Текст книги "Обитель Варн"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

– Начинайте препарировать, профессор, – разжала зубы.

– Кого? – не понял он.

– Меня. Я же теперь…

– Подследственная. Но как любой человек, – произнес с нажимом, сообразив, что

обеспокоило девушку, – должны сначала прийти в себя, а потом отвечать за

содеянное. Вы помните, что произошло?

– Вы про капитана?

– Да.

– Помню.

– Хорошо. Полковник Горловский хотел бы с вами побеседовать…

– Я готова ответить на любые вопросы.

Адам вздохнул:

– Я позову его. Не желаете позавтракать сначала? Или как ваш друг, граф Рицу,

изволите отказаться от пищи?

– Бэф здесь? – не поверила Лесс. Уставилась с тревогой на Зелинского: неправда!

Скажите, что солгали. И поняла, что надеяться не стоит. Сникла, совершенно

расстроившись – только этого и не хватало! – В каком же качестве и как?

– Взят под стражу…

Дверь бокса распахнулась, на пороге некстати появился Горловский, прерывая

беседу. Оглядел девушку и кивнул профессору: оставьте нас, Адам. Зелинский с

сожалением покосился на пациентку и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Полковник подвинул табурет к постели Лисы, уселся:

– Здравствуй, лейтенант.

– Здравствуйте, господин полковник.

– Как себя чувствуешь?

– Сносно.

– Что так сухо? Помнишь все? – посмотрел с долей осуждения.

– Помню, – не отвела взгляд. Нечего ей стыдиться.

– Н-да. Огорчила ты меня, ничего не скажешь. Поведаешь суть? А то ведь голову

сломать можно в попытке понять. Всем отделом мучаемся.

– Неправда. Наверняка уже знаете почему, за что.

Мужчина хмыкнул:

– Н-да. Часть, но без твоих показаний картинки полной не складывается. Догадки

мне и суду без надобности. Факты нужны. Поговорим?

Странная мягкость в голосе. И отношение заставляет задуматься.

Лиса, не спуская взгляда с лица полковника, настороженно кивнула.

– Начнем издалека? Гнездевский подал докладную о том, что ты дезертировала три

месяца назад без видимой причины. Из той же докладной следует, что при попытке

арестовать тебя был убит один боец, второй ранен. Капитан также получил легкое

ранение. Ты взорвала мину и ушла в горы. Так?

– Нет.

– А как?

– Я получила задание найти и уничтожить графа Рицу. Он попал в обвал. Добивать

раненного приказа не было. Мы выбирались вместе. В квадрате эвакуации попали под

обстрел своих. Дальше не помню.

– От кого приказ получила на Рицу?

– От Гнездевского. Но якобы от вас.

– Та-ак, – крякнул Горловский. – Где была три месяца после происшествия в

горах?

– Не помню, – упрямо поджала губы.

– А как здесь оказалась?

– Приехала.

– С Рицу?

Лесс прищурилась. Сердце сдавило от нехорошего предчувствия: похоже, не она, а

Бэф подопытный! Правильно, она же зеркало видела, стала обычным человеком, а

Бэфросиаст… Как он попал в руки СВОН?!

– Да, ты не смущайся. Каждый выживает, как может. Знакомый у тебя, странностей

за ним не замечала?

– Поясните.

Полковник замялся, подумал, вздохнул:

– Общее впечатление о нем, как о человеке.

– Не чета Гнездевскому, – бросила без раздумий Лесс.

– Вот как? А в чем не чета? Сильней капитана? Слух острее? Может, выносливость

уникальная? Или способности какие-нибудь экстраординарные?

– Вы намекаете на то, что он вампир? Нет. Я уже докладывала капитану

Гнездевскому, что ничего подозрительного в графе Рицу не обнаружила. Обычный

дворянин.

– Что значит – обычный дворянин? Но не человек, следовательно?

– Мужчина. Немного изнеженный, как любой представитель его сословия. Капризный,

в меру инфантильный, очень культурный, воспитанный человек. Привычный к комфорту

и изысканным вещам. Эпатаж, надменность. Повышенное самомнение, – выпалила,

мысленно извиняясь перед Бэфросиастом.

– Хобби?

– Большой ценитель живописи, классической музыки. Могу составить подробный

отчет. Тогда не успела, на задание выслали.

– Вот, вот, составь… А скажи, ты за Рицу по собственному почину следила или…

а?

