Текст книги "Медикус и пропавшие танцовщицы"

Автор книги: Рут Дауни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА 18

Небо за окнами стало сереть, первые проблески рассвета просачивались через щели в ставнях в доме, где находилось три человека. Двое из них спали. Третьего мучила проблема женского белья. Где мужчина может достать его? Причём так, чтобы никто не знал? Только этих хлопот ему не хватало.

Уже не впервые Рус пожалел о том, что боги не дали ему доброй и умелой сестры. По словам Клавдии, единственная роль мужчины в женской гигиене сводится к тому, чтобы подобрать жене хорошую служанку – и больше не вмешиваться в эти дела. Хотя теоретическими знаниями Рус, в отличие от других мужей, обладал, за три года супружеской жизни как-то удавалось избегать применения их на практике. Валенс, конечно, должен знать. Но Рус не собирается спрашивать об этом Валенса.

Рус рассеянно смотрел на паутину, слабо подрагивающую от сквозняка в уголке окна его спальни. И вдруг подумал: девушка не может оставаться здесь дальше. Вот решение этой проблемы: надо найти комнату в доме симпатичной пожилой дамы, у которой всегда найдётся и сытный обед, и добрый женский совет и которая будет брать не слишком дорого. Да, это то, что надо. Он прямо с утра отправится на поиски и обязательно найдёт. А пока что – заглянуть на кухню и проверить, как там поживает его новое приобретение.

Он ухватил верхнюю тунику за подол и уже собрался как следует встряхнуть, но тут в очередной раз вспомнил, что здесь – Британия, что никаких скорпионов, так и норовящих заползти в тёмный укромный уголок, не водится. И вот Рус застегнул пряжку на поясе и, задаваясь вопросом, удастся ли ему когда-нибудь избавиться от дурацких привычек, появившихся в Африке, прошёл на кухню. Койка в соседней комнате, единственное место, где могла бы спать девушка, была занята каким-то дружком Валенса. И собакой.

Он тихонько приотворил дверь в кухню. Что-то пробежало по его ступне и метнулось в угол. Глаза постепенно привыкли к темноте, и он увидел, что углей в жаровне нет, а на столе лежит скорчившаяся фигурка.

– Доброе утро!

Девушка зашевелилась. На лицо свисала спутанная прядь волос. Она сонно заморгала, затем приподняла здоровую руку над головой. Русом вдруг овладело дикое искушение – схватить её и потащить в спальню, в постель, пока она ещё такая сонная, тёплая. И – поскольку он её хозяин – покорная. Он сглотнул и гневно отмёл эту мысль, не желая даже размышлять о том, насколько изголодался по женщине.

– Ты почему на столе? – спросил он.

Она смотрела на него секунду-другую, словно пыталась вспомнить, кто он такой. Затем, видимо, узнав, тяжко вздохнула. Ухватилась здоровой рукой за край стола и уставилась в пол.

Рус проследил за направлением её взгляда.

– Ты что, мышей боишься?

Он заметил, как напряглась рука, сжимающая угол стола. Она подняла на него глаза:

– Мышь никогда не обидит.

– Нет, – согласился он. – А вот если свалишься со стола, будет больно.

Это вопрос простой экономии. Чем меньше времени займёт её выздоровление, тем скорее увидит он свои деньги.

– Спать здесь ты больше не будешь, – сказал Рус. – Я найду подходящую комнату.

Утром того же дня он пожалел об этом своём обещании.

* * *

Хозяева съёмных квартир и меблированных комнат вывешивали свои объявления на стенах амфитеатра.

Едва отворилась дверь, как в ноздри Руса ударили запахи мочи и тушёной капусты. Они немного заглушали вонь, исходящую изо рта беззубой старухи.

– Его тут нет. Не знаю, где он. И ещё – он ничего такого не делал.

– Ладно, поищу в другом месте, – поспешно ответил Рус.

– Да, была, – сказали ему в другом месте. – Сдавалась одна комната. Но потом её сняли, а объявление просто не успели сорвать.

В третьей комнате штукатурка на стенах ещё не просохла, но жена владельца обещала, что к вечеру всё будет готово.

– Сколько?

Она сказала. Рус громко расхохотался и ушёл. Она его не задерживала.

