Текст книги "Убежище"

Автор книги: Реймонд Хаури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Глава 25

Эвелин оглядела камеру, куда ее водворили, и ее охватил ужас, смешанный с полным отчаянием.

Внешне маленькое помещение оказалось лучше, чем она ожидала. Оно нисколько не походило на грязные сараи с нагло шныряющими по голому полу крысами, где, судя по описаниям в газетах, содержали похищенных заложников в 1980-х годах. А это помещение скорее напоминало палату типичной для Среднего Востока больницы. Точнее, не обычной больницы, а сумасшедшего дома.

Потолок, стены и пол были окрашены белой краской. На кровати, правда, весьма узкой и с привинченными к полу ножками, имелась настоящая постель с матрасом, простыней, подушкой и одеялом. Присутствовали даже унитаз и небольшой умывальник, и то и другое в рабочем состоянии. Комнату освещали довольно резким светом два люминесцентных светильника в виде трубок, от которых исходило тихое, но назойливое жужжание. Однако облегчение, которое Эвелин могла бы почувствовать, оказавшись в довольно приличном на первый взгляд помещении, сводили на нет два важных момента. Во-первых, отсутствие окна. Во-вторых, она заметила в толстой металлической двери – причем без ручки – маленький зеркальный глазок, дававший тюремщикам возможность незаметно для нее заглядывать внутрь. Словом, атмосфера места заключения вызвала у Эвелин такую же острую тревогу и упадок духа, как и любая другая камера, о которой ей приходилось читать в газетах, только подругам причинам. Относительный комфорт намекал на предстоящее ей длительное пребывание в его стенах, а клиническая чистота и аскетичность обстановки наводили на самые страшные мысли.

Жгучая боль в венах уже совсем прошла. Эвелин медленно провела ладонью по руке с закатанным рукавом, продолжая удивляться отсутствию каких бы то ни было последствий этого… Как он назвал инъекцию? Она забыла, как он тогда выразился, зато с возмущением вспомнила, с каким трудом выговаривала слова, когда под воздействием укола стала выкладывать ему все, что знала. Она чувствовала себя слабой, беспомощной, а главное – невероятно униженной. За долгие годы жизни на Среднем и Ближнем Востоке ей не раз приходилось оказываться в тяжелейших ситуациях, и она всегда гордилась той твердостью духа, которая помогала ей справляться со всеми бедами. Но последние несколько часов уничтожили ее уверенность в своих силах. Бесстрастный тюремщик в считанные секунды превратил ее в жалкое, запуганное существо, и это обжигало ее душу такой же нестерпимой болью, как едкая жидкость, безжалостно введенная в ее вены.

Хуже всего – она так и не понимала, что же стало причиной ее похищения.

Изучение найденных в Эль-Хиллахе подземных камер не дало результатов: подававший надежды след внезапно оборвался там же, где и начался, а с ним закончилась и ее любовная история.

Когда Эвелин окончательно оправилась от потрясения, вызванного неожиданным отъездом Тома, она стала упрекать себя. Зачем она так глубоко и легкомысленно отдалась страсти, не обратив внимания на некоторые настораживающие моменты! С другой стороны, он оставался для нее закрытой книгой. За короткое время их связи она постоянно чувствовала: в нем происходит какая-то внутренняя борьба, но смысла и причин ее понять не могла. Правда, довольно вскоре она отчетливо поняла – он с ней не совсем откровенен, что-то утаивает. И ее водворение в страшную камеру подтверждало ее прежние подозрения. В то время она чувствовала, во всяком случае, надеялась, что его сдержанность не является следствием обычного пошлого обмана. То есть что у него есть жена, от которой он сбежал, желая хоть на время отвлечься от утомительной скуки семейной жизни. Эвелин испытала бы тяжелое разочарование, если бы это оказалось именно так. Но когда однажды она решилась коснуться этой темы, он легко и непринужденно перевел разговор в иное русло. Он испытывал по отношению к ней глубокие и искренние чувства – он сам в этом признался. Она, конечно, знала, что мужчины часто лгут женщинам, но интуитивно чувствовала: относительно него не обманывается. Она до сих пор помнила его счастливые и правдивые глаза, когда он признался ей в любви, но то, что он смог вот холодно и решительно расстаться с ней, было выше ее понимания.

