Текст книги "Смерть в Лиссабоне"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

16

Суббота, 13 июня 199…

Пансион «Нуну», Руа-да-Глория, Лиссабон, Португалия.

За Валентином прибыла полицейская машина. С ней я отправил и Карлуша получить ордер на обыск. Жорже снял целлофановую обертку с третьей за день пачки сигарет, а я вынул фотографию Катарины.

– Вы еще не покончили с этим? – спросил он, закуривая.

– А вы что, Жорже, недавно резко похудели?

– Болел. Подозревали, что у меня рак.

– А что оказалось?

– Просто плеврит.

– Зато помогает сбросить лишний вес, правда?

– Можете со мной не церемониться. Другие-то не церемонятся.

– Вы ведь человек наблюдательный и разбираетесь в людях?

– Да уж, кто только не проходил перед моей конторкой.

– Всю жизнь на этой работе? Другой не знали?

– Нет, пожалуй.

– Агентом были?

– Если и был, то так давно, что помнить этого никак не могу.

– Но кое-что небось крепко вам в память врезалось.

– Еще бы. Сувениров полно. Загляните как-нибудь ко мне, когда я не так занят буду. Я вам их покажу.

– А девушку эту помните? – спросил я, бросив ему на конторку фотографию. – Она здесь у вас побывала днем в пятницу с тем парнем и еще одним.

Наверно, у Жорже заслезились глаза, потому что он тут же отвел их, едва взглянув на снимок.

– Послушайте, инспектор, у меня репутация человека неболтливого. Если станет известно, что моя слабая память внезапно улучшилась и я играю в вопросы-ответы с полицией, заведение вмиг прогорит.

– Похоже, оно и сейчас не ломится от клиентов.

– Думаю, вы меня понимаете.

– Пожалуй, стоит к вам прислать проверочку.

– А почему так важно, чтобы я ее вспомнил?

– Через пять часов после того, как она отсюда вышла, она погибла. Ее убили.

Брови Жорже на секунду взлетели.

– Когда?

– Не смешите. Я же только что вам это сказал. В пятницу, днем, в шесть или шесть тридцать.

– В Лиссабоне?

– Возможно. Но тело нашли на берегу в Пасу-де-Аркуше.

Он кивнул и вытер тыльной стороной ладони небритые щеки.

– В обед в пятницу она была здесь. Вы уже знаете это, вы же допросили парня. Еще один здесь с ней был… Тоже студент.

– Откуда вы знаете?

– У меня же ключи, инспектор. Все проходят мимо меня… даже полицейские.

– Могу я от вас позвонить?

Я набрал домашний телефон учительницы Катарины. Она ответила сразу, будто ждала звонка. Я попросил ее уделить мне час времени. Она сказала, что будет дома. Я направился к лестнице, чувствуя на себе неотступный взгляд Жорже. Сделав два шага по лестнице, я услышал его вздох.

– Эту девушку вы здесь раньше видели? – обернувшись, спросил я.

Жорже перелистнул газетную страницу и опять поднес к губам сигарету.

– Вы слышали вопрос, Жорже?

– Слышал. И телефонный разговор ваш слышал. Слышал, что она еще в школе учится.

– Ей нет и шестнадцати, Жорже.

Он покачал головой, похоже, не слишком удивившись тому, до чего докатился мир.

– Она сюда довольно часто наведывалась. По пятницам, в обеденное время. С марта или апреля, по-моему.

– Так она проституцией занималась?

– Ну не поспать же здесь в одиночестве она сюда приходила, если вы про это подумали, – сказал Жорже, прикуривая новую сигарету от предыдущей. – Теперь девушки не такие, как прежде. Чистенькие, хорошо одетые, воспитанные. А сюда приходят подзаработать на карманные расходы, чтобы потом просадить их в выходные. Неохота им объясняться с папашей, зачем им понадобились тридцать тысяч эскудо на один субботний вечер. Профессионалки тоже это знают. Вот выйдете на улицу – понаблюдайте. Если девушка в короткой юбке и слоняется без дела, заклюют. Если вас интересует мое мнение… хотя сейчас оно, правду сказать, мало кого интересует, здесь всему виной героин.

