Текст книги "Собрание народных песен"

Автор книги: Петр Киреевский

ПЕСНИ, ЗАПИСАННЫЕ В ВЕРЕЙСКОМ УЕЗДЕ МОСКОВСКОЙ ГУБЕРНИИ

 
Ты, злодейка изменьщица,
Злакоманка, преметница,
Ты, душа, красна девица,
Изменила свое слово,
Обманула всех подруженек:
Ты сказала, что замуж не пойду
И во век не подумаю
Ни за князя, ни за барина,
Ни за того сына гостиного.
Ты на что, душа, прельстилася?
Иль на орешки, иль на прянички?
На садовы-ль сладки яблочки?
На Ивана-ль русы́ кудри,
На Иваныча расчёсаны?
 

 
Разлилась, разлелеялась
По лугам вода вешняя,
Унесла, улелеяла
С широка двора три корабля:
Первый-то корабль у́плыл
С сундуками кова́ными,
А другой-то корабль уплыл
Со ларцами красна дерева,
А третий корабль уплыл
Со душой красной девицей.
Не бела лебедь вскрикнула, —
Мать по дочери всплакнула:
– Воротись, моё дитятко,
Воротись, моё милое!
Позабыла ты, дитятко,
От терема золоты ключи
Со шёлковым поясом
И с кольцом со серебряным. —
Как возговорит красна девица:
– Не забыла я золотых ключей
И со шёлковым поясом,
Со кольцом со серебряным.
А забыла-то я волю батюшки,
И твою негу, матушка,
И свою косу русую
Со лентою алою,
Я свою красу девичью.
 

 
Вы, подружки, голубушки,
Мои белые лебёдушки,
Вы прикройте мою голову
Вы полами, душегрейками,
Еще штофными шубенками:
Уж как едет погубитель мой,
Уж как едет разоритель мой,
Уж как едет расплети́-косу.
Расплети, подруженька,
Ленту вывяжи, голубушка.
 

 
Не в трубушку трубют рано по заре, —
Всё плачет девушка по русой косе:
– Ах, свет, моя косынька, русая коса,
Русая коса, девичья краса!
Вечер мою косоньку девушки плели;
По у́тру ранёшенько сваха пришла,
Начала мою косоньку рвать-порывать,
А родная матушка жемчугом унизывати.
Ах свет, моя косонька, русая коса,
Русая коса, девичья краса!
 

 
Как не пава по двору ходит,
Не павлиные перушки павушка ронит:
Тут ездила, погуливала
Молодая боярышня,
Горючи слезы ро́нила,
Таки речи гово́рила:
– Отопрись, мой немецкий замок, отоприся,
Полужёная цепочка, отложися,
Шитый браный положёк, распахнися,
Родная матушка, встань, проснися!
Уж не год мне у тебя годовати
И не век вековати,
Последнюю ночку ночевати,
И тоё во слезах, в горе не видати.
 

 
Во горнице, во светлице,
Два голубя на шкапе;
Они пьют и льют,
В политавры бьют
И в музыку играют,
Они девицу красавицу
Её забавляют;
А девица красавица
По горнице ходит,
По новой гуляет;
Увешана бела́ шея
Кру́пными жемчугами,
Унизаны белы руки
Золотыми кольцами.
Как сказала Марьюшка,
Что батюшка кличет:
Подруженьки, голубушки,
Право, не слыхала![28]28
  Тоже – о матери, тоже о женихе, только ответ иной:
Подруженьки, голубушки,Право, давно слышу:Я пойду к нему скорее,Авось я поспею.  (Прим. П. В. Киреевского)


[Закрыть]
 

 
У ворот, ворот вербочка стояла,
У новых высокая.
Со двора Марьюшка съезжала,
Сломила у вербушки зо́лот верх:
– Ты стой, моя вербушка, век без верху,
Живи, моя матушка, век без меня,
Без любимыя дочки, без Марьюшки.
Не чаяла матушка с рук меня избыть,
Избыла родимая во единый часок.
 