* * *

Время шло, подошвы сандалий снашивались, и Русу становилось понятно, что проблема перед ним стоит нешуточная. Он здесь, поскольку Рим решил: Британию стоит сохранить в числе своих владений. И прислал сюда достаточно войск, чтобы проломить черепа любым британцам, отказывающимся сотрудничать. Но рядом с кнутом всегда был пряник. Цивилизация. Причём касалось это не только форта, но и самого города Дева, где развернулись масштабные работы по перестройке и модернизации. А местные не должны были глаз спускать с горных племён. И у каждого мужчины был здесь или мастерок в руке, или корыто для извести. Похоже, по приказу римлян в округе были обтёсаны все камни, спилены все крупные деревья, проведён водопровод чуть ли не к каждой конуре. И Двадцатый победоносный Валериев легион был намерен продолжать строительство до тех пор, пока не приедет новый император с каким-то новым планом.

Впрочем, трудности Руса вовсе не были связаны с наличием солдат, призванных разбивать черепа непокорным или перестраивать лачуги, в которых они жили.

Трудности были связаны с женщинами и детьми, овдовевшими матерями семейства и старыми девами – тётушками, которыми окружают себя мужчины. Женщины и дети, матери и тётушки, не говоря уж о ветеранах, которым просто негде жить после выхода на пенсию, у которых тоже есть свои женщины и дети, и каждому нужна постель. Ну и прочие приживалы, которыми умеют обрастать солдаты. А приживалам тоже надо где-то есть и спать.

Пение трубы, разнёсшееся от одного края форта до другого, возвестило о том, что утро подходит к концу. Через час Русу уже пора заступать на дежурство, а обещание, данное девушке, он так и не сдержал. Может, плюнуть на всё это и последовать совету Валенса?

Чуть раньше тем же утром Рус заявил, что не намерен отсылать девушку обратно в заведение Мерулы – по сути, бордель.

– Да ничего подобного, – возразил ему Валенс. – Во всяком случае, официально. У нас тут на днях побывал сборщик налогов. Сломал запястье, свалившись с лошади. Так вот, он рассказывал, что большинство такого рода заведений просто не регистрируют своих девушек, чтобы не платить налоги с их заработка. А когда приходит кто-то из сборщиков и спрашивает, почему это у вас тут так много спален, они отвечают: просто мы берём постояльцев. Стоит попробовать. Только не разрешай ей есть устриц.

– Мало того что бордель, так ещё налоги не желают платить. Замечательно!

– Тогда потолкуй по душам с Приском. Я слышал, у него прекрасный новый дом, просторный. Может, он сдаст тебе одну комнатку.

– Может, и поговорю, – ответил Рус. Сказал он это специально, чтобы увидеть, как вытянется физиономия у Валенса.

* * *

Мерула, облачённая в новый сногсшибательный шёлковый наряд, слегка вразвалочку прошла по пустому залу для посетителей, и Рус подумал: не такой он представлял себе свою домовладелицу.

Элегантно выщипанные бровки приподнялись дугой. Очевидно, он не принадлежал к типу постояльцев, о которых ей приходилось врать сборщику налогов.

– Это не для меня, – пояснил Рус.

– Для друга?

– Не совсем. – Он поймал себя на том, что чешет за ухом. Нет, от этой дурной привычки пора избавляться. Клавдия утверждала, что он чешет за ухом, когда лжёт, а это означало лишь одно: они плохо понимали друг друга. Он сжал руку в кулак и опустил на столик, где были выцарапаны инициалы одного из легионеров. Причём автор этой художественной резьбы по дереву счёл: двух букв будет мало – и изобразил рядом количественный фаллос. – У меня есть женщина-рабыня, которую я не могу использовать в работах по дому и которой надо где-то жить. Ну, и один из моих коллег подсказал, что вы, возможно, сумеете помочь.

– Ага. Так это тот офицер из госпиталя?

– Да, – ответил Рус и вдруг понял, как надо действовать дальше. – Уверен, вы его знаете. Он недавно побывал в вашем заведении и после этого не мог несколько дней приступить к работе.

Мерула искусно изобразила удивление. Неужели она искренне надеялась сохранить в тайне, что здесь подают несвежую, опасную для здоровья еду?

– Так вам известно о...

– Ни слова больше об этом.

