Текст книги "Жизнь коротка"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Айзек Азимов,Ричард Мэтисон (Матесон),Ирвин Шоу,Пол Уильям Андерсон,Генри Каттнер,Роберт Сильверберг,Артур Чарльз Кларк,Филип Киндред Дик,Лайон Спрэг де Камп,Харлан Эллисон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)

Альфред Бестер
ВЫБОР

Рассказ прекрасно исцеляет душу. Зря мы думаем, что живем в эпоху подлых политиков и повсеместной продажности. В другие-то времена было – и будет – только хуже.

* * *

Эта история – предупреждение пустым фантазерам, подобным вам, мне или Адьеру.

Не можно ли вы потратить на одна чашка кофе, достопочтенный сэр? Я есть несчастный голодающий организм.

Днем Адьер был статистиком. Он занимался средними величинами и распределениями, гомогенными группами и случайными отборами. Ночью же Адьер погружался в сложные и тщательно продуманные фантазии. Либо он переносился на сотню лет назад, не забыв, разумеется, прихватить энциклопедии, бестселлеры и таблицы с результатами скачек; либо воображал себя в Золотом Веке совершенства далекого будущего. Пока вы, и я, и Адьер очень похожи.

Не можно ли пожертвовать одна чашка кофе, дрожайшая мадам? Для благословенная щедрость. Я признателен.

В понедельник Адьер ворвался в кабинет своего шефа, размахивая кипой бумаг.

– Глядите, мистер Гранд! Я открыл нечто!..

– О черт, – отозвался Гранд. – Какие могут быть открытия во время войны?

– Я поднимал материалы Внутреннего департамента… Вам известно, что численность нашего населения увеличилась? На 3,0915 процента.

– Это невозможно. Мы потеряли столько, что… Должно быть, где-то вкралась ошибка, – пробормотал Гранд, пролистав бумаги. – Проверьте.

– Есть, сэр, – затараторил Адьер, покидая кабинет. – Я знал, что вы заинтересуетесь, сэр. Вы образцовый статистик, сэр.

Во вторник Адьер обнаружил отсутствие связи между отношением «рождаемость-смертность» и ростом населения. Адьер представил данные шефу, заработал похлопывание по спине и отправился домой к новым фантазиям: проснуться через миллион лет, узнать разгадку тайны и остаться там, в будущем, припав к лону земли и всяким другим, не менее прекрасным лонам.

В среду Адьер выяснил, что в окрестностях Вашингтона численность населения упала на 0,0029 процента. Это было неприятно, и ему пришлось искать прибежища в мечтах о Золотом веке королевы Виктории, в котором он изумил и покорил мир потоком романов, пьес и стихов, позаимствованных у Шоу, Голсуорси и Уайльда.

Одна чашка кофе, благородный сэр?! Я есть бедная личность, нуждающаяся в жалость.

В четверг Адьер проверил Филадельфию. Прирост на 0,0959 процента! Так!.. Литл-Рок – 1,1329. Сент-Луис – 2,092. И это несмотря на полное уничтожение района Джефферсона, происшедшее из-за досадной ошибки военного компьютера.

– Боже мой! – воскликнул Адьер, дрожа от возбуждения. Чем ближе к центру страны, тем больше прирост численности. Но ведь именно центр пострадал сильнее всего! В чем же дело?

Этой ночью он лихорадочно метался между прошлым и будущим, а следующим днем по имеющимся данным начертил на карте останков США концентрические окружности, цветами обозначая плотность населения. Красный, оранжевый, желтый, зеленый и синий круги образовали идеальную мишень, в центре которой оказался Канзас.

– Мистер Гранд! – вскричал Адьер в высокой статистической страсти. – Ответ таится в Канзасе!

– Поезжайте туда и добудьте этот ответ, – велел Гранд, и Адьер удалился.

Можно ли уделить цена один кофе, почтенная мисс? Я есть изголодный организм, требующий к себе питания.

Поездки в те дни, надо вам сказать, были связаны с немалыми трудностями. Корабль, шедший в Чарлстон (в северных штатах железных дорог не осталось), налетел на мину. Семнадцать часов Адьер держался в ледяной воде, бормоча сквозь зубы:

– Если бы я только родился на сто лет раньше!

Очевидно, эта форма молитвы оказалась действенной.

