Текст книги "Стражи Хейвена"

Автор книги: Саймон Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 100 страниц)

5. ВСЯК В ЧЕМ-ТО ВИНОВАТ

Сквозь вечную тьму, через мертвую землю, где никогда не светит солнце, шествовал Джерико Ламент, Пешеход, Гнев Божий в мире людей. Он быстро шагал меж гниющих деревьев Черного леса, устремив спокойный взгляд прямо перед собой. В одной его руке высоко пылал факел, пламя которого никогда не ослабевало, а в другой покачивался длинный деревянный посох, окованный с одного конца сталью, с другого серебром. Одет был странник в длинный плащ поверх изношенной кожаной рубахи и штанов, а задники его сапог истерлись за бесконечные мили, пройденные на службе у Господа. Худое лицо покрывали глубокие морщины, а глаза отливали синевой, как небо над бескрайними ледяными полями. Нос был некогда сломан в нескольких местах, легкая улыбка казалась еще холоднее, чем взгляд; и львиная грива седых волос спадала из-под широких полей видавшей виды шляпы.

При ходьбе Пешеход наклонялся вперед, словно готовясь прорвать грудью финишную ленту, которая всегда оставалась где-то далеко впереди. В окружающем его мраке, прячась за деревьями, на безопасном расстоянии за ним следовали демоны. Несмотря на безусловное численное превосходство, никто из них не смел вступить в небольшой круг негасимого света, в котором шествовал Ламент. Они непостижимым образом знали, кто он такой, и боялись его.

Порой Джерико испытывал желание спеть гимн-другой воинственного содержания, и тогда его сильный уверенный голос разносился в неподвижной тишине Долгой ночи, оставаясь там навеки.

Пешеход мог выбрать окольный путь, но ему хотелось проверить себя и свою веру перед лицом духовного мрака Черного леса. Он оделся мужеством, будто плащом, и, не колеблясь, ступил из света во тьму. Страшный гнет долгой ночи обрушился на него, словно тяжелый физический удар, но Гнев Божий не сбился с шага и не замедлил поступи. В этом месте, где никогда не светило и не засветит солнце, неземной холод пронизывал до самых костей, высасывая из тела тепло жизни, и долгая ночь давила тяжким бременем, как те ужасные пустые часы раннего утра, когда человек не может заснуть от мыслей о собственной бренности.

Но бесконечная темнота и одинокий холод не могли заставить Джерико Ламента, Пешехода, свернуть с пути или хотя бы замедлить шаг. Им не тягаться со святым огнем, который терзал его куда более сурово, нежели любой мрак. Служить живым воплощением добра и справедливости – отнюдь не легкое и не приятное занятие.

Ни лошади, ни иного средства передвижения он никогда не имел. Он был Пешеход, и его договор с Богом запрещал подобные слабости. Он не первый принял на себя этот титул, связал себя с Господом и обрек на служение небесам.

Некогда, много лет назад, он был обыкновенным монахом в маленьком тихом монастыре, на многие мили удаленном от больших поселений и дорог и знаменитом в округе своим вином, которое плохо переносило транспортировку. Он работал в саду и на винограднике, возносил молитвы и участвовал в благотворительной деятельности братии, тихо молился в покое скромной кельи и был почти счастлив.

А затем на Лесное королевство пала долгая ночь и вокруг монастыря принялись резвиться демоны. Ни вера монахов, ни высокие каменные стены обители не смогли остановить порождений зла. Демоны взобрались на стены, разнесли запертые двери, и по полированным деревянным полам хлынула кровь.

Некоторые братья погибли на месте, дабы не поднять руки даже на демонов. Они падали с благословениями на окровавленных губах, а демонам было все равно. Другие же – как и тот тихий человек, которым некогда был Гнев Божий, – похватали оружие, кто какое нашел, направили его против демонов и отбили первое нападение. Джерико крушил черепа врагов тяжелым серебряным распятием и каждым ударом славил Господа.

