Текст книги "Обитель Варн"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

и вновь воззрился на хохотушку:

– Я так смешон?! – рыкнул, оскорбившись.

– Оставь ее, – не поворачиваясь к собратьям, приказал Бэф. Голос был тих, но

морозил. Таузин недовольно скривился, при этом его лицо напомнило Лесс

сморщенное печеное яблоко и вызвало новый приступ смеха. Она пыталась его

сдержать, боясь недовольства вожака, но не могла: вода в ручье на дне ущелья,

куда Урва, играя, окунул ее, возвращаясь из города, опьянила.

Бэф смотрел сквозь хрустальные грани фужера на гобелен над камином и невольно

улыбался, слушая смех Лесс.

– Эй, – позвала ее Тесс. – Я тоже хочу повеселиться.

– Не получится. Ха! Для этого нужно лететь обратно в город.

– Вы что, напали на магазин элитных вин? – спросил Соувист у Урва, не скрывая

укора. – Меня взять не могли?

– Мы играли в приведений! – возвестила Лесс. Таузин разочарованно посмотрел на

хитреца:

– Опять ты за свое, – махнул рукой и, выплывая из залы, заметил. – Отдежуришь.

У того вытянулось лицо.

– Всем спать, – приказал Бэфросиаст, вставая, чем пресек дебаты.

Варны молча начали расходиться. Лесс закусила губу, чтоб сдержать смех и не

нарушить повисшую в зале тишину. Но Мааон смешно растопырил руки, нависнув над

ней с мордочкой голодного варана, и Варн вновь засмеялась. Гаргу с завистью

покосился на них и удостоился той же пантомимы от Май, только в более изощренном

варианте: она взмыла вверх и, засучив ногами, принялась клацать челюстями, сведя

глаза на переносице. Гаргу остолбенел: такой красоты женщин ему еще видеть не

доводилось. Коуст, наткнувшись на брата, проследил за его взглядом и выдал Май

ответный пируэт, засучив уже ручками. Пудовый кулак невзначай попал в глаз Гаргу,

и тот, взвыв, от души пихнул родственника. Коуст отлетел, снося своим телом Ойко,

Майгра. Началась бы веселая потасовка не возмутись последний игнорированию

приказа вожака и не рыкнув во всю мощь оскорбленной души:

– Спать!!

Варн сдуло всех разом. Крышки саркофагов издали синхронный звук, захлопнувшись.

Майгр облегчено вздохнул и посмотрел на единственно оставшуюся Лесс со

вздыбленными волосами, размазанную по каменной кладке стены, как клубничный джем

по тосту. Она стекла на пол, мило улыбаясь помощнику вожака, икнула и, сообразив

по не ласковому взгляду брата, что тот сейчас что-нибудь гаркнет опять,

выставила ладонь, упреждая:

– Сама.

И вывалилась в арку выхода.

Она только перестала стучать зубами от холода и начала засыпать, как

почувствовала чье-то приближение, и встрепенулась. На нее смотрели изумительные

синие глаза. Лицо в обрамлении золотых волос и в свете предрассветных бликов

казалось фарфоровым.

– А ты смешная. Веселая, – заметила тихо Нэш, доброжелательно глядя на Лесс.

– А ты красивая, – не сдержав восхищения, выдохнула Лесс.

– Дурочка, разве красота имеет значение, разве в ней дело? – улыбнулась гостья,

сев на край саркофага. – Отражение души, вот что мы видим. Возьми Урва – такого

хитреца свет не видывал, и лицо хитрое. Бэф – мужественный…

– И прекрасный.

– Да, – не сводя с Лесс умных глаз, кивнула Варн с пониманием. – Ты

приревновала меня, сестра?

– Да, – призналась, – но потом поняла – я не имею на него прав, как и на

любого другого. Мы должны уважать свободу свою и чужую. К тому же, вы пара. Он и

ты словно лучики от солнца.

– Как поэтично, – рассмеялась Нэш. Лесс поднялась и села рядом с ней.

– Расскажи, где ты была? Как там?

– Любишь путешествовать?

– Не знаю, не пробовала.

– А раньше?

– Когда?

– Когда была человеком.

– Не помню.

– А хочешь вспомнить?

Лесс пожала плечами: зачем?

– Странная ты. Впрочем, я понимаю – в прошлом много боли и ты невольно

отвергаешь ее вместе с тем, что было. Бэф помогает, бережет тебя, тревожится. Он

никогда ни за кого так не беспокоился. А страх в принципе неведом Варн…

– Ты обвиняешь меня?

