Текст книги "Вариант единорога"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 54 страниц)

  Мертвое и живое

Я расскажу вам о существе по имени Борк. Оно родилось в ядре умирающего солнца. Было выброшено в нынешний день из реки прошлого-будущего как плод загрязнения времени. Оно возникло из глины и алюминия, пластмассы и морской воды, дистиллированной в процессе эволюции. Оно вращалось, подвешенное на пуповине обстоятельств, а затем, отсеченное от нее собственной волей, обрело покой на отмелях мира, куда прибывают умирать. Оно было частью человека в некоем месте у моря вблизи курорта, который несколько вышел из моды с тех пор, как стад эвтаназийным центром.

Выберите из этого что угодно, и вы, возможно, не ошибетесь.

В этот день он прогуливался у воды, подцепляя длинной металлической вилкой то, что выбросила ночная буря: блестящий камешек, который вещие сестры возьмут для своей сувенирной мастерской,– цена обеда или коробочки полировочной пасты для гладкой его части; лиловые водоросли для солоноватой похлебки из даров моря в его вкусе; пряжку, пуговицу, красивую раковину; белую фишку из казино.

Дул крепкий ветер, прибой бурлил пеной. Небо было сплошной синевато-серой стеной без граффити птиц или воздушного транспорта. Он шел по белесому песку, жужжа и пощелкивая, а сзади тянулся след – зубчатые зигзаги и отпечатки одной подошвы. Почти рядом был мыс, где полярные птицы с раздвоенными хвостами отдыхали несколько дней во время перелетов. Они уже отправились дальше, но пляж был все еще усеян их пометом цвета ржавчины. И там он снова увидел девушку – в третий раз за три дня. В первые два раза она пыталась заговорить с ним, задержать его. Но он прошел мимо по многим причинам. Теперь она была не одна.

Она поднялась на ноги – песок рассказывал о стремительном бегстве и падении. На ней было то же красное платье, только порванное и испачканное. Ее черные волосы, коротко подстриженные и очень густые, растрепались настолько, насколько могли растрепаться. К ней приближался молодой человек из Центра – их разделяло шагов пятнадцать. Позади него по воздуху скользила завершательная машина – редкое зрелище! Величиной с полчеловеческого роста и парящая примерно на той же высоте, формой она напоминала кеглю. Ее передний шаровидный конец состоял из мелких граней и светился; три тонкие, как фольга, оборки, напоминавшие балетную пачку, поблескивали, поднимаясь и опускаясь в ритме, не связанном с ветром.

Услышав его шаги или заметив его краешком глаза, она отвернулась от своих преследователей, сказала «помогите!» и произнесла имя.

Он долго колебался, хотя для нее это не длилось и секунды, а потом оказался рядом с ней.

Человек и парящая машина остановились.

– В чем дело? – спросил он ровным, низким, чуть-чуть музыкальным голосом.

– Они хотят забрать меня,– ответила она.

– Ну и?

– Я не хочу.

– А! Вы не готовы?

– Да, я не готова.

– Тогда все просто. Недоразумение.

Он обернулся к человеку и машине.

– Тут какое-то недоразумение,– сказал он.– Она не готова.

– Тебя это не касается, Борк,– ответил человек.– Центр принял решение.

– Значит, его надо пересмотреть. Она говорит, что не готова.

– Иди займись своим делом, Борк.

Человек шагнул вперед. Машина последовала за ним.

Борк поднял руки – одну из мышц, другие из самого разного.

– Нет,– сказал он.

– Убирайся отсюда,– сказал человек.– Ты мешаешь.

Борк медленно двинулся на них. Огни в машине замирали, юбочки опустились. С шипением она упала на песок и осталась неподвижной. Человек остановился, попятился.

– Я должен буду сообщить...

– Уходи,– сказал Борк.

Тот кивнул, остановился, поднял машину, повернулся и зашагал с ней по пляжу, не оглядываясь. Борк опустил руки.

– Ну вот,– сказал он девушке,– теперь у вас есть время.

И пошел дальше, осматривая ракушки и плавник.

Она пошла за ним.

– Они вернутся,– сказала она.

– Конечно.

– Что же мне тогда делать?

– Может, тогда вы будете готовы.

Она покачала головой и положила руку на его человеческую часть.

