Текст книги "Если спросишь, где я: Рассказы"

Автор книги: Реймонд Карвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

– Но, пап, посмотри, что я поймал, – сказал я.

– Я не хочу на это смотреть, – ответил он.

– Но это ведь гигантская радужная форель, которую я поймал в Берче. Вы только посмотрите! Ведь она огромная! Настоящее чудище! Я ловил ее, бегал туда-сюда по течению, как сумасшедший! – голос мой был и вправду безумным. Но я не мог замолчать. – Я и другую поймал! – я начал говорить быстрее. – Зеленую. Честное слово! Она вся была зеленая! Вся-вся! Вы когда-нибудь видели зеленую форель?

Он заглянул в корзинку и открыл рот от удивления.

Он заорал:

– Выкинь эту чертову тварь! Что, черт возьми, с тобой такое? Унеси эту пакость с кухни и выброси на помойку!

Я вышел на улицу. Посмотрел в корзинку: на крыльце, при свете лампы, то, что лежало внутри, блестело точно серебро. То, что лежало внутри, наполняло всю корзину.

Я вынул рыбу. Я держал ее в руках. Свою половину.

Велосипеды, бицепсы, сигареты
(Перевод А. Нестерова)

Позавчера Эван Гамильтон бросил курить, и уже два дня его преследовало ощущение: все, что он делает и говорит, напоминает о сигаретах. Он глянул на свои руки, залитые светом кухонной лампы. Поднес правую к лицу и понюхал пальцы:

– Пахнет.

– Ну да. Будто потеешь этим запахом, – кивнула Энн Гамильтон. – Я, когда бросала, – он меня три дня преследовал. Выходишь из ванной, а он все равно с тобой. Противно… – Она поставила на стол тарелки. – Я ведь понимаю… Знаешь, слабое утешение, но поверь: на второй день – хуже всего. Третий тоже не сахар, но, если продержался, считай, легче. Я рада, что ты всерьез надумал бросать… – Она коснулась его руки. – Позовешь Роджера? И сядем ужинать.

Гамильтон вышел за дверь. На улице уже стемнело. Было начало ноября, когда дни короткие и прохладные. На дорожке, ведущей к дому, Гамильтон заметил парнишку на приземистом, явно недешевом, велосипеде. Раньше Гамильтон его никогда не видел. Парнишка сполз на сиденье вперед и стоял, касаясь носками земли, удерживая равновесие.

– Мистер Гамильтон? – спросил он.

– Да… А в чем дело? Роджер?

– Ну… Роджер… Он у нас – с ним мама, они там выясняют… Он, Кип и, как его… Гэри Берман. Что-то про велосипед брата. В общем, не знаю… – пробормотал парнишка, сжимая резиновые ручки на руле велосипеда. – Но мама сказала, чтоб я поехал и позвал вас. Ну, кого-нибудь из родителей Роджера.

– Но с ним ничего не случилось? – спросил Гамильтон. – Нет, конечно… Ну, пойдем…

Он зашел на минуту в дом, надеть ботинки.

– Нашел его? – спросила жена.

– Да там какие-то проблемы – что-то с велосипедом, – пожал плечами Эван Гамильтон. – На улице ждет парнишка – не разобрал имя… Сказал, чтоб кто-нибудь из нас сходил к его маме.

– Но ничего не случилось?

– Да нет, не случилось, – Гамильтон посмотрел на жену и покачал головой. – Какая-то мальчишеская ссора, мать парня вмешалась…

– Может, мне пойти?

На мгновение Гамильтон задумался:

– Наверно, лучше тебе… Ладно, сам схожу. Подожди пока с ужином. Оно вряд ли надолго.

– Не нравится мне, что Роджер гуляет по ночам, – покачала головой Энн Гамильтон. – Ох, не нравится.

Парнишка сидел на велосипеде и то нажимал, то отпускал ручной тормоз.

– Далеко идти? – спросил Гамильтон, когда они двинулись в путь.

– На Арбакл-корт, – ответил парнишка и, поймав взгляд Гамильтона, добавил: – Рядом. Два квартала.

– В чем дело-то? – спросил Гамильтон

– Я не все понял… Брат был на каникулах, а Роджер, Кип и этот, Гэри Берман, катались на его велосипеде… Ну, и раздолбали его. Вроде того… Не знаю. Они говорили: брат не может найти велосипед, а Кип и Роджер последними на нем катались. А мама пытается выяснить, где велик.

