Текст книги "Если спросишь, где я: Рассказы"

Автор книги: Реймонд Карвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

Зачем же, дорогой?
(Перевод А. Рейнгольда)

Уважаемый сэр,

Ваше письмо, в котором вы расспрашиваете о моем сыне, было для меня полной неожиданностью. Как вы смогли меня разыскать? Я переехала сюда много лет назад, сразу после того, как все началось. Никто здесь не знает, кто я на самом деле, но я все равно боюсь. И боюсь я только его. Когда я читаю газеты, всегда невольно качаю головой, не верю собственным глазам. Читаю то, что о нем пишут, и спрашиваю себя: неужели этот человек и вправду мой сын, неужели это он творит все это?

Он рос очень хорошим мальчиком, только был вспыльчивый и часто говорил неправду. Но в его поведении не было ничего странного. Все началось однажды летом, после празднования «Дня независимости», тогда ему было около пятнадцати. Наша кошка, Труди, куда-то подевалась, ее не было всю ночь и целый следующий день. Миссис Купер, ее дом прямо за нашим, пришла ко мне в тот день вечером и сказала, что Труди пробралась к ней на задний двор, чтобы там умереть. Труди была вся истерзана, но миссис Купер смогла ее узнать. Мистер Купер похоронил то, что осталось от нашей кошки.

«Истерзана? – спросила тогда я. – Что вы имеете в виду под словом „истерзана“?»

Мистер Купер видел, как двое мальчиков – в поле – засовывали ей петарды в уши и еще сами знаете куда. Он хотел им помешать, но они убежали.

«Кто, кто мог такое с ней сотворить, вы их узнали?»

Одного он не узнал, а второй побежал в этом направлении. Мистер Купер думает, что это был ваш сын, сказала мне она.

Я покачала головой. Нет, это невозможно, он никогда бы не стал такого делать, он любил Труди, Труди прожила в нашей семье много лет, нет, это не мой сын.

В тот вечер я рассказала ему о том, что случилось с Труди – он очень удивился и разнервничался, сказал, что мы должны найти негодяев, предложить награду за их поимку. Даже напечатал какое-то объявление и сказал, что повесит его в школе. Но тем же вечером, перед тем как пойти в свою комнату, он сказал: «Не переживай так, мама, она была старая, прожила почти семьдесят кошачьих лет, это долгая жизнь».

Он устроился помощником кладовщика в Хартлейз по вечерам и субботам. Там работала одна моя знакомая, Бетти Уилкс, ну и обещала замолвить за моего сына словечко. Я рассказала ему об этом в тот вечер и добавила, что работу молодому человеку сейчас трудно найти.

А в тот день, когда он должен был получить свой первый чек, я приготовила на ужин все, что он любит. Стол был уже накрыт, когда он пришел. «Вот и хозяин дома», – сказала я, обнимая сына. – «Я так горжусь тобой, дорогой, сколько тебе заплатили?» – «Восемьдесят долларов», – сказал он. Я была поражена. «Это же просто замечательно, милый, – сказала я, – не могу поверить». «Я очень голоден, – ответил он, – давай поедим».

Я была вне себя от счастья, но не могла в это поверить – он зарабатывал больше, чем я.

Когда я относила вещи в стирку, то нашла квитанцию из Хартлейз – там было 28 долларов, а не 80. Почему он не сказал правду? Этого я понять не могу.

Бывало, я спрашивала его: «Где ты был вчера вечером?» «На концерте», – говорил он. Потом выяснялось, что он ходил на школьную дискотеку или катался с кем-нибудь на машине. Ума не приложу, какая разница, что он делал? Почему нельзя просто сказать правду, зачем же лгать собственной матери?

Помню, однажды, он должен был поехать с классом на природу, и когда он вернулся, я спросила его: «Что вы там интересного увидели, сынок?» Он пожал плечами и сказал что-то про стыки пластов, вулканические породы, пепел, «нам показали место, где миллион лет назад было озеро, а теперь пустыня». Рассказывал все это, глядя мне в глаза, а на следующий день я обнаружила в почтовом ящике письмо из школы. В нем было сказано, что школа организовывает выезд класса на природу, и кто-то из родителей должен поставить на вложенном листке свою подпись – что он отпускает ребенка.