Она будто слышала его голос, как если бы он сейчас стоял рядом и шептал ей на ухо: «Я не могу остаться, нам не суждено быть вместе. И не потому, что у меня есть другая женщина. Ах, если б дело было только в этом! К сожалению, здесь другая причина, о которой я не могу, не имею права тебе сказать. Но знай; будь у меня хоть малейшая возможность остаться с тобой, я ни за что ее не упустил бы!»

И после таких слов он ушел, ушел навсегда.

Ушел, оставив Эвелин в ужасном состоянии. Нужно было как-то жить дальше и постараться забыть его, пережить разлуку, тем более тяжкую, что она была необъяснимой и – по крайней мере по ее убеждению – несправедливой. Ей предстояло одной растить ребенка, о скором появлении которого он не подозревал. Она родила девочку и, когда та подросла, солгала ей, что отец ее умер.

С этой ложью она жила уже тридцать лет, и даже сейчас при мысли об этом у нее больно сжалось сердце. Ей тяжело было обманывать дочь, но если бы Миа узнала, что ее отец жив, она непременно стала бы его искать, а этого Эвелин не могла допустить. Он совершенно ясно дал ей понять – он не желает обременять себя семьей, следовательно, Миа ожидало бы болезненное разочарование.

Слава Богу, что она сумела скрыть от хакима, что Миа – дочь Тома. Он еще не установил связь между ними, не спрашивал об этом. Эвелин с содроганием поняла: если бы он спросил, она наверняка не смогла бы утаить от него эту тайну. И тогда он стал бы преследовать и Миа, о чем страшно было даже подумать.

Маленькие победы. Сейчас они были единственным, что ее поддерживало.

Какие-то звуки за стенами камеры привлекли ее внимание. Тяжелые шаркающие шаги по каменному полу.

Она подошла к двери и попыталась заглянуть в глазок, но увидела лишь отражение своего лица. Тогда она прижалась к двери ухом и стала напряженно вслушиваться. Вскоре раздался скрежет отодвигаемой щеколды, скрежет ключа в замке, послышались какая-то возня и крик, от которого у нее мороз пробежал по спине. Отчаянный, умоляющий плач маленького мальчика. Жалобный вой был оборван сердитым окриком мужчины, приказавшим ему замолчать, и звуком пощечины, за которым последовал детский вскрик. Она уловила слухом приглушенный плач, но тут дверь со стуком захлопнулась, и щеколда со стуком встала на место.

Эвелин считала секунды, с бешено стучащим сердцем дожидаясь, когда уйдет этот человек, раздумывая, не попытаться ли установить связь с этим пленником. И вдруг подумала: а что, если здесь содержатся и другие заключенные? Она понятия не имела, что это за здание, кто здесь находится. Ее вели сюда с головой, замотанной в какой-то черный мешок, который сняли только в камере. И мысль о том, что здесь могут быть и другие пленники, испугала ее еще больше.

Она решила рискнуть:

– Эй! Там есть кто-нибудь? – Ее шепот отозвался эхом в тишине.

Ответа не последовало.

Она повторила свой оклик, на сей раз громче и отчаяннее, но безуспешно.

Ей показалось – вдалеке кто-то плачет, но бешеный стук сердца заглушал звуки. Выждав несколько минут, она снова окликнула возможных соседей, но ответом ей стала мертвая тишина. Эвелин совсем упала духом и, дрожа всем телом, села на пол, охватив голову руками и стараясь разобраться в окружающем ее кошмаре.