– Нет,– сказала она.– Не буду.

– Откуда вам знать сейчас?

– Я совершила большую ошибку,– ответила она.– Мне не надо было приезжать сюда.

Он остановился и посмотрел на нее.

– Прискорбно. Лучше всего вам обратиться к психологам в Центре. Они найдут способ убедить вас, что покой предпочтительнее тоски.

– Вас же они не убедили! – сказала она.

– Я особый случай. Тут нельзя проводить сравнений.

– Я не хочу умирать.

– Тогда они ничего не могут сделать с вами. Нужный психологический настрой – обязательное условие. Оно оговорено в контракте – пункт седьмой.

– Они же могут ошибиться. Или, по-вашему, они никогда не ошибаются? Их кремируют, как и всех остальных.

– Они крайне добросовестны. Со мной они обошлись честно.

– Только потому, что вы практически бессмертны. Машины в вашем присутствии замыкаются. Никакой человек не может к вам прикоснуться без вашего разрешения. И разве они не пытались кончить вас в состоянии неготовности?

– По недоразумению.

– Как со мной?

– Не думаю.

Он отвернулся и пошел дальше.

– Чарльз Элиот Боркман! – позвала она.

Опять это имя!

Он снова остановился и начал чертить вилкой решетку на песке.

– Зачем вы это сказали? – спросил он.

– Но это же ваше имя!

– Нет,– сказал он.– Тот человек погиб в глубинах космоса, когда космолет прыгнул по неправильным координатам и оказался слишком близко от звезды в момент ее взрыва.

– Он был герой. Дал сгореть половине своего тела, пока готовил спасательный челнок для остальных. И он выжил.

– Скажем: какие-то его частицы. Не больше.

– Но это ведь было покушение, верно?

– Кто знает? Вчерашняя политика не стоит бумаги, потраченной на ее обещания и угрозы.

– Он же был не просто политиком, а государственным деятелем, гуманистом, одним из немногих, кого, когда он уходит со сцены, больше людей любят, чем ненавидят.

Он издал что-то вроде смешка.

– Вы очень любезны. Но если так, то последнее слово все-таки осталось за меньшинством. Лично я считаю, что в нем было много от бандита. Но мне приятно, что вы перешли на прошедшее время.

– Вас восстановили так умело, что вы можете просуществовать вечность, потому что вы заслуживали самого лучшего.

– Быть может, я уже просуществовал вечность. Чего вы хотите от меня?

– Вы приехали сюда умереть и передумали.

– Не совсем так. Я просто не обрел состояния, оговоренного в седьмом пункте. Обрести покой...

– Как и я. Но у меня нет вашей возможности убедить в этом Центр.

– Быть может, если я пойду с вами и поговорю...

– Нет,– сказала она.– Их согласия хватит только на то время, пока вы будете рядом. Таких, как мы, они называют жизнехватами и не стесняются с нами. У меня нет брони, и я не могу доверять им, как вы.

– Так чего же вы от меня хотите... девочка?

– Нора. Называйте меня Нора. Защитите меня. Вот чего я хочу. Позвольте мне остаться с вами. Вы ведь живете где-то поблизости. Не подпускайте их ко мне.

Он потыкал вилкой в рисунок и принялся стирать его.

– Вы уверены, что хотите этого?

– Да! Да, уверена.

– Ну хорошо. В таком случае можете пойти со мной.

Вот так Нора поселилась в хижине Борка у моря. В первые недели всякий раз, когда являлись сотрудники Центра, Борк требовал, чтобы они поскорее уходили. А потом перестали приходить вовсе.

Днем она ходила с ним по берегу и помогала собирать плавник, потому что любила вечером развести огонь. А он, хотя жар и холод давно уже бьши ему безразличны, со временем и на свой лад начал получать радость от пылающего пламени.

Во время их прогулок он ковырялся в кучах мусора, нагроможденных морем, и переворачивал камни, проверяя, что под ними.

– Господи! Что вы надеетесь отыскать в этом... этом хламе? – спросила Нора, удерживаясь от вдоха и отступая.

– Не знаю,– усмехнулся он.– Камень? Лист? Дверь? [23]23
  «...Камень, лист, ненайденная дверь...» – начало романа Т. Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел».


[Закрыть]Что-нибудь столь же симпатичное. В таком вот роде.