– Кипа я знаю, – кивнул Гамильтон. – А еще кто?

– Гэри Берман. Эти Берманы – они недавно сюда переехали. Его отец… Он придет. Вернется с работы и придет.

Они свернули за угол. Парнишка ехал чуть впереди. Гамильтон приметил какой-то сад, потом они свернули еще раз – в тупиковую улочку. Он и не подозревал о ее существовании и не знал никого, кто здесь живет. Окинул взглядом незнакомые дома – и его скребанула мысль: а что он знает о жизни сына?

Парень свернул на дорожку, ведущую к дому, соскочил с велосипеда. Поставил велосипед у стены. Открыл дверь – и Гамильтон прошел вслед за ним через гостиную в кухню, где увидел сына. Они сидели за столом – Роджер, Кип Холлистер и еще какой-то мальчишка. Гамильтон пристально посмотрел на сына, потом перевел взгляд на полную темноволосую женщину, сидевшую на другом конце стола.

– Вы – отец Роджера? – спросила та.

– Да. Эван Гамильтон, – представился он. – Добрый вечер.

– А я – миссис Миллер, мама Гилберта, – сказала женщина. – Простите, что вытащила вас, но надо разобраться…

Гамильтон опустился на стул напротив женщины и обежал взглядом комнату. Мальчишка лет десяти – это у него исчез велосипед, решил Гамильтон, – сидел рядом с женщиной. Еще один мальчик, лет четырнадцати, болтая ногами, сидел на шкафчике для сушки посуды, глядя на парня, который говорил по телефону. Ухмыльнувшись какой-то фразе на другом конце провода, парень потянулся к раковине выбросить в нее сигарету. Гамильтон слышал, как зашипела сигарета, упав в воду. Парнишка, который его привел, прислонился к холодильнику, скрестив руки на груди.

– Застал кого-нибудь из родителей Кипа?

– Сестра Кипа сказала, они уехали в магазин. Я зашел к отцу Гэри Бермана – он обещал быть через несколько минут. Я оставил ему адрес.

– Мистер Гамильтон, – начала женщина. – Я сейчас расскажу, в чем дело. Мы на месяц уезжали в отпуск, и Кип попросил у Гилберта велосипед – чтобы Роджер помог ему развозить газеты. У Роджера что-то было с велосипедом – то ли шина прокололась, то ли еще что. Ну, и вот…

– Пап! Гэри хотел меня задушить, – вмешался Роджер.

– Что?! – Гамильтон встревоженно посмотрел на сына.

– Гэри хотел меня задушить. Видишь – даже следы остались, – сын потянул вниз вырез футболки, показывая шею.

– Дело происходило у нас в гараже, – продолжала женщина. – Не знаю, что уж там было, но в гараж заглянул Курт, мой старший.

– Он первый начал! – выкрикнул Гэри Берман, повернувшись к Гамильтону. – Зачем он начал обзываться? Обозвал меня тупицей, – Гэри уставился на входную дверь.

– Парни, мой велик стоит шестьдесят долларов! – выкрикнул Гилберт. – И вы должны заплатить их!

– Давай ты не будешь лезть, – шикнула на него женщина.

Гамильтон постарался взять себя в руки.

– Продолжайте, – кивнул он.

– Как выяснилось, Кипу и Роджеру был нужен велосипед, чтобы развозить газеты. А потом они, и с ними еще Гэри, принялись его запускать.

– Запускать? Что значит «запускать»? – не понял Гамильтон.

– Запускать, – кивнула женщина. – Вниз под горку – и пусть катится, пока не упадет. А потом – они сами признались, за пару минут до вашего прихода, – они взяли его в школу и там запускали в футбольные ворота.

– Это правда, Роджер? – спросил Гамильтон, глядя на сына.

– Ну… правда, – пробормотал Роджер, не поднимая глаз и барабаня пальцами по столу. – Но… мы запускали его всего один раз. Сперва Кип, потом Гэри, а потом я…

– Всего один раз? Не многовато ли выходит, Роджер? Один, да один… Плохо, Роджер… Вот уж не ждал от тебя… И от тебя тоже, Кип, – сказал Гамильтон.

– Понимаете, – продолжала женщина, – дело в том, что они – кто-то из них – темнит или недоговаривает… Я знаю только одно: велосипед исчез.

Парнишка постарше, на кухне, рассмеялся и стал передразнивать парня, говорившего по телефону.