Его подобрал тральщик и доставил в Чарлстон. Там Адьер получил почти смертельную дозу радиоактивного облучения в результате рейда, не повредившего, по счастью, железнодорожного полотно. Он лечился весь путь: Бирмингем (бубонная чума), Мэмфис (отравленная вода), Литл-Рок (карантин) и, наконец, Лайонесс, штат Канзас.

Выплески лавы из шрамов на земле; выжженные дороги; тучи сажи и нейтрализующих веществ; радиоактивное свечение в темноте.

После беспокойной ночи в гостинице Адьер направился в местный Статистический центр, вооруженный до зубов всякого рода документами. Увы, центр не был вооружен данными. Снова досадная ошибка военных. Центра просто не существовало.

Весьма раздраженный Адьер направил стопы в Медицинское бюро, предполагая получить сведения о рождаемости у практикующих врачей. Бюро было на месте, и был даже акушер, который и сообщил Адьеру, что последнего врача забрали в армию восемь месяцев назад. Возможно, в тайну посвящены повивальные бабки, но их списков не имеется. Придется ходить от двери к двери, интересуясь у каждой дамы, не практикует ли она это древнее занятие.

Адьер вернулся в гостиницу и на клочке оберточной бумаги написал: «Столкнулся с дефицитом информации. Ждите дальнейших сообщений». Он засунул послание в алюминиевую капсулу, прикрепил ее к единственному выжившему почтовому голубю и с молитвой выпустил его. Потом сел у окна и загрустил.

Его внимание привлекло странное зрелище. На площадь внизу только что прибыл автобус из Канзаса. Эта старая колымага со скрежетом затормозила, с большим трудом открылись двери, и вышел одноногий мужчина с забинтованным обожженным лицом – очевидно, состоятельный фермер, который мог позволить себе приехать в поисках медицинского обслуживания. Автобус развернулся для обратного пути в Канзас и дал гудок. Тут-то, собственно, и началось странное.

Из ниоткуда… абсолютно ниоткуда… появилась толпа людей. Они выходили из переулков, из-за развалин… они заполнили всю площадь. Здоровые, веселые, счастливые, они болтали и смеялись, забираясь в автобус. Они походили на туристов – с сумками и рюкзаками, ящиками, картонками и даже с детьми. Через две минуты автобус был полон. Когда он тронулся, из салона грянула песня, и эхо ее еще долго блуждало среди разрушенных зданий и груд камней.

– Будь я проклят, – пробормотал Адьер.

Он не видел беззаботной улыбки больше двух лет. Он не слышал веселого пения больше трех лет. Это было жутко. Это было невообразимо.

– Эти люди не знают, что идет война? – спросил он себя.

И чуть погодя:

– Они выглядят здоровыми. Почему они не на службе?

И наконец:

– Кто они?

Ночью Адьер спал без сновидений.

Не может ли добрейший сэр потратить одна чашка кофе? Я инороден и слаб голодом.

* * *

Ранним утром Адьер за непомерную плату нанял машину, выяснил, что бензин нельзя купить ни за какие деньги, и раздобыл хромую лошадь. Увы, опросы населения ничего не дали. Он вернулся как раз к отходу автобуса в Канзас.

Снова орда веселых людей заполнила площадь. Снова старенький автобус затрясся по разбитой дороге. Снова тишину разорвало громкое пение.

– Будь я трижды проклят, – тяжело прохрипел Адьер. – Шпионы?

В ту ночь он был секретным агентом Линкольна, предвосхищающим каждое движение Ли, перехитряющим Джексона и Джонсона.

На следующий день автобус увез очередную партию таинственных весельчаков.

И на следующий.

И на следующий.

– Четыреста человек за пять дней, – подсчитал Адьер. – Район кишит шпионами!

Он начал бродить по улицам, стараясь выследить беззаботных туристов. Это было трудно. Местные жители ничего о них не знали и ими не интересовались. В те дни думали лишь о том, как выжить.

– Все сходится. Лайонесс покидают восемьдесят человек в день. Пятьсот в неделю. Двадцать пять тысяч в год. Возможно, это и есть ключ к тайне роста населения.

Адьер потратил двадцать пять долларов на телеграмму шефу. Телеграмма гласила:

«ЭВРИКА, Я НАШЕЛ».

Не можно потратить на одна одинокая чашка кофе, бесценная мадам? Я есть не бродяга, но лишенный человек.