– Гнездевский просил. В личном порядке. Почти приказном.

– Как это понимать? Чем мотивировал?

– Личными обстоятельствами. Граф имел взаимоотношения с его женой. Подозревался

в… не знаю, как сказать… То, что он вампир, со слов капитана, и тогда

показалось мне несколько вызывающим заявлением.

– Почему?

– Потому что данная живность до сих пор не изучена наукой и не признанна

реально существующим классом существ. Так и меня можно причислить к отряду ведьм

или вас к подклассу оборотней. Странностей у каждого хватает. Все – вампиры?

– Н-да. Согласен, – улыбнулся полковник. – Мне лично тоже мистика вот где

сидит, – хлопнул себя по кадыку, – в реальности бы разобраться. Значит, ты

утверждаешь, что граф самый обычный представитель дворянского сословья?

– Да.

– И ничего странного…

– Ничего.

– Ага?… Ну, оставим сферу вымыслов и домыслов, вернемся к фактам. Как ты

познакомилась с Валеевым?

– Кто такой Валеев?

– Игнат Валеев. Студент академии национальной экономики. В его доме был убит

Гнездевский.

– Я не спрашивала фамилию Игната. Познакомилась случайно. Гуляла от скуки. Они

с друзьями на лавочке сидели во дворе, песни пели. Заинтересовалась, подошла.

Навязчивый и, по-моему, не вполне адекватный юноша.

– Что ж ты к нему домой пошла?

– Замучил угрозами, что лишит себя жизни, если не увидит мои небесные черты, —

криво усмехнулась Алиса.

– Влюбился? – усмехнулся Горловский.

– С первого взгляда.

– А со второго, замуж предлагал?

– Да. Чем сильно огорчил родителей. Я от радости тоже не плясала.

– А что так? Неплохая партия для дезертира.

– Чем? Да и зачем?

– Разве ты не знала, что он племянник Гнездевского?

Брови Сталеску поползли вверх:

– А я думала, как капитан там оказался? Теперь ясно.

– Не знала? Ага. А что вьюношь тебя к вампирам причислил – знала?

– Сама сказала, чтоб отвязался. Думала, испугается, передумает вены вскрывать и

баллады про любовь петь. Не подействовало.

– Угу? – складно больно. А впрочем… – Так ты на свидание шла, а как

Гнездевского увидела…

– Так на радостях и убила. Не сдержалась.

– И не пыталась, да? Кровавую казнь устроила, свидетелей оставила, не ушла.

– Я и не собиралась скрываться. Давно его надо было ликвидировать. Я вам письмо

составила, на электронной почте в файле лежит. Вскройте мой ящик, прочтете и все

поймете. Игнат долгие годы убивал обывателей, выполняя заказы гражданских лиц.

Контору киллерскую организовал. Я узнала случайно, заподозрив его в

нечистоплотности. Вскрыла секретные сектора с вашими приказами, сопоставила и

поняла. Из десяти приказов Гнездевского четыре с вашей санкции, остальные по

собственному почину. Прошла по цепочке и выявила, что капитан занимается

криминалом. Не одну меня использует и использовал. А потом шантажирует

несанкционированными убийствами, вменяя их нам в вину.

– Знаю, – кивнул полковник, посерьезнев. Взгляд стал пристальным и тяжелым. —

Почему мне сразу не доложила, как подозрения появились?

– Когда и как? Да и чем догадки подтверждать? Факты мизерные. Их Гнездевскому

не трудно опровергнуть. Получится, что я наговариваю на старшего по званию. Вы б

мне поверили? Или капитану, что у вас много лет служит? Понятно – ему. Что

дальше б было – ясно. Он не при делах, а я под его началом. Исчезла бы с концами.

Это ему легко устроить. Да и устраивал, только кто-то что-то из бойцов

заподозрил, отправлялся на задание и не возвращался. А Игнат как был капитаном,

зарабатывал капитал на чужих жизнях, так и дальше продолжал. Нет, здесь нужно

было бы бить наверняка. Немного не успела. Вывел он меня из игры. А теперь вот

встретились. Отдавайте под трибунал – мне все равно. Я ни капли не жалею, что

точку на жизни Гнездевского поставила. Согласитесь, как бы там ни было, но

именно такой финал справедлив. Должна же Фемида хоть раз снять повязку? А если

вы о сообщниках, соучастниках… Так я сама решила сама и сотворила. Да и не

знала, что буду делать, пока капитана не увидела. Не думала даже…А тут лицо

его, ухмылка… заклинило что-то в голове. Взяла и убила. На автомате. Без

малейшего сомнения. И даже на суде не покаюсь.

