Текст книги "Убежище"

Автор книги: Реймонд Хаури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Глава 37

Корбен быстро взбежал на третий этаж флигеля и направился в офис связи. Была уже половина десятого, и до звонка Фаруха оставалось меньше трех часов.

По дороге в посольство он позвонил Ольшански и попросил его заняться прослушкой мобильника Рамеза.

Встреча у посла прошла не так уж плохо: дело Эвелин по-прежнему оставили в его руках, что ему и требовалось. Да и Кирквуд вел себя довольно скромно и не приставал с расспросами.

Ольшански сидел в своем логове за столом с тремя плоскими экранами. Из микрофонов компьютера доносились приглушенные шумы и искаженные голоса. На среднем экране были открыты несколько окошек. На одном из них все улавливаемые звуки и шумы отражались волнообразным графиком. Под ним располагалось устройство, напоминающее телевизионный синтезатор, которым Ольшански управлял посредством клавиатуры.

– Как у нас дела? – спросил Корбен.

Взгляд Ольшански не отрывался от экранов.

– Мне удалось запустить «пирата» в его телефон, но пока, кажется, он торчит у кого-то в кармане. Слышно только что-то неразборчивое.

Предшественник Ольшански без особого труда получил доступ в обе службы провайдеров сотовой связи Ливана. Вероятно, не без содействия их сотрудников, которых он регулярно прикармливал. Корбен надеялся, что это даст им возможность слышать все, что происходит в зоне слышимости микрофона мобильника Рамеза при помощи «пиратского жучка» – дистанционно управляемого устройства прослушки телефонных разговоров. Технология являлась до смешного простой.

Большинство пользователей мобильников не подозревают – даже в выключенном состоянии их мобильники обесточиваются не полностью. Чтобы убедиться в этом, достаточно установить сигнал на выключенный телефон и подождать, когда загорится индикатор. ЦРУ совместно с Агентством национальной безопасности США изобрели технологию слежения – хотя и отрицают ее наличие, – позволяющую дистанционно загружать подслушивающую программу в большинство мобильников. Установленная программа в любой момент самостоятельно включает и выключает микрофон мобильника, дистанционно и втайне от пользователя, практически превращая телефон в «жучка», не важно, выключен телефон или нет. Чтобы загрузить эту программу в мобильник, даже не обязательно иметь к нему физический доступ. Фактически изобретение сводилось к усовершенствованию старой и очень простой технологии, впервые разработанной КГБ. Суть ее заключалась в том, что путем повышения напряжения в телефонной сети микрофон телефона включался даже в том случае, если трубка висела на рычаге.

Корбен вслушивался в шум и звуки, исходящие из телефона Рамеза. Казалось, микрофон трется о какую-то ткань, как если бы телефон лежал у кого-то в кармане. За шуршанием едва различались неразличимые голоса.

– Ты можешь усилить звук?

– Я уже пробовал. Искажение по всей линии. Я не могу их выделить. – Он пожат плечами. – Хорошо еще, хоть что-то слышно.

Рамеза сотрясала неудержимая дрожь. Ссадины на кистях рук, стянутых скотчем, саднило при каждом движении. Он ничего не видел из-за холщового мешка на голове.

Эти люди натянули ему мешок на голову сразу же, как только впихнули к себе в «мерседес», потом, хотя он и не думал сопротивляться, на всякий случай несколько раз с силой двинули ему по лицу и бросили на пол у заднего сиденья. Затем быстро уселись сами и поставили ноги ему на спину.

Хотя ему было очень страшно лежать, как куль, на дне машины с грязным вонючим мешком на голове, прижатым к полу их ножищами в тяжелых башмаках, и слышать приглушенные звуки пролетающего мимо города, он предпочел бы, чтобы поездка затянулась, ибо еще больше страшился неизвестности, ожидавшей его в конце путешествия.

Наконец его вытащили и погнали по какому-то гулкому помещению, потом вниз по лестнице, а там швырнули на стул и привязали к нему. Один из бандитов не смог удержаться и нанес ему еще один удар, который оказался тем более страшным, что его железный кулак обрушился на ничего не видевшего сквозь темный мешок Рамеза совершенно неожиданно.

