Текст книги "Если спросишь, где я: Рассказы"

Автор книги: Реймонд Карвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

– Папка, прямо не знаю, что бы я без тебя делала?

Так и сказала. У меня сердце оборвалось, когда я услышал эти слова. Как же после этого не помочь? Да если бы я вполовину меньше зарабатывал, я бы все равно помог, и с радостью. Меня ведь работа кормит, правда? По сравнению с дочкой, да и другими членами моей семьи, я просто везунчик. Сравнить с остальными, так я как сыр в масле катаюсь.

Деньги, которые она у меня просила, я, конечно, перевел, я вообще ни разу ей не отказывал. А потом и сам ей предложил: а не проще ли будет разбить сумму на равные части и первого числа каждого месяца высылать ей положенную долю? Тогда она сможет рассчитывать на эти деньги, это будут только ее деньги, – ее и ее детишек. По крайней мере, я надеялся, что так будет. Жаль, конечно, что я не могу удостовериться в том, что ни кусочка хлеба, ни апельсинчика, купленных на мои деньги, не достается этому подлецу, ее сожителю. Но тут же ничего не поделаешь, – раз пообещал, значит, выполняй, переведи деньги в срок, и не твоего ума это дело, сует он нос в тарелку с твоей яичницей или в вазочку с твоим печеньем, или нет.

Итак, на моем иждивении мать – это раз, дочь – два и моя бывшая жена – это три. Три человека на моей шее – не считая брата. А ведь есть еще сын, и ему тоже требуются деньги. Сразу после окончания средней школы он сложил вещички и уехал из материнского дома назад, на восток страны – решил поступать в колледж. И в каком штате, вы думаете, он выбрал учебное заведение? – в Нью-Хемпшире! Это надо же придумать – самый захолустный колледж! Но поскольку до него в нашей семье, как по той, так и по другой линии, никто никогда не изъявлял желания поступать в университет, то все дружно одобрили это намерение. И я поначалу тоже. Кто ж знал, какой крови мне это будет стоить? Оказалось, что учеба съедает много денег. Он влез в долги, нахватав кредитов во всех, каких только можно было банках. Учиться и параллельно работать он не захотел – во всяком случае, так он мне сказал. И, в общем, его можно понять и даже в какой-то степени согласиться с такой позицией: кому охота работать? Мне, например, неохота. Однако же пришлось расплачиваться по кредитам, которые он брал где не попадя, я еще должен был и оплатить год его обучения в Германии. После этого я решил, что мне дешевле будет регулярно посылать ему деньги, и немалые. А когда ему потребовалось больше и я отказался платить, он разразился письмом, что раз так, раз я действительно отказываюсь, то ему ничего не остается, как заняться торговлей наркотиками или ограбить банк – надо же ему на что-то жить! Будем надеяться, что его не застрелят и не упекут за решетку.

Я тут же ответил, что, ладно, я передумал, пришлю ему чуть больше, чем обычно. А что мне еще оставалось делать? Вдруг действительно что-то случилось бы, и я оказался бы повинным в смерти родного сына? Не хватало, чтобы моего ребенка посадили в тюрьму или еще что пострашнее. У меня и так на совести много чего есть.

Таким образом, четверо, так ведь? Не считая моего брата – тот еще не сел мне на шею. Я просто обезумел. Я сон потерял, днем и ночью думая об одном и том же. Каждый месяц я выписывал чеков почти на ту же сумму, какую зарабатывал! Ясно, что долго так продолжаться не могло: чтобы это понять, вовсе не требуется особых знаний по экономике, – это понятно простому смертному. Чтобы удержаться на плаву, мне пришлось взять кредит; и ко всем моим платежам добавился еще один.

Тогда я начал экономить: для начала перестал обедать в ресторанах. Признаться, раньше я частенько это делал и даже любил, – ведь живу я один, готовить мне некогда, – но теперь рестораны остались в прошлом. Я реже стал ходить в кино, перестал покупать себе новую одежду, отложил до лучших времен заказ на зубные протезы. Машина требовала ремонта, обувь прохудилась, но я на все махнул рукой.