– Пойдемте понаблюдаем за живностью в лужах, оставленных отливом, они хотя бы чистенькие.

– Ладно.

Хотя Борк ел больше по привычке и ради вкуса, ее потребность питаться регулярно и умение готовить заставляли его предвкушать обеды и ужины как приятный ритуал. А позднее, как-то после ужина, она в первый раз начала его полировать. Это могло бы получиться неловко, гротескно. Но вышло иначе. Они сидели перед огнем, подсыхали, грелись, смотрели на пламя, молчали. Нора машинально подняла тряпку, которую он бросил на пол, и смахнула кусочек пепла, прилипший к его боку, отражавшему огонь. Через некоторое время она проделала это снова. Гораздо позднее, уже сосредоточенно, перед тем как пойти спать, она протерла всю блестящую поверхность.

Как-то раз она спросила:

– Почему вы купили билет сюда и подписали контракт, если не хотели умереть?

– Но я хотел.

– И что-то заставило вас изменить решение? Что?

– Я нашел радость более сильную, чем это желание.

– А вы не расскажете мне какую?

– Конечно. Я обнаружил, что это редкая, если вообще не единственная для меня возможность испытать счастье.

Дело в самом этом месте: отбытие, мирный финал, радостный уход. Мне нравится созерцать все это – жить на краю энтропии и убеждаться в том, как она хороша.

– Но нравится она вам не настолько, чтобы самому принять ее?

– Да. Я нахожу в этом причину, чтобы жить, а не чтобы умереть. Возможно, это ущербная радость. Но ведь я ущербен. А вы?

– Я просто совершила ошибку. И все.

– Насколько помню, они проводят самую тщательную, исчерпывающую проверку. И осечка со мной произошла только по одной причине: они не могли предвидеть, что это место способно пробудить в ком-то желание жить дальше. Возможно, что и с вами произошло что-то похожее?

– Не знаю. Пожалуй...

В дни, когда небо оставалось ясным, они отдыхали в желтом тепле солнца, играли в простенькие игры, а иногда разговаривали о пролетающих птицах, о плавающих, дрейфующих, ветвящихся, покачивающихся и цветущих обитателях луж на песке. Она никогда не говорила о себе, не упоминала, что привело ее сюда – любовь, ненависть, отчаяние, усталость или ожесточение. Нет, она говорила только о том, что их занимало в ясные дни, а когда погода не позволяла им выйти из хижины, смотрела на огонь, спала или полировала его броню. Гораздо, гораздо позднее она начала петь или насвистывать обрывки модных или давно забытых песен. А если ловила на себе его взгляд, сразу умолкала и находила себе другое занятие.

И вот как-то вечером, когда огонь еле тлел, а ее рука полировала его броню, медленно, очень медленно, она сказала тихим голоском:

– Мне кажется, я начинаю вас любить.

Он ничего не ответил, не шевельнулся. Словно не услышал.

После долгой паузы она сказала:

– Как-то очень странно чувствовать это... здесь... при подобных обстоятельствах.

– Да,– отозвался он немного погодя.

После еще более длинной паузы она положила тряпку, взяла его руку – человеческую – и ощутила его ответное пожатие.

– Ты мог бы? – спросила она гораздо, гораздо позднее.

– Да. Но я раздавлю тебя, девочка.

Она провела ладонями по его броне, потом начала поглаживать то металл, то живую плоть. Прижала губы к его щеке – неметаллической.

– Мы что-нибудь придумаем,– сказала она, и, разумеется, они придумали.

В следующие дни она пела чаще, пела веселые песни и не замолкала, когда он смотрел на нее. И порой, очнувшись от легкой дремоты, которая требовалась даже ему, он сквозь самый малый свой объектив видел, что она лежит рядом или сидит и с улыбкой смотрит на него. Иногда он вздыхал – просто чтобы ощутить движение воздуха в себе и вокруг, и его охватывал тот блаженный покой, который уже давно отошел для него в область безумия, сновидений и тщетных желаний.

Однажды они сидели на пригорке. Солнце уже почти зашло, на небе появлялись звезды, сгущающийся мрак таял над крохотной полоской угасающего дня. Она отпустила его руку и указала:

– Космолет.

– Да,– ответил он и взял ее руку.