Рус увидел, как на лице женщины промелькнуло облегчение. Он оказался прав: они до смерти боялись, что Валенс может подать на них в суд. Помолчав секунду-другую, хозяйка заведения выдавила:

– Что ж, думаю, мы сможем подыскать ей комнатушку.

Проблема была успешно решена.

Так, во всяком случае, казалось Русу до тех пор, пока Мерула не спросила:

– А девушка имеет опыт в этом виде работы?

Рус покачал головой.

– Она не может работать. Она больна.

– Не может работать? – Она изумлённо уставилась на него подведёнными глазами. – Так почему тогда ваш друг посоветовал направить её ко мне?

– Просто мы не можем больше держать её дома. Ей надо восстановиться. Ну а отослать жить в барак просто рука не поднимается.

Мерула поджала губки.

– Больна, говорите? Что у неё, лихорадка?

– Нет. Была сделана операция на сломанной руке.

– И вы решили, что со временем она поправится и станет пригодна для работы?

– Не вижу, почему бы нет. А пока что ей всего-то и нужно, что тихая комната и регулярное питание. Вы ведь сдаёте комнаты?

– О да! – Тут вдруг Мерула спохватилась: слишком уж категорично прозвучал ответ. – Правда, в данный момент у нас нет свободной комнаты, которая походила бы для больной и...

– Но отдельные свободные комнаты у вас имеются?

– Да, но...

* * *

Он поднялся следом за ней по лестнице, затем прошёл по скрипучим полам деревянной галереи, что огибала помещение. Вдоль неё тянулись двери, некоторые были распахнуты, и Рус увидел крохотные комнатушки с кроватями, покрытыми цветастыми одеялами и подушками. Вроде бы чисто. Относительно, конечно. Гай мог утешаться одной лишь мыслью, что он поселит девушку в борделе достаточно высокого для этих мест класса. Им даже сборщики налогов интересуются.

В темноте, в самом конце коридора, виднелась закрытая дверь. Мерула вставила ключ в замочную скважину.

Комната была пуста, если не считать скамьи у одной стены и матраса на полу. Мерула подплыла к окну, распахнула ставни.

Не успел Рус прокомментировать наличие железной решётки на окне, как она объяснила:

– Иногда мы храним в этой комнате разные припасы.

В дневном свете стали видны круги в тех местах, где на полу ставили сосуды с вином, капли свечного воска на скамье. Одна из ножек у неё была сломана, её заменяла подпорка – полено жёлтого дерева. Для пущей надёжности конструкция была прибита гвоздями к полу. Рус нагнулся, перевернул грязный, в пятнах, матрас. Солома, которой он был набит, отсырела и дурно пахла. Ещё хуже, чем у Валенса.

Мерула пустилась в объяснения, по какой причине эту комнату уже давно не использовали. Он перебил её:

– А мыши у вас есть?

Она нахмурилась.

– Девушка на особой диете?

– Я не имел в виду еду. Хотел узнать, бегают ли тут мыши. Едва успела она ответить, что не бегают, как Гай заявил:

– Поставьте сюда удобную чистую кровать – и я снимаю эту комнату.

ГЛАВА 19

Она была хорошенькая. Пожилые женщины часто говорили это её матери. А мама в ответ смеялась: «К тому же она это знает!» Братья тоже это знали, хотя скорее умерли бы, чем признали это. Иногда пахнущий пивом отец входил в дом и громко кричал: «А где моя дочурка-красавица?» И поднимал её, высоко вскидывал, сажал себе на плечи, а мама начинала сердиться и кричала на него: «Смотри ещё ударится головой о притолоку!» На несколько мгновений она становилась великаном, выше дверной задвижки, выше лошадей, могла видеть, что творится у людей в садах за изгородями, но вскоре отец опускал её на землю, игнорируя требовательные крики: «Ещё! Ещё!» Потому что у родителей много дел, потому что быть хорошенькой ещё не значит быть самой главной.

Мама, что-то бормоча и вздыхая, бралась за расчёску. Та цеплялась за мелкие колтуны, застревала в волосах. Такие блестящие, длинные золотые локоны нуждались в особом уходе. Она с трудом сдерживала улыбку. Мама хотела знать, чему она улыбается, а она уже понимала: её кузины, обычные маленькие девочки, не виноваты в том, что волосы у них длинные и прямые, падают отвислыми тусклыми прядями, и она должна быть с ними вежлива и мила, и...