Она вспомнила лицо человека в белом халате, когда он смотрел на нее, слушая ее рассказ. Упоминание о Томе явно вызвало у него острый интерес. Он начал подробно расспрашивать о нем. Слушал очень внимательно, делая пометки в своем блокноте и важно кивая. Инстинкт ее не подвел. Ей не следовало говорить про Тома, но нестерпимый огонь, полыхающий в венах, заставлял ее покорно отвечать на все вопросы проклятого инквизитора.

Пока Миа в безопасности – во всяком случае, Эвелин на это надеялась. Но что касается Тома Вебстера, она не сомневалась – ее тюремщик не пожалеет усилий, чтобы разыскать его. И вместе с пугающей мыслью возникла другая, еще более тревожная – удастся ли Миа найти человека, который поможет ей разыскать Эвелин… Да и суждено ли ей вообще когда-нибудь увидеть свою дочь?

Глава 26

Офис посла специально разместили в глубине главной виллы, как можно дальше от въезда на территорию посольства, и защитили бронированными дверями и окнами с толстыми зеркальными пуленепробиваемыми стеклами. Морские пехотинцы и ливанские солдаты патрулировали сосновый лес позади квартала и охраняли передние ворота.

Безусловно, все предосторожности являлись необходимыми, но никто не строил иллюзий относительно полной гарантии безопасности. Если в столице одной из стран этого региона будет составлен план какой-нибудь изощренной политической интриги, для выполнения которого потребуется нанести удар по посольству, то никакие преграды не помешают им осуществить свое намерение. Это отлично сознавали все работающие здесь сотрудники, начиная с персоны, занимающей кабинет в сердце крепости, то есть самого посла. Корбен стал свидетелем различного отношения людей к назначению на этот высокий пост. Действующий посол, к его чести, занял его с похвальным стоицизмом.

Войдя в кабинет, Корбен застал посла в обществе какого-то незнакомца, который сразу встал и назвался Биллом Кирквудом. В дополнение к весьма привлекательной и представительной внешности он обладал крепким рукопожатием и умным пытливым взглядом. Ростом он был с Корбена и находился в отличной физической форме. Корбен дал ему на вид лет сорок.

– Билл прилетел сегодня из Аммана, – сообщил посол Корбену. – Он явился в связи с похищением Эвелин Бишоп.

Что-то слишком быстро, удивился про себя Корбен.

– Что вас заинтересовало в этой истории? – осведомился он у Кирквуда.

– Видите ли, мы с Эвелин познакомились несколько лет назад. Я работаю в ЮНЕСКО в отделе культурного наследия, и Эвелин помогала нам в борьбе с застройщиками, которые пытались захватить исторический центр города. Эта женщина – настоящий ураган, такую не забудешь! – Он восхищенно улыбнулся. – С тех пор мы финансируем некоторые ее работы на территории Ливана.

Корбен вопросительно взглянул на посла, не понимая, к чему ведет Кирквуд.

– Билл беспокоится за Эвелин и как человек, и как профессионал, – пояснил посол и кивком попросил Кирквуда продолжать.

– Ну, прежде всего меня, конечно, тревожит благополучие Эвелин. Это самое главное. Мы ее очень ценим и уважаем, и мне хотелось бы быть уверенным – принимаются все меры, чтобы поскорее вернуть ее живой и невредимой. Кроме того, – после некоторого колебания добавил он, – безусловно, присутствует и обеспокоенность по поводу репутации одного из самых уважаемых и видных археологов, которую могут очернить газетчики, если ей будет предъявлено обвинение в незаконной торговле артефактами. А насколько я понимаю, именно в таком свете правительство Ливана намерено представить историю ее похищения. – Он скользнул взглядом в сторону посла, затем продолжал: – Должен сказать, мы не склонны поддерживать его в этой версии.