Перед окончанием школы он купил себе машину, поэтому дома я его практически не видела. Я спрашивала его про отметки, а он лишь смеялся в ответ. Вы наверняка знаете, что учился он очень хорошо, вам это должно быть известно, если у вас есть хоть какие-то сведения о его прошлом. Потом он купил дробовик и охотничий ножик.

Мне не нравилось, что эти вещи находились у нас дома, и я ему об этом прямо сказала. Он только рассмеялся, он всегда смеялся в ответ. Потом сказал, что и ружье и нож положит в багажник машины, и прибавил, что так будет проще ими воспользоваться, если что.

Как-то в субботу он не пришел ночевать. Я ужасно волновалась и чего только не передумала. На утро, около десяти, он вернулся и попросил приготовить ему завтрак, сказал, что от охоты у него разыгрался аппетит, потом он извинился за то, что ночью не пришел домой, сказал, что они очень долго добирались до места. Все это звучало очень странно. Он был весь на нервах.

«Куда ты ездил?» – спрашиваю.

«На север, в Венас. Мы там решили поохотиться».

«А с кем ты ездил?»

«С Фредом».

«С каким Фредом?»

Он уставился на меня, и я замолкла.

На следующий день, в воскресенье, я пробралась в его комнату и взяла ключи от машины. Он обещал купить чего-нибудь к завтраку по пути с работы в субботу, и я подумала, что продукты, должно быть, лежат в машине. Тут я увидела его новые ботинки – они торчали из-под кровати, ботинки были все в грязи. Он открыл глаза.

«Дорогой, что случилось с ботинками? Ты только на них посмотри».

Он сел на кровати.

«У меня бензин закончился, пришлось пешком до заправки идти. Тебя это так волнует?»

«Я ведь твоя мать».

Пока он принимал душ, я взяла ключи и вышла на улицу, чтобы забрать продукты из машины. Я открыла багажник, но никаких продуктов там не оказалось. Я увидела дробовик – он лежал на одеяле, и нож, он тоже был там. Потом я заметила его скомканную футболку. Я ее расправила, а она вся в крови. Футболка была еще мокрая. Я швырнула ее назад, закрыла багажник и заметила, что он все это время наблюдал за мной через окно. Когда я поднялась на крыльцо, он открыл мне дверь.

«Я забыл тебе сказать, у меня кровь носом пошла. Не знаю, но если футболку отстирать не удастся – просто выброси ее». И улыбнулся.

Несколько дней спустя я спросила, как у него дела на работе.

«Все хорошо, – сказал он, – я получил повышение». Потом я как-то встретила Бетти Уилкс на улице, и она сказала, что ей очень жаль, что мой сын уволился из Хартлейз, ведь его все там так любили, сказала она, ну, Бетти Уилкс.

Прошло два дня. Ночью мне не спалось, я лежала и смотрела в потолок. Потом я услышала, как его машина подъехала к дому, как он закрыл машину ключом, как прошел через кухню и коридор и, войдя в свою комнату, закрыл за собой дверь. Я встала. Из-под двери пробивалась полоска света, я постучалась, вошла и спросила: «Не хочешь чашечку чая, дорогой? Мне что-то не спится». Он стоял у гардероба, потом с силой хлопнул дверцей, повернулся ко мне и закричал: «Убирайся отсюда, убирайся, мне так надоело, что ты за мной постоянно следишь!» Я отправилась в свою комнату и заснула вся в слезах. В тот вечер он разбил мне сердце.

На следующее утро он уехал еще до того, как я проснулась, но я больше не беспокоилась. С того самого времени я старалась вести себя с ним, как с квартирантом, пока он не исправится. Я держала дистанцию. Ему следовало извиниться, чтобы мы перестали общаться как двое незнакомцев, которых судьба свела под одной крышей.

