Текст книги "Собрание народных песен"

Автор книги: Петр Киреевский

 
На зоре, на зорюшке,
На прекрасной Ямской площади
Собирался козацкий круг.
Во кругу стоит виноходный конь,
Оседланный и занузданный;
На коню сидит офицерским сын,
Офицерский сын, – капитанский чин;
Он не так-то убит, – а больно ранен,
Не так плачет – как река льется;
Шелковы́м платком утирается,
На все стороны поклоняется:
– Не с одной ли сторонушки со мной?
Скажите поклон моему батюшке,
Государыне моей матушке:
Пропал-погиб добрый мо́лодец
На чужой-дальней сторонушке, —
Как погнали нас в землю шведскую,
Из шведской во турецкую.
 

 
Как у нас было за городом за Венде́рой[36]36
  Бендеры


[Закрыть],
Не две ту́ченьки не две грозныя оне выкатались:
Выката́лася сила-армия во чистое поле,
Во чисто́м поле, в широкое раздолье.
Выходил тут сам-т батюшко граф Суворов
Камыше́вой своей тросточкой он комендру́ет[37]37
  Командует.


[Закрыть]:
– Становитесь вы, солдатушки, по пра́вому фланку,
Вы берите, робята, и не робейте,
Своих белых рук не жалейте!
 

 
Как поехал князь Михайло
Во царскую во службу,
Как приказывал княгиню
Своей матушке родимой:
– Береги ж мою княгиню
И корми мою княгиню
Бел-крупичатыми колачами,
И ты пой мою княгиню
Сладкою сытою[38]38
  Сыта – разварной мед на воде.


[Закрыть]. —
Не успел князь Михайло
С широка́ с двора съехати,
Его матушка родима
Жарко мы́ленку топила,
Жарко мы́ленку топила,
Горючий камень разжигала:
– Ты пойдём-ко, моя невестка,
В мыленку – помою,
В мыленку – помою,
Твой животик поправлю. —
Как клала ее матушка
На белую лавочку,
Как клала горюч камень
На белую грудь.
Уж как первый раз она закричала, —
Добрый конь его спотыкну́лся:
– Ахти, братцы, нездорово!
Либо матушки не стало,
Либо молодой княги́ни! —
Как к воро́там подъезжает,
Его слуги встречают:
– Ох, вы, верны мои слуги,
Всё ли дома здорово?
– Слава богу, да не са́мо[39]39
  Не само – не совсем, не очень.


[Закрыть]! —
На высо́ко крыльцё входит,
Его нянюшки встречают:
– Ох, вы, няньки мои, мамки,
Всё ли дома здорово?
– Слава богу, да не са́мо! —
Во новыя сени входит,
Сенны девушки встречают:
– Ох, вы, сенны мои девушки,
Всё ли дома здорово?
– Слава богу, да не са́мо! —
Во высок терем входит,
Его матушка встречает:
– Государыня матушка!
Да где ж моя княгиня?
– Твоя княгиня во светлой светлице,
В дубовой гробнице. —
Скоры ноги подгибались,
Бе́лы руки опущались,
Белы руки опущались,
Ясны очи закрывались.
Его матушка родима
Позили[40]40
  П. В. К. оставил это слово со знаком вопроса. Вероятно: по зели, зель – зелень, зеленя, могила, обросшая новой травою, иначе «буевка». – Прим. изд.


[Закрыть] гуляет:
– Ахти, братцы, согрешила,
Я три души погубила:
И я сына, я невестку;
Молоденца я во чреве!
 