– Какой суд, Лиса? – вздохнул Горловский. – Ты агент. Офицер. Трибунал светит.

– Пусть.

– `Пусть'. Ладно, лейтенант, проверю я твой ящик и показания. По голове за

преступления гладить не стану, но и наказывать сильно… Короче, отдыхай, время

покажет, – встал полковник.

– А что с Бэф? – забеспокоилась Алиса.

– С Бэф? – улыбнулся Горловский: ах, как она его сочно – Бэф! – Хм. Отдыхай.

И ушел, не ответив.

Лесс легла на постель, прикрыв глаза рукой: пусть думают, что она спит. Сама же

осторожно оглядела периметр бокса, выявляя устройства слежки, соображая, как

помочь Бэфросиасту. Как он попался, дело третье. После, если доведется

встретиться, узнает. Сейчас его вытащить нужно – не из жалости или иных чувств.

Нет. Всего лишь принести таким образом извинение за свою несдержанность. Да,

только лишь. И ничего больше. Разные у них теперь пути, разные дороги. Каждому,

кто что заслужил. Ему свободу и небо, ей землю и прах. Только б до окна путь

вожаку расчистить, и тогда проблема решена. Об остальном лучше не думать. Не

тревожить душу. Боли ей хватит на всю оставшуюся жизнь. Существование. Но как-нибудь.

Зная, что с друзьями Варн все хорошо, и Бэф не мучается в клетке, не играет роль

подопытного кролика, живет вольно и счастливо.

Не человек? И да, и нет. Не ей судить и не людям. Может, и доживет Обитель Варн

до тех светлых времен, когда человек перестанет видеть лишь то, что ему нравится,

научится понимать и принимать многообразие разумных форм. Пойдет на дружеский

контакт…

И о чем я думаю? – усмехнулась Алиса: человек не всегда способен понять себя,

куда уж другого, тем более, иного. И если уж пойдет на контакт с Варн, то с

автоматом и базукой. На всякий случай, для успокоения собственной души. Чтоб

загнать инакомыслящих в рамки привычных стандартов, для простоты общения, а не

получится, тем же способом избавиться от проблемы, состричь очередью всю

неординарность по гланды. Кто же захочет думать, что это его проблема, а не

оппонента. Не человек, значит, низшее существо. Следовательно, либо слушайся и

повинуйся, либо оставайся мифом и не высовывайся.

Логично. Потому, что привычно.

Алиса вздохнула: `а сама-то разве иначе мыслю? Бэф с асфальтом сровняла, а за

что? За свои мысли. За то, что мне подумалось, а ему и в голову не приходило

сделать… Как же он попал сюда? Неужели за мной полетел?

Разве это сейчас главное? Важно найти способ вытащить его, освободить.

Оптимальным вариантом было бы попросить о встрече с графом и получить высочайшее

разрешение… Но так ей его и дали! К тому же кто может сказать, сколько Лиса

еще проведет часов, дней в боксе под присмотром медперсонала? Придут через сутки

и отконвоируют в камеру. Все. Если Бэф будет сидеть, как птица в клетке, то она,

как змея в террариуме. Видит око и зуб точит, а крыльев нетути.

Придется рискнуть. Впрочем, что она теряет? Сто бед, один ответ.

Алиса решила не мудрить: изобразить контуженную на весь состав мозговых файлов и

открыто пройти по коридорам, наплевав на камеры слежения. План здания однотипен.

Хорошо б Бэфросиаста держали на первом этаже, а не на минус первом, втором,

десятом. Еще лучше, если не в лаборатории, куда Лисе не просто будет пробраться.

И совсем хорошо, если сойдется и то, и другое, помножится на третье – штиль во

всем учреждении.

Авось?

Алиса встала и толкнула двери бокса – не заперто. Взгляд прошел по поверхностям

столов и мониторам. Скрепка, острый электронный карандаш незаметно глазку камеры

перекочевали в руку девушки. Еще шаг, поворот дверной ручки. Удивительное

везение, и эта дверь не заперта. Впрочем, везение ли?