– Вы кого-нибудь из ее клиентов знаете?

Жорже кинул на меня грустный взгляд и, словно извиняясь, постучал себя по виску.

– Сколько раз ваше заведение прикрывали?

– Ни разу, если только до…

– Хватит, Жорже. Надоело!

– Послушайте, инспектор, я же сотрудничаю со следствием! И в конце концов отвечаю на ваши вопросы…

– А можно, чтобы не в конце концов, а сразу?

Он задумался, явно мечтая поскорее от меня отделаться.

– Я вам скажу одну вещь. Не бог весть что, но, может, после этого вы все-таки от меня отстанете.

– Не обещаю.

– Вы не первый, кто интересуется этой девушкой. Я имею в виду – задает мне вопросы о ней.

– Вы говорите о каком-то другом полицейском?

– Возможно.

– Давайте выкладывайте, Жорже! Хватит тянуть! Это как зуб выдернуть.

– Мне показалось, он из полиции. Но удостоверения не показал, и я не стал ему ничего говорить.

– О чем он спрашивал?

– Поначалу делал вид, что просто гоняется за девушками и что положил глаз на эту. Я ему не поверил. Тогда он и сказал, что из полиции. Я попросил предъявить документ, но он отказался. Ну, я и сказал ему, что мне некогда с ним разговоры разговаривать, и он отвалил.

– И когда это было?

– Вскоре после того, как начала она сюда по пятницам наведываться.

– В апреле – мае? – спросил я, и он кивнул. – Опишите-ка его.

– Небольшого роста, коренастый. Волосы, похоже, седые. Был в шляпе, небольшой такой, черной, с полями, он ее не снимал, в сером твидовом пиджаке, белой рубашке. Брюки тоже были серые. Ни усов, ни бороды. Глаза карие. Ну и все.

– Вот теперь я уйду, Жорже.

– Спускайтесь не торопясь, – посоветовал он. – Я же не хочу, чтобы вы свалились с лестницы.

Я вышел в сумрак темной улочки. На улицу уже высыпали девушки, и я пошел к фуникулеру, спрашивая то одну, то другую, не видели ли они Катарину. Две мулатки припомнили ее, но накануне они ее не видели. Крашеная блондинка, стоявшая на одной ноге, потому что, задрав вторую, поправляла каблук, похлопав по фотографии, сказала, что Катарину знает, но не помнит, когда видела ее в последний раз.

Я спросил о ней и дежурного на фуникулере, посчитав, что того наверняка больше занимает жизнь вокруг, чем двести метров рельсов, но тот в ответ лишь пожал плечами. Я повернул назад по Руа-да-Глория, сел в машину и доехал до автобусной остановки на Салданье. Вокруг были новостройки – почти сплошь административные здания. Все были закрыты, но я все-таки нашел несколько мест, где сумел задать свой вопрос:

– Boa tarde, вы не видели этой девушки вчера часа в два – два пятнадцать? Нет? Спасибо. Adeus. [20]20
  До свидания (португ.).


[Закрыть]

Моя работа строится на интуиции, внутреннем чутье. Для многих моих коллег главное в работе – логические рассуждения. Они анализируют поведение подозреваемых, улики, показания, свидетельства, мотивы, сопоставляют их и выводят заключение. Я, конечно, тоже все это проделываю, но помимо всего этого что-то внутри подсказывает мне, что делать.

Антониу Боррегу однажды спросил меня, на что похоже это внутреннее чувство, и единственная аналогия, которая пришла мне в голову, – это аналогия с любовью. И тогда он предостерег меня, посоветовал быть крайне осторожным, потому что, как всем известно, любовь слепа. Довод убедительный. Но ощущение – это не любовь, хотя по силе иной раз и не уступает ей.

