Текст книги "«Юность». Избранное. X. 1955-1965"

Автор книги: Самуил Маршак

Соавторы: Анна Ахматова,Фазиль Искандер,Агния Барто,Виль Липатов,Борис Заходер,Григорий Горин,Валентин Берестов,Юлия Друнина,Роберт Рождественский,Андрей Вознесенский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

Ослепив нас светом фар, прямо к вагончику, смяв заросшую травой плоскую клумбу, подкатила трехтонка. Из кабины вылезла толстая женщина с чемоданчиком и в плаще, из-под которого виднелись полы белого халата. Она неожиданно легко взбежала по лестничке, оттолкнув меня и Иринку.

Долговязый, худой Шредер, забыв выключить мотор, медленно обошел капот трехтонки и остановился перед вагончиком, напряженно всматриваясь в занавешенные окошки.

Прошло минуты две, когда опять появилась врачиха, уже без плаща, в халате, и, вытирая полотенцем руки, сказала недовольным голосом:

– Опоздали… Родила уже. – И добавила, увидев испуганное лицо Шредера: – Все в порядке, волноваться нечего. Вот эту пигалицу благодарите, – тряхнула она полотенцем в сторону Иринки.

Шредер как-то странно охнул и вдруг сорвался с места, громыхнул сапогами по ступенькам и исчез в вагончике. Врач прикрыла дверь.

Мы с Иринкой постояли еще немного.

– Ну что? Пойдем? – спросил я.

– Угу, – сказала она. – Пошли.

Мы уже были у знакомого лаза в штакетнике, когда нас окликнул Шредер.

– Постойте! Эй, погодите! – кричал он нам вдогонку и через секунду уже был рядом и тряс смущенной Иринке руку. – Спасибо вам! Большое вам спасибо!. Как зовут вас? Ирина? Иришка, значит? Хорошее имя… Очень хорошее… – Потом он благодарно потряс мне руку и тоже сказал «спасибо». И так же стремительно умчался на своих длинных ногах.

Мы стояли около изгороди и улыбались, глядя ему вслед.

– А что, если сейчас спросить у него? – сказала Иринка.

Я пожал плечами.

– Неудобно, по-моему… Не знаю, как сейчас лезть к человеку с какими-то шестернями… Не стоит.

– Нет, стоит! – сказала она упрямо. – Что мы потеряем, если спросим? Эх ты, Лешка! Забыл про деда.

– Ничего я не забыл! Шредер просто не поймет, о чем мы его попросим.

– Посмотрим, – сказала она и решительно зашагала к вагончику.

Шредеру действительно пришлось повторять дважды нашу просьбу. Он слушал и смотрел на нас счастливо и непонимающе. Наконец, когда понял, усмехнулся и покачал головой:

– Угадали вы подъехать, черти! Угадали. Есть у меня четыре штуки. Две дам. Больше не дам. Пусть это она вам дарит, новорожденная. Может, они дочке счастье принесут… А в другой раз не дал бы. Ни в жисть! День сегодня такой… Обошлось мне, пусть и вам немного перепадет. Лады?

На прощание Шредер посоветовал нам проехать в седьмую бригаду.

– У них должны быть. Как вы только проберетесь туда? Речонка там после дождей разлилась, брода нет сейчас, наверное… А может, и ничего, проскочите.

Я взял из его рук две тяжелые новенькие зубастые шестеренки, покрытые густым желтым автолом, и мы с Иринкой бросились бегом к своей машине.

Мы еще издали услышали громкое равномерное посапывание.

– Он все проспал! – сказала Иринка и рассмеялась, не потому, наверное, что было смешно на самом деле, а потому, что у нее было хорошее настроение.

Мы растолкали Димку, сунули ему, сонному, шестерни.

– Сколько времени? – спросил он, протирая глаза.

– Начало одиннадцатого. Выспался?

Димка протяжно свистнул.

– Это вы полтора часа уламывали Шредера из-за двух шестеренок? Ну и жмот!..

– Ты все проспал! – повторила Иринка и надвинула ему кепку на нос. – Знаешь, что случилось, пока ты дрыхнул? Успел человек родиться. Понимаешь, не было ее и вдруг есть, появилась…

– Девчонка? У кого же это? – спросил Димка, поправляя кепку.

– У Шредера.

– Да ну-у?.. У такого тощего?.. – удивленно протянул Димка.

Иринка снова рассмеялась.

– Вот дурак. Скажет же такое…

– А чего я такого сказал?.. – Димка недовольно насупился, но не выдержал и тоже расхохотался. – Поехали? Куда теперь?