 
– Ох, вы, соколы, соколы,
Вы залетные соколы!
Уж куда же вы лётали?
– Уж мы лётали, лётали,
С моря на́ море лётали.
Уж и что ж там вы видели?
– Уж мы видели, видели
Серу утицу на море.
– Уж вы что ж ее с собой не взяли?
– Мы хотя ее не́ взяли,
Но алу́ю кровь пролили,
И сизы́я перья выщипали.
– Ах вы, бояры, бояры,
Вы заезжие бояры,
Уж куда же вы ездили?
– И мы ездили, ездили,
С город на́ город ездили.
– Уж вы что ж там видели?
– Уж мы видели, слышали,
Красну девицу в тереме.
– Уж вы что ж ее с собой не взяли?
– Мы хоть её с собой не взяли,
По рукам её ударили:
Быть сговору, быть девичничку,
Быть девичьему вечеру.
 

 
А кто у нас холост, а кто не женат?
Сергей у нас холост, Михалыч не женат,
Ах, розон мой, розон, виноград зеленый!
На коня садится, а под ним конь веселится;
Он плёточкой машет, а конь под ним пляшет.
Ах, розон мой, розон, виноград зеленый.
К лугам подъезжает – луга зеленеют,
К садам подъезжает – цветы расцветают,
Цветы расцветают, птицы распевают.
По улице едет – вся улица светит,
К двору подъезжает, ворота растворяет,
……………………. матушка встречает,
За белы руки примает, за браный стол сажает.
Ах, розон… и т. д.
 

 
Растопись, моя банюшка.
Разгорись, моя каменка.
Ты рассыпься, крупён жемчуг,
По атласу, по бархату,
По алза́менту на́ золоте:
Ты расплачься, душа девица,
Перед матушкой стоючи:
– Ты на что, на что пиво варишь,
Для чего зелено вино куришь,
Или братца женить хочешь?
– Ты дитя моё, дитятко,
Ты дитя моё милое,
Я тебя, дитя, присватала
Не за князя, не за барина,
За того сына гостиного,
За Кузьму за Иваныча.
 

 
Как чесал Кузьма кудри
Иваныч русые,
Чесал кудри, приговаривал:
– Прилегайте, кудри русые,
К моему лицу белому.
Катеринушке наказывал:
– Перекати кудри же́мчугом,
Перевей русы зо́лотом,
Привыкай ты, Катеринушка,
К моему ли уму-разуму,
И к обычаю не женатому. —
Привыкать ей не хочется,
За досаду показалося,
За досаду за великую,
Спеси-гордости убавити,
Ума-разума прибавити.
 

 
Ехал зять мимо тёщина двора,
Ударил копьем в ворота:
– Дома ль тесть, дома ль тёщинька?
Дома ль гордая свояченица?
Дома ль душенька красная девица,
Наталья Алексеевна?
Если спит, не будите вы ее,
А не спит, чтобы встретила меня. —
Услыхала Натальюшка душа,
Побежала по новы́м по сеня́м,
Закричала громким голосом своим:
– Ох, вы, нянюшки, мамушки,
Вы, сенные красны девушки,
Вы берите мои золотые ключи,
Отпирайте кованы́е сундуки,
Вынимайте багрецовое сукно,
Уж вы кройте Сергею сертук,
Уж вы кройте Михалычу кафтан,
Чтоб не длинен, не короток ему был,
В подоле поуструбистее,
К ретиву сердцу прижимистее,
Чтобы можно было на коляску вскочить,
И ловчее в стремена ноги вложить.
 

 
Све́тло светит месяц из-за облака.
Как же ему да не светлому быть?
Бог даровал ему тёмную ночь.
Весел сидит Сергей Михайлович.
Как же ему да невеселу быть?
Бог даровал ему суженую,
Суженую ……………………
Все братцы-товарищи позавидовали,
Уж и знать-то Сергей богомолен был,
Часто ходил ко заутрени,
Ставил свечи воску ярого,
Нёс поклоны до сырой земли,
Служил молебны со акафистами.
 

