Текст книги "Собрание народных песен"

Автор книги: Петр Киреевский

 
Сы мокрой погодушки перья осыпалися,
Во доброго молодца кудри завивалися,
На доброго молодца девки вздивовалися.
Молодым молодушкам парни полюбилися:
– Распроклятая наша жизнь замужния!
– Разлюбезная наша жизнь девичья!
Ты воспой, воспой, младой жавороночик!
Ты воспой, сидя весной на проталинке,
Вить еще воспой на зеленой травушке!
Еще подай голос, младой жавороночек,
Ты подай голос, голос через темной лес,
Еще подай голос, младой жавороночек, через синий бор,
Еще подай голос, младой жавороночек, в каменну Москву,
В каменну Москву, к мому милому дружку.
Как и мой-то милой сидит во неволюшке,
Во такой во неволюшке – в темном остроге!
 

 
Живароночек, живароночек, ну мой молоденькяй,
Мой молоденькей, ну расхорошенькяй,
Ты на што жи, для чаво рано вывился?
Ты на што жи, дли чаво молод вылятал,
Молод вылятал из тяпла из гнязда,
Из тяпла из гнязда вы тямны вы ляса,
Из тямных лясов ны праталинку,
Сы праталинки слятал ны дарожунькю,
Сы дарожуньки на круты горы,
Сы крутых-та горов на жалты пяски,
Сы жалтых-то са пясков на дарожунькю.
Што па то ли пы дарожуньки тут шли плотнички,
Тут шли плотнички-бистапорнички.
Они строили, ну, церкву славнаю,
Церкву славнаю, семиглавнаю.
На васьмой-то на главе хрест сиребряный,
На хрясту вот сидить вольныя пташечкя,
Вольныя пташечкя, живароначек.
Высако-то он сидить, далеко глидить,
Чириз лес глядить на сине моря.
По синю-то вить по морю два кораблика,
Два кораблика, третья лотачкя,
Третья лотачкя изукрашина,
Изукрашина залатым сукном.
 

 
Зашаталась, замоталась в поле травушка…
Замотался, замотался добрый моладец.
Пришатнулса, примотнулса к тихому Дону.
Ён васкрикнул, йон возгаркнул громким голосом:
Йюж вы братцы мои, братцы-пиривощики!
Пирвизитя мине, братцы, чириз тихай Дон,
Пиривизити мине, братцы, вы калясочку,
Вы визитя мине, братцы, вы сабор-церкву,
Причаститя мине, братцы, исповедайте!
Схаранитя мине, братцы, между трех дорог:
Промеж Киевской, Московской, промеж Питерской.
 

 
Юж ты степь моя, степь Моздокская!
Атчего ж ты далеко ты, степь, протянулася?
Протянулася степь до самаго Царицына.
До Царицына, степь, ты до князя Голицына.
Чем же ты, степь, степь, изукрашена?
Изукрашена ж ты, степь, большима дорогами, все широками.
Как по этим дорожунькам, по этим широкиньким
Там ишол, там прошол там обоз извощичков,
Все извощичков обоз – ребята коломенцы.
Кык изделалась у них в обозе несчастьица все нималое,
Захворал-то, занемог молодой извощучик,
Заболела ю него буйная головушка.
– Ох вы, братцы мои, вы, братцы, вы, товарищи,
Не попомните моей прежней грубости!
Вы подите-ка на круту гору,
Соведите-ка коней, коней со крутой горе.
Поклонитеся там: матушки низкай поклон,
А жене-то скажи, скажи на две волюшки:
Хочет – замуж, шельма, идет, хочет – во вдовах живет
Застуюся, молодец, на большой степи,
На большой я степи, степи на Саратовской…
А постель у меня – сама ковыль-травушка,
Да в главах-то в мине – самой бел-горюч камень!
 

 
Вы бродяги, вы бродяги, беспачпортны мужики!
Да вы полноте, бродяги, полно горе горевать,
Настает зима, морозы, мы лишаимся гулять.
Только нам, братцы, страшненько скрозь зеленую пройтить,
Батальён солдат стоит порядком, барабаны по концам,
Барабанушки все забили, под приклад нас повели,
Белы рученьки подвяжут, за прикладом поведут,
Спереди стоят и грозятся, без пощады сзади бьют.
Спины, плечи, братцы, настегали, в гошпитали нас ведут,
Разувают, братцы, раздевают, спать на коичики кладут,
Травкой мятой прикладают, видно, вылечить хотят.
Мы со коичик слезали, выходили на лужок,
Во лужку, братцы, гуляли, стали службу разбирать,
Который прусской, который турский, а мы белаго царя,
Которых били, да били, а мы песенки поем,
А мы песенки, братцы, поем, господам честь воздаем.
 