Когда в тот вечер я вернулась домой с работы, на столе стоял ужин. «Как ты? – спросил он меня и помог снять пальто. – Как день прошел?»

Я сказала: «Дорогой, я так и не смогла заснуть прошлой ночью. Я пообещала себе, что не стану ничего выяснять, чтобы ты не чувствовал себя виноватым, но я не привыкла к тому, чтобы мой сын разговаривал со мной подобным образом».

«Я хочу тебе кое-что показать», – сказал он и достал свое сочинение по гражданскому праву. Если не ошибаюсь, оно было на тему взаимодействия Конгресса и Верховного суда. Эта работа заняла первое место на конкурсе выпускников. Я начала было читать и решила, что нам пора обо всем поговорить. Я ему так и сказала: «Дорогой, мне нужно с тобой серьезно поговорить, очень сложно воспитывать ребенка, когда отношения строятся подобным образом, а нам сложно вдвойне, ведь мы живем одни, без отца, без мужчины, который всегда поможет, если это необходимо. Ты уже почти взрослый, и я считаю, что заслуживаю уважения или хотя бы вежливости, ведь я всегда была с тобой честна и справедлива. Я хочу знать правду, дорогой, это все, чего я от тебя жду. Дорогой, (я перевела дыхание), представь, что у тебя есть ребенок, и ты его спрашиваешь о чем-нибудь, не важно о чем. Про то, где он был или куда идет, как проводит свободное время? И он ни разу вообще ни разу не говорит тебе правды? И если ты даже спросишь его, идет ли дождь на улице, он ответит „нет“, скажет, что погода замечательная и светит солнце, и засмеется про себя, подумав, что ты слишком старая и глупая, все равно не заметишь, что на нем вся одежда мокрая. Почему он врет, спрашиваешь ты себя, чего он этим добивается, и не находишь ответа на вопрос. Я все время себя об этом спрашиваю и не понимаю – зачем. Зачем же, дорогой?»

Он не ответил, просто стоял и смотрел на меня, потом отошел в сторону и сказал: «Я тебе покажу. На колени, вот мой ответ, на колени, я сказал – вот зачем».

Я побежала в свою комнату и заперла дверь. В ту же самую ночь он уехал, просто собрал свои вещи, все, что ему было нужно, и уехал. Хотите верьте, хотите нет, больше я его не видела. Единственный раз только на церемонии вручения аттестатов об окончании школы, но там было очень много народу. Я сидела в огромном зале и видела, как ему вручают аттестат и приз за сочинение, потом он сказал небольшую речь, и все начали хлопать, и я тоже.

Потом я пошла домой.

Больше я его не видела. Конечно, я видела его потом по телевизору, и фотографии в газетах.

Я узнала, что он записался в морские пехотинцы, а потом мне кто-то сказал, что он ушел из армии и поступил в колледж на восточном побережье. Женился – на дочери известного политика, и через какое-то время сам занялся, наконец, политикой. Я все чаще и чаще видела его имя в заголовках газет. Узнала его адрес и начала посылать ему письма, писала каждые два-три месяца, но ни разу так и не получила ответа. Он баллотировался на пост губернатора и одержал победу на выборах, теперь он очень известный человек. Вот тогда я и начала беспокоиться.

Я сама придумала эти страхи, стала бояться, перестала ему писать, в надежде на то, что он решит, будто я умерла. Я переехала сюда. Мне дали новый номер страхового полиса, который не значился ни в каких списках, потом пришлось поменять и имя тоже. Если ты человек, у которого есть власть, и ты хочешь кого-то разыскать – особых сложностей не возникнет.

Я должна им гордиться, но я просто боюсь. На прошлой неделе я заметила машину, которая за мной следила, поэтому сразу пошла домой и заперла дверь. А пару дней назад начал звонить телефон, и он все звонил и звонил, а я как раз собиралась прилечь. Я взяла трубку, но никто не ответил.

Я уже старая. Я его мать. Наверное, я должна быть самой счастливой матерью на земле, но кроме страха во мне ничего не осталось.