– Полный людей.

– Думаю, их там не так уж много.

– Грустно.

– Но это же, скорее всего, то, чего они хотят или хотят хотеть.

– И все равно это грустно.

– Да. Сегодня. Сегодня вечером это грустно.

– А завтра?

– Наверное, тоже.

– А где твое былое восхищение благородным концом, мирным уходом?

– Теперь это не так занимает мои мысли. Есть многое другое.

Они следили, как загораются звезды, пока не сомкнулся мрак, пронизанный смутным сиянием и холодом. И вот:

– Что станется с нами? – сказала она.

– Станется? – повторил он.– Если тебе хорошо так, то ничего менять не надо. А если нет, скажи мне, что не так.

– Ничего,– ответила она.– В этом смысле – вообще ничего. Так, какой-то страх. На душе кошки скребут, как говорится.

– Ну, тогда поскребу и я,– сказал он, поднимая ее словно перышко.

И со смехом унес ее в хижину.

А позже, много позже он вырвался из глубин словно наркотического сна – или его разбудили ее рыдания. Что-то случилось с его чувством времени – казалось, прошло много минут, прежде чем ее образ зарегистрировался, а промежутки между ее рыданиями казались неестественно долгими и растянутыми.

– Что... это? – спросил он, вдруг осознав легкое жжение в бицепсе.

– Я не хотела... чтобы ты... просыпался,—сказала она.– Пожалуйста, постарайся снова заснуть.

– Ты из Центра, так?

Она отвела глаза.

– Неважно,– сказал он.

– Усни. Пожалуйста. Не теряй...

– ...того, что требует седьмой пункт,—докончил он за нее.– Вы всегда свято выполняете условия контракта.

– Это не все... для меня.

– Ты в тот вечер сказала правду?

– Это стало правдой.

– Ну конечно, другого сейчас ты сказать не можешь. Седьмой пункт...

– Негодяй! – воскликнула она и дала ему пощечину.

Он засмеялся, но его смех оборвался.

На столе рядом с ней лежал шприц и две пустые ампулы.

– Двух инъекций ты мне не делала,– сказал он, и она отвела глаза,– Быстрее! В Центр, чтобы нейтрализовать эту дрянь.

Она покачала головой:

– Уже поздно. Обними меня. Если хочешь мне помочь, обними меня.

Он обвил ее всеми своими руками, и они лежали так, пока приливы ветра накатывались, дули, замирали, оттачивая и оттачивая свои лезвия.

Мне кажется...

Я расскажу вам о существе по имени Борк. Оно родилось в сердце умирающей звезды. Часть человека и части многого другого. Если эти части выходили из строя, человеческая часть отключала их и чинила. Если она выходила из строя, они отключали ее и восстанавливали. Оно было создано столь искусно, что могло существовать вечно. Но если бы часть его умерла, остальные могли бы функционировать и дальше, воспроизводя действия, которые прежде совершало цельное существо. И в одном месте у моря, у кромки воды ходит предмет, тыча длинной металлической вилкой в другие предметы, вынесенные на песок волнами. Человеческая часть – или часть человеческой части – мертва.

Выберите из этого что вам угодно.

  Вечная мерзлота

Высоко на западном склоне горы Килиманджаро лежит высохший и замерзший труп леопарда. Чтобы объяснить, что он там делает, необходим автор, ибо окоченевшие леопарды не очень разговорчивы.

МУЖЧИНА. Кажется, что музыка возникает и звучит по своей собственной воле. По крайней мере, повороты ручки приемника никак не влияют на ее присутствие или отсутствие. Полузнакомый, чужой мотив, чем-то тревожный. Звонит телефон, и он берет трубку. Никто не отвечает. Снова звонок.

Четыре раза за то время, пока он приводил себя в порядок, одевался и повторял свои доводы, ему звонили, но никто не отвечал. Когда он обратился на станцию, ему ответили, что никаких звонков не было. Однако, видимо, с этим чертовым роботом-клерком что-то не в порядке – как и со всем остальным в этом месте.

Ветер, и без того сильный, еще более усилился, бросая на здание частицы льда со звуком, похожим на царапанье миллионов тонких коготков. Жалобный визг стальных жалюзи, скользнувших на место, испугал его. А при беглом взгляде на ближайшее окно ему показалось, что он видит лицо,– и это было хуже всего.