 
Вы брадяги, вы брадяги,
Беспачпортные молодцы!
Уж не полно ль вам будет, брадягам,
Свае горе гаревать?
Трудно вам, трудно вам будет, брадягам,
Вам под лесом пастаять.
Идут зимы, идут марозы,
Мы лишаемся своей гульбы,
Хоть ище того трудея
Скрозь зеленый луг пройти.
Батальон солдат порядком,
Барабаны по концам.
Барабанщики прабили,
Под приклад нас провели.
На нас спереду гразятся,
Без пощады сзади бьют.
Спину, плечи простегали,
В гошпиталь нас повяли.
Разувают они, раздевают,
Спать на коички кладут,
Травкой-мятой их окладают,
Знать, что вылечить хотят.
Поутру в нас застановили,
Выводили на лужок.
Во лужку долго стояли,
Стали службу разбирать.
Которой турский, которой прусский,
А мы – белого царя.
 

 
Вы брадяги вы брадяги,
Беспашпортны молодцы,
Вам ни полно ли, брадягам,
По лясам ходить-гулять.
Настаёт зима, морозы,
Вы лишилися гульбы.
– Трудно, трудно нам, ребятушки,
Вы солдатушки пойтить,
А ишо будить труднея
Скрозь зиленаю прайти. —
Гарнизон стаить нарядно,
Барабаны па канцам.
Барабаны все прабили,
Нас, молодцав, павили.
Ва ряду на нас грозятся
Биспащадно задубить.
Спину, плечи прастябали,
В лазарет павили.
В лазарет нас павили,
Нас и выличать хатят.
Нас на конички кладуть,
Нам ликарствица дають.
Сы кончика надымали,
Вывадили на лужок.
Вывадили на лужочик,
Раздилюция пашла:
Каму Руцкый, каму Прутцкаму,
А мы беламу царю,
Ища Ильинскому сваиму.
 

 
Ты взайди-кася, взайди, красная солнушка,
Над долиною над широкаю,
Над гарою над высокаю.
Над дубраваю над зиленаю!
Йябагрей-кася ты нас, добрыя моладцов,
Добрых моладцов, сирот беднаих,
Сирот беднаих, салдат беглаих!
Мимо ехати мима горада,
Мима горада, мима Сарязнева,
Мимо частава бирезничка.
Пратякала тут речка быстрая,
Речка быстрая, вада чистая.
Выплавали здесь два корабляка,
Два кораблика, третия лотачка.
Харашо лодка изукрашина,
Пушками, ружьями изукладина,
Добрами моладцами йюсажина.
Впериди сидит атаман с вяслом,
Назади яво ясаул с багром,
Всириди сиди красная девушка.
Ана плачи, что ряка льетца,
Вазрыдае, что вална бьетца.
– Што приснился мне нихорошай сон:
Коса русая расплятаитца,
Шалков пояс распоясался,
Залот перстень распаён лижить.
 

 
Заря моя, зорюшка,
Что ты рано узошла?
Калина с малиною
Рано, рано расцвела.
На ту пору матушка,
Мати сына родила.
Не собравшись с разумом,
Во солдаты отдала!
Не чаяла матушка
Своего сына избыть —
Сбыла, сбыла матушка
За единый за часок!
Поехал мой батюшка
Во новенький городок,
Купил, купил батюшка
Легкое суденушко,
Пустил, пустил батюшка
На сине море гулять.
Увидала матушка
С высокого терема,
Возгаркнула матушка
Громким голосом своим:
– Дитя ль мое, дитятко,
Воротися, милое!
– Сударыня-матушка,
Теперь воля не моя,
Против воды, матушка,
Суденушко не плывет,
Против ветру буйного
Белый парус не стоит!
 