Счастливый шанс представился на следующий день. Как обычно, подъехал автобус, но на этот раз толпа собралась слишком большая. Трое не влезли. Вовсе не обескураженные, они отошли, замахали руками, выкрикивая напутствия отъезжающим, затем повернулись и пошли по улице.

Адьер стрелой выскочил из номера и следовал за ними через весь город, на окраину, по пыльной проселочной дороге, пока они не свернули и не скрылись в старом амбаре.

– Ага! – сказал Адьер.

Он сошел на обочину и присел на неразорвавшийся снаряд. Ага – что? Ясно только, где искать ответ.

Сумерки сгустились в кромешную тьму, и Адьер осторожно двинулся вперед. В этот момент его схватили за руки, к лицу прижали что-то мягкое…

Одна одинокая чашка кофе для бедный несчастливец, достойный сэр! Щедрость благословит.

Адьер пришел в себя на койке в маленькой комнате. Рядом за столом сидел и деловито писал седовласый джентльмен с резкими чертами лица. На краю стола находился радиоприемник.

– П-послушайте, – слабо начал Адьер.

– Одну минутку, мистер Адьер, – вежливо сказал джентльмен и что-то сделал с радиоприемником. В центре комнаты над круглой медной плитой возникло сияние, сгустившееся в девушку – нагую и очаровательную. Она подскочила к столу, засмеялась и затараторила:

– Вд-ни-тк-ик-тл-нк.

Джентльмен улыбнулся и указал на дверь.

– Пойдите разрядитесь.

Девушка моментально выбежала.

– Вы шпионы! – обвинил Адьер. – Она говорила по-китайски!

– Едва ли. Скорее это старофранцузский. Середина XV века. Простите.

Он снова включил радио. Теперь свечение породило голого мужчину, заговорившего с отчаянной медлительностью:

– Мууу, фууу, блууу, уауу, хаууу, пууу.

Джентльмен указал на дверь; мужчина вышел, еле переставляя ноги.

– Мне кажется, – дружелюбно продолжил седовласый джентльмен, – что это влияние потока времени. Двигаясь вперед, вместе с ним, они ускоряются; идя против его течения назад – тормозятся. Разумеется, этот эффект через несколько минут исчезает.

– Что?! – выдохнул Адьер. – Путешествие во времени?

– Ну да… Вот ведь интересно. Люди привыкли рассуждать о путешествии во времени. Как оно будет использовано в археологии, истории и т. д. И никто не видел истинного его назначения… Терапия.

– Терапия? Медицина?

– Да. Психологическое лечение для тех неприспособленных, которым не помогают другие средства. Мы позволяем им эмигрировать. Бежать. Наши станции расположены через каждые четверть века.

– Не понимаю…

– Вы попали в иммиграционное бюро.

– О господи! – Адьер подскочил на койке. – Ответ к загадке! Сюда прибывают тысячи… Откуда?

– Из будущего, разумеется. Перемещение во времени стало возможным лишь с… э, скажем, с 2505 года.

– Но те, замедленные… Вы говорили, что они идут из прошлого.

– Да, однако первоначально-то они из будущего. Просто решили, что зашли слишком далеко. – Седовласый джентльмен задумчиво покачал головой. – Удивительно, какие ошибки совершают люди. Абсолютно утрачивают контакт с реальностью. Знал я одного… его не устраивало ничто другое, кроме времен королевы Елизаветы. «Шекспир, – говорил он, – испанская Армада. Дрейк и Рэли. Самый мужественный период истории. Золотой Век». Я не смог его образумить, и вот… Выпил стакан воды и умер. Тиф.

– Можно ведь сделать прививки…

– Все было сделано. Но болезни тоже меняются. Старые штаммы исчезают, новые появляются… Извините.

Из свечения вышел мужчина, что-то протараторил и выскочил за дверь, чуть не столкнувшись с обнаженной девушкой, которая заглянула в комнату, улыбнулась и произнесла со странным акцентом:

– Простите, мистер Джеллинг, кто этот только что вышедший джентльмен?

– Питерс.

– Из Афин?

– Совершенно верно.

– Что, не понравилось?

– Трудно без водопровода.

– Да, через некоторое время начинаешь скучать по современной ванной… Где мне взять одежду? Или здесь уже ходят нагими?

– Подойдите к моей жене. Она вам что-нибудь подберет.

