являлся одной из них, но… а, вот и он!

Маг посторонился, ласково улыбаясь. Плащ впорхнул в открытое окно, хлопая крыльями, словно гигантский нетопырь. Он дважды облетел хозяина, приветствуя его, а затем с шумом приземлился в углу. Он встал прямо, слегка подрагивая, и принялся издавать громкие и весьма неприятные звуки, ворча и рыгая. Магус закрыл окно.

– А на что конкретно ваш плащ охотится? – поинтересовался Хок.

– А, в основном на то, что не успевает удрать, – ответил чародей, присоединяясь к ним. Он снова ступал по полу.

– Включая людей? – с сомнением покосилась на плащ Фишер.

– Нет-нет, – заверил ее хозяин. – С этим покончено.

Он снова опустился в кресло и сурово взглянул на капитанов.

– Нам надо поговорить. Я должен сообщить вам несколько вещей. Кое-что из этого вам уже известно, но такова уж ваша судьба. Первое, Трещина связывает север и юг. Я создал ее. Последнее великое заклятие Дикой магии в мире людей. Другого такого больше не будет. Магия уходит из мира и поигрывает мускулами в последних отчаянных демонстрациях силы. Но человечество процветает и распространяется по миру, переделывая его под себя. И магия уступает место науке, которая ближе человеческой природе. Наука всегда срабатывает. Ее принципы логичны. В глубине души человек – существо рациональное, и мир ему требуется рациональный, где правила всегда выполняются и все имеет смысл. Дикую магию постепенно заменила Великая магия, более упорядоченная форма. Некоторые из вас сумели приручить ее себе на пользу, но даже она ныне угасает. У большинства людей недостаточно гибкое сознание, чтобы иметь дело с магией.

– А как насчет этой новой Хаос-магии, основанной на математике? – спросила Фишер. – Поговаривают, за ней будущее.

– Чушь! – рявкнул Магус. – Хаос-магия – всего лишь жалкая половинчатая попытка создать магию, которая работала бы как наука. Ни рыба, ни мясо. В ее основе лежит несколько неплохих идей, но собственно наука скоро сметет ее со своего пути. Наука – это вещь, которая каждому понятна и которой можно научить любого и всякого. Нет, помяните мое слово, на протяжении жизни ближайших десяти-двенадцати поколений магия уйдет окончательно и мир станет куда безопаснее. И скучнее. Все мифы и чудеса вселенной заменят механизмы и приспособления. Удобные, красивые, искусно сделанные, но бездушные по своей сути. Ни драконов, ни единорогов…

– Ни демонов, ни их князя? – добавил Хок.

Магус метнул на него острый взгляд.

– Молодец. Да. Уловил суть. Научившись контролировать мир с помощью науки, человек положит конец главной угрозе для своего существования. Вы изгнали князя демонов при помощи Дикой магии Радуги, но он может вернуться. Он – Переходное Существо, один из нерожденных, лишенных души, охотник на краю реальности, олицетворение отвлеченной идеи. Будучи Переходным Существом, он не может быть уничтожен окончательно, пока существует магия. Идеи бессмертны. Но замените магию наукой – и он больше никогда не вернется, потому что эта грань мироздания окажется закрыта для него и ему подобных. Он больше не сможет здесь существовать – ему попросту не позволят этого научные законы вселенной.

– Переходные Существа? – переспросила Фишер. – Вы хотите сказать, что существуют еще другие твари, подобные князю демонов?

– Разумеется, – ответил Магус. – У любого абстрактного понятия, идеи или мифа имеется некое магическое существо, которое его олицетворяет. Это часть нынешней реальности. Что естественным образом подводит нас к проблеме Синей Луны.

– Правда? – перебил Хок. – Притормозите, Магус, я что-то не поспеваю за ходом ваших мыслей.

– Верно, – согласилась Фишер.

– Синяя Луна, – терпеливо повторил чародей. – Вы никогда всерьез не задумывались о ее природе и назначении, правда? Что она такое и для чего нужна?

– Мы были слишком заняты, пытаясь остаться в живых! – рявкнула принцесса. – Единственный, кто действительно что-то знал о ней, – это Верховный маг. А он, как правило, был слишком себе на уме. Или чересчур безумен, чтобы объяснять хоть что-то.

– Ах да, Верховный маг. Какая жалость, что мне не представилось случая познакомиться с ним! Замечательный ум, по общему мнению.

– А вот Чанс говорил, что вы отрекомендовались избранным преемником Верховного мага, когда впервые явились ко двору, – прищурился Хок.

– А, это, – беспечно отозвался Магус. – Я солгал. Я иногда так делаю. Но уверен – если бы нам с Верховным Магом довелось встретиться, старик непременно выбрал бы меня своим преемником. Итак, Синяя Луна…

– …выпустила на волю Дикую магию, – заключил Хок. – Она распространила Черный лес по всему Лесному королевству.

– Вот видите? Вы вообще никогда об этом не думали всерьез. – Внезапно чародей показался очень усталым. Он тяжело осел в кресле, как старик, внезапно почувствовавший, насколько похолодало в комнате.

Фея Лунный Блик приблизилась к чародею и утешающе положила ему руку на плечо. Магус сплел свои пальцы и уставился на них.

– Синяя Луна обращается вокруг мира. Так? – продолжал он. – Но поскольку Синяя Луна не является собственно нашей луной, то в таком случае, вокруг какого мира вращается она? Луна отражает свет Солнца. Но какое Солнце у Синей Луны, если она отражает столь ужасный свет? Наша луна и Синяя существуют на разных планах реальности. Через определенные неравномерные промежутки времени их орбиты приходят в одну и ту же базовую точку пространства. И в тех случаях, когда орбиты совпадают и обе луны занимают одно и то же место, определенные факторы – люди или события – могут ввести Синюю Луну в наш мир. И тогда любые преграды рушатся, и Дикая магия вырывается на свободу в мире людей.

– Вы говорили, Синяя Луна возвращается, – вставила Фишер. – Неужели это возможно? Всего через двенадцать лет?

– Разумеется. Время там течет по-иному. Раз в тамошний месяц…