А когда долгая ночь прошла, и воссияло солнце, все демоны были мертвы и выжили только те монахи, которые сражались за свою жизнь. Тяжело дыша и не замечая стекающей с распятия крови, Джерико Ламент усвоил этот урок.

Монастырь располагал великолепной библиотекой, сохранившейся с тех времен, когда обитель являлась довольно значительным местом. За многие столетия почти забытая окружающим миром библиотека хранила на своих пыльных полках книги, к которым очень долго не прикасалась рука человека. Старые книги – возможно, единственные экземпляры во всей Лесной стране.

Джерико штудировал рукописные страницы с почти лихорадочной быстротой, разыскивая нечто, что он чувствовал, но не в состоянии был самостоятельно облечь в слова. И, наконец, в книге, серебряные замки которой ему пришлось разжимать железным садовым топориком, он нашел то, что ему требовалось. Легенду о Пешеходе.

В каждом поколении, гласила книга, один человек может полностью предать свою жизнь в руки Господа и стать больше, чем человеком: Страницы содержали текст договора с Богом, который, однажды заключенный, не может быть расторгнут ни одной из сторон. Если человек поклянется всю жизнь служить свету и добру, презрев все прочие пути, тогда он станет Пешеходом. Более сильный, более быстрый и более ужасный, нежели любой другой, он будет неуязвим до тех пор, пока вера его остается крепкой. Воин Господень. Больше, чем обыкновенный смертный. Гнев Божий в мире людей. Все, чем Джерико Ламент не являлся, когда демоны ворвались в монастырские двери и хлынули через стены, убивая добрых братьев.

Ламент вступил в соглашение добровольно, произнеся слова и дав ужасные обеты, и святой огонь снизошел и опалил его снаружи и изнутри. Все человеческие слабости сгорели в этом огне. С этих пор участь Джерико передвигаться только прямыми путями, направляясь туда, куда он должен идти, и делая то, что следует сделать, не отвлекаясь ни на кого, ни на что. Он не смеет принимать человеческую помощь и может владеть только тем, что в силах унести с собой.

Он оставил монастырь, ни разу не оглянувшись. Его собратья, люди, бок о бок с которыми он сокрушал демонов, теперь боялись его.

И вот Джерико ходил по Лесному королевству, Герцогству под горой и Редхарту, помогая нуждающимся и наказывая порочных. Ужасный гнев Пешехода был направлен на любого, кто преступал законы света. Поскольку Пешеход следовал законам Божьим, а не человеческим, и, не колеблясь, наносил удар по злодею, независимо от земного могущества последнего, повсюду летели приказы об его аресте. Во многих местах за его голову назначали впечатляющую цену, и когда он подошел к границам Черного леса, его преследовала шайка охотников за головами, более настойчивых, чем обычно.

Охотники его не беспокоили. Их коням время от времени требовался отдых, ему же – нет. Джерико Ламент не отдыхал и не спал в течение одиннадцати лет. И ему было приятно идти туда, куда не рисковал сунуться ни один другой человек из страха за свою душу.

Его всегда кто-нибудь преследовал. Пешеход выполнял свой долг, подчиняясь велениям голоса, звучащего внутри его, и его непреклонная справедливость всегда несла горе какой-нибудь невинной душе. Даже у самых порочных людей находились семьи или друзья, которым они были дороги и которые хотели бы отомстить беспощадному палачу. Ламент предпочитал оставлять у себя за спиной врагов, не убивая их. Эти люди всего лишь заблуждались, а не погрязли в пороке, и у него не было с ними дел. Он не был лишен сострадания, хотя и не мог позволить себе жалости.