 
Как и взго́ворит Федор:
– Истопи-тко, Марья, баню
И нагрей воды теплее!
Ты пойдем-ка, Марья, со мною! —
Как пришла Марья в баню,
Уж как взговорит Фёдор:
– Ты скидай, Марья, рубашку! —
Буйну голову под лавку,
Белы ручки под полочик,
Резвы ножки под поро́жик,
Бело тело на поло́чик.
Как пришёл Федор из бани,
Он и стал дитя качати;
– Ты ба́ю, ба́ю, дитятко!
Баю, милая сиротка!
У тебя мамы нету,
У меня Марьи нету! —
Покликал к себе две гостьи,
Да две гостьи Федосьи;
Уж как взговорит Фёдор:
– Вы подите за меня за́муж! —
Уж как взговорят две гостьи,
Да две гостьи Федосьи:
– Нет, нейдём мы за тебя за́муж!
И над нами тож будет,
Что над Марьею над твоею! —
Уж покликали его на сени,
Уж и больно его секли,
Шесть недель соком поили.
 

 
Ты крапиво ли крапиво, зла-стрекучая,
Одолела ты, крапива, поле чистое,
Что ни конному, ни пешему пройтить нельзя,
Что ни мне ли, доброму мо́лодцу, проехати!
Проходил тут – проезжал удал-добрый мо́лодец,
Что во те ли во снега-снега глубокие,
Это в те ли во морозы в Крещенские.
Загуляю я, молоде́ц, к королю в гости.
Что король-то меня, молодца, любил-жаловал,
Королевская дочка во любви жила.
Что у города были воро́та крепко за́перты,
Караульные вкруг города все крепко спят;
Не спала только Елена, дочь королевская:
Отпирала у города воро́течки,
Что брала добраго молодца за руки,
Повела добраго молодца в новую горницу,
Посадила добраго молодца в новую спаленку…
 

ПЕСНИ, ЗАПИСАННЫЕ В ОРЛОВСКОЙ ГУБЕРНИИ

 
Во шестом году восьмой тысячи,
А при том царе было при Хвёдору,
При великом князе императору,
А при той царице благоверные,
При святой Сохвии Премудрые,
Породила она себе три дочери,
Три дочери да три любимые,
Четвертого сына Егория,
Егория света Храброго:
По колена ножки в чистом се́ребре,
По локо́ть ручки в красном золоте,
Волосы на нем что ковыль-трава.
А из той земли из бусурманские
Выступал царище злой Демьянище:
Он Чернигов-город и рубит, и ганит[41]41
  Ганить – позорить, срамить.