Конечно, это невозможно. Это ведь четвертый этаж. Игра света в падающих хлопьях снега. Нервы.

Да. Он начал нервничать с тех пор, как они прибыли сюда этим утром. Даже раньше...

Он вывалил вещи Дороти на тумбочку и обнаружил пакетик среди своей собственной одежды. Он развернул маленький красный прямоугольник размером с его ноготь, затем закатал рукав и прилепил пластырь к внутренней стороне левого локтевого сгиба.

Транквилизатор влился непосредственно в кровь. Он сделал несколько глубоких вдохов, отодрал пластырь и выбросил его в мусороприемник. Затем спустил рукав и потянулся за пиджаком.

Музыка заполнила все, как будто соревнуясь с порывами ветра и стуком ледяных градин. В противоположном углу комнаты ожил видеоэкран.

Лицо. То же самое лицо. Только на одно мгновение. Он уверен в этом. А потом бессмысленные волнистые линии. Снег. Он усмехнулся.

«Ну ладно, нервы,– думает он,– у вас есть причина так себя вести. Но транквилизатор найдет на вас управу. Веселитесь пока. Вы уже почти отключены».

На видеоэкране возникает порнофильм. Улыбаясь, женщина громоздится на мужчину...

Картина переключается на безгласного комментатора, который что-то говорит.

Он выживет. Он из породы выживающих. Он, Пол Плайг, и раньше рисковал – и всегда удачно. Он выбился из колеи только из-за того, что Дороти суетится по пустяковому поводу. Ничего, пройдет.

Она ждет его в баре. Ничего, пусть подождет. Немного спиртного поможет убедить ее – если она не остервенеет. Такое тоже бывает. Другими словами, он должен отговорить ее от этого дела.

Тишина. Ветер утих. Царапанье прекратилось. Музыка не слышна.

Жужжание. Оконный экран дает обзор пустого города.

Тишина. Облака затянули все небо. Вокруг горы льда. Никакого движения. Даже видео отключено.

Он отшатнулся от внезапной вспышки дальнего блока в левой области города. Лазерный луч ударил в слабую точку ледяной горы, и часть ее откололась.

Чуть позднее он услышал глухой гул ломающегося льда. Ледяные осколки взметнулись возле подножия горы. Он восхитился силой, точностью определения момента, внешним эффектом.

Эндрю Альдон... Всегда на посту, в борьбе со стихией, способный загнать в тупик саму природу, бессмертный страж Плейпойнта. Альдон, по крайней мере, никогда не ошибается.

Опять пришла тишина. Пока он наблюдал за тем, как оседает взметнувшийся снег, транквилизатор начал действовать. Было бы хорошо снова не заботиться о деньгах. В последние два года было много потерь. Видеть, как все твои сбережения исчезают в Большом Кризисе,– именно тогда его нервы впервые стали пошаливать. Он стал мягче, чем век назад, когда он был юным и тощим солдатом удачи, всегда готовым отправиться в путь. Сейчас он должен сделать нечто похожее, хотя теперь это было бы легче – если бы не Дороти.

Он подумал о ней. На столетие моложе, чем он, чуть больше двадцати, временами безрассудная, любящая все удовольствия жизни.

В ней было что-то ранимое, временами она впадала в такую зависимость от него, что он чувствовал необычайное волнение. Иногда она раздражала его до безумия. Вероятно, это было ближе к любви, чем ему хотелось бы сейчас, случайно возникшее противоречивое чувство. И конечно, она знает. Отсюда необходимость соблюдать такт. По крайней мере до тех пор, пока он снова не соберется в путь. Но все это не может быть причиной, чтобы отказать ей в праве сопровождать его. Это больше чем любовь или деньги. Это вопрос выживания.

Лазер вспыхнул снова, теперь справа. Сейчас раздастся грохот.

СТАТУЯ. Это не слишком удобная поза. Она лежит, замороженная, в ледяной пещере и выглядит, как роденовская фигура. Левый бок прислонен к стене, правый локоть закинут над головой, кисть повисла рядом с лицом, плечи упираются в стену, левая нога полностью погребена.

Она одета в серую парку, соскользнувший капюшон освободил пряди темно-русых волос. На ней синие брюки, правая – видимая – нога обута в черный ботинок.

