Текст книги "Обитель Варн"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

которая знакомится с миром и ведает не больше детеныша? Сам виноват – замешкался.

А вообще молодая послушна. Сказали – стой! Стоит. Сказали, иди – идет. Сказали —

вниз головой в мостовую – ага. Все на уровне инстинктов, зыбкой памяти тела, уже

остывшего и отжившего, но только еще рожденного. Но оно не осознает своего

рождения, как и не помнит смерти. Так всегда и везде – жизнь приходит через

смерть, и материя оплачивает цену души. Детство – любознательно, юность —

тороплива, зрелость молчалива и размеренна. Но доживет ли эта Варн до зрелости —

огромный знак вопроса, учитывая неординарность ее рождения, которое и

сказывается на ней столь плачевным образом.

Урва усмехнулся и поспешил за сестрой, предчувствуя веселье.

Юный мученик гормональных перестроек своего организма перестал колотить по

струнам и насиловать связки, увидев появившееся на площадке видение в образе

утонченно красивой женщины в черном.

Рыжее взлохмаченное чудо шагнуло к Лесс, оглядело с ног до головы и выдало,

склонив голову набок:

– Оп-с, ля-ля-фам!

Лесс скопировала его небрежную позу и наглое выражение лица, отчего невольно

развеселилась. Ее улыбка, видимо, понравилась парню. Он пригладил вихры на

голове и отвесил поклон, произнеся самым любезным тоном:

– Ра-азрешите представиться: Феодосий!

Лесс почудился странный запах, она принюхалась, пытаясь понять, что это? И

услышала голос Урва в голове: молоко. Так пахнут неискушенные, юные…

Парень и, правда был не искушен: он зарделся, смутился от столь пристального

внимания красивой и явно опытной женщины. Ему очень хотелось выглядеть достойно

случаю: немного развязным, немного равнодушным и очень, очень уверенным в себе.

Однако, слова вязли на языке, взгляд боялся задержаться на достоинствах фигуры и

лица женщины, а руки не могли найти приют, и то терли еще не знакомую с бритвой

щеку, то приглаживали волосы на голове, то лезли в карманы. Мысли были сумбурны:

даст – не даст, получится – не получится, а ну, его к черту, лишь бы не ушла!

– Дурак ты, Федя, – прошептал хриплый голос слева. Лесс повернула голову – у

кустов стоял черноволосый парень, года на три старше рыжего. Он смело встретил

взгляд Варн и не смутился, не занервничал – усмехнулся и шагнул к ней:

– Игнат, – протянул широкую ладонь с четкими витками жизненных линий.

`Пошел ты, пошел ты'!! – разозлился рыжий, почуяв соперника и подхватив Лесс за

талию, увлек к компании:

– Познакомься…

– Клещ, – кивнул солист, привстав.

– Э-э…ну, прозвище у него такое, а вообще – Славой зовут, – пояснил Феодосий,

вновь смутившись, – а это Катя и…

– Владлен Аристархович Кундрыевич-Стопша, – пробасил дородный юноша, что

обнимал девушку.

– Можно просто – граф Дракула, – заверил Игнат, усаживаясь на спинку скамейки

рядом с гитаристом, прямо напротив Лесс. Та заинтересованно воззрилась на него —

что-то в нем было ей по вкусу. Внешность грубоватая и угловатая, взгляд наглый,

прямой и бесхитростный. Нет, не это. Он хотел ее – дошло до Лесс, и она,

задумчиво щурясь, облизала губы.

`Гад ты, Игнат'! – подумал с яростью Феодосий и встал, загородив собой товарища

так, чтоб Варн видела лишь его.

`Помолчи' – попросила мысленно Лесс и вытянула шею, выглянув из-за плеча рыжего.

Тот вздохнул, растерявшись и поскреб щеку в раздумьях: `глюки? Допились, пацаны

– сами с собой разговариваем, в смысле я сам с собой…а-а'…

`Просила же – помолчи', – повторила Лесс. Феодосий замер, а Варн положила

подбородок ему на плечо, в упор уставилась на Игната – что он предпримет, что

сделает, как это вообще происходит?

Рыжий забыл, как шевелиться – близость Лесс парализовала его, превратив в

неодушевленный предмет – подставку для нужд Варн.

Игнат, не спуская взгляда с девушки, забрал гитару у товарища:

– Хочешь, я спою про тебя?

Варн с любопытством прищурилась – что ты можешь знать обо мне?