– Мы не знаем, где велосипед, миссис Миллер, – сказал Кип. – Мы же говорили: последний раз мы с Роджером видели велосипед, когда после школы отвозили его ко мне домой. В смысле, не последний, а перед тем. А последний раз был, когда я потом утром приехал сюда и поставил его за домом. – Он покачал головой. – Мы не знаем, где он, – повторил он.

– Шестьдесят долларов, – объявил Гилберт, глядя на Кипа. – Можете в рассрочку: пять долларов в неделю.

– Гилберт, я последний раз повторяю… – повысила голос женщина. – Видите: они утверждают, что велосипед исчез уже отсюда, – женщина слега нахмурилась. – Но верить им или нет… Они все время увиливают от ответа.

– Ну мы же всё сказали! Всё-всё.

В ответ на эти слова Гилберт откинулся на стуле и отрицательно помотал головой.

Звякнул дверной колокольчик, и мальчишка, сидевший на сушке для посуды, соскользнул на пол и скрылся в гостиной.

Широкоплечий, стриженный ежиком мужчина с тяжелым взглядом серых глаз, не говоря ни слова, вошел в кухню. Мельком посмотрев на женщину, он обогнул ее и направился к стулу, где сидел Гэри Берман.

– Мистер Берман? Давайте познакомимся. Я мама Гилберта, а это мистер Гамильтон, отец Роджера.

Мужчина кивнул Гамильтону, но руки не подал.

– В чем дело-то? – спросил он сына.

Мальчишки за столом принялись наперебой рассказывать.

– А ну, молчать! – бросил им Берман. – Я обращаюсь к Гэри. До вас очередь дойдет.

Гэри начал рассказывать, в чем дело. Отец внимательно слушал, время от времени хмурясь, исподлобья оглядывая приятелей сына.

Когда Гэри Берман закончил, женщина сказала:

– Я хочу докопаться до правды. Я никого не виню. Поймите, мистер Гамильтон, мистер Берман… Я просто хочу докопаться до правды, – она пристально посмотрела на Роджера и Кипа, они же, все как один, обернулись к Гэри Берману.

– Все было не так, Гэри! – воскликнул Роджер.

– Пап, можно с тобой поговорить? С глазу на глаз? – спросил Гэри Берман.

– Пойдем, – кивнул мужчина, и они вышли в гостиную.

Гамильтон проводил их взглядом. Он чувствовал, что их надо остановить – нечего им секретничать. Ладони его вспотели, и он потянулся к карману рубашки, чтобы достать сигареты. Потом, глубоко вздохнув, поднес руку тыльной стороной к лицу и сказал:

– Роджер, ты что-нибудь знаешь, кроме того, что вы рассказали? Знаешь, где велосипед Гилберта?

– Нет, – тряхнул головой мальчик. – Правда не знаю.

– Когда ты последний раз видел этот велосипед? – спросил Гамильтон.

– Когда мы привезли его из школы и оставили у Кипа.

– Кип, – обернулся Гамильтон к приятелю сына, – ты знаешь, где сейчас велосипед Гилберта?

– Нет, откуда?! – вскинулся парнишка. – Мы брали его в школу, а я утром отвез его сюда и поставил за гаражом.

– Мне казалось, ты сказал, ты поставил его за домом, – подняла брови женщина.

– В смысле – за гаражом. Я это имел в виду, – потупился мальчик.

– А потом ты не брал его покататься? – спросила женщина, подаваясь вперед.

– Нет, – потряс головой Кип.

– Точно? – настаивала женщина.

– Нет! Не знаю я, где он! – не выдержал мальчик.

Женщина только пожала плечами.

– Ну и кому прикажете верить? – обратилась она к Гамильтону. – Как с этим разбираться? Я знаю одно – у Гилберта пропал велосипед.

Гэри Берман с отцом вернулись на кухню.

– Это Роджер предложил запустить его с горки! – заявил Гэри Берман.

– Ты это предложил! – взвился Роджер, вскакивая со стула. – Ты этого хотел! Еще хотел отвезти его в сад и там все с него отвинтить.

– Молчать! – обернулся к Роджеру Берман-старший. – Говорить будешь, когда спросят, сейчас тебя не спрашивают. Гэри, я разберусь с этим. Нет, надо же – срываться среди ночи из-за каких-то двух придурков! А ну, если кто из вас знает, где велосипед, – сказал Берман, пристально глядя на Кипа, потом переведя взгляд на Роджера, – советую выложить все прямо сейчас.

– По-моему, вы нарываетесь, – заметил Гамильтон.