Спасибо, что вы мне написали. Я хотела с кем-нибудь этим поделиться. Мне очень стыдно.

Еще я хотела спросить, откуда вы узнали, кто я и как меня найти? Я так надеялась, что никто никогда этого не узнает. Но вам это как-то удалось. Зачем же вам это? Пожалуйста, напишите, зачем.

С уважением,

Пробег-то настоящий?
(Перевод Дм. Иванова)

Положение таково, что машину нужно продать срочно, и Лео поручил это Тони. Тони умна, и у нее есть характер. Раньше она работала агентом по распространению детских энциклопедий. Она заставила его подписаться, хотя у него не было детей. Тогда Лео назначил ей свидание, и вот к чему оно привело, то их свидание. Продавать нужно за наличные, чтобы они были же сегодня вечером. Завтра любой из тех, кому они задолжали, может наложить на машину имущественный арест. В понедельник им идти в суд, их дом не подлежит аресту, но они кое-что узнали вчера от своего адвоката, когда он прислал «письма о намерениях». Слушания в понедельник – ерунда, сказал адвокат. Им зададут несколько вопросов, они подпишут бумаги, и все. Но продайте кабриолет, сказал он, прямо сегодня, вечером. С машинкой Лео, разумеется, можно и не расставаться. Но если они явятся в суд с этим кабриолетищем, суд заберет его, и все дела.

Тони одевается. А сейчас уже четыре часа. Лео опасается, что распродажи закроют. Но Тони не спешит. Она надевает новую белую блузку с широкими кружевными манжетами, новый костюм, новые туфли на каблуках. Она перекладывает содержимое соломенной сумки в новенькую лакированную сумочку. Она изучает косметичку из змеиной кожи и тоже берет ее с собой. Два часа перед этим Тони приводила в порядок волосы и лицо. Лео стоит в дверях спальни и постукивает костяшками пальцев по губам, за всем этим наблюдая.

– Ты меня нервируешь, – говорит она. – Не могу, когда ты так стоишь, – говорит она. – Лучше скажи, как я выгляжу.

– Ты выглядишь замечательно, – говорит он. – Ты выглядишь великолепно. Я бы купил у тебя любую машину.

– Но у тебя нет денег, – говорит она, разглядывая себя в зеркале. Она поправляет волосы, хмурится. – И кредит у тебя дырявый. Ты пустое место, – говорит она. – Шучу, – она смотрит на него в зеркало. – Не принимай всерьез, – говорит она. – Раз это надо сделать, я сделаю. Если возьмешься ты – хорошо, если получишь три-четыре сотни, и мы оба это знаем. Милый, хорошо, если еще и самому не придется доплачивать. – Она в последний раз проводит рукой по волосам, красит губы, прижимает к свежей помаде салфетку. Она отворачивается от зеркала и берет сумочку. – Придется идти с ними в ресторан или еще куда. Я тебе говорила, это их стиль, я знаю, как они работают. Но не волнуйся. Я выпутаюсь, – успокаивает она. – Я с ними справлюсь.

– Боже, – не выдерживает Лео, – нужно было это говорить?

Она пристально смотрит на него.

– Пожелай мне удачи, – просит она.

– Удачи, – желает он. – На тебе розовая комбинация? – спрашивает он.

Она кивает. Он идет следом за ней через весь дом. Это высокая женщина с маленькой упругой грудью, широкая и крепкая в бедрах. Он скребет прыщ у себя на шее.

– Ты уверена? – спрашивает он. – Проверь. Ты должна быть в розовой комбинации.

– Я в розовой комбинации, – говорит она.

– Проверь.

Она хочет что-то сказать, но вместо этого смотрит на свое отражение в окне и затем отрицательно качает головой.

– Хотя бы позвони, – просит он. – Чтобы я знал, что там у тебя.

– Я позвоню, – обещает она. – Целуй, чмок, чмок. Сюда, – она показывает на уголок своего рта. – Осторожнее, не смажь, – говорит она.

Он открывает перед ней дверь.