– Этой песне лет больше, чем моему деду. Наверное, она жила, для того, чтоб ты

ее услышала.

Пальцы парня пробежали по струнам, исторгая тоскливую мелодию.

`Тенью крылья за спиной, в облаках плавник луны режет небеса.

Стая скомкана волной – в этом нет моей вины.

Как одиноко плыть в ночи звездной, пытаясь в шквале различить грозном

свет и родные голоса. Берег – голая скала – столь безрадостен приют сердца моего…

– Откуда ты знаешь? Кто ты? – воскликнула Лесс и устремилась за ответом,

оттолкнув Фодосия. Рука Игната замерла над еще гудящими последним аккордом

струнами. Все окаменели, воззрившись в упавшей на площадку тишине на Лесс, как

на неоспоримый идеал всех норм человечества со всеми атрибутами, включая нимб,

крылья и табличку с параметрами на груди. Но разве Лесс обратила внимание на их

реакцию?

Она подплыла к Игнату и тряхнула его, схватив за плечо:

– Я задала вопрос – ответь.

И получила толчок. Ее отбросило в сторону.

– Урва, – прошипела она, поднимаясь и желая убить брата, посмевшего помешать

ей получить столь важный ответ на столь важный для нее вопрос. Кинулась на него.

Тот увернулся грациозно и немного лениво, усмехнулся и, оглушив Лесс ударом по

лицу, схватил ее за шиворот и взмыл вверх. Она брыкалась, шипела, норовя укусить

его, вырваться, сбежать, но силы были не равны. Он чуть придушил ее, чтоб

снизить сопротивление и, доставив до замка, кинул в слепой проем окна. Лесс

прокатилась по мраморному полу, врезалась в стену, сбивая с нее древнее знамя

усопшей гвардии, и вскочила с желанием отомстить. Она стремительно направилась к

окну и… вновь была откинута к стене. Проем окна был закрыт для нее – ни

витражей, ни стекла, ни пластика, ни единой видимой преграды – и все же ей не

пройти.

Урва, парящий за окном, усмехнулся, глядя в лицо сестры, легко вспрыгнул на

подоконник. Лесс почувствовала себя загнанной и сникла, свесила голову,

сообразив, что без воли вожака проходы из замка не закрывают. И вздрогнула,

услышав неспешные шаги – Бэф нарочно шел к ней через зал, как простой смертный.

Варн так же медленно поднялась и застыла в ожидании, не смея поднять глаз на

вожака.

– Посмотри на меня, – приказал он, останавливаясь напротив. Лесс несмело

взглянула и тут же вновь уставилась в пол под ногами.

– Человек опасен…

– У тебя любой человек – опасен! – неожиданно для себя возмутилась Варн,

вскинулась, приподнявшись над полом, и нервно закружила вокруг Бэф. – Он знает

про меня! Он знает меня! Он чувствует нас и знает, что нас мучает! Он – свой, он

– такой же, как мы, иначе бы он не понимал этого, не знал! Чем он может быть

опасен?! Что он может сделать нам?! Нам!! Он лоялен, он полезен и интересен. Они

могут помочь избавить нас от холода!

Бэф не пошевелился, лишь тихо спросил, когда Варн зависла перед его лицом,

перестав кружить вокруг:

– Ты смеешь кричать на вожака?

Лесс испуганно моргнула:

– Я…

– Ты смеешь указывать мне? – чуть громче спросил он. Лесс задрожала, мгновенно

замерзнув, и рухнула на пол к ногам Бэфросиаста. – Что ты знаешь о людях? Что

ты знаешь о себе, чтоб рассуждать?!

Голос вожака гневным вихрем пробежал по зале, срывая ветхие гобелены и флаги со

стен. Лесс сжалась.

– Встань, – приказал Бэф уже ровным голосом. – Посмотри на меня.

Лесс посмотрела. Тепло карих глаз проникло в каждый уголок ее сознания и

вычистило память.

– Спи сестра, – прошептал Бэф. Лесс сонно качнулась, и упала бы, но сильные

руки вожака подхватили ее, прижали к груди, – спи моя печаль, спи.

Лесс застонала во сне, тяжело вздохнула, опалив грудь Бэф дыханием. И тот

зажмурился от блаженства, услышав в ответ три негромких удара в своей груди.

С ней, только с ней он почувствовал сначала шорох в груди, потом толчок и стук.