– Нет, я пыталась открыть глаза ему, а теперь хочу объяснить тебе: нельзя

бегать от себя. Какой бы ты ни была, это была ты. И только в твоей власти

измениться, изменить что-то. Но для этого нужно осмыслить все, что было, принять,

пройти через ломку. Боль от осознания неприятна, но она очищает твою душу, твое

будущее. Не осознав ошибки, ты повторишь ее вновь, не принимая себя такой, какая

ты есть, ты будешь тонуть в ненависти к себе и окружающему миру. Тебя изведет

одиночество, на которое ты обречешь себя таким образом. Хочешь, я расскажу тебе

о себе?

– Очень.

– В девятнадцать лет я вышла замуж за славного парня: умного, доброго, сильного,

чуткого. Самого, самого. Я не просто любила его – всецело. Доверяла больше, чем

себе. И не заметила, как потеряла себя. До свадьбы я считала себя симпатичной,

неглупой девушкой. Но оказалось, что я беспросветно тупа и неимоверно уродлива,

как хозяйке, мне вообще ничего нельзя было доверить. Он укорял меня за каждый

незначительный проступок. Гнул под себя, порабощал, а я и не замечала, все

больше замыкалась, боялась слова поперек сказать. Смотрела на себя в зеркало и

видела ту, что он описывал – уродку со слишком большими глазами, слишком

вздернутым носом и не с золотистыми волосами, а безобразно рыжими. Он критиковал

мои наряды, и в итоге я перестала покупать что-то, боясь быть высмеянной. Что бы

я ни приготовила – все было не так: слишком много соли или слишком мало. Много

мяса, мало. Сладко, не подсластила. Я, стараясь угодить, как могла, и начала

ненавидеть себя, неуклюжую, ни на что не способную. А его любить еще больше —

еще бы, он такой уверенный, красивый, живет с таким убожеством, когда рядом

вьются девушки ему под стать. Месяц, год, три… Родился ребенок. Хлопот

прибавилось. Помощи не было. Просить его я не могла – боялась. Он устает, да и

не мужское это дело, крутиться по хозяйству, нянчиться. Да и знала заранее, что

он скажет в ответ: что ты вообще можешь, убогая? Но, видимо, всему есть предел.

Прут можно сгибать до определенной степени, потом он либо сломается, либо

выпрямится. Я пыталась выпрямиться не ради себя, ради Вацлова. Он рос, и как

любой ребенок, нуждался в материнской ласке, но он запретил мне ласкать ребенка,

жалеть, гладить, обнимать. Ребенок боялся лишний раз прижаться ко мне, а я

боялась спровоцировать скандал. Он стал распускать руки, не стесняясь сына.

Мальчик заболел… и умер…. Ребенок нуждался во внимании, но ему нужно было

срочно ехать со мной. Один он не хотел. Пустая вечеринка с друзьями в то время,

когда малыш задыхался, а няня смотрела TV… Мы вернулись под утро, когда Вацлав

был уже холодным…Я винила во всем себя, жалела лишь об одном, что не умерла

сама. Я в прямом смысле сходила с ума, слышала постоянные упреки и понимала – он

опять прав. Прав! Если б я престала гнуться, трезво взглянула на вещи, решила с

кем я, кто мне дороже… Если б я нашла в себе силы послала его к черту!!

Варн повернулась к Лесс, уставилась на нее:

– Страх, вот что сломало мне жизнь. Став Варн, я потеряла его, но его отголоски

порой просыпаются в нас. Они смешиваются с сожалением и пониманием прошлых лет,

дней и рождают ярость. Прошлое не отпускает, если ты не отпустишь его.

– А что было дальше?

– Дальше? А, ты вот о чем… Он напился, обвинил меня в смерти сына, в

нерадивости, в том, что у нас был лишь один ребенок, в куче других грехов. Я

летала по всей квартире, не сопротивляясь. Я надеялась, что он убьет меня. Не

получилось. Он заснул, я выжила. Полежала, потом встала и пошла топиться. Жизнь

закончилась. Я стояла на перилах моста и смотрела в черную воду. Мне казалось,

там, только там покой, свобода. Вацлав. Прыгнула с улыбкой. Летела к воде, как к

спасению. И была перехвачена. О, как я билась в руках Бэф, проклинала его,

рвалась вон. Но он не отпускал, держал в руках и успокаивал. Убаюкивал, как

ребенка. Он молчал. Но я чувствовала его сопереживание. Это было что-то

неизвестное мне. Я доверилась ему. И поняла – вот оно, то, к чему стремилась —

не хочу уходить, не уйду. До меня дошло, что ни один человек на свете не смог бы

перехватить меня на лету, отнести через реку на берег. Парить над холодной

дамбой….