– Попробуем в седьмую пробраться, – сказал я, нажимая на стартер.

– Давай в седьмую! – возбужденно крикнула Иринка.

Мы выехали из-за сарая, снова стали видны светящиеся окошки шредеровского вагончика. Иринка обернулась и долго смотрела назад, притихшая, видно, вспомнила что-то такое, о чем нам с Димкой нельзя было рассказать.

Ночь стала еще черней. Дорога испортилась, и это было, пожалуй, к лучшему, потому что на ровной дороге я мог бы еще уснуть, чего доброго. Я все ж таки здорово устал за день.

Скорость приходилось часто менять, и у меня заныло правое плечо. Я подумал, что после седьмой бригады придется передать руль Димке. А он вновь начал клевать носом.

– Лешк, а скажешь, я не молодец? – спросила Иринка, взяв у Димки с колен промасленную бумагу с шестернями. – Скажешь?

– Хвастунишка ты, – поддразнил я ее.

– «Хвастунишка»… Это ты нарочно, я знаю. Но ты не разозлишь меня сегодня. Не-ка! Ну что, скажешь теперь, что зря меня взял?

– Нет.

– То-то… А я тебе скажу по секрету: перепугалась я там, в вагончике, до смерти… Тетка та не знает, что делать, а она так страшно кричала… Так страшно, Лешенька…

Иринка умолкла.

Я догадался, о чем она подумала, и, сняв руку с баранки, обнял Иринку за плечи. Она доверчиво притулилась ко мне.

– Я посплю немного, ладно? – сказала она.

– Хорошо.

Метров через двести мне пришлось убрать руку с ее плеча и осторожно оттолкнуть Иринку. Она только глубоко вздохнула во сне и привалилась к Димке.

Нет, она у меня все-таки самая лучшая девчонка на свете… Около получаса я медленно вел машину по скверной дороге и, переключая скорости, старался не сильно ударять рычагом по коленям Иринки.

…Они оба проснулись, когда я притормозил у реки и выключил мотор. Переливаясь тусклым серебром в свете фар, перед радиатором лежала широкая лента реки… У противоположного берега из воды торчало несколько хилых кусточков, которые чуть подергивало ветром и течением. На мокрой глине дороги у реки не было ни одного следа, который бы показал, что машины уже проходили здесь после разлива.

Мы вылезли из кабины и подошли к реке. Она с тихим плеском стлалась у ног. Кроме этого плеска, было слышно только, как с чвяканьем падали на дорогу отстающие от машины комья жидкой грязи.

– Что будем делать? – спросил я.

Иринка молчала, а Димка, сдвинув кепку на лоб, почесывал затылок и цокал языком, чертыхаясь. Вдруг он решительным жестом поправил кепку и вошел в воду, которая сразу будто срезала ему ноги до щиколоток, потом еще выше и вот уже добралась до краев голенищ…

– Куда ты, черт? – закричал я ему, хотя уже понял, что он надумал.

И Димка, будто зная это, молча и не оборачиваясь, отмахнулся.

– Пойдем, садись в кабину, – сказал я Иринке.

Она тоже ничего не спросила, только нахмурилась и часто оглядывалась на Димку, пока мы дошли до машины.

Димка брел впереди, тяжело переставляя ноги. Видно, течение оказалось сильным, да это было заметно по тому, как с шумом билась о колеса вода, крутясь водоворотами, стремительно убегала от Димкиных ног вниз, в темноту.

Я мельком взглянул на Иринку. Она напряженно следила за Димкой, закусив побелевшую губу.

Неожиданно Димка провалился по грудь. Я резко нажал на тормоз и распахнул дверцу. Димка обернулся, сразу зажмурил глаза от света.

– Он не умеет плавать, – сказала Иринка.

– Я знаю.

– Надо тебе пойти вместо него.

– Он не согласится, Иринка.

– Да, – кивнула она.

Димка выбрался из ямы и стал обходить ее слева боком против течения, весь наклонившись вперед. Я выжидал и думал теперь только об одном: если заглохнет мотор, мы без посторонней помощи не выкарабкаемся отсюда.

Димка снова провалился, на этот раз глубже, по самый подбородок.

Только голова и вздернутые вверх руки торчали из воды.

Иринка не выдержала.

– Выходи! Вылазь! Слышишь, что я тебе говорю? Вылазь сию минуту! – кричала она, раскрыв дверцу со своей стороны и вся высунувшись из кабины.