– Откуда ты начнешь? – спрашивает он. Она проходит мимо него на крыльцо.

С противоположной стороны улицы на них смотрит Эрнст Вильямс. В широченных бермудах, с висящим животом, он смотрит на Лео и Тони, направив разбрызгиватель шланга на свои бегонии. Как-то прошлой зимой, на праздники, когда Тони с детьми уехала к матери Лео, он привел домой женщину. А в девять часов утра, той холодной и туманной субботы, Лео вышел проводить ее до машины, к полной неожиданности для Эрнста Вильямса, стоявшего на тротуаре с газетой в руке. Туман в тот момент немного рассеялся, Эрнст Вильямс уставился, затем хлопнул себя газетой по ноге, крепко.

Лео вспоминает этот хлопок и передергивает плечами:

– Так ты уже решила, куда поедешь сначала?

– Буду объезжать все по порядку, – говорит она. – До первой распродажи, потом дальше.

– Начинай с девяти сотен, – советует он. – Затем снижай. Девять сотен – цена не заоблачная, даже если за наличные.

– Я знаю, с чего начинать, – говорит она.

Эрнст Вильямс направляет шланг в их сторону. Он разглядывает их через каскад водяных брызг. Лео чувствует внезапный позыв во всеуслышание во всем признаться.

– Просто на всякий случай, – говорит он.

– Ладно, ладно, – говорит она. – Я поехала.

Это ее машина, они называли ее машиной Тони, вот что самое обидное. Они купили ее тем летом, три года назад. Ей хотелось чем-то заняться после того, как дети пошли в школу, и она снова взялась за продажу энциклопедий. Он работал шесть дней в неделю на стекловолоконной фабрике. Какое-то время они даже гадали, на что потратить деньги. Затем внесли тысячу за этот кабриолет, удвоили и утроили выплаты и за год расплатились полностью. Пока она одевалась, он вытащил из багажника домкрат и запаску и выгреб из «бардачка» карандаши, спичечные коробки, и стопку дорогих облигаций. Затем вымыл и пропылесосил внутри. Красный откидной верх и крылья сияли.

– Удачи, – говорит он, прикоснувшись к ее локтю.

Она кивает. Он видит, что она уже далеко, что все ее мысли – о предстоящей сделке.

– Все обязательно переменится! – кричит он ей, когда она подходит к подъездной дорожке. – В понедельник мы начнем все заново. Я уверен.

Эрнст Вильямс отворачивается и сплевывает. Она садится в машину и закуривает сигарету.

– На этом же месте через неделю! – снова кричит Лео. – Старо как мир!

Он машет рукой, пока она задним ходом выезжает на улицу. Она переключает скорость и пускается в путь. Она жмет на газ, покрышки негромко взвизгивают.

На кухне Лео наливает виски и, взяв со стола стакан, уходит во дворик. Дети гостят у его матери. Три дня назад пришло письмо, его фамилия нацарапана карандашом на замызганном конверте, единственное письмо за все лето, в котором не требовали полного расчета по долгам. Нам весело, говорилось в письме. Мы любим бабушку. У нас новая собака, ее зовут Мистер Сикс. Он хороший. Мы его любим. До свидания.

Он идет за новой порцией виски. Добавляет льда и видит, что его рука дрожит. Он вытягивает руку над раковиной. Некоторое время смотрит на руку, ставит стакан, и вытягивает вторую руку. Затем берет стакан и возвращается во дворик, посидеть на ступеньках. Он вспоминает свое детство и отца, указывающего на красивый дом, высокий белый дом, окруженный яблонями и высокой белой изгородью. «Вот так Финч, – восхищенно говорил отец. – Он пережил банкротство по меньшей мере дважды. Только посмотри на этот дом». А ведь банкротство – это когда компания полностью разоряется, управляющие режут себе вены и выбрасываются из окон, тысячи работников оказываются на улице.