Она вся покрыта льдом, и в многократно преломленном свете пещеры можно видеть, что в ее внешности нет ничего неприятного, но и ничего особо привлекательного. На вид ей лет двадцать с небольшим.

На стенах и потолке пещеры множество трещин. Сверху, как сталактиты, свисают множество сосулек, вспыхивая, как драгоценные камни, в многократно преломленном свете. Пещера имеет ступенчатый уклон, образуя в том конце, где находится статуя, нечто вроде гробницы.

Когда в облаках появляются разрывы, красноватый свет падает на ее фигуру.

Она действительно двигалась в течение столетия – на несколько дюймов, вместе с подвижками льда. Но из-за игры света кажется, будто она движется быстрее.

Общая обстановка создает впечатление, что это всего лишь бедная женщина, которая попала в ловушку и замерзла до смерти, а не статуя живой богини на том месте, где все началось.

ЖЕНЩИНА. Она сидит у окна в баре. Дворик снаружи, серый и угловатый, занесен снегом, на клумбах мертвые растения – окостеневшие, разглаженные, замерзшие. Она ничего не имеет против пейзажа. Напротив. Зима – время смерти и холода, и она любила, когда ей напоминали об этом. Ей нравилось испытывать к себе жалость на фоне холодных и очень зримых клыков зимы. Яркая вспышка осветила дворик. Затем издали донесся глухой рев. Она делает глоток из бокала, облизывает губы и слушает тихую музыку, которая наполняет воздух.

Она одна. Бармен и вся остальная прислуга – роботы. Войди сюда кто-нибудь, кроме Пола, она бы вскрикнула. Мертвый сезон – никого, кроме них, в этом отеле. И во всем Плейпойнте лишь они не спят.

А Пол... Он скоро придет, чтобы повести ее обедать. Там они могут потребовать, если захотят, чтобы за соседними столами были голограммы других постояльцев. Но она не захочет. Ей нравится быть наедине с Полом в такие моменты, когда ожидаешь важных событий.

За кофе он расскажет ей о своих планах, и уже сегодня вечером они смогут получить необходимое снаряжение, чтобы приступить к делу, которое сможет вернуть ему материальное благополучие и самоуважение. Это, конечно, опасно, но должно привести к успеху. Она допивает свой бокал, поднимается и подходит к бару за следующим.

А Пол... Она действительно поймала падающую звезду, авантюриста, мужчину со славным прошлым, в настоящий момент балансирующего на грани краха. Неустойчивость его положения обозначилась еще до их встречи, случившейся два года назад, что придало их отношениям еще большую остроту. Конечно, ему нужна такая женщина, чтобы опереться на нее в трудное время.

Дело было не только в ее деньгах. Она никогда не верила тому, что говорил о нем ее покойный отец. Нет, он действительно любит ее. Он необыкновенно ранимый и зависимый.

Она хочет превратить его в того мужчину, каким он был раньше, и, конечно, этот мужчина должен нуждаться в ней. Он был как раз тем, чего ей больше всего не хватало,– мужчиной, который может достать с неба звезды. Он должен стать таким, каким был много лет назад.

Она делает несколько глотков.

Однако этому сукину сыну лучше поспешить. Она проголодалась.

ГОРОД. Плейпойнт находится на планете Балфрост, на гористом полуострове, с трех сторон окруженном замерзшим (сейчас) морем. В Плейпойнте есть площадки и устройства для любых игр, которыми увлекаются взрослые. С поздней весны до ранней осени – приблизительно пятьдесят земных лет – это один из самых популярных курортов в этом секторе Галактики. Затем приходит зима, период оледенения, и все уезжают на пол столетия – или полгода, смотря как считать. В это время Плейпойнт находится в ведении автоматической системы поддержания порядка. Это автономная система, управляющая очисткой, уборкой снега, утеплением всего, что требуется, а также отражением наступающих льда и снега. Всем управляет хорошо защищенный центральный компьютер, который к тому же изучает изменения климата и составляет прогнозы, позволяющие адекватно реагировать на колебания погодных условий.

Система успешно работает уже в течение многих столетий и в конце каждой долгой зимы передает Плейпойнт весне и радости в сравнительно хорошем состоянии.