Сталеску осторожно выглянула в коридор: светло, тихо, пусто. `Замечательно.

Будем считать, что звезды снизошли до помощи. Вперед'.

Горловский сидел в кабинете и внимательно изучал досье Рицу:

– Примечательная личность, ничего не скажешь.

И задумчиво уставился перед собой: ему-то, что от графской примечательности?

Ну, любит Рицу Венецию, два раза в год, как на дежурство, летит в лежащий на

воде город, чтоб покормить голубей на площади Сан-Марко. Здорово. И что? Какое

отношение данная странность имеет к криминалу и тем паче к вампиризму?

Ну, кобелек, эротоман. Но даже не извращенец. Никаких вульгарных историй,

особенных пристрастий и экспрессивных изысков. Ни тебе посещения элитных

борделей, групповых случек, случайных связей с инфантильными юнцами и жеманными

гермафродитами. Только женщины и только такие, что и полковник бы не устоял,

отдался бы без размышлений. Агнешка одна, что стоит. Богиня.

Да, можно понять Игната. Смириться с потерей подобной кудесницы, себя не уважать.

А что еще? Прискорбное равнодушие к спортивным состязаниям. Уклонение от любых

вызовов на бой. Зато прямо-таки патологическое пристрастие к живописи и музыке.

Тоска! Оперы, кантаты, симфонии. И хоть бы один рок-концерт посетил или поп-фестиваль!

Биография? Стандарт, чуть разбавленный флером аристократизма: рауты, балы,

фешенебельные клубы. И ни тебе бурных юношеских эскапад, мутных родственников,

афер. Папаша почил вместе с мамашей, оставив отпрыску колоссальную сумму для

благополучного проматывания. Но и это мимо. Ни тебе шика и блеска, кутежей и

попоек. Скромность, но не жадность. На собственный комфорт и женщин денег не

жалеет, но и не усердствует. Милые безделушки дамам, себе самый лучший номер

самой презентабельной гостиницы. Милашкам цветы, себе рубашечку от Гуасон.

А женским обществом далеко не злоупотребляет, наоборот, вроде и пренебрегает. С

Агнешкой три года, до нее француженка Рене Сули – пять лет. Марина Керри —

четыре года. И ни на одной не женился. Вообще не был женат и, судя по всему, не

стремится.

Друзей – никого. Знакомых – много. Всех проверить не один год уйдет. Все в

большинстве своем влиятельные люди из его же круга.

Полковник потер подбородок: у него складывалось впечатление, что кто-то водит

его за нос. Второй раз он изучает досье графа и второй раз у него возникает

ощущение недоговоренности, мутности автобиографии этого знатного щеголя. Словно

спряталось что-то от глаз, как второе дно у озера. И знаешь – есть, а

подтвердить нечем. Даже эхолокация не помогает.

Горловский развернулся в кресле к стене и в раздумьях забарабанил пальцами по

столешнице. Минута, другая и понял, в чем дело. Досье на Рицу не соответствует

лицу, сидящему во временной камере. По документам складывается впечатление, что

граф – существо, абсолютно далекое от мира и его волнений, защищенное,

изнеженное, самовлюбленное. Эстет, далеко не аскет. Надменный сноб. Заносчивый

светский лев с отшлифованной этикетом извилиной. Способный разве что пустить

остроту в ответ на выпад в его сторону.

Ан, нет. Тот граф Рицу, с коим Горловскому довелось беседовать, производил иное

впечатление: уверенного, умного, благородного человека. Далеко не неженка и не

сноб. Доброжелателен, как любой с кистенем за спиной, парочкой линейных

бомбардировщиков в боевой готовности и крепким близким знакомством с сильными

мира сего. Такой не способен спускать оскорбления, молча взирать на

несправедливость. И не остановишь такого, и рот не закроешь. Шантаж, угроза, что

слону дробина. Значит?

Значит, кто-то подсуетился, подсунул прилизанное досье и хоть ты нос разбей,

иного не накопаешь. Высокий покровитель? По всему видать, к стратосфере ближе.