– Да? – обернулся Берман, сдвигая брови. – А по-моему, вам лучше не соваться!

– Роджер, мы уходим, – объявил Гамильтон, вставая. – Кип, ты с нами – или остаешься? – он повернулся к женщине. – Не знаю, что тут можно придумать. Я поговорю с Роджером, но что касается денег – если Роджер приложил руку к тому, чтобы доконать этот велосипед, то треть он заплатит.

– Не знаю, что сказать, – вздохнула женщина, провожая Гамильтона через гостиную. – Я поговорю с отцом Гилберта – он сейчас в отъезде. Посмотрим. Знаете, как оно бывает… Но я с ним поговорю.

Гамильтон подался в сторону, пропуская ребят на крыльцо, и услышал за спиной, как Гэри Берман говорит:

– Он обзывал меня тупицей, слышишь, пап!

– Что? Обзывался тупицей? – услышал Гамильтон голос Бермана-старшего. – Да он сам тупица – ты только посмотри на него!

Гамильтон остановился и произнес:

– Вы всерьез нарываетесь. Может, возьмете себя в руки?

– Я же сказал: не суйтесь! – произнес Берман.

– Иди домой, Роджер. – Гамильтон облизнул губы. – Я сказал – домой!

Роджер и Кип ступили на дорожку. Гамильтон стоял в дверях и смотрел на Бермана, идущего через гостиную вместе с сыном.

– Мистер Гамильтон… – нервно начала женщина, но не успела договорить.

– Ну, что нужно? – рыкнул Берман. – Поберегись, прочь с дороги! – Берман двинул Гамильтона плечом, и тот, отступая, шагнул с крыльца в какой-то куст, хрустнувший под ногами. Он не мог поверить, что до этого дошло. Он выбрался из куста и сгреб стоявшего на крыльце мужчину в охапку. Оба тяжело упали на лужайку, перекатились, Гамильтон прижал Бермана к земле, коленями придавил его локти. Схватив Бермана за ворот, он равномерно начал впечатывать его затылком в землю, а женщина за спиной кричала:

– Боже, да разнимите же их! Кто нибудь! Позвоните в полицию!

Гамильтон остановился.

Берман взглянул на него и пробормотал:

– Слезь.

– Вы целы? – охнула женщина, едва они расцепились. – Боже… – Она посмотрела на мужчин, стоявших в метре от нее, повернувшись друг к другу спиной и тяжело дыша. Ее старшие сыновья топтались на крыльце и глазели; теперь, когда все было кончено, они все еще чего-то ждали, глядя на мужчин, пихая друг друга кулаками под ребра, в грудь, уходя от тычков соседа.

– Эй, живо в дом, – шуганула их женщина. – Не думала, что так все выйдет… – пробормотала она, держась рукою за сердце.

Гамильтон весь вспотел, легкие горели, когда он пытался вздохнуть поглубже. В горле стоял ком, какое-то время он не мог сглотнуть. Он двинулся по дорожке, с одной стороны шел сын, а с другой этот парень, Кип. Он слышал, как хлопнула дверца, завелся движок. Свет фар отъезжающей машины чирканул по глазам.

Роджер чуть слышно всхлипнул. Гамильтон положил ему руку на плечо.

– Я домой пойду, ладно? – пробормотал Кип, и по лицу его потекли слезы. – Отец будет меня искать…

– Извини, – Гамильтон поморщился. – Извини, что так вышло – лучше бы тебе этого не видеть, – сказал он сыну.

Они продолжали путь. Когда дошли до своего квартала, Гамильтон убрал руку с плеча сына.

– А если б он схватился за нож, пап? Или за биту?

– Нет, не стал бы он хвататься.

– А если бы схватился? – спросил сын.

– Никогда не скажешь, что человек сделает в ярости, – пожал плечами Гамильтон.

Они почти дошли до дверей. Сердце забилось, когда Гамильтон увидел свет в окнах.

– А можно пощупать твои бицепсы? – спросил сын.

– Потом, – сказал Гамильтон. – Сейчас иди ужинай – и быстро в постель. И скажи маме – все в порядке. Я посижу немного на крыльце.

Мальчик переминался с ноги на ногу и смотрел на отца, а потом ворвался в дом и закричал:

– Мам, мам!

Гамильтон сидел на крыльце, спиной опершись о стенку гаража и вытянув ноги. Пот на лбу высох. Он чувствовал, как под рубашку забирается холодок.