И вот счет ударов вырос до трех. И каждый рождал незнакомое чувство – острое,

сильное, странное. Он готов был отказаться ради него от бессмертия, от пьянящего

чувства полета, от самой свободы.

Может, счет ударов будет расти?

Облака разошлись, открывая око луны, и та, взглянув на размечтавшегося Варн,

засмеялась.

Бэф открыл глаза, с досадой покосился на светило – не твое дело! Луна фыркнула и

прикрыла бок одеялом туч.

Вожак передал Лесс Урва:

– Отнеси ее в спальню.

И резко смолк, отвернулся, сообразив, что чуть не добавил – в мою спальню.

Взгляд скользнул в оконный проем: Луна права – мечта и надежда – удел человека,

а он – Варн.

.

– Понимаешь, Алиса, все что было – детство. Но мы выросли, мы изменились. Я по-прежнему

отношусь к тебе очень хорошо, даже люблю, но как сестру, друга. И-и-и…э-э-э…обстоятельства

изменились.

– У тебя появилась другая? – глухо спросила девушка.

– Ну-у…да-а, – Игорь не знал, как объяснить ей мягко, но доходчиво, что их

отношения закончились. Травмировать Алису не хотелось, но и иного выхода не было.

Его больше не прельщала переписка с рядовой, но, учитывая, что она выполняет

гражданский долг и все-таки не чужая ему, почти невеста, и по глупым условностям

он должен хотя бы объясниться с ней.

Алиса видела, что Игорю неуютно: он хочет сказать многое, но не может. Парень то

ли сожалел, что пришлось пойти на столь неприятный разговор, то ли пытался смять

его, закончив побыстрей, и мечтал нажать кнопку выхода, а потом стереть память

видеофона, чтоб ничто никогда не напоминало ему о неприглядном поступке, о

бывшей возлюбленной.

Алисе было больно. Она и сама не понимала, как держится, где находит силы не

сорваться на крик, не уйти в истерику и не облить Игоря потоком обвинений, угроз.

Злость смешивалась в груди с завистью, ненависть смешивалась с любовью и

хотелось с ровнять с грязью эту холеную рожицу возлюбленного, вернуть ему хоть

часть того горя, что он ей причиняет. Мысль вернуть его, надавив на жалость,

отпала сама – какой смысл, если Сталеску еще год служить. Она здесь, он – там.

Она измученная, доведенная службой и служаками до края нервного срыва,

измотанная, похожая на страшный сон в своем выгоревшем топике. Он – такой весь

аккуратный прилизанный, правильный от формы черепа до узла студенческого

галстучка. Его ждут карьера, почет, уважение, стабильность. Ее неизвестность.

Алиса широко улыбнулась, надеясь, что улыбка получилась несильно натянутой:

– Да, не мучайся ты, я все поняла. Спасибо, правда. Я сама хотела сказать тебе

то же самое, но все как-то откладывалось. А сейчас прямо груз с души свалился. У

меня ведь, как у тебя, изменились обстоятельства – человек появился, любимый.

Предлагает руку, сердце и звание, а я все тяну с ответом. Нехорошо – обещала

тебе, ты ждешь, а я возьму и выйду замуж за другого.

– Уф! – облегчено вздохнул Игорь. – Значит, не обижаешься?

Алису передернуло: `обижаюсь? Да, я завыть готова, а тебя по видеосвязи

придушить и сучку твою! И Анаконду и все отделы, что упекли меня сюда, и

сержанта, которого зубами бы загрызла, только б дали!

Улыбнулась бодрее:

– Конечно, нет. Останемся друзьями. Маме привет, моим – тоже. Делать будет

нечего – звони. Пока. Удачи. Всех благ.

Резко нажала кнопку выхода. Экран погас. Алиса качнулась и рухнула на постель,

уткнулась в подушку, закричала в нее, вымещая боль, что мутила ее разум, жгла

душу, и заколотила кулаками по казенному одеялу: ненавижу, ненавижу, не-на-ави-ижу-у-у!!!!

Люция, услышав крики подруги, вылетела из душевой, не высушив волосы, и застыла

посреди казармы, с ужасом глядя, как Алиса с воем колотит кулаками по подушке и

одеялу.

– Ты…ты чего, а?…Эй, Лиса?! Э!

Алиса резко села и уставилась на Маликову. У той лицо вытянулось от вида

заплаканной Сталеску. Это ж чему нужно случиться, как ее нужно довести, чтоб она

заплакала?

– Умер что ли кто? – спросила с сочувствием, подходя ближе.