Значит, и с Лисой нужно быть максимально лояльным. Чтоб не затоптали по

совокупности. А то ведь задень и звиздец всему отделу. С легкой руки

Гнездевского компромата теперь на Горловского выше головы. При желании только

слово скажи и привет карьере. Н-да…

Полковник хитро улыбнулся, вспомнив лица Лисы и Бэфросиаста. Не любовники? Вот

уж врете, деточки. Может, лишь планировали на крючок друг друга посадить, да

сами на него же и сели. Снасть перепутали. Ловили окуньков, а плавали акулы. А

хороша Сталеску, раз подобного гиганта в сети поймала! И ему виват, агентку СВОН

зафрахтовал. Выходит, стоите вы друг друга. Ну, да полковник тоже человек, не

монстр какой-то, чтоб препоны влюбленным чинить. Пускай их. На любви-то, ох,

какую хорошую партию разыграть можно. Чтоб и полковник на месте, и имидж СВОН

незыблем и чист, и любовники вместе без обид на служаку. А что? Оптимальный

выход. Граф поможет за сохранность любимой сохранить втайне дело Гнездевского.

Горловкий тихо мирно проведет чистку рядов, спишет Сталеску, как невменяемую. И

катитесь голубки, в любую из резиденций Рицу.

Не согласится Бэфросиаст с клеймом ненормальной на лбу любимой?

А куда денется? Не дурак, просчитает и поймет, что агентов так просто не

отпускают, а уж после убийства старшего по званию, дезертирства – тем более. Но

Горловский не враг своим людям. Спишет, закроет глаза, спустит дело на тормозах.

В ответ – хорошие отношения с графом, а значит, и с его покровителем. Лиса жива,

здорова, свободна. Никаких шумих, прений и трений с прессой, кураторским отделом.

Паранорм работает дальше, и даже малое пятнышко грязи не ложится на кристально

чистое реноме спецслужб, СВОН. Мальчишку под контроль психиатров в госпиталь и

через месяц гипнопроцедур он будет говорить все, что нужно Горловскому. Бойцы

тем более скажут все, что им будет предписано. Все сыты и довольны.

Граф реалист, должен понять правильно и принять. А нет? Нужно повести игру так,

чтоб этого `нет' не возникло. Надавить, объяснить невыгодность данного варианта

для той и другой стороны. Если действительно попал граф на крючок Лисы, то

упрямиться не станет, рискуя жизнью любимой.

Должно получиться.

Полковник усмехнулся: `что ж, придется сыграть роль доброго гения влюбленных. Не

плохая роль. Много лучше палача Гнездевского. Жаль, Лиса его убрала. Поговорил

бы я с ним сейчас… От души'!

Запиликала кнопка внутренней связи, прерывая мысли полковника. Он нажал ее,

недовольно нахмурившись:

– Что еще?

– Виктор Николаевич, подозреваемая движется в сторону лабораторного отсека.

– Переключи запись на мой монитор.

Экран на столе Горловского вспыхнул. Полковник просмотрел запись. Сомнений не

осталось: Лиса в тупую решила пробраться к Рицу.

– Не трогай ее, – хмыкнул мужчина в селектор. – И максимально разгрузи проход.

А то положит бойцов, с нее не убудет.

– Пропустить значит к подследственному?

– Значит, значит. Поглядим на друзей-товарищей, послушаем, о чем они говорить

будут. Мой монитор не отключай.

– Понял.

– Действуй.

Посмотрим, что ты задумала, Лиса? И ведь наверняка знаешь, что тебя со всех

точек обозревают! Ну, шалая! Зачем же ты к графу идешь, если, с твоих же слов,

он не имеет отношения к убийству? Интересно, – развалился в кресле полковник,

приготовившись к занимательному просмотру.

Алису сначала удивляла безлюдность здания, потом насторожила, а затем —

рассмешила. Даже в аппаратной – никого. Ага. Конец рабочего дня, да? Все по

домам, к семьям? Угу. Верю, полковник, верю! – хмыкнула в глазок камеры слежения

под потолком. Прощелкала кнопки, выискивая каземат Бэфросиаста. Нашла и

вздохнула. Веселья поубавилось: Бэф за решеткой – неприятное зрелище. Оконце под

потолком маленькое. В него лишь тень от вожака просочиться может. Соседние

вольеры (а как их еще назовешь?) пусты. За дверями часовой. Один. Ага. И окно

приличное. Обычное.

Значит, нужно открыть две двери и обезвредить часового. На глазах у полковника?

Ха, дяденька! Не такие задачки решала. Тропич, чему только не научил.

Недооцениваете вы своих людей, Виктор Николаевич. Гнездевский сколько лет

безнаказанно криминалом занимался? А вы ни сном, ни духом… И чему после

удивляться?