Однажды он видел, как отец – бледный, неспешно говоривший широкоплечий человек – полез в драку. Дело было в кафе. Противник, с которым дрался отец, батрачил на соседней ферме. Драка была серьезной, и отец, и этот парень здорово наваляли друг другу. Гамильтон любил отца и многое мог о нем вспомнить. Но сейчас в памяти всплыла именно та драка, будто это было самое главное.

Он все еще сидел на крыльце, когда из дома вышла жена.

– Боже мой, – сказала она и положила руки ему на голову. – Иди помойся, а потом поешь и все мне расскажешь. Ужин еще теплый. Роджер пошел спать.

Но он слышал голос сына – тот звал его.

– Он еще не спит, – кивнула жена.

– Я поднимусь к нему, на минутку. А потом выпьем по стаканчику.

Она покачала головой:

– Никак в голове не укладывается.

Он вошел в комнату к сыну и сел в ногах кровати.

– Уже поздно, а ты не спишь. Спокойной ночи, – сказал Гамильтон.

– Спокойной ночи, – отозвался мальчик и пристроил руки под голову, растопырив локти в стороны.

Он был в пижаме, от него пахнуло теплом и свежестью – Гамильтон глубоко вдохнул этот запах. Он похлопал сына ладонью, через простыню:

– Не принимай это близко к сердцу. Держись от них подальше и не давай мне повода еще раз услышать, что ты угробил чей-то велосипед. Договорились? – спросил Гамильтон.

Мальчик кивнул. Он выпростал руки из-под головы и принялся теребить простыню.

– Ну и хорошо, – кивнул Гамильтон. – Спокойной ночи.

Он наклонился поцеловать сына, но тот заговорил:

– Пап, а дедушка был такой же сильный, как ты? Ну, когда он был твоего возраста, а ты…

– А мне было девять? Ты про это? Да, наверно. Такой же сильный, – сказал Гамильтон.

– Иногда я совсем не помню, какой он был, – признался мальчик. – Не хочу его забывать. Ничего не хочу забывать, понимаешь? Пап?

Гамильтон не сразу нашелся с ответом, и сын продолжил:

– А когда ты был маленький, это было как у тебя со мной? Ты его больше любил, чем меня любишь? Или так же? – Сын выпалил все это на одном дыхании. Он заворочался под простыней и отвел глаза в сторону. Гамильтон все еще не мог найти ответ, и мальчик спросил:

– А дедушка курил? Я помню, у него была трубка, да?

– Перед смертью он начал курить трубку, верно, – кивнул Гамильтон. – Он долго курил сигареты, a когда сильно огорчался из-за чего-то, бросал, но потом менял марку и снова начинал курить. Вот, смотри, – сказал он. – Понюхай-ка мою ладонь.

Мальчик взял его руку в свои, поднес к носу, вдохнул и сказал:

– Ничем не пахнет. А что, пап?

Гамильтон сам понюхал ладонь, потом пальцы.

– Действительно, – удивился он. – Все, выветрилось. – «Неужели продержался?» – подумал он. – Хотел что-то тебе показать, ну да ладно. Поздно уже, давай спи.

Мальчик повернулся на бок и смотрел, как отец идет к двери, потом, оглянувшись, кладет руку на выключатель. Тут мальчик сказал:

– Пап? Ты не подумай, что я того, но – я хотел бы знать тебя, когда ты был маленьким. Ну, как я сейчас. Как бы это тебе объяснить… Мне очень этого не хватает. Понимаешь, я начинаю по тебе скучать уже сейчас, когда об этом думаю. Чушь, да? Ладно, только дверь оставь открытой!

Гамильтон оставил дверь открытой, потом передумал и наполовину притворил ее.

Жена студента
(Перевод А. Рейнгольда)

Она уснула на его подушке, пока он читал ей из Рильке, своего любимого поэта. Ему нравилось читать вслух, и у него это неплохо получалось – голос его становился то тихим и мрачным, то торжественным, то интригующим. Он не отрывал глаз от страницы и останавливался только чтобы взять сигарету с ночного столика. Этот выразительный голос завораживал. Ей мерещились караваны, выходившие из-за высоких городских стен, и бородатые мужчины в длинных хитонах. Она слушала его и слушала, несколько минут, потом закрыла глаза и заснула.

А он все читал и читал. Дети уже давным-давно спали, и машины за окном все реже шуршали шинами по мокрому асфальту. Через некоторое время он все же закрыл книгу и перевернулся, чтобы выключить лампу. И тут вдруг она открыла глаза, как будто чего-то испугалась, и несколько раз моргнула. Ее веки казались сейчас неестественно темными и опухшими, взгляд был остекленевшим. Он внимательно на нее посмотрел.