– Boa tarde, вы не видели эту девушку вчера часа в два – два пятнадцать? Нет? Спасибо. Adeus.

Меня иногда спрашивают, почему я выбрал эту работу, как будто сейчас я могу вдруг все это бросить и стать, например, поэтом! Я стал тем, кем стал, потому что в 1978 году, когда мы с отцом пробрались наконец назад на родину, найти другую работу не смог, а деньги нужны были.

Когда после пятилетнего проживания в Лондоне я очутился на Росиу, я понял, чего мне все эти годы не хватало: как ни странно, бедности. Так я это определил. В Африке этого было с избытком, поэтому я сразу и ощутил знакомое нервное беспокойство, порождение экономического упадка, когда невозможно досыта накормить людей. Это пульс голодной жизни. Теперь это прошло. На улицах, как и в любом европейском городе, царит спокойствие. Хотя стресс все еще ощущается.

– Boa tarde, вы не видели эту девушку вчера часа в два – два пятнадцать? Нет? Спасибо. Adeus.

И остался я на этой работе, потому что поверил в нее. Я охочусь за истиной и, так или иначе, вытаскиваю ее на свет божий. Мне нравится беседовать с людьми. И я не устаю поражаться способности людей лгать. Если человек привык лгать, это заставляет его постоянно лгать и себе самому. Такова уж натура убийцы. Наши тюрьмы забиты невиновными. Самое простое решение задачи и самое ее позорное решение – это упечь за решетку невиновного. Ложь возбуждает следователя.

– Boa tarde, вы не видели эту девушку вчера часа в два – два пятнадцать? Нет? Спасибо. Adeus.

Вот и сегодня мы повидали лжецов – адвоката, его жену, ее любовника, студента-психолога, маленькую нахалку из нуворишей, паренька из бывших богатеев. А взять этого портье в пансионе.Казалось, уж он-то будет лгать напропалую. У него и вид лжеца. А он не лгал. Уворачивался, старался увильнуть, но не лгал. В этом вся разница.

Ну а Валентин? Задатки в этом смысле у него будь здоров. Да и практика имеется. Наверное, врать начал еще с тех пор, как остался без отца. Он никому не верит. Даже родной матери.

Да, а главного-то персонажа я забыл. Жертва! Должно быть, случалось лгать и ей, но вот что действительно меня интригует, – это та игра, которую она вела с матерью. В чем смысл этой игры? Позвонить и вызвать ее? Зачем? Для чего? Продемонстрировать ей что-то? Чтобы доказать, что она лучше? Или чтобы наказать ее?

– Boa tarde, вы не видели эту девушку вчера часа в два – два пятнадцать? Нет? Спасибо. Adeus.

Чутье говорило мне: наблюдай за адвокатом. И пока это все. Что касается Валентина – тут все непонятно. Трудно допустить, что он позволил себе такое. Это, пожалуй, слишком для него. Поэтому, возможно, тут действовал и кто-то еще. Другой подонок, который, сотворив это, устыдился или испугался и убил ее. Впрочем, для нее это все было делом привычным. Жорже сказал, что она наведывалась в пансион регулярно, зарабатывая этим на карманные расходы. Любовник матери утверждал, что и с него она брала деньги. А Тереза Карвалью заявила, что Катарина переспала со всем университетом, включая ее преподавателя. Правда, Бруну сказал, что Тереза – источник ненадежный. Никто из них не знал Катарину. Только Валентин сумел узнать ее получше, но ему нужно от нее было одно.

– Boa tarde, вы не видели эту девушку вчера часа в два – два пятнадцать? Да? Видели?

Я находился в кафе на Авенида-Дуке-ди-Авила, через несколько домов от школы Катарины – лицея Д. Диниша.

– Она зашла сюда часа в два, – сказал бармен. – Я и раньше ее здесь видел – закажет кофе, выпьет, потом уходит.

– Почему вы ее запомнили?

– Я заступил в два, а через несколько минут появилась она. Кроме нее, в кафе тогда никого не было.

