Текст книги "Смерть в Лиссабоне"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

37

Пятница, 12 июня 199…

Пансион «Нуну», Руа-да-Глория.

Лиссабон.

До чего же докатились современные девушки! До чего докатилась эта девушка! И как только может происходить подобное, господи ты боже! Последние слова Мигел произнес вслух, но не настолько громко, чтобы тот, кто находился в соседней комнате и за кем он следил через двойное зеркало, мог его услышать и различить в его голосе похоть.

История этого порока была долгой и непростой. Но теперь с блядством покончено. И остается только удивляться, как быстро оно наскучило ему. Общение с проститутками – это как препарирование трупов. Это не для него.

Он устал от калейдоскопа имен, от всех этих Терез, Фатим, Марий. Он думал, что излечился, но потом понял, что тяга к чему-то неизведанному, недоступному все еще живет в нем.

Он сказал Жорже, чтобы тот не присылал ему больше девушек. Но у Жорже в запасе оказалось нечто особенное. Мигелу было интересно, но сделать это можно было, только придя к нему в пансион.

И он пришел в пансион в пятницу в обеденное время. Когда это было? Кажется, несколько лет назад… Жорже пригласил его в тот номер, рассказал о двойном зеркале и оставил одного. Горло сжала привычная спазма, и он ущипнул себя за шею.

Поднял зеркало – и вот оно, пожалуйста: известный лиссабонский архитектор, которого он знал, с девкой, совсем молоденькой. Архитектор прижимал ее к умывальнику.

Наблюдая, он вдруг испугался: почудилось, что смотрит на них не через зеркало, а в окно. Но тут же увидел, что накрашенные глаза девки устремлены не на него, а куда-то в пространство. Конечно. Все правильно. Можно представить, какой поднялся бы визг, если бы они увидели заглядывающую к ним лысую голову! Но они, как ни в чем не бывало, продолжали заниматься своим делом. А он, корчась на кровати, не отрывал от них взгляда, пока архитектор не кончил.

Он смотрел как зачарованный, пока они не упали на постель и архитектор не скинул с себя девушку. Он вздрогнул, лишь когда тот, подойдя к зеркалу, стал изучать в нем свое отражение, а потом принялся намыливать и тереть свой натруженный член. Он тер и тер его, усердно, сжав зубы и оскалившись. А Мигел оказался как бы участником действия. Он следил, как тот одевается, как одергивает на себе рубашку, торопясь принять свой обычный вид, как бросает деньги девушке, – много, слишком много денег он ей бросил, а та даже не шелохнулась. Архитектор вышел, закрыл за собой дверь. Он спускался, грохоча по деревянным ступеням лестницы, а сердце у Мигела все еще сильно билось. Он сжал руками затылок, потеребил шею, плечи.

Девушка все лежала неподвижно, уткнувшись лицом в подушки. Потом протянула назад руку. Мелькнуло трогательное детское колечко на среднем пальце. Девушка сунула руку в промежность и, словно занозу, вытащила оттуда презерватив.

С тихим стоном толстяк уперся головой в колени. Мигел увлекся. Он чувствовал, что именно здесь кроется источник наслаждения: ему понравилось подглядывать. Узнавать о людях то, что никому, кроме него, не известно.

А потом он увидел здесь этудевушку.

Жорже оказался прав. Она была не похожа на других. Она была «особенной». Она сидела голая и смотрела в зеркало. Ему нравилось ее лицо, нравилось, как она смотрит в зеркало; большие голубые глаза, взгляд, такой удивительно невинный и открытый, устремленный в пространство. Она словно что-то искала в том, что делала. Пробовала вновь и вновь.

И он решился. Он должен с ней заговорить. Он узнал, в какой школе она учится. Он выследил ее. Сегодня это произойдет.