 
Ты, река ль моя, реченька,
Ты, река ль моя быстрая,
Ты течешь не колы́хнешься,
К берегам не разо́льешься.
Ах, ты, умная девица,
Ты сидишь, не улы́бнешься,
Говоришь, не рассме́хнешься!
– Ах, вы девушки-голубушки!
Чему мне смеятися,
Чему радова́тиси?
Все гости съехались,
А одних гостей нет и нет:
Родимого батюшки,
Родимыя матушки.
Ах, вы, девушки-голубушки!
Взойдите на паперти,
Ударьте в большой колокол,
Побудите мово батюшку и матушку,
Благословить меня к суду божьему
Золотым венцом венчатися,
Златым перстнем обручатися.
 

 
Из-за лесу было, лесу тёмного,
Из-за гор было высокиих,
Летит стадо гусиное,
Другое лебединое.
Отставала лебёдушка
Прочь от стада лебединого,
Приставала лебёдушка
Ко стаду гусиному.
Начали́ её гуси щи́пати:
– Не щиплите вы, серы́ гуси!
Не сама я к вам зале́тала,
Занесли меня буйны́ ветры,
Бу́йны ветры осенние.
Отставала красная девушка
<Анна Петровна>
Прочь от красныих девушек,
Приставала к молодыим молодушкам;
Начали́ над ней смеятися:
– Вы не смейтеся, молодушки,
Не сама я к вам заехала,
Завезли меня добры́ кони
Филата Пафнутьевича.
 

 
Ох, вы, девушки, голубушки,
Вы чешите буйну голову мою,
Вы плетите русу мою косу́
С корени́ тугохонько;
Середь моей русо́й косы
Перевейте чистым золотом,
По конец моей русо́й косы
Заприте большим замком,
Большим замком немецкиим.
Вы бросьте золотые мои ключи
Во сине море на дёнушко,
Не достали бы мои не́други,
Не отперли бы мой немецкий замок,
Не расплели бы опять мою русу́ косу́.
 

 
Разлилась, разлелеялась
По лугам вода вешняя.
Унесло, улелеяло
Чаду, ми́лу дочь от матери.
Оставалася матушка
На крутым красном берёжке:
– Воротись, мое дитятко,
Воротись, мое милое,
Позабыла трои ключи:
Первый ключик от зеленого садику,
Другой ключик от кована ларчика,
Еще оставила волю батюшкину и негу матушкину.
 

 
Растопись банька-мыленька,
Раскались, жарка ка́менка,
Ты рассыпься, крупён жемчуг,
По атласу или по бархату.
 

 
Как от светлого месяца
Отрасли лучи зо́лоты;
Как у доброго молодца
Отросли кудри чёрные.
А не сами завивалися,—
Завивала красна девица,
Завивала, не кло́чила,
Ему доброго про́чила:
– Ах, подай, боже, мому жениху
При полку быть полковничком,
При губернии губернатором,
При всей армии фетьмаршалом.
 

Поют, когда расходятся гости, сначала хозяину, потом всем гостям

 
Мы нальём, мы нальём, чару вина полную,
Поднесём, поднесём Александре Ивановне,
Просим её, просим пожаловать, выкушать.
 

ПЕСНИ, ЗАПИСАННЫЕ В МОСКВЕ

 
Беседа ли, беседа,
Смиренная беседа, —
Во той во беседе
Сидели тут два брата,
Два брата родные,
Хвалились сестрою,
Своей сестрой родно́ю:
– У нас сестра хороша,
Голубушка приго́жа:
На улицу не ходит,
В хороводы не играет,
В окошечко не смотрит,
Бела лица не кажет.
Где ни взялся Алёша
Алёшинька Попович:
– Не хвалитесь два брата
Своей сестрой родною:
Я у вашей сестре был,
Две ноченьки ночевал,
Два завтрака завтракал,
Два обеда обедал,
Два ужина ужинал.
Как взго́ворит большой брат:
– Пойдем, братец, ко́ двору,
Сожмем снегу по́ кому,
Бросим сестре во́ терем.
Что взговорит нам сестрица:
«Не шути шутку, Алёша!
Ступай прямо во терём:
Моих братьев дома нету».
Как взговорит большой брат:
– Пойдем, братец, в кузницу,
Скуём, братец, сабельку,
Срубим сестре голову!
Покатилась головка Алёшеньке под ножки.
А бог суди Алёшу:
Не дал пожить на свете!
 