– С ней кто-нибудь был?

– Нет. Она постояла у стойки, ну, как я и говорил. Голубоглазая блондинка, в белом топе, юбка мини, ножки стройные, туфли такие тупоносые, со стразами на каблуках.

– Вы хорошо ее рассмотрели.

– А что, это запрещено?

– Почему вы обратили на нее внимание?

Опершись на стойку, он забарабанил по ней пальцами, взвешивая, что сказать. Я не сводил с него глаз, и он принял серьезный вид.

– Вы что, шутите?

– Ничуть.

– Потому что, – сказал он, щелкнув пальцами, – я был бы не прочь с ней позабавиться. Попка у нее была что надо. Ясно? А кто вы такой, собственно?

– Я из полиции, – сказал я. – У вас телефон имеется?

– Вон, в углу, в конце зала.

Я позвонил Карлушу, выяснил, что разрешения на обыск он еще не получил, и велел, когда он его получит, дожидаться меня в участке. Разговор с учительницей Катарины, я полагал, продлится не больше часа, после чего мы с ним вместе осмотрим комнату Валентина. Повесив трубку, я кинул несколько монет на стойку бара и вышел.

Учительница жила в верхнем этаже аккуратного, недавно отремонтированного четырехэтажного дома на Руа-Актор-Таборда недалеко от полиции. Было немногим больше семи и еще светло. Можно было пройти и пешком, но мешала жара.

Первое, что бросилось мне в глаза, – это то, что она оказалась не похожа на тех учительниц, которых я когда-либо знал или встречал. В ушах у нее были серьги, по форме напоминавшие выгнутые кофейные ложечки, на губах помада – даже для беседы с полицейским и то напомадилась. Ее зеленые проницательные глаза неотступно следили за собеседником, зубы были очень белыми и крепкими. На ней было легкое короткое синее платье без пояса с короткими рукавами, закатанными до самых плеч. Тело у нее было очень белое, блестевшее от пота. Она была с меня ростом, с длинными стройными ногами и длинными гибкими руками. Звали ее Анна Луиза Мадругада.

– Но зовут меня просто Луиза, – сказала она. – Чаю со льдом? Домашний!

Я кивнул.

– Садитесь, пожалуйста.

Пройдя в маленькую кухоньку, она открыла холодильник Я остался в комнате, темной из-за закрытых ставен, через которые не проникали с улицы ни свет, ни жара. До моего прихода она работала. На столе была зажженная лампа, кипы книг и бумаг с какими-то текстами. В углу мерцал экран компьютера, на котором тоже был текст. Она уселась в кресло напротив и передала мне чай со льдом, протянув длинную красивую руку – не мускулистую, но крепкую. Изящным жестом поставила свой стакан на приставной столик, где стояла пепельница с двумя окурками. В кресле она полусидела-полулежала, коленями почти касаясь моих.

Ноги ее в этой свободной позе были так близко от меня, что я невольно смотрел на них. Я заговорил о ее работе. Она сказала, что работает над докторской диссертацией, и назвала тему, тут же улетучившуюся у меня из головы. Я поймал себя на том, что меня больше занимает ее платье, которое вздергивалось на бедрах при малейшем ее движении; я боялся, что вот-вот увижу что-то, не предназначенное моему взгляду, но в то же время хотел это увидеть. Но через несколько секунд я понял, что на ней легинсы, в которых она может позволить себе некоторую вольность движений. Я успокоился и расслабился, вновь переключив внимание на ее лоснящиеся от пота белые плечи и гнутые ложечки серег. Я пожалел, что не взял с собой Карлуша. Он задавал бы вопросы и выслушивал ответы, а я смог бы полностью сосредоточиться на наблюдении.

Меня интересовал ее возраст, и я попытался рассмотреть ее руки, но это оказалось невозможно: они пребывали в постоянном движении. Ей могло быть от двадцати пяти до тридцати пяти. Она толкнула меня ногой и положила руку мне на колено, извиняясь. Я почувствовал волнение, кровь заиграла во мне. Как это случилось? И что сказать? Какими словами?