В комнату вошел «замедленный» мужчина. Они с девушкой взглянули друг на друга, засмеялись, поцеловались и, обнявшись, ушли.

– Да, – произнес Джеллинг. – Выясняется, что жизнь – это сумма удобств. Казалось бы, что такое водопровод по сравнению с древнегреческими философами? Но потом вам надоедает натыкаться на великих мудрецов и слушать, как они распространяются про избитые истины. Вы начинаете скучать по удобствам и обычаям, которых раньше не замечали.

– Это поверхностный подход, – возразил Адьер.

– Вот как? А попробуйте жить при свечах, без центрального отопления, без холодильника, без самых простых лекарств… Или, наоборот, проживите в будущем, в колоссальном его темпе.

– Вы преувеличиваете, – сказал Адьер. – Готов поспорить, что существуют времена, где я мог бы быть счастлив. Я…

– Ха! – фыркнул Джеллинг. – Великое заблуждение. Назовите такое время.

– Американская революция.

– Э-э-э! Никакой санитарии. Никакой медицины. Холера в Филадельфии, малярия в Нью-Йорке. Обезболивания не существует. Смертная казнь за сотни малейших проступков и нарушений. Ни одной любимой книги или мелодии.

– Викторианская эпоха.

– У вас все в порядке с зубами и зрением? Очков мы с вами не пошлем. Как вы относитесь к классовым различиям? Ваше вероисповедание? Не дай вам бог принадлежать к меньшинству. Ваши политические взгляды? Если сегодня вы считаетесь реакционером, те же убеждения сделают вас опасным радикалом сотню лет назад. Вряд ли вы будете счастливы.

– Я буду в безопасности.

– Только если будете богаты, а деньги мы с вами послать не можем. Нет, Адьер, бедняки умирали в среднем в сорок лет в те дни… уставшие, изможденные. Выживали только привилегированные, а вы будете не из их числа.

– С моими-то знаниями?

Джеллинг кивнул.

– Ну вот, добрались до этого. Какие знания? Смутные представления о науке? Не будьте дураком, Адьер. Вы пользуетесь ее плодами, ни капли не представляя сущности.

– Я мог бы специально подготовиться и изобрести… радио, например. Я сделал бы состояние на одном радио!

Джеллинг улыбнулся.

– Нельзя изобрести радио, пока не сделаны сотни сопутствующих открытий. Вам придется создавать целый мир. Нужно изобрести и научиться изготавливать вакуумные диоды, гетеродинные цепи и т. д. Вам придется для начала получить электрический ток, построить электростанции, обеспечить передачу тока, получить переменный ток. Вам… Но зачем продолжать? Все очевидно. Сможете вы изобрести двигатель внутреннего сгорания, когда еще не имеют представления о переработке нефти?

– Боже мой! – простонал Адьер. – Я и не думал… А книги? Я мог бы запомнить…

– И что? Опередить автора? Но публику вы тоже опередите. Книга не станет великой, пока читатель не готов понять ее. Она не станет доходной, если ее не будут покупать.

– А если отправиться в будущее?

– Я же объяснил вам. Те же проблемы, только наоборот. Мог бы древний человек выжить в двадцатом веке? Остаться в живых, переходя улицу? Водить автомобиль? Разговаривать на ином языке? Думать на этом языке? Приспособиться к иным темпу и идеям? Никогда. Сможете вы приспособиться к тридцатому веку? Никогда.

– Интересно, – сердито сказал Адьер, – если прошлое и будущее настолько неприемлемы, зачем же путешествуют эти люди?

– Они не путешествуют, – ответил Джеллинг. – Они бегут.

– От кого?

– От своего времени.

– Почему?

– Оно им не нравится.

– Куда же они направляются?

– Куда угодно. Все ищут свой Золотой Век. Бродяги!.. Вечно недовольны, вечно в пути… Половина попрошаек, которых вы видели, наверняка лодыри, застрявшие в чужом времени.

– Значит, те, кто специально приезжают сюда… думают, что попали в Золотой Век?!

– Да.

– Но это безумие! – вскричал Адьер. – Неужели они не видят: руины? радиация? война? истерия? Самый ужасный период в истории!

Джеллинг поднял руку.

– Так кажется вам. Представители каждого поколения твердят, что их время – самое тяжелое. Но поверьте моему слову: когда бы и как бы вы ни жили, где-то обязательно найдутся люди, уверенные, что вы живете в Золотом Веке.