Сидя на краешке кровати, он обеими руками потер себе живот. В прорезь рубашки, там, где расстегнулась пуговица, лезли черные волосы. Он распахнул рубашку, встал перед зеркалом. Втянул живот. Живот толще, чем зад откормленного поросенка. Он застегнул рубашку, поднял воротничок, завязал галстук – произведение подружки Софии. Накинул пиджак и из поросячьей задницы вновь превратился в солидного банкира.

Последний раз окинул взглядом комнату. Обвалившийся карниз, разводы на потолке, кривой пол, дыры в старом линолеуме прикрыты обтрепанными, вытертыми ковриками, шкаф с вечно раскрывающейся дверцей.

Он сунул руки в карманы, нащупал толстую пачку кредиток, вышел в полумрак плохо освещенной лестничной площадки, подошел к конторке Жорже. Того на месте не было. Он спустился по лестнице и вышел на улицу. Только тут он смог перевести дух. Это последний раз. Больше этого уж точно не будет.

Он сидел возле школы на Дуке-де-Авила в черном «мерседесе» жены. Двигатель он не выключал. Скоро она выйдет. Что-то острое в кармане царапало его. Он сунул руку в карман. Тюбик вазелина. Как он попал сюда? Ведь ничего такогоон не хотел. И презервативы. Он вовсе не собирался запасаться ими. Он бросил все это в бардачок.

Вот и она. С кем это? С кем она говорит? Он идет за ней. И смотрит на нее. Он ее любовник. Это ясно. Сразу видно. Но сейчас она хочет уйти. Что-то не так. Как идет-то… Словно модель на подиуме, одну ногу ставит впереди другой. А тот не пускает. Вот схватил ее за руку, она вырвалась. Идет за ней. Не хочет она его! Господи, он ее ударил! Она смотрит на него таким взглядом… Что выражает этот взгляд?

Мигел проглотил комок в горле. Развязка наступила быстрее, чем он ожидал. Сколько народу на улице… Он трогается с места. Она уже идет по тротуару мягкой кошачьей походкой. Возле светофора он останавливается и опускает стекло со стороны пассажира.

– Простите, – кричит он.

Она поворачивается. Эти ее глаза теперь устремлены на него. Выговорит ли он нужные слова?

– Как мне проехать отсюда к парку Монсанту?

Она сходит с тротуара. Быстро оглядываетзадние сиденья машины. Зачем? Что ей вдруг там понадобилось? Ее ногти обкусаны до мяса.

– Парк Монсанту… отсюда… это довольно сложно объяснить, – говорит она.

Он чувствует, что руки у него вспотели.

– Но я хотя бы в верном направлении еду?

– Более или менее… за парком Де-Пальява кружить придется.

– А вам не в ту сторону?

– Мне на поезд в Кашкайш.

– Я тоже в Кашкайш еду. Просто не хотелось ехать по магистрали в пятницу во вторую половину дня. Так что я поеду через Монсанту… а там уж выеду на магистраль. Могу подвезти вас…

Ее голубые глаза заглядывают в его глаза. Что видит она там? Безобидный немолодой толстяк. Бояться нечего.

– Ну, если вам нужно возвращаться в офис или еще по какому-нибудь делу, тогда уж…

Психологически верный ход.

Она садится в машину. Зеленый свет, он поспешно выжимает сцепление, и машина срывается с места. Мигел откидывается на спинку. Успокаивается. Вот они и вдвоем. Знакомство произошло. При ней сумочка. Она держит ее на коленях. Ремень она не надела. Он поднимает стекло, включает кондиционер.

– Езжайте все время прямо, – говорит она, чуть заметно покачиваясь в кресле.

Он переключает скорость, коснувшись ее загорелого бедра. Она не отодвигается. Его рука замирает на рычаге.

– Как вас зовут? – спрашивает он.

– Катарина, – отвечает она.

Он улыбается в усы. Его имя она не спросила. Детям это не свойственно.