– Необходимо взвесить все аргументы за и против, – заметил посол со сдержанностью испытанного профессионала. – В настоящее время положение Ливана является весьма неустойчивым. Можно не сомневаться – факт похищения прямо на улице американской гражданки, к тому же довольно пожилой женщины, без видимых на то оснований будет расценен как террористический акт, направленный против европейцев. Преступники не могли подобрать для похищения более неподходящего момента. Население и правительство всеми силами стремятся вернуть Ливану репутацию мирной и стабильной страны, что им с трудом удалось сделать после долгой войны. А после летних катастрофических событий страна больше чем когда-либо нуждается в иностранных инвестициях. Сегодня днем мне звонили премьер-министр и министр внутренних дел. Они в панике. Не стоит и говорить, что больше всего они опасаются, как это отзовется на росте инвестиций, а если история с похищением станет развиваться по спирали и подтолкнет к этому подражателей…

– Тогда как случай с похищением контрабандистки, связанной с какой-то грязной сделкой, не является отражением политической нестабильности, а следовательно, его можно легко сбросить со счетов, – криво усмехнулся Кирквуд и обратился к Корбену: – Видите, с чем нам приходится иметь дело?..

– Не могу себе представить, что, если вы представите ее контрабандисткой, это благотворно отзовется на вашей организации, – возразил Корбен.

Кирквуд поразмыслил над его замечанием и виновато кивнул.

– Нет, конечно. Не стану скрывать, мы тоже озабочены тем, чтобы эта история не подмочила репутацию ЮНЕСКО. К сожалению, на Капитолийском холме ее деятельность не встречает полного одобрения и поддержки. Нам лишь совсем недавно удалось вернуть Соединенные Штаты в число ее членов, что было отнюдь не просто.

США входили в число одной из тридцати семи стран, основавших ЮНЕСКО – Организацию Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры. Организация, начавшая свою деятельность в 1945 году, вскоре после окончания Второй мировой войны, имела целью обеспечить мир и безопасность, призвав народы мира к плодотворному сотрудничеству в области образования, науки и культуры. За прошедшие сорок лет, когда количество ее членов перевалило за цифру сто пятьдесят, ее политика – в основном внешняя политика, которая представлялась пугающе «левой» – стала отклоняться от насущных интересов самих США. Раскол достиг своего накала в 1984 году, когда США вышли из ЮНЕСКО. Они снова стали ее членами только в 2003 году благодаря символическому жесту президента Буша, но не нужно глубоко копаться, чтобы понять: официальные круги Вашингтона относятся к ЮНЕСКО так же недоверчиво и презрительно, как и к ее старшему брату, ООН.

– Да, здесь нужно действовать крайне осмотрительно, – подтвердил посол. – И в вопросе спасения Эвелин Бишоп, и по поводу высказываний на публике.

Корбен внимательно посмотрел на обоих мужчин.

– Что касается ее возвращения, вы знаете: для нас это тоже главная цель. А что касается прессы… Мы совершенно уверены – ее похищение не имеет никакого отношения к политике. – Он обратился к Кирквуду. – Лично я считаю – Эвелин Бишоп похитили из-за иракских древностей, но ее роль в этой истории пока остается неясной.

– А вы знаете, что именно было похищено? – спросил Кирквуд.

Корбен медлил с ответом: он не хотел говорить больше, чем следовало, но вместе с тем опасался вызвать у Кирквуда подозрительность.

– Различные статуэтки, таблички с клинописью, печати. У нас есть несколько снимков, сделанных «Полароидом».

– Могу я на них взглянуть?

Корбен удивился. Кирквуд копал глубже, чем он ожидал.

– Разумеется. Они у меня в кабинете.

Кирквуд кивнул:

– О’кей. Итак, мы предполагаем, что она оказалась каким-то образом связанной с бандитами. Но собиралась ли она участвовать в сделке или хотела помешать ее осуществлению? Понимаете, к чему я веду? Мы можем придерживаться данной версии. Скажем, Эвелин услышала что-то о предстоящей сделке, попыталась помешать ей или выдать участников, и тогда они ее похитили. Зная ее, я скорее именно так представляю произошедшее.

– Что ж, пожалуй, такая версия устроила бы всех, – заметил посол.