Рамез слышал вокруг себя звуки шагов, приглушенные разговоры, еще чьи-то голоса чуть подальше. Люди говорили с четким сирийским акцентом, что не предвещало ничего хорошего – впрочем, и другие признаки не обнадеживали. Он слизнул с разбитой губы пот, смешанный с кровью. Мешок, пропахший гнилыми фруктами и машинным маслом, оказался не совсем непроницаемым. Сквозь грубое плетение ткани проникал слабый свет, к сожалению недостаточный, чтобы что-нибудь видеть и уловить момент, когда на него обрушится очередной жестокий удар, очевидно доставляющий его тюремщикам своеобразное удовольствие.

Услышав звук приближающихся уверенных шагов, он весь напрягся. Кто-то остановился совсем рядом, как будто рассматривая его. Тень человека упала на мешок, и Рамез оказался в полной темноте.

Человек молчал несколько секунд. Рамез закрыл глаза и сжался в ожидании нового удара. Ему никак не удавалось унять дрожь, она даже усилилась, а с ней стала ощутимее и жгучая боль в кистях рук.

Но удара не последовало.

Вместо этого человек наконец заговорил:

– Примерно через пару часов вам должен позвонить торговец из Ирака, с которым вы вчера виделись. Верно?

Рамеза охватил жуткий страх. «Как они узнали? Кроме полиции, я никому не говорил о нашей встрече!»

Его словно обухом ударило, когда он все понял: «У них свой человек в полиции. Значит, меня даже искать не будут!» В любом случае это была ложная надежда. За всю историю страшных событий в городе полиция не смогла освободить ни одного похищенного. Похитители либо сами отпускали их на свободу, либо нет – что происходило гораздо чаше.

Он даже не успел осознать свое отчаянное положение до конца, как человек схватил и крепко стиснул у запястья его левую руку. Рамез замер от страха.

– Вы должны будете сказать ему слово в слово то, что я вам прикажу. – Несмотря на спокойные интонации, голос человека звучал угрожающе. – Вы должны убедить его, что все в порядке. Он должен вам поверить, то есть поверить, что все действительно в порядке. Если вы сделаете это для нас, сможете вернуться домой. У нас нет к вам никаких претензий. Но для нас крайне важно, чтобы он вам поверил. Я хочу, чтобы и вы поняли, насколько это важно. Знайте же: если вам не удастся его убедить…

И вдруг совершенно неожиданно человек с силой отогнул средний палец Рамеза назад и стал гнуть все сильнее, выворачивая палец, пока он не коснулся тыльной стороны ладони.

У Рамеза слезы брызнули из глаз, он дернулся и закричал, едва не потеряв сознание от невыносимой боли, но человек, не ослабляя железной хватки, продолжал невозмутимо пояснять:

– Всего лишь маленький пример того, что вас ожидает, после чего мы позволим вам умереть.

Ольшански чуть не подпрыгнул на стуле, когда из громкоговорителя вырвался пронзительный крик.

Он продолжался несколько секунд, затем превратился в плач и постепенно затих. Даже Корбен испуганно вздрогнул, хотя и ожидал чего-то в этом роде. Он знал, что им нужно от Рамеза, понимал, что они постараются основательно запугать его, ведь он как можно убедительнее должен провести разговор с Фарухом.

– Боже милостивый! – в ужасе пробормотал Ольшанс-ки. – Что они с ним делают?!

– Вряд ли тебе захочется это знать, – хмуро сказал Корбен и тяжело вздохнул, представив себе сцену, разыгрывавшуюся в какой-то подземной дыре.

Визг и плач стихли, вместо них снова слышалось то же шуршание и шелест материи. Потрясенный Ольшански потер лицо, покачивая головой.

Корбен дал ему успокоиться, затем спросил:

– Сможешь определить местонахождение?

Он обернулся к левому экрану, где на карте Бейрута были показаны зоны всех сотовых связей, покрывающих город.