[Закрыть],
И рубит, и ганит, и в полон берет,
Засылал за грады за рубежные,
Приставлял ко стаду ко звериному.
Он берёт Егорья всего трёх годков
Во свои зе́мли да бусурманские.
Он стал и спрашивать, разговаривать:
– А скажи, Егорий, какова́ роду,
Какова́ роду, какова́ чину:
Царского роду, аль боярского,
Аль того чину княжеви́нского?
Ты поверуй веру ты ко мне царю,
Ко мне царю, ко моим врагам, —
А Егорий святой проглаголывал:
– А злодей, царище Демьянище!
Я не верую веры, ко тобе царю,
Ко тобе царю, ко твоим врагам;
Я поверую веры самому Христу,
Самому Христу, царю небесному,
И владычице Богородице,
Святой Троице неразделимые, —
А злодей, царище Демьянище
На све́та Егорья рассерди́телся.
Повелел Егорья света мучити
Разными муками да разноличными;
Повелел Егорья в топоры рубить:
По обух ле́зья приломалися,
Ничего Егорью не вредилося,
Егорьево тело соцелялося.
А злодей царище Демьянище
Повелел Егорья во пилы пилить:
А у пил зубцы притиралися,
Ничего Егорью не вредилося,
Егорьево тело соцелялося.
Повелел Егорья по гвоздям водить:
А гвоздья по до́ску приламалися,
Ничего Егорью не вредилося,
Егорьево тело соцелялося.
А злодей царище Демьянище
Повелел Егорья в сапоги ковать,
В сапоги ковать, гвозди железные:
Не добре́ Егорья мастера куют,
В мастеров руки опущалися,
Ясные вочи помрачалися,
Ничего Егорью не вредилося,
Егорьево тело соцелялося.
А злодей царище Демьянище
Повелел Егорья во смоле варить:
Смола кипит, яко гром гремит,
А по све́рьх смолы Егорий плавает.
Он поёт стихи херувимскыи,
А гласом гласи́т по евангельску.
По евангельску, да все п’архангельску;
Ничего Егорью не вредилося,
Егорьево тело соцелялося.
А злодей царище Демьянище
Повелел Егорья на воде топить,
На воде топить с белым ка́менем:
Не добре́ Егорья вода топит,
А по сверьх воды Егорий плавает,
Он поёт стихи херувимскыи,
А гласом гласит по евангельску,
По евангельску, да все п’арханхельску;
Ничего Егорью не вредилося.
Злодей царище Демьянище
Повелел Егорью погребы копать:
Глыбиною погреб сороку сажён,
Поперечины двадцати сажён;
Он сажал Егорья во глыбок погреб,
Закрывал досками все железными,
Прибивал гвоздями полужёными,
Присыпал песками рудожёлтыми,
Он сам собою притаптывал,
А притаптывал, приговаривал:
– Что не быть Егорью на святой Руси,
Не видать Егорью света белого,
Не слыхать звону колокольного! —
А по божьему повелению,
Восставали ду́хи сильны божие,
Разносило пески рудожёлтые,
Поломало гвозди полужёные,
Разметало доски железные, —
Выходил Егорий по сверьх земли,
Завидел Егорий свету белого,
Услышал звону колокольного,
Обогрело его солнце красное.
А пошел Егорий во Чернигов-город:
Чернигов-город весь разо́реный,
Разореный, развоёванный;
Нет ни старого, нет ни малого;
Только стоит церковь соборная,
Соборная, богомольная;
А во той во церкви соборные
Стоит Егорьева ро́дная матушка,
На молитвах стоит на Исусовых:
Она богу молит об своём сыну,
Об своём сыну об Егорию.
А Егорий святой богу молится,
Своей матушке поклоняется,
Белу́ лицу укоряется:
– Матушка ты моя родимая,
Свята́ Сохвия Премудрая!
Дай ты мне своё благословление,
Отпусти к царищу Демьянищу,
Отплачу ему дружбу прежнюю,
Отолью ему кровь горючую. —
Ему матушка проглаголала:
– Чадо мое, дитё милое!
Ты поди, чадо, во чисто́ поле,
А возьми коня богатырского,
Со всей ру́жьею со железною. —