И запах был просто ужасный.

Где-то на улице говорил мужчина, выпуская из себя безобразные твёрдые звуки, падающие, точно поленья.

Кто-то дёргал её за волосы. Кто-то вцепился и...

Вспомнился противный запах терм. Сверкание металлических ножниц.

– Нет!!!

Она резко открыла глаза, свободная рука вынырнула из-под одеяла и вцепилась в лицо склонившейся над ней девушки. Сломанную руку пронзила острая боль. Девушка отчаянно взвизгнула и ретировалась, из-под широкой коричневой юбки засверкали грязные голые пятки.

Ко времени, когда Тилле удалось подтянуться и сесть в постели, привалившись спиной к стене, в комнату проникла другая девушка, темноволосая, беременная. Чуть ли не на четвереньках обогнула кровать и уселась на деревянную скамью.

Тилла тут же вспомнила эту скамью. Вспомнила комнату. Посмотрела на руки девушки. В них ничего не было, а сами руки – грубые, покрасневшие от работы. Потом внимательно оглядела пол. Никаких ножниц в поле зрения.

– Ты кто? – спросила она.

Девушка покачала головой и указала пальцем на рот.

Этот же вопрос, только заданный по-латыни, произвёл тот же эффект.

Тогда она снова спросила по-латыни:

– Ты что, немая?

Девушка кивнула, вопросительно приподняла брови и указала на неё пальцем. Но она не ответила. Не так-то просто назвать своё имя, пусть даже ты приобрела его всего лишь вчера.

– Они велели тебе отрезать мне волосы?

Девушка снова покачала головой, вид у неё был встревоженный.

А потом приподняла руку и указала на несколько распутанных прядей волос. У самых их кончиков болталась расчёска, застряла, зацепившись за колтун. Получается, ей хотели помочь.

– Моё имя, – произнесла она по-латыни, – Тилла. – Эти слова вызвали на губах беременной приветливую улыбку. – Я здесь чужая. – Похоже, что эти последние слова так и остались непонятыми.

Девушка тяжело поднялась со скамьи. Чтобы пересечь комнату, ей понадобился всего один шаг. И вот она уже присела рядом, на матрас, и снова занялась колтуном. Вдруг дверь распахнулась, и в помещение вошли двое мужчин.

У одного были серые глаза, седоватые, стального отлива волосы и толстая шея. Второй отличался более хрупким телосложением, и волосы его некогда имели рыжеватый оттенок. Он тоже был в возрасте, а близко посаженные карие глаза смотрели устало. Тилла успела заметить всё это, в то время как пришельцы, стоя на пороге, внимательно разглядывали её. Она заметила также, что немая бросила расчёску, сползла с матраса и забилась в уголок у стенки. Она избегала смотреть на этих двух мужчин, которые, по понятиям Тиллы, отличались дурным воспитанием (а у здоровяка, как она заметила, образовалась на животе толстая жировая складка). Девушка опустила глаза и не сводила взгляда с тяжёлых армейских сандалий седовласого.

– Встань! – приказал он.

Тилла и не подумала сдвинуться с места. Тогда беременная похлопала её по руке, а затем указала пальцем вверх, переводя на язык жестов приказ и одобрительно кивая при этом.

– Тебе стоит послушать Дафну, – сказал седовласый. – Правда, говорить она не большой мастер. Зато точно знает, что для тебя хорошо, а что – плохо.

Тилла, заметив, как суетится беременная, медленно подобрала колени, а затем умудрилась подняться на ноги. И стояла теперь на матрасе. Затем, с трудом держась на дрожащих ногах, попробовала сделать шаг вперёд. Голова кружилась и, казалось, вовсе не принадлежала телу, перед глазами плыли круги. Она изо всех сил старалась стоять прямо и прислонилась спиной к стене. Потом закрыла глаза, чтобы не видеть, как он подходит. Лишь ощутила холодок, когда пальцы его приподняла край туники. И изо всех сил старалась сохранить равновесие, пока жёсткие грубые руки теребили и ощупывали её. А потом, когда он убрал руки и прошептал ей на ухо: «Давай покажи-ка нам, как ты улыбаешься», вдруг ощутила приступ тошноты. Крепко стиснула зубы, открыла глаза.

– Улыбайся, – повторил седовласый, причём на лице его не было и тени улыбки.