Ольшански с трудом сосредоточился.

– Они находятся вот в этом квадрате, – сказал он, показывая на карту. Действующие в густонаселенном Бейруте провайдеры сотовой связи обслуживали каждый территорию примерно в одну квадратную милю. И найти Рамеза в указанном Ольшански квадрате со сторонами в сто метров было все равно что искать иголку в стоге сена.

Корбен озабоченно размышлял. Рамез находился в южном конце Бейрута, на территории, контролируемой боевиками Хезболла. В этот район большинство ливанцев не смели и носа показать. А для американца, да еще с подозрительной должностью экономического советника, это была совершенно чужая планета. К тому же там у него не имелось контактов.

– Что ж, по крайней мере теперь мы знаем, откуда они будут ехать, когда позвонит Фарух, – заметил Корбен и снова посмотрел на часы. Нужно срочно вернуться в город. Он встал, собираясь уйти. – Сообщишь мне, если что-нибудь услышишь?

– Не беспокойся. – Ольшански не отрывал взгляда от экрана. – Во сколько должен поступить звонок?

– В двенадцать. Я попросил Лейлу подняться к тебе, – добавил Корбен, имея в виду местную переводчицу посольства, – когда у тебя появится что-нибудь разборчивое.

– Хорошо, – глухо отозвался Ольшански.

Корбен уже направился к выходу, когда Ольшански спохватился:

– Кстати, помнишь того типа, про звонок которого ты спрашивал? Так вот, он – швейцарец.

– Что?

Видно было, что Ольшански все еще находился под впечатлением отчаянных воплей несчастного преподавателя.

– Я говорю про тот звонок на мобильник Эвелин, когда номер не определился. Ты просил меня узнать, откуда звонили.

Корбен совсем забыл о своей просьбе Ольшански проследить звонок на мобильник Эвелин, на который ответил Баумхофф.

– Вот я и говорю – звонили из Женевы, – пояснил Ольшански.

Корбен удивленно поднял брови.

– И заметь, – добавил Ольшански, – тот, кто звонил, очень не хотел, чтобы его вычислили. Звонок прошел через несколько международных серверов, каждый из которых прячется за межсетевой защитой.

– Но ведь перед твоим неподражаемым мастерством никто не устоит, верно? – Лишний раз не мешало польстить самолюбию искусного хакера.

– Только не этот бэби, – с сожалением признался Ольшански. – Я проследил его до женевского сервера, но дальше – полный облом. Речь идет об очень сложном коде, я не могу его взломать, поэтому не могу более точно определить его местонахождение.

– Значит, Женева?

– Ага.

– Что ж, дай мне знать, если тебе удастся хоть немного сузить район поиска, – ответил Корбен. – Не можем же мы весь город поставить на прослушку.

Он вышел, но в его ушах по-прежнему звенели душераздирающие крики Рамеза.

Глава 38

Когда Миа поведала куратору финикийского проекта о своих злоключениях, тот ужаснулся и стал извиняться, как будто на нее напали его родственники, потом заверил, что отлично понимает ее состояние и поддержит любое ее решение.

Выключив мобильник, она снова подняла взгляд на дисплей компьютера, вспомнив, что со времени последней встречи с Эвелин ни разу не заглядывала в электронную почту. Корбен попросил секретаря зарегистрировать ее в системе офиса прессы, но, уже потянувшись к клавиатуре, Миа решила продлить изоляцию от внешнего мира.

Обрушившиеся на нее события и наводящие ужас сведения о хакиме не давали ей покоя. Миа устремила взгляд в окно, на лесистые холмы, надеясь отвлечься созерцанием прекрасного вида. Но вместо этого вспомнила про уроборос и поймала себя на том, что машинально чертит символ в блокноте.

Наконец она отказалась от мысли избавиться от навязчивого образа, нашла в мобильнике нужный номер и послала на него вызов. На четвертый звонок отозвался Майк Боустани, историк, с которым она работала в проекте, и в его поначалу обрадованном голосе звучала искренняя тревога за Миа. Он еще не слышал о похищении Рамеза, и страшная новость буквально потрясла его. Еще больше его взволновал тот факт, что оба похищения, и Эвелин, и Рамеза, произошли на глазах Миа.