Последнее его дело оказалось весьма печальным, однако необходимым. Девочка была одержима дьяволом, экзорцизм не помог, так что ему оставалось только убить бедняжку, чтобы освободить ее душу. Семья смотрела на ситуацию иначе. Весь город бросился за Пешеходом в погоню. Он не винил их. Вскоре они выдохлись и отстали, но нанятые ими охотники за головами продолжали преследование. Теперь и они тоже сдались. Шагая через Черный лес, Пешеход сосредоточился на следующем задании. Голос в его сознании звучал ясно и необыкновенно настойчиво.

Джерико Ламент отдал свою жизнь Богу. Это было важнее любви, личных привязанностей и обыкновенной человеческой потребности в отдыхе. Но бывали времена, когда при всей его вере Ламент не был до конца уверен, кому именно он ее отдал.

Куда бы его ни заносило, он везде изучал Слово Божие, прочитывая все Заветы, Евангелия и Апостольские послания во всех больших и малых библиотеках. Чем старше оказывались попавшиеся ему книги, тем запутаннее все становилось. За множество столетий Церковь претерпела немало изменений. Она знала разные учения, некоторые из них категорически противоречили друг другу. Само Слово Божие редко менялось, но толкования разнились настолько, что порой между их сторонниками доходило до гражданских войн.

Всегда имелись официальная доктрина и ереси. Порой еретики одерживали верх, но только для того, чтобы в свою очередь столкнуться с новыми еретиками. Ламент научился рассматривать различные учения как нечто отвлекающее от его святой цели. Они представляли для него чисто академический интерес. Он заключил договор с Богом, а не с его служителями. Свет может отбрасывать много отражений, но значение по-прежнему имеет только свет.

Он нетерпимо относился к языческим верованиям, которые как грибы начали расти в сельской местности после Долгой ночи, и разрушал языческие капища и древние камни, где бы ни сталкивался с ними. Языческие верования тоже отвлекали от истинного Бога. Разрушение не доставляло Ламенту удовольствия, так как он понимал: капища и памятные камни утешают людей, но Пешеход всегда знал свой долг.

В данный момент этот долг вел его в Лесной замок. Демоны Черного леса не отставали, скрываясь у самых границ светового круга и наблюдая за Пешеходом голодными глазами. Они по-прежнему оставались достаточно напуганными или сообразительными, чтобы сохранять дистанцию. Они принадлежали тьме и знали, что такое свет. Ламент был почти разочарован. Он был бы не прочь уничтожить несколько демонов. Частью – ради тренировки, частью – для того, чтобы они никогда больше не могли вредить путникам. Но в основном – потому, что некто похороненный глубоко в сердце Гнева Божьего до сих пор помнил тот страх, который он испытал, когда демоны разрывали на части его собратьев-монахов. Двенадцать лет назад. Теперь он знал, что демоны некогда были людьми, но это не останавливало его руку. Для Пешехода они представляли собой исчадия ада. Толку от них не больше, чем от вампира или гуля. Они были ожившими мертвецами, и их следовало упокоить – ради их собственных душ.

Но миссия в замке являлась приоритетной, и Джерико Ламент продолжал резкими шагами отмерять пространство между мертвыми деревьями, следуя узкой тропой, которую легендарный принц Руперт прорубил столько лет назад. Да, Ламенту хотелось убить несколько демонов ради собственного утешения и душевного покоя. Именно поэтому он не сделал этого, ибо он – Пешеход и ему полагалось быть выше подобных личных потребностей.

Пешеход, Гнев Божий в мире людей, неотвратимо направлялся к Лесному замку и Опрокинутому Собору. Он шел навстречу окончательному, ужасному акту веры.

Ведунья по имени Тиффани сидела одна в своих апартаментах в Лесном замке и, мелодично мурлыкая веселенькую песенку, заплетала огненно-рыжую гриву перед высоким зеркалом. Приятная комната была достаточно маленькой, чтобы выглядеть уютной, и в то же время достаточно большой, чтобы соответствовать новому статусу хозяйки. Подобные вещи следует рассчитывать очень тщательно.