– Ты спишь? – спросил он.

Она кивнула и, вытащив руку из-под одеяла, потрогала бигуди на голове, все ли на месте. Завтра пятница, – в этот день у нее на приеме все дети от четырех до семи лет из района Вудлоун. Он продолжал на нее смотреть, приподнявшись на локте, свободной рукой поправляя покрывало. У нее такая гладкая кожа и высокие скулы: как она иногда уверяла своих друзей, они достались ей от отца, который был на четверть индейцем.

Затем он услышал:

– Сделай мне, пожалуйста, сэндвич, Майк. Только с маслом и салатом, хорошо?

Он промолчал и не двинулся с места – очень уж хотелось спать. Но, когда он вновь открыл глаза, она не спала, а внимательно на него смотрела.

– Ну и чего ты не спишь? – сказал он – уже очень поздно.

– Я бы поела, – произнесла она. – Почему-то болят руки и ноги, и есть очень хочется.

Он, наигранно застонав, вылез из кровати.

Сделал бутерброд, положил на блюдце.

Она села в кровати и заулыбалась, когда он вошел в спальню. Затем положила под спину подушку и взяла блюдце. В этой белой рубашке вид у нее был какой-то больничный.

– Какой мне странный сон приснился.

– Что за сон? – спросил он, ложась на кровать и отворачиваясь. Он какое-то время изучал ночной столик. Потом медленно закрыл глаза.

– Тебе действительно интересно? – спросила она.

– Еще бы.

Она села поудобнее и сняла с губы прилипшую крошку.

– Итак. Это был довольно длинный сон, ну, знаешь, очень запутанный, я правда кое-каких деталей уже не помню. Когда я только проснулась, все помнила, а теперь уже начала забывать. Майк, а сколько я вообще спала? Хотя это, наверное, не важно. Короче, мы где-то на ночь остались. Не знаю, где были дети, но мы были с тобой вдвоем в каком-то отеле, короче, в каком-то доме. Дом этот стоял у озера, я не знаю у какого. Там была еще одна пара, постарше, они позвали нас покататься на их лодке. – Она засмеялась и нагнулась вперед. – На следующее утро, когда мы все садились в лодку, оказалось, что там только одно сиденье в носовой части, что-то вроде скамьи, и там могло поместиться не более трех человек. И мы с тобой стали спорить, кто же пожертвует собой и втиснется назад. Ты говорил, что ты туда сядешь, а я, что я. Но в итоге села я. Там было так узко, что ногам было больно, и я боялась, что вода перельется через борт. И тут я проснулась.

– Ну и сон, – пробормотал он, но, засыпая, почувствовал, что ему, видимо, нужно было сказать что-то еще. – Помнишь Бонни Тревис? Жену Фреда Тревиса? Она говорила, что видит цветные сны.

Она посмотрела на бутерброд, который держала в руке, и откусила кусок. Прожевав, облизнула губы, поставила блюдце на колено и поправила свободной рукой подушку. Затем, улыбнувшись, снова улеглась.

– А помнишь те выходные на Тилтон-Ривер, Майк? Когда ты на следующее же утро поймал здоровенную рыбу? – она положила руку ему на плечо. – Помнишь?

Она все хорошо помнила. Последние несколько лет она почти об этом не вспоминала, только недавно стала снова вспоминать. Они поехали туда через два месяца после того, как поженились. Ночью сидели у костра, арбуз положили в ледяную воду реки, на ужин она жарила дешевые мясные консервы, яйца и фасоль в томатном соусе. А потом, наутро, все то же самое в той же закопченной сковородке, и еще оладушки затеяла. Оба раза у нее все пригорело, и кофе они сварить не могли, но все равно так хорошо, как тогда, им вместе никогда не было. Она даже помнила, что он читал ей той ночью: Элизабет Браунинг и несколько рубаи Омара Хайама. Они так укутались ночью, что она едва могла пошевелить ногами – столько было одеял. А на следующее утро он поймал здоровенную форель, и машины останавливались, чтобы посмотреть, как он ее достает из воды.

– Ну, так ты помнишь или нет? – спросила она, поглаживая его по плечу. – Майк?