Когда Димка опять вышел на отмель, он погрозил Иринке кулаком и сказал негромко:

– Да помолчи ты…

Она опустилась на сиденье и зло сказала:

– Осел упрямый! Дурак!

Глядя, как Димка спускается вниз по течению, осторожно нащупывая дно, я подумал: хорошо, что он не слышал Иринкиных слов. И в эту минуту я почти ненавидел ее. Ведь она всегда понимала все, а здесь вдруг не смогла понять: именно потому, что она кричит на него, Димка скорее утонет, чем вылезет из реки.

– Сиди спокойно! – приказал я, заметив, что Иринка вновь пытается открыть дверцу. – Сиди, не мешайся!

Она удивленно посмотрела на меня и, сдвинув брови, притихла.

Димка все-таки отыскал брод. Вернувшись на середину реки, он махнул рукой, приглашая ехать за собой.

Я отпустил сцепление и прибавил газ. Машина не сразу сдвинулась с места, секунду будто раздумывала и наконец рванулась, погнав впереди большую волну, которая докатилась до Димки. Он оглянулся, потерял равновесие и упал в воду. Кепка слетела с головы и, уносимая быстрым течением, исчезла в темноте. Димка сделал было шаг следом за ней, но где там, не догнать, ударил кулаком по воде, подняв фонтан брызг, и двинулся дальше к берегу.

Он остановился, ожидая меня, и сказал, когда я подъехал:

– Пропала кепка… Вот черт! – В темноте его мокрая одежда казалась черной, и уже нельзя было различить ни галстука, ни клетчатой рубашки. – С кого ее теперь, с деда Якушенко, что ли, получить?

– Я тебе свою подарю, – сказал я.

– Мала мне твоя. В плечах жать будет, – улыбнулся Димка. – Искупался… Надо же… – Он обернулся и смерил пройденную речку взглядом. Потом привстал на носки, стараясь рассмотреть в кабине Иринку, и сказал: – Что ты там кричала? Не расслышал я.

Иринка не ответила.

– Ладно, выходи из воды, будет, – сказал я и выехал на крутой берег почти у самой дороги. Поставил машину на ручной тормоз и спрыгнул на землю.

Хлюпая водой в сапогах, подошел Димка.

– Раздевайся, – сказал я.

– Да как же… – Он пожал плечами и покосился в сторону кабины. Вода ручьями текла с него.

– Раздевайся, черт бы тебя взял! – прикрикнул я. – Кто на тебя смотрит? Ты что же, думаешь, я такой кисель в машину пущу? Ну, быстро!

Димка нехотя стал стягивать пиджак.

– Холодная вода?

– Н-нет, не Очень. Только вот когда вылезаешь, холодно, – честно признался он. – Куда девать барахло?

– Выкручивать.

Мы уже взялись с двух концов за пиджак, как вдруг Димка выдернул у меня пиджак из рук и завопил:

– Черт! Документы! – Он лихорадочно стал отыскивать внутренний карман.

– Вот тебе на! Какие там у тебя?

– Да права… И техталон мой… Ах, чтоб их!.. Раскисли к чертовой бабушке!.. – Он достал слипшиеся, размокшие корочки, попытался их разлепить, но махнул рукой: – Все, накрылись…

– Положи на радиатор, – сказал я. – Высохнут, тогда посмотрим. Растяпа ты…

Мы выкрутили его парадный костюм. Димка попытался надеть его опять, но тут же стянул.

– Брр… Еще холодней…

– Ладно. Иринка! Там под сиденьем мой ватник, дай его сюда. А шмотки твои прикрутим на капоте, – сказал я Димке, – дорогой мигом высохнут.

Теперь он сидел в середке между Иринкой и мной.

В полутьме кабины слабо мерцали приборы на щитке, и в этом призрачном свете очень смешно выглядели голые Димкины ноги, торчащие из-под старого, промасленного до блеска ватника.

Но Иринка даже не улыбнулась.

Оба они сидели какие-то скучные.

– Ты что, убытки подсчитываешь? – спросил я Димку.

– Иди ты, знаешь куда… – сказал он незлобно.

А Иринка с тех пор, как я заорал на нее в реке, не вымолвила ни словечка.