Повсюду стояли горшки с цветами. Тиффани любила цветы, но только живые. Срезанные цветы в стеклянных вазах медленно умирали, и девушка не могла слушать их вопли. Сочетание цветочных ароматов создавало в комнате освежающую, жизнерадостную атмосферу. Кровать, пышно застеленная мягкими простынями поверх толстенной перины, была очень удобна, но Тиффани радостно выпорхнула из нее с первыми же лучами солнца. Она не понимала ленивых лежебок, которые предпочитают спать, вместо того чтобы торопиться посмотреть, какие чудеса готовит новый день.

К тому же ей было всего семнадцать, и энергия била у нее через край.

Слуги снова оставили ее строго вегетарианский завтрак перед дверью. Они испытывали благоговейный страх перед ведуньями из Академии, и перед Тиффани в особенности. Это весьма разочаровывало девушку, которая и так изо всех сил старалась соответствовать своей новой должности, но полагала, что все придет с опытом.

Она увидела хмурое отражение в зеркале и быстренько улыбнулась. Хмурость приводит к морщинам. И, кроме того, плохое внутри заканчивается дурным снаружи. Смотри на мир с улыбкой, и он улыбнется в ответ.

Девушка как следует расчесала длинные волосы, прогоняя последние остатки сна, и постаралась думать только о хорошем. Тиффани очень старалась думать все только самое лучшее абсолютно про всех просто из принципа, особенно про тех, кто ей не нравился. В каждом найдется что-то совсем неплохое. Если копнуть поглубже.

Последняя мысль содержала определенную иронию и заставила ее поджать хорошенькие губки. Разумеется, Тиффани старалась положительно думать обо всех, но некоторые люди сильно затрудняли ей задачу. Например, капитаны Хок и Фишер, которые выглядели грубыми, высокомерными, отвратительными громилами. Она не понимала, что Аллен Чанс в них нашел. Но вполне возможно, Хок и Фишер – именно те, в ком сейчас нуждается замок.

Ее собственное тихое расследование смерти короля Харальда определенно ни к чему не привело. Люди готовы были выложить ей все, что угодно, включая то, о чем говорить не полагалось, стоило ей обратить на них широко распахнутые глаза пустоголовой красотки.

Но ничего полезного она так и не выяснила. Каждый, с кем она беседовала, располагал собственной версией и считал своим долгом поделиться с ней дюжиной ничем не подкрепленных сплетен, но никто ничего не знал наверняка. А те немногие, кто мог что-то знать, по – настоящему влиятельные при Лесном дворе лица, предпочитали не откровенничать с ведуньей из Академии. И не важно, насколько невинной и очаровательной она казалась.

От королевы было особенно мало толку. Она не раз соглашалась принять Тиффани, но ее, похоже, больше волновал обмен свежайшими сплетнями, чем разговоры о действительно серьезных вещах. Она также упорно не интересовалась возможностями магии Тиффани, хотя это могло оказаться полезным ее величеству. Не исключено, королеве Фелиции и не было особого проку от советников, но, похоже, даже она прислушивалась к их разглагольствованиям о гипотетической опасности, связанной с ведуньей из Академии.

Разумеется, они были совершенно правы, но все-таки… Девушка восхищалась Королевой-регентом и хотела бы иметь возможность помочь ей.

К герцогу Арлику ей подобраться не удалось. Небольшая армия его телохранителей бледнела и выхватывала оружие всякий раз, когда им просто казалось, что она направляется в сторону его апартаментов. Когда обе персоны одновременно присутствовали в тронном зале, стражники выстраивались вокруг своего господина плотно стеной. Это было лестно, но не особенно помогало.

Несносный, высокомерный герцог представлял потенциальную угрозу для всего Лесного королевства, но Тиффани все равно необходимо было с ним переговорить. Имелись вещи, которые ей требовалось знать: каков его планы, амбиции; что он делает здесь, в Лесном замке. И почему каждый раз, когда она смотрит на него, ей видится кровь, бесконечно капающая с его скрюченных рук… По ряду причин, включая трудности истолкования, на ведовское зрение не всегда можно полагаться полностью, но смысл некоторых видений бесспорен.