– Ага, Игорек, – всхлипнула девушка и скривилась. – Гад, сволочь! Ненавижу!!

Люция побледнела, сообразив, в чем дело, села рядом с Алисой, обняла за плечи,

успокаивая:

– Брось, выкинь его из головы. Подумаешь, нашелся тоже мне. Красивая картинка,

не больше, а человек – дрянь. Я тебе говорила: скользкий он, ненадежный.

Отставку дал, да? Подружку завел?

– Оставь, – скинула ее руки с плеч Алиса: без расспросов тошно.

– Да, все, все. Может, пойдем куда-нибудь? Увольнительная все-таки. Сподобились,

вторую за год получить, тьфу ты, и как удачно! Что тебя звонить-то ему потянуло?

Или сам прорезался?

– Я.

– А-а-а, понятно – ностальжи.

– Представь. За последние три месяца одно письмо, восемь строчек.

Продекламировать?

– Обойдусь, – поморщилась Маликова. – Мне и Шекспир не нравится, а уж письма

твоего Стрелкова точно не шедевр. Не для моей психики опусы.

– Почему, Люся, почему? Он ведь обещал, клялся.

– От-ты! Нашла кому и чему верить! Все клянутся и все клятвы забывают.

– Но ведь это не правильно, не честно.

– Не смеши ты меня: `честно', `правильно'! Наши вон в академии учатся, по

вечерам мамины пирожки трескают и в клубы ходят. Чистенькие, честненькие.

Напомаженные. А мы из-за какой-то фигни здесь дохнем. Им карьера светит, а нам

выжить бы.

– Мы, как животные, – задумчиво протянула Алисия, глядя перед собой.

– В смысле? – нахмурилась Люция. – Ты того, подруга, крышу в круиз по дальним

странам отправила, да?

– Мы действительно, как животные, – повернулась к ней Сталеску. – Живем на

инстинкте, а из желаний лишь самые банальные, низменные: поесть, поспать. Ты

когда последний раз читала, что? А в небо смотрела?

– Давно, – пожала плечами девушка, не понимая, в чем криминал.

– И остальные. Посмотри вокруг.

– Зачем? Когда смотреть-то? Толк? Каждый живет, как может, и выживает, как

умеет.

– Не могу я больше так, не хочу. За что? Нет, ответь – за что нас прессуют? За

то, что шалили? А что, мы кого-то убили? Что-то украли?

– Угу, соцкарты вспомни, – вздохнула Люция. Алиса посмотрела на нее и свесила

голову – да, было дело, вытащили из кейса одноклассника соцкарту. Но ведь

положили на место потом. У Анаконды на спор жетон от домофона вытащили прямо из

кармана, а их поймали. И сколько ни доказывали потом, что без плохого умысла, а

для проверки ловкости это сделали – бесполезно. А потом еще с горя, решив, что

хуже не будет, а лучше наверняка – напились.

А сколько еще безобидных нелепостей было вменено им в вину?

– Не повезло, вот и все. Умнее надо было быть, гибче. Ничего, научимся.

По казарме пошло гулкое эхо шагов – Стокман.

– Принесла нелегкая, – процедила Люция, вставая.

– Если опять измываться начнет – убью гада, – заверила Алиса, пряча полный

глухой, неистребимой ненависти взгляд.

Сержант остановился посреди казармы и приказал:

– Рядовые Сталеску и Маликова, ко мне!

Девушки нехотя подошли.

– Смирно!

Замерли, вытянувшись.

– Ваша увольнительная отменяется. Заступаете на вахту через час. Охрана пункта

связи.

– Твою мать! – не сдержалась Люция: мало, отменили долгожданную увольнительную,

так еще и ставят на самый солнцепек! Будут они теперь вместо бассейна и сытого

ужина в каком-нибудь приятном заведении, стоять, как подсолнухи в огороде, до

шести утра. Нет, пора сержанта убивать, иначе он убьет их.

Алиса подумала тоже самое, но в более резкой форме. Ее лицо закаменело

– Вы что-то сказали? – зловеще процедил Стокман, шагнув к Маликовой. Та

вытянулась сильней и сжала зубы, чтоб невзначай не плюнуть в ненавистную рожу

изверга.

– Я, – спокойно ответила Сталеску.

– Не понял? – повернулся к ней сержант.

– Я сказала: Вашу мать и весь состав родни! И вас! И вашу гребанную службу! И

ваши приказы!