Иногда я, правда, взбрыкивал и начинал строчить им письма, угрожая, что переменю фамилию и уйду с работы. И что вообще я собираюсь переехать в Австралию. И хотя я ровным счетом ничего не знаю об Австралии – знаю только, что она в другом полушарии, – я не шутил, когда писал родным о своих планах. Я действительно хотел уехать.

Только вот какое дело – не поверили мои родственники, что я смогу все бросить и уехать в Австралию. Они знали, что я их – со всеми потрохами. Да, я дошел до ручки, и они меня жалели, и открыто выражали свое сочувствие. Но подходило первое число, и сомнений как не бывало – собственно, на это они и рассчитывали: я садился и выписывал чеки.

Однажды мать в ответ на мой крик души, – мол, бросаю все и уезжаю в Австралию, – написала, что она больше не хочет быть мне обузой. Как только отеки на ногах спадут, она пойдет устраиваться на работу, – ее слова. Ей семьдесят пять, но, может быть, ее снова возьмут куда-нибудь официанткой. Я написал ей, пусть не говорит глупостей, я рад ей помогать. И это чистая правда! Я всегда готов помочь. Вот только бы вытянуть счастливый лотерейный билет.

Дочка знала, что если зашел разговор об Австралии, значит, я действительно на грани. Для нее это был сигнал, что мне срочно требуется передышка и меня нужно как-то подбодрить. Вот она и написала, что собирается найти няню, чтоб та сидела с детишками, а сама она устраивается, как только придет лето, на консервную фабрику. Она молодая, крепкая – вполне сможет работать по двенадцать-четырнадцать часов, без выходных: ничего, как-нибудь. Ей просто нужно психологически настроиться, а там дело пойдет само собой. И еще не прогадать бы с няней. Очень важно найти такую, чтоб согласилась сидеть с диатезными малышами целый день и следить, чтоб они не хватали между едой фруктовое эскимо, всякие карамельки вроде тутси-ролз и шоколадные драже, которыми они объедаются каждый день, – дети ведь, любят сладкое! Так вот, если ей действительно повезет и она найдет такую няню, тогда дело в шляпе. Вот только с покупкой рабочей одежды она просит ей помочь.

А сын написал мне, что очень сожалеет, что вообще впутал меня в свои дела, что для нас обоих будет лучше, если он пустит себе пулю в лоб. Он, видите ли, выяснил, что у него аллергия на кокаин: сразу начинают слезиться глаза, и он задыхается. Это значит, что наркоторговлей ему заниматься нельзя, он не сумеет определить наркотик. Таким образом, его карьера наркодилера закончилась, даже не начавшись. Нет уж, лучше сразу пустить себе пулю в лоб и больше не мучиться. Или повеситься – тоже выход: не придется одалживать ружье, да и на пули не надо будет тратиться. Представляете? Так прямо и написал. Еще в конверт была вложена фотография, – какой-то приятель снял его прошлым летом во время стажировки в Германии. Он стоит под большим деревом, и над головой его нависают тяжелые толстые ветки. Серьезный такой, без обычной своей улыбочки.

И только моя бывшая жена не удостоила меня ответом. А зачем ей? Она знает, что получит свои денежки первого числа, а откуда они поступят – хоть из Сиднея, хоть с Марса, – ее не касается. А если деньги не придут, ей достаточно снять трубку и набрать номер своего адвоката.

Вот так все и шло, а как-то в начале мая, в воскресенье, под вечер, позвонил брат. Как сейчас помню: окна в доме настежь, по комнатам гуляет легкий ветерок; тихо играет радио; из окон виден зеленеющий склон – весь в цветах. Услышав в трубке его голос, я буквально вспотел. С тех пор, как мы поругались из-за тех пятисот долларов, он мне больше не звонил, поэтому мне даже в голову не могло прийти, что он станет снова просить денег. Но меня уже колотило. Он поинтересовался, как мои дела, и я пожаловался на бесконечные расходы и неприятности. Рассказал ему и про дочкину овсянку, и про кокаин, и про рыбные консервы, про задуманное сыночком самоубийство, про банковский кредит, и про то, что я больше не хожу в кино и не обедаю в ресторане. Что у меня ботинки каши просят, про выплаты бывшей жене. Конечно, для него это не было новостью, он давно про все это знал. Тем не менее, он мне посочувствовал, и я разошелся: платит-то за звонок он. Слушаю его, а сам про себя подсчитываю: приличная сумма набегает, как же ты, Билл, собираешься платить за разговор? И тут меня осенило, что звонит-то он за мой счет – это мне в конечном итоге придется платить! Все просчитано заранее, минутой меньше, минутой больше – это уже не так уж важно.