Тиффани жаждала уточнить, прошлое или будущее герцога она видит. Она не могла себе позволить принять в отношении его решительные меры, пока не выяснит наверняка, в чем он повинен.

В довершение всего к Лесному замку приближался Пешеход. Как будто ей и всем остальным не хватало собственных проблем! Считаясь воплощением добра и святости, этот человек способен был вызвать больше потрясений, хаоса и огромных человеческих потерь, чем крупная война и эпидемия чумы, вместе взятые.

Внезапно Тиффани вспомнила, что к ней направляется Аллен Чанс, и мгновенно просияла. Квестор ей нравился. Он был добр и предупредителен и всегда обращался с ней как с леди. И что более важно, не боялся ее. И она просто обожала смотреть, как он краснеет и смущается, когда она глубоко вздыхает и выставляет вперед грудь. Мужчинами порой так легко манипулировать… К тому же Чанс весьма хорош собой и даже очарователен в своей неловкости. Если бы только он не являлся сыном своего отца! Порой, глядя на тень юноши, Тиффани видела силуэт более крупного и куда более опасного человека.

Она вдруг устала играть с волосами, быстро замотала косу в небрежный узел, вскочила на ноги и побежала выглянуть в единственное окно комнаты. Обычно вид с высоты Южной башни ее развлекал, даже успокаивал, но сегодня что-то нарушило способность этого очаровательного пейзажа поднять ей настроение.

Лес, казалось, не изменился, но, даже не пользуясь колдовским зрением, Тиффани знала: надвигается тьма. Лес просто не мог не выглядеть иначе. В Академии всем было открыто, что близится нечто плохое, но даже самые опытные ведуньи не в состоянии подобрать ему имя. Это как-то связано с возвращением Опрокинутого Собора.

Те из сестер, кто попытался применить свое зрение на проклятом храме, закончили ужасно. Везучие умерли быстро. Несколько выживших лежали в смирительных рубашках в изолированных кельях, истекая кровью от ужасных язв, вопя, хохоча и разговаривая на никому не понятных языках.

Матерь Ведунья заставила Тиффани посетить этих несчастных, прежде чем отпустить ее в Лесной замок, чтобы у девушки не возникло искушения попробовать заглянуть самой. После этого Тиффани прорыдала около часа, но с тех пор больше не плакала. Она умела быть сильной, когда нужно.

Тиффани ощущала присутствие Опрокинутого Собора в замке, где бы она ни находилась. Острое, ненавистное присутствие, словно бесконечная боль в ноющем зубе. А при приближении к Собору у нее возникало чувство, будто рядом находится нечто ужасное, готовое породить еще худшее.

Тиффани была, вероятно, самой могущественной ведуньей, какую Академия Лунных Сестер выпустила за все время своего существования. Она знала это, поскольку наставники твердили ей об этом с самого начала обучения, когда ее способности только начали проявляться. Ее появление на свет сопровождалось знаками и знамениями, и это привлекло к Тиффани внимание. В итоге она оказалась здесь, в замке. Старшие Сестры были убеждены, что ее место здесь. Но чем больше она об этом думала, тем больше сомневалась, что у нее хватит сил противостоять тому, что, в конце концов, произойдет. При всей своей мощи, она никогда не считала себя особенной. Порой ей хотелось немедленно с плачем удрать обратно под спасительную сень Академии, где она всегда чувствовала себя в безопасности. Где повседневная жизнь текла с успокоительной предсказуемостью, установленная раз и навсегда теми, кто стоял выше ее по положению и чей авторитет бесспорен. Она горько плакала, когда ей велели покинуть родные стены раньше времени, поскольку ее присутствие требовалось в Лесном замке, И потому, что они больше ничему не могли ее научить. Мир за пределами Академии сбивал ее с толку. Она скучала по подругам.