 
Из-за лесу, лесу темного,
Из-за гор было высокиих,
Не ясно́ солнце выкаталося,
Выходила тут благоверная царица,
Благоверная царица Марфа Матвеевна,
По мосту́-мосту́ по калинову,
По сукну-сукну багрецовому:
Уж как шла царица благоверная,
Благоверная царица Марфа Матвеевна,
Приходила она к церкви соборноей,
Закричала она громким голосом:
– Уж и есть ли у церкви церковнички?
Отпирали бы церковь соборную,
Что впущали бы царицу благоверную! —
Что входила царица в церковь соборную,
На́ три сто́роны помолилася;
На четвёртую она только взо́зрела,
Как увидела гробницу белу-каменную;
Закричала царица громким голосом:
– Ох ты гой еси, благоверный царь,
Благоверный царь Иван Васильевич!
Что́ ты спишь крепко – не про́снешься?
Без тебя всё царство помутилося,
Все стрельцы-бойцы взволновалися,
Всех князей-бояр во тына́х[29]29
  Имеется с виду городская стена.


[Закрыть] рубют,
А меня-то, царицу, не слушают!
– Ах ты гой еси, царица благоверная,
Благоверная царица Марфа Матвеевна!
Уж и мы-то тебя слушаемся,
Уж и мы-то тебе повинуемся!
 

 
Что по сукну, по сукну ли багрецовому,
По тому ли сукну что по красному,
Уж как шла тут царица благоверная,
Благоверная царица Марфа Матвеевна,
В Успенский собор богу молитися,
Своему царю поклонитися.
Подошла она к гробнице белой-аспидной,
Стала она плакать и рыдать,
И жалобно причитать:
– Встань ты – пробудись, Грозный царь,
Грозный царь Иван Васильевич!
И ты што ж крепко спишь и не про́снешься?
При тебе ли, при царе, войны не было,
Без тебя ли, царя, учинилася:
Стрельцы-бойцы подымаются,
А меня ли, царицу, не слушаются. —
Уж стали унимать царицу князья-бояры:
– Ты не плачь, наша царица благоверная,
Благоверная царица Марфа Матвеевна!
Уж тебе ли горем поле не насеяти,
Горючьми слезми́ море не наполнити:
Уж царя-то тебе не поднять будет,
Уж как Грозного царя Ивана Васильевича!
По крыльцу-то, по крыльцу-крыльцу Красному,
По сукну-то, по сукну-сукну багрецовому,
Шла-прошла наша матушка государыня,
Во соборную церковь молитися,
Ко святым мощам приложитися,
Государя царя причитать стала:
– Ох ты, Грозный царь, Иван Васильевич!
Без тебя-то народ взбунтовался,
А на меня, царицу, взъеда́лся!
 

 
Как середь царства было Московскаго,
Государства российскаго.
Стояли палаты бело-каменны.
Во тех во палатах бело-каменных
Наставлены столы всё дубовы,
Разостланы скатерти немецки,
Расставлены кушанья сахарны.
За теми за столами за дубовыми,
За теми кушаньями сахарными,
Сидел тут Семион-государь:
Играет во цымбалы в золотыя,
Выигрывает волю батюшкину,
Наигрывает негу матушкину.
Подошедши Анна послушала,
Отошедши она заплакала:
– Как привыкати к обычаю Семионову,
Ко тяжелому нраву Ивановичеву!
 

 
Ах, по морю, морю синему,
По синему морю по Верейскому,
Плыли-восплывали три военных корабля.
На перед корабль бежит, —
Что сокол летит:
Во том во кораблике,
Император-царь сидит;
Во другом кораблике
Всё князья-бояра сидят;
Во третьем кораблике
Всё солдатушки сидят,
Солдаты сидели Преображенскаго полку,
Охот имели под Азов городок.
Подкопы копали всё глубокие,
Бочки заката́ли с люты́м зельем,
С лютым зельем, с черным порохом,
Свечи прилепляли воску яраго:
Свечи догорали – бочки разо́рвало,
Разметало башни всё угольчатыя.
Стали поздравляли императора-царя:
– Здравствуй, государь-император, с Азовом-городом!
 