Лицо сержанта окаменело. С минуту он переваривал услышанное, придумывал страшную

кару рядовой. Люция, струсив, легонько толкнула подругу в бок: теперь хоть

промолчи, чтобы он ни сказал.

– Пять нарядов в мужском сортире, приступаете сейчас, – разжал зубы Стокман.

– Не имеете права.

– Вас ждет карцер и трибунал, рядовая, – заверил после повторной паузы.

– За что?

– Оскорбление старшего по званию, отказ выполнять приказ…

– А кто вас оскорбил? – выгнула бровь Маликова. Сержант уставился на нее,

соображая, что единственный свидетель оскорбления, далеко не свидетель, легче на

эту роль пригласить прикроватные тумбочки. Что остается?

– Игнорирование приказа…

– Уже идем, – заверила Маликова.

Сержант скрипнул зубами, оглядев срочниц. Он еле сдерживался, чтоб не перейти

грань дозволенного и не проучить, не вернуть оскорбления, все пакости, что

вылились на его голову за последние месяцы двум ненавистным девицам сейчас,

прямо здесь, грубо и настолько доходчиво, чтоб на весь оставшийся год службы

хватило. Причем так, чтоб после вправления мозгов и исправления перекосов в

воспитании, служить бы им пришлось в лазарете. И закончить службу инвалидами.

Но их двое, он один. Неприятности, встречи с кураторским отделом дивизиона,

служебные разборки ему ни к чему. Но эти промокашки вместе сейчас, а что будет

завтра, по большому счету, зависит от него.

Стокман качнулся к Алисе:

– У меня очень длинная память. Живи, но помни об этом. Чаще оглядывайся.

Развернулся и, кинув через плечо:

– Швабры получите у дежурного! – чеканным шагом покинул казарму

– Крантец, – вздохнула Люция.

– Хуже не будет, – неуверенно протянула Алиса.

Маликова считала иначе, но разочаровывать Сталеску не стала. Только

поблагодарила взглядом за дополнительные неприятности. Их, по ее мнению, без

того хватало, и хоть тяжело, но служба все ж шла и стремилась к закономерному

окончанию, на финише которого их ждали чистые учетные карты и светлые, вполне

заслуженные после выхлебанного дерьма, перспективы. Которые, благодаря

несдержанности Сталеску, превращаются в миф.

Учитывая мстительность сержанта, понять, как пройдет оставшийся год службы, не

трудно, а если еще учесть, что характеристики и предписные листы оформляет он,

то… В принципе уже можно не спешить к финишу: орден в виде направления в

академию им не светит. Выходит, с чем пришли, с тем и дальше идти? Нет, она не

согласна. Сталеску вспылила, а Маликова-то причем? Они, конечно, подруги, но

стоит ли из-за этого жизнь себе ломать? Как там, в народе, говорят? `Любовь

приходит и уходит, а кушать хочется всегда'. И жить желательно хорошо, долго и

счастливо.

А ничего, потрепыхаются еще, а что там и как `завтра' покажет. Если доживут без

приключений.

– Пошли, что ли, клозет чистить?

– Солдатское счастье лежит в радиусе столовой, – задумчиво протянула Алиса.

– Забудь, тебе оно не светит и в самых блеклых проявлениях. А вот швабры и

писсуары уже скучают.

Глава 5.

Она проснулась с необычным чувством, села и прислушалась – тихо. Странно. И

словно раздвоилась: одна ее часть равнодушно пожала плечами – что ненормально и

какая разница? Другая запаниковала. Лесс пошла на поводу последней, устремившись

вон из спальни, и потеряла по дороге беспокойство, забыла, что разбудило ее,

показалось странным. Ее суть вновь обрела безразличие. Инстинкт, голод, острый

слух, взгляд, вот и все, что вышло вместе с ней за стены залы.

В коридоре, в проеме окна стоял Таузин и смотрел в сторону ущелья. Лесс подплыла

к нему:

– Кто сегодня на охоте?

– Ты в замке, – ответил не глядя.

– Я спросила о другом. Я хочу есть.

Варн повернулся к ней, оглядел, словно взвесил и измерил, и разжал губы:

– Одна на охоту не пойдешь.

– А кто-нибудь уже вышел?

– Все, кроме вожака, меня и Урва.

– И сестры?

– Кроме Май. Не много вопросов?

– Хочу есть, – повторила Лесс. Вопросы на секунду, но все же отвлекали ее от

острого чувства голода.