Тиффани тряхнула головой. Детские мысли! Теперь она – взрослая женщина с соответствующими женскими обязанностями. Ведунья.

Тиффани распахнула окно, подставила лицо утреннему солнцу и запела. Ее голос звенел в тишине, спокойный уверенный, искрящийся, Это была простая песенка, почти такая же старая, как само Лесное королевство, – история любви, утерянной и обретенной вновь. Отовсюду слетались птицы, чтобы петь вместе с ней. Они появлялись поодиночке, парами и небольшими стайками, словно бы выпадая из утреннего неба. Десятки птиц всевозможных видов, цветов, размеров кружили и порхали вокруг ведуньи, присоединив к ее голосу свой. Песня набирала силу, распространяясь дальше, чем ее мог донести голос, пока все в замке не остановились послушать утреннее приветствие Тиффани и птиц. И всякий, кто слышал их, почувствовал, как на сердце у него становится легче и повседневные заботы не кажутся уже такими тяжкими.

И вдруг что-то испугало птиц, они мгновенно смолкли и умчались прочь. Тиффани сбилась и тоже замолчала, хотя песня, казалось, еще мгновение звенела в воздухе.

В страну пришло нечто новое. Тиффани чувствовала его. Она обратила колдовское зрение на открывающийся из окна вид – и Лес переменился.

Он потемнел, его охватило гниение, а наверху, над кронами, сияла вернувшаяся Синяя Луна – единственный источник света. Ее дикая злоба потрескивала в ночи, распространяясь на весь Лес. Ее непреодолимое влияние изменяло все. Дикая магия свободно вливалась в мир, и ничто не могло устоять перед ней – ни закон, ни обычай, ни человеческий разум. Все растения исказились, превращаясь в бессмысленное сплетение кошмаров. Между ними двигались странные создания, чьи тела представляли раковые опухоли, вздувшиеся и налитые гноем. Гигантские тени, покачиваясь, тащились через преображенный лес к замку, дабы разрушить его и перемолоть камни его фундамента.

И тут в середине жуткой картины будущих событий Тиффани увидела самое себя. Ее тело было насажено на искореженную ветку, конец которой, скользкий от крови, торчал из ее широко разинутого рта. Она была все еще жива, в ее распахнутых глазах застыло бесконечное страдание…

За спиной открылась дверь, и девушка резко обернулась, не в силах сдержать рвущийся из груди вопль ужаса. Тут она поняла, что это Чанс, и остатки видения рассеялись. Красавица бросилась в его объятия и прижалась к нему, дрожа и еле сдерживая слезы. Озадаченный юноша крепко обнял ее, старательно нашептывая нечто утешительное. Тиффани постепенно успокоилась, невероятным усилием воли взяв себя в руки. И задержалась в объятиях Аллена чуточку дольше, чем это было необходимо. У него в руках она чувствовала себя защищенной впервые с того момента, как попала в Лесной замок. Но, в конце концов, она заставила себя ласково оттолкнуть его, и он тут же ее отпустил.

– Что такое, Тифф? В чем дело? Ты что-то видела?

– Да. Картину будущего. Того, что может стать будущим.

– Видение оказалось столь ужасным, что ты закричала? Что ты видела?

Тиффани решительно тряхнула головой:

– Я не уверена. Будущее все время меняется. Это было скорее нечто вроде предупреждения. Предсказания о том, что может произойти, если мы не попытаемся как-то предотвратить его.

– Как?

– Не знаю.

– Не волнуйся, – твердо заявил Чанс. – Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось, Тиффи. Никогда.

Тиффани улыбнулась юноше – ей очень хотелось ему поверить.