– Будь я проклят, – проговорил Адьер.

Джеллинг пристально посмотрел на него.

– Будете, – мрачно сказал он. – У меня для вас плохие новости, Адьер. Мы не можем позволить вам остаться здесь – надо хранить тайну.

– Я могу говорить везде.

– Да, но в чужом времени никто не обратит на вас внимания. Вы будете иностранцем, чудаком…

– А если я вернусь?

– Вы не можете вернуться без визы, а я вам ее не дам. Если вас это утешит, то знайте, что вы не первый, кого мы так высылаем. Был, помню, один японец…

– Значит, вы отправите меня…

– Да. Поверьте, мне очень жаль.

– В прошлое или в будущее?

– Куда хотите. Выбирайте.

– Почему такая скорбь? – напряженно спросил Адьер. – Это же грандиозное приключение! Мечта моей жизни!

– Верно. Все будет чудесно.

– Я могу отказаться, – нервно сказал Адьер.

Джеллинг покачал головой.

– В таком случае вас придется усыпить. Так что лучше выбирайте сами.

– Я счастлив сделать такой выбор!

– Разумеется. У вас правильное настроение, Адьер.

– Мне говорили, что я родился на сто лет раньше.

– Всем обычно это говорят… или на сто лет позже.

– Мне говорили и это.

– Что ж, подумайте. Что вы предпочитаете – прекрасное будущее или поэтическое прошлое?

Адьер начал раздеваться, раздеваться медленно, как делал каждую ночь перед тем, как предаться фантазиям. Но сейчас фантазии предстояло воплотиться, и момент выбора страшил его. Еле переставляя ноги, он взошел на медный диск, на вопрос Джеллинга пробормотал свое решение и исчез из этого времени навсегда.

Куда? Вы знаете. Я знаю. Адьер знает. Он ушел в Землю Наших Дорогих Мечтаний. Он скрылся в прибежище Наших Снов. И почти тут же понял, что покинул единственное подходящее для себя место.

Сквозь дымку лет все времена, кроме своего собственного, кажутся золотыми и величественными. Мы жаждем будущего, мы томимся по прошлому и не осознаем, что выбора нет. Что день сегодняшний, плохой или хороший, горький, тяжелый или приятный, спокойный или тревожный, – единственный день для нас. Ночные мечты – предатели, и мы все – соучастники собственного предательства.

Не можно потратить цена одна чашка кофе, достойный сэр? Нет, сэр, я не есть попрошайная личность. Я есть изголодный японский странник оказаться в этот ужасный год. Почетный сэр! Ради вся святая милость! Один билет в город Лайонесс. Я хочу на колени молить виза. Я хочу в Хиросима, назад, в 1945-й. Я хочу домой.

Джон Койн
ПОЗВОНИТЕ!

Мне приходилось очень нелегко. Вопросы сыпались в письмах, в телеграммах, по телефону. В любой час дня и ночи ко мне могли прийти, и я спрашивал через замочную скважину: кто вы, чего хотите?

– Меня зовут Майкл, я друг Шерри. Она посоветовала обратиться к вам. Сказала, что вы поможете.

Я отпирал замок и открывал дверь. Меня уже не раз грабили таким образом, но что оставалось делать? Я хотел помочь.

Одну стену в комнате целиком занимала картотека. Письма в стальных и картонных импровизированных ящиках я систематизировал по фамилии и адресу: ВИНИК Ричард Л., Шестнадцатая улица. Плюс перекрестная тематическая ссылка: одиночество, деньги, путешествия, зверушки… Две тысячи двести сорок девять категорий.

Сперва я печатал ответы на старенькой «Оливетти Леттера 32». На это уходило все утро. Потом, когда начали обращаться по телефону и приходить домой, – даже больше.

Почта стала накапливаться, моя ящик «для входящих» превратился в мусорный бак. Невлезшие письма и открытки грудами пылились в бумажных мешках. Я нанял на неполный рабочий день секретаршу, окончившую курсы стенографисток и печатавшую со скоростью шестьдесят пять слов в минуту.