Я вел машину, а сам поглядывал на Иринку, но она даже не повернула головы в мою сторону. Вот тебе и раз! Никогда не обижалась, и тут вдруг… Правда, и я никогда не обижал ее по-настоящему. Нехорошо вышло…

Она сегодня была молодцом, не сдрейфила там, в вагончике. Ну, а что с Димкой сплоховала, так это у них, у женщин, всегда: если они о ком-то начинают заботиться, то, кроме этой своей заботы, ничего больше знать не хотят, даже когда она человеку поперек глотки встает…

Поговорить бы с ней по-хорошему, да между нами Димка сидел. А он заметил мой взгляд, понял, наверное, что мешает, и заерзал.

Иринка вдруг тихонько запела.

Она умела колоть дрова, стрелять из ружья, водить машину, жарить картошку без жира, плавать, корову доить, перевязывать рану, отшить любого приставалу – все, а не умела только петь. Зато любила это занятие больше всего на свете. При людях она стеснялась: над ней смеялись много раз, – и она пела, когда оставалась одна или думала, что одна.

Я прислушивался к ее тихой песенке без мотива и думал, что это Иринка назло нам: дескать, что вы есть, что нет вас, мне наплевать, я сама по себе, пою – и все.

Мы выехали на прямую, хорошо укатанную дорогу, и я прибавил скорость. В ветровое стекло ударило несколько мелких капель, потом еще.

– Дождь, что ли? – удивился Димка.

А небо было звездное, без единого облачка.

– Со шмоток твоих этот дождь, – сказал я и включил «дворник»: так забрызгано было стекло.

Димка рассмеялся, а Иринка все напевала ту же бесконечную песенку, будто и не слышала ничего.

До седьмой бригады мы доехали, не сказав больше ни слова.

Поселок бригады прилепился к подножию голой сопки у маленького пресного озерка, в котором отражались огни, и от этого поселок казался больше, чем был на самом деле.

Здесь еще не спали. У щитового домика с ярко освещенными окнами стояли люди, вспыхивали огоньки папиросок.

Я направил машину прямо на них и остановился у самой двери.

– Костюм мой сними, – сказал Димка.

– Хорошо.

Я вышел из кабины и потоптался на земле, разминая усталые ноги. Правая дверца звонко хлопнула – это вылезла из машины Иринка.

Пока я отвязывал Димкин костюм с капота, ко мне подошли несколько человек.

– Ого, да это не наши! – сказал один.

– Это Алешка Демин, я его знаю, с центральной.

– Здоров! – воскликнул другой и протянул мне руку. – Узнаешь?

– Здорово! – сказал я, пожимая руку Петру Фищенко, с которым мы как-то ночевали зимой в одной машине у заготпункта.

Фищенко широко размахнулся и хлопнул меня по плечу.

– Мы с ним кореши. Чуть не подохли на пару, – объяснял он своему приятелю. – Мотор включили, чтоб не замерзнуть, да уснули. Не задохлись едва. Без памяти нас утром выволокли. Во дела…

Я бросил костюм Димке в окно.

– Сырой еще…

– Черт с ним. Я тоже выйти хочу, ноги затекли.

– Ну давай.

Фищенко стоял рядом и все качал головой, усмехаясь.

– А ты-то помнишь, как перепугались все? – спросил он.

– Помню.

– А с чем пожаловали сегодня? Чего поздно так? С компанией, я смотрю. – Он подмигнул товарищу и покосился на Иринку, прислонившуюся к машине.

– Дело есть. Где бригадир?

– Бригадир? Фью… – протяжно свистнул Фищенко и ткнул большим пальцем через плечо в сторону дома. – Там бригадир. Ты что, может, водяру привез?

– Какую водяру? – пожал я плечами. – Он мне по делу нужен.

Фищенко разочарованно промычал:

– М-м-м… Тогда твое дело швах. Он сегодня без водки с тобой и разговаривать не станет. Вон гулянка какая идет!

– С чего бы это? Что за день у вас сегодня такой?

– Вторник, – ответил он и не улыбнулся даже.

– Ну и что же?

– А ничего! – Он опять стрельнул глазами в сторону Иринки.

– Ясно. А лыко он вяжет? Говорить-то с ним вообще можно?

– Смотря ведь об чем…

В доме нестройно заорали: «Но нет любви хорошей у меня…» Дело плохо.

– Ничего не выйдет, наверное, – сказал Димка.

– Н-да…

Песня неожиданно оборвалась, и к окну подошел человек в расстегнутой рубашке. Некоторое время он стоял, пошатываясь, потом качнулся вперед на стекло и, загородившись от света ладонями, смотрел на нас.

– Он и есть, Михаил наш, Миша, – сказал Фищенко.

Человек у окна выпрямился и неуклюже махнул рукой, будто загреб что-то.