Что же это происходит, со страхом спросил он. Миа рассказала Майку о последних событиях, ничего не скрывая. Он внимательно выслушал ее, лишь изредка задавая вопросы, явно расстроенный случившимся с ней несчастьем.

– Я надеюсь, Майк, вы сумеете мне помочь, – добавила она в заключение. – У вас имеются хоть какие-нибудь сведения об уроборос?

– О так называемом «пожирающем свой хвост»? Его изображения встречаются в некоторых финикийских храмах. Вы про них?

– Нет, я говорю о более позднем изображении символа. Кажется, принадлежащему к десятому веку. – И она сообщила ему о находке символа в подземной камере и на переплете древней рукописи.

Оказалось, Боустани, достаточно осведомленный в отношении «Братьев непорочности», не усматривал здесь связи с уроборос. Миа решила умолчать о хакиме и его камере пыток, сказала только, что не совсем понимает значение символа, и поделилась с Боустани сведениями, почерпнутыми в трудах арабских и персидских ученых этого периода.

Историк оказался вполне сведущим человеком.

– И вот я никак не пойму одного, – заключила она. – Кто-то готов проливать кровь людей, стремясь завладеть книгой, но в целях, которые ставили перед собой эти ученые, не просматривается ничего злонамеренного. Так о чем же книга?

Боустани усмехнулся:

– Может быть, дело в «иксире».

– В чем?

– Речь идет о самой древней мечте человека. Понимаете, вы же смотрите на все с рациональной точки зрения.

– Мне это уже говорили.

– Вы читали о достижениях ученых-философов, которые легко объяснить и наглядно продемонстрировать. Но, как вам известно, они не ограничивались изучением какой-либо одной дисциплины. Их интересовало все, что известно человеку, они стремились овладеть таинственными силами природы и во всех областях науки стать путеводными огнями. Потому-то они изучали медицину, физику, астрономию, геологию… Их одолевала жажда знаний, помогавшая им совершать множество научных открытий. Они изучали анатомию человека, для чего производили вскрытие трупов; установили законы взаимодействия небесных тел в пределах Солнечной системы… Но рано или поздно каждый из них неизбежно приходил к увлечению алхимией.

– Алхимия?! Но ведь они были учеными, а не какими-нибудь шарлатанами!

– Алхимия и являлась настоящей наукой, – невозмутимо возразил Боустани. – Без нее мы до сих пор добывали бы огонь трением.

И он стал рассказывать о раннем периоде истории человечества, когда наука и религия находились в очень сложных отношениях, и о возникновении алхимии.

Боустани объяснил, как древние греки отделили науку – в те времена в основном сводившуюся к изучению астрономии и «хемеи», что означает «смешивание» различных материалов, – от религии, и рассказал о том, к каким поразительным результатам это привело.

– Науки обязаны своим процветанием пытливому уму ученых и мыслителей, стремившихся найти всему рациональное объяснение, – говорил ей Боустани. – Все изменилось после того, как Птолемей, один полководцев Александра Великого, захватил Египет. Александрия – город, основанный великим завоевателем и названный в его честь, – стала центром передовой науки, что подтверждает ее богатейшая легендарная библиотека. Захватчиков поразили знания египтян в области «хемеи», хотя в них отразились их религиозные представления и навязчивая идея о существовании загробной жизни. И в результате греки восприняли их науку и религию. «Хемея» стала переплетаться с мистицизмом, и тех, кто ею занимались, считали посвященными в темные тайны жизни и смерти. Астрологов и ученых, занимающихся «хемеей», стали бояться так же, как и жрецов. Ученые сочли нежданно-негаданно свалившуюся на них репутацию магов и колдунов довольно удобной и основали нечто вроде замкнутой касты, скрывая свою деятельность за завесой таинственности. А стремясь придать своим трудам еще больше мистики, они стали писать их символами, понятными лишь посвященным.