– Да, помню, – ответил он. Он немого отодвинулся от нее к краю кровати и открыл глаза. Но на самом деле, ничего он не помнил. Он помнил только учебу: аккуратно зачесанные волосы и полузрелые идеи о жизни и искусстве, и ему было не очень приятно об этом вспоминать.

– Это было так давно, Нэн, – сказал он.

– Мы только закончили школу. Ты и в университет тогда еще не поступил, – продолжила она.

Он немного подождал, потом приподнялся на локте, чтобы взглянуть на нее.

– Ты уже доела, Нэн?

Она все сидела в кровати.

Она кивнула и протянула ему пустое блюдце.

– Я свет выключу, – сказал он.

– Как скажешь.

Потом он снова лег под одеяло и начал разводить ноги в стороны, пока не коснулся ее стопы. И больше не двигался, пытаясь расслабиться.

– Майк, ты уже спишь?

– Нет, – отозвался он. – Не сплю.

– Пожалуйста, не засыпай раньше меня, – тихо попросила она, – не хочу одна засыпать.

Он ничего не ответил, только немножко к ней пододвинулся. Она обняла его одной рукой за шею, а другую положила ему на грудь, и он слегка сжал ее пальцы. Но вскоре он убрал свою руку под одеяло и вздохнул.

– Майк, потри мне, пожалуйста, ноги – болят ужасно.

– Боже, – сказал он мягко. – Я ведь почти уснул.

– Знаешь, я хочу, чтобы ты потер мне ноги и поговорил со мной, у меня и плечи болят, но ноги – просто невыносимо.

Он перевернулся и начал растирать ей ноги, потом вдруг уснул, не убрав руку с ее бедра.

– Майк?

– Что, Нэн? Скажи, что?

– Я хочу, чтобы ты меня всю погладил, – сказала она, перевернувшись на спину. – Сегодня и ноги и руки болят.

Она согнула ноги в коленях, чтобы получилась горка из одеяла.

Он на мгновение открыл глаза, потом снова закрыл их:

– Что, все еще растешь?

– О, да еще как! – сказала она, ерзая под одеялом, довольная, что сумела его разговорить.

– Когда мне было лет десять, я была точно такого же роста, как сейчас. О, видел бы ты меня тогда! Я так быстро росла, что у меня постоянно болели ноги и руки. А у тебя так было?

– Что было?

– Разве ты никогда не чувствовал, что растешь?

– Я уже не помню, – ответил он.

Наконец он приподнялся, зажег спичку и посмотрел на часы. Перевернул подушку на другую сторону, что была прохладней, и снова лег.

Она сказала:

– Ну что ты спишь, Майк! Я так хочу поговорить.

– Давай поговорим, – сказал он, не шелохнувшись.

– Просто обними меня и дождись, пока я засну. У меня никак не получается.

Он повернулся к ней и обнял ее за плечо, она повернулась набок, лицом к стене.

– Майк?

Он дотронулся ногами до ее ступней.

– Почему ты никогда ни о чем не рассказываешь, что тебе нравится, что не нравится?

– Даже и не знаю, о чем бы рассказать, – ответил он. – Лучше ты расскажи, если хочешь.

– Только обещай, что ты потом тоже. Обещаешь?

Он снова коснулся ее ступни в знак согласия.

– Ладно… – сказала она удовлетворенно и перевернулась на спину. – Я люблю вкусную еду, стейки, запеченную в углях картошку, ну, всякое такое. Люблю хорошие книги и журналы, люблю ездить ночью в поездах, и люблю летать на самолетах. – Она замолчала. – Я, естественно, не по порядку перечисляю, ну, что самое любимое, а что не так уж. Тут пришлось бы сначала подумать. Но я очень люблю летать на самолетах. Когда самолет взлетает, у меня такое чувство, что что бы ни случилось, все закончится хорошо. – Она положила свою ногу на его. – Мне нравится долго не спать, а потом, на следующее утро, лежать в постели до полудня. Мне бы хотелось, чтоб мы так чаще делали. Я люблю заниматься сексом. Я бы хотела, чтобы ты меня гладил, и не только тогда, когда я об этом прошу. Мне нравится ходить в кино и пить пиво с друзьями после фильма. Мне приятно, что у меня есть друзья. Мне очень нравится Дженни Хендрикс. Я бы хотела иногда потанцевать, хотя бы раз в неделю. Мне бы хотелось носить только красивую одежду. Мне бы хотелось покупать детям хорошие вещи именно тогда, когда они им нужны и не ждать, пока появятся лишние деньги. Лауре, например, нужно что-нибудь новенькое к Пасхе. И мне хотелось бы купить Гэри детский пиджачок. Он уже достаточно большой. Я бы хотела, чтобы и ты купил новый костюм. Тебе он даже сейчас нужнее, чем ему. И я бы хотела, чтобы у нас с тобой был настоящий дом, чтоб мы не переезжали каждый год с места на место. Этого мне бы хотелось больше всего, – сказала она. – Мне бы хотелось, чтобы мы с тобой прожили хорошую и честную жизнь, и чтоб нам не приходилось волноваться по поводу денег и разных там счетов. Ты совсем спишь.