Через минуту он вышел на крыльцо. Позади него в дверях толпилось еще несколько парней с пьяными, расплывающимися в улыбках лицами.

– Гости к нам, значит? – сказал Миша. Голос у него был густой и ровный. – Милости просим. – Он шаркнул тапочкой, надетой на босу ногу. – И девушка, пожалуйста, входите. Мы люди радушные, гостям рады…

Я переглянулся с Иринкой. Она еле заметно пожала плечами.

– Вхаите, вхаите, – пьяно промямлил кто-то из-за спины бригадира.

Я не знал, что делать. Пить нам никак нельзя было, но и отказаться войти тоже неловко. К тому же бригадир выглядел не очень пьяным. Говорил спокойно, разборчиво и лишь чуть пошатывался.

– Пойдем? – спросил я.

Вместо ответа Димка вылез из кабины, одетый уже в свой мятый, как будто жеваный костюм. Иринка кивнула, и мы следом за ней вошли в дом мимо вежливо отступившего в сторону хозяина.

В комнате не было ничего, кроме стульев, в беспорядке разбросанных вокруг длинного непокрытого стола, на котором лежали и стояли бутылки из-под водки и консервные банки с традиционной закуской: лососем и китайским компотом из мандаринов.

Я заметил, что в нескольких бутылках еще была водка.

Все вошедшие сгрудились у стола. Вперед протолкался Миша и, взяв одну из бутылок с водкой, прогудел:

– Дорогим гостям штрафную положено, чтоб не опаздывали.

– Погоди, – остановил я его. – Мы пить не будем.

Миша прищурил один глаз и склонил голову набок.

– Как так не будете? – негромко спросил он. – Брезгуете, значит, пить с нами? Так это надо понимать?

– Нет, не то. Мы по делу приехали, а не на гулянку, – сказал я.

Вокруг загалдели, замахали руками:

– Э-э, мало ли что…

– Никаких делов сегодня!

– Пейте!

Но Миша отставил бутылку и повел рукой, успокаивая своих.

– Тихо! Дело есть дело. Раз люди по делу приехали, – значит, надо… Садись! – Он сел сам, и все загремели стульями, занимая места за столом. Миша оперся щекой на руку и приготовился слушать. – Какое дело, выкладывай.

Димка подмигнул мне: видишь, дескать, все не так худо.

– Нам нужны шестерни для самоходки, – сказал я. – Штуки четыре. Выручайте, ребята.

Миша молчал, будто ожидая еще чего-то, потом спросил:

– Это всего, делов-то?

– Да.

– Чепуховина, – презрительно сказал Миша. – Это дело-то – раз плюнуть. Я тебе дам четыре штуки, даже не спрошу, для чего… А теперь выпьем. – И он стал наливать, расплескивая водку.

– Хорошо, – согласился я. – Только полстакана, больше нельзя. Нам еще назад ехать, да и устали мы.

– Э! – отмахнулся Миша. – Какой же ты, парень, шофер, если от двухсот граммов косеешь? Пей! И девушка выпьет с нами.

Мы с Димкой взяли стаканы. Миша разлил остатки водки на всех и пододвинул один из стаканов Иринке.

– Выпейте, пользительно.

– Нет, – сказала она.

Я знал, что Иринка никогда не пила белую.

– Оставь ее, – сказал я. – Она не будет.

– Будет, – спокойно ответил Миша.

Все выжидающе притихли с поднятыми стаканами в руках.

– Поехали, – сказал Миша и шумно выдохнул воздух. – Ххо!

Димка выпил. Ему нужно после купания, подумал я. А мне совсем ни к чему: устал здорово, Иринка не притронулась к своему стакану.

– Ну что ж, долго вас ожидать надо? – спросил Миша.

– Ладно. – Я отпил половину и зажевал чем пришлось: приторно-сладкой долькой из компота.

– Ну, девушка, смелее, – подмигнул Миша. – Как вас зовут-то?

– Что зря говорить? – раздраженно ответила Иринка и зло посмотрела на меня. – Не буду я! Хватит! – Она повернулась, чтобы уйти.

– «Ты постой, постой, красавица моя!..» – насмешливо пропел Миша и вдруг бросился следом за уходящей Иринкой, расталкивая людей, расшвыривая стулья. – У нас так не годится. Будешь пить!

Он успел схватить ее за руку прежде, чем я оказался рядом. На глазах Иринки выступили слезы, и она вопросительно глянула на меня: что же ты?