Таузин с минуту смотрел на нее, прикидывая, насколько она голодна, и решил, что

– не очень. Мотнул головой – иди в зал, подожди.

Лесс оскалилась, мгновенно обозлившись: почему она должна ждать? И попыталась

выйти из окна наружу, чтоб поохотиться. Но Таузин бесцеремонно оттолкнул ее:

– Я сказал – жди!

Лесс смерила его колючим взглядом, но, понимая, что перечить бесполезно, а тем

более бороться, отступила, поплыла в общую залу, то и дело оглядываясь на Варн и

скалясь.

Урва качался на стуле, опираясь ногами о край стола, и смотрел в ночь за окном.

Май скучала в кресле, чистила свои ноготки. На вплывшую Лесс не обратили

внимания.

– Меня не пустили на охоту! – заявила она, пнув от злости стул Урва по ножке.

Тот с грохотом развалился. Варн же глянул вниз, не меняя позы, и уставился на

сестру: что это было?

Май хитро улыбнулась, предчувствуя веселье: молодые, когда голодны, так не

сдержанны.

Лесс зло сверкнула глазами, усмотрев в ее улыбке оскорбительное пренебрежение, и

потеряв интерес к Урва, направилась к Май нарочно медленно, давая ей возможность

исправить положение и перестать ухмыляться. Та рассмеялась.

Лесс зашипела и, вонзив коготки в поверхность стола, продолжила движение к Варн,

оставляя пять глубоких ущелий в дереве и легкий пух стружек. Я сильна, я молода

и очень голодна – не зли меня! – говорил ее взгляд. Май расхохоталась.

Лесс взбесилась и рванула к ней, желая вцепиться в лицо, заставить смолкнуть, но

голод и ярость – плохие советчики. Май взметнулась вверх в ту секунду, когда

Лесс оказалась перед креслом. Оно жалобно скрипнуло, приняв на себя атаку Варн,

и развалилось, увлекая глупую на пол. Лесс села и тряхнула головой, смахивая

вековую пыль и частички бархатного ворса обивки с волос.

Под сводом залы звенел хохот Май. Урва спрятал усмешку и примирительно пожал

плечами, встретившись с обиженным взглядом малышки: меня в свои разборки не

вмешивайте, ага?

Лесс подняла голову вверх, щурясь на насмешницу, легко взвилась к ней. На этот

раз она не промахнулась, смогла ее схватить и отшвырнуть в стену. Та стекла по

шершавой поверхности, захохотав сильней.

– Замолчи! – принялась бить ее Лесс, вне себя от оглушающего хохота.

Оседланная насмешница легко уворачивалась от ударов и ловко отвечала. Но вскоре

ей наскучила забава, и она откинула Лесс, как щенка. Та грохнулась спиной на

стол и докатилась бы по нему до окна, а там и до дна ущелья, если б Урва не

сменил траекторию ее движения, поймав у края, где сидел, и направил обратно. Май

уже ждала ее и повторила прием брата. Варн покатилась обратно.

Роль шарика для пинг-понга Лесс взъярила. Она сгруппировалась и, извернувшись у

края стола, впечатала ступни в лицо Урва, взмыла вверх и рухнула на Май,

стиснула ей горло, приготовилась вонзить свои ногти в лицо насмешницы, целясь в

глаза. Но ее спас Урва, вовремя подоспев. Откинул Лесс ударом. Забава переросла

в серьезную потасовку и грозила тяжелыми увечьями обеим сторонам.

– Хватит! – гаркнул он, видя, что Лесс распускает ногти на руках, готовясь

вонзить их в него. Та хищно оскалилась и ринулась в атаку. Урва с трудом ушел

влево, зацепив плечом ржавую алебарду на стене. Древнее оружие полетело вниз,

как раз через вход в зал, где появился Бэф и незнакомый мужчина в элегантном

одеянии. Рука вожака пошла вверх, останавливая железо в метре от своей головы.

Он даже не посмотрел на него, лениво повернул голову в сторону замершей в

воздухе Лесс, в позе ошпаренного нинзя и Урва, успевшего сесть на каминную полку

и придать своему лицу безмятежно невинное выражение.

Май грациозно поднялась с пола и, облизнув свои ноготки, одарила гостя

обворожительной улыбкой. Лесс, встретившись взглядом с вожаком, потеряла весь

пыл, рухнула на стол, закинув ногу на ногу, напустив на лицо скуку и равнодушие.