У Лео и Тони еще осталась мебель. У Лео и Тони осталась мебель, а у Тони и детей есть одежда. Все это не подлежало аресту. Что еще? Детские велосипеды, но их он уже давно отвез к матери, так оно надежнее. Переносной кондиционер и приспособления к нему, новая стиральная машина и сушилка – за этими вещами грузовики приехали еще несколько недель назад. Что еще у них было? То да се, ничего существенного, разный хлам, который давным-давно износился или развалился. Зато в прошлом остались грандиозные вечеринки, замечательное путешествие. В Рино и на озеро Тахо, восемьдесят миль в час, верх откинут и радио играет. Еда, на нее уходило столько денег. Они буквально объедались. Он подсчитывает тысячи, потраченные только на удовольствия. Тони заходила в бакалейный магазин и покупала все, что видела. «Мне не хватало этого, когда я была ребенком, – говорит она. – Нашим детям всего будет хватать», – как будто он имеет что-то против. Она вступает во все книжные клубы. «У нас в доме никогда не было книг, когда я была ребенком», – говорит она, разрывая обертку увесистых пачек. Они вступают во все клубы звукозаписи, чтобы было что слушать на новом стерео. Они подписываются на все. Даже на породистого терьера по кличке Джинджер. Он выложил за эту псину две сотни, а через две недели нашел ее на дороге, задавленную. Они покупают все что захочется. Если не могут заплатить сразу, берут в кредит. Выписывают по каталогам.

Его майка намокла, он чувствует как из подмышек струится пот. Он сидит на ступенях с пустым стаканом в руке и смотрит, как тени накрывают дворик. Он потягивается, потирает лицо. Прислушивается к шуму машин на улице и раздумывает: может, спуститься в подвал, встать на сточную решетку и повеситься на ремне? Он вдруг осознает, что хочет умереть.

И, вернувшись в дом, он наливает еще большую порцию виски, и включает телевизор, и готовит ужин. Сидит за столом с соусом чили и крекерами и смотрит за похождениями слепого детектива. Убирает со стола. Моет сковородку и тарелку, вытирает их и кладет на место, потом разрешает себе посмотреть на часы.

Десятый час. Она уехала почти пять часов назад.

Он наливает виски, добавляет воды, несет стакан в гостиную. Садится на диван, но оказывается, плечи так свело, что он не может откинуться на спинку. Он смотрит на экран и потягивает виски, и вскоре идет за новой порцией. Снова садится. Начинается программа новостей – уже десять часов – и у него вырывается:

– Боже, ради бога, что случилось? – и он отправляется на кухню, снова за виски. Он садится, он закрывает глаза и открывает их, лишь когда слышит телефонный звонок.

– Я хотела позвонить, – говорит она.

– Ты где? – спрашивает он. Он слышит звук пианино, и его сердце начинает биться сильнее.

– Я не знаю, – говорит она. – Где-то. Мы зашли выпить, а после поедем куда-то ужинать. Я с заведующим отделом продаж. Он грубиян, но нормальный. Он купил машину. Мне нужно идти. Вообще-то я шла в туалет и увидела телефон.

– Кто-то купил машину? – спрашивает Лео и смотрит через кухонное окно на то место перед домом, где эта машина всегда стояла.

– Я же сказала тебе. Мне нужно идти.

– Подожди, подожди минуту, ради бога, – говорит он. – Так купили нашу машину или нет?

– Он достал чековую книжку, когда я вышла, – говорит она. – Я больше не могу. Мне надо в туалет.

– Подожди! – вопит он. Но на другом конце уже никого нет. Короткие гудки.

– Боже правый, – бормочет он, стоя возле телефона с трубкой в руках.

Он делает несколько кругов по кухне и возвращается в гостиную. Садится. Встает. В ванной он тщательно чистит зубы. Затем пускает в ход зубную нить. Умывается и снова бредет на кухню. Смотрит на часы и берет чистый стакан из набора, где на каждом нарисована рука с игральными картами. Он наполняет стакан льдом. Некоторое время смотрит на грязный стакан, который поставил в раковину.