– Ну-ка, пусти ее, – сказал я, оттесняя Мишу плечом. – Насильно ничего не выйдет.

– А ты кто такой, сопляк? – пробасил Миша и по-бычьи склонил голову, будто собрался бодаться. – Никто твою бабу насиловать не собирается, успокойсь…

Вокруг пьяно загоготали.

Я ударил его левой в поддых и, когда он согнулся, схватившись за живот, поддел правой подбородок. Миша опрокинулся навзничь, грохнув поваленными стульями.

В два прыжка Димка был около меня.

Не оборачиваясь, я сказал через плечо Иринке:

– В машину, быстро! Двигатель включи! – Она замешкалась. – Уходи!

Я услышал за спиной ее медленные шаги и не спускал глаз с компании. На миг оглянулся: выход был свободен. Там, у открытых дверей, остановилась Иринка, не решаясь, видимо, оставить нас.

Они вначале растерялись. «Пьяные все, черти», – думал я, следя за каждым их движением. Только бы бутылки не похватали. Надо уходить, пока не очухался Миша.

Да, они еще стояли, как столбнячные, но повернуться к ним спиной я не решался. Наконец один догадался помочь Мише подняться.

Тот встал, качнулся, утер с разбитой губы кровь и все еще не взглянул в нашу сторону. Вдруг он снова присел на пол и стал шарить руками, отыскивая что-то. Видно, не нашел, резко выпрямился и выругался:

– …Золотой зуб вышиб, сука ты такая!..

«Мира не будет», – подумал я.

Так и случилось. Я не успел увернуться от неожиданно брошенной бутылки, и она попала мне в голову. Свет на мгновение померк, комната покосилась и потекла куда-то вправо по кругу…

И тут они набросились на нас.

«Только бы не упасть», – думал я, защищаясь от ударов и пятясь к выходу. Димка прикрывал, как мог, а они поняли, видно, что меня легче добить, тогда-то уж с одним Димкой справятся, и рвались еще достать меня.

Совсем я пришел в себя только на улице. Димка еще на время сдерживал их в дверях. Этого хватило, чтобы добежать до машины. Мотор работал. Молодец, Иринка!

Они вывалились из дверей сразу, будто их вытолкнуло оттуда поршнем, и кинулись к нам. Но в руке у меня уже оказалась заводная ручка, а у Димки – тяжелый гаечный ключ, подсунутые вовремя Иринкой.

Заметив наше оружие, они остановились, окружив нас полукольцом у машины. Напротив меня стоял Миша и ругался, в бессильной ярости сжимая кулаки.

– Сволочь!.. Гад!.. Боксом, да?.. Боксом?.. – повторял он. – Ты мне триста рублей за этот зуб заплатишь? Гад! Выходи сюда! Что же вы удрали?..

К нему протиснулся Фищенко.

– Кончайте, ребята, – сказал он. – Ни к чему это.

– А зубы вышибать к чему? – злобно спросил Миша.

– Найдем твой зуб, куда он денется, – сказал Фищенко. – Свои же все ребята, зачем драться? Нехорошо выйти по пьянке может. Пусть они уедут – и все.

– Накапают еще, – сказал кто-то из них. – День рождения у нас сегодня, поняли? – объяснил он нам.

– Пусть они уезжают, – повторил Фищенко.

Я заметил, что ребята поостыли немного. Да и дело приняло какой-то дурацкий оборот: выходило, будто они за этот несчастный зуб дерутся.

– Пусть катятся, – сказал парень с заплывшим глазом, наверное, Димкина работа.

– Я еще с тобой посчитаюсь! – пообещал мне Миша. – Я с тобой еще встречусь на узенькой дорожке…

– Ладно, – сказал я и, не выпуская свою железку из рук, стал на подножку. – Поедем, Иринка!

Димка влез в кузов на всякий случай, чтобы они не подцепились к нам да нежданно не сотворили что-нибудь в степи.

Иринка рывком тронула машину. Все-таки она еще не умела как следует водить, а может, переволновалась просто.

Когда мы отъехали уже метров двадцать, на Мишу напал вдруг приступ злобной обиды. Миша закрутился на месте, подобрал обломок бута и швырнул нам вслед. Камень шлепнулся в лужу рядом с колесом. Миша еще долго, пока он был виден в слабом свете, падающем из окон дома, грозил кулаком и, наверное, ругался.

За поселком я попросил Иринку остановить машину.

Болела голова. Я потрогал больное место у правого виска, на пальцах остались темные полосы – кровь. Пробили голову, что ли?