– Где ты живешь? Я провожу.

– Нет, нет, пожалуйста! Вы не человек?

– Не бойся, я не причиняю вреда таким малышкам, как ты. Кто тебя обидел?

– Я сама себя обидела. Давно и непоправимо…. Вы вампир?

– Нет.

– Тогда кто?

– Неважно. Случайный знакомый. К утру от нашей встречи не останется и памяти.

– А можно сделать так, чтоб памяти вообще не осталось?

– Нет. В твоем случае.

– Помогите мне.

– Уже.

– Нет, не так. Убейте, пожалуйста.

– …….

– Умоляю! Я буду благословлять вас за это!… Тогда укусите! Ведь вам нужна

кровь!…

– Нет. Все это сказки, девочка. Я не пью кровь. Мне она не более приятна, чем

тебе. И не убиваю людей. Вы убиваете себя сами. Сейчас тобой руководит отчаянье.

Но завтра все пройдет. Плохое забывается. Послушай моего совета: не стремись

расстаться с жизнью раньше отмеренного тебе срока. Она еще сможет порадовать

тебя рассветом.

– Зачем он мне? Вы уйдете, бросите меня. Я опять останусь одна. Нет, не могу,

не хочу. Возвращаться?! Нет!! В следующий раз вас не будет рядом…

– Бэфросиаст заглянул мне в глаза, считал прошлое и, наверное, понял, что он

единственный выход для меня… Мы долго разговаривали с ним. Он объяснял мне,

кто такие Варн, что меня ждет. Он пытался переубедить, а получалось наоборот. Я

все больше проникалась осознанием, что его как ангела-спасителя послал мне Бог.

Бэф сдался и поцеловал. Принес меня в это замок…

Нэш смолкла. На ее устах блуждала нежная улыбка, взгляд был чуть лукавым, чуть

задумчивым. Лесс заерзала на краю саркофага, ожидая продолжения рассказа, и Нэш

очнулась, улыбнулась шире:

– Бэфросиаст не только вожак. Он мой друг, отец, брат… Он мой Бог. Он подарил

мне свободу, а вместе с ней я обрела счастье, избавилась от одиночества, что не

давало мне покоя. Теперь я люблю и любима, такой как есть. Я хочу поделиться с

ним счастьем. Хочу, чтоб он познал то, что познала я – любовь. То, что не купишь

и не продашь, то, что невозможно отобрать, затоптать. То, что расплавит лед в

его сердце, лишит холода длинных ночей.

– Почему ты говоришь это мне?

– Ты знаешь, почему. Тебе нужно выбрать, кто ты и с кем. Это твое право, и

никто его не оспорит, запомни это. Но, выбирая – не предавай себя никогда, ни за

что, иначе ты предашь и тех, кто любит тебя. Слушай не ушами – сердцем, душой.

Она одна знает верный путь, знает, где правда, где ложь. А теперь спи, сестра, я

побуду рядом, помогу тебе вспомнить и понять. Не бойся, больше ничего не бойся.

Ты не одна….

– Ты очень странная, Нэш. Словно помешанная: любовь, любовь…

– Кто бы говорил, – с улыбкой качнула головой Варн. – Посмотри сначала на

себя.

И выставила ладонь, в которой виднелось что-то круглое. Лесс увидела чей-то

черный зрачок, и, не успев сообразить, что видит в зеркальце себя, провалилась в

сон.

Нэш встала, спрятала зеркало в кармашке у бедра и, тряхнув волосами, полетела

вон из залы, ничуть не сомневаясь, что правильно поступила.

У спальни ее грубо перехватил Бэфросиаст, впечатал в стену и выдохнул в лицо:

– Что ты наделала?!

Он был страшен в гневе, но не для Нэш. Она нежно улыбнулась ему:

– Все будет хорошо, Бэф, поверь.

– Глупая, глупая, – простонал тот, не найдя в себе силы ударить, выместить

отчаянье и ярость.

– Не сердись, Бэф, – провела по его волосам, успокаивая лаской.

`Что ей ответить, блаженной'? – зажмурился Варн. Мир людей искалечил ее и

отверг, но оставил четкий след привычек: судить по себе, бездумно творить добро.