 
На заре то было, на зорюшке,
Во Москве то было во городе,
На Щепной то было на площади:
Собирался в круг казацкий полк.
Во кругу стоит виноходный конь,
Виноходный конь, подкованный,
Конь подкованный, оседланный.
На коне сидит добрый молодец,
Добрый молодец, казак плакался.
Он не так плачеть – что река льется,
Шелковым платком утирается,
Он на все стороны покланяется,
Со полками устревается:
– Да вы здравствуйте да солдатушки!
Не с одной ли вы со сторонушки?
Вы скажите-ка поклон батюшке,
Челобитьице родной матушке,
Что погиб, пропал добрый молодец
Что под силою под шведскою,
Что под армией под турецкою.
 

 
Не бела заря, гусары, заря занималася,
Занималася, выкаталася вся сила солдатская.
Как пошли наши гусары, пошли со знаменами,
Со знаменами гусары, еще с барабанами.
Во втором полку гусарском погром сделался,
Погром сделался, гусары, енарал помер.
Енарал помер, гусары, своей скорой смерточкой.
Подняли же енарала – на главах несуть.
Понесли же енарала через три поля,
Через три поля, гусары, через сине море.
Енаральского конечка во трех поводах ведуть,
Енаральскую шляпку во руках несуть.
Схоронили ж енарала промеж трех дорог:
Промеж Курской, промеж Тульской и Воронежской.
 

 
Не студен, холоден ветерок поносит,
За ветром-та мне, младу, ничаво не слышно,
За туманом мне, младцу, ничаво не видно.
Только слышна-то, видна милой голосочик.
Ни донской-то казачек по роще гуляет,
Ни донской ли казачек в гусельки играет?
Ни душу-то он душу, девку забавляет.
– Ты не плачь-ка, не плачь, раскрасавушка, не плачь, не печалься!
Что не быть, вить, не быть твому разлюбезному, не быть во солдатах!
Только быть не быть твому разлюбезному во донских казаках!
Как чесал, вот чесал казак кудерки, чесал казак русы.
 

 
Вы солдатушки манерны.
Мы под Питером стояли,
Под Можаем воевали,
У Россию пришли,
Всю веселость принесли.
Во Белев город вступили,
По квартирам становились.
Нас хозяева любили,
На базар часто водили,
Чаем, кофеем поили.
Што мещане, что купцы —
Сказать правду, что глупцы!
Дочерей своих скрывали,
Во чуланы запирали.
Девки плачут, говорят,
Отца с матерью бранят.
Дураки их отцы.
Солдаты – молодцы.
Волос долог – лицо белей,
На постели всех милей!
Он киват, моргат усами:
– Вы пойдемте, девки, с нами,
Да вы с нами, молодцами,
Все с солдатушками.
 

 
Што пад крутинькай гарою,
Што пад каминнаю стяною
Пралягала тут в Крым дарожка.
Вот па етай па дарожки
Нету ходу, нету езду.
Толька ехала здесь павозка,
За павозкаю шли салдаты,
Салдатушки маладыя,
Маладыя новабранцы.
Все салдатушки идуть, плачуть.
Вот йядин салдат ни плача,
Напирёд всех забягая,
Сам во скрыпачкю играя,
Маладых салдат забавляя.
– Вот аб чем жа, братцы, плачтя?
– Вот и как жа нам ни плакать:
Наши домы апустели,
И ятцы с матерьми йястарели,
Малады жены йавдавели,
Малаи детушки асиратели.
 

 
Только, братцы, знать нам Машею-душой не владать,
Нам во веки Маши не видать!
– Как была я пташкой, я могла весь день лятать,
Я туда бы пошла, где Бутырский полк стоить,
Во угожия вы миста, где ракитовы куста,
Где ракитавы куста, где мой милый убит лежит.
Я бы косточки яво собрала, вы дубовый гроб яво склала,
К сырой земле яво придала, три словечка яму сказала:
– Зарастай все, мая могилка, все травою еще муравой,
Еще и лазоревым цветом. —
Я бы все по цветикам гуляла, все я те цветики рвала,
Вянок милому спляла, на головку надела.
 

 
Кабы были у Машуньки крылья.
Я магла бы па свету лятать.
Я туда-сюда полятела,
Где Бутырской славный полк стаить.
Где Бутырской славный полк стаить —
Там мой милинький убит лижить.
Я бы косточки ево собрала,
Вы шелковой платок связала,
Вы шалковой платок связала.
Вы сасновай гроб склала,
Вы сасновай гроб склала.
Зарастай-кась, Машина могилка,
Все травою-муравою
Все травою-муравою,
Ище горьким полыном.
 