Он ложится на диван, растянувшись во весь рост. Смотрит на экран, и ловит себя на том, что не может разобрать, о чем говорят эти люди. Он крутит пустой стакан в руке и раздумывает, не откусить ли стеклянный край. Его вдруг начинает бить дрожь, и он уже готов лечь в постель, хотя знает, что ему приснится большая женщина с седыми волосами. Во сне он всегда наклоняется, чтобы завязать шнурки. А когда выпрямляется, она смотрит на него, и он наклоняется снова. Он смотрит на свою руку. И видит, как она сжимается в кулак. Звонит телефон.

– Где ты, милая? – произносит он медленно и мягко.

– Мы в ресторане, – говорит она, голос у нее сильный и звонкий.

– Милая, в каком ресторане? – Он прижимает основание ладони к глазу и трет его.

– Где-то в центре, – говорит она. – Кажется, это «Нью-Джиммиз». Простите, – говорит она кому-то, – это «Нью-Джиммиз»? Это «Нью-Джиммиз», Лео, – говорит она снова ему. – Все нормально, мы почти закончили, он отвезет меня домой.

– Милая? – говорит он. Он прижимает трубку к уху и раскачивается взад и вперед с закрытыми глазами. – Милая?

– Мне нужно идти, – отвечает она. – Я хотела позвонить. Впрочем, угадай, сколько?

– Милая, – говорит он.

– Шесть с четвертью, – говорит она. – Уже у меня в сумочке. Он сказал, что кабриолеты сейчас идут плохо. Кажется, мы в рубашке родились, – говорит она и смеется. – Я рассказала ему обо всем. Думаю, так надо было.

– Милая, – говорит Лео.

– Что? – спрашивает она.

– Милая, пожалуйста, – бормочет Лео.

– Он сказал, что сожалеет, – говорит она. – Должен же он был что-то сказать, – она снова смеется. – Он сказал, что лучше уж слыть грабителем или насильником, чем банкротом. Впрочем, он довольно приятный, – добавляет она.

– Поезжай домой. Возьми такси и поезжай.

– Не могу, – говорит она. – Я же говорю, у нас ужин в разгаре.

– Я приеду за тобой, – говорит он.

– Нет. Я сказала, мы уже заканчиваем. Я тебе говорила, это часть сделки. Они хотят получить все, что могут. Но не волнуйся, мы скоро выезжаем. Я скоро буду дома, – она вешает трубку.

Через несколько минут он звонит в «Нью-Джиммиз». Ему отвечает какой-то человек. «Нью-Джиммиз закрыт на вечеринку», – сообщает этот человек.

– Я бы хотел поговорить со своей женой.

– Она тут работает? – спрашивает человек. – Кто она?

– Она посетительница, – говорит Лео. – Она там с кем-то. По делу.

– Может, я ее знаю? – спрашивает человек. – Как ее имя?

– Не думаю, что вы ее знаете, – говорит Лео. – Все в порядке, – добавляет Лео. – Все в порядке. Я уже вижу ее.

– Спасибо, что вы позвонили в «Нью-Джиммиз», – говорит человек.

Лео спешит к окну. Незнакомая машина замедляет ход перед домом, затем снова набирает скорость. Он ждет. Два, три часа спустя снова звонит телефон. Когда он снимает трубку, на другом конце никого нет. Только короткие гудки.

– Я слушаю! – кричит Лео в трубку.

Перед рассветом он слышит шаги на крыльце. Встает с дивана. Телевизор приглушенно шумит, экран мерцает. Он открывает дверь. Она ударяется о стену, заходя внутрь. Усмехается. У нее отекшее лицо, как после снотворного. Она шевелит губами, тяжело кренится и раскачивается, он сжимает кулак.

– Ну, давай, – говорит она хрипло. Она стоит, раскачиваясь. Затем с шумом бросается вперед, хватает его за рубашку и разрывает ее сверху донизу. – Банкрот! – кричит она. Ее сильно шатает, она цепляется за его майку и разрывает ворот. – Сукин ты сын, – говорит она, царапая его ногтями.