– Зачем?! – выдохнул вожак, впечатав кулак в стену. Кладка дрогнула, осыпав

Нэш пылью и песком. Но Варн даже не моргнула:

– Так надо. Я спасла ее от сомнений, а тебя от тревоги за нее. Она вспомнит все

и поймет, что ты единственный, любимый. Навсегда.

Бэф ткнулся лбом в камень: Как объяснить ненормальной, что не излечилась и, став

Варн, что ее миссия спасения сестры всего лишь игра ее воображения. Что та

любовь, о которой она без устали болтает – мания, мечта несчастной Агнешки,

въевшаяся не только в душу, тело, в саму суть умершего человека, оттого и

передавшаяся в почти неизмененном виде воскресшей Нэш. Что она не помогла сестре,

наоборот, толкнула в ту яму, из которой не могла выбраться сама. Пока не

встретила Бэфросиаста.

– Зачем?.. Неужели ты не поняла? Что же ты тогда видела? То, что хотела видеть?

Ты обрекла Лесс на те страдания, что претерпела сама. Ты вытолкнула ее вон из

обители! Ее убили, понимаешь? Убили свои, пустили в расход по приказу твоего

Игната! Она была мертва, когда я сделал ее Варн! А ты помогла ей стать вновь

человеком, вернула туда, где ей не было места…

– Ты оживил ее? – потрясенно уставилась на него Нэш. До нее стал доходить

смысл сказанного. – Но это сказка.

– Как и мы для людей!

Нэш потрясенно сникла:

– Значит?… – прошептала в пол, не смея смотреть на вожака.

– Значит. Ты вернула ее в мир людей, который предал ее… Дважды преданная,

дважды отвергнутая… За что, Нэш?!

– Ты можешь поцеловать ее… – всхлипнула Варн.

– Нет!… Не-ет. Я не стану ломать Лесс.

– Она решит сама…

– Поздно, Нэш: ты уже решила за нее…

– Но она видела свои зрачки в зеркале лишь раз…

– Два. Уже два…. Уходи, Нэш.

– Не сердись, Бэф. Мы спрячем зеркала и будем смотреть за Лесс, пока ей не

исполнится год. Потом ей будет нестрашно любое отражение…

– Уйди! – сорвался вожак не в силах слушать вздор. Нэш сморщившись, побрела к

себе: о, если б она умела плакать…

– Ты заняла не ту гостиницу, – заявил Гнездевский с порога, придирчиво

оглядывая интерьер люкса.

– Какая разница? – насторожилась Алиса.

– Большая, – буркнул капитан, проходя внутрь номера. – Собирайся. Твоя

гостиница на другом конце города. Номер 315.

Сталеску вперила вопросительный взгляд в невозмутимую физиономию Игната. Тот

вытащил фото из нагрудного кармана, бросил на стол:

– Твой объект. Занимает соседний номер. Познакомишься, очаруешь, ликвидируешь.

Алиса подошла к столу, мельком взглянула на снимок и уставилась на Гнездевского:

– Это отдых, да, капитан?

– Некогда отдыхать, солнышко. В гробу отоспимся.

Девушка скрипнула зубами, взяла фото, внимательно разглядела, сложила некоторые

факты и опять воззрилась на Игната:

– А начальство в курсе?

Гнездевскому явно не понравился ее взгляд. Игнат недовольно нахмурился, но

буквально через пару секунд мило улыбнулся:

– Естественно, лейтенант.

– Свяжемся с полковником Горловским? Пусть продублирует приказ, ага? —

скопировала улыбку мужчины Алиса.

– Я твое начальство, – напомнил тот, предостерегающе прищурившись.

– Угу. Только я на отдыхе, капитан… как и ты, – поддалась к нему Алиса.

Игнат с минуту рассматривал девушку и понял одно – его решение верное – ее нужно

срочно убирать. Сейчас, потому что уже завтра, возможно, будет поздно. Слишком

много знает, слишком много понимает и говорит, все больше и больше может. Уже не

скрывает, что против него. Пойдет завтра к Горловскому и что? Терять звание,

теплое место, неограниченные возможности из-за какой-то идиотки?

– Ты, деточка, рапорт на отпуск не писала. Выполнишь задание, получишь месяц на

развлечения. Лети хоть на Канары, хоть домой. Ясно?

– Нет, – упрямо качнула головой Алиса, не спуская пристального взгляда с

капитана: занервничал, милый? А почему? В точку попала?

– Под трибунал захотела?