– Инспектор?

– Да, – отозвался я, увидев, что она, склонив голову набок, ожидает от меня ответа. – У меня был трудный день, сеньора доктор.

– Луиза, – поправила она меня. – Я слишком много болтаю. Когда работаешь весь день напропалую, то к вечеру бывает просто необходимо выговориться. Ваш приход для меня дар божий. Обычно я в таких случаях отправляюсь в кафе и стараюсь разговорить бармена, но они все такие угрюмые, нелюдимые, занятые. Но, так или иначе, я выплескиваю на них всякую ерунду, всю чушь, что накопилась за день. И сейчас я делаю то же самое: слишком много болтаю. И на этот раз жертвой стали вы.

– Я вовсе не прочь поболтать, – сказал я. – И послушать ерунду, которой в моей жизни явно не хватает. Бессмыслицы – полно, а ерунды – нет.

– Я встала в восемь. К девяти уже сидела за столом. Все шло отлично, именно так, как надо. А потом я услышала детские голоса – дети играли на улице. Машин внизу не было, и я вспомнила, что сегодня суббота, и именно поэтому я работаю дома, а не преподаю. И я вдруг подумала: а почему эти дети в городе в такой прекрасный, первый по-настоящему летний день? И почему сама я в городе? Почему я не сижу с кем-нибудь за столиком на пляже, а вместо этого торчу взаперти, корплю над этой ученой мутью, которую прочитают в лучшем случае человек пять? Я ощутила всю бессмысленность моего времяпрепровождения, это накатило на меня, как волна. Я испугалась, что эта волна поглотит меня окончательно, и поскорее кинулась опять к работе. И проработала весь день. Ни один звонок не отвлек меня. Звонков не было – все на пляже.

– И единственный, кто позвонил, был я.

– О, мой спаситель!

– Спасательная служба полиции.

Она засмеялась.

– Вы ведь этим профессионально занимаетесь?

Я уклонился от ответа. В спасателях я не служил уже давно. Моим делом было собирать улики.

– Мне повезло, что я застал вас дома, – сказал я. – Мог позвонить еще кто-нибудь, и вы упорхнули бы.

– Теперь я все больше дома, – меланхолично ответила она.

– Из-за работы?

– Нет. – Окинув меня внимательным взглядом, она передернула плечами: – Недавно я рассталась с моим бойфрендом, и все рухнуло. Ничего страшного, просто стало чертовски скучно.

– И долгая это была связь?

– Чересчур долгая. Такая долгая, что мы даже и не поженились, – сказала она и вдруг огорошила меня, спросив: – Ну а вы?

– Что «я»?

– Вы женаты?

– Восемнадцать лет был женат.

– Наверно, служба в полиции и брак не очень-то сочетаются.

– Она умерла.

– Простите.

– Еще года не прошло, – сказал я, и внезапно у меня мелькнула мысль, которую я тут же и высказал: – Получается, что женат я был семнадцать лет, но просто…

В комнате стало сумрачнее. Мы сидели в круге света от настольной лампы, напряженно вытянувшись на краешках кресел, и оба вглядывались в лица друг друга в теплом и неярком свете.

– Я выплыл, – сказал я, побуждаемый интимностью обстановки. – Но это, наверно, чертовски скучная материя.

– И вот что с нами случилось.

– Что?

– Что мы, как чертовски скучные люди, пришли к тому, что стали работать по субботам с утра и до вечера. И только это поддерживает в нас сознание, что мы еще чего-то стоим.

– У меня есть дочь. Это помогает. А работаю я сейчас только потому, что невидимый голос дал мне поручение, и я не смею отказаться.

– Какого же рода поручение могло привести вас к моей двери? Уж не попал ли в беду кто-то из моих ребят?

– Вам сегодня не звонили?

– Ну не тяните же!

– Кто из ваших ребят мог попасть в беду, как вам кажется?