– Нет, не сплю, – возразил он.

– Больше ничего в голову не приходит. Давай, теперь твоя очередь, рассказывай, чего бы хотелось тебе.

– Не знаю, много чего, – пробормотал он.

– Ну, давай рассказывай. Мы же разговариваем.

– Я хочу, чтоб ты оставила меня, наконец, в покое, Нэн, – он перелег на свою половину кровати и повернулся на бок, свесив руку. Она тоже повернулась на бок и прижалась к его спине.

– Майк!

– Боже ты мой! Ладно, погоди немного, дай мне потянуться, сейчас я проснусь.

Через какое-то время она спросила:

– Майк, ты что, спишь?

Она осторожно потрясла его за плечо, но никакого ответа не последовало. Она лежала рядом, пытаясь заснуть. Сначала она лежала очень тихо, не шевелясь, плотнее к нему прижавшись, стараясь медленно и равномерно дышать. Но уснуть никак не удавалось.

Она старалась не вслушиваться в его дыхание, но у нее не получалось. Каждый раз, когда он выдыхал, из носа его слышался странный звук. Она старалась дышать с ним в унисон. Но это не помогло. Мешал этот странный звук. И в груди его что-то посвистывало. Она отвернулась, теперь они лежали спина к спине, она протянула руку и осторожно прикоснулась пальцами к холодной стенке. Одеяло у ног задралось, и каждый раз, когда она шевелила ступнями, то чувствовала, как тянет холодком. Она услышала, как двое их соседей поднимаются вверх по лестнице в квартиру. Один басисто засмеялся, потом открыл дверь. Потом кто-то передвинул стул. Она снова перевернулась в кровати. В квартире напротив спустили воду в туалете. И еще раз. Она снова перевернулась, теперь на спину, попыталась расслабиться. Ей вспомнилась статья, которую она как-то прочитала в журнале: если удастся расслабить все мускулы, то сон придет наверняка. Она глубоко вдохнула, закрыла глаза, и лежала, не двигаясь, вытянув руки по бокам. Она попыталась расслабиться, представляя, что ее ноги лежат в чем-то мягком. Перевернулась на живот. Закрыла глаза, открыла. Посмотрела на свои чуть согнутые пальцы, лежащие на простыне у самых губ. Подняла один палец вверх и снова опустила. Большим пальцем дотронулась до ободка обручального кольца. Опять легла на бок, потом снова на спину. Ей вдруг стало страшно, и в какой-то момент она даже начала молиться, совсем отчаявшись заснуть.

Господи, прошу тебя, помоги мне заснуть.

Она закрыла глаза.

– Майк… – позвала она шепотом.

Никакого ответа.

Она услышала, как в другой комнате кто-то из детей перевернулся в кровати и задел локтем стену. Она стала вслушиваться, но больше никаких звуков не последовало. Приложила руку к левой груди и почувствовала, как бьется сердце. Она легла на живот и заплакала, уткнувшись в простыню. Какое-то время она рыдала. Затем перелезла через спинку кровати.

Пошла в ванную умыться. Почистила зубы, посмотрелась в зеркало. Проходя по гостиной, повернула вентиль отопления. Потом села за кухонный стол, спрятав ноги под ночной рубашкой. Снова поплакала. Из лежавшей на столе пачки вынула сигарету и прикурила. Чуть погодя она вернулась в спальню и взяла халат.

Потом пошла посмотреть, как там дети. Накрыла сына одеялом – оно сползло. Затем прошла в гостиную, уселась в кресло. Начала листать журнал, попробовала читать. Потом стала разглядывать фотографии и снова попробовала читать. Время от времени мимо дома проезжала машина, тогда она поднимала глаза и смотрела в окно. Когда проезжала машина, она каждый раз еще долго прислушивалась и только потом снова принималась за журнал. Около кресла на столике лежала целая стопка этих журналов. Она пролистала их все.