– А под каким соусом ты меня под трибунал отправишь?

Вот сука! – скривился Гнездевский: выучил на свою голову! Нет, убирать, убирать

так, чтоб и следов не осталось. Пропала без вести, навеки!

– Ладно, Алиса, хватит угроз. Давай поговорим по-человечьи, как друзья, —

предложил спокойным, серьезным тоном, присев на край стола.

Сталеску пристроилась рядом, сложив руки на груди, и кивнула:

– Давай. Начинай, капитан.

– Игнат.

– Боюсь не выговорю.

Гнездевский вздохнул: ну, что за баба! Ладно, милая, и не на таких пули отливали…

– Что ты хочешь?

– Откровенности. Только не уверяй меня, что этот загорелый мэн импозантной

наружности древних викингов, враг народа и возмутитель спокойствия Отчизны.

Спорю, Горловский вообще не в курсе о его существовании. Разубеди.

`А ты свяжешься с полковником, особистами, и вместе с этим всплывут и масса

других заказанных. Меня возьмут в оборот, вытрясут и счета, и фамилии заказчиков.

Ну, а что дальше и ежу ясно', – прикинул Игнат: `Ладно, умница, хочешь правды,

узнала б сначала ее цену'…

– Ты права, Алиса, он мой личный враг. Это не приказ, просьба, одолжение. Я в

свое время сделал для тебя немало…

– Например?

– Оставь личное, вспомни о матери и о братьях.

Лицо Сталеску закаменело:

– В переводе на внятный язык это звучит так: хочешь спокойствия и защищенности

родных, сделаешь, как я сказал. Иначе их в расход, а ты живи, как хочешь. Если

сможешь.

– Примерно, мрачные краски убери – будет в самый раз, – кивнул Игнат. – Но

чтоб лишних вопросов не возникло, добавлю: этот человек первый и последний, кого

я прошу убрать лично для себя. А потом проси, что хочешь, считай, я у тебя и в

долгу, и на крючке.

`Китов на крючок не ловят', – глянула на него Алиса, вздохнула и взяла снимок,

чтоб еще раз просканировать фото: лет тридцать, элитный самец не менее элитных

кровей, не самодур и далеко не дурак. Волевой, просчитанный, способный на

поступок. Ясно, почему Гнездевский выбрал для его устранения именно Алису: такой

мужчина спит с открытыми глазами и опасность чует, как волк кровь – за версту.

Не каждому по зубам. Точно – не Гнездевскому.

– Насчет твоей матери упадет сумма в десять раз большая, чем обычный тариф.

Оп-па! А мачо-то дорогой. Позолоченный.

– Чем же он тебе не угодил? Накопал на тебя компромата? Только не говори, что

он тебя шантажирует, не в его стиле.

Игнат развернулся к девушке, решив выложить ей часть правды:

– Личное. Он убил мою жену.

Алиса хлопнула ресницами: неожиданный поворот, что и говорить. Вот только веры

тебе нет, капитан…

Игнат словно угадал мысли девушки, отстегнул компьютер от поясного ремня, открыл,

набрал код доступа к нужному документу и отошел от стола, чтоб Алиса сама смогла

посмотреть все, что ей надо. Лишнего Игнат не хранил. А то, что было, наверняка

придется по вкусу этой чистоплюйке.

Сталеску с трудом скрывала удивление, просматривая личный архив капитана. Она

видела фото жены капитана, но снимок не отображал истинной красоты женщины. На

видео Агнешка была обворожительно красива: золотистые волосы, огромные синие

глаза, в которых залегла печаль и усталость, лицо и фигура – идеальны. Вот она в

бутике, вот на вечеринке, а вот… в объятьях мачо. Странно…

– Я чувствовал, что она мне изменяет, вел слежку, – пояснил капитан.

Угу? А это, значит, любовное свидание? В темноте, на дамбе? И личико у изменщицы

со следами слез и побоев, наверное, после не слабых любовных игр, прямо там же,

на цементных перекрытиях, в россыпи банок, окурков, обрывков газет и журналов.

Какой изысканный вкус! И ведь не подумаешь так сразу, не на утонченную Агнешку,

ни на элегантного мужчину, у которого уважение к себе проступает не только во

взгляде – в каждой клеточке кожного покрова лица. Да, и не предаются запретной

страсти с такими лицами, с такими взглядами. Скорее прощаются навеки…

Нет, не любовное это свидание, далеко не любовное. Так что килограмм лебеды с

ушей прочь, капитан.