Егорий святой проезжаючи,
Он святую веру отверзаючи,
Наезжал на леса на дремучие;
Леса с лесами совивалися,
Ветья по земле расстилалися:
Ни пройтить Егорью, ни проехати.
А Егорий святой проглаголывал:
– Ой вы гой еси, леса дремучие!
Станьте вы, леса, не шатайтеся:
Порублю из вас церкви соборные,
Соборные да богомольные,
В вас будет служба господняя. —
Ему та застава миновалася.
Егорий святой проезжаючи,
Он святую веру отверзаючи,
Наезжал на горы на толкучие:
Гора с горой столкнулися,
Ни пройтить Егорью, ни проехати.
Егорий святой проглаголывал:
– Ой, вы, горы толкучие!
Станьте вы, горы, по старому,
Поставлю на вас церковь соборную,
В вас будет служба господняя. —
Ему та застава миновалася.
Егорий святой проезжаючи,
Он святую веру отверзаючи,
Наезжал на зве́рье на свирепое:
И пасят стадо три пастыря,
Три пастыря – три де́вицы,
Егорьевы ро́дные се́стрицы;
Ни пройтить Егорью, ни проехати,
Егорий святой проглаголывал:
– Ой вы гой есй, да три пастыря,
Три пастыря да три де́вицы,
Егорьевы ро́дные се́стрицы!
Вы пойдите вы в Русалим город,
Вы пойдите вы на Иордан реку,
Вы умойте свои лица белые,
Ко Христову гробу приложитеся:
Набрались духу нечистого,
Нечистого духу бусурманского.
Вы поверуйте веру самому Христу,
Самому Христу, царю небесному,
Владычице Богородице,
Святой Троице неразделимые.
Ой вы гой еси, зверья свирепые!
Разойдитеся, разбредитеся
По два́, по три́, по единому,
По глухим степям, по темны́м лесам,
А ходите вы поуре́менно,
Пейте вы, ешьте повеленное,
От свята́ Егорья благословления.
Ему та застава миновалася.
Егорий святой проезжаючи,
Он святую веру отверзаючи,
Наезжал на змеи на вогненны:
Из рото́в пыли́ть огонь-по́ломя,
Из ушей дым столбом валит,
Ни пройтить Егорью, ни проехати.
Егорий святой проглаголывал:
– Ой вы гой еси, змеи вогненные!
Рассыпьтесь, змеи, по сыро́й земле,
Во мелкие дробные череньицы,
Пейте и ешьте из сыро́й земли. —
Ему та застава миновалася.
Егорий святой проезжаючи,
Он святую веру отверзаючи,
Наезжал на врата на Сибирские:
На вратах сидит люта Нога́ птица,
А в когтях держит сосетра рыбу;
Ни пройтить Егорью, ни проехати.
Егорий святой проглаголывал:
– Ой ты гой еси, люта Нога птица!
А лети, птица, на синё море,
А пущай рыбу по синю́ морю,
А детей води на белом камени,
Пей ты, ешь из синя́ моря,
Будешь ты сыта без этого. —
Ему та застава миновалася.
Егорий святой проезжаючи,
Он святую веру отверзаючи.
Наезжал палаты белы каменны;
А из тех палат белых каменных
Выступал царище Демьянище;
Выходил к Егорью по-звериному,
Он гласом гласи́т по-змеиному,
Он и тут Егорью укоряется,
Белу́ лицу уклоняется:
– Егорий святой, Христов мученик!
Не попомни моей прежней грубости,
Ты не сделай смерть бусурманскую,
Ты мне сделай смерть крестиянскую,
Дай ты мне сроку хочь на три́ года. —
– Не даю злодею ни на три́ часа,
На три́ часа, на́ три минутые! —
Подымал палицу богатырскую,
Разрушил палаты белокаменные,
Он убил царя об сыру землю,
Отплатил ему дружбу прежнюю,
Отлил ему кровь горючую,
Очистил землю крестиянскую,
Утвердил веру самому Христу,
Самому Христу, царю небесному,
Владычице Богородице,
Святой Троице неразделимые,
Егорьева много похождения,
Велико его претерпение,
Претерпел муки разноличные
Всё за наши души многогрешные.
И мы поём ему славу,
Егорью свету Храброму,
И во веки веко́в, аминь.
 