С одной стороны Плейпойнта находятся горы, вода (или лед, в зависимости от сезона) окружает его с трех других сторон, метеорологические спутники и спутники-маяки расположены высоко над ним. В бункере под административным зданием находится пара спящих – обычно мужчина и женщина,– которые пробуждаются раз в год для непосредственной проверки работы поддерживающих систем и для того, чтобы справиться с особыми ситуациями, которые могут возникнуть. Центральный компьютер имеет в своем распоряжении взрывные устройства и лазеры, а также великое множество роботов. Обычно ему удается слегка предугадывать события, и он редко отстает от них намного.

В настоящий момент все идет довольно однообразно, так как погода с недавнего времени достаточно ненастная.

Зззззз! Еще одна глыба льда превратилась в лужу.

Зззззз! Лужа уже испарилась. Молекулы взобрались на то место, где они могут объединиться и превратиться в снег.

Ледники, шаркая ногами, ползут вперед.

Зззз! Их выигрыш сводится на нет.

Эндрю Альдон точно знает, что он делает.

РАЗГОВОРЫ. Официант, нуждающийся в смазке, сервировал стол и откатился, пройдя сквозь пару крутящихся дверей.

Она хихикнула:

– Какой неуклюжий.

– Очарование древности,– согласился он, улыбаясь и тщетно пытаясь поймать ее взгляд.

– Ты все продумал? – спросила она после того, как они начали есть.

– Как будто,– сказал он, снова улыбаясь.

– Так да или нет?

– И то и другое. Мне нужно больше данных. Я хочу пойти и сначала кое-что проверить. После этого я смогу выбрать наилучший способ действия.

– Я вижу, ты все время говоришь в единственном числе,– сказала она холодно, наконец встретив его пристальный взгляд.

Его улыбка замерзла и исчезла.

– Я имел в виду только маленькую предварительную разведку,– сказал он мягко.

– Нет. Мы. Даже в случае маленькой предварительной разведки.

Он вздыхает и кладет вилку.

– Это не имеет почти ничего общего с тем, что придется делать потом,– начинает он.– Обстановка существенно изменилась. Я должен отыскать другой путь. Это довольно скучная работа, и никакого удовольствия.

– Я здесь не для того, чтобы получать удовольствие,– отвечает она.– Мы собирались делить все, помнишь? Это включает скуку, опасность и все остальное. Таков был уговор, когда я согласилась оплатить нашу дорогу.

– Я думал тогда, что до этого может дойти,– говорит он спустя некоторое время.

– Дойти до этого? Иначе и быть не могло. Это было наше соглашение.

Он поднимает свой бокал и делает глоток.

– Конечно. Я не собираюсь менять условия. Это просто такой случай, когда дела пошли бы быстрее, если бы я смог сделать предварительную разведку. Один я могу двигаться намного быстрее.

– Что за спешка? Так или иначе, дело займет несколько дней. Я в достаточно хорошей форме. Я не слишком задержу тебя.

– У меня такое впечатление, что тебе не особенно здесь нравится. Я только хочу поскорее закончить, чтобы убраться отсюда.

– Очень мило с твоей стороны,– говорит она, принимаясь за еду,– Но это моя проблема, не так ли? – Она смотрит на него.– Пока нет другой причины, из-за которой ты больше не хочешь, чтобы я была рядом.

Он отводит взгляд, хватается за вилку.

– Не будь дурой.

Она улыбается:

– Итак, договорились. Я пойду с тобой на поиски пути.

Музыка затихает, слышен звук, как будто кто-то прочищает горло.

– Я не хотел бы вмешиваться в ваши дела,– раздается звучный мужской голос.– Это лишь часть функции наблюдения, которую я выполняю.

– Альдон! – восклицает Пол.

– К вашим услугам, мистер Плайг. Я решил обнаружить свое присутствие только потому, что я действительно слышал, о чем вы говорите, и забота о вашей безопасности перевешивает хорошие манеры, которые в противном случае заставили бы меня молчать. Я получил сведения, что сегодня после обеда ожидается резкое ухудшение погоды. Так что если вы планируете длительную прогулку, я бы советовал вам отложить ее.

– О,– говорит Дороти.

– Спасибо,– говорит Пол.

– Я удаляюсь. Наслаждайтесь едой и друг другом.

Музыка заиграла вновь.