А вот они целуются… Ничего себе потенция у мужичка – один поцелуй, и женщина в

обмороке…

Вот он обнял ее и приник к шее… Все. Стоп – кадр.

– Что дальше? – не сдержала любопытства Алиса, обратившись к Игнату.

– А дальше труп.

У Алисы брови непроизвольно взлетели вверх:

– Своновец? Агент?

– Нет, – качнул головой капитан, ухмыльнувшись. – Вампир.

– Ага? – хохотнула Алиса. – Дивный экземпляр.

– Не смейся. Агнешка стала жертвой вампира.

– А я все голову ломаю, где эту физиономию видела? Так это тот актер, что

Дракулу играл? – с ехидством спросила девушка.

– Говорю. Не смейся. Вообще, это секретная информация, так что и язык не

распускай.

Алиса демонстративно хлопнула себя по губам, не скрывая, впрочем, издевки над

Гнездевским:

– Чтоб мне горгулией стать!

– Не веришь? Про Паранорм слышала?

Сталеску насторожилась:

– Ну.

– Не `ну', атеистка ты наша. Еще одна информация к размышлению: прививку

ставили?

– Какую? Их много ставили, курсами.

– А две отдельно, в первую неделю курсов.

– Да-а… от оспы.

– Наивная. От очарования вампиров. Десять лет сыворотка на потоке для СВОН и

ВПВ. Так что сказка для многих уже давно быль.

– Так, подожди, – Алиса растерялась, пожалуй, впервые за два года работы

агентом. – Мне что его осиновым колом убивать? Чесноком обстреливать? Бред

какой! Ты в своем уме, капитан?

– Да, задание трудное, Алиса, поэтому тебя и прошу. Чем его убить можно, не

знаю, поэтому и прошу подружиться с ним, выведать, как можно больше. Помни,

времени почти нет – Рицу в любой момент может сорваться и пропасть. Его труп

нужен мне лично, а начальству информация. За нее, Алиса, тебя на руках носить

будут…

– Тебя…

– Повысят в звании. И на том, спасибо.

– Вот как… Значит, ты хитрый евроид, решил моими руками сразу два батона

приобрести и благополучно съесть? За жену отомстить и звание получить. А ежели

кто про несанкционированные действия узнает, то все камни в меня. Плюс

проникновение в секретную базу данных – прицепом. Это чтоб наверняка в расход

пустили, да? Но ты при любом раскладе – белый, пушистый и объевшийся. Славно.

– Зачем мне тебя подставлять, Алиса? Что ты выдумала? Речь не о мести за

Агнешку, хотя скрывать не буду, поквитаться хочется. А ты на моем месте не

захотела бы? Представь, что этот ловелас обольстил твою мать…

– Ха!

– Легко! Они настолько опасны, что ты и представить себе не можешь! И множатся,

множатся! Знаешь, сколько трупов появилось благодаря лишь им? На, посмотри!

Гнездевский ввел еще один код и открыл документы по статистике криминала.

Перед Алисой появились снимки мумифицированных трупов – десять, двадцать.

– Несть им числа. Всего за прошлый год. Теперь понимаешь?

– Почему это держат в секрете? – потрясенная увиденным и услышанным спросила

Алиса.

– Паники хочешь? Скепсиса, нападок? Волнений и криков о конце света? Опять по

новой?

`Что-то не так, что-то не так', – забилось в голове девушки. Но что, она не

могла понять. Правда, есть вариант – согласиться и разобраться на месте. Да, так

будет лучше. Гнездевский мастер блефа, ложь – его второе `я'.

– Интересно, что еще скрыто от глаз обывателя?

– Не важно. Его дело трудиться на благо Родины, наше – охранять его чуткий сон.

– Хорошо, положим, я готова охранять чуткий сон и психику пары сотен обывателей

в радиусе объекта. Но мне нужны документы, подтверждающие или опровергающие

наличие данной нежити, инструкции по их ликвидации…

– Исключено. Паранорм и сейчас знает не больше, чем век назад. К тому же

информация настолько секретна, что не только тебя, меня уничтожат, вздумай

сунуться.

– Значит, импровизация?

– Значит. Согласна?

– М-м-м… Люблю вампиров, славные, говорят, дядечки, – широко улыбнулась

Сталеску.

– Ты меня обяжешь, – искренне порадовался Игнат, и даже приложил руку к груди,

склонившись в порыве благодарных чувств.