Он начинает рассказывать ей о дочери, о Софии. На самом деле это дочь брата, но девушке он этого не говорит. Он старается заглушить внутренний голос, говорящий ему, что она догадывается о его намерениях. Он беседует с ней очень учтиво. Учтивость всегда была его коньком, и на девушку это действует. Она сбрасывает с ноги тяжелую тупоносую туфлю и, подняв ногу, упирает пятку в край кресла.

– Теперь направо и первый поворот налево, – говорит она.

– Вы любите музыку? – спрашивает он, мысленно прикидывая, не слишком ли глуп такой вопрос.

– Конечно, – говорит она, дернув узким плечиком.

– А какую музыку предпочитаете?

– Наверно, не такую, как вы.

– А вы попробуйте сказать. Я знаю все группы. Моя дочь заводит музыку с утра до вечера.

– Smashing Pumpkins. [36]36
  «Великолепные тыквы» (англ.).


[Закрыть]

Он кивнул и втянул ее в своеобразную игру – подобрать португальский эквивалент этому названию. Это было непросто: в португальском существует множество слов, обозначающих разного вида тыквы, и они заспорили, какое из них самое подходящее. Тогда-то она и сказала ему, что является солисткой этой группы.

За разговором они пропустили поворот на Монсанту. Поехали на север и стали колесить по улочкам Сети-Риуш, потом направились к громаде акведука Агваш-Ливриш, вытянувшей свои опоры навстречу жаркому дню, и, свернув направо и проехав под железнодорожным мостом, очутились в парке.

Разговаривая, она теребила свои светлые волосы, то и дело отбрасывая их за спину, и грызла ногти. Временами она казалась ему совсем молоденькой, пятнадцатилетней, но в следующую секунду уже взрослой, двадцатипятилетней. Она была то невинной девочкой-школьницей, то постоянной посетительницей пансиона «Нуну».

Дорога шла вверх по парку; она пролегала между соснами и разветвлялась на отдельные асфальтовые дорожки. Одни вели к крепости Монсанту, другие либо к шоссе, либо дальше, в глубину парка.

– Который час? – спросила она, наклоняясь к нему, чтобы взглянуть на приборную доску.

– Около пяти.

Она откинулась в кресле, надела туфлю и вытянула ноги.

– Там подальше есть место с потрясающим видом на Лиссабон. Может, взглянем? – сказал он, намереваясь просто размять ноги.

– Ладно. – Она пожала плечами.

В Алту-да-Серафина он подъехал к пустой парковке ресторана и встал возле низкого парапета. Они вышли и взобрались на парапет. Весь город раскинулся перед ними. Вдали вырисовывались, загораживая горизонт, темные громады небоскребов Аморейраша.

– Эти башни… – проговорила она.

– Раньше весь этот район был засажен тутовыми деревьями для лиссабонских шелковых фабрик, – объяснил он, как объяснил бы своей дочери, то есть дочери брата.

– Эти башни здесь так не к месту… Они как будто высасывают из города жизненные соки.

Замечание удивило его, и он промолчал.

– Мы, кажется, знакомы? – неуверенно спросила она, неслышными шагами удаляясь от него по парапету.

Потея, он напряженно следил за ее движениями.

– Не думаю.

– А мне все кажется, я вас где-то видела.

– Давайте вернемся в машину, – сказал он. – Я боюсь опоздать.

Она спрыгнула с парапета, на секунду открылись ее кружевные панталоны.

Он выехал с парковки и повел машину между нескончаемыми рядами пышных, как зонтики, сосен. Потом свернул в тень. Она ничего не заметила. Он остановил машину.

– Повернул неверно, – сказал он, чувствуя, как сердце бьется где-то в горле.

Дав задний ход, он въехал в заросли.

– Что вы делаете? – спросила она.

– Разворачиваюсь, только и всего.

Деревья стали гуще, за ними полянка. С дороги ее не видно. Мотор замолк. В машину заглянуло солнце, но его отражали затемненные стекла. Она взглянула на его руку на рычаге.