Хок и Фишер завтракали в старых апартаментах Руперта. Фишер начала день, как всегда, с двадцатиминутной жесткой зарядки и последующей плотной трапезы. Грудинка, яйца, сосиски и пинта доброго крепкого южного кофе. К яичнице подали даже жареный хлеб. Превосходно. Принцесса набросилась на всю эту снедь с волчьим аппетитом. Она верила, что день надо атаковать с самого начала – с ясным взором и готовностью встретить все, что принесет утро. Особенно если это нечто можно будет стукнуть. Она уже полностью оделась, перевязь лежала под рукой.

Хок, со своей стороны, все еще пребывал в халате. Он горбился в кресле напротив жены в тщетных попытках набраться сил для завтрака. Подбородок его покрывала щетина, а волосы торчали во все стороны. Утренней пташкой принц не был. Он уныло наблюдал, как супруга поглощает свою порцию. На лице его застыло выражение плохо скрытого ужаса. Перед несчастным стояли миска хлопьев с отрубями и маленький стакан фруктового сока – большего его организм с утра пораньше просто не вынес бы. Фишер жизнерадостно болтала о том, чем они сегодня займутся, Хок отзывался редкими «угу» и время от времени – приглушенными стонами. Он имел склонность просыпаться не раньше, чем через добрый час после подъема.

По той же причине они всегда старались избегать утренней смены в Хейвене. В такую рань под носом у Хока можно было ограбить банк, стукнуть его по голове дубинкой и поджечь ему штаны, а он бы и не заметил.

В Хейвене Фишер обычно сначала засовывала его под душ, включала воду на полную мощность и присоединялась к нему. Однако водопроводная система Лесного замка явно еще не доросла до подобной роскоши. Видимо, поэтому Хок до сих пор оставался в решительно сварливом настроении, когда они с Фишер спустя некоторое время вышли, чтобы приступить к намеченным на день опросам.

Капитан был одет, выбрит и бодр, но вид имел такой, словно ненавидел каждое из этих обстоятельств. Люди предпочитали расступаться как можно шире, когда супруги шагали по разветвленным каменным коридорам за предоставленным Сенешалем проводником.

Первую половину жизни Хок провел в замке и до сих пор помнил большинство основных путей, но даже при этом ему все равно требовался вожатый, чтобы не запутаться в постоянно меняющемся местоположении комнат, лестниц и коридоров. Многие из них оборачивались вспять, стоило отвести взгляд. Внутренняя топография Лесного замка и всегда-то отличалась эксцентричностью, если не сказать самодурством, а после возвращения утраченного южного крыла и Опрокинутого Собора стало только хуже. В плохие дни вообще считалось везением проснуться в той же комнате, в какой заснул. По крайней мере, к такому оправданию прибегали люди.

В старые времена Сенешаль или один из его людей показывал путь, следуя своему магическому инстинкту и тщательно выверенным картам, но в описываемый период Сенешаль не часто покидал свои апартаменты. Вместо этого он полагался на различные волшебные проводники, направляемые его волей, или на своих людей.

Хоку и Фишер достался яркий огонек, весело подпрыгивавший в воздухе перед ними, словно пламя без свечки. Ему надо было только сказать, куда ты хочешь попасть, и он отводил тебя туда. Вот так все просто. Но Фишер и слышать об этом не желала. Она восприняла – неявку Сенешаля, как личное оскорбление, и потребовала у проводника велеть старику быстро приволочь сюда свою задницу. Последовала пауза, затем проводник голосом Сенешаля ответил:

– Вы не настолько важные персоны. На самом деле в такую рань никто таковой не является, кроме королевы, и, может быть, еще герцога. Я больше не вожу по замку лично. Я очень занят. Не беспокойте меня больше, а то велю проводнику устроить вам расширенную экскурсию по замковой канализации.

Вот и всё.

– Он не сильно изменился, – заметила Фишер. – В точности такой, каким я его помню.

– Тогда он – единственный, о ком это можно сказать, – проворчал Хок. – Перед нами отнюдь не тот замок, который я знал.

– Это хорошо или плохо?

– Не могу пока решить.

– Боже, какой же ты по утрам душный! У тебя все в порядке с пищеварением?