`Обяжу, обяжу', – прищурилась Алиса, продолжая с улыбкой смотреть на капитана: `Повяжу.

И утоплю. До видзеня, пане Гнездевский. Вечная вам память и салют над могилкой'…

Познакомиться с объектом не составило труда: голый расчет. Пара вызывающих

эскапад и максимально приближенная к реальности легенда на тот случай, если

мужчина действительно умен.

Она все рассчитала правильно, и он не разочаровал ее, оказавшись не только умным,

но и тактичным, остроумным, но никак не вампиром, а человеком. Алиса, закрыв

двери за Бэфросиастом, криво усмехнулась – вампир! Ага, а она сирена.

Болтун Гнездевский, и гордится этим.

Сталеску вытащила компьютер и всю ночь пробегала по тем секретным секторам, что

удалось взломать. К утру она уже знала, настоящий вампир – Игнат Гнездевский —

гениальный махинатор, альфонс и банальная сволочь. Алиса же – его убийственные

клыки, с помощью которых он сыт, доволен и чист.

Ничего, она убьет его без применения древних методик, по современному,

скомпоновав все добытые факты, составив рапорт и найдя возможность передать его

лично полковнику Горловскому.

Пора Игнату мазать лоб антисептиком….

Глава 17

Они встретились утром в парке. Игнат сидел на скамейке, ел мороженное с таким

удовольствием, словно от рождения не ведал о подобной сладости. Инга хмыкнула,

хлопнувшись рядом с ним на лавку:

– Ничуть не изменился! Как холод, так тебя на мороженное тянет!

– Опустим мои пристрастия, сестрица. Вкушение столь дивного десерта не мешает

мне слушать.

– Ты не слушай, а думай, как помочь! Игнат тебе племянник, крестник, в честь

тебя, между прочим, назван!

– Поэтому я и поспешил на родственный зов, – хохотнул Гнездевский, откинул

вафельную трубочку в урну и примирительно обнял женщину. – Рассказывай, Инга.

Игнат с каменным лицом выслушал сестру. Сердце екнуло в груди, как у охотника,

настигшего дичь: удача?

– А не встретиться ли мне с малышом? Со мной-то он будет откровеннее, – сказал

задумчиво.

– Не знаю, – пожала плечами Инга. – Мне не его откровенность важна, а

сохранность.

– Ну, это я тебе гарантирую. Ладно, – хлопнул ладонью по колену. – Когда,

говоришь, у него занятия заканчиваются?

– Сегодня у нас понедельник? Вторник…

– Точно, – хохотнул Гнездевский. – С утра пробил. Совсем ты, мать,

зарапортовалась.

– Тебе бы такую головную боль!

– Да не злись – решим. Не проблема. Игната рано домой не жди, я его под свое

крыло возьму, раскручу на доверительный разговор, выясню все. Так и быть, о

подробностях тебе как матери поведаю. Там посмотрим, кого и куда, где правда, а

где фантазия.

– Стоп! Это ты про что? Не смей впутывать мальчика в свои игры! Узнаю…

– Да ты что?! – натурально оскорбился капитан. – Чтоб родную кровь

подставлять? Ты, Инга, совсем! Вот обижусь – будешь сама разруливать ситуэйшен!

– Извини, – сникла женщина.

– Да, ладно, я сегодня добрый. Забыли. Все – тебе на работу, а мне… Где

Академия-то?

– А ты не знаешь?! На Менделеева. Главный корпус. Вторник – лекции в два

закончатся.

– Понял. Держись. Увидимся.

Мужчина поднялся и легкой пружинистой походкой пошел к выходу из парка,

насвистывая себе под нос полонез Огинского.

Женщина долго смотрела ему вслед и думала: не зря ли она брата вызвала? Не к

добру он такой веселый…

Без пяти два Гнездевский вошел в холл академии и замер у окна, поглядывая на

стайки студентов, пробегающие мимо. Племянник появился ближе к половине третьего,

один, отдельно от группы сверстников. Прошел в холл, вытащил из сумки толстовку,

накинул, оглядывая хмурым взглядом суетящихся девушек. Игнат хмыкнул: в таком

цветнике только монахом и жить.

– Привет, племяш! – хлопнул его по плечу с щедрой улыбкой богатого

родственника.

Лицо парня вытянулось от неожиданности:

– Дядя Игнат? – обрадовался, протянул руку для приветствия, улыбнулся, как

долгожданному, единственно желанному гостю. – Надолго к нам? Когда приехали? К

маме заглядывали? Что ж вы не позвонили – мы бы встретили…

– Сколько вопросов, парень. Скажи главное – рад?