Беременная тоже поднялась и встала так, чтобы Тилла могла её видеть, энергично кивала и улыбалась, а потом раздвинула пальцами уголки своего рта.

Тилла медленно закрыла глаза и подумала: «Что бы вы со мной тут ни вытворяли, это лишь приблизит меня к тому, другому миру».

Мысль доставила ей такую радость, что губы непроизвольно растянулись в улыбке.

* * *

Ко времени, когда она наконец осталась одна, за зарешеченным окошком стало темнеть. Принесли еду, но никто и не подумал, что в комнате нет света. А потом поворот ключа в замочной скважине подтвердил худшие опасения: выйти из этой тёмной комнаты она сможет лишь тогда, когда кто-то выпустит её.

Тилла ощупала пальцами длинные косы, в которые теперь были заплетены волосы, и прислушалась к доносившимся снизу голосам. Она слышала топот ног по ступеням. Слышала скрип половиц. Чей-то деланый смех. Она понимала, куда привёл её римлянин-целитель. Понимала также, что это не имеет особого значения, потому как совсем потеряла чувство голода, а это означало, что скоро, очень скоро она окажется в другом мире. Просто надо продержаться здесь ещё какое-то время. Недолго. Но ей нужны силы. Ведь седой сказал, что обязательно вернётся.

Она потянулась к миске, придвинула её к руке на перевязи.

Затем взяла ложку. Жидкая тёплая похлёбка стекала в горло; Тилла ощутила, как оживает, наливается силой её тело. Тело овцы, предназначенной для заклания. Затем она закрыла глаза – и пообещала маме и братьям, что они скоро увидятся в том, другом мире совсем уже скоро. Похоже, ей самой судьбой было предназначено умереть в борьбе.

ГЛАВА 20

Мальчик с кухни отнёс записку Руса Меруле. Та пришла, рука нырнула на полку за дверью и извлекла оттуда тяжёлый металлический ключ.

Рус нахмурился.

– Вы что же, держите мою девушку под замком?

Мерула округлила подведённые глаза.

– Прикажете оставлять её незапертой?

– Ценю вашу предусмотрительность, – ответил Гай. Эту женщину понять можно, ведь за последнее время она потеряла двух девушек, тут кто угодно разнервничается. – Но она не в том состоянии, чтобы убегать.

– Это ради её же собственного блага и защиты, – сказала Мерула. – Многие наши клиенты, знаете ли, могут проявить излишнее любопытство.

Рус торопливо взбежал по скрипучей деревянной лестнице, в одной руке лампа, в другой – сумка с врачебными инструментами, всем своим видом давая понять, что он не из числа посетителей, которые пришли сюда выпить и развлечься, нет, он врач, и его вызвали к больному. Затем он прошёл по галерее мимо двух комнатушек, двери в которые были закрыты. Из-за одной раздавался мужской голос и девичье хихиканье. Вроде бы там находилась Хлоя.

Он долго возился с ключом – в замке что-то заело – и вот наконец распахнул дверь, поднял тяжёлую сумку и вошёл.

В ту же секунду слова приветствия замерли у него на губах – кто-то нанёс сильный удар по голове. Сумка выпала из руки, угодила прямо на ногу. Он зашатался, пытаясь сохранить равновесие и ещё не выпустить лампу из рук, но тут кто-то сбил его с ног, и он растянулся на полу.

Секунду-другую он лежал неподвижно, оглушённый и ошеломлённый, и смотрел на пляшущий язычок пламени в лампе – она каким-то чудом не перевернулась. Голова гудела, ступня ныла от боли. С трудом он приподнял голову. Девушка притаилась за дверью. Стояла там, округлив глаза и испуганно прикрыв ладошкой рот.

Он перекатился на спину. Большой палец на правой ноге – он был уверен, что увидит там кровавое месиво, – побелел, но на вид был целый. Тогда Гай прикоснулся к затылку. Там уже образовалась большая шишка, волосы слиплись от крови. Рус вытянул перед собой руку. Пальцы были в крови, причём кровь эта имела какой-то странный оттенок.