– Только, к сожалению, – возразил Корбен, – она никого не поставила в известность. Если бы она действительно направлялась на место встречи, рассчитывая помешать сделке, она должна была бы кому-нибудь позвонить и сообщить об этом. Тогда у похитителей были основания заставить ее замолчать. Вот почему я так за нее боюсь. Если все так и случилось и их цель – заставить ее молчать, тогда нечего и ждать, чтобы они вышли на нас и предъявили какие-либо требования. Мы сами должны связаться с ними и предложить им что-нибудь интересное в обмен на ее возвращение. Если только они не успели зайти слишком далеко, – закончил он, мрачно взглянув на своих собеседников.

– Думаю, вам следует распространить по вашим каналам информацию, что мы требуем ее возврата и не станем задавать похитителям никаких вопросов, – предложил посол.

– Это я уже сделал, – успокоил его Корбен. – Но после летних событий наши контакты весьма ослабли. Страна расколота на две части. Одна сторона вообще не станет с нами говорить, а другая в данном случае бесполезна.

– Зато у меня достаточно обширные связи в этом регионе, – вступил в разговор Кирквуд. – Я с готовностью вам помогу. Мои связи наверняка несколько иного характера, чем ваши. И когда речь идет о похищенных в Ираке ценностях, мы можем рассчитывать на помощь многих жителей страны. К тому же это будет воспринято как нейтральное расследование под эгидой ООН, а не Великого Сатаны, – усмехнулся он, приведя распространенное в этом регионе название Америки.

Корбен взглянул на посла. Он понял: идея Кирквуда посла вполне устраивала – в отличие от Корбена, предпочитавшего действовать в одиночку. Сама профессия агента ЦРУ подразумевала самостоятельную работу, что отвечало его вкусам. Но хотя его не радовала перспектива того, что кто-то будет заглядывать ему через плечо, он не мог отказаться от предложения Кирквуда. К тому же тот мог оказаться очень полезным. ООН располагала обширными контактами в регионе. Кроме того, чем раньше они найдут Эвелин, тем быстрее он выйдет на хакима. А для него это будет концом игры, в чем он никогда не признался бы своим собеседникам.

– Что ж, не вижу проблемы, – согласился Корбен.

Кирквуд озадачил его следующим вопросом:

– Я слышал, в эту историю замешана еще одна женщина. Вам о ней что-нибудь известно?

– Миа Бишоп, – коротко осведомил его Корбен. – Дочь Эвелин.

Глава 27

Гостиную в квартире Корбена уже окутал легкий сумрак, когда Миа пошевелилась на диване и проснулась. Спросонья она не сразу поняла, где находится, затем внезапно все вспомнила. Она медленно села и потерла лицо, приходя в себя. Затем встала с дивана и побрела к французским окнам, выходившим на балкон.

Громоздящиеся за окнами здания все как один были унылого серого цвета и казались такими же измученными и обессиленными, какой чувствовала себя она. Почти на всех фасадах пестрели выбоины от пуль и шрапнели. Над плоскими крышами поднимался целый лес телевизионных антенн, дома, словно паутина, опутывала путаница телефонных и электрических проводов. С эстетической точки зрения город был лишен какой-либо привлекательности. Но вопреки всем ожиданиям и логике он очаровывал каждого, кто сюда приезжал. В том числе и Миа.

Она наскоро вымылась под душем и уже вытиралась, когда услышала за входной дверью какой-то шум и вся напряглась. Она постояла, старательно прислушиваясь, затем завернулась в полотенце и на цыпочках пробралась к двери на балкон. Слегка приоткрыв дверь, она посмотрела в узкую щель. Входную дверь отсюда не было видно. Что же делать, лихорадочно подумала она. Запереться в ванной? Нельзя, в ней нет окна. Спрятаться в одной из спален, откуда можно попасть на балкон? Тоже не лучший выход: квартира находится на шестом этаже, а она уже не осмелится повторить свой цирковой трюк. Она так и не успела ничего придумать, как вдруг щелкнул замок, и дверь открылась. Каждый волосок на ее теле встал дыбом, пока в квартире не раздался голос Корбена:

– Миа!