Лиса осела в кресло у пульта слежения, изобразив слабость в ногах. Оказавшись

спиной к единственной камере в аппаратной, дешифровала остальные камеры, начиная

с тех, что в коридоре, ведущем к месту заключения Бэф, заканчивая его клеткой. А

теперь изобразим маяту и дурноту по причине плохого самочувствия и пустим пленку

по кругу. Наслаждайтесь, господин полковник. Спасибо, что расчистили путь, и

извините за подпорченное впечатление от зрелища. Ну, так, не в видеозале, однако,

на кинофестивале. А с любительских кинолент и не профессиональных актеров что

возьмешь?

Лесс пустила пленку и вышла из аппаратной. Минут пять – десять у нее есть.

Шикарно. Почти век в запасе.

– Она покинула аппаратную, – доложил дежурный Горловскому

– Угу? Не спугни. Пусть думает, мы не в курсе ее хитрости.

– Понял. Вести?

– Продолжай.

Алиса не думала, что будет что-то говорить Бэф. А увидев его, и хотела бы что-то

сказать, да не смогла: горло перехватило.

Он явно не ожидал ее увидеть, и так же явно обрадовался и встревожился, заметив

Лису.

Они шагнули к прутьям решетки одновременно, вцепились руками в железо и просто

смотрели друг на друга. Слов не было, да и не нужны были слова. Взгляды говорили

больше, чем любая вымученная фраза. Она хотела просто открыть замок и выпустить

Бэфросиаста, но вместо этого прилипла к решетке, вцепилась в нее пальцами, лишь

бы не потянуться к его лицу, не дотронуться. Она должна была сказать – уходи, а

взгляд вместо этого молил – прости.

Губы Бэф дрогнули, пальцы дотронулись до лица Лесс, зарылись в волосах. В груди

стало тепло, и сердце забилось, как у живого:

– ` Не восстановимо, не остановимо хлещет жизнь', – прошептал он тихо, касаясь

дыханием виска девушки.

Лесс дрогнула, чуть отодвинулась, вглядываясь в глаза Варн, и со всей ясностью

поняла – им не уйти друг от друга. И не важно, сколько милей, веков, жизней

разделяет их. И пусть стены меж ними, рвы, решетки, условности, законы – они все

равно вместе, хоть, с разных сторон баррикад.

– `Расстояние: версты, мили нас расставили, рассадили, чтобы тихо себя вели по

двум разным концам земли', – зашептали губы еле слышно.

Глаза Бэф улыбались, любовались Лесс. Губы зашептали, вторя словам любимой:

– `Расстояние: версты, дали… Нас расклеили, распаяли. В две руки развели,

распяв'…

– `И не знали, что это сплав. Вдохновений и сухожилий'…

– `Не рассорили – рассорили…Расслоили'…

– `Стена да ров. Расселили нас, как орлов'…

– Не печалься, – тепло его ладони укрыло щеку девушки, пальцы, что бархат,

коснулись кожи.

Лесс зажмурилась, еле сдержав стон.

Сколько они не виделись: сутки, двое? А словно год. `Я соскучилась', `мне плохо

без тебя', `я безумно тебя люблю' – сколько еще банальностей шло в голову, но не

срывалось с губ, не нарушало своей пошлостью единение двух сердец, живых и более

живущих, чем иные тлеющие в истоме будней.

`Я рядом', – коснулись его губы ее лба.

Что ответить ему? Да? Да, да! – рвется наружу. Но ведь нет – и губы сжались,

веки прикрыли отчаянье.

Лесс отстранилась, ненавидя себя за это:

`Ты должен уйти. Я открою замок. В соседней комнате дежурный. Он спит. Откроешь

окно… и лети'.

Шаг к замку, как шаг на эшафот. Скрепка и электронный карандаш, вместо ключа…

или топора? Шесть секунд – дверь открыта.

Бэф придержал створку, уставился на Лесс исподлобья:

`Зачем'?

`Глупый вопрос, Бэф. Тебе не место здесь, как любому из вас. Улетай'.

`У тебя будут неприятности'.

`Одной меньше, одной больше' – пожала плечами и сделала шаг к выходу, понимая,

что не стоит затягивать агонию расставания. Слишком сильная боль, слишком

обширна рана.