– В чем дело?

– Не знаю.

– Я вас видела раньше, – сказала она. – Я вспомнила. Вы зашли в кафе возле школы. И сидели за моей спиной.

– Какое кафе? Какая школа?

– Кафе «Белла Италия» рядом со школой.

– Это был не я. Я не знал, что вы школьница.

– Нет, это точно были вы. Тот же галстук. В зеркале.

– В зеркале? – переспросил он, и по жилам его пробежал разряд тока.

Он видел все ясно и четко, видел каждый малюсенький светлый волосок на ее ноге. Она забилась в угол кресла, съежилась там, подняв к коленям ноги, уже обутые.

– Я видел тебя раньше, – сказал он, и она, сжав кулаки, притиснула их к подбородку. – В пансионе «Нуну», в обеденное время с двумя парнями. Они что, тоже из твоей группы?

Она словно застыла.

Как могло это случиться? Он же этого не хотел! Он боролся со спазмом в горле, глядя на ее отражение в стекле.

– Что вам надо? – спросила она дрожащим голосом.

Еще было время остановиться. Он еще мог прекратить все это, продолжить разговор, вернуться к разговору о тыквах. И ничего бы не было.

Он протянул к ней руку – волосатую, поросшую шерстью чуть ли не до кончиков пальцев. Руки как лапы зверя. Он схватил ее за щиколотку.

Она дернула ногой, но он не отпускал. Она схватила его за галстук. Он с силой сжал ее, она взвизгнула и выпустила галстук. Он вывернул ей руку. Отбиваясь свободной ногой, она ударила его в грудь. Он сильнее вывернул ей руку, заставив перевернуться на живот, и всей тяжестью навалился на нее. Ее лицо оказалось вдавленным в угол между креслом и дверцей машины.

– Не мучайте меня, – сказала она. – Пожалуйста, не мучайте.

Он сопел и рычал. Ее крики долетали до него приглушенными. Он задрал ей юбку и спустил трусы ниже колен, потом содрал их прямо через ее дурацкие туфли. Она слышала, как хрустит ее спина под его тяжестью. Слышала, как он роется в бардачке возле ее головы. Выпростав придавленную руку, она попыталась ударить его, но он опять вжал ее голову в угол.

– Нет, – сказала она, – не надо, пожалуйста. Не мучайте меня. Что угодно, только не мучайте.

38

15.30, среда, 17 июня 199…

«Велла Италия», Авенида-Дуке-де-Авила, Лиссабон.

«Белла Италия» в этот час пустовала, если не считать старушки за ее обычным столиком с видом на улицу и молодого бармена, подавшего Катарине ее последний кофе.

– Вы меня помните? – спросил я старушку. На ней было розовое шелковое платье, замечательное как своей элегантностью, так и ветхостью.

– Вы инспектор, – сказала она, глядя на меня исподлобья.

– Вы можете припомнить машину, черный «мерседес», стоявший возле школьного здания примерно в то же время, когда та девушка получила пощечину на улице перед кафе?

– Похожий на прежние такси, только без зеленой крыши.

– Да, – сказал я. – Мне нравились прежние такси с зеленой крышей.

– Они были одной из примечательностей Лиссабона, – сказала она. – А эти бежевые… Все кажется, что по ошибке села в чью-то машину. Что поделаешь – мы же теперь Европа! Когда в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году мы вступили в Евросоюз, мой муж сказал, что к двухтысячному году мы разучимся говорить по-португальски.

– Но пока что изменились лишь такси.

– И еще «Макдоналдсы» появились. Мои внуки теперь не желают есть тресковый паштет.

– «Макдоналдсы» пришли к нам из Америки.

– Один черт, – сказала она. – Мы едим то, что они, а они пожирают нас!

Подойдя к стойке, я попросил воды – кофеина во мне и без того было уже предостаточно: все вокруг виделось каким-то чересчур ярким и четким.