Закрыв глаза, она облегченно перевела дух, упрекая слишком бурное воображение.

– Я буду через секунду! – ответила она по возможности беспечным тоном.

Одевшись, она нашла Корбена в кухне. Он возвратил ей мобильник. Миа включила его и увидела два поступивших сообщения. В городе уже узнали, что похищенной американкой оказалась Эвелин. Первое сообщение прислал руководитель фонда финикийского проекта. Второе было от Майка Боустани, ее коллеги по проекту, местного историка, с которым она успела познакомиться. Нужно было бы позвонить им и рассказать, как обстоят дела, но Миа решила подождать до утра. Как только новость распространится, ей станут названивать озабоченные друзья и коллеги Эвелин, поэтому она выключила звонок, выбрав опцию показывать звонки. Она решила ответить только на звонок тетки из Бостона, но его пока не поступало. Первым делом ей хотелось обстоятельно поговорить с Корбеном. К тому же он захватил по дороге еды, а она проголодалась.

Они выложили на столик в гостиной контейнеры из фольги с бараниной «кафта» на шпажках, хумусом и другими закусками, уселись ка подушки, по-восточному скрестив ноги, и приступили к еде, запивая ее холодным пивом. Как и во всем Средиземноморье, в Бейруте процесс утоления голода превращался в истинное наслаждение изысканно приготовленной едой и одновременно главным ритуалом, сопровождающим общение людей. Миа поддалась успокаивающему действию ритуала, и какое-то время беззаботная болтовня с Корбеном, в основном вращающаяся вокруг рецептов разных блюд, помогала ей отвлечься от недавних ужасов. Но когда их тарелки опустели, а пронизанный золотом заходящего солнца легкий сумрак уступил место темноте, ее слегка преувеличенный восторг от вкусной еды также потускнел и сменился тревогой.

До возвращения Корбена Миа постаралась подробно восстановить в памяти, все, что ей довелось слышать или видеть, и поняла – она многого не понимает.

– Джим, – после затянувшейся паузы заговорила она, – а из-за чего все-таки похитили маму?

Он на секунду отвел глаза, затем взглянул прямо на нее.

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что совершенно не понимаю, из-за чего разгорелся весь сыр-бор!

Корбен нахмурился:

– Кажется, я знаю не больше вас. Нас будто сбросили в глубокий омут, без предупреждения, и до сих пор мы только и делали, что впопыхах реагировали на каждое новое событие.

– Но у вас хоть есть какое-то представление! – упрямо заявила она и вдруг смутилась. Она не привыкла давить на людей, тем более в такой ситуации. С другой стороны, она впервые столкнулась с подобными ужасами, поставившими ее в полный тупик!

– Почему вы так думаете?

– Оставьте, Джим.

– Нет, правда, почему?

– Ну во-первых, эта папка.

– Какая еще папка?

Она посмотрела на него с упреком:

– Та самая, которую вы забрали из маминой квартиры. Я заглянула в нее, когда была в кухне.

– И что же?

– А то, что из всех ее вещей вас заинтересовала только эта папка. А в ней много изображений символа – змеи, пожирающей собственный хвост. Такой же символ я видела на обложке одной из книг на снимке «Полароидом», который мне показали в полицейском участке. Их нашли в маминой сумочке. – Миа остановилась перевести дух, внимательно наблюдая за выражением лица Корбена, но не увидела на нем никакой реакции на свои слова. Впрочем, чего ожидать от агента спецразведки! Но она уже закусила удила, поэтому продолжала на него наступать. – А потом еще та жестокость, с которой бандиты действовали, прямо чикагские гангстеры! Я, конечно, понимаю – контрабандная торговля музейными редкостями дело не очень похвальное, и я не считаю себя специалистом в криминальных вопросах и в том, что в наше время является обычным делом для Бейрута. Но мне все это представляется уж слишком крутым – похищать людей прямо на улице, убивать их, затеять перестрелку в квартире… – Она помолчала, набираясь смелости. – И потом – ваше участие в расследовании.