 
Под городом под Ке́рмантом,
Служили там два братца,
Не поручик ли с капитаном.
Не под город подступали,
Земляную стенушку разбивали:
Во поло́ну-то они взяли
Не шведскую панью, мла́дую княгиню.
Восплакалась наша шведская панья,
Востужилася наша мла́дая княгиня:
Утешают её не два братца,
Утешают ее не два родные,
Не поручик ли с капитаном:
– Не плачь ты, не тужи, не шведская панья,
Мы возьмем тебя за сестру родную!
 

 
Как ударили в большой колокол
В соборе да Петропавловском.
Что за правом-то за крылосом
У гробницы государевой,
Государя Петра Перваго,
Тут стояла честная вдова.
Честная вдова государыня,
Катерина Алексеевна;
Со слезами богу молилась:
– Уж ты встань, встань, благоверный царь,
Благоверный царь Петр Алексеевич!
Посмотри ты на свою армию
И на конную на всю гвардию:
Все солдатушки во поход идут,
Барабанщики в барабаны бьют.
 

 
Ты полынь, полынь ли горькая!
Ты во́ поле уродилася, уж ты полынь горька́:
Уж нет-то горчей тебя, службы царской!
Ты укрепа-ль моя, укрепушка Берли́н-город!
Ты кому, укрепа, доставалася?
Доставалася укрепушка царю Белому,
Уж тому генералу Краснощокому.
Уж генерала-т Краснощокий по городу гуляет,
Свинцу-пороху закупает,
Сорок семь пушек заряжает,
Пробивает Краснощокий стену белу-ка́менну,
Берет в полон пруску́ жену:
– Ты скажи-скажи, королева,
Где твой прусской король?
– Мой прусско́й король сидит под столиком —
Серым котиком,
На окне сидит – черныим во́роном,
В окно вылетел – ясным со́колом,
На сине́ море – серой утицей,
По чисту́ полю полетел – белой лебедью:
За ним гонится Краснощокий – ясным со́колом!
 

 
Ты укрепа ль моя, укрепушка, Берли́н-город!
Уж кому-то моя укрепушка достанется?
Доставалася укрепушка генералу Краснощокому.
Как гулял-то Краснощоков граф с купцом по́ торгу,
Покупает же Краснощоков граф свинцу-пороху,
Заряжает же Краснощоков граф сорок се́мь пушек,
Он стреляет же во Берли́н-город,
Прошибает стену белу-каменну,
Застает-то он прусскаго короля матушку:
– Ты скажи-скажи, пруса́чинька, куда прус бежал?
– Вылетал-то он в окошко – ясным со́колом,
Под небёсы летел – норным вороном.
 

 
Как не белая берёзынька к земле клонится,
Не бумажные листо́ченьки расстилаются, —
Да растужится-расплачется наш пруцко́й король
По своей-то, де, молодой жене – королевичне,
Сидючи́-то он на прикрасушке – на круто́й горе,
Глядючи́-то он во беседушке, на Берли́н-город.
Уж и станут-то молоду жену, королевичку, крепко спрашивать:
– Ты скажи-ка, скажи, молода жена, королевична,
Уж каков-то твой пруцко́й король – он мудрён живёт?
– Уж такой-то мой пруцко́й король мудрён живёт:
Еще первый-то у нас боя-т был при чисто́м поле,
А моя-т пруцкой король чорным во́роном летал;
А другой-то у нас боя-т был при темно́м лесу́,
А моя-т пруцкой король волком серыим гулял;
А трете́й-то боя-т у нас был при синём море,
А моя-т пруцко́й король белой рыбицей гулял.
 

 
Что стоял-стоял пруско́й король на крутой горе,
Что смотрел-то – глядел на Берли́н-город:
– Охти́, батюшко, укрепушка, Берлин-город!
Ты кому же, моя укрепушка, достанешься?
Доставалась моя укрепушка царю Белому,
А еще генералушке Краснощокому! —
У как ходит Краснощокий с купцом по́ торгу,
Закупает Краснощокий свинцу-пороху,
Заряжает Краснощокий сорок пу́шечек,
Пробивает Краснощокий стену каменну,
Достает Краснощокий короля пру́сскаго:
Как пруско́й король под столиком —
Сидел серым котиком;
Из палат-то он вылетывал
Чорным во́роном;
По синю морю высплавливал
Сизым се́лезнем.
 