Девушка всё ещё таилась за дверью, слишком напуганная, чтобы сдвинуться с места. Рус принюхался к крови. Суп. Снова потёр затылок, сел и стал осматривать ступню. Сумка лежала на полу, целая и невредимая, попадание на ногу смягчило удар. Вокруг на полу валялись черепки, видимо от миски с супом. Только тут до него дошло, что ударила она его сзади именно этой миской. Главное теперь убедиться, что в глазах у него не двоится, что перед глазами не пляшут огоньки и что его не тошнит. И Рус даже с некоторым разочарованием констатировал, что этих верных симптомов сотрясения мозга у него не наблюдается.

Кое-как он поднялся и, прыгая на одной ноге, приблизился к двери. Похоже, никто из обитателей заведения не заметил, что на него было совершено нападение. Он затворил дверь и привалился к ней спиной. Затем, опасливо косясь на девушку, развязал и снял сандалию, чтобы оценить нанесённый ущерб. Теперь большой палец ноги приобрёл малиновый оттенок. А когда Гай вновь опустил ногу на пол, ощущение было такое, словно кто-то прижёг этот палец раскалённым утюгом.

Он почувствовал какое-то движение и снова покосился на девушку. Она ползла прямо к нему. Вот она оттолкнула в сторону стоявшую на пути сумку, и крышка открылась. Затылок так и сверлила боль. Он наблюдал за тем, как рука девушки скользит над рядами аккуратно уложенных заострённых инструментов. Тут вдруг Русу пришла в голову мысль: «Да она сумасшедшая!» Должно быть, она просто спровоцировала этого малосимпатичного Клавдия Инносенса на крайние меры.

Он весь подобрался и уже хотел было выбить скальпель из её руки, как вдруг увидел, что это вовсе не скальпель. Она достала из сумки белый комок ваты.

Девушка опустила вату в чашку, что стояла в изголовье постели. Затем вытащила и провела этим влажным тампоном по его затылку в том месте, где он нащупал шишку.

Рус вырвал у неё вату.

– Сам сделаю.

Девушка отошла и уселась на край матраса. Он приложил прохладный мокрый ком к затылку, потом пригнул голову к коленям. В чашке ещё оставалась вода. Он плеснул немного на большой палец ноги. Холодные капли просочились в сандалию, но боль от этого не утихла.

Рус был не в силах понять, что это на неё нашло. Ведь он делал всё, что в его силах, чтобы помочь этой дикой девчонке.

Он выпрямился, по-прежнему сидя на полу. Девушка отпрянула, забилась в самый дальний уголок. Сидела, переводя взгляд с его лица на руки и обратно, видно, ждала, когда он начнёт её бить. Только тут он заметил, что волосы её заплетены в две длинные косы, лишь у висков кудрявятся светлые завитки.

– Ну, как это понимать? – спросил он.

– Хозяин... – прошептала она, смущённо вертя в пальцах кончик косы.

– Ты что, сумасшедшая? Или у тебя имелись серьёзные причины, чтобы убить меня?

– Нет, хозяин.

Тут он заметил, что латынь её внезапно улучшилась. Интересно, в чём ещё обманула его эта маленькая стерва?

– Ты знаешь, что говорит закон о рабах, которые нападают на своих хозяев, а, Тилла?

Она ещё плотнее скрутила кончик косы. А нижняя губа вдруг задрожала.

– Нет, хозяин.

Не хватало только, чтобы она расплакалась.

– Так вот, – грозным тоном, стараясь отчеканивать каждое слово, начал он. – Первым делом всех рабов в доме арестовывают. Затем посылают за дознавателями. Это ведь работа дознавателей – узнать всю правду. И они вытягивают её в течение нескольких часов, вне зависимости от того, заговорит жертва или нет. – В данный момент ему казалось, что эти садисты дознаватели вплотную занялись большим пальцем его ноги. – Потому как никто не верит, что раб скажет правду без пыток. И ещё потому, что недостаточно просто наказать виновного. Ну и тем самым они предупреждают всех остальных рабов, которые собираются стукнуть свою хозяйку или хозяина по голове. Главное, чтобы был пример. – Рус уставился на девушку, гневно сверкая глазами. – Этого ты хочешь? Стать таким примером? Или всё же объяснишь, что это на тебя нашло?

Он отнял от затылка комок ваты, снова смочил в чашке с водой. Воль так и пульсировала в черепе.

Девушка еле слышно прошептала:

– Я собираюсь уйти в другой мир.