Разговариваю, а сам смотрю в окно: небо голубое, в легких облачках, птицы пристроились на проводах. Стер я рукавом испарину со лба, и не знаю, что еще сказать. Замолчал и стал смотреть из окна на горы вдалеке, а сам жду… Вот тут он и говорит:

– Ужасно неудобно тебя просить, но… – И сердце мое сразу куда-то ухнуло. А он как ни в чем не бывало изложил свою очередную просьбу.

На этот раз он попросил тысячу. Представляете – тысячу! С тех пор, как он звонил мне прошлый раз, все пошло-покатилось. Он сообщил кое-какие подробности: явились судебные приставы, начали колотить в дверь – представляешь? – стекла в окнах задребезжали, дом зашатался от ударов их кулачищ. Бум, бум, бум! – рассказывал он. Спрятаться было некуда: они пришли, чтобы лишить его родного крова.

– Брат, помоги, – умолял он меня.

Где я достану тысячу долларов? Я сжал покрепче трубку, отвернулся от окна и сказал:

– Но послушай, за тобой же еще старый долг? Как ты собираешься расплачиваться?

– Какой старый долг? – он изобразил удивление. – По-моему, я тебе все вернул. Во всяком случае, хотел вернуть. Видит Бог, я старался из всех сил.

– Мы договаривались, что ты вернешь деньги маме, – уточнил я. – Но ты этого не сделал, и мне пришлось, как обычно, каждый месяц высылать ей деньги. Послушай, Билл, сколько можно, а? Только я сделаю шаг вперед, как вы все тянете меня назад. Вы меня топите – сами тонете и меня за собой тащите.

– Но ведь какую-то часть я ей заплатил, – возразил он. – Я действительно что-то ей заплатил. Это так, для справки, – добавил он. – Но я вернул ей часть суммы.

– Она сказала, ты дал ей полсотни – это все.

– Какие полсотни? Я дал ей семьдесят пять. Она забыла про другие двадцать пять. Однажды днем я заскочил к ней и отдал ей еще две бумажки по двадцать и одну пятидолларовую. Заметь, дал наличными, вот она и забыла, память у нее ни к черту. Послушай, – начал он снова. – Даю честное слово, на этот раз я тебя не подведу, клянусь Богом. Сложи все, что я тебе должен, и прибавь к той тысяче, которую я у тебя прошу взаймы, – и я вышлю тебе чек на всю эту сумму. Единственно, о чем я тебя умоляю, – не обналичивай чек в течение двух месяцев. За это время я встану на ноги, расплачусь с кредиторами, и тогда ты получишь свои деньги. Итак, до первого июля, ни днем позже, – даю честное слово, и на этот раз, вот увидишь, я сдержу свое обещание. Мы как раз сейчас затеяли продажу небольшого участка – так, ничего особенного: Ирма Джин получила его недавно в наследство от покойного дяди. Все уже на мази, сделка состоялась – осталось обсудить кое-какие детали и подписать бумаги. И потом, мне подвернулась работа. Это железно. От дома, правда, далековато – пятьдесят миль, придется каждый день мотаться туда-сюда, но это пустяки! Я бы и сто пятьдесят согласился наматывать, лишь бы получить это место. Так что через два месяца у меня на счете будет кругленькая сумма – не сомневайся! Получишь ты свои денежки к первому июля, все до единого цента, как пить дать получишь.

– Билли, я тебя люблю, – сказал я. – Но пойми, мне приходится тащить на себе весь этот воз. Ты не представляешь, какая это тяжесть. Я страшно устал.