 
Уж как князь Роман тут жену терял,
Он терял-терял и тело терзал,
Он терял-терзал, во реку бросал,
Во тоё ль реку во Смородинку.
Что летела туто птица грозная,
Птица грозная, млад-сизой орёл;
Он схватил туто что праву руку
В золотых перстнях, в золотых перстнях.
Что пошла Марья дочь Романовна
К свому к отцу к родимому:
– Ты, родимый мой, родной батюшка!
Да и где же, где ж моя родна матушка?
– Что твоя матушка во высоком терему,
Она белится и румянится,
Она в гости снаряжается
Ко своему к отцу, к твоему дедушки, —
Как пошла Марья дочь Романова
Во высок терём,
Она смотреть-глядеть свою матушку:
Уж и нет, и нет ея матушки.
Как пошла Марья дочь Романовна
Ко своему к отцу к родимому:
– Ты, родимый мой, родной батюшка!
Да уж где ж моя родна́ матушка?
– Твоя матушка поехала к батюшки,
К свому отцу, к твоему дедушки, —
Как пошла Марья дочь Романовна
На паратно крыльцо смотреть-глядеть матушку:
Уж и нет ея матушки.
Что летит-летит птица грозная,
Птица грозная, млад-сизой орёл:
Во когтях держит он праву руку,
Что праву руку в золотых перстнях.
Увидела Марья дочь Романовна,
Закричала она громким голосом:
– Ой же ты, птица грозная,
Птица грозная, млад-сизой орёл!
И ты где же взял ты праву руку,
Ты правую руку в золотых перстнях?
– Ой же ты, Марья дочь Романовна!
Уж как князь Роман тут жену терял,
Он терял-терял и тело терзал,
Он терзал-терзал, во реку бросал,
Во тоё ль во реку во Смородинку. —
Залилася Марья горючьми слезми́
И пошла дочь Романовна
К своему к отцу к родимому:
– Ты, родимый мой, родной батюшка,
Потерял-погубил мою матушку! —
– Ты не плачь, Марья дочь Романовна:
Я сострою тебе нов-высок терём,
Я складу тебе печь муравленую[30]30
  Печь, облицованная глазурью.


[Закрыть],
Я солью тебе золот перстень,
Я сошью тебе кунью шубу;
Приведу я к тебе молодую мать,
Молодую мать, злую мачиху.
– Ты сгори, сгори, нов-высок терём,
Провалися ты, печь муравленая,
Растопися, мой золот перстень,
Ты сотлей, моя шуба куньяя,
Ты умри, моя молодая мать,
Молодая мать, злая мачиха,
И ты встань-проснись, родная матушка!
 

 
Как и взговорит Федор:
– Истопи-тко, Марья, баню
И нагрей воды теплее!
Ты пойдем-ко, Марья, со мною!
Как пришла Марья в баню,
Уж как взговорит Федор:
– Ты скидай, Марья, рубашку! —
Буйну голову под лавку,
Белы ручки под полочик,
Резвы ножки под поро́жик,
Бело тело на полочик.
Как пришёл Федор из бани,
Он и стал дитя качати:
– Ты баю, баю, дитятко!
Баю, милая сиротка!
У тебя мамы нету,
У меня Марьи нету! —
Покликал к себе две гостьи,
Да две гостьи Федосьи;
Уж как взговорит Фёдор:
– Вы подите за меня за́муж! —
Уж как взго́ворят две гостьи,
Да две гостьи Федосьи:
– Нет, нейдем мы за тебя за́муж!
И над нами тож будет,
Что над Марьею над твоею! —
Уж покликали его на се́ни,
Уж и больно его секли,
Шесть недель соком поили.
 