Бэф прищурил один глаз и раскрыл ладонь, приглашая алебарду. Перехватил, оглядел

и сунул в руку возникшему за его спиной Таузину.

Желтые глаза незнакомца окинули присутствующих оценивающим взглядом, озорно

блеснули.

– А у вас, кузен, я смотрю не скучно, и атмосферка приятственная, – заметил,

пряча улыбку под острый ноготь, что прошелся по губам

– Да, весело, – кивнул вожак, наградив Урва многообещающим взглядом. Тот

затосковал и отвернулся к окну. Лесс, не сдержавшись, фыркнула, глядя, как Май

извивается перед чужаком, пытаясь соблазнить, и удостоилась раздраженного

прищура Бэф и заинтересованного взгляда незнакомца. Май скорчила недовольную

рожицу и, вильнув бедрами, прошла к целому креслу, плюхнулась в него, надула

губки, понимая, что этот мужчина-Варн ей не достанется. Но, похоже, ошиблась.

Бэф, заметив интерес кузена к Лесс, взмахнул рукой, и ту притянуло к его груди.

– Лесс, – представил ее Бэфросиаст по– хозяйски обняв.

– Ясно, – вздохнул тот, заскучав: молодая глупышка принадлежит вожаку, значит,

развлеченья придется искать в другом направлении.

Интересно, как зовут этого денди и кто он такой? – подумала Лесс, щурясь от

удовольствия в объятьях Бэф. С ним она не чувствовала ни голода, ни злости, и

все, что произошло, стерлось из памяти.

– Ты почти угадала, милочка, – усмехнулся незнакомец, поглядывая на Май. Та

выпрямилась, заняв величественную и в тоже время непринужденную позу, как можно

выгоднее выказывая свои достоинства. Однако забыла, что они несколько попорченны

Лесс, особенно в области лица. Варн оценил три красные полосы на ее щеке и

признал их непривлекательными. Взгляд вернулся к Лесс. – Меня зовут Дейнгрин. Я

кузен Бэфросиаста.

Галантно поклонился он Варн, глядя с загадочным прищуром в черные от голода

зрачки. Он явно что-то задумал, и также явно Бэф понял – что. Рука вожака,

обнимающая Лесс, напряглась.

Дейнгрин выпрямился и провел ногтем мизинца по своим губам. Ноздри Лесс дрогнули,

уловив запах нектара. Она невольно потянулась к гостю, впилась жадным взглядом в

лепесток его ногтя. Тот просто выставил его, приглашая вкусить.

Бэф не шелохнулся, лишь искоса посмотрел на сестру – понимает ли она, что это не

только приглашение к ужину, но и к тому, чтоб стать подружкой гостя на

сегодняшний вечер? Та уже приоткрыла губы и потянулась кончиком языка к пальцам

Дейнгрина. Рука вожака опустилась, освобождая Варн: что ж, это ее выбор, ее

право.

Лесс замерла: манящий еще секунду назад нектар, до которого осталось каких-то

пару сантиметров и одно движение, отчего-то потерял свою привлекательность, и

лепесток ногтя показался пустым. Варн почувствовала себя обманутой, жалобно

всхлипнула, метнула расстроенный взгляд на вожака, качнулась назад, надеясь

вернуться в тепло его объятий и обрести прежний уют и покой у его груди,

оказавшийся ей дороже, чем капля нектара.

Дейнгрин разочарованно скривился и слизнул каплю. Бэф, обратив внимание на

огорчение Лесс не больше, чем на оцарапанное лицо Май, жестом пригласил гостя к

креслам у окна. И проплывая, не глядя, небрежно качнул кистью руки, представляя

остальных Варн:

– Май. Урва.

Лесс сжалась от холода, клацнув зубами. Хотела покинуть зал, но услышала в

голове приказ вожака – останься – и не посмела перечить, замерла у стены, меж

камином и выходом. К ней подлетел Урва, обнял и почти насильно утащил с собой,

усадил на каминную полку. Май переместилась ближе к гостю, настороженно

поглядывая на Бэф. Тот поощрительно прикрыл веки, и она уселась на стол, прямо

напротив мужчин, зазывно улыбаясь гостю.

Лесс прислонилась к плечу Урва, надеясь то ли согреться, то ли забыть о голоде.

Тот потянул ноздрями воздух:

– Рыч и Тесс на подлете – ужин будет на славу.

Лесс вздохнула: скорей бы.

– Если так голодна, что ж отказалась от угощения Дейнгрина?