 
Сабирался добрый моладиц на добрава каня,
Садился жа добрый моладиц в черкасском сидле,
В черкасскаем ва сёдлышке, тисмённа йюзда,
Тисмённая йюздечка, шелков поводок.
Спала с добрава моладца галовушка с плеч,
Галовушка с плеч, пирчаточки с рук.
Знать-то мне, доброму молодцу, йюбитому быть,
Маладой маей хазяюшке салдаткою жить.
Маем малым детушкам сиротами быть.
 

 
Вот как нонишни худые вримяна,
Что жена мужа йябманула, правяла!
Йябманула, яво в салдаты йятдала,
Йятдамши мужа, биседу сабрала.
При биседушки стала плакать, гарявать:
– Хто ба, хто ба маму горюшку памог?
Хто ба, хто ба мае серца соукратил?
Хто ба, хто ба маво дружка назад варатил?
Варатися, варатися, мой милой,
Биз тибе, мой друг, пастеля халадна,
Йядеялица пралижала вы нагах,
Вазгаловьецо патанула вы слязах.
 

 
Да што болить-то, болить буйная голоушка,
Што щемить-то щемить мое ретивое серцо
Ни па батюшке, ни по матушки,
Па сваму-то горю велекаму,
Пра сваво дружка, дружка сердешнава.
И я паласи, пирипаласи,
Я давно с дружком ни видаласи.
Я юувидилася, я взрадаваласи,
Ох, да начавать дружку свово йюгаваривала:
– Йюж ты миленькай, мил сердешнай друг,
Ты начуй, миленькяй, начуй хушь адну начку!
– И ты глупая, ты ниразумная,
Ох, да ниразумная красная девушка,
И я рад бы начавал хушь ба две ночи,
Я баюсь-та, я баюсь я всиё ночь прасплю.
– Ты ня бось-та, ня бось, мил сердешнай друг,
Я сама-та встану, тибе, мой друг, разбужу.
– Ты вставай, вставай, мил сердешнай друг,
Вот и все-та палки, палки сы Масквы пашли,
То твая рота, рота ва пирёд пошла,
То тваво-то коня в паваду вядуть,
Што тваю-то сядло, сядло на вазу вязуть,
Што тибе-то, мой друг, во мяртвых пишуть.
– Ни пишитет в мяртвых мине, пишите в живности.
 

 
Сторона ль ты моя, сторонушка,
Сторона моя чужая!
Ты кручина, ты моя кручинушка,
Кручина большая!
Что не сам на тебе, сторонушка,
Не сам я зашел, заехал.
Что зашел, зашел добрый молодец
Не своей охотой,
Что охотою добрый молодец,
Большою неволей!
Что пойду, пойду со кручинушки,
Младец, разгуляюсь,
Что зайду, зайду ко сударушки,
В гости побываю.
Да вспрошу, вспрошу во сударушки
Об ее здоровье:
– Что здорова ль ты, моя любезная,
Спала-почивала?
Что на новинькой на тесовинькой
Новой короватке,
Что на мягкинькой, было, на пуховинькой
Мягкой на перине,
Что под тепленьким, под шелковеньким
Теплым одеялом?
– Что ложись, ложись, разлюбезный друг,
Ложись спать со мною!
– Ни за тем пришел, разлюбезная,
Чтобы спать ложиться,
Я пришел к тебе, разлюбезная,
Пришел успроситься?
Что позволишь ли, разлюбезная,
Позволишь мне жениться?
– Что женись, женись, разбессовестный,
Женись, черт с тобою!
 

 
Што за речкою за быстрою
Не ковыль-трава зашаталася,
Зашатался добрый молодец
По чужой дальней сторонушке.
Сторона ль ты моя, сторонушка,
Чужедальняя, незнакомая!
Да не сам же я на тебя зашел,
Да не ворон меня конь занес:
Завела ж меня нужда крайняя,
Нужда крайняя, служба царская,
Служба царская, государская.
 