`Постой'…

Лесс остановилась, посмотрела на Бэф, чтоб лучше запомнить его, навсегда, вот

таким, величественным, непобежденным, близким и понятным, как собственные мысли.

И недосягаемым, как самое заветное желание. Потому что он и есть – мечта.

Единственная. Недостижимая и не постижимая.

`Хочешь, уйдем вместе'? – протянул ладонь сквозь прутья. Как просто и легко

вложить свою руку в теплую ладонь. Но нет. Один он неуловим, неподсуден,

непогрешим. С ней он станет мишенью. С ней далеко не уйти, надолго не скрыться.

Нет. Он должен уйти, она остаться. Ответить за все разом и поставить точку на

своих приключениях. Если получится другой знак препинания – замечательно. Будет

возможность исправить ошибки, вернуться в нормальную жизнь, к маме, братьям.

`Я человек', – вздохнула с сожалением.

Ладонь Бэф опустилась.

`Прости' – донеслось до него шорохом удаляющихся шагов.

– Что за немая пантомима?! Что со звуком, Стрижельчик?! – рявкнул полковник в

селектор.

– Они молчат, Виктор Николаевич, – ответил виноватый голос дежурного.

– А что говорили? `Рассеяли, расслоили'? Что за бред?!

– Это стихи Цветаевой.

– Стихи?! И что, все?! Ради этого они встретились?!

– …Э-э… да…

Полковник со злостью отключил связь:

– Черт знает что! Не спецотдел, а клуб поэтов-романтиков! Дожили, вашу!…

Бэфросиаст потерся лбом о железные прутья и решительно защелкнул замок: спасибо,

любовь моя. Лицо дрогнуло от нахлынувших чувств: он не ошибся. Лесс любит. Нет в

ее сердце ни ненависти, ни презрения. Что человек, что Варн, она всецело с ним,

за него, без сомнений и размышлений. Любящая великодушно и настолько

самозабвенно, что не видит меж ним и собой разницы, не чувствует препон. И по-прежнему

готова отдать свою жизнь в залог его…

`Я люблю тебя… Я хочу, чтоб ты знала – только позови, только шепни – я приду',

– настигло Лису уже в коридоре. Девушка вздрогнула и замерла. И словно ослепла

и оглохла. Осела на пол и зажмурилась, сдерживая слезы: почему ей суждено было

влюбиться в иное существо? Почему она должна ходить по земле, зная, что он живет

в небе? Будь проклят Игнат! Будь проклят!!

`Расстояние: версты, мили'… – прошептали побелевшие губы, утверждая в сознание

преграду меж мечтой и реальностью.

Полковнику надоело разглядывать фигурку девушки, сидящей на полу в коридоре. Ее

отрешенное лицо ему категорически не нравилось. Он связался с Щербининым:

– Клим Витальевич, забери-ка Сталеску из коридора. Займи делом, – приказал

Горловский, а сам решил наведаться к графу. Однако информация, выданная замом,

заставила отложить встречу:

– Хорошо, Виктор Николаевич, займу. Кстати, у меня появились новые данные по

Рицу и Лисе. Последние три месяца освещены в показаниях свидетелей.

– Оперативно работаете, Клим Витальевич. Неси. Жду.

– Встать! – прозвучало над ухом. Алиса вскинула взгляд и непонимающе

уставилась на Щербинина. Как она не заметила его приближения?

– Оглохли, лейтенант?

Лиса медленно встала.

– Что вы здесь делаете? Кто разрешил покидать бокс?

Алиса вздохнула – разговаривать желания не было. Слова кончились.

– Челюсти свело от упрямства? – нахмурился мужчина.

– Нет.

– Что – нет?

– Не свело.

– Прекрасно. За мной, – приказал, разворачиваясь, пошел по коридору. Алиса

поплелась следом.

Щербинин толкнул дверь, жестом приглашая девушку внутрь. Двое бойцов встали при

его появлении, вытянулись по стойке смирно.

– Вольно, – кинул подполковник, не глядя на дежурных, и указал Лисе на стул у

стола:

– Садитесь.

Хлопнул перед ней стопку бумаги, ручку. Нажал кнопку на компьютере:

– Ваша задача, лейтенант, подробно изложить обстоятельства убийства капитана

Гнездевского: когда, как, за что. Отдельно отчет о своем месте пребывания и

деятельности с момента дезертирства: где жили, у кого, на что и как.

– А если не помню?