Варн скривилась – если б она знала. В голове было мутно от голода, внутри

холодно настолько, что хотелось вцепиться в горло брата и вскрыть его артерию,

напиться горячей крови и хоть на секунду утолить жажду, согреться.

– Но, но, – предупредил тот, отстранившись от нее. Вовремя – зубы Лесс

клацнули, зацепив лишь воздух. Мутный взгляд недоуменно скользнул по лицу Урва,

и Варн вновь качнулась к нему, желая повторить попытку и все ж дотянуться,

добраться до его шеи хоть зубами, хоть ногтями:

– Моя кровь тебе не понравится, – хохотнул он, увернувшись вновь. Но разве

Лесс слышала, понимала, что ей говорят? Она расстроенно зашипела и попыталась

руками удержать жертву.

– Нет, нет, я в сыром виде невкусный, – заблажил Варн, потешаясь и легко уходя

от глупышки. Но она была не в том состоянии, чтоб понять, что с ней играют, и

устремилась за братом. Они заметались по зале, делая круги над столом, то

взмывая вверх, то слетая вниз, Урва со смехом, Лесс с рыком. Чем мешали

неспешной беседе вожака и гостя.

– Уймись, – приказал Бэф, перехватив в десятый раз пролетающую мимо них Лесс.

Подтянул к себе и прижал к груди. Та слабо дернулась, взглядом следя за

ускользающим Урва. Затихла на плече вожака, засопела, успокаиваясь, пригреваясь.

Голод отступал, холод таял, тихий голос Бэф убаюкивал. Она неожиданно для всех

смешно зевнула и закрыла глаза, засыпая.

– Сколько ей? – полюбопытствовал Дейнгрин.

– Два месяца, – нехотя ответил Бэф.

– Несмышленыш, – с пониманием кивнул гость, хитро щуря желтый глаз, и вернулся

к прежней теме беседы. – Их двое. Мы уверены, они сделали остановку на вашей

территории.

– Если так, вы их получите, – заверил вожак.

– Манфред знал, что ты не откажешь в помощи.

– Наши кланы имеют родственные корни.

– О, кто сейчас об этом помнит? Возьми этих двоих – прошли уже по вотчине трех

кланов, насвинячили и улетели, не заплатив, не представившись. Гойст понес

потери – три молодых Варн, которые почти вошли в возраст. Ты знаешь, сколько

хлопот и волнений стоит воспитание детенышей. А ведь одному было уже одиннадцать

месяцев – не юнец. Гойст жаждет мести, и Ойст. Они тоже понесли потери – две

сестры. Одна, чуть постарше этой малютки, – Варн кивнул на спящую Лесс, —

другая до сих пор приходит в себя. Мало нанесли урон ее внешности, так нанесли

урон и чести – убили подопечную, первую в ее жизни.

Пальцы Бэф невольно напряглись, сжимая плечо Лесс:

– Мы найдем их. Дальше нас они не уйдут.

– Да, ни один Варн в уме не пошел бы через твою территорию с таким списком вины

за спиной. Да, и любой порядочный Варн не ступит на твою землю без приглашения.

Я тоже, признаться, несмотря на давние отношения с тобой, все ж не посмел взять

с собой братьев и посланников от других кланов. Оставил их на нейтральной полосе

за ущельем. Надеюсь, ты не в обиде, что они побудут эти дни у границы замка.

– Гостеприимство нам сейчас не по карману – двое молодых в клане. Ты правильно

сделал, что пришел один. Мои люди могут погорячиться и вместе с головами

отверженных снять головы благородных Варн, во всяком случае, серьезно их

поломать.

– Верю, – хохотнул Дейнгрин, посмотрев на Лесс. – Ты растишь славное

поколение…

В зал, один за другим стали влетать Варны. Они замирали, увидев незнакомца,

отвешивали вожаку поклон и разливали нектар по фужерам. Первый, самый большой —

Бэфросиасту, последний – гостю.

Бэф мокнул ногти в нектар, наполнив их, и повел одним перед носом Лесс: пришла

пора ужинать. Та, еще не проснувшись, потянулась к заманчивой субстанции, пошла

на запах с закрытыми глазами. Она спала, инстинкт бодрствовал.

Бэф невольно улыбнулся, глядя как ее губы, язычок пытаются дотянуться до его

ногтя с нектаром, как малышка-Варн смешно морщится, урчит в предвкушении

лакомства и забывает открыть глаза. Секунда, и она настигла ноготь вожака,