– Помните меня? – спросил я бармена. – А ту девушку, о которой я спрашивал, помните?

Он кивнул.

– В прошлый раз вы сказали, что она была здесь одна.

– Я и сейчас это повторю.

– А вслед за ней никто не зашел?

– Нет.

– И кафе было пусто?

– Не считая вот ее, – сказал бармен и указал на старушку. – Она тогда уже уходила.

– Как ее зовут?

– Дона Жасинта, – ответила старушка; видно, слух еще не изменил ей.

– Она слуховой аппарат включила, – шепнул бармен.

– Да, включила, – подхватила старушка. – А та девушка пришла сюда одна, и никто за ней сюда не входил, в последнюю пятницу то есть.

– На что вы намекаете, дона Жасинта?

– Я говорю про последнюю пятницу. А за неделю до этого все было иначе. Я сидела здесь, а в углу сидела та парочка, которая вечно ссорится из-за своей собаки. А вы, Марку, – вы были вот тут, верно?

– Да, верно, – сказал бармен с выражением легкой скуки на лице.

– Девушка вошла, а за нею вошел мужчина. Перед тем как войти, он несколько секунд помедлил, стоя на тротуаре.

– Правильно, дона Жасинта, – сказал Марку с неожиданным воодушевлением. – Он еще сел за столик как раз за ее спиной и все глядел на ее ноги. Так что видите, инспектор, не я один обратил на нее внимание.

– Ну и как он себя вел в кафе?

– Заказал кофе, чуть ли не перегнувшись через ее плечо. Думаю, они смотрели друг на друга в зеркало.

– Большой такой толстый мужчина, – сказала дона Жасинта. – Лысый, с усами и в дорогом костюме.

– И еще галстук, – добавил Марку. – Галстук у него…

– Что же было особенного в его галстуке?

– Он был куплен в той же лавке, что и ваш, – сказала дона Жасинта.

– Мой галстук сделала для меня моя дочь, – сказал я.

– Значит, она сделала галстук и для него тоже.

Я медленно опустился на стул.

– Воду-то выпейте, – сказал Марку, протягивая мне стакан.

– Вы тоже обратили внимание на галстук? – спросил я.

– Обратил.

Я раскрыл бумажник и вынул вырванный из журнала VIP снимок. Разгладив его на стойке, я постучал по лицу Мигела да Кошта Родригеша.

– Черт! – воскликнул Марку. – Это он. Покажите-ка снимок доне Жасинте. Это он.

Дона Жасинта надела очки, взяла у меня снимок, кивнула.

– Да, он. И галстук тот же самый, – сказала она.

Сложив снимок, я сунул его обратно в бумажник.

– Никому не рассказывайте этого. Никому ни единого слова.

В бар вошел мужчина в темных очках. Завидев нашу троицу, он попятился к двери и ретировался.

Я бегом помчался на Салданью. Уже через несколько секунд я взмок от пота. Остановив такси, я велел водителю ехать на Руа-де-Глория, и тот бросил на меня понимающий взгляд. Я обливался потом и, дыша в затылок водителю, нетерпеливо ерзал в кресле. Объезжая пробки, водитель срезал путь, проехав мимо больницы Мигела Бомбарда и Санта-Мария.

Я взбежал по лестнице и очутился возле конторки портье пансиона «Нуну». Жорже на месте не было. Я стучал и молотил кулаком по конторке. Звонил в звонок. Наконец сверху послышалось шлепанье Жорже. Спускался он медленно, держась за перила.

– Хромаете что-то, Жорже.

– Хромаю. – И тут же пошел в наступление: – Чего вам надо?

– Приехал расставить все точки над «i».

Он замер.

– Послушайте, – сказал он, – я же говорил вам, что мне это нож острый…

– Так вы ответите на мои вопросы или нет?

– Задайте их, тогда посмотрим.

– Катарина, – начал я, – это та девушка, что была убита. Вы говорили, что она бывала здесь и раньше… по пятницам в обед.