– Пишите, что помните. Далее: обстоятельства знакомства с графом Рицу и Игнатом

Валеевым. Подробно об их участии в убийстве Гнездевского.

– Так не было их участия…

– Вот о неучастии и пишите. Составьте также рапорт о деятельности убитого вами

капитана. Все, что вам известно, включая догадки. Приказ ясен?

– Да.

– Время пошло.

И кивнув бойцам: смотрите в оба за подследственной, покинул комнату.

Лиса потягалась взглядами с караульными, вздохнула и взяла ручку.

Горловский вскользь просмотрел документы. Поморщился, отодвигая папку, и

воззрился на Щербинина:

– Что у нас получается?

– Ерунда получается, Виктор Николаевич, – согласно кивнул зам.

– Н-да-а… Рицу сторона потерпевшая, как не смотри, как не думай. Мало ему в

горах досталось, так еще и к нам на огонек залетел.

– Так точно. Из посольства уже депеша пришла. Интересуются, за какие такие

заслуги мы его сиятельство в каземат упрятали. По какому праву держим и что

делать думаем.

– Почему с тобой связались, а не со мной? Где депеша?

– Вот, – подал конверт. – Вы были заняты, я на себя разговор взял.

– Быстро они управились, – качнул головой Горловский, изучая протест. Отложил,

опять на Щербинина уставился. – Давай еще раз пробежимся, цепь событий

восстановим. Рицу… за какой надобностью, непонятно, идет в горы и попадает

под обвал…

– Который устроила Лиса, скинув РД?

– Откуда знаешь?

– Из свидетельства Соуистиса Шарона, главы совета старейшин в Любице. Граф у

него раны залечивал. Месяц жил с девушкой в его загородном замке.

– Шарон давний знакомый Рицу?

– Старый друг его отца. Репутация чистая. Не раз оказывал нам помощь. Нареканий,

трений с законом нет и не было. В совете уже тридцать лет. Добропорядочный

гражданин, лояльный. Досье предоставить?

– Естественно.

– Хорошо.

– Что дальше?

– Дальше Рицу, видимо, чтоб укрыть девушку, начинает разъезжать по городам.

Тайно. Следы нащупать не удалось. Известно лишь, что он связывался со знакомыми

в посольстве и просил убежища для Сталеску. Но отказался в последний момент.

– Лиса отказалась.

– Да, скорей всего. Сюда они приехали примерно десять дней назад. Граф имел

беседу с сержантом местного отделения правопорядка. С его слов, искал давних

знакомых. Но кого, что, как – сказать не может. Не помнит.

– А где Рицу остановился?

– В загородном поместье маркиза Дейнгрина Анризо. Его дальний родственник.

Здесь не живет, появляется очень редко. Постоянное место жительства то Прага, то

Париж. Но имения по всем городам и весям имеются. Серьезно связан с

дипломатическим корпусом. Скользкий человек. Данные по нему собрать сложно,

защищен дипнеприкосновенностью, является гражданином Канады.

– А живет в Праге?

– Сейчас. Полгода назад жил в Париже.

– Агент?

– Не похож. Пустышка, по-моему, а не человек. Наглый, напыщенный, недалекий. На

уме одни развлечения.

– Богат?

– Как и все из круга Рицу.

– Здесь появлялся?

– Нет. Три года не видели. Прислугу опросили: Майлиса Тавиш и Таисья Погодина.

Милые женщины, бесхитростные. Жалоб на Анризо не предъявляют, наоборот, очень

довольны работой. Появляется он редко, а платит исправно. Странностей особых не

заметили, разве что до женского пола охоч слишком Анризо, но опять же в рамках

дозволенного, – позволил себе улыбнуться Щербинин.

– А Рицу как? Лиса? Что о них говорят?

– Девушка, говорят, угрюмая, неразговорчивая. Почти не видели ее. Либо гуляет,

либо в комнате сидит. А о графе отзываются очень хорошо: вежлив, тактичен, щедр.

Гостей в доме тоже не видели, приемов не было. Жили тихо, уединенно.

– Все?

– Все.

Полковник задумчиво погладил затылок:

– Выпускать, похоже, надо.

– Надо. Что еще Лиса напишет, неизвестно.

– Да, известно, – махнул рукой Горловский. – Что с нее возьмешь? Рванула вон

к любимому стихи почитать! Агентка, вашу!…