Из кузова выпрыгнул Димка и подошел ко мне.

– Ну что? Здорово тебя?

– Не пойму…

– Дай-ка я посмотрю, – сказала Иринка сверху, из кабины. – Ну, отойди же, я дверцу открою. Пойдем под фары.

Я присел на корточки у крыла, а Иринка стала осторожно ощупывать рану.

– Больно? – спрашивала она, надавливая пальцами на кожу и все ближе подбираясь к самой дырке.

– Конечно, больно! Тише ты!

– А ты не кричи на меня, – сказала Иринка. – Не будешь больше орать на меня?

– Только за дело.

– Никак!

– А что тогда будет?

– Вот я тебе еще одну дырку в башке сделаю, тогда будешь знать, – сказала она и, склонившись к моему лицу, улыбнулась. – Я серьезно.

– Не буду, Иринка, орать больше. Не надо второй дырки. Эту законопать лучше чем-нибудь.

– Сейчас… Димка, ну-ка уйди отсюда пока, – приказала она.

Я услышал треск разрываемой ткани и поднял голову. Расстегнув воротник платья и спустив его с одного плеча, Иринка отрывала кусок от белой рубашки.

– Отвернись. Не смотри же, ну!..

– Должен же я знать, что ты мне в голову запихнешь.

– Вот дурак… – Иринка повернулась ко мне спиной.

На уровне своих глаз в ярком свете фар совсем близко я увидел стройные смуглые лодыжки ее ног. Я обнял их и прижался щекой. Ласковая прохлада ее кожи будто успокаивала боль в голове.

– Не балуй, Леша, – сказала она, но не шевельнулась.

– Я раненый, мне теперь все можно…

– Ну погоди… – Она легонько отстранила меня и присела рядом. – Давай дырку заделаем.

Широкие белые ленты с неровными краями чуть пахли чистым бельем и еще чем-то, еле уловимым, но очень знакомым, как травой после дождя.

– Я могу подойти? – крикнул Димка из темноты.

– Иди.

– Полевой лазарет, – усмехнулся Димка. – Тебе б, Иринка, ветеринаром стать надо. Здорово получается.

– Ну-ну. Ты полегче. На что намекаешь? – спросил я.

– Ни на что…

– То-то. Тебе придется вести машину, – сказал я, разглядывая свою правую руку. Она распухла у косточки, и было трудно шевельнуть пальцами. Видно, неудачно ударил.

– Что руку разглядываешь? – спросил Димка. – Зуб-то железный, как ты ее совсем не разбил, удивительно.

– Золотой, он кричал, – возразила Иринка.

– Железный! – ответил Димка. – Я точно знаю. Я вообще этого Мишу знаю. Он когда-то здесь недалеко председателем колхоза был, да погорел за пьянку. И отсюда полетит, допрыгается, алкаш чертов. Интересно, были у него на самом деле шестерни или трепался?

– Черт его знает, – сказал я. – Есть, небось.

– Это я виновата, – сказала Иринка. – Не было бы меня, и он бы дал вам шестерни под пьяную лавочку…

– Или вообще не стал бы с нами разговаривать без тебя, – сказал Димка.

Я махнул рукой.

– Может, и к лучшему, что не взяли у него ничего. А то потом с таким типом не расхлебаешься за эти шестерни.

– Так-то так… А что мы теперь делать будем? – спросил Димка. – Возвращаться? Обидно, черт: столько перетерпеть – и вернуться не солоно хлебавши. Тут уж не только деда Якушенко, а и меня самого заело… – Он усмехнулся. – Я думал, поездочка скучная будет: езди, выпрашивай – какое веселье… А тут нашли приключений… Надо же…

– Готово, – сказала Иринка.

Бинты туго стягивали голову, и, казалось, боль утихла, ушла куда-то внутрь.

– Спасибо, – сказал я и поднялся. Опять на секунду все закружилось перед глазами, но тут же стало на место. – Времени-то сколько сейчас? – Посмотрел на часы. – Половина двенадцатого. Можно было бы до РТС в город смотаться, да я там не знаю никого. Если б днем, куда ни шло… А так можно зря прокататься.

– А в четвертое отделение? – спросил Димка и с сомнением добавил: – Далековато… Бензину хватит ли?..

– Что же делать, надо ехать, – сказал я. – Взялись за гуж… На обратную в бригаде же и заправимся.

Теперь я сидел у окна, стараясь прямее держать голову, в которой каждый толчок машины отдавался выстрелом в правый глаз и в висок. А Димка гнал машину, как сумасшедший.