– Если я вызову дознавателей, то ты уйдёшь туда очень и очень медленно, милая моя. И тебя будет трудно узнать, когда ты туда попадёшь.

Она призадумалась. И после паузы произнесла:

– Я не знала, что это вы. Думала, пришёл другой человек.

– Ты приняла меня за кого-то другого? А не лучше ли было сначала выяснить, кто именно пришёл?

Она подняла здоровую руку, дотронулась до мочки уха.

– Солдатская обувь. – Она кивком указала на его сандалии. – Плохой человек.

Рус смотрел на её бледный тонкий палец, и тут наконец до него дошло.

– Так ты что же, собралась сразиться с одним из посетителей Мерулы миской с супом?

Девушка кивнула.

Рус откашлялся.

– Так вот, ты совершила большую ошибку, – сказал он ей, медленно подбирая слова, потому что боль в голове становилась просто невыносимой. – Ты моя пациентка, находишься под моей защитой. Извини, что не объяснил тебе этого раньше. Прибери тут и ложись спать. Тебя не накажут... на сей раз.

Девушка стала ползать по полу, собирать осколки миски. Затем прилегла на матрас и натянула одеяло до подбородка. Гай заметил, что цветастые и нарядные одеяла Мерула приберегала лишь для комнат проституток. У Тиллы было обычное. Шерстяное, тёмно-коричневое.

– Ты будешь жить здесь до тех пор, пока не поправишься, – сказал он. – А дверь на замке, чтобы ты была в безопасности.

Девушка покосилась на решётку на окне, потом закрыла глаза.

Лицо приобрело сосредоточенное выражение, словно она силилась что-то понять.

– Рука болит?

Она кивнула.

Он присел рядом с ней и проверил повязку. Ей крупно повезло: перелом, похоже, срастается. Никаких смещений. Он ощупал верхнюю часть руки и предплечье. Ни опухоли, ни жара не наблюдается. Потом сжал в своей руке тонкую ладонь:

– А ну, подвигай пальцами, – и тут же почувствовал, как кончики пальцев слабо затеребили его ладонь. – Хорошо. Всё съела, что тебе принесли?

Она опять кивнула.

– Тебе предписана лёгкая диета. Ни мясных продуктов, ни крепких напитков. Никаких морских продуктов. И ещё ты должна пить как можно больше жидкости.

– Пива, – протянула она.

– Пиво? – Гай откашлялся. Ни соблазнительные светлые завитки, выбивающиеся из кос, ни узкое белое плечо, выглядывающее из выреза туники, не могут, не должны отвлекать профессионала от дела. – Никакого пива, абсолютно ничего в этом роде!

Он указал на закрытое крышкой ведро, что стояло в углу комнаты (ещё хорошо, что у неё недостало сил использовать его в качестве оружия!):

– Мочеиспускание нормальное?

Она кивнула.

– Хорошо.

Он полез в открытую сумку.

– Дам тебе кое-что, на тот случай, если рука разболится. И спать будешь спокойно. – Он отмерил несколько капель в пустую чашку, протянул ей.

Она отпила глоток, сморщила носик.

– Пей, – приказал он и изобразил ту же гримасу.

Девушка запрокинула голову и допила всё до конца. Тогда он налил себе довольно мощную дозу всё того же обезболивающего. Встал, закрыл ставни. В комнате прохладно, а у неё всего одно одеяло.

Внизу музыкант играл на лире, нежные её звуки не могли перекрыть гул голосов, непрестанное хлопанье дверей и звон посуды. С балкона Рус видел лишь двух девушек-подавальщиц, они обслуживали все столики. Из дальнего конца зала, где хозяйка заведения лично разливала вино группе офицеров, раздался громкий взрыв смеха.

Рус отвернулся. От этого шума голова разболелась ещё больше. Затем он заметил, что дверь в одну из комнатушек приоткрыта. Заглянул – ни души. Хромая, он вошёл. Сорвал с постели нарядное ярко-синее одеяло. Прихватил заодно и подушку. В дверях остановился, передумал и швырнул подушку обратно на постель. Нечего баловать рабыню.

Когда он вернулся, девушка лежала, вытянувшись во весь рост и с закрытыми глазами. Он прикрыл её синим одеялом, затем тронул за плечо.

– Перед тем как уснуть, – сказал он и сунул ей в руку длинный ключ, – убедись, что дверь надёжно заперта изнутри.