Он сжимает ее запястья, затем отпускает, отступает назад в поисках чего-нибудь тяжелого. Она спотыкается, направляясь в спальню.

– Банкрот, – бормочет она. Он слышит, как она падает на кровать и стонет.

Он немного выжидает, затем споласкивает лицо водой и идет в спальню. Включает свет, смотрит на нее и начинает раздевать. Он тянет и толкает то в одну сторону, то в другую, снимая с нее одежду. Она что-то лепечет сквозь сон и вяло машет рукой. Он стаскивает с нее трусы, внимательно разглядывает их под лампой, затем кидает в угол. Загибает край покрывала и заворачивает ее в него, голую. Затем он открывает ее сумочку. Он изучает чек, и в этот момент на подъездную дорожку въезжает машина.

Он смотрит через занавеску фасадного окна и видит свой кабриолет – мотор работает ровно, фары зажжены – и на миг закрывает глаза, потом открывает. Видит, как высокий мужчина обходит машину спереди и направляется к крыльцу. Мужчина кладет что-то на крыльцо и идет обратно к машине. На нем белый полотняный костюм.

Лео зажигает на крыльце свет и осторожно открывает дверь. На верхней ступеньке лежит ее косметичка. Мужчина смотрит на Лео поверх капота машины, затем забирается внутрь и поднимает ручной тормоз.

– Подождите! – кричит Лео и сбегает по ступенькам. Мужчина тормозит, когда Лео возникает в свете фар. Машина, остановленная тормозом, скрежещет. Лео пытается свести полы разодранной рубашки вместе, пытается засунуть их в брюки.

– Что вам надо? – говорит мужчина. – Послушайте, – говорит мужчина, – мне надо ехать. Без обид. Я продаю и покупаю машины, так? Дама оставила свою косметичку. Она приятная дама, очень утонченная. Так в чем же дело?

Лео прислоняется к дверце и смотрит на мужчину. Мужчина снимает руки с руля, потом кладет их обратно. Он дает задний ход, и машина немного откатывается назад.

– Я хочу с вами поговорить, – говорит Лео и облизывает губы.

В спальне Эрнста Вильямса зажигается свет. Штора ползет вверх.

Лео трясет головой, снова пытается запахнуть рубашку. Он отступает на шаг от машины.

– Понедельник, – говорит он.

– Понедельник, – говорит мужчина и следит за каждым его движением.

Лео медленно кивает.

– Что ж, доброй ночи, – говорит мужчина и откашливается. – Успокойтесь, ладно? Понедельник, очень хорошо. Ну и ладно, раз так, – он снимает ногу с тормоза, откатившись еще на два-три фута, ставит ее обратно.

– Эй, один вопрос. Между нами – пробег-то настоящий? – мужчина ждет, затем прочищает горло. – Ну ладно, это, в сущности не важно, – говорит мужчина. – Мне нужно ехать. Не волнуйтесь так.

Он задним ходом выезжает на улицу, с места набирает скорость и, не притормаживая, сворачивает за угол.

Лео снова запихивает полы рубашки в брюки и идет к дому. Он запирает входную дверь и проверяет, хорошо ли запер замок. Затем он идет в спальню и там тоже запирает дверь, а после разворачивает покрывало. Он смотрит на нее, прежде чем выключить свет. Он снимает с себя одежду, аккуратно складывая ее на полу, и ложится рядом с Тони. Некоторое время он лежит на спине, подергивая себя за волосы на животе, о чем-то раздумывая. Он смотрит на дверь спальни, контур которой едва виден в бледном уличном свете. Вот он протягивает руку и касается ее бедра. Она не двигается. Он поворачивается на бок и кладет на бедро ладонь. Он проводит по нему пальцами и чувствует следы растяжек. Они как дороги, и он начинает искать их на всем ее теле. Он пробегает по ним пальцами взад и вперед, сначала по одной, потом по другой. Они повсюду, десятки, может, сотни. Он вспоминает, как проснулся на следующее утро после того, как они купили машину, и сразу увидел ее на подъездной дорожке, так и сверкавшую на солнце.