– Говорил.

– Ну а в позапрошлую пятницу? Была?

– Была.

– Где именно она находилась?

Он заколебался, чувствуя, что на этот раз я что-то пронюхал. Я поднялся по ступенькам – поближе к нему.

– Вы могли бы оставаться внизу, – сказал он. – Мне надо подумать.

– Покажи мне номер.

– Это был тот же номер, что и в прошлый раз.

– Показывай номер.

Он развернулся и, шаркая, стал взбираться вверх по лестнице, привычно, как все эти двадцать лет. Я не отставал от него.

– С кем она была, Жорже?

Ответом было лишь его тяжелое дыхание. На верхней площадке он остановился, опершись на перила. Из номера неслись экстатические вопли, какие издает еще не слишком опытная проститутка с первыми своими клиентами.

– С кем она была, Жорже?

– Какой-то торговец из Браги, кажется.

– Давай-ка осмотрим номер, соседний с этим. Может, это освежит тебе память.

– Но она же не там была.

– Не хочу мешать вашим клиентам, так что давайте осмотрим соседний.

– Он занят, там люди.

– Для номера, в котором люди, там что-то слишком тихо.

– Говорю вам, номер занят.

– Откройте дверь.

– Она заперта.

– Пусть откроют.

Он постучал в дверь – так робко, будто боялся потревожить спящую принцессу.

– Давай-давай, Жорже!

Дверь отворилась. В полутемном номере находился низкорослый мужчина с животиком в дешевом костюме. Я кивком велел ему убираться. Он вылетел из номера и бросился вниз по лестнице с проворством карманника. Я зажег свет. Номер был пуст. Девушки в нем не было. Я проверил шкаф. Створка его была приоткрыта.

– Забавно, Жорже.

Я проверил застеленную постель. Единственная вмятина на ней располагалась возле ее изножья напротив зеркала. Я сел в эту вмятину. Место было нагретым. На зеркале я заметил два отпечатка больших пальцев. Я снял зеркало с крюков. Стал виден соседний номер – мужчина в нем трудился над девушкой, чьи руки были прикручены к кроватному столбику.

– Кто сидел здесь в прошлую пятницу в обед, Жорже? И в предыдущую пятницу, и во все другие пятницы, как я думаю? Кто?

Мужчина в соседнем номере замер и поднял голову.

– Выкладывай, Жорже!

Мужчина оставил девушку и подошел к зеркалу. Она следила за ним глазами. Я постучал по зеркалу, и мужчина отпрыгнул в сторону так, словно увидел вдруг свою жену, и стал одеваться с такой поспешностью, что забыл даже снять презерватив. Я вытащил снимок Мигела Родригеша и поднес его к глазам Жорже:

– Это он был в этом номере в прошлую пятницу в обед, правда?

Жорже кивнул.

– Скажи это вслух, Жорже!

– Да, это был он.

В двери показался клиент из соседнего номера – бледный и дрожащий.

– Если хотите помочь полиции в расследовании, оставьте на конторке свои координаты, – сказал я.

Не ответив, он с громким топотом бросился вниз по лестнице. Девушка лежала и смотрела на свои связанные руки.

– И давно вы знакомы с ним, Жорже? – спросил я. – Небось успели крепко сдружиться за это время.

– Тридцать пять лет или около того.

– Тридцать пять лет или около того, – повторил я. – Значит, с начала шестидесятых. Старинный дружок!

Я смерил его взглядом – усталого, конченого человека.

– Дайте сигарету, инспектор. Мои остались внизу.

Я дал ему сигарету, помог закурить, так как руки его сильно дрожали. Он опустился на краешек кровати.

– Вы и Мигел, – сказал я. – Похоже, что ваши карьеры сложились по-разному.

– У него было преимущество.

– Семья?