«Да он же выпил полный стакан, – вспомнил я. – То-то он так разговорился сегодня».

Иринка дремала или думала о чем-то, закрыв глаза. А я не мог так же: невольно следил за дорогой, быстро несущейся из темноты навстречу, и нога сама шевелилась, выжимая воображаемый тормоз, когда попадали бугры или выбоины.

Я покосился на Димку. Лихо едет, черт, совсем отпускает руль после поворотов. Наскочит колесом на что-нибудь – и ищи нас в кювете. Да еще напевает что-то под нос… Под здорово распухший нос. Саданули, видно, крепко. И большой синячище темнел во всю скулу.

– А ты фары можешь выключить, – сказал я.

– Зачем?

– У тебя своя под глазом на всю степь светит.

Он потрогал скулу.

– Да, присветили… – И тряхнул головой, резко вывернув руль на повороте. – А как ты с бутылкой чокнулся, я подумал, что завалишься… Устоял… Так ведь и убить могли за здорово живешь. Не испугался? Я ее, каргу корявую, что-то побаиваться начал…

– А я, Димка, смерти не боюсь.

– Хм… Чего же ты тогда боишься?

– Я жить плохо боюсь.

– Ну, это от тебя зависит.

– Тоже верно… А ты, если смерти боишься, так на повороте руль не выпускай.

– Ерунда, – отмахнулся Димка. – Меня в машине бог бережет.

Вдали на дороге мелькнули встречные фары и скрылись за пригорком. Через некоторое время они показались опять и стали быстро приближаться. Когда до них оставалось метров двести, Димка переключил на малый свет, но другой водитель и не подумал ответить тем же.

– Вот хамье! – сказал Димка, притормаживая и заслоняя глаза рукой. – Зажег три штуки и радуется, подлюга… Эх, где же моя кепочка, а то б я ему показал. – И Димка тоже включил дальний свет. – Пусть поерзает.

Встречная машина вдруг остановилась на середине дороги. Из нее выскочил человек в синей шинели и пальцем указал себе под ноги: стойте, мол, здесь.

– ГАИ! – сказал Димка.

– Да… Влипли…

– Может, оторвемся?

– Нет. Стой.

Димка резко затормозил так, что я схватился за голову, а Иринка чуть не расквасила нос о приборный щиток. Прикорнула она все-таки.

К машине подошел старший сержант и, откозырнув, сказал:

– Патруль ГАИ. Предъявите документы.

Димка вздохнул: носит вас тут на нашу голову – и, достав из пиджака свои корочки, отдал сержанту. Тот развернул и, выпятив губу, долго и пристально рассматривал их внутренности.

Димка присвистнул и прошептал, повернувшись ко мне:

– Я ж ему свой кисель отдал!

– Вот черт…

Сержант поднял голову и, подозрительно взглянув на нас, позвал:

– Круглов! Поди-ка сюда!

Из милицейского «бобика» вылез еще один гаишник и подошел к нашей машине, поправив на ходу кобуру пистолета.

– Глянь-ка, – протянул сержант подошедшему Димкины размокшие документы и обратился к нам: – Чья это машина?

– Моя! – сказал я.

– Вы выйдите из машины, – приказал сержант. – Выходите, выходите. Все! – добавил он строго, заметив, что Иринка не собирается оставлять кабину. – У-у! Откуда же это вы такие красивые? Куда? Ну-ка дыхните!.. Ладно, не нужно: и без того видно, что пьяные. Ну и компания, а, Круглов?

– Н-да, – покачал головой второй милиционер. – Где же документы на машину?

Я отдал ему.

– Так. – Он обошел машину, сверяя номера с отметками в техталоне, и сказал, снова вернувшись к нам: – А путевого листа, конечно, нет?

– Нет, – ответил я.

– Интересная история получается, – удовлетворенно сказал сержант. – Откуда вы?

– Из «Победы», – ответил я.

– Из «Победы»? Что-то я там не знаю таких… А ты, Круглов?

– Да и я не припомню.

– Зато я тебя помню, – сказал я.

– Откуда это?

– В прошлом году весной на техосмотре к тормозам придирался. Вот этого самого «газика».

– А… Нет, не помню что-то. Из «Победы», говорите? – Он заглянул в документы. – Верно. А где же это вас так разукрасили?

– Сами себя, – сказал Димка.

– Ага… Ну что ж, в отделении расскажете подробней. Вот так. Придется вас задержать, друзья.