– Именно поэтому на этот раз я тебя не подведу, – подхватил он. – Слово джентльмена. Даже не сомневайся. Ровно через два месяца ты получишь от меня чек – клянусь! Мне нужно всего два месяца. Пойми, брат, у меня больше никого нет, один ты. Ты – моя последняя надежда.

Конечно, я сделал, как он просил. Оказалось, в банке у меня по-прежнему был кредит, – сам не ожидал, так что я взял тысячу под проценты и послал ему чек. А он мне выслал свой, – в общем, мы обменялись чеками. Я приколол его чек на стенку в кухне рядом с календарем и фотографией сына, где он стоит под деревом. После этого стал ждать.

Ждал я долго. И вот, наконец, получаю от брата письмо с просьбой не обналичивать чек в тот день, о котором договаривались. Пожалуйста, подожди еще немного, – писал он. Произошли кое-какие непредвиденные события: место, которое ему пообещали, в последнюю минуту «уплыло», – это одна неприятность. Другая связана с продажей участка – в последний момент сделка развалилась: жена таки не решилась расстаться с семейной собственностью, – как-никак несколько поколений вложили в землю свой труд. И тут ничего не поделаешь, это ее земля, и она не хочет никого слушать, – объяснял он в письме.

Примерно тогда же позвонила дочка и сообщила, что какой-то подонок забрался в ее трейлер и вынес буквально все. Все ее имущество. Первый раз она ушла в ночную смену на консервную фабрику, а вернулась, дом пустой: вынесли всю мебель – даже ни одного стула не оставили, кровать – и ту утащили. Теперь им придется, как цыганам, спать на полу, – жаловалась она.

– А где же был этот твой, ну как его? – спросил я.

Как она объяснила, днем он пошел искать работу. Хотя на самом деле небось ошивался где-нибудь с дружками. В общем, она толком не знала, где его носило, да он с тех пор и не появлялся.

– Хоть бы утонул что ли, – в сердцах сказала она.

Детки были у няни, когда случилась кража. Короче, не дам ли я ей немного взаймы на покупку подержанной мебели, – она отдаст мне сразу, как только получит зарплату. Было бы здорово, если бы деньги пришли до выходных, – тогда она смогла бы купить самое необходимое.

– Мне просто в душу плюнули, – сказала она. – Такое чувство, будто тебя изнасиловали.

От сына из Нью-Хемпшира пришло письмо – тому позарез необходимо уехать в Европу. Пишет, что он в подвешенном состоянии: летом у него выпускные экзамены, и как только они закончатся и он получит диплом, он ни дня не останется в Америке. Общество здесь насквозь меркантильное, он просто задыхается: все говорят только о деньгах, больше их ничто не интересует, его от всего этого уже тошнит. Яппи он быть не собирается: карьера – не его стезя, и вообще он не таков. Словом, если бы я помог ему в последний раз с покупкой билета до Германии, он слез бы с моей шеи.

Не написала только моя бывшая, – да и с чего бы ей писать мне? Все и так ясно.

Матушка в письме сообщила, что решила экономить на медицинских чулках и краске для волос. Надеется, что в этом году ей удастся начать откладывать на черный день. Но пока у нее не получается. Не ложатся карты, видно, не судьба.

– А как ты? – спрашивает в письме. – Как все? Надеюсь, у тебя все хорошо…

В общем, отправил я еще несколько переводов и, затаив дыхание, стал ждать.

И вот однажды во время этого моего ожидания приснился мне сон, – на самом деле, мне приснилось два сна, в одну и ту же ночь. Сначала тот, в котором папа снова живой и носит меня на плечах. Я совсем маленький – лет пять или шесть. Он говорит: «Давай покатаемся!» Берет меня под руки и одним махом вскидывает себе на плечи. Я парю над землей, и мне не страшно: он держит меня крепко-крепко, а я держусь за него – мы держимся друг за друга. Но вот он медленно пошел по дорожке – и я тут же вцепился ему в волосы. Он говорит: «Не дергай меня за волосы. Опусти руки – не бойся, я тебя не уроню. Я тебя крепко держу». И точно: у него такие сильные пальцы, он так надежно обхватил мои щиколотки! Опускаю руки и расставляю их в стороны – для равновесия: папа идет, а я еду верхом. И представляю, что он – слон. Не помню, куда мы направлялись, может, в магазин, может, в парк на качели.