– А оно-то почему вас смущает? – озадаченно спросил Корбен.

Миа нервно улыбнулась:

– Разве ЦРУ занимается возвращением в музеи украденных сокровищ!

– Хочу вам напомнить – похищена американская гражданка. И на территории, находящейся под юрисдикцией нашего агентства.

Он допил остатки пива и, поставив банку на столик, холодно посмотрел на нее.

Непроницаемый, словно сфинкс, мельком подумала Миа, представив себе, каково встретиться с таким противником за покером, а тем более жить с таким скрытным человеком.

– Если вы так считаете, то… – Она пожала плечами, поскольку он ее не убедил. – Послушайте, Джим! Речь идет о моей матери. Я знаю, обычно вы пропускаете мимо ушей все просьбы держать родственников в курсе событий, но в данном случае опасность угрожает маме и, может быть, даже мне самой.

Она видела, что он взвешивает в уме, стоит ли уступить ее настояниям. Казалось, она слышит, как лихорадочно работает его мозг, перебирая все подробности этой истории и отбирая, что ей сказать, а что придержать при себе. Помолчав, он едва заметно кивнул, встал и пересек комнату. Он взял свой кейс и снова уселся. Набрав на замке код, Корбен открыл кейс, извлек оттуда папку и положил ее на столик, водрузив на нее сложенные руки.

– У меня еще не сложилась полная картина всего происходящего, понимаете? Но я расскажу вам о том, что знаю. – Он похлопал по папке. – Ваша матушка держала старую папку на письменном столе, хотя, казалось бы, она не имеет никакого отношения к ее текущей работе. Она достала ее в тот день, когда встретилась с человеком, работавшим с ней на давних раскопках в Ираке. Думаю, именно он передал ей снимки, оказавшиеся в ее сумочке. Может быть, он пришел к ней, надеясь, что она купит эти вещи или найдет на них покупателя. Однако допускаю, она и сама ими интересовалась. Из-за вот этого символа. – Он достал и подтолкнул к Миа фотокопию одного из изображений уроборос. – Как вы правильно заметили, находящиеся в папке материалы о раскопках должны иметь какое-то отношение к символу со змеей, такому же, какой изображен на книге.

Миа стала рассматривать черно-белый снимок вырезанного на дереве изображения змеи, свернувшейся в кольцо, более внимательно, чем прежде. Чудовище на снимке не выглядело обычной змеей. Его огромная голова и когти, казалось, более свойственны дракону. Его холодные глаза бесстрастно смотрели вперед, как будто пожирание собственного хвоста являлось самым обычным и не причиняющим ей боли занятием. Весь вид и взгляд чудовища вызывали первобытный, трепетный страх.

Она взглянула на Корбена.

– Что это?

– Образ называется уроборос. Он очень древний и использовался в разные времена и в разных культурах.

– А что он означает?

– Кажется, у него нет какого-либо конкретного смысла. Скорее это архетипический, мистический символ, имеющий разный смысл у разных народов. Я нашел множество примеров его использования – от древних египетских мифов до индусских легенд, и в более поздние времена – у алхимиков и гностиков, и мне не понадобилось тратить на это много времени.

Миа не могла оторвать взгляда от изображения.

– Значит, дело не в украденных из Ирака реликвиях. Тот, кто похитил маму, хотел заполучить именно книгу.