Теперь ответы я диктовал. Она сидела за моим столом, миниатюрная девушка из Роквилла, что в штате Мэриленд. Неизменный свитер, подарок дружка, и завтрак в коричневом бумажном пакете. Голос у нее был едва слышный, словно шелест пролетающей птички. Я мерил шагами комнату, а она сидела, вся внимание, изготовив карандаш и блокнот.

Ее звали Гейл. Записи она брала домой, печатала там и приносила письма на следующее утро. Я перечитывал их и каждое подписывал, пока Гейл варила кофе. В удачные дни мы делали до двадцати пяти писем – больших, по три-четыре страницы. Диктуя, я не мог удержаться. Я мыслил целыми параграфами.

С телефонными звонками я управлялся сам. У меня были три номера и специальная система, чтобы абонент ждал на линии. Включалась запись моего голоса: «Здравствуйте, сейчас я занят, но после гудка назовите, пожалуйста, свое имя, номер телефона и интересующий вопрос».

Я удлинил шнуры, чтобы, разговаривая, передвигаться по комнате. Это было необходимо. Часто встречались вопросы справочного характера, и мне приходилось заглядывать в книги: «Столица Чада?.. Где находится могила Генри Джеймса?.. Кто победил в бое между Демпси и Танни в 1925 году?..»

Моя квартира ломилась от справочников, указателей, статистических сборников, энциклопедий, отчетов. Платяной шкаф был набит документами Главного почтового управления. Одежду я держал в ванной; рубашки и костюмы висели на перекладине для шторы.

Звонил телефон. Он звонил всю ночь и вырывал меня из кошмаров. Мне снилось, что я играю в теннис, а вдоль сетки и разметочных линий толпятся люди – они зовут меня, машут руками, привлекают внимание. Я слышал их крики. Телефон надрывался, будто выкипающий чайник.

– Алле? – доносится приглушенно, издалека.

– Смелей, не волнуйтесь, теперь все в порядке.

Мне говорили, что мой голос действует как горячее какао. Он сразу согревает звонящего, успокаивает мятущуюся душу.

– Подруга посоветовала обратиться к вам. Она сказала, что вы поможете. Извините, что я звоню поздно…

Так начинало большинство. Одинокие, потерянные люди в телефонах-автоматах, набирающие номер в угрюмой ночи. Они брели сквозь туманную мглу к белеющим будкам, словно к убежищу, к святыне. Мою фамилию и номер телефона разносили тысячи благодарных, писали на стенах. Я сам видел их на вокзальных писсуарах. Гейл прошептала, что впервые на мое имя она наткнулась в женской раздевалке школьного спортзала.

Всю ночь, пока Вашингтон не отключался устало, телефон ревел как сигнал тревоги. Затем вновь, спозаранку, еще до шести, женщина в слезах кричала в трубку: «Черт побери, мне нужен развод! Я с ума сойду с этим человеком! Только развод!»

Я делал все, что мог. Я успокаивал и утешал страдающих, старался вдохнуть в них надежду. Я поддерживал их, информировал и наставлял. Я поучал и проповедовал. Я придавал смелости и сил.

А затем поток захлестнул меня и оставил позади. Я не мог угнаться и безнадежно отстал. Стали поступать иные вопросы, вопросы узконаучного характера. Они требовали глубоких знаний и специальной подготовки. Я не разбираюсь в нейролептических средствах, не силен в утилитаризме, смутно представляю себе философско-этические проблемы.

Началось все очень просто. Девушка в метро. Мы сидели рядом, и она спросила:

– Как мне попасть в Гэллери-плейс?

Легкий вопрос. Достаточно было вымолвить одно слово. Или покачать головой. Но мне живется одиноко, у меня нет друзей.

Я достал схему и показал, где делать пересадку. Объясняю я вообще хорошо, не спеша, обстоятельно. Симпатичная девушка с улыбчивыми карими глазами и пухлым личиком Вашингтона не знала и рассыпалась в благодарностях – я оказался первым добрым и отзывчивым человеком, которого она встретила в городе. Вашингтон слишком большой, пожаловалась она, и мы заговорили о ее родном Потсвилле, что в штате Пенсильвания.

– Джон О’Хара, – заметил я.

– Это мало кто знает, – пораженно сказала она под сильным впечатлением от легкости, с какой я разбирался в схеме метро и биографиях писателей.

– Я собираю информацию, – пояснил я, – такое у меня увлечение.

На прощание я сунул ей в руку свою карточку.