Тут я проснулся. Встал, сходил в уборную. За окном светало – через час все равно пора было вставать. Я решил больше не ложиться, пока сварю себе кофе, оденусь, глядишь – время и пройдет. Но потом все-таки прилег. Дай, думаю, полежу минутку, закинув руки за голову; понаблюдаю, как заполняет окно синева, вспомню папу, – я давно его не вспоминал. Я уже забыл, когда он мне последний раз снился или когда я мысленно с ним разговаривал. Короче, я снова прилег и, видимо, тут же заснул, заснул, как провалился, и тут начался второй сон. На этот раз мне приснилась моя бывшая жена, только во сне мы не были в разводе, она по-прежнему была мне жена. Мне снились мои дети. Еще маленькие, как они сидят и хрустят картофельными чипсами. Хоть это был сон, мне казалось, я чувствую запах чипсов и слышу, как дети от удовольствия причмокивают. Мы лежим на одеяле, у кромки воды, и так нам всем хорошо и покойно!.. А потом вдруг – одним рывком – я оказался в какой-то чужой компании, среди не знакомых мне людей, и, к своему ужасу, я понимаю, что пытаюсь выбить стекло в машине сына, угрожая ему расправой, – было такое однажды, много лет назад. Он сидит в машине, а я ударом ботинка вышибаю стекло… И тут я проснулся и открыл глаза: звонил будильник. Я вытянул руку и нажал на кнопку, потом откинулся на подушки и замер: бешено колотилось сердце. Я вспомнил, как только что во сне кто-то предложил мне виски, и я выпил. Страшнее этого ничего не придумать – чтобы мне хлопнуть виски. Я страшно перепугался: это конец. Все остальное – цветочки. Я полежал еще минуту, пытаясь успокоиться. Потом поднялся.

Сварил себе кофе и сел на кухне перед окном. Сижу и двигаю кружку по столу, черчу донышком круги и снова ловлю себя на мысли об Австралии. И вдруг, в какой-то момент, я отчетливо представил себе, как должно было реагировать мое семейство на грозные заявления о переезде в Австралию. Сначала это известие, наверное, напугало их, может быть, даже потрясло. А потом, поразмыслив, – что, разве они меня не знают? – они громко расхохотались. Я так ясно представил себе эту картину – как они сидят и смеются, что сам рассмеялся. Точнее, издал три коротких сухих смешка – ха-ха-ха! Словно роль заучивал.

Что я, в конце концов, забыл в этой Австралии? Ведь, если подумать, мне хотелось туда не больше, чем в Тимбукту, на луну или на Северный полюс. Черт побери, мне нечего там делать! И как только я это понял, как только сказал себе, что я туда не еду – я вообще никуда не еду, – на сердце сразу отлегло. Я закурил, налил себе еще кофе. Молока, правда, не было, ну и что? Не умру же я, если день не попью кофе с молоком? Потом я приготовил завтрак, – взять с собой на работу, налил кофе в термос, сложил все в пластиковый контейнер и вышел вон.

Утро было чудесное: вершины гор вдали золотило солнце, и над долиной летела стая птиц. Я не стал запирать дом. Конечно, я помнил о том, что случилось у дочки, но у меня все равно нечего красть. Во всяком случае, ничего такого, без чего я не смог бы обойтись. Телевизор разве что, но мне надоело каждый вечер пялиться на экран. Если грабители меня от него избавят, то сделают мне большое одолжение.