– Альдон? – спрашивает Пол.

Ответа нет.

– Похоже, нам придется отложить наше дело.

– Да,– соглашается Пол и первый раз за день улыбается свободно. Он лихорадочно думает.

МИР. Жизнь на Балфросте течет странными циклами. Во время долгой зимы животные и квазиживотные мигрируют в экваториальные области. Жизнь в глубинах океана продолжается. А вечная мерзлота живет по своим собственным законам.

Вечная мерзлота. Зимой и весной ее жизнь наиболее интенсивна. В это время активно действует ее мицелий – он оплетает все вокруг, касается всего, образует нервные узлы, распространяется, чтобы проникнуть в другие системы. Он обвивает планету, существуя как огромный бессознательный организм в течение всей зимы. Весной он выбрасывает побеги, на которых развиваются серые, похожие на цветы образования, живущие несколько дней. Затем эти цветы сморщиваются, открывая темные плоды, которые через некоторое время взрываются с тихим лопающимся звуком, освобождая облака сверкающих спор, разносимые повсюду ветром. Они чрезвычайно морозоустойчивы, так же как и мицелий, в который они однажды превратятся.

Летняя жара в конце концов оттесняет вечную мерзлоту, и нити мицелия впадают в состояние длительного покоя. Когда возвращаются холода, они пробуждаются, споры прорастают и выбрасывают новые отростки, которые устраняют старые повреждения и формируют новые тяжи. Жизнь начинается снова. Существование летом похоже на обесцвеченную спячку. В течение тысячелетий таков был порядок жизни на Балфросте, внутри Балфроста. Теперь богиня предписывала другое. Богиня зимы раскинула свои руки, и пришли перемены.

СПЯЩИЕ. Пол движется среди кружащихся хлопьев к административному зданию. Он сделал самое простое – уговорил Дороти принять снотворное, чтобы лучше отдохнуть перед завтрашним днем. Он притворился, что принимает такую же таблетку, и, убедившись, что Дороти уснула, ушел незаметно.

Он входит в похожее на склеп здание, проделывает все хорошо знакомые повороты, двигаясь вниз по наклонной плоскости. Комната не заперта, в ней прохладно, но он начал потеть, как только вошел. Две охлаждающие установки действовали. Он проверил их управляющие системы и увидел, что все в порядке.

Прекрасно, начнем! Позаботимся о снаряжении.

Он колеблется.

Подходит поближе и смотрит через смотровые окошечки на спящих. Никакого сходства, слава богу. Он осознает, что дрожит. Он пятится, поворачивается и спешит к складу.

Погрузив оборудование в желтые сани, он начинает движение в глубь материка.

Как только он трогается, снег прекращается и ветер затихает.

Он улыбается. Снег сверкает перед ним, и окружение не кажется совсем незнакомым. Хорошие приметы, в конце концов.

Затем что-то пересекает его путь, разворачивается и останавливается перед ним.

ЭНДРЮ АЛЬДОН. Эндрю Альдон, когда-то мужчина исключительной честности и очень способный, на своем смертном одре получил возможность продлить свое существование в виде компьютерной программы, и после этого его мозг функционировал как главная управляющая программа в основном охраняющем компьютерном комплексе Плейпойнта. И в таком облике он функционировал как программа исключительной честности и очень способная. Он поддерживал порядок в городе и защищал его от наступления стихии. Он не только отвечал на внешние воздействия, но и предугадывал, какие следует предпринять шаги, как правило, переигрывая погоду. Как профессиональный солдат, каким он когда-то был, он поддерживал себя в состоянии постоянной боевой готовности, что на самом деле было нетрудно, учитывая ресурсы, ему доступные. Он редко ошибался, был всегда в курсе всего, а иногда блестяще выходил из трудного положения. Время от времени он возмущался своим бестелесным существованием. Порою чувствовал себя одиноким. Сегодня он был озадачен внезапным прекращением бури, которую он предсказывал, и хорошей погодой, которая -за этим последовала. Его математические выкладки были безупречны, но погода вела себя странно. Все это сопровождалось множеством мелких нарушений обычного хода событий: необычными подвижками льда, неполадками с оборудованием и странным поведением приборов в единственной занятой комнате отеля – комнате, снятой постояльцем-привидением из прошлого.