I

 
Как во городе во Киеве
Жила-была молода вдова;
У ней было девять сынов,
Девять сынов, дочь десятая.
Сестру братья возлелеяли,
Возлелеявши, сами гулять пошли.
Без них мати замуж выдала
За того ли за морянина,
За хорошего за боря́нина.
Она год живет и два живет,
На третий год стосковалася.
Она стала просить того морянина
Хорошаго барянина:
– Мы поедем с тобой к матушке! —
Они день едут, и другой едут,
На третий день становилися:
Напали на них злы разбойнички,
Морянина в море бросили,
А морянушку во полон взяли.
Они стали у неё выспрашивать:
– Ты скажи, скажи, морянушка,
Котораго ты города?
– Я города, сударь, Киева.
Жила-была молода вдова;
У ней было девять сынов,
А я десятая.
Меня братья возлелеяли,
Возлелеявши, сами гулять пошли;
Без них мати меня замуж выдала
За того ли за морянина.
– Ты, сестра, сестра наша милая!
Ты не сказывай нашей матушке,
Что мы бросили зятя милаго,
А тебя, сестра милая, во полон взяли!
 

II

 
У вдовушки, у вдовы
Было девять сынов,
А дочь была у ней десятая.
Ее братья возлелеили,
Один с рук, другой на руки.
Возлелеемши, замуж отдали
Далеко́ за боярина,
За того-ль за богатаго.
Ровно она у матушки
Три года не была;
Они нажили сына дворянчика.
На четвертый год она стосковалася,
И она стала просить свово друга милова:
– Ты пойдем, мил сердечный друг.
Ко своей теще, ко моей матушке,
А марянушка к родной бабушке;
Ты к шурьям, а я к братцам,
А марянушка к родным дядюшкам, —
Ея-то другу не хотелося,
Он велел закладывать карету,
Карету вороных коней,
И велел приготовливать верныим слугам,
Поехали в путь-дороженьку.
И день едут, и другой едут,
На третий день становилися,
В темныем лесу, во дремучием.
Напали на них злы разбойнички,
Погубили друга милова,
А марянушку в море бросили,
Молоду вдову, боярыню, в полон взяли.
Уж все-то разбойники спать легли,
Уж один-то разбойник не спит, не лежит
На молодую вдову все глядит,
Он глядит и выспрашивает:
– Ты скажи, молодая вдова, боярыня!
Ты какого роду-племени?
– И я роду-та купеческаго,
А племени-та духовнаго.
Было у моей матушки деветь сынов,
А дочь я у ней была десятая.
Меня братья возлелеяли,
Один с рук, другой на руки.
Возлелеемши замуж отдали,
За богатаго за боярина.
И ровно я у матушки
Три года не была,
На четвертый год стосковалася.
Уж мы нажили сына марянчика,
Уж просила я друга милаго:
Ты пойдем-ка, мил, сердечный друг,
Ко своей теще, ко моей родимой матушке,
А марянушка к родной бабушке,
Ты к шурьям, а я к братцам,
А марянушка к родным дядюшкам.
Моему-то другу не хотелося.
Он велел закладывать каретушку,
Каретушку вороных коней,
Верныим слугам готовиться.
И мы поехали в дороженьку.
И мы день ехали, и другой ехали,
На третий день мы становилися
Во темныем лесу, во дремучием.
Вы напали на нас, злы разбойники,
Погубили вы мово друга милаго,
А дитё-ль мое, дитятку в море бросили,
А меня-ль молоду вдову во полон взяли, —
Уж закричит тут разбойник громким голосом
– Вы вставайте, мои братья меньшие!
Мы не боярина погубили,
Погубили свово зятя милаго,
Не марянчика мы в море бросили,
Бросили мы свово роднова племянничка,
Не молоду вдову боярыню в полон взяли,
А мы взяли родную сестру, —
Уж как стали ее братья целовать, миловать:
– Ты не плачь, наша родимая сестрица!
Уж на первой-та встрече нам встрелась,
У нас есть такая приметушка:
Никому-то в первой встрече спуску нет,
Ни отцу, ни матери,
Ни всему роду-племени.
Мы сберем-то тело зятнино,
Похороним его с честью, со славою,
А тебя отдадим замуж не за боярина,
А за тово ли за князя за славнаго.
И топеря отвезем тебя к родной матушке.