Чувствовал я себя – несмотря ни на что – вполне бодро, и решил пройтись до работы пешком: расстояние не большое, время есть. К тому же, сэкономлю на бензине, подумал я, хотя это не было решающим доводом в пользу прогулки. Главное, что наступило лето, и надо ловить момент, ведь лето очень быстро пройдет. Я невольно подумал, сколько желаний загадано, сколько у всех было надежд на то, что именно летом жизнь изменится к лучшему…

Я шел по дороге и, сам не знаю почему, стал думать о сыне. Пусть ему будет хорошо, где бы он сейчас ни был. Если вернулся в Германию (вроде бы уже должен), надеюсь, теперь-то он счастлив. У меня еще нет его нового адреса, но он, конечно, скоро напишет. И дочку мою храни Господь и дай ей силы: надеюсь, она справится, а я всегда на ее стороне. Я решил, что вечером непременно напишу ей об этом письмо. И мать моя, слава Богу, жива и находится в добром здравии, – так что и в этом отношении мне повезло больше, чем другим. Хотя бы еще несколько лет мы будем вместе, если все будет нормально.

Вокруг щебетали птицы, проносились мимо машины. А я шагал и думал про себя: удачи тебе, брат. Будет и на твоей улице праздник, – тогда и вернешь мне долг. Моя бывшая жена – и о ней я тоже вспомнил, шагая по дороге. Когда-то я так любил эту женщину больше всего на свете. Она жива, у нее все хорошо – по крайней мере, насколько мне известно. Пусть она будет счастлива. В конце концов, все могло сложиться гораздо хуже. Да, сейчас всем нам приходится нелегко, но ведь это только потому, что удача отвернулась. А скоро все переменится к лучшему, и мы заживем счастливо. Вот только бы дотянуть до осени, а там все пойдет по-другому. Ради этой надежды стоит жить.

Я шел и шел, потом стал насвистывать, так, ни с того ни с сего, от полноты переполнявших меня чувств. А что, нельзя? Иду, размахиваю руками, будто налегке, а контейнер с завтраком, чувствую, мешает. Что там у меня? – бутерброды, яблоко, немного печенья, плюс термос. Я как раз проходил мимо «Смитиз» – старого кафе с заколоченными окнами и небольшой парковкой, засыпанной гравием, сколько себя помню, место заброшенное. Я решил: поставлю контейнер на минутку на землю, чтоб рукам было свободнее. Поднял обе руки вверх до уровня плеч, распластал их и стою, как пугало, поворачиваюсь в разные стороны. Вдруг слышу: гудок и хруст гравия – чья-то машина затормозила рядом. Подхватил я свои вещички и прямиком к машине. За рулем знакомый парень, – Джордж, – мы с ним в одной фирме работаем. Он перегнулся через переднее сиденье и открыл мне дверцу:

– Привет, садись, дружище.

– Здравствуй, Джордж, – сел, захлопнул дверцу, и мы сорвались с места – только гравий полетел из-под колес.

– Я тебя издалека заметил, – объяснил он. – Да-да, сразу узнал. Ты вроде готовишься к чему-то, вот только не пойму, к чему. – Он искоса посмотрел на меня, потом опять устремил взгляд на дорогу. Ехал он быстро. – Ты что, всегда ходишь по улице, раскинув руки, а? – И он засмеялся – ха-ха-ха! И поддал газу.

– Иногда, – ответил я. – Смотря, какое настроение. На самом деле, я просто ждал, – уточнил я. Потом закурил и откинулся назад.

– Ну, и что новенького? – спросил Джордж, доставая одной рукой сигару. Сунул ее в рот, но закуривать не стал.

– Да ничего, – ответил я. – А у тебя?

Он пожал плечами, потом ухмыльнулся, довольный. Машина летела. Ветер бил в стекло, в ушах свистело. Джордж несся так, будто мы опаздывали на работу. На самом деле спешить некуда, времени еще полно, я так ему и сказал.

Но Джордж и ухом не повел – врубил еще круче. Вот уже и поворот проскочили, впереди – горы, целимся прямо на них. Джордж вынул сигару изо рта и снова сунул в карман рубашки.

– Денег, понимаешь, занял, чтоб мне мою малышку подновили. Хочу ее тебе в деле показать, – признался он.

И тут он как врежет – только держись! Я пристегнулся и выпрямился.

– Давай, жми! – крикнул я ему. – Покажи класс, Джордж! – И он выжал на полную. Мы рванули вперед, ветер ревел в ушах, и не было такой силы, которая смогла бы нас остановить. Мы неслись как бешеные в его огромной машине, на которой висел крупный долг, и нам сам черт был не брат.