Вот так и слились воедино наука и магия.

И в результате наука – я говорю о серьезной науке – оказалась в весьма сложном положении. Подозрительное отношение окружающих вынуждало ученых работать изолированно, не делиться с другими своими достижениями, равно как и неудачами. Досаднее всего, подобная практика вызвала появление всякого рода мошенников и шарлатанов, которые еще больше компрометировали настоящую науку. Плутов больше всего соблазняла идея превращения в золото одного из основных металлов. Такими опытами занимались все кому не лень, размах их уже выходил из-под контроля, но появившиеся на арене Европы две силы положили конец развитию науки. Во-первых, император Диоклетиан, опасавшийся, что дешевое золото подорвет экономическую основу его правления, приказал сжечь все известные труды по «хемее». Второй силой явилось христианство, чьи адепты категорически отвергали науки, считая их еретическими, языческими учениями. Таким образом, христианская Римская империя отказалась от греческих учений, а Восток, напротив, подхватил и усвоил их.

В седьмом веке многочисленные арабские племена, обитавшие на полуострове Аравия, объединились под знаменем новой религии и начали наступление на Азию, Европу и Африку. Завоевав Персию, они обнаружили там разрозненные труды греческих ученых и прониклись к ним глубоким интересом. «Хемея» стала называться «ал-хемеей»: арабская приставка «ал» означает определенный артикль. Судьба вручила греко-египетскую алхимию арабским ученым, добросовестно служившим ей на протяжении пяти столетий и значительно продвинувшим ее вперед.

Золотой век окончился с вторжением варваров – монголов и турок. Затем настала эра великих Крестовых походов. Когда христианские войска Иберийского полуострова отвоевывали у мавров Испанию и Португалию, они попутно ставили перед собой задачу вернуть в Европу утраченные знания греческих и арабских ученых. Благодаря усилиям переводчиков, неустанно трудившихся в Толедо и в других средоточиях образованности, научное наследие Востока обрело новое рождение на Западе.

Ал-хемея стала называться алхимией и спустя столетия получила название химии, одной из самых важных наук.

– Ученые-философы достигли выдающихся успехов в области химии, – рассказывал Миа Боустани. – Они изобрели кислоты, сплавы металлов и синтезировали новые химические элементы. Но на протяжении веков наибольшие усилия они прилагали к тому, чтобы найти одно вещество.

– Золото, – подсказала Миа.

– Конечно, его. Заманчивая идея получить золото не покидала головы самых благоразумных и трезвых химиков. В определенный момент своей карьеры каждый из них всецело отдавался идее, больше всего интересовавшей их патронов, халифов и имамов, – идее превращения металлов в золото.

Миа задумалась. Находясь в квартире Корбена, она просмотрела краткую биографию Джабира ибн Хайяна, которого позднее европейцы называли Гебером. Считалось, что непонятные письмена, которыми были написаны его труды, и породили слово «тарабарщина». Он умел изготавливать сильнодействующие кислоты, но, кроме того, много и с успехом работал над превращением металлов. Тогда Миа не обратила на это особого внимания, поскольку считала – это, как любил говорить Корбен, не имело отношения к находкам в лаборатории хакима.

– Вряд ли здесь дело в золоте.

– Почему?

– Я вам не все сказала, – поколебавшись, призналась она. – Мы считаем, за всем этим стоит один человек. Он… Он проводил кое-какие таинственные медицинские опыты.

– Над людьми? – помолчав, спросил Боустани.

– Да.

Боустани помолчал, очевидно, обдумывая информацию.

– В таком случае, вполне возможно, он интересуется именно «иксиром».

– Опять вы про «иксир»! Да что это значит?

– Это древнейшая мечта человека. Ей посвящен «Эпос о Гильгамеше», самый древний памятник письменности. – Историк явно наслаждался, не отвечая прямо на вопрос Миа.

За время короткого знакомства она привыкла к его манере поддразнивать. И хотя в принципе не имела ничего против, сейчас она потребовала более подробных объяснений.