– Мальчик или девочка?

– Девочка.

– Катарина Соуза Оливейра.

– С первой попытки.

– Я так и знала, что в конце концов мне придется отвечать на вопросы о ней.

– Вопросы о чем?

– Должно быть, о наркотиках.

– Я из отдела убийств.

Ее руки взметнулись к лицу. Она застыла. Потом подошла к окну и отворила ставни, впуская в комнату свет и остаток дневного тепла.

– Что случилось? – спросила она.

– Ее убили вчера под вечер, – сказал я. – Странно, что вам никто не звонил. Доктор Оливейра сказал, что пытался дозвониться до вас поздно вечером.

– Я была с сестрой в Алфаме.

– Вы ожидали неприятностей с наркотиками.

– Я считаю своей обязанностью наблюдать, нет ли у ученика признаков наркомании: следов от шприца, расширенных зрачков, рассеянности, чувства потерянности.

– И каким же из этих признаков обладала Катарина?

– Всем набором, кроме следов от шприца.

– Вы говорили с ней на эту тему?

– Конечно. Я говорю с каждым из подозреваемых.

– А чувство потерянности – откуда бы этому взяться у нее?

– Оно не означает, что ее не любили. Ну, вы же понимаете, как это бывает. Она была талантлива, а это привлекает внимание. Голубоглазая блондинка с чудным голосом. Многим она нравилась, и многие пытались ей подражать, но друзей среди поклонников у нее не было. Все они были не чета ей.

– Вы слышали, как она поет?

– Голос не то чтобы очень красивый, не звонкий, не такого уж приятного тембра, но от него почему-то бежал мороз по коже. Она умела петь фадо, но особенно любила исполнять песни под негритянскую музыку – блюзы, Билли Холидей. Петь под Билли Холидей – это был ее коронный номер.

– Да, ей было о чем поплакать, – сказал я. – А как насчет перепадов настроения?

– В этом семестре настроение у нее было вполне сносное. Иногда с ней случались ужасные приступы гнева. Она ходила злобная, с таким видом, словно еще минута – и она вышвырнет в окно свой стол. Но потом успокаивалась и только мрачнела и хмурилась. Я поговорила с ее матерью, и почти сразу это помогло.

– Следов медикаментов в ее крови не обнаружено.

– Возможно, она перестала принимать то, что вызывало все эти перепады.

– Для своего возраста она была крайне сексуальна. Вы знали о каких-нибудь ее романах в школе?

– Разве может у нас что-то происходить без того, чтобы все не стали судачить об этом? Но иногда слухи сильно преувеличены, и очень непросто разобраться, где правда, а где ложь. Так что слухи я обычно не обсуждаю.

– Меня интересуют ваши собственные наблюдения.

Она отошла от окна и вновь села на самый краешек кресла.

– Попробую сформулировать это иначе, – сказал я. – Я прошел по ее следу весь путь от пансиона на Руа-да-Глория до кафе, что неподалеку от школы. В кафе «Белла Италия» она была примерно в два пятнадцать. Можно предположить, что она была в школе. Зачем бы ей проделывать весь этот путь, если не идти потом в школу?

– Она была у меня в классе до четырех тридцати.

– Ну а потом?

Потупившись, она принялась нервно ломать пальцы.

– Я видела, как она уходила из школы. Вместе с молодым человеком – нашим преподавателем английского языка, шотландцем Джейми Галлахером. Стоя с ней на углу, он что-то говорил ей, она не отвечала, потом пошла по Дуке-де-Авила, а он пошел за ней… вот все, что я видела.

– В этом было что-то необычное?

– Если верить сплетням, у них были какие-то отношения. Говорили, что Катарина после занятий иногда отправляется к нему. Но это сведения неточные, и опираться на них в своей работе вы не должны. Это все девчоночий треп.

– А о Джейми Галлахере что скажете?

– Человек он приличный, но, как и многие англичане, любит выпить и пьет крепко… а пьяный ведет себя не самым лучшим образом.