 
Люди вы, люди мои,
Люди вы, старые мои,
Старички стародавные,
У вас бороды широкия,
У вас разумы расхожие!
Раздоборы раздабарывали,
Разговоры разговаривали
Про Ивана царя Васильевича.
Как Иван царь Васильевич
Сколько сел проезжал,
Сколько городов происходил, —
По себе борца не нашел,
Кто бы Кострюка поборол,
Да кто бы Темрюльевича.
Как выискались два брата,
Два брата, два братеника,
Два Андрея два Андреевича,
Они дети-то Кулашниковы.
Они по двору похаживали,
Они полы заворачивали.
Как схватился с ним бо́льший брат,
Они возилися осенний день,
Из утра да и до вечера:
Как никто никого не одолел,
Как никто никого не оборол.
Как схватился с ним меньший брат,
Как ударил об сыру́ землю́:
Как сырая земля стогнула[42]42
  Застонала, издала стон. – Прим. изд.


[Закрыть],
Как на ём шкура лопнула,
Сапожки-то с ног свалились,
Чулочки-то с ног скатились.
Как увидела сестрица-то его,
Да Марья Темрюльевна,
Выходила она на новое крыльцо,
Закричала громким голосом своим:
– Ты, мужик, ты мужичий сын,
Ты, мужик, кровопивцов сын!
Хотя бы ты Кострюка поборол,
Хотя бы ты Темрюльевича,
Ты в его не до смерти бил:
Я б тебя пожаловала
Городами с пригородочками,
Еще селы-то с приселочками,
Пятьдесят бы бояринов дала,
Шестьдесят бы татаринов дала.
Шестьсот бы донских казаков,
Что ни лучших удалых молодцов. —
Захотелося жениться ему,
Он и брал из иных городов,
Он и брал из иной земли,
Молодую черкашенку,
Марью Темрюльевну.
Как и сделалась пирушичка,
Пирушичка немалинькая.
Как и все гости съехались.
Одного гостя нетути.
Как и нету гостя милаго,
Моего шурина любимаго,
Братца-то родимаго.
– Как Иван царь Васильевич!
Ты пожалуй нам Степные города,
Чтоб нам пить-есть безденежно,
Торговать бы нам безпошлинно. —
Как Иван царь Васильевич:
– Не позорь ты ни меня, ни себя,
Ни молодецкой бодрости своей, —
Он садится повыше всех,
Наедается попрежде всех,
Он ни пьет, ни ест, ни кушает.
Бела лебедя не рушает.
На Ивана-царя гнев держит…
 

 
Как было при старом при царе при Иване Васильевиче,
Было время нехорошее, время нездоровое:
Только слышишь брани-драки, всё-то буйныя дела!
Вот настало времечко счастливое:
Уж и стал-то Грозный царь Россеюшку любить,
Стал Россеюшку любить, чужи страны с ней сводить.
Проявился в Сибири славный-крепкий казак,
Славный-крепкий казак, по прозванию Ермак.
Уж как этот-то Ермак, он сражался – не робел,
Он сражался – не робел, всей Сибирью завладел.
Завладемши всей Сибирью, он царю послал поклон.
«Ты прими, де, Грозный царь, ты поклон от Ермака,
Посылаю те в гостинец всю Сибирскую страну,
Всю Сибирскую страну: дай прощенье Ермаку!»
 

 
Ни кули́ченька по болоту куликает:
Князь Голицын по лужочку гуляет;
Ни один он гуляет, – с своими полками,
Со своими полками, всё с егарями.
Думает-гадает: где в Москву проехать?
Полем князю ехать, – чернобыльно[43]43
  Чернобыль – крупный вид полыни.


[Закрыть];
Лужком князю ехать, – трава павелика[44]44
  Павилика – растение, повойница.


[Закрыть],
Лесом князю ехать, – будет тёмно;
Большой дорогой князю ехать, – будет пыльно;
Большой улицей князю ехать, – будет от господ стыдно.
Поехал князь Голицын глухим переулком.
Подъезжает князь Голицын к Успенскому собору,
Скидает князь Голицын шапочку соболью,
Кладет он ее перед собою,
На колени князь становился, богу он молился,
Богу он молился, царю поклонился:
– Здравствуй, государь-царь, надёжа моя!
Чем ты, государь-царь, господ жалуешь?
– Господ я жалую чинами, купцов жалую городами.
– А меня, государь-царь, жалуй городочком,
Жалуй городочком, Малым-Ярославцем.
– Чем же тебе, князь, Ярослав-город показался?
– Показался мне Ярослав-город садами:
Во первом во садике гуляли генеральские дочки,
Во другом во садике гуляли купечески дочки.
– Я тебя, князь Голицын, жалую
Двумя столбами с перекладиной,
На шею на твою шелковую петельку.
 

 
Пишет-пишет король Шведский государыне письмо:
«Российская государыня, замири́ся ты со мной!
Не зами́ришься, не прогневайся на меня;
Ты отдай, отдай, государыня, свои славны города́:
Не отдашь, не отдашь, государыня, не прогневайся на меня;
Отдай Тулу, отдай Левер[45]45
  Ревель.


[Закрыть], отдай славной Короштан[46]46
  Кронштадт.