В номере было душно. Жорже жадно курил, стягивая рубашку с дряблой груди. Его лицо, и без того серое и осунувшееся, теперь в тусклом свете приобрело зеленоватый оттенок. Глаза неподвижно смотрели в одну точку, и выражение их было горестным.

– Его отец был владельцем банка.

– «Банку де Осеану и Роша»? – спросил я; он кивнул. – Там вы и встретились?

– Нет. Мы познакомились в Кашиаш… в тюрьме Кашиаш.

Я поглядел на вырванный из журнала снимок, где лощеный и элегантный Мигел да Кошта Родригеш совершал акт благотворительности в отеле «Ритц».

– Вы не похожи на коммунистов, – сказал я. – Во всяком случае, он не похож.

Жорже мотнул головой.

– Уголовщина?

– Мы были агентами МПЗГ, – сказал Жорже, стряхивая пепел. – Работали в следственном отделе.

– Погодите-ка секундочку, Жорже, – сказал я. – Его отец был владельцем банка, говорите? Пятнадцать лет назад. Я это помню. Об этом шумели все газеты. Владелец банка, погибший в автокатастрофе на Маржинал. И вся семья тогда погибла. Я не помню фамилии, но уж точно не Родригеш!

– Его настоящее имя Мануэл Абрантеш.

– Почему он сменил имя?

Жорже бросил окурок в раковину. Тот зашипел.

– Ну, уж если вы так много рассказали, Жорже…

– За ним есть грехи, инспектор. За всеми нами они есть. Но у Мануэла Абрантеша грехов было больше. Он ведь был инспектором тайной полиции,как же без этого обойтись.

– О какого рода грехах вы говорите?

– В Кашиаше он убил заключенную. Думаю, это был несчастный случай. У нее случился выкидыш. Как все в точности было, я не знаю. Может быть, он сильно ударил ее, пнул ногой… так или иначе, после этого случая его назначили бригадиром.

– Для МПЗГ такие случаи – дело обычное. Думаю, там было кое-что похуже.

– Он руководил операцией по устранению генерала Машаду в Испании.

По моей спине стекла капля пота.

– Теперь вы понимаете, насколько вы должны быть осторожны, – сказал Жорже.

На этот раз закурил и я.

– Теперь я покончил с ним, инспектор. Я хранил в тайне эту историю с девушкой. Оберегал его. Но сейчас – хватит. Взгляните на меня, инспектор, – сказал он. – Разве похоже, что мне перепала хоть крошка со стола Мануэла Абрантеша?

Я направился к двери и оглянулся на него. Конченый, раздавленный человек.

– Не торопитесь, инспектор, – сказал он. – Это все еще живо.

– Не беспокойтесь, Жорже. Я постараюсь подготовиться, но если что пойдет не так, я буду знать, к кому обратиться.

– И насчет меня вы не беспокойтесь.

– Где он живет?

– Где-то в Лапе. Где ж еще ему жить? Разместился в доме брата. Адреса я не знаю.

Из соседнего номера раздался слабый крик – просили о помощи. Жорже с трудом поднялся на ноги.

Я быстро, перескакивая через ступеньки, сбежал по лестнице. Был уже шестой час. Я позвонил Оливии и спросил у нее адрес Мигела да Кошта Родригеша в Лапе. И позвонил Карлушу.

Без четверти шесть мы стояли возле дома на Руа-Приор, привалившись к старой каменной ограде на другой стороне улицы.

В четверть седьмого старый слуга открыл ворота. Электронное устройство распахнуло одну из дверей гаража, и на улицу выполз задом черный «мерседес». Я почувствовал запах бензина, увидел регистрационный номер машины: 1843 NT, но стекла в машине были прозрачные, и ясно виднелась фигура Лурдеш Родригеш. Выехав на улицу, залитую солнцем, она оставила машину и вылезла. Вернулась обратно в дом, потом появилась опять с каким-то конвертом в руках. За эти несколько минут стекла в машине стали непроницаемо темными.