– Вам – всегда!

– Это хорошо, – кивнул, оглядывая пробегающих студенток с прищуром опытного

ловеласа. – Ах, хороши девочки.

– Да, ну, – скривился Игнат. – Серость.

– Не скажи, ой, не скажи, – плотоядно улыбнулся мужчина. – Меня б сюда хоть

на недельку, я б эту серость облагородил, раскрасил яркими красками.

– Ну, дядя Игнат, – восхитился прыти мужчины парень.

– А что? – выгнул тот бровь, отвлекшись от лицезрения частокола стройных ножек,

– Очень некоторые экземпляры выдающиеся. Спереди особенно. Смотри вон,

шатеночка, черноглазая. Кто такая?

– Наташка. Интеллект стремится к нулю, амбиции к Альдебарану.

– Ух, ты, – рассмеялся мужчина. – Как ты ее: катком и по всем позициям. А они

у нее… весьма. Ладно, поверю тебе на слово. Поищем более гармонично развитые

экземпляры. Куда пойдем? Я лично голоден, да и ты, думаю, после обилия принятых

в голову знаний не прочь перекусить. Предлагаю ресторацию. Пошли?

– Не знаю, – замялся парень.

– Я знаю, – хмыкнул мужчина, увлекая парня к выходу.

Они не спеша шли по проспекту. Гнездевский то и дело оборачивался, провожая

взглядом наиболее симпатичных представительниц женской половины населения. Игнат

улыбался, с некоторой завистью поглядывая на дядю. Он всегда ему нравился.

Мальчишкой Игнат часто копировал выражение лица дяди, походку, едкие выражения.

Вот только так и не научился, как он воспринимать действительность: легко, бодро

шагая по жизни.

– Вы домой к нам заходили?

– Нет, только с лайнера, племяш.

– Надолго к нам?

– Как получится. Может, уже вечером улечу, а может, на пару суток у вас зависну.

Прогонишь? – подмигнул и тут же развернул парня влево, беззастенчиво указывая

пальцем на стройную блондинку, гордо вышагивающую по соседней дорожке,

параллельно им. – Ты смотри, какие лани без охраны фланируют!

Парень пожал плечами – девушка, как девушка.

– Ясно, – кивнул Гнездевский и побрел дальше, придерживая Игната за локоть. —

Делаю вывод – ты влюблен.

– С чего вы взяли? – нахмурился тот: неужели дядя уже с мамой разговаривал, и

та наябедничала?

– Логика, малыш. Женщинами не интересуешься и при этом не монах, а вьюношь в

полном расцвете гормонов. Я в твоем возрасте… Ну, да ладно, опустим

автобиографические подробности. А то пойдешь по моим стопам, Инга меня убьет.

Наша матушка в свое время сильно моими знакомыми недовольна была. В каждой какой-нибудь

изъян находила. Боялась – женюсь, карьеру под каблучок брошу и все – жизнь в

сортир.

– Мама тоже не довольна, – вздохнул Игнат.

– Удивил, – хмыкнул мужчина. – Мама самая придирчивая профессия. Не стремись

ей угодить – бесполезно. По опыту знаю. Даже если твоя избранница будет

обладательницей национальной премии во всех областях, мисс Вселенная и идеальная

хозяйка, все равно маман найдет к чему придраться. Женская ревность называется.

Не сталкивался еще с ней?

Парень загрустил, задумался:

– С женской – нет, – выдохнул, не скрывая печали. Вспомнился ему ненавистный

Бэфросиаст, наглый, непробиваемый вампир-соперник.

– О-о! Слышу нотки меланхолии и упадничества. Сталкивался с мужской ревностью —

я прав? Ну-ка, рассказывай, малыш, дяде Игнату, в чем печаль. Обещаю помочь

бескорыстно. Пользуйся моим опытом пока я здесь.

– Если б все так просто было, дядя Игнат.

Мужчина посерьезнел:

– Проблемы?

– Большие. Со всех сторон. Мать в крик, отец раздражен. А остальное… лучше не

то, что говорить, но и думать – тоска.

– Влюбился так, что и жениться готов? – спросил с пониманием и сочувствием.

– Да, люблю. Причем так, не поверишь, дядя Игнат, жизнь бы отдал, не раздумывая,

в ад спустился бы, как Орфей.

– Н-да, ничего себе у тебя дела… Давай-ка зайдем в `Замок', там и поговорим,