– Ты всегда об этом спрашиваешь, – с достоинством ответил муж. – И ответ всегда положительный.

– Ты стесняешься самых неожиданных вещей, Хок. Нельзя ли сменить тему? Куда мы отправимся для начала?

– Вчера вечером мы все обсудили. В перерывах между твоими жалобами на комковатый матрас. Начинаем с посещения могилы Харальда, забыл?

– Я себя чувствую как покойник, которому дали согреться, а потом позволили снова окоченеть.

Они шли за скачущим огоньком по коридорам замка, направляясь вниз, в глубины, в усыпальницу Лесных королей. Здесь покоились четырнадцать поколений монархов. В последний раз Хок приходил сюда в детстве, когда хоронили его мать, королеву Элеанору. Гигантские размеры помещения внушали скорее благоговение, нежели страх, но все равно Хок для себя решил, что не хотел бы заснуть последним сном в подобном месте. Он сказал об этом королю, и отец его ударил, а затем крепко обнял. Король Иоанн тяжело воспринял смерть жены и держался только благодаря чувству долга.

Хок понимал, что теперь в усыпальнице есть и могила отца, хоть и пустая. Традиции следует блюсти. Руперт не присутствовал на отпевании. Ему казалось более важным убраться вместе с Джулией как можно дальше от замка, прежде чем Харальд доберется до них и убьет. Брат всегда относился к их соперничеству всерьез. А теперь он тоже мертв и лежит в фамильном склепе. От этого Руперт чувствовал себя старым.

Он заметил, что теперь все обходят их с женой за три версты, и это нельзя было отнести исключительно на счет его раздражительности. Он различал страх в глазах встречных, когда они внезапно отводили взгляд. И так было у всех: от самых высокопоставленных придворных до последнего слуги никто не хотел приближаться к Хоку и Фишер. Люди отворачивались и торопились в другую сторону, тут же принимаясь оживленно шептаться, как только приходили к выводу, что отбежали на безопасное расстояние.

– Я все гадала, – когда ты заметишь, сказала Фишер.

– Они боятся нас, – молвил Хок. – Почему? Ладно, мы вчера вечером устроили внушительное представление, но только виновным есть чего опасаться. Мы здесь, чтобы защитить невинных. Они-то не должны от нас шарахаться!

– Всяк в чем-то да виноват, – пожала плечами Фишер.

Хок некоторое время обдумывал ее слова.

– Даже мы? – спросил он, наконец.

Усыпальница Лесных королей располагалась глубоко в скале, на которой в незапамятные времена построили Лесной замок. Вступить под пыльные своды было все равно, что зайти в прошлое, заново открывая историю рода, отпрыском которого являлся принц Руперт. Перед человеком, известным теперь как Хок, простирался гигантский зал. Его бесконечное пространство освещали волшебные голубые огни, которые не замерцают и не потускнеют, пока продолжается Лесная династия.

На Хока, замершего на пороге, внезапно навалилась тишина. Словно на дне морском. Здесь не было никаких звуков, за исключением тех, что приносили с собой живые. Хок попытался разглядеть зал во всю его длину, но у него закружилась голова, словно он посмотрел вниз с отвесной скалы. Изначально размеры Усыпальницы предназначались для того, чтобы производить впечатление, но теперь, спустя четырнадцать столетий, они оказались весьма кстати. Мертвые короли и их семейства тихо лежали в своих холодных каменных постелях. Ровные ряды могил терялись вдалеке, защищенные от времени и разложения, но не от забывчивости беспечных потомков.

После того как принца Руперта привели сюда маленьким ребенком, чтобы посмотреть, как его маму укладывают на последний отдых, он долгое время считал, что это и есть настоящая загробная жизнь, куда ты отправляешься после смерти, – место холодного голубого света и бесконечной тишины. Он думал, что когда все уходят, мертвые встают из своих мраморных гробов и молча общаются в бескрайнем зале. Много лет ему снились кошмары.