Их у меня тысячи: с именем, адресом и номером телефона. Карточки предлагали людям звонить мне в любое время дня и ночи. В свою пору я оставлял их повсюду, колеся по городу на автобусах: в церквях, у почтовых ящиков, в залах аэропорта, в вагонах подземки. Я оставлял их там, где люди собирались и ждали.

– Моя подруга, которая познакомилась с вами в метро, сказала, что вы ей помогли. – Еще один робкий голос. – Я ищу работу. Может…

– Да! Да! – выпалил я в трубку. Я был готов, располагал справочниками и сведениями, объявлениями о найме в «Пост» и «Перечнем профессий» министерства труда. Я приступил к делу.

Она нашла работу немедленно. Буквально на следующий день. С первого же собеседования ее взяли официанткой. В благодарность она рассказывала обо мне своим клиентам. Стали звонить другие. Лавина нарастала в геометрической прогрессии. Потом начались визиты.

У меня нет кабинета или приемной. Люди приходили день за днем, сидели на лестнице. Я живу на четвертом этаже, и хвост тянулся на улицу.

Жильцы сетовали, но мои посетители были очень вежливы. Они сидели по одному на ступеньке и не загораживали проход. Они не мусорили. Некоторые, ожидая очереди, слушали музыку, но только в наушниках, и никогда не танцевали на площадках.

Я принимал два дня в неделю, не укладываясь в отведенные часы. Такой уж мир нас окружает, трудно придерживаться графика. Жизнь не загнать в рамки от девяти до пяти, за час всех проблем не решить. Мы держались за руки, вместе курили. Мы беседовали и предавались воспоминаниям. Люди любят поговорить. Люди наделены даром речи и желанием высказаться. Они не дураки. Я внимательно слушал и понимающе кивал.

Так ко мне пришла известность: человек, под дверью у которого толпятся незнакомцы. Раньше со мной никто не заговаривал; всем было плевать. Теперь я прославился. Обо мне писали в «Вашингтон пост» и «Панораме».

Люди слали мне деньги и просили продолжать благое дело. Я открыл счет и учредил бесприбыльный культурный фонд. Издатели обращались с просьбами написать автобиографию. Я удостоился чести приглашения в Белый Дом и жал руку жене президента.

Потом позвонила женщина, связанная с компьютерами и информационными сетями, и предложила помощь. Она взахлеб расписывала новую технику и грандиозные возможности.

Да, ответил я, сознавая свое слабое место. Я безнадежно отстал в переписке. Я даже не мог принять всех, кто ждал у моей двери.

– Мы во сто крат повысим эффективность, – продолжала она увлеченно и напористо. – Ваша производительность совершит резкий скачок!

Ее организация, объяснила она, располагает письмами-полуфабрикатами ничуть не хуже обычных. Устройством, которое будет ставить мою подпись. Мой спокойный голос зазвучит с пластинок и магнитных лент. Я смогу писать книги, публиковать их на иностранных языках. Не думал ли я о китайском? Нет, признался я, но, возможно, из-за нехватки времени. Конечно, она понимает, оттого и предложила помощь; а я, безусловно, не чужд здравого смысла.

Сперва прекратились звонки. Телефон уже не стрекотал среди ночи. В квартире воцарилась непривычная тишина.

Затем установили пульт с записями. Мой голос давал советы и сведения. Я сам мог набрать номер, спросить что-нибудь и выслушать свой собственный уверенный ответ. Это было поразительно.

Груды писем исчезли, почтальон вновь стал со мной здороваться. Гейл пришлось отпустить. Я пытался найти ей работу и не сумел, но она позвонила мне по телефону и в тот же день устроилась.

Я продлил приемные часы… Напрасно. Люди просто звонили и сразу же получали ответ. Кому охота тащиться на четвертый этаж?

Теперь времени у меня было вдоволь. Я размышлял, выходил на долгие прогулки, смотрел кино, слушал радио. Я слонялся по улицам и улыбался туристам, каждый день тщетно поджидая почтальона.

В прошлом месяце около полуночи внезапно зазвонил телефон, первый раз за полгода, и я схватил трубку. Ошиблись номером. Какой-то мужчина хотел поговорить с Сарой. Я ответил, что таких нет, и тут же вызвался помочь найти ее. Я поспешил за справочником, но он не стал дожидаться.

От тишины в квартире дрожат руки.

Позвоните мне.