– Возможно. И это говорит о многом. – Он постучал пальцем по папке Эвелин. – Пока я не успел подробно ознакомиться с ее содержимым. В любом случае дело, конечно, не в папке. Она имеет косвенное отношение к причине ее похищения. И сейчас единственный, кто поможет нам найти Эвелин, это человек, который, очевидно, и принес ей снимки. Человек из ее прошлого, иракский торговец, про которого она вам говорила. Ему известно гораздо больше о подоплеке этой истории и о том, кто еще интересуется книгой. Мы ничего о нем не знаем, но… – Он помедлил, раздумывая. Миа видела, как он преодолевает какое-то внутреннее сопротивление, но затем он сказал: – Возможно, вы правы, утверждая, что ваша мама пришла на встречу именно с этим человеком, когда ее похитили. И тогда получается, что вы видели его и сможете узнать. Я надеюсь, что если это один и тот же человек, – он придвинул папку к Миа, – то, может быть, где-нибудь среди этих бумаг есть его фотография. А это нам здорово помогло бы.

Она робко поглядела на него, чувствуя себя обманутой его ответом, потом кивнула и открыла папку. И хотя ее крайне интересовали все эти заметки, исписанные изящным стремительным почерком, хорошо знакомым ей по письмам матери; фотокопии различных документов и страниц из книг на английском, арабском, изредка на французском языках с подчеркнутыми предложениями, с замечаниями на полях; карты Ирака и пограничных территорий Ливана с пометками и стрелками и обведенными кружочком пояснениями, – она кидала на них лишь беглый взгляд, поскольку искала фотографии.

Она наткнулась на маленькую стопку старых фотографий и принялась внимательно их просматривать. На некоторых она узнавала в молодой стройной женщине, одетой в легкий костюм цвета хаки для работы в полевых условиях, с соломенной шляпой на голове и в огромных темных очках от солнца свою мать и невольно представляла себе ее невероятно увлекательную жизнь, которую та вела в то время. Одинокая и смелая женщина европейского происхождения ездит по экзотическим, опаленным солнцем местам, встречается с представителями разных народов, впитывая в себя их культуру, вместе с ними изучая скрытые сокровища их прошлого. Да, очень увлекательная и интересная жизнь, за которую Эвелин приходилось платить грустным одиночеством, привычкой к сдержанности.

Миа задержала внимание на снимке, где рядом с Эвелин находился какой-то мужчина. Черты его слегка повернутого вниз и в сторону лица были почти скрыты тенью от полей шляпы, темными очками. У Миа появилось покалывающее ощущение на затылке. Она уже видела этот снимок. Мать подарила ей такую же фотографию, когда она была еще ребенком, и с тех пор она всегда хранила ее в своем бумажнике. Человек на фото был ее отцом. Эвелин сказала – это его единственная фотография, какая у нее есть. Они провели вместе всего несколько недель. Миа всегда огорчалась, что даже не знает, как он выглядит.

Она с тоской всматривалась в фотографию, затем ее вдруг озарила тревожная мысль. Ведь ее отец был вместе с Эвелин, когда она обнаружила подземные помещения.

А через месяц он погиб – при крушении самолета.

Корбен заметил ее смятение.

– Что случилось?

Она протянула ему фотографию.

– Мужчина рядом с мамой, – заставила она себя выговорить. – Это мой отец. Он был там, в Ираке.

Корбен внимательно смотрел на нее, ожидая продолжения.

– Он умер спустя всего месяц. Самолет, в котором он летел, потерпел аварию и разбился. А что, если его убили? Из-за книги?

Корбен неуверенно сдвинул брови и покачал головой:

– Вряд ли. У нас нет никаких оснований считать, что раньше у Эвелин возникали какие-то проблемы, связанные с этим символом. Если его смерть имела какое-либо отношение ко всей этой истории, то и ей должна была грозить опасность. Но ведь она жила совершенно открыто.

Корбен возвратил ей снимок. Миа еще раз грустно взглянула на него и кивнула.

– Наверное, вы правы:

– Но я все же могу проверить, хотя бы по нашей базе данных. Как его звали?

– Вебстер, Том Вебстер, – ответила Миа.

Корбен был ошеломлен.

Том Вебстер!

Это ему вчера вечером пыталась дозвониться Эвелин. А медиумы обычно не звонят на коммутатор научного института, собираясь пообщаться с душами умерших.