ПЕСНИ, ЗАПИСАННЫЕ В ТУЛЬСКОЙ ГУБЕРНИИ

 
Ох далече, ох далече во чистом поле,
А еще того подале – во раздольице,
Выбегало тут стадечко звериное,
Что звериное, звериное-змеиное.
Наперед-то выбегает Ски́перь зверь:
На Ски́перу зверю шерсть бумажная,
Круты роги и копытички булатные.
Отбегает Ски́перь зверь ко Непре реке:
В Непре реке вода вся возмутилася,
Круты красны бережёчки зашаталися,
Со хором, братцы, вершёчки посвалялися.
Как зачуял вор-собака нарожденьице:
Народился на Святой Руси, на богатой,
Молодёшенек Добрыня сын Никитьевич.
Ох далече, ох далече во чистом поле,
Еще того подале – во раздольице,
Что не белая берёза к земле клонится,
Что не сын-то перед матерью склоняется:
– Отпусти же меня, матушка родимая,
Да на все на четыре на сторонушки.
– Ох дитё ли, ох дитё ли чадо милое!
На кого ж ты покидаешь свою матери?
– Покидаю свою матушку на́ бога.
– На кого ж ты покинаешь молоду́ жену?
Через девять лет в десятый день за-муж иди,
Не ходи, моя Настасья, за Олёшеньку:
Как Олёша-то Попович вор насмешлив был,
Он охочь был смеяться чужим женам,
Что чужим женам, молодым вдовам,
Молодым вдовам, красным девушкам.
 

 
Жили два брата Лазаря:
Один богатый, другой убогий.
Пришел убогий к брату своему,
Просил убогий милостинку:
– Братец мой, братец,
Богатый Лазарь!
Создай мне, братец, милостинку!
– Что́ я тебе за братец,
Убогий Лазарь?
Твои братья – псы:
Под стольем похаживали,
Сахарные крошечки подбирывали,
Гноючие раны зализывали. —
Пошел убогий от брата свово,
Вышел убогий за ворота,
Взглянул убогий на небеса:
– Господи, господи, бог милосливый!
Сошли, господи, скорую смерть.
Пошли мне, господи, ангелов,
Не тихих, не смирных, не милосливых!
Вынимай душу скрозь ребра мои,
Посадите душу на копье,
Вознесите душу высоко,
Высоко – прямо в ад,
В смолу кипичую. —
Пошел богатый в зеленый сад гулять;
За ним несут пиво и вино.
Сладкие меды́.
Сказал богатый брату своему:
– Вот мои братья – князья, бояре.—
Послышал богатый скорую смерть,
Взглянул богатый на небеса,
Сказал богатый: – Господи,
Господи, бог милосливый!
Пошли мне, господи, скорую смерть,
Пошли мне, господи, тихих ангелов,
Тихих, смирных, милосливых!
Выньте мою душу во сахарные уста,
Положите душу на пелены,
Вознесите душу высоко,
К Аврааму в рай, —
Услышал господи молитву его,
Послал ему господи скорую смерть,
Сослал ему господи ангело́в.
Не тихих, не смирных, не милосливых:
Вынули его душу скрозь ребра его,
Посадили его душу на копье,
Вознесли его душу высоко,
Посадили его душу прямо в ад.
Увидел богатый брата своего:
– Братец мой, братец, убогий Лазарь!
Обмокни, братец, хоть единый перст…
………………………………………………
 