Боустани рассказал, что для Авиценны и других ученых философов недостающей частью головоломки по превращению металлов в золото являлся катализатор, который регулировал бы правильное соотношение основных металлов. Древняя традиция заставляла их считать, что катализатор представляет собой сухой порошок. Греки называли его «ксерион», что значит сухой. На арабском это слово звучало как «аль-иксир». Спустя столетия европейцы назвали так и не найденный «аль-иксир» эликсиром. И поскольку ученых того времени считали философами, а сухой порошок, как полагали, происходил из земли, то его стали называть «философским камнем».

– Алхимики склонны были приписывать этому загадочному веществу самые разные свойства, – продолжал Боустани. – Помимо свойства служить катализатором для создания немыслимого богатства, полагали, что он обладает способностью излечивать от всех болезней и даже подарить его обладателю бессмертие. В конце концов алхимики поставили себе задачу найти эликсир, способный превращать металлы в золото и одновременно подарить человеку бессмертие.

В представлении алхимиков эти две задачи были неразделимы. Ведь золото не подвергается коррозии, а следовательно, не стареет. Некоторые ученые нашли даже способ принимать его внутрь в виде обычного порошка, и ради мнимого свойства золота предотвращать старость поиски эликсира велись еще более неистово, чем прежде, когда оно привлекало алхимиков нетускнеющим сиянием или огромной денежной стоимостью.

Идея эликсира жизни, – продолжал Боустани, – основывалась на древней теории старения человека, причиной которого считали утрату какой-то жизненно важной субстанции его организма. Вот почему наше тело так ссыхается и сморщивается перед тем, как окончательно прекращает функционировать. Даосы называют эту субстанцию «чин» и описывают ее как важное дыхание жизни. Аристотель, Авиценна и бесчисленное количество ученых после них тоже полагали, что в процессе старения организм теряет «внутреннюю жидкость». Венский врач Евгений Стеймах утверждал: прерванный половой акт, который в наше время называется «васектомией», омолаживает его пациентов, помогая сохранить в организме жизненно важную жидкость. Другой хирург, Сергей Воронов, считал, что, поскольку репродуктивные клетки стареют не так быстро, как другие клетки организма, следовательно, в них должны содержаться некие гормоны, препятствующие старению. В попытке вернуть организму как можно больше магического эликсира, он прививал ткань яичек обезьяны к яичкам своего пациента и получал вполне предсказуемые результаты. Даже самые страстные и преданные апологеты счастливой потусторонней жизни не отказывались от поисков бессмертия. Так, в пятидесятых годах двадцатого века при стареющем папе Пие неотлучно дежурили шесть личных врачей. Швейцарский хирург Поль Ниханс вводил ему препарат с секрецией зародыша ягненка. Внушительный список клиентов швейцарца Ниханса в его больнице в Монтрё включал в себя королей и звезд Голливуда.

Так, – в заключение говорил Боустани, – за прошедшие столетия алхимики и шарлатаны изобрели множество всякого рода лекарств и эликсиров, источников вечной молодости, которые якобы могли пополнить или заменить потерянную «эссенцию» жизни. За последнее время на смену бродячим торговцам с их тележками пришли отделы супермаркетов по торговле различными пищевыми добавками и соответствующие сайты в Интернете, а вместо продавцов змеиного жира – назойливо рекламируемые псевдонаучные гормоны, минералы и другие чудодейственные средства, якобы гарантирующие восстановление энергии организма. И все это, по существу, без подтверждения медицинской практикой или с тщательно подтасованными данными исследований, вроде бы подтверждающими их свойства. Но ученые продолжают заниматься идеей бессмертия. Это последний барьер, который нам осталось преодолеть.

Миа язвительно усмехнулась:

– Следовательно, мы имеем дело с сумасшедшим?

– По-видимому, так оно и есть!

Попрощавшись с историком, Миа положила телефон на стол и с отчаянием подумала: определение «сумасшедший ученый», которое она старалась не применять к похитившему ее мать человеку, скорее всего не так уж далеко от истины.