[Закрыть]:
Не отдашь, не отдашь, государыня, не прогневайся на меня;
Я сам пойду, король Шведский, в каменну славну Москву:
Распишу ли я фатерушки по всей каменной Москве,
Генералушкам фатерушки по господским по домам,
Сенато́рушкам фатерушки по купецким по домам,
Коннице с пехотою по мещанским слободам;
Славным своим барабанщикам во городе во Кремле;
А я сам стану, король Шведский, у государыни во дворце».
Российская государыня испужалася сама,
Опущала она белы рученьки в земчужные пояса́.
– Уж ты, матушка, российская государыня, не убойся ничего:
Я сустрел-сустрел злодея середи́ твоей земли,
Я прогнал-прогнал неприятеля за границу за твою!
 

 
Во Сунгуровском лесу,
Породились комары
Безъуютные мои.
Ночь с’покою не дали,
Чуть до белой до зари.
Не хорош сон во сне видела,
Будто, будто мой милой,
По новым сеням прошел,
К коровати подошел,
Белый полог открывал,
За белые ручки девушку брал,
Сударушкой называл:
– Сударушка, девушка,
Лебедушка белая,
Скажи правду, не потай,
Верно ли любишь меня молодца?
Если любишь, ты люби,
А не любишь – откажи,
Живот-сердца не круши
 

 
Не черница плясала,
Молодая скакала.
Как сказали чернице,
Что игуминья едет
С молодыми чернецами:
– Да куда же мне деться,
Да куда схорониться?
Да не то утопиться,
Да не то удавиться!
– Не топися, черница,
Не топися, молодая,
Ты поди-ка в церковь,
Помолися ты богу,
Помолися ты богу,
Положи семь поклонов;
Ах, скинь свою ряску,
Ах, ряску на грядку,
Душегрейку на печку, (2)
Епанечку под печку. (2)
Закладай мне карету,
А я сяду, поеду,
Да во чистое поле,
На широкое раздолье,
Да и где ж тому статься,
Чтобы мне с милым покататься! —
Накаталась черница,
Накаталась молодая,
С своим дружком милым
Навек распростилась.
 

 
Братья, вы, братья!
Долгое на вас платье.
Вы сушите сухари,
Вы кладите в кошели.
Шли там люди прохожие,
Несли грамотку,
В той грамоте написано
Два праздника:
Первой праздник – вознесенье,
Другой праздник – воскресенье.
Стоит-то церковь
Из пирогов состроена,
Лепешками вымощена,
Аладьями вывершена,
Блинами покрыта;
Стоит там поп,
Толоконный лоб,
Риза соломенная;
Подсвешники редишные,
Кадила репышные,
Свечи морковные.
 

 
Во лесе, во лесе,
Во темном, зеленом
Стояло дуплище.
На том на дуплище
Сидела совища.
Как к этой совище
Летают лунищи:
– Сова, моя совка,
Любимая жонка,
Не пойдешь ли замуж
За белого луня,
За милого друга?
– Лунь ты мой белый,
Друг ты мой милый,
Налетели на меня
Два стада журавлей.
А я уробела,
А я второпела,
Я кинулася,
Опрокинулася
В куст головою,
Кверху ногою. —
Прилетели ко двору,
Сова села на полу,
Повесила голову,
Расплакалася,
Раскулябилася:
– Лунь ты мой белый,
Налетели на меня
Два стада журавлей,
А я уробела,
А я второпела,
Я кинулася,
Опрокинулася
В куст головою,
Кверху ногою. —
– Ох моя совка,
Любимая жонка!
Сова моя,
Жена моя,
Московская боярыня,
Питерская сударыня,
Честная княгиня!
То-то наши люди,
То-то наши слуги
За морем были,
Сено косили,
Нам приносили.
Носы-то – косы.
Крылья-то – вилья.
Ноги-то – грабли;
Сущий стряпчей,
Большой воевода,
Московский подьячой
Дятел кормовым.
Сорок кадушек
Соленых лягушек,
Сорок амбаров
Сухих тараканов.
 