 
Во из тучи было из грозные,
Подымалася погода божия,
Во той во погоде божия
Выпадала со небес Голубина Книга.
Во ко евтой книги сыходилися, сыезжалися
Сорок царей сы царевичем,
А сорок князей сы княгиничем,
Да не ма́ла книга, ни великая:
Долины книга сороку́ сажо́н;
Поперечины двадцати сажон;
Во эту книгу кругом ходить – не 'бойтить будет,
Во руцех держать – не сдержать будет,
Читать книгу – не прочесть будет.
Проговорил Володимир князь Вовладимрович:
– Ты еси премудрый царь, Давыд Евсеевич!
Прочети́ нам Книгу Голубиную,
Расскажи ж ты нам про весь белый свет,
Про все мудрости господнии:
Вот чего зачался в нас и белый свет,
Вот чего зачалось солнце красное,
Вот чего зачался млад-светёл месяц,
Вот чего ж да взя́лись зори ясные,
Вот чего ж да взя́лись ветры буйные,
Вот чего ж узя́лись ночи тёмные? —
Во премудрый царь Давыд Евсеевич
Он ответ держал, он по памяти напа́че грамоти:
– Не могу же я честь Голубину Книгу,
Я же вам проповедаю
По памяти напаче грамоти:
У нас белый свет от свята духа,
Солнце красное от лица божьего,
Млад-светел месяц от грудей божьи́х,
Зори ясные от очей божьи́х.
Звезды частые от риз божьи́х,
Ветры буйные от кровей божьи́х,
Ночи тёмные от сапог божьи́х. —
Во проговорил Володимир князь Вовладимрович:
– Ты еси премудрый царь, Давыд Евсеевич!
Прочти нам Голубину Книгу, параповедывай,
Расскажи ж ты нам про весь белый свет,
Про весь белый свет, про все мудрости господние:
Который царь над царями царь,
Который город городам мати́,
Есть церковь всем церквам мати́,
И который зверь зверьям мати́,
И которая гора всем горам мати́,
Которое море морям мати́,
Которая река рекам мати́,
Которая птица птицам мати́,
Которая рыба рыбам мати́,
Которая древа древам мати́,
Есть у нас трава всем травам мати? —
Го премудрый царь Давыд Евсеевич
Он ответ держал по памяти напаче грамоти:
– У нас белый царь над царями царь;
Почему ж да вон над царями царь?
Он стоит за дом Богородицы,
У-в-него вера вся крещёная,
Православная, христианская:
Потому ж да царь над царями царь.
Ерусалим город всем градам мати;
Почему ж да вон всем градам мати?
Вон стоит тот город посреди земли,
Посреди земли, што ни пуп земли;
Есть ву нём церковь соборная, богомольная,
Во той во церкви во соборные
Стоит гробница на возду́хах белокаменна.
Почивают мощи самого Христа, царя небесного:
По том церковь церквам мати.
Ещё Индрик зверь всем зверьям мати:
Почему ж да вон всем зверьям мати?
Он живет-то евтот зверь во святой горе,
Он и пьет и ест из синя моря.
Никому победы[84]84
  Обиды.


[Закрыть] он не делает.
Он и ходит рогом по подзе́мелью,
Аки солнце по поднебесью;
Когда этот зверь рогом поворотится,
Все зверья земные к нему приклонятся.
Хвангур гора всем горам мати;
Почему ж Хвангур гора горам мати?
Преобразился на ней сам Исус Христос,
Сам небесный царь,
Показал он веру-славу вченико́м своим.
Ердань река всем рекам мати;
Почему ж д' она всем рекам мати?
Во крестился в ней сам Исус Христос,
Наш небесный царь,
Со Иваном отцом со крестителем,
Со всею со силою со небесною:
Потому река всем рекам мати.
Во Страфиль птица всем птицам мати;
Почему ж д' она всем птицам мати?
Во живет да евта птица во синём морю,
Она пьет и ест из синя моря;
Когда пёрушком вострепе́нется,
Вся синяя моря всколеба́ется,
Побивает гостя на ко́раблях,
Потопляет судны поморские,
Побивает птица неприятеляв.
Киёнь моря всем морям мати;
Почему ж д' она всем морям мати?
Сирёдь моря сирёдь Кияни
Выходила церковь божественная
Самого Клима попа рымского:
По том моря всем морям мати.
Китра рыба всем рыбам мати;
Почему ж д' она всем рыбам мати?
Воснована на ней мать сыра земля, вося вселенная,
Побликовано[85]85
  По объяснению слепого «ославилось», т. е. известно. – Прим. собир.


[Закрыть] – весь и белый свет:
Потому рыба всем рыбам мати.
Купарис древо всем древам мати;
Почему ж д' она всем древам мати?
Распят был на ней сам Исус Христос,
Сам Исус Христос, сам небесный царь,
Промежду двумя разбойников, душегубцев,
Пошел от ней святой дух,
Святой дух и ладан:
Потому древа всем древам мати.
Во Плакун трава всем травам мати;
Почему ж д' она всем травам мати?
Шла мати божия Богородица,
Плакала по своём по сыну по возлюбленном,
Ронила слёзы на сыру землю;
Вот тех вот слёз вот пречистеньких
В-у-рождалася Плакун трава:
Потому Плакун трава травам мати.
– Гу-во-сне много сна мне спалося,
Вы-во-сне много сна видилося, —
Будто Кривда с Правдой побивалася,
Будто Кривда Правду одолеть хочет,
Правда Кривду переспорила,
Пошла Правда на небеса,
К самому Христу царю небесному,
Оставалась Кривда на сырой земле,
Понесло Кривду по всему царству – мытарству небесному.
Когда старым лю́дям на послу́шанье,
Младым людя́м вечно памяти.
Ещё славен бог и прославися,
Велико имя господнее.