 
Ерема из Белева,
Хома из Болхова, —
Ерема та с Хомой
За единой человек.
Они братиники.
Еще гнездники:
– Как и полно, брат, лежать,
Не пора ли работать.
Пора пашеньку пахать? —
Ерема купил соху,
А Хома-то борону;
Ерема купил мерина.
А Хома-то жеребца.
Ерема-то пахать,
А Хома-то волочить.
Еремина нейдеть,
А Хомина везеть.
Ерема-то убил,
Хома так облупил.
– Ах, и то-то, брат, добро.
Что обеим поравно!
Не наше было дело
В поле пашеньку пахать,
Только наше было дело
Вокупеческое. —
Ерема купил луку,
А Хома-то чесноку.
Ерема-то во деревню,
А Хома-то во село.
У Еремы-то не купют,
У Хомы даром не берут.
– Уж и то-то, брат, добро,
Что обеим нам равно! —
Да не наше было дело
Вокупеческое,
Только б наше было дело
Под дорогами стоять,
Зипуны, шубы снимать. —
Ерема режет палку лутоховую[47]47
  Лутоха – липка, с которой снята кора, содрано лыко.


[Закрыть],
А Хома-то, с чего лыки-то дерут.
– Уж и то-то, брат, добро,
Что обеим нам равно! —
Ерема-то за шубу,
А Хома-то за зипунь.
Как наехал дворянин,
Он обех их перебил:
Ерему дугою,
Хому вязиницей[48]48
  Вязеница – связка, пучок.


[Закрыть],
Ерему по бокам,
А Хому-то по ребрам.
– Уж и то-то, брат, добро,
Что обеим нам равно!
Да не наше было дело
Под дорогами стоять,
Только б наше было дело
Серых заюшков ловить, —
Ерема купил суку,
А Хома-то кобеля.
Ерема по лесам,
А Хома-то по межам.
Ерема – русака,
А Хома-то беляка;
У Еремы-то ушел,
У Хомы-то вырвался.
– Уж и то-то, брат, добро,
Что обеим нам равно!
Да не наше было дело
Серых заюшков ловить,
Только б наше было дело
В церковь божию ходить. —
Как Ерема-то в шапке,
А Хома-то в шлычку.
Как Ерема-то в церкву,
А Хома-то в алтарь.
Ерема-то за книги,
А Хома-то за листы.
Как пришел пономарь,
Он обех их перломал:
Ерему-то в шею,
А Хому-то в толчки.
– Уж и то-то, брат, добро,
Что обеим нам равно!
Да не наше было дело
В церковь божию ходить,
Только б наше было дело
Белу-рыбицу ловить. —
Ерема купил судно,
А Хома-то бородник.
Ерема заволок,
А Хома-то зацепил;
Как Ерема-то в воду,
А Хома-то на дно.
Как Ерема потонул,
А Хома за косу потянул.
 

 
Как и нонешняя весна
Нам не в радость пришла:
Любезные блины!
Господа наши бояре,
Нерассудливые,
Неразгадливые,
На работу гонют рано,
А хлеба дают мало.
Они есть не запрещают,
Только после попрекают,
Что помногу поедают.
Любезные блины!
Доставался один блин,
Любезные блины!
Мужики и бабы умирают,
А дьячки блины убирают;
Любезные блины!
По могилам бабы воют,
А дьячки-то блинки ловят.
Покажи, скажут – «паки, паки»,
Дьячки бегут, как собаки.
Любезные блины!
Волоса-то наши густы,
В карманах у них пусто;
Любезные блины!
По приходу мы пойдем,
Все карманы понабьем.
Любезные блины!
Как и толстой, толстопузой,
Он оборванной, кургузой.
Любезные блины!
За чижами мы ходили,
Много платы приносили,
Любезные блины!
От Николы до Николы
От Николы-то указ
Всем церковникам приказ.
Любезные блины!